Текст книги "У каждой ночи свой рассвет"

Автор книги: Эм Ленская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Возвращение к истокам

Путь до Питера занимал приблизительно два часа, может, чуть меньше, если без пробок и заторов на трассе, но мы сели в машину едва ли ни сразу, как я закончил разговор с доктором Хиршманом. Не скрою, тот удивился, услышав мой голос после стольких лет молчания, в разговоре держался холодно, ни разу не упомянув наше с ним прошлое. Но я догадывался, что эта напускная сухость не более чем маска. Хиршман был славным стариком, однако наши представления о новой жизни разнились, поэтому я счел правильным бросить его, лишь изредка оповещая, что все еще жив и по-прежнему один наедине с воспоминаниями о потерянном.

Емельяну же я кратко рассказал, что официально доктор Виктор Хиршман – судебный медик при следственном управлении Санкт-Петербурга, по крайней мере, он был им в момент моего обращения. Главная специальность дока – реаниматология, но за прожитые Хиршманом годы он вобрал в себя гораздо больше знаний, чем обладал любой другой известный мне врач. Именно поэтому доктор Хиршман был на хорошем счету у Круга и занимал заметное место в рядах Ленинградского анклава. Его уважали и высоко ценили за помощь, оказываемую Кругу, а те взамен не докучали излишним вниманием. Хиршман предпочитал избегать шумных компаний, многолюдных скоплений, держался в стороне от внутренних проблем Круга, если дела не требовали, к примеру, его экспертного мнения и вообще напрямую никак его не касались. Доктор был человеком науки, и чужие дрязги его не слишком заботили.

– Как долго ты прожил с ним? Сколько вообще тебе лет? – поинтересовался Емельян, сидя рядом со мной на пассажирском сиденье.

По пути мы заскочили в дом его тетки, пока та отсутствовала, чтобы Лебедев смог забрать сумку с одеждой и оставить записку с кратким объяснением причин, почему ему придется уехать. Закинув вещи в багажник, переодеваться Емельян не стал и продолжал прятать прохладные ладони в рукавах моей толстовки с принтом «МВД» на спине, любезно выданной перед отъездом. Из собственной одежды на нем были надеты лишь джинсы и кроссовки.

– Я провел с доком почти десять лет. Затем укатил на Урал, чтобы полностью сменить обстановку, но родные края манили обратно, поэтому я вернулся в тогда еще Ленинград, решив осесть, правда, в каком-нибудь местечке поспокойнее, где никто меня не знал. Так я оказался в Луге, – поделился я, ведя машину.

Дворники в ленивом режиме ерзали по лобовому стеклу, вытирая морось, какая-то мелодичная баллада тихонько лилась из динамиков, на шоссе было достаточно пусто, изредка кто-то ехал нам навстречу или обгонял, уносясь вперед, и я чувствовал себя расслабленно. Наверное, поэтому и решил пооткровенничать с Емельяном.

– А что касается возраста, для всех мне по-прежнему тридцать два, – я оглянулся на Лебедева и лукаво улыбнулся, – вряд ли кто-то поверит в иное.

– Да, тут не поспоришь, – хмыкнул он. – Но я имел в виду, сколько тебе на самом деле?

– Я родился в 1920-м, – признался я, вновь следя за дорогой, хотя шоссе почти не петляло, и автомобиль шел плавно, – еще два года, и отмечу вековой юбилей.

– Значит… – Емельян, видимо, быстро прикинул верность своих расчетов в уме, – ты такой уже шестьдесят шесть лет. Только не говори, что все эти годы ты провел в Луге, и никто не заметил, что живет рядом с чертовым Дорианом Греем.

– Конечно, нет. В Ленинград я вернулся в начале 1966-го и прожил там до 1982-го, когда даже согласно новым документам мне уже перевалило за сорок. Прикрываться отличной генетикой вечно было нельзя, поэтому мой друг Харитон предложил мне перебраться в Грузино [1] – его дед завещал ему вполне приличный дом, которым сам пользовался от случая к случаю.

– Подожди, – перебил Емельян и чуть приподнялся на сиденье, – получается, что твой друг был в курсе о том, кто ты?

– Да, – коротко ответил я, с теплом вспоминая старину Харитона Хакимова, того самого, что приходился Гришке дедом. – Он сам меня вычислил, а я не стал врать, знал, что могу довериться ему.

– И он так просто принял факт, что его друг хренов Дракула? – усомнился Лебедев.

– Ну, может, и не так уж просто, но что оставалось делать? – я чуть прищурился, когда яркий свет пронесшейся мимо легковушки резанул по глазам. – Он был воякой старой закалки и крайне сообразительным малым, однако за время работы в милиции ему приходилось сталкиваться и с другого рода странностями. Кое-что из того он смог осознать лишь с моей помощью.

– Так ты и правда был ментом? – почему-то с удивлением спросил Емельян и перевел взгляд на толстовку. – Она твоя?

– Нет, – я усмехнулся. – Конкретно эта – подарок, конечно. В те годы, когда я окончил институт, таких еще не делали. Часть моего обучения пришлась на военное время, блокаду, поэтому моей униформой была армейская куртка.

– Ты был на фронте? – кажется, история моей жизни не на шутку заинтриговала его. Что же, давно я не вспоминал то время.

– Нет, я не был привлечен к работе на передовой.

– А после войны?

– Начал работать в милиции вплоть до дня, когда…

Я запнулся. Черт, всегда знал, что болтовня до добра не доводит. Немного расслабился, и вот результат.

– Расскажи лучше о себе, – перевел я стрелки на него, надеясь, что Емельян бросит расспрашивать о моем прошлом.

– Почему ты боишься говорить о дне, когда обратился?

Зря надеялся.

– Я не боюсь, – довольно грубо ответил я и резко вывел автомобиль на встречку, объезжая яму, так что Емельяна отбросило к двери.

– Тогда в чем проблема? – проигнорировав мой выпад, упорствовал Лебедев, и я вцепился в руль, чтобы сконцентрироваться и не нагрубить.

– Ни в чем, – процедил я сквозь зубы. – Просто это никоим образом тебя не касается.

– Тебе больно об этом говорить, – не спрашивал, а констатировал он. Почувствовал? Лучше бы ему уловить мое раздражение и замолкнуть.

– Я не хочу об этом говорить. Ясно? – я зыркнул на него, думая, что увижу смирение или обиду за свою нелюбезность, но наткнулся лишь на полные сочувствия глаза.

– Тогда произошло что-то еще, ведь так?

Я не ответил.

– Кто-то важный для тебя умер?

Я вдавил тормоз прямо посреди пути.

– Хватит! – рявкнул я. – Прекрати это! Что во фразе «я не хочу об этом говорить» тебе, мать твою, не понятно?!

В ответ на мои слова Емельян встрепенулся и мотнул головой, быстро заморгав.

– Кирилл, прости. Я… я случайно, я… – забубнил он, и мне вдруг стало его жаль. – На меня как будто что-то нашло, я просто смотрел на тебя, и вдруг как коконом каким-то окутало… все эти странные чувства… вопросы.

Емельян схватился за голову и начал растирать виски, чуть покачнувшись вперед.

– Прости, – повторил он, прошептав, – не знаю, что происходит.

Как и я. Но надеюсь, доктор Хиршман способен это понять. Иначе моих ответов на все не хватит.

– Слушай, – поколебавшись, я положил руку ему на спину, – я тоже виноват, извини, что накричал. И да, ты прав, мне больно вспоминать тот день, но это не давало мне право срываться на тебе. Так что мы оба напортачили.

Емельян кивнул, на этом мы и закончили.

Выпив воды, Лебедев перебрался на заднее сиденье и как-то сразу уснул. Я чувствовал себя виноватым, но одновременно с тем стало легче. Теперь есть время, чтобы эмоции улеглись. Я задумался над случившимся, над поведением Емельяна и тем, что он сказал. По его словам, он словно потерял контроль над собственным разумом, настроившись на чужие волны.

Мои волны.

Насколько же тогда сильна наша связь, если дело, конечно, в ней, и чем это для нас может обернуться? До сих пор я мог контролировать каждую свою реакцию, все импульсы оставались мне подвластны. Но что если и мои механизмы дадут сбой в присутствии Емельяна?

Ну и завяз же ты, Кирилл Дружинин.

* * *

– Емель, – я аккуратно потряс его за плечо, чтобы разбудить, – мы приехали, вставай.

Разлепив глаза, он медленно поднялся и потер лицо ладонями. На его щеке отпечатался шов от обивки сиденья, образовав продолговатую вмятину.

– Что-то не так? – заметив, что я смотрю на него, спросил Лебедев.

– Нет, все в порядке. Давай помогу, – я откинул пассажирское сиденье, чтобы выпустить его из машины. Придерживаясь, Емельян вылез и лениво потянулся, разминая мышцы.

– Где мы? – уточнил он и присвистнул, когда развернулся и разглядел наконец здание, возле которого мы припарковались.

– Жилище дока. Впечатляет, не правда ли? – спросил я, и сам с неким восхищением созерцая похожий на старый особняк загородный дом Хиршмана.

Построенное в отдалении от городской черты и окруженное многовековыми деревьями двухэтажное строение из светлого кирпича, с крутой крышей, мансардой и высокими парными трубами с обоих концов дома. На втором этаже с лицевой стороны здания виднелись два небольших балкона, док называл их «французскими». Над входной дверью и вокруг окон на старорусский манер красовались резные деревянные наличники, а по обе стороны от парадной двери, словно подпирая крышу крыльца, вытянулись тонкие и тоже увитые резьбой колонны из бревен. Впрочем, украшение фасада этим и ограничивалось, в остальном же особняк был выдержан довольно лаконично.

Я не был здесь более пятидесяти лет, но в ту секунду казалось, будто не прошло и года с момента, когда я покинул этот дом. Я помнил расположение комнат внутри, помнил, что в гостевой спальне напротив той, что принадлежала в те годы мне, одна из створок заедала при попытке распахнуть окно. Я помнил запах еды, разлетавшийся из кухни по всему дому, когда утром помощница дока готовила завтрак, а вечером стряпала ужин. На первом этаже справа от входа доктор Хиршман принимал гостей в своем так называемом рабочем кабинете, хотя в обычное время им почти не пользовался, лишь забирал с полки пару-тройку книг, обычно на родном немецком, и уходил. Все встречи с Кругом он проводил исключительно в кабинете, не желая, чтобы те шастали по дому, никто и не настаивал. Мне же был открыт доступ к любому из помещений, хотя нельзя сказать, что я проявлял такой уж интерес к тому, что меня окружало. Наверное, многие бы поразились, как это обычный парень, выросший в «сталинке» с таким пренебрежением относился к существованию в особняке века на полтора старше его самого. Но, так уж вышло, дореволюционная архитектура тогда занимала, наверное, последнее место в списке заботящих меня дел. А со временем я просто привык. Так банально, но это правда. Да и сам док никогда не разделял страсть к роскоши и пышному убранству. Для меня это был просто дом, крыша над головой, пусть и с оттенком барского изящества.

– И ты решил сбежать отсюда? – указывая рукой на терем-теремок, спросил Емельян и посмотрел на меня, как на идиота.

– Предпочитаю жилплощадь поскромнее, – отшутился я, – пойдем. Док скоро приедет, но передал, чтобы мы чувствовали себя как дома.

Гравий на тропинке тихо похрустывал под ногами, когда мы шагали к парадной двери. Опавшая листва желто-коричневыми пятнами выделялась на пожухших газонах, где местами виднелись пучки еще зеленой травы. Часть листьев ветром прибило к дорожке и мокрое месиво липло к подошвам ботинок. Дождь наконец прекратился, но тучи по-прежнему хмурились, низко нависнув над землей, готовя к затяжной осенней непогоде.

Едва мы приблизились к порогу дома, входная дверь открылась и в проеме показалась высокая седоволосая женщина в темно-зеленом платье. С правого плеча свисала аккуратно заплетенная коса, а через левое перекинуто кухонное полотенце. Вероятно, наш приход оторвал ее от домашних дел.

– Mein Gott! [2] – она порывисто всплеснула руками. – Это и правда ты, Кирюша.

Только услышав ее голос, я понял, кто стоял передо мной.

– Тильда?! – мой вопрос прозвучал на порядок выше, а глаза, наверное, полезли на лоб.

– А кого еще ты планировал здесь увидеть, скажи-ка на милость?

Я все еще стоял истуканом, когда Тильда сгребла меня в охапку. Для восьмидесятилетней старухи она сохранила живость и силу, которой многие бы позавидовали.

– А ты почти не изменилась, – пошутил я, когда Тильда чуть отстранилась, но продолжала сжимать мои руки.

– Dummkopf! [3] – она игриво шлепнула меня по лбу и снова покачала головой, влажными глазами оглядывая с макушки до ног. – Ты все такой же красавец, а я теперь тебе в бабки гожусь.

– Да ладно, не преувеличивай, – улыбнулся я и провел пальцем по ее одряблевшей щеке. – Рад тебя видеть, Тильда, правда.

Она похлопала меня по плечу и быстро смахнула выступившую слезинку.

– Ладно, будет еще время о старом вспомнить. Я так понимаю, этот милый Junge [4] и есть Эмельян, о котором ты рассказывал герру Хиршману?

– Да, – я вернул свое внимание к Емельяну, неловко топтавшемуся позади. Думаю, на мгновение мы с Тильдой ненароком заставили его почувствовать себя третьим лишним. – Знакомься, Емельян Лебедев – мой подопечный. Емельян, это Тильда Рихтер– верная ассистентка доктора Хиршмана и мой давний друг.

– Guten Tag, – протянув руку для пожатия, поприветствовал Емельян и, судя по глазам Тильды, уже завоевал ее расположение.

– Рада встрече, Эмельян, – на свой привычный манер произнося заглавную букву, ответила она. – И зови меня просто Тильда.

– Окей, друзья мои, предлагаю продолжить обмен любезностями внутри, – поторопил я.

Как только мы расположились в гостиной, Тильда сразу же исчезла на кухне, чтобы приготовить свой особый чай, аромат которого я уже ощутил где-то на кончике языка.

– Она милая, – первым заговорил Лебедев, сидя возле меня в кресле. Сцепленные в замок пальцы лежали на коленях, ступня отбивала нестройный ритм.

– Я помню ее еще молодой девушкой, – поделился я, пытаясь освежить в голове образ семнадцатилетней Тильды, которая появилась в доме доктора Хиршмана всего через полгода после моего обращения. – Она помогала доку по всем хозяйственным вопросам и, судя по всему, продолжает это дело до сих пор. Даже не знаю, как он справлялся бы без нее.

– Она всегда знала о вашей сущности?

– Думаю, да, – сам я никогда почему-то об этом не задумывался, просто принимая присутствие Тильды как должное. – Кажется, Виктор однажды сказал, что Тильда его дальняя родственница по линии матери, он и привез ее сюда после очередной поездки в Германию. Даже если она не была в курсе, док, вероятно, сразу поделился с ней этой деликатной особенностью нашей жизни. По крайней мере, я никогда не замечал, чтобы Тильда вела себя странно или задавала вопросы. Она будто и не обращала внимания на то, что мы нисколько не меняемся.

– Ты знал, что она все еще живет с доктором? – спросил Емельян, поерзав в кресле. Он периодически мотал головой, рассматривая обстановку комнаты, но я видел, что делал он это не столько из любопытства, сколько от желания чем-то отвлечься.

– Нет, не знал, – я отрицательно покачал головой. – Честно, я допускал, что Тильды уже нет в живых. И ради бога, Емеля, расслабься, – как-то без зазрения по-свойски обращаясь, попросил я и дотянулся, чтобы погладить его по руке, все еще более холодной, чем следовало бы. – Мы здесь, чтобы помочь тебе.

– Я помню, но не могу отделаться от мандража, как в детстве, знаешь, когда тебя ведут к зубному, – признался Лебедев и немного натужно улыбнулся мне.

– Послушай, доктор Хиршман занимался исследованиями вампиров очень много лет, он обязательно во всем разберется. Обещаю.

– Я вернулась, – на распев протянула Тильда, неся в руках поднос с чайником, кружками и тарелкой с выпечкой. Я подскочил, чтобы помочь ей, но фрау Рихтер грозно посмотрела на меня и приказала сесть обратно. – Может, я уже не та молодая девица, которая бегала за тобой, Кирилл Андреевич, но я все еще способна донести легенький поднос, не уронив его тебе на голову.

Сев на диван, я быстро обменялся взглядом с Емельяном и был рад увидеть, как он повеселел. Да уж, Тильда имела такой эффект. Она всегда умела растормошить меня, когда я готов был забиться в угол или сутками лежать в постели, забыв про еду, мытье и желание жить.

– Entschuldigung sie bitte [5], Тилли, просто хотел помочь.

– Ой, не подлизывайся, – она засмеялась, ровно как в те дни, что мы провели вместе. – Я же помню, что ты не любил говорить со мной по-немецки, так что не стоит и начинать. А ведь он почти бегло общался с герром Хиршманов auf Deutsch [6], – уже обратившись к Емельяну, вспомнила Тильда, а я снова, как мальчишка, затеребил ухо. Не люблю, когда меня обсуждают.

– Ja, wirklich? [7] – внезапно спросил Лебедев и уставился на меня, приподняв бровь в ожидании ответа. А я-то думал, его познания дальше «доброго дня» не уходят.

– О, ты тоже знаешь немецкий? – оживилась Тильда, усаживаясь рядом со мной.

– Нет, простите, – тут же смущенно опроверг Емельян. – Учил в школе, кое-что помню, но это так, мелочи.

– Нестрашно, – Тильда махнула рукой. – На самом деле только с герром Хиршманом мы и болтаем на родном языке, а он не так чтобы многословен, вот я и скучаю по знакомой речи. Пейте-ка лучше чай, но аккуратнее – штрудели прямиком из духовки.

Тильда разлила чай и проследила, чтобы мы с Емелей в обязательном порядке взяли по куску пирога.

– Очень вкусно, Тильда, прямо тает во рту, – еще не дожевав, похвалил Емельян. Штрудель и правда был также безупречен, как и полвека назад.

– Danke, Lieblich [8], – лицо Тильды расплылось от удовольствия. Уж что, а покормить меня и дока она всегда любила. – Бери еще, не стесняйся.

– Док все еще работает со следственным комитетом? – поинтересовался я, запив проглоченный кусок.

– Изредка, если кто из старых знакомых попросит помочь в каком деле, но пока старается слишком часто не появляться там. Кое-кто начал задавать вопросы. И ты знал бы, если бы навестил его хоть раз! – сообщила Тильда, не забыв попутно отругать.

– Прости, Тилли, – я отставил чашку и сжал ее изящные руки в своих. Кожу покрывала тонкая сетка морщинок, местами виднелись пятнышки возрастной пигментации, но в целом Тильда все еще производила впечатление красивой и теперь уже статной женщины, несмотря на свой преклонный возраст. – Но и ты не звонила, а ведь я всегда оставлял свои текущие контакты.

– Ох, Кирюша, – она покачала головой и поникла, – я хотела, не раз собиралась связаться с тобой, но Виктор запретил, – редко когда я мог услышать, как Тильда звала Хиршмана по имени, – а я не могла ослушаться. Ну и отчасти тоже была на тебя в обиде, чего греха таить.

– Видишь, я все-таки приехал, – парировал я, с грустью понимая, что мне крупно повезло застать ее в живых. Если бы не случай с Емельяном, я бы так и не увиделся с Тильдой, навсегда запомнив, как она не скрывала горьких слез в день моего отъезда, умоляла остаться или же забрать ее с собой. Уверен, доктор Хиршман даже не догадывался, что Тилли в тот момент без раздумий променяла бы его покровительство и гостеприимство на неопределенное будущее с упырем-одиночкой.

Из прихожей донесся звук хлопнувшей двери. Вернулся док.

– Ждите тут, а я пока встречу герра Хиршмана, – Тильда резво подскочила и умчалась в прихожую.

– Сколько ей лет? – спросил Емельян, видимо, тоже оценив живость старушки Тилли.

– Если я ничего не путаю, то весной ей стукнуло восемьдесят три.

– Вы были близки с ней?

– Что ты имеешь в виду? Были мы любовниками или нет? – без обиняков уточнил я.

– Вроде того.

– Нет. Я успел сильно к ней привязаться, Тилли оказывала мне невероятную поддержку. Иногда я думаю, что не сдался исключительно благодаря ей, но испытывал к ней лишь дружеские чувства. Я бы, наверное, убил за нее, но любить ее, как женщину, не мог.

– Зато она, кажется, была в тебя серьезно влюблена, – заметил Емельян. С приходом дока нервозность в его движениях вновь дала о себе знать.

– Она просила обратить ее, – зачем-то рассказал я. Тильда лишь единожды подняла эту тему и никогда к ней далее не возвращалась, получив от меня четкий отказ. Я все еще верил, что мое решение было справедливым. Надеюсь, со временем она тоже это поняла. – Хотела уйти следом за мной, но я уговорил ее не глупить.

– И правильно сделал, – одобрил Емельян, – я бы ни за что не выбрал подобную жизнь добровольно.

– Примерно это я ей и сказал.

Я сидел спиной ко входу и только по внезапно изменившемуся выражению лица Емельяна понял, что в гостиной мы вновь не одни. Я обернулся.

– Здравствуй, Кирилл.

– Виктор.

Первое, на что я обратил внимание – Хиршман выглядел иначе, чем я запомнил его в далеком 1962-м. Нет, само собой, док ни на день не постарел, зато его облик приобрел существенные новшества: старомодные круглые окуляры уступили место стильным прямоугольным очкам в оправе из черного пластика. Темно-пепельная шевелюра исчезла, так что теперь на голове дока красовалась гладкая кожа загорелого черепа, а всегда аккуратно подстриженная борода сменилась модной и намеренно небрежной щетиной. Не знай я, что Хиршману по его человеческим меркам было чуть за шестьдесят, дал бы ему лет на десять меньше.

Поднявшись, я подошел к доктору навстречу и протянул руку. Он крепко схватил мою ладонь и продолжительно пожал.

– Спасибо, что разрешил приехать.

– Мальчик мой, ну как иначе.

И тут он обнял меня. Сказать, что я был удивлен, значило бы не сказать ничего.

– Все эти годы я ждал, что ты вернешься, но раз уж несчастливый случай свел нас, то я тем более не мог отказать тебе в помощи, – тихо проговорил он мне в самое ухо, и его слова заставили меня устыдиться, как нашкодившего мальца.

– Прости, док, – промямлил я и покрепче прижал старика к себе.

– Ничего, сынок, нам ли с тобой горевать об упущенных годах, – мягко произнес он и отпустил меня, переводя внимание на Лебедева. – Герр Эмельян?

– Ээм… Добрый день, доктор Хиршман, – Емельян кивнул. Он смотрел на дока со смесью интереса и тревоги, отзвуки которой доходили до меня. – Спасибо за приглашение.

– Друзья Кирилла – мои друзья, особенно если они в беде. Рад встрече, – Хиршман тоже чуть кивнул головой и пожал протянутую Емельяном руку.

– Ты не против, если мы сразу перейдем к главной причине нашей встречи? – обратился я к Хиршману. Все же приехали мы ради Емельяна, остальное могло повременить.

– Конечно! – тут же воскликнул док, и подхватив Лебедева под руку, заставляя того заметно смутиться, повел за собой. – Поднимемся в лабораторию, там и обсудим. Тильда, – притормозил он, попутно поглаживая Емельяна по перекинутой через свой локоть руке, как нуждающегося в утешении пациента, – меня ни для кого нет. Как закончим, спустимся на обед. Организуешь?

– Ja, – она кивнула.

– Vielen Dank, Schatz. [9]

Первое, что я заметил, войдя в лабораторию доктора – та претерпела заметные изменения, что было вполне логично, учитывая, как долго я отсутствовал. Посреди рабочего стола лежал закрытый ноутбук, множество непонятных для меня приборов расставлены по полкам, тут и там лежали инструменты, а книжные полки разрослись в объеме, как и количество самих книг – не все док готов был заменить современными технологиями.

В углу напротив окна старую бархатную софу сменил какой-то дизайнерский диван из темно-синего текстиля, перед которым стоял круглый столик из черного дерева.

Мы с Емельяном разместились на диване, док же притащил стул, сел напротив нас и закинул ногу на ногу, облокотившись рукой на спинку.

– Кирилл вкратце описал мне вашу проблему, Эмельян, но мне будет яснее, если вы самостоятельно опишите ваши ощущения. Не переживайте, говорите все, как есть. Как врач, я обещаю, что ни одно ваше слово не покинет пределы сего помещения, – он медленно обвел рукой лабораторию и приготовился слушать.

– Даже не знаю, с чего начать, – застопорился Лебедев и оглянулся на меня, будто ища помощи, но я лишь пожал плечами.

– Как говорят в таких случаях, начните с начала, – Хиршман добродушно улыбнулся и с таким же выражением добавил, держа зрительный контакт исключительно с Емельяном. – Если вам будет комфортнее, я попрошу господина Дружинина оставить нас наедине.

– Но, док… – вмешался я, однако Хиршман коротким взмахом руки заставил меня замолчать. Я знал, спорить бесполезно, так что решение было за Лебедевым.

– Эээ… – промычал он и опять повернулся в мою сторону, но я специально отвернулся, чтобы не давить. Не скрою, уходить я не хотел, я был вовлечен в эту историю не меньше, но усугублять положение было бы абсурдом. – Нет, пусть Кирилл останется.

– Уверены?

Серьезно, док? Откуда эта страсть к секретам?

– Абсолютно, – подтвердил Емельян, и мысленно я был ему благодарен.

– Тогда продолжим.

Емельян описал то, что происходило с ним за последние сутки, во многом повторяя то, чем успел поделиться со мной и чему я сам стал непосредственным свидетелем. Кое-что Хиршман уточнял и у меня, но в большей степени акцентировался на видении Емельяна. Когда он закончил, док задумчиво почесал колючий подбородок, а потом произнес:

– Как я и думал, дифференциация биологических жидкостей, приведших к трансформации, вызвала коллизию внутри нового организма, тем самым препятствуя его полноценному восстановлению, и инициировала в конечном счете отторжение процесса перехода.

– А проще? – суть сказанного Хиршманом я уловил, сам отчасти держался того же мнения, но без подтверждения мои домыслы ничего не стоили. Да и не уверен, что Емеля понял витиеватые речи доктора.

– Герр Эмельян должен перебороть влияние яда укусившего его вампира. Это легко можно было бы сделать, выпей он его крови, но, как я понимаю, такой вариант затруднителен.

– Скорее просто невозможен, – уточнил я. – Этот подонок и не думал завершить начатое, так что вряд ли он захочет помогать, даже если нам удастся его отыскать.

– Но есть же выход? – встревожился Емельян. От волнения он успел расковырять ногтем ранку на тыльной стороне ладони, поэтому уже в который раз мне пришлось взять его руку и сжать покрепче. Не спуская с доктора Хиршмана глаз, он высвободил свою ладонь, но только для того, чтобы переплести наши пальцы в замок. Неожиданный жест, но в тот же миг я уловил внутри себя слабую, но ритмичную вибрацию, догадавшись, что это отзвуки его пульса, который теперь начал утихать.

– Natürlich [10], и вы уже, в общем-то, его нашли, – док сложил пальцы вместе так, что образовалась стрелка, острие которой указывало на меня. – Кирилл напоил вас собственной кровью, которая побуждает ваше тело адаптироваться. Однако вопрос в том, когда вы минуете modus vivendi [11].

– Виктор, пожалуйста, мы не студенты на твоей лекции, объясни человеческим языком, – не удержался я, прекращая поток глубоких познаний доктора.

– Простите, увлекся, – извинился он и откашлялся. – Твоя кровь, Кирилл, нужна Эмельяну в куда большем объеме, чтобы преодолеть превалирующее действие яда, который был первым катализатором для обращения.

– И все? – почти одновременно с Лебедевым задали мы один и тот же вопрос.

– Ja, но как долго придется повторять прием, я, увы, ответить не смогу, – Хиршман виновато развел руками. – Это редкость, когда укушенный одной особью человек, получает кровь уже от особи совсем иной. В моей практике было всего два подобных случая с продолжительной разницей между ними.

– И чем все закончилось? – неуверенность доктора меня беспокоила, Емельян же вообще словно оцепенел, слушая Хиршмана.

– Никто из них не являлся моим десцендентом, донорами были незнакомые мне вампиры из анклава, и Главенствующие по наставлению Круга просто обратились ко мне за помощью. Но даже я порой не всемогущ, особенно когда сталкиваешься с чем-то впервые. Так что одного обращенного мы, к сожалению, потеряли. Второй выжил, но тогда я уже понимал, что источник проблемы – гетерогенность [12]. Вычислить продолжительность ассимиляции мне не удалось, потому что тот десцендент выпал из поля моего зрения, как только он и донор выяснили причину состояния, схожего с вашим, Эмельян.

– Но ты можешь назвать хотя бы приблизительный срок? – настаивал я.

– Увы, Кирилл. Показатели каждой особи индивидуальны.

– Но ты полностью уверен, что в итоге моя кровь стабилизирует его состояние?

– Ja, – ответил док, и я уловил едва заметное колебание, однако Емельяна, по-моему, подобный расклад удовлетворил. Лихорадочность его настроения, передаваемого мне, постепенно развеялась, и меня это устраивало. – Но полагаю, вам стоит задержаться здесь на какое-то время, чтобы я мог отслеживать симптомы и при необходимости оказать любую помощь. Вы ведь никуда не торопитесь?

Хиршман уставился на меня в ожидании.

– Весь дом в вашем полном распоряжении, да и свежий воздух пойдет юноше на пользу, – беззастенчиво уговарил док.

– Конечно, мы останемся, дело ведь серьезное, – а что еще я мог ответить? В любом случае Хиршман был прав, и Лебедеву безопаснее находиться в его присутствии, если что-то пойдет не так.

– Спасибо вам большое, доктор Хиршман, – поблагодарил Емельян, воспрянув духом. Уже хороший знак.

– Я искренне рад, что могу быть полезным.

Он расплылся в улыбке, а я подумал, что не один лишь внешний вид дока стал иным, изменилось и его поведение. Интересно, а сказал бы Хиршман тоже самое обо мне?

– Раз уж мы закончили, давайте же вернемся вниз и пообедаем, – с оживлением предложил доктор и встал. – Эмельян, окажите мне любезность, спуститесь первым и попросите Тильду накрыть на стол, а мы с Кириллом догоним вас через минуту. Хочу показать ему кое-что по текущему делу, с которым я помогаю следствию.

– Да, конечно, – согласился Лебедев и, ничего не подозревая, вышел за дверь.

– И что же это за «следствие» такое, а, док? – спросил я, пальцами очертив в воздухе кавычки.

– А тебя не проведешь, – усмехнулся он и по-отечески похлопал меня по плечу. – Но не думай, Кирюша, никаких страшных тайн я тебе не открою, просто хотел упомянуть о некоторых побочных эффектах реабилитации твоего подопечного.

– Мне уже начинать беспокоиться? – я принял серьезный вид, сложа на груди руки.

– Ох, нет, – отмахнулся Хиршман, – я действительно верю, что состояние Эмельяна вскоре наладится, но тебе нужно быть готовым к… – док снял очки, помассировал переносицу и вернул очки на место, – к ряду, так сказать, эмоциональных и физических всплесков.

– Уже заинтригован, – признался я и присел на краешек стола, наблюдая за Хиршманом.

– Ты же, наверное, и так догадался, что между тобой и господином Лебедевым установилась определенная биокоммуникация [13] после его перерождения?

– Не отрицаю. Но ведь между всеми донорами и десцендентами так или иначе происходит связь, взять хотя бы нас с тобой.

– Согласен, но степень корреляции двух особей дополняется и осложняется наличием ряда факторов, – опять начал заумничать док, но, видимо, заметив, как я устало закатил глаза, перевел информацию на привычную для среднестатистического обывателя речь. – Kurz gesagt [14], отношения между донором и его подопечным выстраиваются по примитивному принципу. Я хотел видеть в тебе сына, Кирилл, поэтому от меня ты мог получить лишь отцовскую заботу. Но вы с Эмельяном – fornicatur maturescere hominum [15]. Вы молоды, активны и…