сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
День ассоциировался у Джагхеда с ложью, глупым искажением реальности, ведь голубое небо – обман зрения, на самом деле ничего голубого в нем и вовсе нет. Ночь ассоциировалась у него с правдой, манящей бесконечностью и тревожной загадочностью, словно жгущая кипящая лава распределяющейся по телу, растапливая неподатливую хрустящую корочку прозрачного льда на коже, покрытую кружевным снежным узором. Такое пристрастие было каким-то болезненно-сильным, и со временем он нуждался в звездах ровно настолько же, насколько наркоман нуждается в дозе, а диабетик в запретной сладости. Звезды стали нужнее воздуха, и он бы с радостью отдал свой последний вдох за секунды наслаждения этой невероятной красотой.
Кто-то словно макнул кисточку в мерцающую белую краску и одним легким движением щедро рассыпал по скучной пустой маслянисто-аквамариновой картине эти светящиеся жемчужины, но совершенно точно с каким-то неведомым умыслом. Шутка судьбы в том, что звезды кажутся недосягаемыми и прекрасными, далекими и фантастически волшебными, но на самом деле являются опасными и убивающими, не давая сделать даже легкого касания.
Джагхед с радостью отдал бы все ради этого касания. Пусть оно и убьет его.
На его собственном лице была россыпь родинок, которые Элизабет когда-то пыталась соединить в созвездия, находя в этом известный одной только ей смысл, но она так и не нашла разгадку, бесследно пропав, растворившись как мираж, оставив ему лишь обрывки воспоминаний и фраз, переодически всплывающих в голове, напоминая о жестокой правде. С тех пор любовь к звездам появилась и у него.
Джагхед знал каждое из этих созвездий, от «а» до «я». Знал так же хорошо, как и Элизабет, запечатленную и навеки выжженую в памяти миллионами отчетливых фотографий. Всего на небе насчитывалось восемьдесят восемь созвездий, и он находил забавным, что оба числа, по сути, в перевороте символизируют бесконечность.
Его любимое созвездие – Пегас. Иногда он даже с филигранной аккуратностью вырисовывал его пальцем на небе, зажмурив один глаз, чтобы не потеряться в вихре мигающих огненных шаров, обжигающе-пестрых, до такой же прерывистой боли в глазах.
В его представлении ночное небо – то, к чему действительно стоит стремиться. Именно там, где-то далеко, за гранью представления таятся самые важные неразгаданные тайны. Где-то там, далеко, своим ходом идет эволюция; сталкиваются галактики; образуются планеты и черные дыры; на далеких планетах кипит жизнь. Но юноша бесконечно теряется в манящем млечном пути, нарочито разлитом на просторах бескрайнего космоса переливающейся массой самых разных цветов.
Ночное небо – бесконечно, безгранично, у него нет очертаний, нет рамок, конца и начала, только звезды мерцают своим холодным светом, приковывая восторженные взгляды даже черствых и скупых на чувства людей.
Там он видел свою музу, свое вдохновение, свою Элизабет...
Джагхед представлял себя астрономом, пытающимся когда-нибудь отыскать свою потерянную звезду, к которой уже с восхищением приписывал милыми завитушками «Принцесса», и мысли о ней превращались в строки захватывающих романов, заканчивающихся, к сожалению, так же печально, как и его собственная история.
Джагхед стал Маленьким Принцем, безнадежно скитающимся по цветущей топазами вечности в поисках своей Принцессы...
Наверное, такое пристрастие и мания к далекому космосу отдаляли его от друзей, но парень был не прочь пойти на такие жертвы ради встречи с ней.
Ради встречи с Элизабет. Он искал ее постоянно. Джагхед был уверен, что Элизабет ждала его где-то там, среди звезд, и как маленький наивный мальчишка каждую ночь дарил небу трепетные взгляды с волнительными огоньками; дарил Элизабет свою искренне честную, умопомрачительно красивую улыбку. Джагхед ждал их встречи как верный пес, честно и верно полюбивший хозяина, давно оставившего его одного. С той же щенячей наивностью он верил, что хозян не покинул его. Хозяин еще вернется.
Элизабет еще вернется.
Она – его самая желанная звезда, затерявшаяся на ночном небе уже давным давно.
Он искал её.
Так и не нашёл.
========== Тепло. ==========
Комментарий к Тепло.
Посвящение: несравненной **Apple Wight**
ʕ ᵔᴥᵔ ʔ
-----------------------------------------------------------------------
Выставляю себя на расстрел вместе с этой работой.
Каждую клеточку тела девушки неприятно покалывало, словно тысячи иголок вонзались глубже под кожу, пропуская жуткий холод, промораживающий каждую ее косточку насквозь. От пощипывающего холода, который временами больше переходил в странное несвойственное ему обжигающее чувство, челюсть Лисицы уже скрипела, а ноги становились тяжелыми и неподъемными, словно налитые свинцом. Это чувство появилось у Шерил с самого ее рождения, постоянно преследуя и не давая жить спокойно. Чувство лишь обострилось в тысячи раз, когда она совершила самый отчаянный в своей жизни шаг, для чего-то поддавшись, послушав внутренний голос, такой терзающий и просивший покончить со всем этим хаосом, зачеркнув всю историю на исписанных листах, присоединиться к любимому сахарному мальчику Джей-Джею.
Шерил была разбитой на мелкие кусочки, какие уже не собрать в прежнюю каритину даже самому искусному мастеру. В системе поизошёл какой-то сбой. Ошибка. Шерил не может быть печальной. Шерил как лиса: хитрая, сильная, бойкая и самостоятельныя, не нуждающаяся в чужой лестной поддержке, сама по себе. Никак не раздосадованная.
Красный – как способ подчеркнуть свою силу, власть и красоту. Вишнево-красная матовая помада; длинные густые рыжие волосы с огненным отливом, красиво спадающие на тонкие плечи; красное платье в пол. Красная роза в поле ромашек – прекрасная, но чужая. Шерил – огонь. Жизнь, сила и энергия. Она не хотела быть стервой, Лисичка просто хотела привлечь внимание, быть нужной; хотела подавить в себе слабость. Младшую Блоссом любили и ненавидели, восхваляли и презирали, ею гордились. Но многие с абсолютной уверенностью могли сказать, что без нее Ривердейл потерял бы свои краски, превращаясь в обычный скучный черно-белый городок, со старой пленки никому не интересных фильмов. Всё шло своим чередом.
Так было когда-то. Пока жизнь не свергла Королеву с трона.
Пока Шерил не сломалась.
Она была сильной, когда Джейсон находился рядом, принимая на себя нужную ей роль опоры, поддержки; она была сильной и тогда, когда брат отвернулся от нее, уходя к горячо любимой Полли Купер. Но она безнадежно сломалась, разбилась как антикварная хрупкая фарфоровая ваза, встретившаяся с твердой поверхностью паркета, когда судьба обрушила на нее новый, самый болезненный удар, прямо в сердце, грубо, резко и беспощадно, терзающей резью под дых – смерть Джей-Джея, сахарного мальчика, которого она любила больше всего на свете.
Шерил помнила всё: отрезвляющий обоих удар ее ладони о бледную глянцевую кожу парня, моментально возвращающий в реальность, и тем не менее не мешающий ей продолжить колотить своими маленькими ручонками, сжатыми в кулачки по его груди, закрывая глаза на убитый потрепаный жизнью вид Джагхеда. Она помнила, как извинилась перед ним, чувствуя укол совести; чувствуя себя последней дрянью. Помнила, как сделала шаг навстречу неизвестности, опьяненная безумным желанием вновь увидеть своего сахарного мальчика. И помнила, какое яркое пламя окутывало её дом, поднимая в небо огромные кучерявые черные клубы едкого дыма, красящего синее небо оттенка индиго в беспросветный черный, дарующий лишь боль и страдания. Ни на секунду она не пожалела о содеянном – Шерил с завороженным взглядом горящих счастьем глаз и восхищенной улыбкой на губах, идеально подведенных вишнево-красной помадой, четко по контурам, с безупречной точностью, сравнимой только с уровнем популярных глянцевых журналов, наблюдала за захватывающим зрелищем, греющим заледеневшую от бесконечного льда душу.
Но сама Шерил не была холодным механизмом, она лишь старательно прятала свои чувства, в самый темный уголок души: ни дай Бог кто откопает. Это стало ее неотъемлемой частью – прятать от окружающих свою боль, старательно и как можно дальше, одновременно позволяя холодному ветру пробираться цепкими лапами в ее пустую душу, оставляя длинные кровоточащие пощипывающие отметены, как дикий зверь.
Она запуталась в этой филигранной паутине таких же мерцающих белых пут жизни, потерялась среди бесконечных звезд и не может найти верный путь. Она хочет выбраться из этой ловушки, хочет вдохнуть глоток свежего воздуха, аромат которого она уже успела забыть, и это желание убивает ее.
Раньше вокруг нее был купол, так старательно абстрагировавший от любых нежелательных эмоций. Раньше только холодное равнодушие и сталь. Сейчас боль, ненависть и обида. Это ее новый мир, создателем которого стал парень с навсегда глубоко засевшим в сердце именем – Джейсон. Ее собственное солнце, впредь не греющее, убивающее. И создал он этот мир, даже не находясь где-нибудь рядом, напротив, глаза в глаза. Создал, уходя оставив ее одну в этом дурацком городе, названия которого всего через сотню лет, очевидно, никто и не вспомнит.
Шерил давно не понимает, что с ней происходит, просто проваливается в бездонную клоаку болезненных чувств и кленового сиропа, клеймо которого преследовало ее всюду, захлебываясь в сонмище своих собственных полярных эмоций вперемешку с солоноватым вкусом слез на губах, мутной пеленой застилающих глаза, перекрывающих доступ к кислороду. Задыхается кислородом в агонии в этом прогнившем выхлопными газами и людской ложью городке, не прося о помощи, с гордым молчанием.
Шерил просто снова хочет почувствовать себя живой.
***
Жизнь Джагхеда стала черно-белого цвета. Мир плыл, как картинка в старом, почти сломавшемся телевизоре, мигающая непонятными узорами и сопровождающая режущее глаза смешание красок еще и душераздирающе противным шипением. В его душе с цепей рвались демоны, желая разорвать парня на мелкие кусочки. И по телу вечно пробегался противный зуд, от которого хотелось царапать до мяса и крови, лишь бы заглушить моральную боль физической, но даже это бы не помогло.
Чувства сменяют друг друга, постоянно добавляя течению новую температуру, и Джагхед не успевает за ними. Это его убивает. Долго, мучительно и жестоко. Но он не сопротивляется, добровольно подписывая себе смертный договор.
Может, вот так и сходят с ума? Когда испытывают одни и те же наскучившие чувства. Когда бегают по бесконечному замкнутому кругу, снова и снова возвращаясь к точке начала. Когда испытывают уже знакомую цепочку чувств: страх, возвышенность и снова поражение. Если так, Джагхед давно сумасшедший.
После недавних событий, так подло и надоедливо пробравшихся в его жизнь, наводя сумасшедший беспорядок, парень замкнул свою темную душу на замок, ключ к которой потерялся без надежды найтись. Империя внутри него превратилась в пыль, Рим пал, айсберг столкнулся с Титаником.
Джагхеда душит это непонимание, ненависть и злость. Злость на себя, на всё вокруг. Жизнь втаптывает его в землю, мешает с грязью, растаптывает и забирает, вырывает с корнем его последние оставшиеся силы, за которые он так кропотливо и бережно пытался ухватиться все это время, день за днем, постепенно возвращая к себе по крупицам. Но вот у него не осталось ничего. Совсем. Пусто. И компенсировать совсем нечем.
Джагхед забыл, кто он. Забыл, для чего всё было нужно.
Он всё забыл.
Джагхед забыл, что такое любовь и разливающееся по телу тепло, начинающееся где-то в области солнечного сплетения и проходящее до самых кончиков пальцев, когда Элизабет касалась его губ своими. Ему почему-то вдруг стало плевать. На все плевать.
Чувство разложения во всем теле и новая затяжка ядовитым химозным сигаретным дымом, однажды разрушащим его легкие, но Джагхед точно был уверен, что до того момента он даже не доживет. И парень постоянно забывал делать новый глоток воздуха, он почти захлебывался не только от отсутствия воздуха, но и от всей этой лжи, сопровождающей его на каждом шагу.
Джагхеду уже просто плевать, почувствует ли он себя живым.
***
Она потерялась в мыслях, когда однажды ночью сидела за барной стойкой в забегаловке «Pop's», уже предварительно сделав не один глоток обжигающего виски, которое вновь и вновь глотала лишь ради греющего изнутри чувства, через мгновение тут же бесследно исчезавшего, словно прося добавки. Обычно в это время здесь не было ни единой души, и Шерил было абсолютно плевать на реакцию матери, когда она заявится утром в свой новый дом, кажущийся маленьким и слишком кукольным после былого «дворца», что имела ее семья, а на лице Шерил окажутся мутные расплывчатые полосы серо-черного цвета от потекшей туши. Ей было бы совсем не стыдно ни за одну из пролитых слез – когда никого нет, Шерил может позволить себе так тщательно заштрихованную для остальных, чтобы не разобрали, роскошь, как слабость. Главное – вовремя натянуть маску из стали и холода. Главное – успеть.
Но этой ночью забегаловку решил навестить и бродяга Джагхед – уличный пес, которого теперь совсем не колышет, какого мнения о нем когда-то любимая Элизабет Купер. На парне теперь не было никакой шапки, лишь хаотично падающие на лицо пряди чёрных волос; вальяжно зажатая меж зубов с правой стороны уголка рта зубочистка, периодически покусываемая; кожаная куртка с нашивкой на спине, обозначающая, что Джагхед присоединился к «отбросам общества, слиткам грязи и мусора», как считали слишком правильные особы. Под пронизывающими синими глазами залегли темные сливовые круги, никогда не покидающие парня, вот только сегодня были особенно заметны, выделяясь при тусклом свечении неоновых красных и синих вывесок.
– Многовато ты выпила, Шерил-Бомбочка, – раздается откуда-то издалека, над ее ушами, но точно за плотной занавесой из воды.
Низкий хриплый тембр с металлическим искажением проходит по ее позвоночнику вибрацией, убаюкивающим приятным холодком, немного подорвав грани между реальностью и забвением. Сначала она не хочет поддаваться, но когда слегка шершавая кожа теплой ладони касается ее запястья, с губ девушки слетает едва слышный томный стон, растворившийся тихим шепотом в стенах забегаловки, едва различимой горчинкой оставшийся на кончике ее языка.
Шерил, встрепенувшись, открывает глаза из-за переизбытка холода, почему-то намного более сильного, чем ее собственный. Пока она смотрела на Джагхеда, в воздухе витало тысячивольтное напряжение, просачивающееся глубоко под кожу и вызывающее неприятную дрожь от многчисленных мурашек.
Взгляд идеальной девушки тире Принцессы и когда-то в прошлом Королевы Лисичек встретился со взглядом одинокого бродячего пса, на словах «не нуждающегося» в поддержке, как и она сама. На Шерил как всегда красное, не изменяя своих принципов, не предавая любимый цвет, любовь к которому она скорей принимала, как данность, по инерции, словно врожденный рефлекс. Так же сильно, как любить красный, она могла только его ненавидеть, но изменять принципам не могла. А потому всегда только диетические салаты, от которых ее временами тошнит, и вишневый молочный коктейль, чтобы хоть немного восполнить ту сладость, какую она чувствовала, когда Джей-Джей был рядом.
Легкое красное платье с красивым воздушным низом и обязательно вишенка на торте – брошь в виде паука, точная копия той, какую она, испытав угрызения совести и прилив слабости, когда-то отдала Джагхеду, как обычно с саркастичной напутствующей речью, прикрыв всю свою боль. И хоть эта боль заполняла ее доверху, просачиваясь наружу, никто так и не заметил, вплоть до момента, пока она не отправила сообщение на номер Бетти Купер, все так же пытаясь загладить свои мелкие грешки, чтобы по крайней мере когда она встретится с Джейсоном, остальные не считали себя виноватыми. В этом городе и так слишком много загадок, незачем создавать еще одну.
Жуткий жар разлился по ее телу, концентрируясь в голове, дышать стало невыносимо сложно и больно. Калейдоскоп красок перемешался в ее глазах, как в тумане, за призрачной занавесой, а напротив Джагхед – парень, который вызывает сразу бесчисленное количество эмоций, апогеем которых является, почему-то, жалость. Такая же, как к маленькому щенку, потерявшемуся и попавшему под дождь.
И хоть его взгляд был тяжелым, затравленным, холодным и острым, как лезвие, она находила в Джагхеде такую же отчаявшуюся душу. Словно зеркальное отражение себя самой. Такие чувства были новыми и необъяснимыми, и возможно наутро она обвинит во всем немалое количество алкоголя, сейчас такая встреча казалась ей правильной.
– Насколько холодно? – коротко спрашивает Джагхед, кажется точно зная все ее чувства до единого, как свои собственные.
Фраза без остановки прокручивается в ее голове, теряет свой первоначальный смысл, становится бессмысленным набором букв и теряется, отдаваясь гулким эхом в стенах заведения. Слова казались миражом воспаленного мозга, самой бессмысленной чушью, но она знала, что не сходит с ума. Джагхед Джонс действительно задал ей вопрос.
