Автор книги: Elinie
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
— Можете делать дураков из кого угодно, но со мной этот номер не пройдет, Голд! Или вы немедленно выкладываете мне, какого черта вам понадобилось в полночь у городской черты….
— Либо что? Арестуете меня? — Голд насмешливо поднял бровь и побарабанил пальцами по стойке, — Вы забываетесь, мисс Свон. Прошедшее Рождество, несомненно, сломало некую грань отчужденности между мной и вами, но это, скорее, был единичный случай. Посему, попрошу меня извинить.
— Нет уж, Голд, свои витиеватые речи припрячьте для более удачного случая и для более благодарного слушателя, а я пока еще шериф этого города и несу за всех вас определенную ответственность.
— Мисс Свон, заведите собаку.
Эмма вздохнула, придя к выводу, что угрозами она от этого упрямца ничего не добьется, разве что, он выставит ее вон из лавки и с грохотом закроет дверь. Голд выжидающе смотрел на шерифа, она вертела в руках злополучную коробочку, раздумывая над тем, как к нему подступиться. В лавке была небольшая комната, где хранились многочисленные вещи, стоял диванчик, можно было выпить чаю…. Эмма пожала плечами, здраво рассудив, что терять ей все равно нечего.
— Может, поговорим спокойно?
— Нам не о чем с вами говорить, мисс Свон. Вы взяли на себя обязательство вернуть мне машину, я вам бесконечно благодарен, но я бы предпочел не распространяться о своих планах.
Эмму злил этот подчеркнуто официальный тон Голда, тогда как совсем недавно она видела его совсем другим. Он уверенным тоном отрезал ей пути к наступлению, вынуждая позорно капитулировать. Шериф обошла стойку и внимательно посмотрела на ростовщика.
— Хотите, чтобы я притащила Арчи, и он устроил вам сеанс?
— Я не нуждаюсь в психотерапии, мисс Свон. И вы, вероятно, чего-то себе надумали, — насмешливо отрезал Голд.
— Несомненно! Я раздумываю над тем, как бы мне заполучить в свою собственность Понго, пока Арчи будет маяться с вами.
— Вам совсем не жаль несчастного доктора?
Эмма похвалила себя: тон Голда чуть потеплел. Его, словно, забавляла эта перепалка.
— Голд, я же вижу, что что-то произошло. Давайте поговорим, уверяю вас, я смогу помочь.
— Мисс Свон, мне нужно работать, потому я попросил бы вас….
— Убираться прочь, — пробурчала Эмма, этот и мертвого из себя выведет, — Мне вернуться с наручниками?
— Вам нечего мне предъявить. Снотворное не запрещено законом.
— Но не в зимнюю ночь и не с вашим сердцем! — рявкнула в ответ шериф.
— Мисс Свон, у вас паранойя, — ответил Голд и, развернувшись, скрылся в комнате.
Эмма выплюнула несколько ругательств и хотела уже уходить за Арчи или, хотя бы, спросить совета у Мэри Маргарет, как до нее донесся стук упавшей трости и недоуменный стон. Наплевав на все правила приличия, Свон ринулась в комнатушку. Голд сидел на полу у дивана и морщился от боли.
— Паранойя, говорите? — начала Эмма, помогая ему подняться, — Возможно, и кроется она в том, что вы уже два дня не принимали своих таблеток, вот нога вас и не слушается.
— Вы удивительно проницательны, — процедил Голд.
— Не стоит благодарности, — ответила Свон и оглянулась, чтобы придвинуть ближе табурет. От резкого движения из воротника ее блузки выпал кулон в форме лебедя. Ростовщик побледнел и вцепился в ладонь Эммы.
— Мисс Свон, откуда у вас этот кулон?
Эмме хватило нескольких секунд, чтобы оценить ситуацию и обернуть ее в свою пользу.
— Предлагаю сделку.
— Сделку? Со мной? — нахмурился Голд.
— Откровенность за откровенность. Ты думал, я не догадаюсь, Руисерт?
— Руисерт…. Но откуда? — ростовщик выглядел обескураженным.
— Откровенность за откровенность, — припечатала Эмма и оседлала табурет.
Голд вновь выставил перед собой трость и уставился в пустоту, собираясь с мыслями. Немногие знали его настоящее имя, предпочитая ограничиваться выкриком: «Голд!». Иные не утруждали себя даже выкриками, переходя сразу к своим мелочным делишкам, которые ростовщику с юридическим образованием надлежало решить сию же секунду. Но были и те, кому он доверил тайну родом из Шотландии, родом из прошлого — свое имя. Эмма едва ли числилась в ряду счастливчиков, хотя…. Голд недоуменно взглянул на Свон, сверлящую его взглядом.
— Этого не может быть.
Эмма усмехнулась.
— И это говорит мне скупщик старины, где у каждой вещи есть своя легенда!
— Мы же не в сказке живем.
— А это с какой стороны посмотреть.
— Резонно, — ответил Голд и болезненно поморщился. Эмма обеспокоенно вскочила со своего места.
— Что? Съездить за Вейлом? Скажи?
— Нет-нет, все в порядке. Может…. Чаю? Здесь был где-то термос.
— Хорошо, — бросила Эмма, суетясь в поисках вышеозначенного предмета, — Я слушаю тебя.
========== Часть 8 ==========
Его звали Руисерт Оир, и было это в те времена, когда у него еще был резон возвращаться домой и не метаться загнанным зверем в четырех стенах. Он жил в Глазго, учился в юридическом колледже, мечтал махнуть в Америку, завести семью и никогда больше не вспоминать о сиротском прошлом.
Отец трагически погиб во время шторма, мать ненадолго его пережила, оставив Руисерта совсем одного. Нет, у него были многочисленные родственники, у которых он перебивался от полугода до двух лет, помогал по хозяйству, нянчился с младшими и мечтал сбежать. Как только ему исполнилось семнадцать лет, он взял припрятанные под подушкой сбережения, документы и уехал искать счастья в Глазго.
Там Руисерт и познакомился с Милой. Девушка работала в небольшом кафе, училась в колледже искусств и мечтала о красивой жизни, которую такой же бедный студент просто не мог ей дать. Оир не был искушен в общении с девушками. В родной деревне он работал двадцать четыре часа в сутки, всеми силами стараясь не злоупотреблять хорошим отношением семьи своей тетки, а в Глазго как-то стало не до этого. Когда Мила, обиженно надув губки, сообщила о том, что беременна, Руисерт тут же сделал ей предложение и предложил ехать в США. Его научный руководитель рекомендовал Руисерта своему хорошему другу, державшему адвокатскую контору в одном из районов Бостона. Всё могло сложиться. Мила повозмущалась для приличия и согласилась, бросив невзначай: «Я совсем не планировала заводить от тебя детей».
Руисерт думал, что любил ее, пока в один прекрасный день она просто не исчезла, оставив его с годовалым Нилом и забрав все сбережения семьи. Так Оир превратился в маму, папу, друга и добытчика для своего сына. Днем он работал помощником адвоката, а по ночам разгружал вагоны, писал студентам курсовые работы, подрабатывал репетитором, был рабочим на лакокрасочной фабрике.
Нил рос тихим и спокойным, но временами Руисерт ловил этот хорошо знакомый ему взгляд брошенного ребенка, и хотелось выть от бессилия и бессмысленности сложившейся ситуации.
— Папа, ты почитаешь мне сказку? — спрашивал Нил, вцепившись в отцовскую штанину.
— Не сейчас, дорогой, — отвечал Руисерт и бежал на вторую, пятую, восьмую работу, а после приходил под утро, отводил сына в школу, и все начиналось сначала.
Что он мог поделать? Мила, верно, гуляла где-то по Нью-Йорку, посещала выставки знаменитых художников, вращалась в кругах местной «богемы», и ей дела не было ни до сына, ни тем более до мужа, от которого она совсем не планировала иметь детей. Мила вышла замуж за Бостон, а Руисерт оказался, так, досадным недоразумением. Он не злился на жену, единственное, о чем он мечтал — это урвать пару часов у суток и провести их с сыном, сводить его в зоопарк, накормить мороженным, почитать сказки.
Старая книга сказок, подаренная начальником на Рождество, была единственным другом тихого и замкнутого Нила. И единственным, что осталось в память о нем….
Голд замолчал, переводя дыхание от скопившихся невысказанных эмоций. За все время Эмма не проронила ни слова, а теперь же просто протянула ему чашку травяного чая.
— Пей.
— Спасибо….
Во времена его детства мама часто любила повторять, что чашка чая поможет решить любые проблемы, если уметь правильно обрисовать ситуацию. Как часто он сидел на кухне небольшой бостонской квартиры, смотрел в ночь, пил чай и верил, что все обязательно наладится, что найдет деньги, необходимые, чтобы оплатить Нилу футбольную секцию, что они заведут собаку….
— Я так люблю твой чай, папа, — говорил Нил, завернувшись в одеяло на самые глаза.
Они сидели до утра. Руисерт рассказывал сыну сказки родного края, истории из детства, говорил о травах и деревьях Шотландии и обещал обязательно туда свозить. Нил верил. Тогда он всё еще верил.
Голд вернул Эмме чашку и перевел взгляд на окно, за которым крупными хлопьями шел снег.
— Надо продолжать.
— Ты уверен?
— У нас сделка, — неловко отшутился Руисерт.
Эмма пересела на диван и вдруг взяла его за руку.
***
Приближалось Рождество. Бостон сиял как лампочка, витрины магазинов стремились перещеголять друг друга по дороговизне и вычурности украшений, площади районов соревновались в том, у кого лучше елка. Но Руисерт всего этого не замечал. На него навалились годовые отчеты, на фабрике коллега слезно просил поменяться сменами, и если бы Нил не принес из школы самодельный елочный шарик и не подарил отцу, он бы и не вспомнил, что грядет длинная череда зимних праздников.
Через пару недель Нилу исполнялось десять лет, и по этому случаю Руисерт планировал взять небольшой отпуск и показать сыну Шотландию. Он бежал домой, предвкушая сюрприз, как его внимание привлекла незнакомая машина. Хозяйкой авто оказалась Мила. Она говорила какую-то бессмыслицу о том, что Руисерт плохой отец, что абсолютно ничего не смог дать их ребенку и прочую чепуху. Одно обеспокоенный Руисерт уловил четко: Мила собирается увезти Нила в Австралию. И самое страшное: Нил не против.
— Подожди, сынок, ну как же? — растерянно начал Руисерт.
— Я же не насовсем уеду, пап. Я буду приезжать к тебе в гости на праздники, буду присылать подарки на Рождество. Мама обещала купить мне собаку.
Формально Руисерт и Мила до сих пор состояли в браке, она имела такие же права на сына, как и он. Конечно, в Австралии Нилу будет лучше, — пытался убеждать внутренний голос, — у него будет большой дом, форма любимой футбольной команды, собака, много друзей….
Но нет же, нет! Он не позволит так просто отобрать у него Нила.
Руисерт бросился наперерез автомобилю жены, стремясь не дать ей выехать со двора. Мила, кажется, даже не заметила, что сбила Руисерта. А последним, что он запомнил, был крик Нила: «Папочка!».
— С тех пор я хромаю, — заключил Голд, переплетая пальцы Эммы со своими, — Когда я пришел в себя в больнице, то узнал, что самолет, которым летели мои жена и сын, потерпел катастрофу, не долетев до Сиднея каких-то сто километров. Через неделю Нилу должно было исполниться десять….
Эмма не ответила, лишь прижалась лбом к его плечу.
========== Часть 9 ==========
Руисерт вернулся в опустевшую квартирку, которую он снимал за мизерную сумму у сердобольной старушки. Дома было тихо, зашторенные окна не пропускали свет и скрывали скопившуюся в углах и на мебели пыль. Теперь не для кого было следить за чистотой. И не для чего.
Руисерт выпил все запасы алкоголя, которые отыскались в шкафчиках из дешевого материала, напоминающего фанеру, а после долго бродил по комнатам, игнорируя дикую боль в ноге. Боль навсегда останется с ним, как напоминание о собственной беспомощности. Никчемности. Ненужности.
Ему не хотелось жить. Он больше не видел ни цели, ни смысла.
Несколько раз звонили с работы, приносили бессмысленные соболезнования, предлагали помощь, внимание и участие. Руисерт не стеснялся в выражениях. Впервые в жизни он не боялся говорить, что думает. Слишком дорогой ценой далась ему смелость. Вспомнилось невольно, как Мила обзывала его трусом, а после презрительно кривила губы и уходила прочь из квартиры, чтобы вернуться под утро. Чтобы пахнуть дорогим парфюмом. Чтобы жить той жизнью, в которой ему не было места.
Когда-то в детстве мать учила Руисерта, что честность и верность — это наивысшие добродетели. Когда-то он учил этому же Нила. Уж лучше бы он врал. Руисерт плеснул в стакан еще виски, опрокинул залпом, не почувствовав ни вкуса, ни запаха, и вспомнил некстати, что сын всегда просил завести собаку. Быть может, тогда в пустом доме не было бы так одиноко.
Так прошла ночь, а за ней еще одна, и еще. К рассвету четвертого дня Руисерт сказал себе, что так больше не может продолжаться. Раз уж судьба помиловала его, даровав жизнь, и покарала, отняв здоровье, значит, есть еще какой-то смысл в его никчемном существовании. Початая бутылка спиртного отправилась в мусорное ведро, деньги за квартиру были оставлены на тумбочке в спальне, нехитрые пожитки упакованы в чемодан.
Он ехал на попутках, ночевал на вокзалах и в мотелях, не вспоминая, что один из таких мотелей однажды подарил ему, пусть недолгое, но все-таки счастье. Трусы не заслуживают хорошего конца.
— Куда тебе, парень? — спросит детина в безразмерных джинах и клетчатой рубахе и отодвинет мятую двадцатку, протягиваемую Руисертом.
— Мне все равно, — бесцветно прошепчет Руисерт и с трудом влезет в грузовик.
— Тогда, езжай туда, где сможешь начать все заново. Туда, где тебя никто не будет ни в чем винить, потому что никто не будет знать.
Бесчисленное количество раз в будущем Руисерт будет вспоминать тот совет простодушного дальнобойщика и испытывать нечто, отдаленно похожее на удовлетворение от того, что послушался.
Сторибрук вынырнул из небытия в одну из октябрьских ночей, когда Руисерт брел по блестящей от дождя трассе, утратив маршрут и конечную цель. Деньги у него еще оставались, но исколесив половину Америки и так и не найдя места по душе, он медленно впадал в отчаяние. Дорога еще держала Руисерта в тонусе, отвлекая от черных мыслей, но города, где каждый тут же начинал чего-то требовать у пришлого, где прохожие насмехались над калекой, где дети играли в догонялки были слишком болезненны и чужды. Со Сторибруком было иначе. Он был настолько мал и неприметен, что его даже не на каждой карте можно было найти. Незначительная жизнь многообещающего города. Здесь все друг друга знали, но по какой-то причине не спешили вступать в контакт и лезть в личную жизнь. Руисерт решил, что это судьба, и через три дня вложил все имеющиеся на счету средства в покупку земли в городке и за его пределами.
Так он и стал мистером Голдом, потратив немалую сумму на смену фамилии Оир на ее английский аналог, что же до имени…. В нем больше не было необходимости.
***
— Теперь твоя очередь, — сказал Голд, завершив свою половину сделки.
— Да уж, мне не отвертеться, — пошутила Эмма, все еще находясь во власти его истории.
Сирота, вечная беглянка и бродяга, Эмма искала себя и себя же теряла. В этом был смысл ее не слишком наполненной событиями жизни. Сегодня она продает мороженое в захолустном районе Нью-Йорка, а завтра мчится в Чикаго и работает там в местной забегаловке на границе мира. Эмма мечтала о Талахасси, о красном кабриолете, о новом платье. Быть может, она мечтала бы о муже, но жизнь слишком рано научила ее, что мужчинам нужны от женщин вещи, отличные от семейного гнезда, и, как правило, за гораздо меньшую цену.
Ее сменщица из ресторанов сети быстрого питания любила повторять, сплевывая на пол слюну, пропитанную дешевым табаком, что в любовь верят только наивные идиоты. И Эмма верила. Не с ее стилем жизни и уж точно, не с ее репутацией. Когда-то она еще надеялась закончить колледж, получить нормальную работу, купить машину в кредит и печь по выходным блинчики с корицей. В нынешнем положении ей остались только блинчики, и, пожалуй, чашка какао. Времена приютов подарили ей странную привычку с привкусом уюта — горячий шоколадный напиток в не слишком чистой белой чашке.
— Зачем ты это пьешь, Эм? — спрашивала сменщица.
— Чтобы подсластить свою дерьмовую жизнь, — отвечала Эмма и задумчиво теребила кулон в форме лебедя.
— Что это у тебя?
— Да так…. Несбывшийся счастливый конец.
Давно это было. Тогда, когда Эмма еще помнила, что такое верить и главное — зачем. Она работала в придорожном мотеле в пригороде Бостона. Ей было семнадцать, и жизнь была проще и куда счастливее. Эмме нравилась ее работа, нравилась дорога, пролегающая поблизости, нравилось шутить с дальнобойщиками, и было приятно мечтать, что один из них однажды заберет ее отсюда в большой город, сияющий огнями.
Он вошел в мотель посреди ночи, с него ручьями стекала вода, а посеревший взгляд говорил, что бедняга либо серьезно болен, либо впал в отчаяние. Он сбросил дорогое драповое пальто и сел прямо на пол у обогревателя. Эмма пожалела беднягу и сбегала за одеялом.
— Эй, приятель, держи вот, — заявила она, протягивая ночному гостю плед и порцию картошки фри с мясом.
— А как же….
— За счет заведения.
