Текст книги "Опыт"

Автор книги: Екатерина Сычёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 6

Новый город, городишко, так его называл Макс, начинал нравиться ему всё больше и больше. После выпитой бутылки пива, он чувствовал легкую хмель, а девчонка, что прижималась, будто невзначай, грудью к его руке, приятно возбуждала. Конечно, до красотки ей далеко, но по доступности она такая же, как и все остальные, что у него были. Отец этого придурка, сидящего рядом с ним, скорее всего, в этот момент трахает его мать, хотя, не всё ли равно, если это обоюдное желание. Наверное, все женщины такие. Так считал Макс, поглаживая в доверчивости прижавшуюся к нему девушку по внутренней части руки.

Конечно, главное было не это, главное были ещё и деньги. Но деньгами ведала его мать, именно для этого и приехавшая в это захолустье, где жила её богатая, но старая и одинокая тетка, стоящая уже одной ногой в могиле. В надежде получить наследство, она кинулась в новую авантюру, как всегда подключая в игру и своего сына.

Ещё несколько лет назад деньги вытягивались с её хахалей, но с каждым разом таких дураков становилось всё меньше и меньше, которые желали бы вкладывать в несвежий товар. Да, мать в последнее время сдала, одряхлела. Макс вспомнил, как в детстве любил наблюдать, как она готовится к очередному свиданию. Не стесняясь его, она часто дефилировала перед ним раздетой, то подходя к зеркалу, то снова к шкафу, с вываливающимися оттуда платьями и нижним бельём. Тогда она была еще стройной и подтянутой, не то, что теперь.

Макс знал, что нужно девушкам с самого раннего детства, еще прежде, чем научился читать, получая эти знания через наблюдения за его матерью и её подругами, не замечавших его, поэтому ничего перед ним не скрывающих, словно он был невидимка. Вот и сейчас, пользуясь полученными знаниями и опытом, он нашёптывал на маленькое ушко наивной девушки слова нежности, убаюкивающие бдительность, пленяющие своим ласковым звучанием и заставляющие верить в ту сказку, которую он придумает для каждой их них. Девушка всё ниже склоняла голову к нему на плечо, уверенная в своей неповторимости, единственности и очаровании. Макс знал, уже сегодня вечером – было бы только где – он получит то, что так в эту минуту упорно добивается.

Макс вспомнил его первую – подругу матери, которая была старше его на шестнадцать лет. Ему было тогда всего тринадцать и он и думать не думал о сексе. Мать оставила его со своей подругой на ночь, а сама пошла на очередное свидание. Сначала они просто сидели и смотрели телек, потом подруга матери стала спрашивать про девочек, которые ему нравятся, потом спросила, а видел ли он хоть одну голую девочку. Так заходило всё дальше и дальше, пока, не кончилось тем, что оба лежали голые на диване и она не сделала ему минет. Когда пришла домой его мать, он уже спал в своей постели в пижаме с динозавриками, подаренной ему на новый год, вместе с роботом и конфетами. Макс не знал, узнала ли она, что произошло, но больше этой подруги он не видел. А вскоре они переехали в другой город, где жил очередной мамин муж, с которым у неё было всё серьезно.

У неё почти со всеми мужьями было всё серьезно. Макс не понимал мать в этом, её стремление к постоянству и стабильности. И это её неумение выбирать мужчин тоже его поражало. Всегда один и тот же тип мужчин, одинаковый старт, повторение истории, тот же душераздирающий финал, что и с предыдущими, а потом разрыв. Конечно, это было не со всеми, а только с теми, кто оставлял после себя штамп в паспорте. Другие же были, а их было несчетное количество, просто папиками, которых можно было доить. К папикам мама относилась легкомысленно, и выжав их кошельки до последней копейки, неизбежно покидала их. Теперь же на папиков в маминой жизни случился дефицит, да и в ней произошли перемены, которые неприятно удивляли Макса.

Чем больше ей исполнялось лет, тем меньше она переставала следить за собой, своей внешностью и здоровьем. Макс всё чаще замечал её подвыпившей. То, что она выпила, совсем немного, для разрядки, оправдывалась она тогда, он сразу узнавал по её настроению, упадочному и плаксивому. В такие минуты она начинала жалеть себя, свою неудавшуюся жизнь, не сложившуюся карьеру, жалела о семье, о которой она якобы мечтала всю жизнь. Потом подводила итог, что все мужики козлы (Макс в том числе) и на следующий день рьяно пыталась переделать свою жизнь, но своими необдуманными поступками делала только ещё хуже.

Макс поморщился, вспоминая последний год, когда его мать решила реализовать себя в карьере, открыв салон красоты, и стать, наконец, по её мнению, независимой, самодостаточной женщиной. Понятно, что без нужных навыков и связей её бизнес быстро прогорел, оставив после себя выжженную дыру в их бюджете. Понабрав деньги в долг, и не зная, как их отдавать, они второпях бежали из города, оставив всё, что у них было. Благо, тут подвернулась эта родственница, согласившаяся приютить их взамен на уход. Так его мать стала сиделкой у престарелой, сварливой тетки, гадившей под себя, а он снова стал сам по себе, вольный делать всё, что ему вздумается.

Конечно, где-то он жалел мать, понимая, что в её неудавшейся жизни во многом был повинен он, его противоборство и ревность к мужьям, которых он ненавидел с первой же минуты, как их представляли друг другу. Он сразу понимал, что у мамы на этот раз всё серьезно, по тому, как она пела в ванной, по её счастливому виду и рассеянной мечтательной улыбке на лице. Она не приносила в дом подарки, предпочитая в таких случаях делать их сама, возможно, не в денежном эквиваленте, а своей заботой, готовностью выполнить всё, что она под силу сделать. Мысль, что её использовали, приходила к матери только в конце отношений, когда она прижимала к себе Макса и лила слезы, говоря, что у неё, кроме него никого нет. А Макс в таких случаях молчал, где-то в глубине души чувствуя вину, что, возможно, он отпугивал материнское счастье. И тоже страдал. Ему было обидно за мать, где-то стыдно, что она позволила так с собой обойтись. То, что, возможно, она сама где-то была виновата, что не смогла построить отношения, удержать рядом с собой мужчину, он даже тогда не думал.

Подрастая, Макс ловил себя на мысли, что становиться в чем-то похожим на маминых бывших мужей. Он пользовался девушкой, а потом получив то, к чему стремился, уходил от них, ничего не оставляя после себя и не беря, предпочитая легкость взамен тяжелой ответственности. Становясь старше, он с каждым разом находил всё больше аргументов, что именно такая жизнь, к какой он привык, и является правильной, и необременительность это главный постулат его теории счастливой и свободной жизни. Счастье не может быть без свободы, а свобода – это плюрализм отношений, которые так же легко должны заканчиваться, как и начинались, и смысл которых всегда должен сводиться только к одному – к обоюдному кратковременному наслаждению, без всяких последствий и нагромождений морали.

И всё же Максу была неприятна мысль, что для кого-то его мать – тоже кратковременный источник утоления желаний, и не мог оправдать её, виня только за то, что она женщина.

Макс часто задавался вопросом, а что было бы, если его отец не сбежал. Ему трудно было представить себе мать с одним лишь мужчиной после несчетного количества лиц, которых она пропустила через себя, но все же понимал, что и не было бы всех тех любовников, которым она старалась навязать его и свою нерастраченную любовь, если бы остался тот, кто её оплодотворил. Останься тот, мать была бы совершенно другой, и он был бы другим, вся их жизнь была бы не похожей на ту, в которой они погрязли сейчас. Макс часто спрашивал её, почему она не сделала аборт, на что мать грустно улыбалась и говорила, что горько бы тогда об этом пожалела, не будь у неё сейчас такого сына, как он. Наверное, она любила того мужчину, раз пожелала оставить себе на память хоть малую частицу его, тем самым обрекая себя на вечные скитания с тяжелым багажом в виде ребенка.

Сначала он тяготил её, Макс знал это. Этот период Макс помнил по дальним родственникам и просто чужим людям, у которых он по доброте душевной некоторое время жил. Мать передавала его из рук в руки, как какую-то вещь, которую и выбросить нельзя, но и оставить при себе тоже невозможно. Тогда он мечтал о матери, чтобы она приехала и забрала его, чтобы обняла и никогда от себя не отпускала.

Потом, неожиданно для него самого, его желание сбылось: мать приехала и забрала его. Он не понимал причины таких изменений, не догадывался, что просто мать увидела в Максе оправдание своей никчемной жизни. До этого дня, она всё пыталась напрасно доказать себе, что чего-то стоит, что у неё есть скрытое предназначение, призвание, которое надо лишь найти, и после бесконечных проб, следовавших за ними неудач и унижений, она пришла к неожиданному для себя выводу – быть матерью тоже неплохо. Её уверенность крепла по мере того, как она всё больше и явственнее представляла себя вместе с Максом, уже взрослым, красивым, уверенным в себе и многого достигшим. В её иллюзиях будущего она видела любящего сына, способного позаботится о ней и обеспечить счастливую старость, где ей не придется больше раболепно пресмыкаться и работать на не ценящих её людей, чтобы накормить и одеть себя. И на этой мысли Лариса Сергеевна поехала за сыном, в то время живущему у двоюродной тетки её отца, уверенная, что сможет вырастить из него свой идеал мужчины, принадлежавшего только ей одной. Правда, она в своих фантазиях не учла, что растить детей трудно и им тоже иногда надо уделять внимание и заботу.

Именно тогда, когда мать увидела в Максе смысл своей жизни, Макс почувствовал всю тяжесть любви и ответственности за близкого человека. На него навалились слишком большие надежды, оправдать которые он не смог. Его стали попрекать в этом, возлагая неподъемную вину за не сложившуюся чужую жизнь и несбывшиеся ожидания. Лариса Сергеевна снова оказалась в поисках нового смысла жизни, ища идеал в мужчинах, и каждый раз разочаровываясь, возвращалась к старому, связанному с Максом. А Макс, погрязший в комплексах своей матери, всё дальше и дальше шёл по ложному пути ошибок и заблуждений.

Он видел себя преемником своей матери, как они поменяются ролями и тогда уж он будет искать мамочек, чтобы прокормить себя и свою мать. Философия его жизни, завязанная на необременительности наслаждений и свободе, претерпела значительные изменения, ведь теперь слово свобода у него ассоциировалось с деньгами. Да, деньги и секс были в его жизни самыми главными.

Конечно, временами Макс думал о другой жизни, где не было место пошлости, где он гордость матери, тоже сумевшей, наконец, найти себя на каком-нибудь поприще. Эта была жизнь, которую он совсем не представлял, лишь интуитивно знал о её существовании – возвышенная, основанная на долгих размышлениях, разговорах об искусстве, жизни, книгах, ведущих из темных переулках незнания в свет эрудиции, под теплые лучи осознания действительности и своего места в мироздании. В этом мире была только одна любовь, но на этом воображение Макса заканчивалось, точнее ломалось в попытке представить себе одну любовь со всеми вытекающими последствиями. Одна любовь должна быть возвышенной, чистой, прекрасной, но представляя себе таковую, Максу всегда представлялось само собой картина с уставшею матерью семейства, целый день обстирывающую, готовящую на всю семью, вечно в заботах и проблемах; и с таким же отцом семейства, пропадающего целыми днями на работе, чтобы накормить и одеть ораву сопливых ребятишек, вечно орущих и дерущихся. Его мозг просто не мог сопоставить этих два понятия, одно, созданное его мозгом, лишенное даже слабого отголоска красоты, и другое, рожденное неясным, смутным представлением о чем-то прекрасном и неизвестном. Но Макс знал, что есть люди, которым под силу это сделать, соединить возвышенное и земное. Например, Яну. Или его рыжей подруге – Лере.

Яна Макс возненавидел сразу, как только увидел. Этот парень был воплощением того самого непостижимого мира, вход в который для него был закрыт. Ян был прямая противоположность Макса, диаметрально лежащим полюсом, который никогда не должен был соприкоснуться с ним, но по воле обстоятельств, подошедший настолько близко, что своим незапланированным сближением стал искривлять все представления, взгляды и понятия Макса об окружающих его вещах, об этом мире. Всякое изменение в человеке, исходящее извне – это боль. Макс это знал, поэтому держался подальше от всего и всех, способных внести трансформацию в его уже сформировавшихся и устоявшихся взглядах. И это было трусостью.

Конечно, так говорить было не совсем честно по отношению к Максу. Ответственность его жизни лежала не только на нём, но и на близких людях, на обстоятельствах, в предпосылке которых они имели прямое или косвенное отношение. То же самое относится и к Яну, и к каждому человеку на земле. Одному человеку не под силу изменить свою жизнь, не вырвав себя из неё, как цветок или сорняк. Но, как и цветок или сорняк не могут вырвать самих себя, так и человек способен лишь быть вырванным и пересаженным каким-нибудь случаем, проходившим мимо.

Макс не видел этого случая в Яне, зато последний этот случай, способный изменить его жизнь, ясно ощущал в Максе, хотя и не понимая, что происходит. Ян видел в появлении Макса перемены, которые он за собой скрывал, и хоть сейчас и невидимые за его фигурой, но осязаемые, как тепло или холод, уловимые, как запах.

Ян уловил перемены прежде, чем увидел Макса, потому, что в душе призывал эти перемены, даже не осознавая этого. Ему осточертела его жизнь и он жаждал чего-то нового, незатасканного. Он хотел разрывов всех связей, чтобы, чего бы это не принесло, разорвались все отношения, связывающие его с тем никчемным существованием, которое он вел. Ему надоел тот город, в котором он жил, одни и те же лица, его окружающие, одни и те же разговоры, и так из дня в день, по кругу, со сменяющимся лишь пейзажем времен года. Да и они тоже повторялись. Ян часто себя сравнивал себя с грызуном, перебирающим лапками в колесе в тщетных попытках убежать, но не способным сдвинуться даже на маленькое расстояние.

Лера часто говорила Яну, что счастье заключено в повторении дней, и когда-нибудь он это обязательно поймет. Ян лишь пожимал плечами, может, и не считая Леру неправой, скорее находящейся в заблуждении от своего пола: она девушка, что с неё взять.

Хотел ли перемен Макс? Возможно, в глубине души. Он не осознавал этого, как человек, не осознающий, что смертельно болен, и еще не знающий об этом. У него были симптомы, он часто начинал задумываться «а что, если…», сравнивать себя с другими людьми, и всё чаще и чаще видел, что жизнь его и матери, в которой он не видел раньше ничего предосудительного, вызывает у других порицание и неодобрение. К кому больше из них двоих относилось это осуждение, он так и не разобрался, решив, что модели их судеб очень схожи, и наверное, некоторые не видят разницы. Это и задевало Макса, который не хотел себя связывать со своей матерью, в последнее время вызывающую вместо слепого преклонения, которое он испытывал раньше, одну лишь жалость и презрение.

И всё чаще и чаще он видел себя в мечтах – как раньше это делала его мать, до того, как разочаровалась в сыне – успешным, независимым мужчиной, имеющим состояние, влияние и вызывающим почтение и страх. Он начал искать в себе эти качества, способные внушить другим уважение, как бы наблюдая за собой со стороны, чтобы он ни делал, но ничего, кроме своей смехотворности, шутовства и слабоволия, выражаемого в том, что он легко попадал под чужое влияние, заставляющее его отказываться от своих собственных убеждений и взглядов, не видел. Он знал, что слаб душой, разумом и телом, но в этом знании и было его преимущество, например, перед тем же Яном.

Ян был сильный, но не знал об этом. Не только был сильным во внешнем проявлении, что он недавно доказал Максу, а именно внутренними своими качествами. В Яне была харизма, которая заставляла других людей уважать и любить его, подчинятся его мнению и стремлениям. Он был лидер, указывающий направление, но даже не понимающий этого. Зато наверняка понимала это его подружка, следующая за ним по пятам. Но, несмотря на все свои высокие качества, возвышающие Яна над остальными (в первую очередь над Максом, мелочным и ничтожным), он был неуверенным в себе, застенчивым и робким; за это Макс и ухватился, чтобы перенаправить чужую силу и влияние в свою пользу.

Сейчас, сидя в одной компании, Макс из-под полуопущенных тяжелых век незаметно наблюдал за Яном, даже не догадывающимся, что является чьим–то предметом столь глубоких размышлений. Он неизменно смущался, как кто-то обращался к нему, особенно если это была девушка. Краснея, Ян в таком случае начинал нести всякую чушь, что приводило в замешательство ту, которая решила сама первой начать разговор. Макс только посмеивался, и с одолжением выручал Яна, демонстративно показывая своё великодушие. Ян чувствуя себя обязанным этому незнакомому парню, был вынужден признать, что Макс чего-то стоит, хотя до этого от всего сердца презирал его. К тому же оба чувствовали, что сейчас играют в одной команде, вынужденной противостоять их родителям, поэтому должны действовать за одно, поддерживая и помогая друг другу, насколько бы разными они не были. Между ними наступило временное перемирие, тайм аут, во время которого они оба воспользуются предоставленными друг другу привилегиями.

Ян уже пользовался, до сих пор не веря, что сидит в компании молодых людей, среди которых есть и симпатичные девушки. Они шутят, беззаботно смеются и говорят всякую ерунду, и это не отвращает Яна, всегда с пренебрежением относившегося к такому времяпрепровождению, наоборот, он чувствовал сумасшедшую лёгкость, опьянение от того внимания, которого до этого был лишен. Всё его общение всегда ограничивалось разговорами с Лерой, умной, всезнающей, слишком серьёзной, слишком предвзятой и строгой, а теперь Ян окунулся в свободу безграничных возможностей, и от этого у него кружилась голова. Стеснение, которое Ян испытывал поначалу давно прошло, изгнанное легким флиртом и спиртным, хоть и не приятным на вкус, но приносящим эйфорию, переходящее в блаженство, когда Ян касался своей соседки. Он уже не помнил, как её зовут (а знал ли?), с наслаждением вдыхая запах её волос. Она позволила себя обнять за талию, что-то шепча ему на ухо. Макс тоже склонился над своей девушкой, и Ян понимал, что они заодно, чувствую мимолетную вину за то, что ударил парня. Улавливая исходившую от Макса уверенность, Ян беспрекословно доверился ему, не сомневаясь, что Макс устроит этот вечер как нельзя лучше. Возможно это и были те перемены, которые жаждал Ян? Туманные, неясные, которые он боялся озвучить в слова, потому, что они были так чужды его жизни, привычкам и взглядам? Сейчас Ян наслаждался ими, еще не скоро придя к осознанию, что обратный путь к его прошлой жизни, к привязанностям (точнее, привязанности) для него будет невозможен. Он словно перерезал оградительную ленту, плавно спланировавшую вниз к его ногам.

В этот вечер Ян не вспоминал ни о Лере, ни об отце, о каких-то своих прежних сомнениях, переживаниях, полностью растворившись в полумраке кафе и в глазах сидящей напротив девушки, каждый раз при смехе запрокидывавшей свою голову, тем самым открывая хрупкую белую шею. Ян обуревало желание прикоснуться к ней губами, чтобы попробовать на вкус. Он видел только сегодняшнюю ночь и то, что в ней скрыто, не замечая пытливого, насмешливого взгляда своего искусителя, с мефистофельской улыбкой на изогнутых губах, давно прогнившего и испускающего смрад разврата и пошлости, который никто, кроме него самого, не ощущал.

Глава 7

«Я схожу с ума» – твердила себе Лера. А как сходят с ума? Откуда она знает, что сходит с ума. Ей так тяжело, что невольно она представляет себе избавление. Нет, она не готова избавиться от жизни, просто представила, как она идет по железнодорожному мосту навстречу своей смерти, видя, как на неё несётся семидесяти тонное чудовище с горящими во тьме глазами. А потом тишина, покой, который так нужен ей.

Лера снова взяла в руку телефон, чтобы позвонить Яну, но, набрав номер, услышала лишь короткие гудки сброса. Он её игнорировал. И было за что. Поддавшись уговорам матери, в кабинете директора она так и не сказала правду, тем самым подставляя под неприятности своего лучшего друга. Она сама не знала, как так получилось. Наверное, несчастный вид матери новичка, может, и её впечатления, дали толчок тому, что она не созналась в том, что Макс (так его звали?) первый начал оскорблять их, идя за ними следом, а потом просто подрезал Яна, от этой подсечки свалившегося прямо в грязь.

Лере было стыдно за своё малодушие, она чувствовала вину тем сильнее, чем больше обрисовывала ситуацию, ставя себя на место Яна, ту обиду, чувство несправедливости и предательства, которые должны были возникнуть в нём по отношению к ней. Но дело сделано, она не смогла найти в себе смелости, чтобы опровергнуть слова своих одноклассников, придумавших свою версию произошедшего, по сути которой вся вина полностью падала на Яна, выставляя его перед всеми агрессивным, неуравновешенным и несдержанным психом. Несколько раз она, ещё в кабинете директора, порывалась что-то сказать, но вместо голоса у неё вырывалась немота, словно ей отрезали язык. Так случалась от того, что как только она поддавалась вперед, то натыкалась на пристальный, буравящий тяжелый взгляд матери, и снова в ней зарождалось то чувство ослепляющего ужаса, лишающего воли, рожденное её фантазией, тем монстром, вышедшим из глубин её подсознания. Против него она была бессильна.

Запершись в своей комнате, Лера прислушивалась когда хлопнет входная дверь и мать уйдет на ночную службу. Тогда она сможет тоже беспрепятственно уйти из дома, не натыкаясь на этот холодный безумный взгляд воспаленных глаз. Чтобы скрыть свое беспокойство, чем-то занять себя в томительном ожидании, Лера водила карандашом по бумаге, покуда перед ней не появилось лицо Яна, чьи черты, линии, она знала лучше, чем свои собственные. Он смотрел в бок, так, чтобы не видно было глаз. Волосы падали на лоб, бледность которого была выражена даже на бумаге. А одно оттопыренное, заостренное сверху ухо придавало ему сходство с эльфом, таким же нереальным, как и весь рисунок.

Услышав долгожданный хлопок входной двери, и убедившись, что мать ушла на самом деле и никакой западни нет, Лера быстро одевшись, вышла на улицу. Ей во что бы то ни стало, надо объясниться с Яном, во всём признаться, а ели он не поймет её, это будет уже его выбор, решение, которое примет он сам, и ответственность за него не будет уже только лежать на ней одной. Это был малодушный поступок, – переложить тяжесть сомнений, проблемы чужой жизни на другого – но поступить по другому Лера не могла. Она просто устала и механизм самозащиты, инстинкт самосохранения подсказал ей самый легкий путь. Конечно, оставалось еще бегство и в крайнем случае самоубийство, на которое она никогда не решится, слишком ценя жизнь и то бесконечное многообразие форм, в котором она воплощалась.

Лера шла тёмной улицей, освещенной эфемерным тусклым желтым светом фонарей, кажущихся нереальными из-за мглистого тумана, стелившегося по земле. Вдыхая свежий воздух, наполненный ароматом согретой земли и цветущих деревьев, Лера сама наполнялась чем-то таким же свежим, силами, спокойствием, осознанием себя и своей любви, настоящей, на этот раз не придуманной её фантазией и не приукрашенной. Она чуть всё не испортила, не погубила, но разве это конец? Нет это недоразумение, которое поскорей надо было разрешить. Лера ясно видела цель, уже не сомневаясь в правильности своего намерения. Больше её не одолевала неуверенность и впервые она чувствовала себя в сговоре с природой, с этими цветущими деревьями, с молодыми побегами на ветвях, с этим бесконечным и бездонным небом над головой, окутавшим собой всю землю, весь мир, сплачивая всех, кто жил, живет и еще только появиться на этот свет.

Наслаждаясь этим мглистым вечером, теплым и благоуханным, Лера подошла к дому Яна. Она не чувствовала привычной робости, на это раз её переполняло знание, как она должна поступить. Просто позвонить и не дать закрыть перед своим носом дверь. А потом будь что будет.

Поднявшись на нужный этаж, Лера позвонила. Раздалась раздражающая трель звонка, как будильник, вдруг разбудившая от сонного, сказочного забвения, наполненного очарованием, грезами и надеждами. Лера увидела перед собой стены подъезда с отслоившейся краской, грязный, заплеванный пол и печать убогости на всем, на что падал взгляд. Будто проснувшись от сна, от желаемого наваждения, Лера увидела перед собой отворившуюся дверь и отца Яна в наброшенном халате и с удивлением в глазах смотревшего на неё.

– Лера? Здравствуй. Неожиданно. А Яна нет дома.

– А где он?

Лера отступила на шаг, когда в дверях появилась смутно знакомая женщина, на ходу застегивающая блузу.

– Дети пришли? – спросила она Павла Семёновича, ложа руки ему на плечо и вглядываясь в щель, оставленной полуоткрытой дверью.

– Нет, это знакомая Яна. – Ответил Мужчина, не поворачивая головы. – Они пошли скорее всего в кафе, что рядом с домом культуры. – Обратился он уже к Лере.

– А, ладно, до свидания.

Лера повернулась и стала спускаться по лестнице вниз. Наверное, что-то в её фигуре, в её движениях, даже, может быть в глазах, словно неожиданно погаснувших, как гаснет резко свет в комнате, когда ударяешь по выключателю, но что-то заставило мужчину окликнуть девушку, показавшуюся ему настолько несчастной, что он даже испугался:

– Вы не поссорились с Яном? Тебя в последнее время у нас не видно.

– Это всё из-за мамы, она не здорова.

– Да, я заметил, что у директора у неё был очень бледный вид. Ладно, передавай привет маме.

Лера сошла вниз спокойным шагом, но выйдя на улицу побежала, вкладывая в каждое движение все силы, всю энергию, какие у неё были. Она боялась куда-то, сама не зная куда, опоздать, что-то упустить, что-то не сделать, и от этого что-то – она это неожиданно поняла, – зависит всё её будущее, вся её жизнь.

Добежав до дома культуры, находившийся в центре города, пройти который можно за полтора часа, Лера остановилась, чувствуя, как влажный воздух, липкой пеленой ложится на вспотевшее, раскрасневшееся лицо. Окна убогого кафе, задернутые грязными, пожелтевшими шторами из дедерона, отсвечивали в темноту рано наступавших сумерек, в которой играли тенью ветки рядом стоящих старых клёнов.

Лера подошла ближе, не решаясь войти внутрь, откуда слышалась веселая музыка и смех сидящих там людей. Где-то среди них Ян. Это так на него не похоже. Только сейчас Лера вспомнила, кто была та женщина, стоящая рядом с Павлом Семёновичем. Мать новенького. И как это бывает, когда откручиваешь назад плёнку, и вдруг упавшая и разбившаяся чашка в обратном порядке становится на своё место, так и в Лериной голове всё стало на свои места.

От дружбы до ненависти один шаг, туда и обратно. Нет различия, куда идти. Всё находится в вечном движении. И ей тоже надо бежать, но Лера не могла двинуться с места, прикованная своим взглядом, который она не способна была отвести, от выходившей из кафе «Четыре пчелы» весело смеющейся и орущих всякую чепуху компании. Не чувствуя тело, Лера также не заметила теплый моросящий дождь, закрапавший с серых, выдающихся с темноты небес, низко нависших туч. Туман рассеивался. А вместе с ним и все надежды, окутывавшие Леру, как кокон.

Лера наблюдала за вышедшим Яном, ставшим одним из них, слившимся с толпой, в обнимку с девушкой, которую Лера, наверное, знала – в этом городе все знали друг друга – и которая всё прижималась к нему, всякий раз останавливаясь, чтобы склонить его голову к себе и поцеловать в губы. Позади всех шёл Макс, демонстративно неуклюже переступая лужи, вызывая у всех смех.

На миг Ян, доставая зонтик, заметил Леру, привлеченный желтым пятном её плаща, и их глаза встретились. Девушка, повисшая у него на плече, что-то ему сказала, и он преувеличенно громко рассмеялся, всё смотря на Леру, мокнувшую под дождем.