Текст книги ""Всего одна ночь..." (СИ)"

Автор книги: Dinsy Day

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава 10

Из всех членов моей семьи был только один человек, которого я терпела и которого действительно любила – Эмма. Она была единственной, кто так или иначе поддерживал меня в самое трудное время моей жизни.

В очередной наш пятничный обед с отцом, сестра спросила, могу ли я сыграть две пьесы на ее выбор, на вечеринке по случаю помолвки?!

– Мне не нравится Бах, – сказал я ей, как мне показалось, в сотый раз, – И, серьезно? Канон Пахельбеля ре мажор-это лучшее, что вы могли придумать? Это так банально.

– Настя, – сказал отец предостерегающе, искоса взглянув на меня. Ему не нравилось, когда я “неуважительно” разговаривала с моей старшей и гораздо более успешной сестрой. Чего он, очевидно, не понимал, так это того, что ему вообще не нравилось, когда мое мнение замечали. Для него иметь свое мнение было непослушанием или какой-то другой ерундой вроде этого.

Эмма вздохнула.

– Это кошмар, папа, – раздраженно сказала она. – Настя должна помочь мне с этим.

Я скорчила гримасу.

– Нет, я никому ничего не должна. Но судя по тому взгляду, который папа снова послал мне, я закрыла рот на замок.

Мы были в любимом ресторане моего отца, каком-то шикарном месте в самом центре города. И папа, и Эмма, казалось, отлично подходили друг другу; папа, одетый в свой обычный костюм-тройку, выглядел так же аккуратно, как и всегда, с его платиновыми волосами и младенчески-голубыми глазами. Моя сестра, супермодель, выглядела точной его копией, только моложе, и более потрясающая, с белокурыми волосами, шелковисто скользящими по спине и такими же голубыми глазами, только чуть светлее. У всех нас был один и тот же светлый оттенок кожи, хотя у моего отца и сестры он был чуть темнее. Кроме того, моя сестра была высокой и идеально подтянутой, а отец-еще выше и все еще атлетически сложенный, несмотря на свои пятьдесят лет.

А потом появилась я. Дело не в том, что я была менее красива, нет... но у меня не было той ауры, которую они излучали. Папа обладал огромной харизмой, которая притягивала людей к нему, как мотылек к огню, и моя сестра была такой же, только еще больше из-за ее специфического занятия. У меня не было такой харизмы, и всякий раз, когда я отдавала какую-то ауру, она обычно была темной и задумчивой. Не очень привлекательно, честно говоря.

Эмма посмотрела на меня, слегка сдвинув брови.

– И какую же музыку ты предлагаешь мне сыграть?– спросила она так серьезно, словно говорила о чем-то гораздо более серьезном. Моя сестра всегда была самой драматичной. Хотя и не так драматична, как Роман или Роза.

Подавив стон, я раздраженно сказала:

– Я вообще не хочу играть. Ты же знаешь, что у каждого из нас своя музыка.– Она была в основном поп-и классический тип девушки. Мне больше нравился жесткий, эмо-рок.

– Мы можем пойти на компромисс, – возразила она, не оставляя тему разговора, – сыграй что-нибудь из того, что ты сочинила. Что-то длиной около четырех минут.

– Нет, – решительно сказала я, не находя места для той глупой концепции компромисса, которую она пыталась использовать в этом нелепом разговоре.

– Анастасия, – снова выпалил папа, на этот раз глядя мне прямо в глаза, – это твоя сестра, вечеринка по случаю помолвки старшей сестры. Ты будешь играть на пианино, хочешь ты этого или нет.

Я уже привыкла к его резкому тону и жесткому выбору слов. Большинство людей утверждали, что они никогда не привыкнут к жестокости своих родителей. Наверное, я тоже была из числа таких... Он больше не мог до меня достучаться, хотя очень, очень сильно старался. В конце концов, я была позором всей семьи. Мне нравилось быть таким позором. Это означало, что я не была одной из них.

Вот почему я больше не боялся говорить громко. Два года назад они уже предали меня, поэтому теперь, независимо от того, что они сделают или скажут, мне было бы наплевать. Поэтому я бросила на него лукавый взгляд и ответила:

– Я не марионетка, чтобы меня насильно заставляли делать то, что я не хочу. Я вообще не хочу принимать участие в вечеринке по случаю помолвки. Поскольку мой голос – единственный, который имеет значение, я думаю, что эта дискуссия закончена.

Глава 11

Лицо папы исказилось, превратившись в то сердитое лицо, которое он мне постоянно дарил. Мне даже не нужно было больше держать себя в руках. Я просто ждала, пока он полностью не впился в меня взглядом. Эмма, однако, использовала более очаровательный способ – умоляюще смотреть на меня.

– Я бы не стала просить тебя об этом, если бы у меня не было другого выбора, – умоляла она. – скрипач бросил нас в последнюю минуту, и у нас нет времени до завтра. Так что, пожалуйста. Только в этот раз помоги мне выбраться.

Я посмотрела на нее и поняла, что делаю это исключительно из злости. Но моя семья заслужила всю ту злобу, которая у меня была. Даже Эмма, которую я любила, делала достаточно, чтобы время от времени об этом напоминать.

– Ты помогла мне, когда я нуждалась в тебе?– Спросила я ее низким, резким, злым голосом. Она заметно вздрогнула. – Именно так я и думала.

– Настя!– на этот раз мой отец говорил, нет... почти кричал, и его голос зазвенел во внезапно наступившей тишине ресторана. Он бросил на меня гневный взгляд. Упс, я же совсем забыла. Я упомянула о той ночи, которую нельзя упоминать. – Ты немедленно прекратишь нести эту чушь, или я лешу тебя карманных денег!

Папа считал, что это реальная угроза. Мне было двадцать четыре года, я зарабатывала свои собственные деньги, а он все еще верил в ежемесячное пособие для меня и моей сестры, которая теперь была мультимиллионером. Несмотря на то, что с работой у меня было туго, я не трогала банковский счет, на который он положил свои собственные деньги. Обычно я не возражала, чтобы люди платили за меня – черт возьми, я предпочитала это. Но с моим отцом никакие деньги никогда не смогут стереть то, что он сделал. И хотя я играла цивилизованную и пыталась быть выше самой себя, включаясь во все семейные дела, несмотря ни на что, моя ненависть к нему и всей моей семье никогда не уйдет.

– Даже если бы я стала бездомной, я бы не стала трогать твои грязные деньги, – мрачно пробормотала я, бросив на него свой собственный сатанинский взгляд. В эту игру можно было играть вдвоем, и хотя мой отец был грозным врагом, он хорошо учил меня, и я тоже могла ответить ему тем же.

– Пожалуйста, перестань, – прошептала Эмма, и когда я взглянула на нее, то увидела слезы, мерцающие в ее глазах. Королева драмы вернулась. – Я не выношу, когда вы ругаетесь.

Папа, который действительно уважал Эмму, бросил на меня последний сердитый взгляд, прежде чем устроиться на своем месте. Я еще не закончила этот бой, но, видя, что Эмма вот – вот устроит сцену – я успокоилась.

Но теперь душевные глаза Эммы были обращены ко мне, и она прошептала: – Пожалуйста, Настя. Помолвка состоится завтра.

Я не была жестоким человеком, или, по крайней мере, я не думала о себе как о таковом. Если бы кто-то еще попросил меня сыграть на пианино на их вечеринке, мой ответ все равно был бы громким "нет". Но тогда, Эмма действительно поддерживала меня, хотя и не полностью, и это было больше, чем кто-либо из моей близкой семьи... Конечно, бабушка защищала бы меня, как львица, но ее не было здесь, когда все пошло прахом. А Эмма-да. И Эмма, вероятно, думала, что сделала все, что могла. Может быть, это и правда. А может, и нет...

– Только один отрывок, – сказала я, бросив на нее предупреждающий взгляд, когда ее лицо засияло надеждой, я почти ослепла. – Четыре минуты. Это все.

Она кивнула, и теперь ее глаза блестели от счастливых слез.

Глава 12

Как только этот ужасный обед закончился, я с большим нетерпением ждала возвращения домой, подальше от своей эмоциональной сестры и еще более эмоционального отца. Вернувшись в свою квартиру, я оделась для работы. Обычно я работала пианисткой в дорогом высококлассном ресторане в центре города, но сегодня у меня был концерт в модном отеле у моря. Это был филиал отеля «Хилтон», что означало, что там водятся большие деньги. Обычно пианисткой у них была тридцатилетняя женщина, но сегодня она сказала, что заболела, и я заняла ее место.

У меня было два официальных костюма. Одним было черное макси с элегантным атласным платьем, которое я заказала на завтрашний вечер, а другим – темно-красное платье, доходящее чуть выше колен, именно его, я и решила надеть сегодня вечером, с соответствующими черными каблуками. Я расчесала свои волосы, которые превратились из кудрявых в волнистые золотые, и заплела их в китайском стиле. Затем я нанесла легкий макияж-тонкая черная подводка для глаз, тушь для ресниц и мягкая красная помада – и все, что мне осталось сделать, это взять сумочку и уйти.

Было уже шесть часов вечера, когда я вошла в большой вестибюль. Сегодня здесь было не так уж много людей; это был вечер пятницы, но так как это отель, который принимал в основном туристов, они все, вероятно, изучали город и не оставались в нем. Тем более что сейчас была середина июня и воздух был просто фантастическим.

Лично я предпочитаю зиму.

Черный рояль ждал меня рядом с длинными, широкими окнами, из которых открывался вид на пляж отеля. В вестибюле было несколько человек, которые сидели вокруг, пили кофе и заказывали что-нибудь поесть. Я подошла к пианино, открыла футляр и устроился в мягком кресле. Слегка пошевелив пальцами и ослабив легкое напряжение в плечах и шее, я сосредоточилась на клавишах, сложила руки, закрыла глаза и позволила композициям выплеснуться из меня.

Я не могу описать, как придумала эти отрывки моего творчества. Иногда я просто сидела за роялем и играла какие-то классические и современные произведения знакомых и неизвестных композиторов. В другие дни я собиралась с мыслями, просто позволяя пальцам пробегать мелодию по клавишам. Я использовала этот метод всякий раз, когда ходила на работу.

Некоторые из сочинений, я все же записала и сделала из них ноты в духе Сибелиуса. Другие, были частично импровизированы, так как я знала основную тему и просто добавила немного новых украшений между обычными нотами. Мои мелодии, мои сочинения не были профессиональными, так как я нигде раньше не училась, но они были гармоничными и мелодичными и успокаивали слух.

Пока я играла, я почувствовала острый взгляд на себе. Мне было все равно, иногда люди, у которых не было жизни, просто смотрели на меня, как будто я творила волшебство или что-то в этом роде.

Но когда острота стала немного раздражать, я незаметно открыла один глаз и посмотрела в сторону. В вестибюле царил полумрак, и хотя я могла различить очертания двух или трех человек, сидевших там, все, что я могла видеть – это их силуэты. Продолжая играть, я снова закрыла глаза и вела себя так, как будто их там не было.

Я чувствовал на себе их взгляды все три часа, что играла. Я ничего не слышала, кроме своей игры, но они, должно быть, делали что-то, ну не знаю, разговаривали,... По крайней мере, я на это надеялся. Меньше всего мне сейчас нужно было, чтобы три человека проводили свое свободное время, пялясь на меня три часа подряд.

В конце концов, когда пришло мое время уходить, я позволила последней ноте прозвучать в воздухе, затем поднялась, закрыла пианино и посмотрела вперед в вестибюль. Жаль, но я не успела поймать наблюдателей.

В вестибюле никого не было. Это была только я, пианино и несколько администраторов, которые вежливо хлопали рядом с охранником.

В одной простой сцене, подобной этой, моя жизнь была описана идеально. Слабо улыбнувшись им, я вышла из гостиницы и вернулась домой. Завтра еще одна сцена будет описывать мою жизнь и то, насколько жалкой она была.

Но до завтра еще есть время. А мне пора прикончить вторую половину той бутылки виски, которую я открыла вчера.

Глава 13

Я припарковала машину, как можно дальше на стоянке особняка Федора. Мой будущий шурин был так богат, что владел мини-дворцом в пригороде у моря, и у него была своя собственная парковка для каждого большого приема, как сегодня вечером на помолвке. Я вышла из машины, одетая в свое черное платье макси и обычные черные высокие каблуки, сжимая в руке такую же черную сумочку.

Ночь была теплой, и люди толпились на парковке и в большом дворе особняка.

Во дворе было полно народу. Я знала, что большинство из них были серьезными знаменитостями и VIP-персонами в индустрии развлечений и моделирования, поскольку Федор и Эмма были одновременно известными и богатыми. Однако я никого из них не узнала. Я действительно не была в полном “гламура” мире, и видимо поэтому они были просто другими человеческими существами для меня (представьте себе их шок, когда я случайно перешагнула через ногу и извинилась, не попросив автограф).

Я заметила Эмму и Федора, которые стояли вместе и позировали для фотографов. Эмма выглядела великолепно в пастельно-розовом платье в греческом стиле, ее волосы были наполовину приподняты и наполовину распущены, верхняя половина была заплетена в косы в которые были вплетены розовые цветы. Федор выглядел так же великолепно, с его короткими каштановыми волосами, его собственным набором персонализированных голубых глаз и высоким, спортивным, загорелым телосложением. Они выглядели так, как будто только что вышли с обложки журнала. Я должна была бы чувствовать себя счастливой, быть частью их семьи... но этого не было.

После того, как оператор сделал несколько их фотографий, я подошла и поприветствовала их. Эмма улыбнулась такой яркой улыбкой, что можно было подумать, что я пришла с подарками или чем-то еще. Она обняла меня и сказала:

– Я думала, ты не придешь.

Я опоздала всего на пятнадцать минут.

– Но ведь я пришла, не так ли? – Сухо сказала я, когда она меня отпустила. Затем я повернулась к Федору и протянула ему руку для рукопожатия. – Кстати, мои поздравления. Ты зацепил себе горяченькую штучку. – Мой голос звучал монотонно. Я просто констатировала факт, не делая комплимента, но Эмма просияла, как будто я только что пролила немного света на ее белокурую голову.

Федор усмехнулся и сжал мою руку.

– Спасибо, – сказал он, нежно улыбаясь своей будущей жене, – я чувствую себя счастливчиком – Он исподтишка подмигнул мне.

Не реагируя, я убрала свою руку и кивнула, одарив счастливую пару натянутой улыбкой, и повернулась в поисках шампанского. Возможно, Федор еще не стал настоящей частью моей семьи, и хотя он был лучше большинства из них, он тоже был там два года назад.

И как и все остальные, он тоже ничего не сделал.

Я нашла официантку с подносом, полным бокалов шампанского, и схватила сразу два. Я проглотила одну порцию, как будто это был нектар, а следующая тут же отправилась вслед не ней. Как только я выпила два бокала, я почувствовала себя настолько готовой, насколько это вообще возможно, чтобы встретиться лицом к лицу с моим отцом, моей мачехой и сводными братом и сестрой из ада.

К счастью, адских сводных не было рядом, когда я нашла своего отца, одетого в его по обыкновению черный костюм, и Светлану, стоящую рядом с фонтаном, разговаривая с другой парой, которую я узнала; родители Федора. Света была единственной, кто выделялся среди всех четверых, будучи самой красивой.

Подойдя, я изобразила на лице фальшивую улыбку и сказала: – Привет.

Все четверо повернулись, чтобы посмотреть на меня, и мой отец кивнул мне в ответ. Затем я вежливо поздоровалась с родителями Федора, обменялась несколькими словами со всеми присутствующими и, извинившись, ушла в уборную.

В дамской комнате было полно женщин, и все они восхищались красотой Эммы и Федора. Как только одна из кабинок опустела, я вошла в ее, закрыла за собой дверь и глубоко вздохнула с облегчением.

Наконец-то хоть немного тишины.

Большие толпы... В прошлом у меня не было этой проблемы, но не сейчас. Я не чувствовала удушья или чего-то еще, я просто чувствовала себя некомфортно. И это меня раздражало.

Как только я почувствовала себя лучше, я встала, вышла из кабинки и сразу же вернулась к толпе. В поисках другого официанта я осушила еще два бокала шампанского, а потом, чувствуя легкое головокружение, задумалась, когда же мне нужно играть на пианино. Эмма ничего не сказала, и я почти надеялась, что она совсем забыла об этом.

Однако буквально через несколько минут, моя сестра поймала меня и схватила за плечо.

– Пианино вон там, – сказала она, указывая в дальний конец двора, около кустов, где стоял белый рояль на сцене, подходящей только для его размера, – через десять минут ты сможешь подняться туда и сыграть. – Хорошо?

– Хорошо, – сказала я невнятно, но Эмма не обратила на это внимания, а развернулась и пошла искать своего жениха. Честно говоря, мне все равно, что я буду играть пьяной. Это была ее помолвка, а не моя.

Я стояла, прислонившись к какому-то столу, ожидая, когда Эмма и Федор объявят о моем выходе на сцену, когда я заметила Розу справа от меня. Она накручивала волосы на палец, прикусывая нижнюю губу, и смотрела на кого-то, кого скрывала толпа. Она была одета в обтягивающее платье, которое практически ничего не скрывало, и казалось, что она почти приклеила себя к телу своего партнера. Но этот партнер не казался очень отзывчивым, что было удивительно. То, как она выглядела, черт возьми, даже я бы не устояла. Даже при том, что она была ужасным человеком.

Недалеко от кокетливой сестры я увидела Романа, одетого в строгий смокинг, разговаривающего с какими-то мужчинами в похожей одежде. Рома был высокомерным ублюдком, и вы могли бы сразу это понять, просто наблюдая за ним издали: самоуверенная улыбка, самоуверенный блеск в его зеленовато-голубых глазах, то, как его мягкие волосы были уложены, чтобы соответствовать Джастину Биберу или что-то в этом роде, и то, как он держал себя с высоко поднятой головой и выпяченной грудью. Конечно, у него было высокое, худое тело, которое было прекрасным и все такое, но чувак не был таким горячим. Или, может быть, я просто не могла смотреть на него так, потому что.... – Фу – вырвалось у меня в слух.

– Пожалуйста, уделите нам свое внимание!– Голос Федора в динамиках заставил меня подпрыгнуть, а затем замереть. Я медленно повернула голову и увидела, что он и Эмма стоят рядом у рояля, а луч прожектора падает прямо на бедный инструмент.

Как только все внимание было приковано к ним, Федор передал микрофон Эмме, которая затем сказала:

– Я хотела бы поблагодарить вас всех за то, что пришли сегодня вечером, чтобы отпраздновать с нами помолвку. Мне очень повезло, что у меня есть Федор, – она со слезами на глазах улыбнулась своему жениху, – и, конечно, ему очень повезло, что у него есть я.

Все засмеялись. Я начала жалеть, что вообще сюда приехала.

– А теперь я хотела бы пригласить мою сестру Анастасию, чтобы она пришла и сыграла для нас, – сказала она, глядя прямо на меня все еще сияющими глазами, и все вежливо захлопали. Оцепенев, я пошла вперед, мои ноги немного дрожали.

Эмма и Федор освободили сцену, предоставив мне ее на четыре минуты. И я только сейчас поняла, что понятия не имею, что мне играть. Я даже не думала об этом.

Придвинувшись к пианино, я приказала себе не паниковать. Я вполне могу это сделать. Легко. Я делала это тысячи и тысячи раз до этого. Мне просто нужно было выбрать одну из моих медленных, мелодичных композиций.

Но когда я подняла руки и положила пальцы на клавиши, я поняла, что этого не произойдет. Я не могу играть свои ноты, только не для этих людей... Паника... Гнев... Все смешалось внутри меня.

И вдруг я заиграла.... Рахманинова. Я никогда раньше не играла Рахманинова.

Я понятия не имела, что делаю, когда скользила пальцами вверх и вниз по пианино, создавая звуки, диссонирующие и резонирующие, а также показывая один большой беспорядок нот. Я чувствовал себя как ребенок, который впервые хлопает по клавишам, и это было весело. Я бы безумно расхохотался, если бы не была так сосредоточена на том, что импровизировала в данный момент.

Не имея ни малейшего представления о том, сколько прошло времени – наверное, больше четырех минут, – я взяла последний аккорд и взметнула вверх волосы. Только тогда я осознала абсолютную тишину толпы, свое собственное дыхание, пот, струящийся по моему лицу, и кровь на клавиатуре.

Я играла так сильно, что порезалась и даже не заметила этого.

Тишина...

После того, как я закончила свою пьесу, долгое время не было слышно ни звука. И затем... кто-то захлопал в ладоши. Медленно опустив руки, я повернула голову в сторону и увидела, что только один человек хлопал в ладоши во всей толпе из пятисот гостей. Только один гость.

И когда мои глаза встретились с его, я была ошеломлена.

– Сук_ин сын, – прошептала я, и в тишине мой голос, казалось, отдался эхом. Но мне было все равно. А человек продолжал хлопать медленно и уверенно.

Но это был не просто человек.

Уэйн.