Текст книги ""Всего одна ночь..." (СИ)"

Автор книги: Dinsy Day

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава 25

Машина Уэйна отличалась от той, что была два года назад. Это был гладкий черный Maserati с синтетической кожей, покрывающей сиденья. Он также плавно скользил вниз по дороге, как тень в ночи. Я чувствовала, что должна была одеться получше, чтобы чувствовать себя достойной сидя в таком легендарном автомобиле.

Мы почти не разговаривали, пока он вел машину, но молчание не было неловким, в основном потому, что радио было включено и какая-то дымная, темная обложка Billy Jean Майкла Джексона горела на панели авто. Но когда он выехал из города, мне стало любопытно.

– А куда мы едем?

Он не смотрел на меня, когда просто сказал:

– Скоро сама все увидишь.

Через пятнадцать минут Уэйн въехал на стоянку у черта на куличках. Я бросила на него быстрый взгляд, но он только ухмыльнулся и вышел из машины. Выбравшись из авто, я увидела, что мы находимся в какой-то пустыне, а вдали виднеются огни большого города. Какого черта мы здесь делаем?

Уэйн повел нас на берег моря, и я увидела, что он держит в руке одеяло. Он бросил его на песок, расстелил и сел. Следуя его примеру, я устроилась рядом с ним и смотрела, как он ложится на спину. Нахмурившись, я тоже откинулась назад, и прежде чем я успела спросить, что мы делаем, он указал на небо и сказал:

– Просто посмотри.

Повернув голову, я посмотрела на небо. Оно было просто темным с тысячами звезд.

– А на что я должна смотреть?

– Просто посмотри, – еще раз повторил он, и я услышала улыбку в его голосе, – поверь мне.

Я с сомнением уставилась на него, пока он говорил. Следующие двадцать минут мы провели, глядя на звезды, как идиоты. Я понятия не имела, чего он хочет от меня, но поскольку я не была экспертом, то решила просто согласиться с ним. Пока мне не надоест.

Наконец, после того, что казалось вечностью, он заговорил.

– Наблюдение за звездами – это очень простой способ успокоиться.

Глядя на какое-то созвездие, я пробормотала:

– Если ты думаешь, что скука связана со спокойствием, то да, я совершенно спокойна. – Он тихо усмехнулся.

– Посмотри на меня. – После того, как я повернула голову, чтобы сделать это, его глаза отразили серебро, как звезды наверху, и он криво усмехнулся. – Когда ты смотрела на звезды, о чем ты думала?

– Ни о чем, – резко ответила я, нахмурившись. – У меня в голове все помутилось. Думать было не о чем.

– Неверный ответ, – его ухмылка не дрогнула, – попробуй угадать, о чем думал я.

Я решила говорить честно.

– Вероятно, о чем-то пошлом, включая меня, тебя и никакой одежды.

– Пожалуйста, попытайтесь высунуть голову из сточной канавы.

Сморщив нос, я сказал:

– Ты, наверное, думал о чем-то глубоком. Жизнь. Смерть. Любовь. Бывшая подруга. Думал о своих грехах, поступках или что-то в этом роде.

Еще один смешок.

– На этот раз ты не ошиблась.

– Да, – сухо пробормотала я.

Он снова повернулся к небу, но я этого не сделала и продолжала смотреть на него. Его профиль завораживал, а подбородок был таким же точеным, как у Криса Хемсворта. Он был действительно хорош собой, почти до боли красив. Если бы я была менее тщеславным человеком, я бы задалась вопросом, что он делал здесь, с простой мной. Но я знала себе цену и свою внешность – по достоинству. Я была хорошенькая. Он, вероятно, рассматривал меня как какую-то закуску, которую он еще не откусил, чтобы заполнить свой пустой желудок.

Вау. Так поэтично. Стоит ли мне сейчас поделиться с ним своими мыслями? Он, наверное, подумает, что я всерьез воспринимаю его философский урок... Нет.

– О чем ты сейчас думаешь?– спросил он, оглядываясь на меня.

Я полностью повернулась к нему лицом.

– Меня интересует твое прошлое. – Он ухмыльнулся.

– В нем нет ничего удивительного. У меня была обычная жизнь.

Это было разочарование.

– А я-то надеялась, что у тебя в шкафу найдутся скелеты.

Усмехнувшись, он ответил:

– Я действительно верю, что ты это серьезно. – Когда он увидел, что я не моргаю, он вздохнул. – Честно говоря, в моем прошлом не было никаких демонов. Вырос в хорошем районе, есть родители, которые любят меня, учился в университете, теперь оскароносный режиссер и мультимиллионер. Но, об этом ты и так уже знаешь.

Нахмурившись, я сказала:

– Тогда почему ты беспокоишься о том, чтобы изменить меня?

– У меня всегда была слабость к сломанным вещам, – сказал он, больше не улыбаясь. Теперь он казался серьезным. – Я стал режиссером, потому что мне нравилось контролировать определенную среду, говорить людям, как они должны делать, что они должны делать. Фильм, прежде чем его снимают, разбивается на множество частей, которые мне нужно исправить и снова сделать его целым. Я люблю это. Я дышу этим. Я этим живу.

Он протянул руку, и я почувствовала, как моя щека обхватила его грубую кожу.

– Я уже говорил тебе, что держусь подальше от таких женщин, как ты. Я не шутил; твой тип упрямой, твердолобой женщины обычно не то, что мне нужно. Такие женщины, как ты, обычно собранны, круты, знают, чего хотят.

– Теперь я чувствую себя такой особенной, -сухо сказала я, глядя на него прищуренными глазами. – Тогда почему я? Почему ты решил остановиться именно на мне?

– Потому что ты можешь быть всем этим, но ты более сломлена, чем показываешь, более сломлена, чем могут заметить обычные люди. Я эксперт по сломанным вещам, а ты, – он странно посмотрел на меня, – ты мой вызов, чтобы доказать себе, что я могу исправить все.

– Ты говоришь, что твое прошлое абсолютно чистое, но я чувствую обман, – сказала я, приподнимаясь на локте. Его рука упала с моего лица. – Возможно я ошибусь, но мне кажется, что это... Какая-то бывшая подружка, которая была под кайфом и ты не смог ее вытащить? Я права?

Он передразнил мою позу.

– Нет, – сказал он неожиданно ровным голосом, – Это мой друг, который покончил с собой, потому что у него был рак.

– Трогательно, – это слово было произнесено, таким же сухим тоном, как и пустынный берег вокруг нас.

Он пристально смотрел на меня несколько мгновений, прежде чем снова обрел дар речи.

– Ты не социопат, – сказал он с непроницаемым взглядом, – Ты просто бесчувственная суч!ка.

Я одарила его еще одним смертельным взглядом.

– Бесчувственная суч!ка?

Он покачал головой и сел.

– Твоя первая реакция на мой рассказ – кстати, ложь – явно саркастическая. Ты же меня не жалеешь. Ты не говоришь того, что сказало бы большинство людей, особенно женщин. Что дает мне два варианта: либо ты страдаешь от какого-то расстройства личности, которое не позволяет тебе понять эмоциональные сигналы, либо ты бесчувственная су!ка. Поскольку я не верю, что первое-это истина, то остается лишь второй вариант!

– Итак, получается, что у тебя не было друга, который умер, – подвела я итог, – ты просто хотел проанализировать меня?!

Он коротко ухмыльнулся мне.

– Ну, получается, что так.

– Знаешь, если бы я не была бесчувственной, как ты говоришь, суч!кой, я бы ударила тебя, – сказала я ему, тоже садясь и бросая на него суровый взгляд. – Но хоть я и горжусь тем, что действую в соответствии со своими инстинктами, я не собираюсь этого делать. Потому что в конечном итоге ты прав. Я просто стерва какая-то.

– Рад, что мы это выяснили, – сказал он, – потому что теперь у меня в голове есть сценарий, и я точно знаю, как подтолкнуть мою главную актрису к тому, чтобы разыграть то, что я визуализирую.

– Кроме того, если бы я была обычной женщиной, я бы сказала тебе, что ты козел и никогда больше, не позволила бы себе спать с тобой, – размышляла я вслух. – Но я думаю, мы уже пришли к выводу, что я не из большинства женщин. Так что я собираюсь подыграть и даже позволю залезть ко мне в голову и хорошенько покопаться в ней, хотя на самом деле, я не очень то этого хочу. – Я одарила его своей собственной версией хищной усмешки.

– Приятно слышать, – сказал он, и я вдруг обнаружила, что лежу на спине, а мои руки скованы в одной из его рук. Тело Уэйна нависает надо мной, прижимая меня к одеялу. – Тебе не придется долго ждать.

– «Самого молодого оскароносного режиссера Дмитрия Беркутова засекли вчера вечером на заброшенном морском берегу с молодой сестрой Соколовой»,-насмешливо процитировала я, когда он обхватил мой подбородок свободной рукой. – Ты думаешь, мы будем хорошо смотреться на таблоидах?

– Я думаю, ты будешь счастлива узнать, что ни один папарацци не посмеет беспокоить меня моей личной жизнью, – он одарил меня медленной, злой усмешкой, от которой мои ноги превратились в желе. – У меня есть связи и деньги, чтобы откупиться от любого, кто захочет шпионить.

– А я и не знала, что ты такой скрытный, – сказала я, и позволила своей ноге скользнуть вверх вдоль его бока. – Ты не производишь впечатления человека, которому есть до этого дело.

– Вот тут ты опять ошибаешься, Клео, – его ухмылка стала еще шире, а напряженность в глазах чуть усилилась, превратив их в сталь, – но хватит об этом. Я думаю, что пришло время заняться делом.

– Но я все равно не понимаю, зачем мы сюда пришли, – заметила я. – Мы долго смотрели друг на друга, потом поговорили о твоих не-проблемах, потом обо мне как о бесчувственной с...., а теперь мы собираемся заняться любовью? В чем тут логика?

– Пока, я знаю только одно – это не должно иметь для тебя значения, – сказал он, а затем наклонил голову и поцеловал меня.

А потом.... я снова обрела совершенное забытье.

Глава 26

Обед с Эммой и папой в субботу в полдень прошел спокойно. Никто из нас не сказал больше нескольких слов, и когда мы добрались до главного блюда, я поняла, что это из-за меня. Опять кое-что из того, что я сделала им не понравилось.

Будучи "послушной" дочерью, которой я была, я сложила руки на груди и посмотрела на отца.

– Выкладывай.

Он бросил на меня предостерегающий взгляд, который я проигнорировала.

– Не понимаю о чем ты?!

– Ты злишься на меня. Почему? – На самом деле мне было все равно. Мне просто было любопытно.

Эмма недоверчиво посмотрела на меня, как будто это я была невеждой.

– Анна(учитель танцев) хотела быть поближе к Дмитрию(Уэйн), – вдруг сказала она, – а ты украла его у нее.

Теперь я все поняла.

– А с чего ты взяла, что я его украла? – Спросила я, хотя формально я его не крала. Не моя вина, что она не сделала первый шаг. И я не виновата, что Уэйн захотел заняться со мной сек!сом.

– Не прикидывайся дурочкой, Настя, – сказал отец, снова привлекая к себе мой взгляд. – У тебя была "химия" с этим парнем. И мы все видели, как он смотрел на тебя.

– Вам нужны пикантные подробности, вот в чем дело, – подытожила я, свирепо глядя на них обоих. – Мы возобновили связь двухлетней давности и теперь постоянно... Хм... Химичим. Довольны?

Эмма заметно позеленела, а папа покраснел от гнева.

– Ты не должна была подпускать его еще ближе! – Эмма посмотрела на меня так, будто мы с ней не знакомы.

– Мне плевать на Анну, – сказала я ей с предельной искренностью, – она твоя подруга, а не моя. Если она хотела его, то должна была заставить его заметить ее. – Ну или что там делают в таких ситуациях... Я действительно, была последним человеком, который давал такие советы.

– Дмитрий не для тебя, – сказал отец, сжимая кулаки и сверкая глазами от едва сдерживаемого гнева. – Он слишком хорош, чтобы опускаться так низко, встречаясь с тобой. Ты должна расстаться с ним.

Я посмотрела на него, приподняв бровь.

– Мы не встречаемся. Мы просто спим вместе. Тут есть разница. И ты не можешь указывать мне, что делать. – Я одарила его многозначительной злобной улыбкой, от которой его тело затряслось от ярости. – Я буду спать с кем захочу, встречаться с кем захочу, и ни ты, Эмма, ни весь остальной мир не будет иметь никакого права голоса в этом. Потому что, когда я тебя послушала в прошлый раз, ты знаешь, чем все закончилось. – Я поднялся со своего места. – Я думаю, что на этом обед завершен. Иначе мне трудно будет вести себя так цивилизованно, как ты предпочитаешь. Спасибо за угощение.

Выйдя из ресторана, я вернулась домой, ни разу не оглянувшись. Короткие всплески гнева пульсировали в моей голове, заставляя меня хотеть сломать что-нибудь.

Иногда я просто не могла поверить своим глазам. Они были такой кучей придурков, что было удивительно, что у них все еще были друзья и отношения. Если бы я была на месте Светланы, собираясь выйти замуж за человека, который бросил свою дочь всеми возможными способами, я бы сбежала оттуда так быстро, как только могла. Но никто не был так благоразумен, как я.

Дети, брак не были для меня решающим фактором.

Вернувшись домой, я порылась в своей нотной библиотеке и нашла пьесу, которую хотела сыграть. Поставив подставку для нот, я скользнула в кресло и начал играть. Это была соната Бетховена "Лунный свет", простое произведение, за которым скрывалось много эмоций.

Может быть, я и была по-человечески сломлена, но когда я играла на пианино, я преображалась. Я не чувствовала холода и отчужденности, я не чувствовала пустоты внутри. Конечно, я не достигала забвения, когда играла, но мне удавалось извлечь из этого некоторое умиротворение. Может быть, даже удовлетворенность. Когда я играла такие произведения, как Лунная соната, я обнаруживала, что вливаю эмоции в клавиши, в то, как я нажимала и поднимала ногу на педаль и с нее.

Уэйн был отчасти прав; я была совершенно другой. Но когда дело доходило до музыки, когда я играла на пианино вот так, для меня это была еще одна форма приходящей жизни. Не так страстно и горячо, как прелюдия и секс, но нежно, тяжело и не менее интенсивно.

Как только я нажала на последнюю ноту пьесы, раздался стук в дверь. Соскользнув со стула, я подошла к двери и открыл ее. Уэйн стоял там с мрачным выражением лица, его глаза были насыщенно серебряными. Когда эти серебряные глаза встретились с моими, мое сердце пропустило удар по непостижимой причине.

А потом до меня дошло.

– Ты стоял здесь и ждал, когда я закончу эту пьесу?

Уэйн не ответил, проходя мимо меня в квартиру. Вздохнув, я закрыла дверь и повернулась, чтобы посмотреть, как он проводит рукой по своим спутанным волосам. Сегодня на нем была повседневная одежда, простые джинсы и черный свитер. В таком виде он выглядел потрясающе, его бицепсы были выставлены напоказ, а широкие плечи казались еще шире. Он достал пачку сигарет и вытащил одну. Повернулся ко мне и спросил:

– Присоединишься ко мне?

Я вывела его на маленький балкон рядом с гостиной и взял сигарету, когда он предложил мне одну. Он прикурил мою, потом свою, и мы вместе затянулись. Я не курила с тех пор, как окончила среднюю школу, но не забыла этот механизм.

– А Почему "Мальборо Лайт"?

Он безразлично пожал плечами.

Мы молча курили, пока оба не выбросили окурки на тихую улицу. Затем, прежде чем я успела спросить, что он здесь делает, он обнял меня за талию и поцеловал. Это был короткий, яростный поцелуй, и когда он закончился, я немного запыхалась.

– Хочешь сыграем вместе? – спросил он и я удивленно заморгала.

И тут я все понял.

– Играть вместе на пианино? Я и понятия не имела, что ты играешь.

Его рука, казалось бы, подсознательно, летела к моему лицу, обхватив его, а его большой палец ласкал мою щеку.

–Пойдем, – тихо сказал он, – я хочу импровизировать вместе с тобой.

Я внимательно посмотрела ему в глаза. Они были более интенсивными, чем прежде, казалось, что они проникают прямо в мою душу. Он был в не очень хорошем настроении, это уж точно, и я понятия не имела, почему он думает, что я могу облегчить это настроение для него.

Что бы там с ним ни происходило, я не стала вмешиваться и отвела его в комнату с пианино. Он схватил дополнительный стул, так что он сидел с левой стороны клавиш, а я заняла правую. Когда он положил руки на клавиши, я увидела, что его пальцы были длинными и завидными. Мои были короткими, и мне удалось сделать их проворными и гибкими только потому, что я тренировалась как сумасшедшая, когда была юной. Он, вероятно, мог бы с легкостью превзойти октавы. И это заставило меня слегка нахмуриться.

Не зная, чего он от меня ждет, я решила просто импровизировать, как он и хотел. Я начала играть какую-то минорную мелодию, и к моему удивлению, он присоединился ко мне. Я поняла, что он хочет, чтобы я сделала, когда он начал играть то, что больше походило на аккомпанемент, чем на главную партию, и я начала сосредотачиваться. Пока я играла мелодию, а он гармонировал с ней гораздо искуснее, чем я думала, я решила немного повысить уровень жесткости.

Усмехнувшись про себя, я сделала неожиданную перестановку, переводя импровизацию из минора во внезапный, бессвязный ре-диез минор. Я хотела, чтобы он пропустил удар или был застигнут врасплох моей внезапной переменой, но к моему удивлению он не отставал от меня, меняя аккомпанемент, чтобы соответствовать мне почти как перчатка.

Теперь, нахмурившись, я снова попыталась поймать его в ловушку, ускорив темп импровизации и превратив ее внезапно в счастливую и танцевальную, из медленной, удовлетворенной вибрации, которую я дала ей в начале. Но Уэйна это не обмануло, и он держался со мной так гладко, как будто он уже слышал эту импровизацию раньше и точно знал, как вписаться.

Раздосадованная, я решила сделать еще одну транспозицию на Фа мажор и превратить мелодию в гораздо более добродетельную, чем это было раньше. Я начала скользить пальцами вверх и вниз в стиле Рахманинова, и я видела, что Уэйн все еще держится.

Наконец, мы вместе взяли последний, заключительный аккорд, и я была почти шокирована тем, что мы нажали его точно в одно и то же время. Как будто он уже предвидел этот аккорд и знал, сколько я буду ждать, прежде чем ударить по нему изо всех сил.

Как только наши руки оторвались от клавиатуры, я резко повернулась к нему.

Как только наши руки оторвались от клавиш, я резко повернулась к нему.

– Ты умеешь читать мысли?

– Нет, – он лениво улыбнулся мне. – Я просто никогда не говорил тебе, что я пианист, получивший множество наград.

– ДА НУ ТЕБЯ, – раздраженно сказала я, – Ты одновременно и режиссер, и пианист? Чушь.

– Пианино – это мое хобби, – сказал он, – режиссура-моя работа. Здесь есть разница.

Конечно, так оно и было.

– Я не дура, Дима. Так что не говори со мной так, будто мой мозг сделан из мармеладных медвежат.

Его лицо потемнело, глаза приобрели интенсивный оттенок темно-серого, с кольцом серебристого огня вокруг зрачков.

– Я никогда не считал тебя дурой, Настя. Так что перестань считать себя такой, а просто делай выводы.

– Ты мне не нравишься, – сказала я прямо ему в лицо, не сводя с него глаз, – ты ведешь себя высокомерно, снисходительно, придурок. Пианино – это мой конек. Ты не можешь прийти и украсть у меня мой единственный талант.

– Маленькая собственница, не так ли? – насмешливо сказал он, наклоняясь вперед. – Игра на пианино не принадлежит тебе лично. Она и моя тоже. Ей также владеют пианисты со всего мира.

Что-то уродливое обожгло мою грудь от его слов, и я поймала себя на том, что смотрю на него так, как никогда раньше не смотрела.

– Пианино мое, – сказала я тихим, опасным голосом, который едва узнавала в себе. Тепло разлилось по моей коже, но это было совсем не то, что возбуждение. Этот жар исходил прямо из моей груди. – Это мое хобби, моя работа. Ты не можешь забрать это у меня. Это мое! – Я просто кричала. – Оно мое, оно мое, оно мое!

Я понятия не имела, почему, но я начала бить его. Однако моим рукам так и не удалось коснуться его тела, потому что он почти без усилий схватил меня за запястья, что привело меня в бешенство. Внезапно я поняла, что происходит. Я была взбешена, взбешена, как никогда раньше.

Как будто имея дело с диким животным, Уэйн встал и потащил меня за собой, из комнаты с пианино. Я вскипела и попыталась ударить его, но тщетно. Он был сильнее меня, а его хватка железной.

Он толкнул меня на кровать, когда мы добрались до моей спальни, и прежде чем я успела убежать, он прижал мои руки к простыням, положил свое тело между моих ног и посмотрел на меня пустыми глазами.

– Я собираюсь с тобой переспать, – сказал он, – и ты мне это позволишь.

– Я плюнула ему в лицо. Потом я забилась в его руках, но он не отпустил меня.

– Мне кажется, ты уже очень давно не злилась по-настоящему, – сказал он, глядя на меня сверху вниз, – и не знаешь, как с этим справиться, как выразить это в полной мере. Однако у тебя есть выход. Направить всю свою агрессию на секс. Поверь мне, – он вдруг усмехнулся, – агрессивный секс – это самое лучшее.

Я снова плюнула в него, но на этот раз он уклонился. Потом он поцеловал меня, и я поцеловала его в ответ, и мои руки внезапно освободились, когда он обнял меня, прижимая к себе, и я провела своей рукой по его волосам, почесывая голову. Одежда почти сразу же слетела с него, и тогда он оказался на спине. Я оседлала его, и он позволил мне выпустить пар.

Я поймал себя на том, что бью его по лицу, но он даже не реагировал. Он также не отреагировал, когда я прикусила его нижнюю губу так сильно, что на месте укуса остался синяк.

Он просто позволил мне вложить все, что у меня было в это общение. И хотя на этот раз забвение пришло в короткой, яростной вспышке, оно того стоило.

Потом я легла рядом с ним, едва дыша, и уставилась в потолок, пораженная собой. Последний раз я была так зла два года назад. Но это был совсем не такой гнев. Все было совсем не так.

Тогда я посмотрела на Уэйна и увидела, что он тоже смотрит на меня.

– Добро пожаловать домой, Клео, – сказал он, внезапно улыбнувшись, и накрыл своими губами мой лоб, давая мне мягкий, немного успокаивающий поцелуй.