Текст книги "Скользкая дорога (СИ)"

Автор книги: Ди Карт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Мы встречались три месяца. Я познакомил ее с Кристианом. «Ну? Как тебе она?» – спросил я его после знакомства. Брат внимательно посмотрел на меня, а потом обнял: «Ты сам-то понимаешь, что это первая девушка, с которой ты меня знакомишь? Первая! Ты любишь ее, и это настолько заметно, что могу сказать только одно – она твой человек!»

Линда никогда не видела во мне звезду. Порой мне даже хотелось уточнить у нее, понимает ли она, что я вообще-то известный на весь мир ведущий, но она, конечно же, была в курсе, и ей до этого не было совершенно никакого дела.

Довольно быстро мы стали жить вместе, и это была белая полоса. Я осознавал, что люблю ее гораздо больше, чем она меня, но моих чувств хватало на двоих. Известность, деньги, любимый человек и отсутствие проблем – мечта, а не жизнь. В скором времени рейтинг «Скользкой дороги» оставил далеко позади даже самые смелые ожидания «Олл-ин-Олл Энтертейнмент», благодаря чему репутация моего брата как расчетливого и талантливого продюсера стала недосягаемой, а мои гонорары – беспрецедентными.

Новость о том, что я скоро стану отцом, была приятным бонусом к остальным элементам счастливой жизни. Беременность протекала без проблем, и вот наконец мы стали родителями очаровательного малыша. Имя сыну выбрала Линда. «В детстве у меня был младший братик, его звали Анри. Он утонул, когда ему был годик. Я хочу, чтобы нашего сына звали Анри. Пусть мой брат продолжит жить хотя бы так». Я не мог отказать любимой, тем более что имя отлично подходило мальчишке.

В сыне мы не чаяли души. Малыш не доставлял нам больших хлопот, охотно кушал и давал родителям спать по ночам. Линда посвящала Анри все свое время.

Когда сыну исполнился 1 год и 4 месяца, Линда повела его к педиатру, потому что Анри неважно ходил – сделает несколько шагов и падает на попу.

– Доктор, ну что? – спросила жена врача после того, как он осмотрел Анри.

– Госпожа Перре, я пока не могу сказать. Меня в целом, если честно, несколько озадачило скорее не то, что мальчик плохо ходит, а его социально-эмоциональное состояние. Оно немного запаздывает. Давайте поступим следующим образом: мы с коллегами посмотрим данные из его облака более подробно, а вы приходите через неделю.

Неделя тянулась как месяц. На прием к врачу мы с женой пошли вместе. Доктор был приветлив, но я понял, что он не собирался сообщить нам ничего хорошего.

– Что с нашим сыном? – спросил я. – Говорите сразу. Что-то не так?

– Понимаете, – начал врач, – мы с коллегами все еще не можем сказать чего-то определенного, но по всем параметрам Анри соответствует ребенку возрастом один год.

– И? – не понимал я. – Ему и есть год.

– Господин Перре, мальчику год и 4 месяца. В таком возрасте развитие детей протекает не так стремительно, как в первый год жизни, но все же оно заметное, и прогресс виден практически каждый месяц. И те 4 месяца, которые прошли с того дня, как вашему сыну исполнился год, для нас неочевидны. Это касается не только речевого развития малыша или каких-то его бытовых навыков, но даже таких объективных критериев, как рост и вес ребенка.

– Он не развивается? Не растет? – испуганно спросила Линда.

– Похоже на то. Нужно еще немного понаблюдать в динамике. Приходите к нам через месяц, чтобы было с чем сравнить.

Но месяца не понадобилось, чтобы и я, и Линда заметили, что наш мальчик не растет. Он не прибавлял в весе, все так же нелепо ходил и резко выделялся на фоне своих сверстников.

К моменту, когда ему исполнилось два года, мы побывали в медицинских лаунжах Москвы, Нью-Йорка, Рима, но специалисты лишь разводили руками. Анри был здоров, у него не выявили никаких генетических отклонений. Он просто не рос – его развитие остановилось на отметке в один год.

Линду было не узнать. Вместо заводной, уверенной в себе милой девушки по комнате ходила осунувшаяся женщина с пространным взглядом, что-то бормоча себе под нос. Она была рассеянна, нерасторопна, не всегда реагировала на мои слова. Со времени их с Анри первого визита к врачу у нас ни разу не было секса. Вы не можете себе представить, каково это – растить ребенка, который не растет. Дни похожи один на другой, и это при том, что я-то ходил на работу, где мог отвлечься от домашней обстановки хоть на те несколько часов, что пишется игра. А Линда была приговорена к бессрочному декрету.

Однажды ночью она разбудила меня:

– Винсент! Винсент, проснись.

– Что такое? – пробормотал я спросонья.

– Винсент, как ты себе представляешь нашу жизнь через пять лет? Или через десять?

– Почему такие вопросы? – я повернулся на бок и посмотрел на нее.

– Винсент, я просто долго думала о том, что будет дальше. Мы будем стареть, а Анри останется таким же, как есть. Когда мне стукнет пятьдесят, я все еще буду несколько раз в день менять ему подгузники и следить, чтобы он ничего не разбил. Я не хочу так…

– Линда, хорошая моя, ты слишком драматизируешь. Он же наш сын!

– Он ошибка, Винсент.

– Да что ты такое говоришь? Это Анри!

– Это несчастный мальчик. Я люблю его, моего сына, но он… Он ненормальный! Как можно будет его любить через 15 лет? Любовь должна развиваться, взрослеть и меняться вместе с человеком.

– Линда, я считаю, что нам нужен еще один ребенок.

– Мне страшно заводить второго ребенка. Вдруг он будет таким же?

– Нет. Точно нет! Врачи говорили, что за всю историю медицинских наблюдений было всего четыре таких случая. Анри пятый. За всю историю, понимаешь? Теория вероятности не так работает!

– Ему исполнится двадцать лет, – Линда не замечала моих слов, – а он так и будет есть детское питание. Он не испытает ничего, что переживают настоящие люди, нормальные! Ни первой хорошей оценки, ни первой плохой… Ни внимания девочки, ни поцелуя, ни любви. За что все это? – она обхватила руками колени, уткнулась в них головой и заплакала.

– Милая, это надо принять. Есть дети с душевными болезнями, и поверь мне, их родителям ничуть не легче, чем нам с тобой. И при сложных формах такие дети тоже никогда не получат оценку и не подарят маме с папой внуков. Это называется судьбой.

– Бедный мой мальчик, – нечетко сказала Линда, кусая колени сквозь тонкое одеяло. – Ты же мучаешься. Не знаешь этого, а мучаешься…

– Вот именно, что не знает! И не мучается!

– Это неправильно, несправедливо, что из всех детей на земле, кто мог бы подхватить это… эту… болезнь? Проклятье? Из всех… именно он! Так не должно быть!

– Линда, нам нужен еще один ребенок. Вот увидишь, он принесет в нашу жизнь столько красок и счастья, что ты будешь светиться! А еще я думаю, что нужно взять няню, чтобы ты снова начала работать. Это приведет тебя в тонус.

Линда ничего не ответила. Она резко легла, выключила свет и замолчала.

Кристиан, который переживал историю с Анри так же тяжело, как и я, приехал на несколько дней в Париж по работе. Я пригласил его зайти к нам с Линдой домой вечером на бокал вина.

«Линда, сегодня вечером к нам заглянет Кристиан», – сказал я жене, вернувшись домой со съемок. Она никак не отреагировала. Последние дни Линда молчала, изредка передвигаясь по дому, как тень, и не обращала на меня внимания. Это был не бойкот, не обида, что расстраивало меня еще сильнее.

– Ты слышишь? Сегодня к нам придет Кристиан. Я пригласил его вечером поужинать с нами.

– А, Кристиан… – озадаченно ответила Линда. – Хорошо. Я накрою на стол. Давайте поедим.

– Сейчас?

– А ты не голоден?

– Вообще-то, да, я бы не отказался перекусить. Только немного, а то сейчас брат придет.

Мы сели за стол: я, жена и наш сын в своем стульчике. Линда положила мне салата и налила бокал вина. «Я бы воды лучше пока попил», – аккуратно сказал я жене. Линда поставила мне стакан воды, себе тоже, а заодно налила попить малышу, и он жадно вцепился ручками в свой зеленый поильничек.

– Все в порядке? – спросил я у жены, потому что мне показалось, что она неспокойна.

– Да, – неуверенно ответила Линда, – просто немного волнуюсь, что Кристиан придет.

– Вот еще! Из-за Кристиана волноваться, – воскликнул я, отпил воды и приступил к еде.

Вдруг Линда заплакала. Я уже привык к слезам жены, но спросил:

– Линда? В чем дело?

– Винсент, я люблю тебя.

– И я тебя люблю! Очень! Это ли повод реветь?

– И Анри люблю! Я люблю вас! – она смотрела на меня умоляющим взглядом.

– Милая моя, не надо. Успокойся. У нас все образуется!

– Уже нет, Винсент.

– В каком смысле?

– Винсент, прости меня!

– Да за что? – недоумевал я.

Линда встала из-за стола, подошла к сидящему в стульчике Анри и обняла его: «Прости меня, мой сладенький! Крошечка моя!»

Анри весело улыбался маме. Мое сердце заколотилось, и меня накрыла сильная тревога.

– Я очень вас люблю! – всхлипывала Линда. – Но так будет лучше!

– Как «так»? В чем дело?

– Винсент… Я подмешала тебе латиоид в воду.

– Что?!

– И себе.

– Линда! – я вскочил с места.

– И Анри, – Линда села на пол, закрыла лицо руками и закричала.

– Латиоид? Откуда? – растерянно пробормотал я, сам удивившись этому вопросу. Можно подумать, ответ на него сейчас имел бы какой-то смысл.

Я подбежал к сыну, инстинктивно протянул к нему руки, не зная, как помочь. У меня началась паника. Сколько времени обычно проходит, прежде чем он начинает действовать? Вроде около 15 минут? А когда я пил воду? А Анри? Сколько прошло времени? Минут пять? Семь? Может, вызвать рвоту?

– Где антидот? – я тряс жену за плечи. Она рыдала. – Есть антидот?

– Я не знаю, что это такое, – доносились ее всхлипы.

Усилием воли я собрал мысли воедино. «Антидот… Его действующий компонент – кровь. Кровь! Надо дать Анри! Нет, сначала себе, иначе я бессмысленно умру на глазах у сына». Я схватил со стола первый попавшийся предмет – вилку. Метнулся в поисках ножа – вот он! Я начал рассекать себе запястье. Никак – просто царапины. Тогда я стал изо всех сил лупить себе по коже лезвием. Бесполезно. «Да что это такое?»

Мой взгляд упал на висящий у холодильника кухонный тесак. Я схватил его и рубанул по запястью. Боли не было, но хлынула кровь. Я поднес руку ко рту и стал жадно пить. Кровь хлестала ручьем. У меня закружилась голова и стало тошнить. «Наверное, хватит пить. Анри! Надо…»

И тут меня вырвало красной массой, потом еще раз. Я подполз к стулу, на котором сидел напуганный Анри. Поднявшись на ноги, я поднес раненую руку к его лицу, и мальчик заплакал. Мне пришлось вставить ложку ему в рот ребром. «Малыш, тихо… Тихо, тихо! Тс-с-с! Пей. Умоляю, пей». Анри орал, моя кровь пузырилась у него во рту, он ей захлебывался, но на секунду плач прекратился – природные рефлексы помогли ему сделать глоток. Потом еще один.

Линда! Любимая, что же ты наделала! Зачем?

Она лежала на полу без движений, но еще дышала. Я подполз к ней, выкарабкиваясь из той волны усталости и дикого желания спать, которая уносила меня в бессознательную даль. Линда…

Я очнулся в палате медицинского лаунжа. Рядом со мной находились врач и Кристиан.

– Анри жив? – хрипло спросил я.

– Да, – Кристиан кивнул.

– А Линда?

Брат отрицательно покачал головой.

– Нет? Нет? Не жива? – неестественно высоким голосом спросил я.

– Винсент, мне очень жаль.

– Я не успел? Я не успел… – растерянно прошептал я.

– Ты выбрал, Анри. Винсент, брат, ты спас себя и сына. Это гораздо больше, чем можно было сделать. Когда я пришел к вам, то сначала подумал, что это разбойное нападение – вы с Линдой лежите на полу в луже крови, а в стульчике сидит мой племянник с окровавленным лицом и издает какой-то животный рык. Первым делом я перевязал тебе руку своим галстуком и вызвал спецслужбы. Только потом заметил, что Линда лежит, прижав руки к шее. Тогда все и понял. Ты спас Анри.

– А ты спас меня. В который раз.

После проведенной проверки полиция сдала материалы дела в архив в связи со смертью подозреваемой.

Сейчас, спустя годы, я не представляю своей жизни без сына. И, если честно, не представляю, как он может вырасти. Семилетний Анри предсказуем, как и все дети одного года от роду. Но он каждый день разный. Я не ощущаю этой цикличности, на которую он обречен. Осознаю ее, но не чувствую.

Ваша собака или кошка тоже никогда не пойдет в университет, но от этого вы не любите ее меньше, и она не кажется вам скучной. Не подумайте, что я сравниваю сына с собакой, но это первая аналогия, которая пришла мне в голову.

Через несколько месяцев после выписки со мной связались члены Палаты на предмет судейства. Вот, видимо, и все».

– Вижу шрам на вашей руке, – Лукас кивнул на запястье Перре.

– Да, я решил его не убирать. Пусть остается. Этот шрам, я думаю, как раз и является для меня символом ценности жизни.

– Господин Перре, – сказал Тоцци, – с Тимом Кравицем вас что-то связывало?

– Меня – нет. Мой брат, Кристиан, неплохо его знал, но лично мое общение с Кравицем ограничивалось собраниями Палаты, на которых назначались высокие судьи.

– Ваш брат в какой-либо форме контактировал с вами в связи с апелляцией казненного?

– Нет, мы с братом вообще этой темы никогда не касались. Да мне и не думается, что там у них была какая-то дружба или еще что-то, выходящее за рамки бизнеса. Просто знакомы были, не более того.

– У вас были основания желать ему смерти или оправдания?

– Никаких. Во время заседания в Квадрате я был совершенно к нему беспристрастен, если вы об этом.

– Об этом, да, – сказал Тоцци. – Что ж, на этом, пожалуй, все.

– И что дальше? У вас есть какие-то соображения? Я же вроде как последний из судей…

– Господин Перре, мы должны будем изучить ваши показания. Простите… Не показания, конечно, а ваш рассказ, я имел в виду. И только после того, как мы его проанализируем и оценим в совокупности с информацией, полученной от предыдущих высоких судей, сделаем соответствующие выводы.

– Я даже немного волнуюсь, – поежился Винсент.

– В этом нет никакой нужды.

– Так что, я могу идти?

– Разумеется. Вы же находились здесь добровольно. И я выражаю вам благодарность за визит.

Глава 16

– Лукас! Ты шутишь? – ошарашенно смотрела на него Сабрина.

– Ты же знаешь, что нет, – улыбаясь, ответил парень.

– Лукас… – Сабрине не хватало воздуха. – Лукас! Мальчик мой любимый!

– Так что ты скажешь?

– Глупый! Неужели ты думаешь, что я что-то кроме «да» могу сказать? Лукас!

Она кинулась к нему на шею, обняла и стала целовать его лоб, глаза и губы. Он засмеялся и прижал невесту к себе.

– Надо родителям еще сказать, – задумчиво произнес он.

– Моя мама обрадуется больше меня, вот увидишь! Я хочу всем рассказать! Прям представляю, как мама будет визжать! И еще хочу госпоже Видау рассказать! Она ко мне совсем как к дочери относится, и тебя она любит, спрашивает каждый раз, все ли у нас хорошо! Муж мой!

– Будущий, – поправил ее Лукас, улыбаясь.

Когда на следующее утро Валерия увидела порхающую по секционной Сабрину, напевающую какие-то мелодии, то решила понаблюдать за ней некоторое время, а затем громко сказала:

– Это что за выездной концерт в морге?

– О, Госпожа Видау… Простите! – обернулась Сабрина, спохватившись.

– Я тебе поражаюсь, детка! В тебе столько позитива порой бывает, что того и гляди тела в холодильных капсулах в пляс пустятся! Никак мсье Лукас опять постарались?

– И еще как! Вы не представляете себе даже!

– Нет, ну я всегда была уверена в его… в его удали, – Валерия не смогла сдержаться и рассмеялась.

– Нет-нет, я не про это! Госпожа Видау, вы не представляете!

– Да что там у вас случилось, говори же! Замуж, что ли, выходишь?

– Замуж! Да!

– Серьезно?!

Валерия обняла девушку и долго не отпускала. Они стояли в объятьях в этом сильно освещенном помещении, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

– Сабрина, девочка моя, я так рада! Очень рада за тебя! Ты хочешь этого, верно?

– Очень хочу! Лукас самый лучший парень на земле! И я всю жизнь с ним прожить готова.

– Я буду рада, если так и получится. Вы с Лукасом такие милые… Слов не подобрать! Давай-ка знаешь что? После работы сегодня пойдем к моей сестре. У нее совершенно потрясающий японский бар в Пинейросе. Ты как?

– С огромным удовольствием! Обожаю японскую кухню! Пойти в японский бар с самой вами – это же так круто! Я всю-всю работу готова переделать!

– Да ты всегда готова, – снисходительно улыбнулась Валерия.

Арманду и Лукас сидели возле кабинета прокурора Брасио, ожидая его возвращения из суда. Беседы со всеми высокими судьями остались позади, полученная от них информация была изучена, и теперь они смогли подготовиться к разговору с прокурором.

– И когда свадьба? – спросил Тоцци.

– Через два месяца. И для меня будет честь, если ты придешь!

– Да неужели я пропущу день, когда мой напарник загонит себя в могилу обязательств! Приду, можешь даже не сомневаться! О, а вот и Брасио.

Подойдя к своему кабинету, прокурор кивком головы молчаливо поприветствовал детективов и жестом разрешил проследовать за ним.

– Господа, – обратился он к ним, устраиваясь за своим столом, – чем можете порадовать?

– Господин Брасио, – тихо, но уверенно начал Тоцци, – после бесед с высокими судьями мы с аналитическим отделом изучили все их показания: и автономно, и системно. У нас, к сожалению, нет оснований полагать, что имела место пристрастность судей к Тиму Кравицу. Надо копать где-то еще.

– К сожалению? С чего так? По мне, так это к счастью! Или вы ожидали обнаружить что-то в разговорах с ними? Неприкосновенные особы, пользующиеся безграничным уважением в обществе, расскажут вам о том, как они желали смерти Кравицу… Так по-вашему?

– Мы лишь сделали свою работу, господин прокурор, – вмешался Лукас.

– А я и не спорю. Дайте мне пару дней, я изучу ваши выводы, и если не приду к своим, тогда закрою дело. Вопросы?

– Никак нет.

– Свободны.

Звонок подруги застал Сабрину в дверях, когда она только заходила домой:

– Привет, Марика! Как ты?

– Сабрина…

– Да?

– Я… – девушка не говорила, а едва-едва шептала.

– Марика! Говори!

– Я… Сабрина, я звоню попросить у тебя прощения, – медленно сказала Марика угасающим голосом, будто ей было чрезвычайно тяжело произносить слова.

– За что просить прощения? – удивилась девушка. – Ты мне ничего плохого не сделала. И что у тебя с голосом? Ты засыпаешь?

– Прости за неудобства, которые доставлю тебе.

– И какие же неудобства ты собираешься мне доставить? – Сабрина начала терять терпение из-за этого бесполезного разговора.

– Пожалуйста, проследи, чтобы меня не кремировали. Сделай это! Обещаешь?

– Марика…

– Я не хочу этого. Огонь меня погубит. Лучше мороз.

– Марика! Даже не смей! – Сабрина крикнула так громко, что сама вздрогнула.

– Обещай мне, пожалуйста. Мне некого больше попросить. Все равно же я к вам туда попаду, да? Как же хочется спать…

– Я сказала – не смей! Ты слышишь? Марика? Алло! Марика! – звонок прервался уже на лестничной клетке, куда выбежала Сабрина, поняв, что эта сумасшедшая, должно быть, совершает фатальную ошибку.

Через каких-то десять минут Сабрина звонила и лупила кулаками в дверь апартаментов, где жила подруга, но безрезультатно. «Неужели не дома?» – испугалась Сабрина. Отец Марики не ответил на звонок, и девушка ощутила свою полную бесполезность. Она оглядела коридор в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было попытаться взломать дверь, хотя и понимала, что это глупая затея. К счастью, перезвонил отец Марики. «Господин Хубергер! Мне кажется, Марика в опасности! Да-да! Нет, она мне позвонила, какие-то глупости начала говорить про смерть, а сейчас не открывает дверь! Да! Нет, я прямо при вас буду набирать! Ну так вспомните, чего вы как маленький! Восемь или восемьдесят? Дальше! Быстрее, чего медлите?! Какая последняя? Тридцать четыре, двенадцать. Да, открылась!»

Толкнув дверь, девушка вбежала в апартаменты. В квартире было тихо – лишь через открытое окно с улицы доносился стук капель начавшегося ливня. Ноги понесли Сабрину в ванную…

Марика с закрытыми глазами полулежала в ванне голая, обхватив себя руками. Кожа бледная, на белье виднелся иней. Сабрина заметила зеленую пасту, которая была нанесена на бортики ванной, по всему ее периметру. Она закинула ногу в ванну, протянула руки к подруге и оторопела от сковавшего тело мороза, из-за которого стало сжимать голову в области висков. Ее легкие охватил спазм, но она, не дыша, сделала усилие, взяла Марику за руки и стала вытаскивать подругу за пределы этой морозилки. Так, так… Первым делом надо укрыть чем-нибудь. Где же у них одеяла? Валерия, ну что же вы не отвечаете…

– Алло, – наконец услышала Сабрина голос босса.

– Госпожа Видау! Тут обморожение, мне кажется!

– Где «тут»? С тобой все в порядке? – взволнованно спросила Валерия.

– У моей подруги! Ее укрыть? Она жива!

– Стоп-стоп! Спокойно! Вы где? Рядом есть тепло?

– Я у нее дома! Она в ванну забралась и очертила себя энклоузером! И выставила мороз!

– Так, ладно. Вытащила ее в тепло?

– Да! Кожа у нее бледная такая… Одеялом укрыть?

– Естественно! И дай горячее питье. Главное – не паникуй. Службы вызвала?

– Ой! Нет. Сейчас…

– Ну как это «нет»?! Ты ее сама, что ли, повезешь в лаунж? На горбушке?

Сабрина настояла, чтобы прибывшая бригада медиков разрешила ей сопроводить подругу в лаунж.

Ближе к вечеру Марика открыла глаза. Рядом с ней, склонив голову набок, сидела Сабрина и дремала. Марика тихо заплакала, и девушка, встрепенувшись на кушетке, открыла глаза.

– Сабрина, – жалобно посмотрела на нее Марика.

– Глупая! Зачем ты это сделала?

– Я сама не знаю…

– А если бы я не пришла к тебе? Можешь представить, что сейчас ты была бы мертва? И лежала бы не в палате, а тремя этажами ниже, у нас в морге! Это все твои идиотские рассказики! Говорила же, не читай эту дрянь!

– Не кричи на меня, пожалуйста, – тихо попросила Марика.

– А я буду кричать! Потому что ты не девочка, чтобы морозить себя только потому, что в каких-то тупых книжках тебе втюхали идею о посмертной красоте! Я свожу тебя к себе на работу, покажу, какие красавцы лежат у нас в холодильниках!

– Мне очень плохо, Сабрина… Мне одиноко. Я хочу к маме…

– Марика, – тон девушки изменился, она погладила подругу по голове, – ты же сама говорила, что уверена, будто твоя мама жива. Отправив себя на тот свет, ты ее не увидишь, пойми!

– Я убеждаю себя в том, что она жива. А на самом деле… Как я могу быть уверена? У всех детей были мамы! А мне даже незнакомо это чувство, когда тебя касается ее тепло, когда ты ловишь ее улыбку, ощущаешь нежность, слышишь свое имя из уст мамы…

– Но ты не единственный человек в мире, кто вырос и живет без матери. Разве не так?

– Легко говорить, когда у тебя есть мама. Чего проще – сидеть в зрительном зале и комментировать со знанием дела все то, что происходит на сцене. А ты на этой сцене никогда не была! Ты не знаешь, каково это – с самого детства жить только с отцом, как в казарме.

– Дорогая, милая моя, – Сабрина наклонилась к ней и поцеловала в лоб, – прости. Ты права – я не знаю, что значит жить без мамы. Но наложить на себя руки – это в любом случае не вариант. И вообще… Что, если посмотреть на ситуацию с другой стороны? Ты молодая, красивая, у тебя впереди целая жизнь! У тебя родится ребенок, и ему ты подаришь все любовь и заботу, которых тебе не хватало! Надо жить для этого ребенка! У тебя не было мамы, но ты сама можешь ей стать! Это так ценно!

Марика уперлась руками в постель и, сделав усилие, присела:

– Я чокнутая. Дурочка. Неуравновешенная. Посмотри вокруг – много парней меня захотят?

– Глупости! Не бросай принимать риптолептики, а остальное придет. Ну а по поводу мамы – давай я попробую что-нибудь через Лукаса узнать? Вдруг про нее есть какие-то записи в Едином Архиве или в полицейских файлах.

– Правда? Ты сделаешь это?

– Конечно, сделаю. Давай не кисни! А я побежала – скоро муж с работы придет.

– Сабрина!

– Да? – обернулась девушка уже на выходе из палаты.

– Пожалуйста, не рассказывай никому, что я сегодня натворила. Ладно?

– Могла бы и не говорить. Целую!

Домой Лукас пришел хмурым, но как только к нему подбежал ликующий от радости Титус и стал пытаться своими передними лапами достать до колен хозяина, настроение парня заметно улучшилось.

– Привет! – подошла к нему и Сабрина.

– Привет.

– Все в порядке? Ты какой-то неспокойный.

– Прокурор дело закрывать, видимо, будет.

– И разве это повод расстраиваться? Наоборот же, это хорошо! Никто не виноват. Если честно, я хоть и была уверена, что этим все закончится, немного переживала за госпожу Видау. Давай не кисни!

– Понимаешь, по большому счету это все из-за меня началось. Ведь я всех на уши поднял с записями заседаний, с этим ядром… А оказалось, что все зря. И был неправ.

– Вот ты совсем не то говоришь. Главное было отработать версию и исключить ее. А еще не надо забывать, что это не какая-то твоя хотелка! Тебя поддержал сначала капитан, а потом и прокурор. Не занимайся самокопанием там, где не надо.

После ужина Лукас зашел в свой профайл игры «Иннер-брейкер», чтобы немного размять мозги, и увидел сообщение на испанском от своей любимой соперницы:

«Привет, друг мой! Как дела?»

«Привет, Грешница! Немного грустный из-за работы, а в остальном все хорошо. Как твое лечение?»

«Лечение идет своим ходом. Я в больнице. Не расстраивайся из-за работы! Жизнь слишком коротка для этого».

«Прости меня! Каждый раз, когда я думаю о тебе, то осознаю, что любые мои проблемы – это мелочи! Я не имею в виду, что у тебя все так плохо, но ты понимаешь, о чем я. Как бы мне хотелось помочь!»

«Дорогой Мечтатель! Ты играешь со мной! Мы общаемся на испанском! Это большее, что ты можешь сделать для меня. Я захожу в эту игру, чтобы поговорить с тобой и исправить твои ошибки в испанском. Спасибо тебе».

«Я помню, что мы договаривались не узнавать ничего друг о друге, но скажи, тебя навещают родные?»

«Нет. У меня никого нет, я одна. И поэтому очень благодарна тебе за общение со мной».

«Я живу в Сан-Паулу. А где находится твоя больница?»

«В Сан-Паулу? Ну надо же! Это против наших правил, но раз ты сказал, то я тоже скажу – в Марселе, это на побережье Франции».

«Как здорово! Мы с невестой собираемся провести медовый месяц на Лазурном берегу!»

«О, ты женишься? Какой же ты чудесный, Мечтатель! Прими мои поздравления с обручением! Я никогда не была замужем, а сейчас поздно».

«Выйти замуж никогда не поздно, если есть любимый человек!»

«И если есть в запасе немного времени. Мы слишком много говорим о грустном! Давай лучше сыграем партию? Ты выигрывал у меня три раза подряд, и я жажду реванша!»

Свадебная церемония была очень скромной. Лукас и Сабрина принципиально решили организовать ее за свой счет, отказавшись от помощи родителей. На свадьбу были приглашены капитан Тоцци и Валерия Видау, а еще трое однокурсников и родители жениха и невесты.

– Девочка моя, как же я рада за тебя! – Валерия подошла к Сабрине после завершения церемонии и нежно обняла ее.

– Госпожа Видау, спасибо! – смущенно ответила девушка.

– Надеюсь в ближайшие пару недель тебя не увидеть на работе.

– Да, мы с Лукасом решили провести медовый месяц на Лазурном берегу.

– Мы? – усмехнулся подошедший к ним Лукас.

– Конечно! Теперь все, что решено мной, считается решенным нами! – обняла его Сабрина.

– Лукас, – сказала парню Валерия, – передаю в твои руки настоящее сокровище! Цени ее и люби. Такие девушки раз в сто лет рождаются.

– Слушаюсь! И да – спасибо огромное, что смогли прийти к нам на свадьбу! Для нас с Сабриной это честь!

– Уж прям такая честь, – недоверчиво посмотрела на него Валерия. – Что ж, мне пора. Я вас только поздравить забежала. Вы удивительная пара! Умнички мои!

На следующее утро молодые налегке отправились в Монако, чтобы исколесить побережье по направлению к югу и завершить свое путешествие в испанской Валенсии.

Мягкий климат Лазурного берега действовал умиротворяюще и помогал избавиться от накопившихся за месяцы рутины ненужных мыслей и тревог и приготовиться к новому этапу в жизни. Хорошо сохранившаяся старинная архитектура Ниццы и Канн поразила Сабрину, выросшую среди устремившихся к небу сотен метров коммерческой недвижимости крупнейшей агломерации планеты.

Когда они расположились в отеле в Сен-Тропе и прилегли отдохнуть с дороги, Лукас получил сообщение от Арманду: «Прости, что отвлекаю, дружище. Просто чтобы ты был в курсе: прокурор закрыл дело в связи с отсутствием доказательств. А теперь выдохни, расслабься, и чтоб ни мысли о работе! Адьес!»

Потратив минуту на осознание сообщения, Лукас решил последовать совету старшего товарища и не думать о работе. Все это осталось по ту сторону океана и не коснется Лукаса до тех пор, пока они с женой не вернутся домой. Уставшая Сабрина уснула, кажется, еще до того, как ее голова в панаме коснулась подушки, и теперь сладко спала, но у ее мужа сон прошел, и он заглянул в «Иннер-брейкер». Сообщений там не было.

«Привет, Грешница! Как ты себя чувствуешь?»

«Привет, Мечтатель! – пришло в ответ на испанском минут через двадцать. – Для своей ситуации чувствую себя нормально. Сейчас лежу в больнице. Ты женился?»

«Женился! Мы с женой сейчас у вас, во Франции! В Сен-Тропе! А через 4 дня будем в Марселе! Знаешь что, а я навещу тебя! Я хочу это сделать. И уверен, что тебе это будет на пользу!»

«Дорогой Мечтатель, ты такой замечательный! Я боюсь напугать тебя – из-за агрессивной терапии я скорее похожа на скелет, чем на человека. Такая же костлявая и гладкая, без единого волосочка».

«Грешница, что ты такое говоришь? Все так серьезно? Пожалуйста, позволь мне навестить тебя! Может быть, ты хочешь, чтобы я что-то тебе привез?»

«Спасибо, дорогой Мечтатель! Ничего не нужно. На самом деле, я была бы очень рада встрече с тобой, но не хочется остаться в твоей памяти живым иссохшим трупиком».

«Назови мне лаунж, в котором ты лежишь, и я приду».

Путь в Марсель показался Лукасу необычайно длинным. Он испытывал и интерес, и волнение от того, что увидит свою любимую соперницу, к которой сильно привык за время игры в «Иннер-брейкер».

Оставив Сабрину в номере, Лукас быстро добрался до медицинского лаунжа и стал искать палату, в которой лежала Грешница.

Дверь в палату была приоткрыта, и молодой человек увидел краешек кровати. Он постучал и, услышав произнесенное слабым голосом «Войдите», открыл дверь шире. На кровати лежал неестественно худой пациент, лысая голова которого казалась непропорционально большой. Кожа лица, шеи и рук отсвечивала бледной синевой и была скорее похожа на рисовую бумагу. Человек на кровати с трудом повернулся к стоящему в проходе Лукасу и сказал уставшим женским голосом:

– Это ты, Мечтатель?

– Да, Грешница, – с волнением ответил он.

– У тебя такой взгляд, будто ты увидел привидение, – улыбнулась женщина, – но это ожидаемо. На самом деле я выгляжу по-другому, но мой организм отравлен терапией.

– Грешница, все так плохо?

– Доктор говорит, что сейчас раковые клетки постепенно погибают, но мне кажется, что я погибаю вместе с ними.