Текст книги "Тётя Мэй и Бойфренд Её Племянника (СИ)"
Автор книги: Дарт Снейпер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Пити… держись.
В следующую секунду Питера нечеловеческим рывком впечатывают в диван спиной. Уэйд нависает сверху, большой, тяжёлый и горячий, дышит загнанно, с присвистом, взгляд у него жадный и сумасшедший – всё, мозги отключились напрочь, только взгляни, Паркер, что ты умеешь.
Питер тянется ближе. Питеру рёбра щекочут предвкушение и лёгкий страх. Питер вжимает Уилсона в себя бёдрами, трётся, запрокидывает голову (откуда ему знать, что Уэйд вылизывает взглядом изгиб его шеи), требовательно подаётся навстречу, стояком к стояку. И давится судорожным всхлипом, когда острые зубы оттягивают кожу на его шее. Он знает – метка исчезнет через пару часов (может быть, в таком отношении паучья регенерация не так-то и хороша), но сейчас ему кажется, что эта печать – принадлежности, и он действительно впервые согласен на неё – не сойдёт никогда.
Уэйд сдёргивает с него штаны. Слышится треск ткани, но Питер потом – потом, не сейчас – выскажет ему пару ласковых насчёт порчи одежды. А пока – двигайся, Уилсон, мать твою, просто двигайся! Не смей замирать вот так, этого мало!
Нет ничего приятнее ощущения шершавых, грубых пальцев, ныряющих в его, Питера, рот; он обсасывает их старательно, послав в задницу смущение, смотрит Уэйду прямо в глаза, в эти, блядь, нереально яркие глаза, и тот хрипло шепчет, втираясь в Питера телом:
– Пи-ити… моя маленькая послушная сучка…
И знаете что? Быть маленькой послушной сучкой Уэйда…
Это горячо.
Питер вылизывает его пальцы по всей длине, от подушечек до костяшек, расслабляет горло, позволяя пропихнуть их себе дальше, елозит языком между, чуть прикусывает. У Уэйда взгляд дикий, совершенно, блядь, дикий (и Питеру стоило бы переживать за свою задницу, но вот в чём штука – Уэйд Уилсон, хладнокровный ублюдок Уэйд Уилсон никогда не сделает Питеру больно), и пальцы он вталкивает всё глубже и глубже, и Питера это просто парадоксально сильно заводит, настолько, что он требовательно что-то мычит и жмётся голыми бёдрами в Уэйда, безмолвно приказывая: сними блядские шорты!
Уилсон всегда умел понимать его без слов.
Когда широкая шершавая ладонь обхватывает оба их члена, Питер едва не всхлипывает, так это хорошо. Он уже почти давится этими пальцами, ему нечем дышать, но, о-о-о, блядские боги…
– Только взгляни, – заговорщически шепчет Уэйд ему в губы, вылизывая уголок его рта (Питеру раньше это казалось отвратительным – теперь его трясёт от возбуждения). – Только взгляни, как ты течёшь для меня…
Его большой палец дразняще скользит по головке члена Питера, и Паркер давится стоном.
– Хочешь? – спрашивает Уэйд, вылизывая его кадык. – Хочешь папочкины пальцы в себе?
Питер ловит его руку, не давая впихнуть себе в рот третий палец, отстраняет (и если он и краснеет, видя, как блестят подушечки от его собственной слюны…), скользит языком по обожжённой ладони – там, где должна быть, но где уже никогда не будет линии жизни.
– Ох… – выдаёт Уэйд, и глаза у него становятся почти чёрными. Питер хочет подразнить языком запястье, прикусить косточку, так близко расположенную к коже, но не успевает – его переворачивают, втискивают лицом в пропахший порохом и мексиканской жратвой подлокотник, вздёргивают за бёдра, вынуждая принять унизительную (и охуенно возбуждающую) позу, Уилсон наваливается со спины, тяжеленный, как медведь, грубая кожа его груди царапает лопатки. Питер с глухим стоном вжимается пылающим лбом в подлокотник и нетерпеливо ведёт бёдрами из стороны в сторону.
– Скажи это, – совершенно хрипло приказывает Дэдпул. – Скажи.
Питер проглатывает тяжёлый ком в горле.
– Уэйд, – шепчет он на грани слышимости. – Пожалуйста. Твои пальцы.
– Ох, детка… – с присвистом выдыхает Уилсон. А в следующую секунду в Питера проникает первый палец.
Питер, знаете ли, не идиот – он перерыл кучу форумов, вычитал кучу статей. Он даже пробовал сам, в душе (странное ощущение, не противное, но и приятного мало), он думал, что это будет…
Всё совсем не так.
Всё по-другому.
Уэйд вылизывает его шею и плечи, Уэйд – огромный, горячий, его Уэйд – гладит его по животу, то и дело дразняще пробегаясь пальцами по члену, Уэйд пиздец как терпелив. Уэйд растягивает ме-едленно, очень медленно и очень осторожно, будто Питер хрустальный и может рассыпаться от пальца в заднице (потом они оба посмеются над этой формулировкой).
– Уэйд… – хрипит Питер, вскидывая задницу. – Хватит, блядь, любоваться. Давай.
Уилсон молчит – только загнанно дышит Питеру куда-то в лопатку.
Он, наверное, еле сдерживается.
Со вторым пальцем приходит и лёгкий дискомфорт – но его так легко не заметить на фоне охуительных тёплых волн удовольствия, омывающих живот всякий раз, когда Уэйд обхватывает его член или сжимает в ладони яйца; Питеру мучительно хочется потереться стояком о загаженную обивку дивана, Питеру мучительно хочется получить больше, ещё, ещё.
Форумы говорили, что первый раз в задницу – это всегда пиздец как больно. Мол, ещё на пальцах будешь поскуливать и умолять прекратить.
Если Питер и готов умолять, то – об обратном.
На третий палец он уже не согласен. Ему слишком много всего, дышать больно от глухой нежности и нетерпения.
– Уэйд, хватит, – говорит Питер, прогибаясь в спине сильнее. Уилсон хмыкает ему в плечо, тянет, насмешничая и дразня:
– Попроси меня, детка. Как следует.
– Уэйд… – щёки вспыхивают моментально, и Питер против собственной воли сжимается вокруг пальцев; Уилсон судорожно втягивает воздух, кусает его в шею, отвечает – как ему только выдержки хватает сохранить этот наглый тон? – почти спокойно:
– Нет. Не Уэйд.
Будто специально, его пальцы задевают простату, и Питера, блядь, просто выгибает, и Питер опирается на дрожащие руки, прерывисто, жадно, торопливо дыша.
– Пожалуйста… – выскуливает Питер, и его щёки заливает обжигающим румянцем. – Пожалуйста, папочка…
А потом глухо вскрикивает и охает – его впечатывают в скрипнувший диван, куда-то в плечо впивается пружина, Уэйд приникает к нему охуенно горячим телом, Уэйд сжимает его бёдра, Уэйд в него проникает одним резким рваным толчком, и вот это – вот это больно, но Питер не уверен, от чего точно он задыхается, давясь хрипящими стонами: от этой боли или от парадоксального, совершенно мазохистского удовольствия.
– Ох, Пити, – тихо выдыхает Уэйд и начинает двигаться сразу же, не давая ему ни шанса на привыкание. – Какая у тебя тугая, горячая попка… так охуенно сжимает член… моя потрясающая, узкая сучка…
Питер понять не может, чего в нём больше – этой боли или удовольствия, всё смешивается в коктейль и мешает дышать, Уилсон почти лежит на нём, тяжёлый и жаркий, Уилсон двигается размашисто и жадно, до отвратительно грязных звуков шлепков плоти о плоть, Уилсон вылизывает его шею и усыпает укусами лопатки, а потом его ладонь грубо сжимает яйца Питера, и губы касаются его шеи, и Уэйд проезжается членом по простате, и…
И – да, блядь, да – Питер скулит, как послушная шлюха, и крутит задницей, напрашиваясь на новый толчок.
– Скажи! – отрывисто приказывает ему Уэйд; на шее огнём горят следы хаотичных рваных поцелуев-укусов, задницу печёт, и у Питера стоит так, что пачкает смазкой обивку. – Скажи это, Пити!
Питер задыхается, запрокидывает голову, ловит спасительный кислород пересохшими губами. Колени разъезжаются, локти ноют от двойного груза; последние крупицы драгоценного воздуха он тратит на то, чтобы рвано прошептать:
– Я твоя… ох… твоя детка.
– Да-а-а! – почти орёт Уэйд, вбиваясь в него особенно сильно. – Моя прекрасная, моя охуительная детка с тесной задницей и горячим ротиком! Моя – и только, слышишь?
Его ладонь ложится Питеру на шею. Пальцы в грубоватой ласке пробегаются по ключицам и замирают так. Питер замирает тоже – он знает, что будет дальше, и нетерпение мешается в нём с животным ужасом (кто знал, что такая смесь тоже возбуждает?); он мычит, он мотает головой, он ёрзает, но только сильнее насаживается на член, и вот от этого – да, вот этого Питер приглушённо воет, слишком охеренно, слишком пра-авильно, каждым толчком… блядь, Уэйд…
– Моя шлюшка, – почти рычит Уилсон ему в спину, до крови раздирая кожу на лопатках. – Моя развратная маленькая шлюшка Пи-и-ити…
У Питера перед глазами всё плывёт и смазывается от наступающего оргазма.
А потом Уэйд сжимает его горло.
И держит, держит, держит. Усиливая хватку. Каждый раз – в такт очередному толчку, вот тебе, детка, маленькая смерть.
Питер задыхается, Питер царапает его пальцы, силясь отодрать эту жестокую руку от горла, но ничего не выходит. Ничего, ничего, только…
Щёки жжёт.
Питер давится стоном и скулежом, Питер глухо всхлипывает, Питер дёргает головой, пытаясь освободиться, но крепкие пальцы лишь сжимаются сильнее, и вот теперь – теперь ему страшно. Да, блядь, ему страшно, у него во рту пересыхает, а лёгкие начинает печь, перед глазами пляшут чернильные мушки, и при всём при этом – бля-адь – у него стоит так, что больно, он и впрямь течёт от крепкого члена внутри, как последняя сучка, и голова у него кружится, и, кажется, он сейчас… если Уэйд не отпустит…
Мир вокруг угрожающе сужается до крошечной точки.
За секунду до того, как темнота подбирается к Питеру, Уэйд убирает пальцы. И опускает их на его член.
Вместо темноты приходит ослепительный свет, и Питер глухо отчаянно воет, как раненый зверь, и тяжело падает на диван, вжимаясь мокрым от слёз и пота лицом, и толкается членом в горячую ладонь.
И только спустя несколько мгновений – когда Уэйд со сдавленным рычанием наваливается сверху, в последнем, финальном толчке спуская прямо в Питера, он понимает, что кончил.
Живот весь липкий, как и диван под ним.
Дышать всё ещё больно, и на шее – Питер знает наверняка – остались синяки.
– Ты ебанутый, – охрипшим голосом говорит он, торопливо стирая с щёк следы слёз. – Совершенно ебанутый.
– Моя детка, – тянет Уэйд, видимо, даже не слушая его, и целует Питера в мокрый затылок. А потом добавляет вдруг:
– Я люблю тебя. Мы любим.
И, конечно, сразу же всё портит.
– Ну что, может, сгоняем пожрём в тако белл?
========== -10– ==========
Питер ужасно нервничает.
Нет, если вы об этом подумали, он не рожает – вы видите в шапке омегаверс? Нет? Вот и хватит лыбиться. Всё гораздо сложнее.
Сегодня четверг.
Первый, ну, вы понимаете, четверг после того происшествия. И сегодня… да, сегодня Питер должен сделать кое-что важное. Но пока…
– Не отвлекайся! – орёт ему Кэп, запуская щитом в морду очередному дебилу в маске. – Питер, сзади!
Да, супергеройская жизнь имеет свои минусы: на затылке у него теперь, судя по ощущениям, здоровенная шишка. Зато пойман преступник: сидит, намертво спеленутый паутиной, и осоловело моргает, явно не понимая, что произошло.
Питер, вот серьёзно, на одно надеется: что Уэйда нет поблизости. Он, знаете ли, очень болезненно реагирует, когда кто-то пытается прошибить Питеру череп – и совершенно неважно, удаётся этому кому-то задуманное или нет. Уилсон звереет одинаково в обоих случаях. Кажется, его на горизонте не видно, и можно…
– Ай-ай-ай! Нехорошо обижать нашу детку! – громогласно заявляет Дэдпул и пришпиливает второго преступника катаной к земле. Устраивается на его коленях, удобно вытянув ноги, и принимается разглагольствовать:
– Может быть, кого-то и возбуждают проломленные черепа, но не нас, нет-нет! Подумай сам, приятель, что путного получится из секса с тем, у кого мозги через отверстие в башке вываливаются? Нет, мы не можем позволить нашей детке обзавестись ещё одной дырочкой – нас вполне устраивают уже имеющиеся!
– О господи, – глухо шепчет Питер, пряча лицо в ладонях. Кэп, разобравшийся с третьим уродом, в жесте молчаливой поддержки сжимает его плечо. Лицо у него каменное, в глазах ни смешинки (и Питер очень рад, что в этот раз напоролся на преступников не с Тони).
– Я бы тебя с удовольствием порубил на роллы, знаешь ли, – пиздит Дэдпул, приподнимаясь и плюхаясь задницей обратно на колени охнувшего преступника. Питеру кажется, что он вот-вот услышит треск ломающихся костей. – Но моя детка этого не одобряет, а я уже настроился на рождественский минет… понимаешь, будет очень обидно, если над моими бубенцами не поработают как следует!
– Он хоть в курсе, что сейчас июль? – осторожно спрашивает Кэп. Питер беспомощно пожимает плечами.
А потом решительно шагает к Дэдпулу и вздёргивает его за шкирку на ноги.
– О, Пити! – радостно скалится Уэйд, норовя полапать его за задницу. Питер без особого сожаления заезжает Уилсону по морде и отрывисто произносит:
– Пойдём отсюда. Кэп и полиция справятся без нас.
– Уау! Мне чудится, или я слышу обещание чего-то горяченького в твоём тоне? Суровый Пити – это всегда так возбуждает! Хочешь оседлать моё лицммпффффмм…
Паутина, конечно, не заткнёт его надолго, но этого хватит, чтобы свалить во-он на ту крышу. Может быть, у Питера даже уши гореть перестанут по пути.
***
Так вот, мы с вами отвлеклись. Питер ужасно нервничает, помните?
Сегодня вроде как ужин с тётей Мэй.
С тётей Мэй, которая ни разу не видела Уэйда Уилсона без маски (хотя наверняка сделала свои выводы, она всегда была очень догадливой). С тётей Мэй, благодаря которой всё это началось.
Питер ни за что не признается, что благодарен своей тётушке.
Питер ни за что не признается, что теперь не может представить себя без Дэдпула. Ну, знаете, без этих вечных посиделок на диване (– Выкинь ты уже эту мерзость, если ты забыл, в прошлый раз мы здесь трахались! – Именно, Паучок. Запах спермы Пити…) с Золотыми девочками и огромным ведром попкорна, без огненных мексиканских поцелуев («Я горячий парень, Паучок, и я хочу целовать свою детку даже после десяти тако!»), без грубоватых ладоней, вовремя и не очень ложащихся на его задницу, без каменного стояка, в о-очень ненавязчивом намёке прижимающегося к его спине…
Да, пожалуй, встречаться с Уэйдом Уилсоном мог бы только полный идиот. Или сумасшедший.
– Или всё сразу, – гаденько добавляет подсознание, почему-то разговаривающее голосом Тони Старка.
Питер вздыхает и одёргивает пиджак. Да, он сегодня вырядился официальней некуда – костюм, галстук-бабочка на шее… он даже заставил Уэйда тоже напялить пиджак, хотя тот наотрез отказался обувать «эти ужасные узкие туфли».
Что ж, маленькая победа – тоже победа.
– Чёрт… – судорожно выдыхает Питер, стоя прямо перед дверью и крепко держа Уэйда за руку. Если он чуть-чуть повернёт голову, вот так, сможет дотронуться губами до изувеченной щеки – он это и делает, и Уэйд, тоже напряжённый, моргает, а потом коротко сжимает его пальцы.
– Не переживай, Пити, – говорит он, – если твою тётушку не вывернет прямо на ковёр, это уже будет хорошо.
– Заткнись, бесишь, – тяжело вздыхает Питер и – вопреки своим словам – крепче сжимает пальцы Уэйда. Уилсон посматривает на него краем глаза, почему-то невесело кривя губы, гладит большим пальцем по запястью… охренеть какая крутая ласка. Нет, серьёзно. Если бы вы только знали, сколько в Дэдпуле нежности.
– Ладно, всё. Хватит мандражировать. Пойдём, – решительно говорит Питер и жмёт на кнопку звонка. Несколько долгих секунд ничего не происходит. Потом дверь открывается. Возникшая на пороге тётя Мэй недоумённо вскидывает брови, глядя на племянника, а потом переводит взгляд на Уэйда.
Раньше, чем один из них успевает сказать хоть слово, Питер откашливается и громко говорит:
– Тётя Мэй, хочу представить тебе моего бойфренда. Уэйда Уилсона. И да, я люблю его.
Уэйд полузадушенно вдыхает и стискивает его пальцы с такой силой, что рискует сломать ему руку.
– Я знаю, – неожиданно отвечает тётя Мэй, и в голосе её сквозит такая нежность, что Питеру мучительно хочется расплакаться. – Хватит топтаться на пороге, мальчики. Ужин стынет.
