Текст книги "Боги мёртвого мира (СИ)"

Автор книги: Darknessia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Глава 15. Угроза

На холодном Севере наступила весна. Это значит, что ежедневно на землю обрушивались потоки ледяного дождя со снегом, ночью все это замерзало, а днем ледяные корки таяли вместе с зимними сугробами. Постоянная слякоть на улицах северных городов превращалась в непроходимую грязь при помощи тысяч сапог и копыт. Такая погода держалась обычно около месяца, затем еще месяц оттаивал верхний слой земли, и только после этого люди могли работать в полях.

А пока посевной сезон еще не наступил, жители Иронты были заняты приготовлением к войне. Утроилась добыча железной руды и вырубка лесов на топливо для огромных печей. Кузнецы работали днем и ночью в три смены, и ни на миг не прекращался стук молотов по наковальне. Казалось, весь Север пришел в движение и уже не мог остановиться.

Арзейн проснулся рано утром от криков и возни снаружи. Еще даже не посветлело небо, как на улицы Кьёра высыпали закутанные в плащи люди, готовые продолжать свою работу во имя общего блага. Изменения коснулись и королевского двора.

Арзейн, недовольно ворча, перевернулся на другой бок. Никакого уважения к власти.

В комнате было тепло. Слуги позаботились ночью подкинуть дров в камин. Тепло, но недостаточно: дрова приходилось экономить. Скромная небольшая спальня, чтобы проще было ее отапливать. Кровать, камин и маленький столик с зеркалом его жены – вот и все роскошества старшего сына и наследника Амаалны, правителя Иронты.

Рядом свернулась калачиком его жена, Мики. Он дотронулся до ее плеча и придвинулся ближе. Они женаты уже шесть лет, но Мики иногда казалась ему отчужденной. Из ее прежней жизни у нее сохранились привычки, которые, как полагал сам Арзейн, она никогда не сможет изменить.

Мики, маленькая хрупкая девушка с копной белых волос, светлыми ресницами и серыми глазами с прожилками красных капилляров. Ее кожа была настолько тонкой, что порой казалось, она просвечивает. Альбинос, как говорила она, бесцветная. И тут же добавляла, что ее болезнь проявилась в легкой форме.

Мики любила его, в этом не оставалось сомнений, но даже после самой жаркой ночи, засыпая в обнимку, они посыпались у разных краев кровати. Она спала к нему спиной, будто не было никаких лет супружеской жизни, будто она все та же покинутая всеми, беспомощная, замерзающая девочка. Никому не доверяющий изгой. Она никогда не говорила о своем прошлом, но Арзейн видел: Мики привыкла жить в одиночестве.

Однажды холодным зимним днем, когда Арзейн вместе со своими братьями и свитой отправился в лес на охоту, в погоне за оленем он умчался вперед и отбился от своих. Он плутал в лесной чаще, где все кругом покрывал пушистый белоснежный покров. Пытался найти обратную дорогу, но не увидел на снегу ни своих следов, ни следов оленя, ни своих братьев. Он попытался позвать их, но густые еловые ветви поглощали любые звуки. Впервые Арзейн не знал, в какую сторону ему идти, что было странно, ведь он изучил этот лес как свои пять пальцев. Принц понял, что зашел на чужие территории, перемахнув каким-то образом овраг с речкой.

Он кружил так на своем скакуне некоторое время, и каждый последующий круг делал больше предыдущего. Наконец, впереди он заметил какое-то движение. Подобрался поближе. В снегу, практически сливаясь с белым покровом, сидела совершенно голая девушка. Она обхватила себя руками, чтобы согреться, ее белые волосы спускались по спине и плечам до самого снега, бледная кожа туго обтягивала ребра и позвонки. Девушка испуганно взирала на него из-под своих бесцветных ресниц.

Арзейн, как только осознал, что видит перед собой человека, без лишних раздумий соскочил с лошади и накинул девушке на плечи свой меховой плащ, затем поднял ее на руки и усадил в седло.

– Кто ты? Что случилось? Ты потерялась?

Девушка медленно покачала головой.

– Я… не помню… – Ее синие от холода губы едва могли шевелиться.

– Я отвезу тебя в город, в Кьёр. Сначала нужно как следует согреть тебя. Там и подумаем, как можно тебе помочь.

Ее губы дрогнули в слабой улыбке. Она кивнула, но больше ничего не сказала.

– Вот только… Я и сам потерялся. Не могу найти своих.

Альбиноска вытащила руку из-под накидки.

– Я слышу их. Они там. Ищут тебя.

Арзейн в легком недоумении, как это он сам ничего не смог услышать, вскочил на лошадь и направил ее в ту сторону, куда указала девушка. И действительно, не прошло и нескольких минут, как далеко за деревьями показались красные мантии его спутников. Принцу оставалось только удивляться такому необычному завершению охоты.

– Мики, – прошептала девушка, пока они скакали мимо огромных шершавых стволов и заснеженных еловых веток. – Так меня зовут.

Чуть позже, всякий раз, когда Арзейн пытался разузнать о том дне или ее прошлом, она всегда отвечала одинаково:

– Я ничего не помню.

Прошлое – в прошлом. Так они и жили.

Законы северян, не такие строгие в плане личных отношений, позволяли королям брать в жены нищенок. Так он и сделал спустя полгода с момента их первой встречи. И на протяжении шести лет совместной жизни его сердце всякий раз, как в первый, замирало при виде нее. Бывает ли такое?

Мики проснулась от его прикосновений, растерла заспанные глаза и повернулась к мужу.

– Доброе утро, любимый.

Он растянулся в улыбке.

– Доброе. Как спалось?

– Как всегда хорошо.

– Завидую я твоей безмятежности.

– Зачем?

– Твои вопросы порой ставят меня в тупик.

– Это моя работа, не дать тебе погрязнуть в пучине однообразия и предсказуемости.

– Да, пожалуй.

Он укрыл ее одеялом, обнял, и так они лежали молча некоторое время, наслаждаясь безмятежностью раннего весеннего утра. Бледные солнечные лучи проникали сквозь занавески, ласкали своим светом эту странную парочку, набор противоположностей. Хрупкая фарфоровая кукла и громила со стальными мышцами. Тихоня и лидер. Жена и муж.

– Сегодня военное собрание. Ты пойдешь со мной?

– Я там совершенно не к месту.

– Зато к случаю. Ты гораздо более образованная и проницательная, чем пытаешься показать. Нам, неотесанным прямолинейным мужланам, пригодились бы твои таланты видеть связи там, где их нет.

Мики повернула к нему голову, в ее больших серо-розовых глазах залегла печаль.

– Ты же знаешь, любимый. Я не хочу принимать в этом участие. Я против этой войны.

– Но почему? Она даст нам всем возможность зажить нормальной жизнью, не перебиваясь жалкими крохами тепла, и без страха замерзнуть насмерть в собственной постели. Новые ресурсы. Новая земля.

Мики печально улыбнулась.

– У меня ожоги от летнего солнца. Только на Севере я чувствую себя комфортно.

Арзейн ничего не ответил. Конечно, это лишь один из предлогов, но он искренне не понимал, почему его жена решительно против войны. С тех пор, как месяц назад на собрании трех королей был создан Северный Союз, весь Север, каждый человек говорил о войне, мечтал о войне и готовился к войне. Им уже удалось завербовать необычайное количество добровольцев в объединенную армию, больше, чем кто-либо мог надеяться. И это еще не конец. Мужчины, женщины, старики и дети ежедневно толпами валили в вербовочные пункты. Даже те, кто не мог держать оружие, готовы были на любую работу, лишь бы помочь своему народу вновь обрести былое величие. Обрести будущее.

Арзейн еще немного полежал в постели, глядя в потолок без особых мыслей, поцеловал жену и со вздохом обреченности вылез из-под одеяла в холодный и спертый воздух. Еще один день в делах, радостном планировании, сладостном предвкушении. Последние недели лишь мысли о войне занимали его светлую голову. Этот трепет в сердце, эта нетерпеливая дрожь – почти наркотическое воздействие – он привык к ним и жаждал еще.

Военные собрания они старались не проводить из соображений безопасности информации. Возможно, еще из каких-то других соображений, ведомых лишь королю Амаалне, и в которые он категорически отказывался посвящать как своих сыновей, так и своих советников. Король, как и любой хоть сколько-то смыслящий в политике человек, допускал возможность шпионажа, возможность, что один из его людей окажется предателем, поэтому на советах они затрагивали лишь общую информацию, что-то о снаряжении, о поставках продукции, об организации перемещения тыла.

Арзейн, как человек сам по себе честный, имел особенность принимать желаемое за действительное. Он никак не мог подумать на кого-то из своих людей, что тот окажется предателем. Ведь все они из одного теста леплены, все прошли через года небывалых трудностей, голода, нежданных фортелей погоды. Стремились к единой цели, лелеяли одну мечту. Кронпринц и сам понимал, что его видение мира слегка подпорчено призмой праведности, но ничего с собой поделать не мог. Сложно изменить жизненную позицию, пока лично не столкнулся с предательством. Иногда эта мысль накатывала как гром в ясный день, заставляла его поежиться, вздрогнуть, ком горечи подступал к горлу, но Арзейн отмахивался от неприятных мыслей, чтобы вновь погрузиться в омут блаженного неведения.

В просторной комнате с низкими потолками и очагом, не более теплой, чем остальные помещения замка, собралось девять человек: король с сыновьями, начальник внутренней охраны, начальник охраны границ, главный казначей, глава лекарей и ответственный за продовольствие. Арзейн обвел присутствующих долгим изучающим взглядом из-под светлых кустистых бровей, пока отец толкал вступительную речь.

Справа сидел крупный темноволосый Вэлл Каменолом, начальник внутренней охраны, ответственный за безопасность дворца и за сохранение порядка в стране. Он держал породистых лошадей-тяжеловозов, таких же мощных, как и он сам, упорно возделывал свою делянку в скупое на тепло лето, валил лес вместе с остальными мужчинами. Его тяжеловозы придутся очень кстати во время военной кампании. Причем отдать своих драгоценных лошадей на благо общей цели он вызвался первым.

За ним, сгорбившись, облокотив грубые руки на стол, сидел Безумец Кай, и безумным его прозвали отнюдь не из-за психического недуга. Однажды, лет в шестнадцать, он на своих руках вынес из горящего дома четверых человек, потерявших сознание, получив при этом множество ожогов. Он отвечал за охрану границ государства, однако сейчас, в спокойное, сплотившее народы предвоенное время, работы у него поубавилось, за исключением вялого, но постоянного патрулирования, и свое свободное время он посвящал помощи в кузнице. Огонь его не страшил.

Следующим взгляд упал на лекаря, которого так и прозвали: Далио Целитель. Далио выхаживал одного человека в течение полугода, излечив того от страшных гноящихся ран. Тот человек и окрестил его Целителем, после чего лекарские способности мужчины стали известны на всю страну. Далио спас многих, организовал свою школу лекарского искусства, и благодаря ему, а точнее, под его чутким надзором, появились на свет королевские отпрыски.

Справа от Целителя чинно восседал главный казначей, Каана Много-Не-Бывает, полноват, как и подобает человеку его статуса, но не безобразен. Многие сочли бы его излишне праздным, однако никто не упрекнет его в качестве ведения счетов. Лучший счетовод Иронты, а то и всего Севера. После аудиенции трех королей он тут же принялся за поиски возможностей обеспечения страны дополнительными средствами для бесперебойной работы военного механизма.

За ним вытянулся, будто палка, Лот Пахарь, ответственный за посев и сбор урожая, за его распределение и хранение. Не такой внушительный по сравнению со своими товарищами, он, тем не менее, не гнушался и работы в поле. Жилистый, сухой, с длинными руками и ногами, он орудовал мотыгой не хуже, чем мечом. Ни разу за годы своей службы не был замечен на воровстве, напротив, раздавал беднякам из своих запасов.

Слева от отца сидели двое его младших сыновей, Амалати и Янока. Амалати, которому было восемнадцать, еще не успел заслужить себе прозвище и пока не совершил ничего выдающегося, но его успехи в точных науках, пристрастие к чтению наравне с военными науками делали ему честь. Вместе с остальными инженерами он разрабатывал метательные приспособления и осадные орудия, в основе которых лежал механизм. Его брат, Янока Пума, не проявлял особого интереса к наукам или искусству, как и подавляющее большинство северян, зато грубой силы ему было не занимать. Когда-то он завалил голыми руками пуму на охоте, защищая от нее не в меру любопытного и неосторожного младшего братца. С того поединка у него остался шрам в три полосы поперек лица и меховой плащ, которым он очень дорожил и гордился.

Всех этих людей Арзейн знал не один десяток лет, проверенные, знатоки своего дела, истинные патриоты, готовые в первых рядах идти на противника и пробивать собственной грудью и топором путь своему народу. Они скорее собственноручно выколют себе глаза и вырвут языки, чем продадут Север и позволят южанам взять преимущество.

– Арзейн? – Король положил свою пухлую руку на его плечо и проговорил свистящим шепотом, подавшись в его сторону: – Сейчас не время витать в облаках.

Мужчина вдруг осознал, что перестал следить за ходом собрания, погрузившись с головой в свои мысли, что было не так сложно осуществить под монотонный усыпляющий отчет Кааны Много-Не-Бывает.

– Извини, отец. Я просто задумался.

Амаална строго прищурил свои бесцветные глаза, явно недовольный поведением наследника, и повернул голову к казначею. Его второй подбородок качнулся как безобразное рыхлое желе.

– Очень хорошо, Каана, – похвалил король, когда тот завершил свой доклад коротким кивком. – Вы проделали огромную работу. – Арзейн так и не понял, какую именно работу удалось проделать Каане, протирая штаны в своей каморке. Что сказать, математика до сих пор вызывала у него легкое головокружение, а в бухгалтерии он разбирался и того меньше. – С вашей помощью мы сможем в полной мере обеспечить славных воинов Иронты доспехами и оружием.

Следующим взял слово Вэлл Каменолом. В отличие от Кааны, при его докладе сложно было заснуть. Каждый звук, вылетающий из его глотки, походил на раскаты грома и заставлял не привычных к нему людей подпрыгивать от испуга.

– Мои люди докладывают, – прогремел он раза в четыре громче, чем того требовало скромное помещение для советов, – что в стране появились изменники, тьма их побери. Несколько человек были замечены на заброшенных фермах в Дальнем Борге, где они рисовали на стенах руны древних богов и приносили жертвы.

– Люди вольны верить в то, во что захотят, – нахмурился Пахарь. – Старая вера не делает их изменниками.

– Они, – рявкнул Каменолом громче прежнего, хотя казалось, это невозможно. Казначей и Амалати вздрогнули, Арзейн поморщился от звона в ушах. – Эти ублюдки не просто какие-то гребаные староверы! Они открыто выступают против похода на Юг. Они уверены, что из-за этого решения, – он скривился так, будто сама мысль о чем-то подобном была ему противна, – боги гневаются на наш народ и посылают нам нескончаемый снег, голод и болезни. Они не собираются покидать Север и призывают к тому же добрых граждан Иронты.

– Несомненно, поведение этих людей переходит все мыслимые и немыслимые границы.

– Я тоже слышал о них, – проскрежетал Безумец Кай. – Не так давно отряд, патрулирующий границы с Лорнией, нашел в снегах обескровленные, высохшие тела людей с развороченными ребрами. У трупов были вырваны сердца. А божество иноверцев, Чернокрыл, как раз требует человеческих жертв.

– Чернокрыл? – испуганно пискнул Амалати, затем откашлялся и добавил громче, усердно подавляя в своем голосе неуверенные нотки: – Но это глупо, верить в несуществующих богов. За всю историю не было приведено ни одного доказательства существования этого… существа.

Лекарь развел руками.

– Не все верят в то, что видят. Зато видят то, во что хотят верить.

– Тем не менее, черные обряды, совершаемые этим культом, подразумевают сбор большого количества человеческой крови, которую в бочке выставляют на скалы вперемешку с внутренними органами. Говорят, именно такой похлебкой и питается Чернокрыл. И чем больше будет этой похлебки, тем благосклоннее он отнесется к последователям культа.

– Это нельзя так оставлять. – Янока сжал внушительные кулаки и обратил свое суровое лицо к Амаалне. – Уверен, теми трупами, что солдаты нашли в снегу, дело не ограничится. Мы должны наказать предателей и как можно скорее. Эти люди подрывают доверие к власти! Они убийцы и изменники! Позволь мне заняться этим делом.

Король Амаална в задумчивости потеребил свой нескромный перстень на пухлом пальце.

– Ты прав, сын. Это нужно пресечь на корню. Задавить, пока не вылилось во что-то большее. Возьми с собой Вэлла и его людей и разберитесь с этим мерзким культом как можно скорее. Так, чтобы другие сотню раз подумали, прежде чем сбиваться в кучи и открывать свои поганые рты.

– Уж мы им покажем почем нынче железо!

Каменолом ударил тяжелым кулаком по столу, заставив Каану и младшего брата снова вздрогнуть. По спине Арзейна тоже пробежал холодок, но не от громового баса начальника внутренней охраны. Вот и он, тот самый камешек, от которого пошли трещины по его уверенности в глубоком патриотизме и сплоченности жителей Севера. Кровавый культ древнего божества Чернокрыла – с таким ему еще не приходилось сталкиваться.

Глава 16. Долина Неживых

– Это последний водоем перед Мертвыми Землями. Советую вам помыться и привести себя в порядок. Воняете.

Первые слова Бессмертной за день. В последние два дня с момента того происшествия со старухой в таких вот небрежных фразочках, высокомерных заявлениях и приказах и заключалось все ее общение с группой. Вот что она действительно думает о своих спутниках: никакого личного интереса, как не проявляет интереса к стаду коров обычный пастух, все реплики которого сводятся к пресловутым «Стоять», или «Вперед», или иногда даже «Стоять, тупая скотина», причем последнее обычно обращено к одной выделяющейся из стада особи, однако никак не выражает заинтересованность пастуха в ее личности. Так и Бессмертная, пока с ней не решался вступить в диалог ни один из ее спутников, ограничивалась пастушьими «Стоять», или «Вперед», или иногда даже «Завтрак», что звучало тоже скорее как приказ, нежели как приглашение к столу.

Келлгар ее боялся. Все ее боялись и все это понимали, но также и нуждались в ней, и именно нужда, надежда на спасение не позволила трусливым бунтарским мыслям о побеге под покровом ночи захватить сознание и укрепиться в нем.

Всякий раз, как Келл смотрел на нее, перед его мысленным взором представала старуха с раззявленным ртом в попытках вздохнуть, ее выпученные от страха и боли глаза, курительная трубка в шее и черные потоки крови, хлещущие из раны. Но более всего Келла пугало, с каким бесстрастием Инмори убила старуху. Он вспоминал себя и свои эмоции, в нем играла обида, гнев, злость, он делал это ради мести и ради своих родителей, а еще ради себя, в чем не желал себе признаваться. А Бессмертная… С таким лицом человек мог бы прибить назойливое насекомое. С таким лицом боги и смотрят на людей, когда решают их судьбы, и жизнь человеческая для них не ценнее жизни навозной мухи.

Мужчина покрылся мурашками при одном лишь воспоминании о словах Инмори, словах осязаемых и вполне реальных.

«Есть только один бог – я».

После такого невозможно относиться к ней как прежде. Пытаться шутить, пытаться узнать ее получше, бросать искоса быстрые взгляды и думать, нет, мечтать по ночам об их близости… Нет, теперь один только страх. И, посмотрев на нее, хочется быстрее отвести глаза, а то и уткнуться лбом в землю, лишь бы ничем не вызвать ее гнев.

Берт и Нова разбили палатку, и Келл устроился у огня на их стороне, подальше от Бессмертной, как будто пламя могло бы его оградить. Женщина не казалась чем-то расстроенной, напротив, как подозревал Келл, ей нравилась ее отчужденность. Она устроилась в полукруге из собачьих лап и закрыла глаза, предоставляя своему стаду полную свободу действий.

Расположились они на этот раз на берегу какой-то мутной и мелкой речушки в чистом поле, где лишь по берегам трава имела цвет, приближенный к зеленому, но лишь отдаленно напоминающий тот сочно-зеленый, каким в изобилии покрыты берега рек в графстве Шанор, процветающем и плодородном. Остальную же землю вокруг будто постигла засуха: редкие травинки пожелтели и пожухли, камни растрескались и покрылись лишайником, и кое-где из щелей между камнями торчали сухие колючие кустарники. Такой ландшафт путники вынуждены были лицезреть на протяжении последних трех миль, и еще примерно столько же нужно проехать, чтобы оказаться в землях, именуемых Мертвыми. Вот она, граница. И эта пограничная недопустыня, как и самая настоящая пустыня – Мертвые Земли, с каждым годом продвигается все дальше на север, отхватывает себе все больше от пирога, называемого миром. Интересно, вдруг подумал Келлгар, что будет, когда две эти противоположности, льды и пустыня, встретятся на середине пути?

Тогда не останется больше прибежища для людей и животных, погибнет вся растительность, испарится или замерзнет вода. И не останется больше жизни.

– Этому не бывать.

Келл вздрогнул от неожиданности, а затем еще раз, когда понял, что голос принадлежит Инмори. Он вопросительно поднял на нее взгляд, стараясь изо всех сил не опустить его и ничем не выдать своего душевного волнения.

– Ты, верно, думаешь сейчас о том, что же будет дальше. Думаешь, мир обречен на погибель. – Она усмехнулась. – И ты ошибаешься.

– Неужели, – начал он неуверенно, – есть способ спасти наш мир?

– Есть.

– И что за способ?

– Тебе не по силам.

– А-а…

Он обреченно опустил глаза. Что еще он мог сказать? Продолжать разговор бессмысленно, от него не будет никакого толку, когда Бессмертная отвечает на вопросы вот так пренебрежительно, словно считает его неспособным понять правду. Но… слова Бессмертной зажгли в нем утраченную было искорку надежды, пока не понятно, на что, то ли на восстановление прежних отношений, то ли на блага глобального масштаба.

– Мы идем купаться, – Берт положил руку на плечо Келла, заставив его в третий раз за рекордно короткое время вздрогнуть. – Не мог бы ты пока смотреть в другую сторону? Понимаю, сложно удержаться, но не подглядывай.

Берт лукаво улыбнулся другу, не вызвав у того ответной улыбки, понял неуместность своей шутки и поспешил со стопкой чистой одежды к берегу реки.

Келл тут же машинально глянул в сторону Селестии, как бывало всякий раз при неудачно отпущенных шуточках Берта, словно бы говоря своим взглядом: ну и ну, надо же было… И тут же снова опустил глаза, потому что вспомнил, ей все равно, и всегда было все равно, хоть он и предпочитал думать по-другому.

Инмори больше ничего не сказала за вечер, да и Келл не пытался развязать разговор. После сладкой парочки пришел его черед мыться, и если его и заботили чьи-либо взгляды, вида он не подавал. Разделся и вошел в холодные воды ленивой, или, вернее сказать, еле живой реки, и как мог принялся обливаться и растирать кожу руками. Когда понял, что изрядно продрог и уже достаточно чист, обтерся внутренней стороной грязной одежды, постирал ее, соскреб лезвием щетину.

У костра все молчали. Даже Берт и Нова в последнее время держались отстраненно, и это угнетало. Ни следа от того веселья молодых и неопытных людей у их первого костра с первой добычей в руках. Теперь же они безучастно жевали какие-то полоски мяса, оставшиеся с завтрака, и потерянно жались друг к другу. И лишь лошади по-прежнему не меняли своего настроя.

Чем дальше они двигались на юг, тем жарче становились дни и холоднее ночи. Скоро Келл уже не сможет довольствоваться одним одеялом, и что он собирается делать, он еще не решил.

Еще один вечер в молчании, еще одна ночь в одиночестве. У Берта хотя бы есть Нова, а у Новы – Берт, и у них есть общая цель, и это хоть как-то помогает им не пасть духом. А вот Келл понемногу начал ощущать липкие противные щупальца невыносимой тоски, когда ничего не радует и беспричинно хочется умереть. Уныние.

Он лежал и смотрел на звезды, особенно яркие и какие-то чужие, и даже они не приносили ему былого ощущения чуда. Надоели. Скучные звезды на скучном небе. Раньше он жил ради мести, теперь родные отмщены, и не осталось ничего. Так ради чего же жить дальше?..

– Холодно?

Келл подскочил как ужаленный. Похоже, это начало входить в привычку. Одно слово, сказанное Бессмертной без какой бы то ни было интонации, вызвало в нем сразу бурю противоречащих друг другу чувств. Холодно – что? Холодно – тебя согреть, или холодно – ну и мерзни, или холодно – прекрати стучать зубами, ты мне мешаешь?

Бессмертная стояла на расстоянии трех шагов от него, и ее глаза светились ярче звезд.

– Ты вполне способен согреть себя самостоятельно, посредством своей духовной энергии. Почти так же, как возникает пламя снаружи. Но стоит быть осторожным и не путать реальное пламя с воображаемым, иначе спалишь себя изнутри.

Ах, это… Келл почувствовал легкое разочарование, неизвестно на что надеясь и всякий раз не получая желаемого. Есть ли смысл продолжать обучение? Бродить бесцельно по умирающей земле за Бессмертной, будто побитая собака, которая несмотря ни на что продолжает следовать за своим хозяином. Не таким он представлял свое будущее, свое великое будущее героя, полное праведных поступков, значимых свершений и, возможно, счастья.

– Не хочу, – мог бы сказать он, но не сказал, пусть и готовы были эти слова слететь с языка. А вместо этого со вздохом откинул одеяло, предоставляя возможность холодному ночному воздуху беспрепятственно ласкать тело.

«Зачем я это делаю? На что надеюсь, глупый?»

– Еще несколько таких же восхитительных ночей – и однажды утром даже ты не сможешь меня разбудить. – Келл с ворчаниями уселся на холодную землю напротив Инмори и принялся усиленно растирать плечи.

– Опять ошибаешься. Могу воскресить тело, хоть и не могу вернуть душу. Так что даже мертвый ты мне послужишь в качестве подставки для ног.

– Твои слова как всегда полны любви и весьма оптимистичны.

– Если перестанешь питать иллюзии относительно человеческого вида, уже очень скоро поймешь, что все люди равнодушны.

– Мог бы поспорить, но ведь из нас двоих только ты прожила на свете не одну сотню лет, а я так, младенец по сравнению с тобой.

– Именно. И если ты пытаешься задеть меня, то заведомо обречен на провал. Поэтому не трать свои силы на пустую болтовню и принимайся за медитацию.

– Интересно, как же мне достичь гармонии с собой, если все, о чем я могу думать, это как бы не отморозить яйца на таком холоде?

Впервые Келл позволил себе такую вольность в присутствии Селестии, сначала расхрабрился, потом понял, что сглупил, и пристыженно прикусил язык. Однако женщина ничуть не смутилась. Бросила небрежно и с всегдашним равнодушием:

– Не переживай, они тебе все равно не понадобятся.

Тут уж пришел черед смутиться Келлу, и если бы не благословенная мгла, всем на обозрение предстали бы его порозовевшие щеки.

– Успокойся. Представь, что кровь твоя подобна лаве, обжигающая, горящая. Что вместо сердца у тебя красный уголек. Он пышет жаром, согревает все вокруг. Вены и артерии несут лаву к онемевшим конечностям, и твое тело наполняется теплом.

Келлгар послушно представил угли и некую красную жидкость, ведь как выглядит лава, он понятия не имел. Как ни старался, все тщетно: от холода его била дрожь, босые ноги окоченели, зубы непроизвольно выбивали дробь. После нескольких минут не увенчавшихся успехом попыток он проворчал:

– Что-то… не получается…

С закрытыми глазами уловил движение воздуха и ее запах рядом с собой, но глаза открывать не стал. Бессмертная коснулась его лба указательным пальцем, холодным, как руки мертвеца, и тем не менее стало теплее. Тепло расходилось по телу сверху вниз, и в этот момент Келл вдруг понял, как вызвать в себе эту волну тепла самостоятельно. Он сосредоточился – и очень медленно от сердца-уголька пошли волны, соответствующие каждому пятому удару. Это новое открытие удивило его и обрадовало, и когда он вновь открыл глаза, Инмори сидела на прежнем месте, скучающе глядя в центр его груди, туда, где, как он предполагал, пряталась его духовная энергия.

– Слабовато, – заявила Селестия, прежде чем он успел открыть рот и выразить щенячий восторг по поводу своих успехов.

Келл тут же обиженно захлопнул рот. Неужели она не видит, как он старается? Очень нелегко дается то, во что ты сам с трудом веришь.

– Скоро это будет так же естественно, как дышать, но пока твои умения концентрироваться оставляют желать лучшего.

– Мне нужно время. Привыкнуть ко всему этому. Разве у тебя сразу получилось?

– Меня никто этому не обучал. С самого начала я имела те силы, которые обычные Бессмертные развивают в себе столетиями. И управлять своей духовной энергией я научилась еще до того, как научилась ходить.

– Но ведь я даже не Бессмертный.

– Хочешь сказать, мои требования и ожидания завышены? Я знаю разницу между усердием и ленью, мальчик.

– Я не ленюсь, я просто…

– Ты потерял свой путь. Знаю. Думаешь, что после убийства монахов тебе больше ничего не остается. Это не было целью твоей жизни, это была лишь одна из ступеней, пойми. Ты преодолел ее и видишь новую ступень. И новую цель. Не просто так судьба привела мальчика со спящим даром к женщине, способной раскрыть этот дар.

Инмори глядела на него многозначительно, а может и безразлично, но Келлу хотелось думать, что он все же кое-что значит для нее. Прекрасно осознавая, что в очередной раз он питает иллюзии относительно своей значимости, выдает желаемое за действительное, он все же снова убедился, что пойдет за Бессмертной куда угодно и сделает все, что она скажет. Глупо, конечно, но…

Вдруг ему стало так тепло, но не физически, потому что он уже довольно долго согревал свое тело. Будто бы сама духовная энергия, сама его суть согрелась от нагрянувшего внезапно прилива чувств: благодарности, нежности и всего прочего, бесполезного, чему никто не придает значения в этом безжалостном мире.

Он улыбался, глядя на нее, как ребенок, как дурак. Она и считала его таковым, но он докажет, что достоин ее признания, оправдает ее доверие. Это и будет следующая ступень его жизни.

Со всех четырех сторон на многие сотни и тысячи миль простирался до скучного одинаковый тоскливый пейзаж. Долина Неживых в самом полном смысле этого слова, каменная пустыня, лишенная растительности и воды, обветренная и отмершая корка. Ни одно живое существо не забрело бы по своей глупости в эти земли, ведь даже самого мелкого гада отталкивало от этих мест не только отсутствие воды.

Стоило переступить границу – на спутников Бессмертной навалилась беспричинная тоска, нарастающая тревога, оцепеняющий страх и, как следствие, слабость во всем теле и в мыслях. Пропало ощущение жизни, как и желание жить. В первые мгновения они беспомощно и испуганно переглянулись, ища спасения друг в друге, лошади замотали головами и остановились, испытывая такие же точно эмоции, не присущие их виду в принципе. Спустя еще пару мгновений живые ощутили тяжелое, почти физическое сопротивление мертвой земли, как будто она пыталась их вытолкнуть за пределы своих границ, но одновременно с этим и тягу идти дальше. Ни люди, ни животные не могли ступить и шагу под гнетом этих противоречивых сил, могли только стоять с опущенными головами и разрывающимися от тоски сердцами и ждать своей смерти.