Текст книги "Смерть от тысячи ран"

Автор книги: D. O. A.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Молодая женщина схватила оружие и поспешно отпрянула назад. Стул покачнулся. Выставив пистолет перед собой, она неуверенно направила дуло на мотоциклиста:

– Вставайте!

Никакой реакции.

– Вставайте, мы с вами идем освобождать моего мужа! Встать!

– Нет.

– Встать, иначе…

– Иначе что, вы в меня выстрелите? – Они не мигая смотрели друг на друга. – Как далеко вы готовы зайти ради спасения своей шкуры? Про себя я знаю. Именно поэтому я удерживаю вас здесь в течение трех дней. А вы? – Мотоциклист проглотил последний кусок хлебца, вытер рот. – Вам ведь пока не приходилось задумываться над этим вопросом?

Стефани почувствовала дрожь во всем теле.

– Подумайте о Зоэ, она там, наверху, и вам станет легко сделать это.

– Я иду за мужем.

– Вы полагаете, он бы это сделал на вашем месте? Вчера он не сумел.

– Вы загнали его в ловушку.

– Это не в его характере. Вам кажется иначе? И вы бы любили его, если бы он мог убить?

Молодая женщина задумалась, потом робко кивнула. Не спуская глаз с мотоциклиста, она попятилась к висящему на стене телефону.

– Жандармы? Вы правы, если они приедут, то убьют меня. Они или другие. Заметьте, это отлично решит ваши проблемы. Это вообще решит все проблемы.

Стефани сняла трубку, приложила ее к уху и снова повесила. Гудка не было.

– Первое, что я вывел из строя. Так было бы слишком просто. – Он улыбнулся. – Остаетесь только вы. Вы сможете лучше прицелиться, если подойдете ближе. Не бойтесь, пушка-то у вас. Подойдите.

Стефани не двинулась с места. Ее беспокойные, испуганные, влажные от слез глаза шарили по комнате в поисках знака, поддержки, решения.

– Подойдите. Не то промажете. Вы увидите, надо просто нажать. У этих пистолетов только одна закавыка – второй курок, совсем маленький, поверх большого. Предохранитель. Прижмите первой фалангой указательного пальца сразу оба, и все получится. Имейте в виду, что дуло может дернуться. И подойдите.

Ничего.

– Подойдите.

Ничего. «Глок» дрожит в ее руке.

– Ну же!

Рука, которая целилась, застыла.

Мотоциклист закрыл глаза:

– Нажимайте.

Ничего. Рука, которая целилась, слегка согнулась в локте.

– Ну же, пора кончать.

– Что кончать, черт возьми! – Стефани запустила пистолетом через всю комнату и чуть было не попала им в голову мотоциклиста. Разрыдавшись, она прислонилась к стене и медленно сползла по ней на пол.

– Зачем вы пришли к нам?

Ее голос сорвался в крик:

– Что мы вам сделали?

– Ничего. – Мотоциклист встал и пошел за пистолетом. Положив его на стол, он, в ожидании, когда гроза минет, намочил тряпку и присел на корточки перед молодой женщиной. Его рана болела, но он не обращал внимания. Когда Стефани успокоилась, он протянул ей влажный комок, чтобы она протерла себе лицо. – Когда я говорю, что это впервые, надо мне верить.

– Мать вашу, – со слезами в голосе, – да кто же вы, в конце концов?

– Никто. Риск. Повышенный. – Мотоциклист огляделся. – Доказательство. – Он вздохнул. – Людей я убил немало. Хороших, не очень хороших. Подонков. Я делал это по заказу других людей, считающих, что эти смерти необходимы. Херня.

– А что у нас общего с этими людьми? Почему вы здесь? – Стефани схватила его за руки. – Вы хотите нас убить?

– Нет.

– Вы убьете мою дочь?

– Нет.

Разговор двух глухих.

– Не причиняйте ей зла.

Стоны.

– Не причиняйте нам зла.

Овцы, сторожевые псы, волки… он не знал, к какому виду принадлежит, наверное ни к одному из трех. Мотоциклист пристально посмотрел на Стефани Пети́ и не смог подавить разочарование. Он решил не говорить ей, что не причинит зла Зоэ, что бы ни случилось. И им тоже. Это средство устрашения ему еще пригодится. Он помог молодой женщине подняться:

– Идем вниз.

Вернувшись домой, Валери Массе дю Рео прошел прямо в спальню дочери. Она спала.

Жена обнаружила мужа сидящим в темноте в ногах кровати. Его рука, лежащая рядом с рукой Сюзанны, нежно перебирала ворсинки одеяла. Мишель тихонько подошла, присела возле него и прошептала на ухо:

– Есть новости?

– Никаких.

Они продолжали вполголоса.

– Ни в больницах, нигде?

– Ничего. Мы даже попросили испанцев объявить в розыск его мобильник.

– И что?

– На это понадобится время, процедура довольно сложная.

– Они пришлют людей?

– Двое приезжают завтра утром.

– А его семья?

– Этим занимаются.

Мишель погладила мужа по щеке:

– Ты выдохся. Иди поешь. Я хотела тебя подождать, и Бог знает чего мне стоило сесть за стол и поужинать.

Массе дю Рео повернулся к спящей дочери, и на мгновение его лицо осветила улыбка.

– Приду через пять минут.

Мишель оставила их наедине.

– You should eat.

– Not hungry.

– The ham is great. And the bread seems fresh enough.

– No, thanks. Really.

– Your loss. [98]98
  – Ты должен бы поесть.
  – Не голоден.
  – Ветчина великолепная. И хлеб как будто свежий.
  – Нет, спасибо. Правда.
  – Тебе же хуже. (англ.).


[Закрыть]

Непонятный разговор, пробивающийся сквозь звон приборов, стук тарелок и чавканье. Батист Латапи открыл глаза. Несмотря на тусклый свет, череп у него раскалывался. Сильно болел затылок, но он все же пошевелился, чтобы осмотреться. Стало еще больнее, он застонал.

– Просыпается.

В его столовой, за его столом сидели двое. Высокий поднялся и подошел к своему товарищу, китайцу, который ел его, Батиста, ветчину.

Батист вспомнил высокого: его он уже видел. В своем амбаре. С пушкой. Он его ударил. Теперь у него перевязана рука. И самодельный лубок. Батист снова уронил подбородок на грудь. Усталость, боль. Он заметил, что стоит совершенно голый, а широко разведенные руки привязаны к потолочным балкам гостиной. Его собственной веревкой. Он инстинктивно дернулся, пытаясь прикрыть гениталии.

– Смотри-ка, застенчивый, – язвительно сказал Тод по-английски. Он некоторое время разглядывал видавшее виды тело узника, местами дряблое, местами обвисшее. Тело, которое слишком много работало, не заботясь о себе. Высохшее и поросшее редкими седоватыми волосками. Потом встал, схватил лежавшее перед ним помповое ружье и подошел к Батисту:

– «Ремингтон 870». Хорошее ружье. – Он повернулся к Нери. – Переведи.

Нери прокашлялся и повиновался.

Тод сказал что-то еще.

– Он говорит, это хорошо для охоты. Годится и в помещении. – Нери сделал паузу, послушал. – Или для людей, которые боятся. Вы боитесь?

Батист ощущал, как в пересохшую глотку поднимается кислая отрыжка.

– Дайте… – он с трудом пошевелил губами, – воды.

– Он хочет воды.

Тод принес ему стакан и помог напиться. Потом снова взялся за «ремингтон», несколько раз пощелкал затвором, вытряхнул патроны – всего четыре штуки – и обвел взглядом пустую комнату.

– Ты чего-то боишься?

Латапи смотрел на высокого. Вроде он уловил, что его зовут Нери. Похоже, парню не по себе: бледный, усталый, с беспокойными глазами, он, постоянно морщась, здоровой рукой гладил раненое запястье. Батист услышал, что Нери закончил переводить слова того, другого. Ясное дело, боится. Их. Но он им не признался и предпочел ответить вопросом на вопрос:

– Кто вы?

Перевод.

– Сюда приехали наши друзья. Они мертвы. Мы не знаем почему и, как ты догадываешься, хотели бы это понять. Можешь нам помочь?

Перевод.

– Я ваших друзей не знаю.

– Жаль.

– Я простой крестьянин.

Тод вернулся к столу, прихватил свой Ка-Бар, вытащил его из чехла.

Батист задрожал:

– Клянусь, не видал я их!

Тод прошелся лезвием по телу Латапи, вперив взгляд своих серых глаз в глаза узника.

– Нравятся мои глаза?

– Я ничего не сделал.

Нери, парализованный и ослепленный видом черного металла на бледной коже, молчал.

– Нери, переводи! Тебе нравятся мои глаза? Подарок отца. Этот сукин сын был немец. Когда моя мать была девчонкой, он спас ее. А через несколько лет трахнул. – Тод ухмыльнулся. – И эта шлюшка ему дала. Не любила его, но дала. У нее имелся должок.

– Простой крестьянин, – простонал Батист.

Колумбиец слегка надавил на нож, острие лезвия вошло в плоть пониже соска. Выступила капелька крови.

Латапи икнул и коротко вскрикнул.

Капелька превратилась в струйку. Следуя по очертаниям мышцы, Тод провел лезвием к наружной части грудной клетки. Надавив сильнее, он почувствовал, что добрался до ребер. Струйка сделалась потоком, а крик перешел в протяжный вой. Когда Тод вытащил нож, вой затих, его сменило прерывистое дыхание.

Батист сглотнул, выдохнул, вдохнул, попытался поднять голову, передумал. Только бы не видеть этих глаз.

– Так что, ты по-прежнему не можешь нам помочь? Ты ничего не видел? Никого?

Между двумя судорожными вдохами крестьянин попытался убедить их, что он ничего не знает. Что они должны ему верить. Что ему ничего ни от кого не надо. Он боялся того, что они сделают с ним, если узнают, что он видел, и потому молчал.

Снова появился «ка-бар».

– Поработали слева, теперь займемся правой стороной. – Тод обернулся к Нери и кивком дал ему знак перевести.

Однако перевод не требовался: он прочел это во взгляде Батиста. Приложив нож к груди помертвевшего от ужаса крестьянина, палач сделал новый надрез.

Батист взвыл, задергался, стал рваться из своих пут, отталкиваться ногами, вертеться во все стороны, как только мог. Чтобы бежать, чтобы все это прекратилось.

Тод трудился старательно, невозмутимо, прерывая работу и поднимая лезвие, точно карандаш, когда его жертва слишком уж сильно двигалась. На сей раз он не ограничился нанесением перевернутой галочки под соском и обвел его кружком. Затем поддел плоть ножом и отрезал кусок, как от бифштекса. Свободной рукой он ухватился за отрезанный край и, резким движением оторвав от тела Батиста Латапи, бросил окровавленную плоть на землю.

Крестьянин обмочился и потерял сознание.

Помещение заполнил запах мочи. Тод вздохнул:

– Принеси воды. Ведро.

Нери отвел глаза и не отреагировал.

– Ведро!

Прежде чем спотыкаясь отправиться в кухню, Нери на какое-то мгновение уставился на измученное тело и выступающие сквозь красное мясо кости. Вскоре он вернулся.

Колумбиец оценивающим взглядом рассматривал свою работу.

– Жаль, герыча нет.

– Чего?

– Герыча. Героина. Наркоты. Чтобы он не окочурился. Раньше применяли опиум. Герыч действует так же, – Тод протянул руку к Нери. – Давай! – И окатил водой своего пленника; тот зашевелился, но в себя не пришел. Тод взглянул на Нери. – Глаза от папаши, а это, – он указал на окровавленного Батиста, – от мамочки. Хотя не совсем. La pobrecita [99]99
  Бедняжка (исп.).


[Закрыть]мало что знала о своей родине. Она была малышкой, когда покинула Нанкин, и никогда больше туда не возвращалась.

Нери вырвало.

Тод отвернулся.

– Я сам научился. Китайское название этой пытки «Leng T’che», «смерть от тысячи ран». Специально для предателей и убийц. – Сам он начал применять ее, когда вступил в батальон Альваро Грео-Переса, который в то время еще не был доном Альваро. – Просто капитаном. Но уже приближенным Кастаньо, нашего главного начальника.

Нери не прислушивался к монологу колумбийца – он не сводил глаз с крестьянина.

– Американцы научили нас, как вести psywar,психологическую войну. Главное – надо произвести впечатление, напугать, понимаешь? Потом уже у каждого свои примочки. Кастаньо, например, нравилась электропила. Это быстрее и не так утомительно. Он очень любил этой штукой вырезать парням живот. А я всегда предпочитал делать свою работу неторопливо. Дон Альваро позволял, для него главным был результат. – Заметив, как Нери ошеломлен, Тод язвительно хмыкнул и пощелкал пальцами, чтобы вернуть его к действительности. – Ты думаешь, мы кто, а? Тебе что, твоя семья и Каннаваро не объяснили? – Подойдя к Батисту, он несколькими пощечинами привел его в чувство. – Мысль всегда должна быть понятна.

Латапи заморгал. Вспомнил об огне, сжигающем его грудь. Боль вернулась, рот наполнился густой слюной. Издав протяжный вой, он попытался сплюнуть.

Схватив за волосы, Тод приподнял его голову:

– Продолжим.

Теперь не было нужды задавать вопросы.

– Автомобиль. Первый автомобиль. Семь выстрелов. Да, семь выстрелов. Семь. Семь выстрелов. Они хотели его убить. Они хотели убить того человека, но он их сам убил. Семь. Он кричал, ему было больно. Они хотели его убить. Семь раз. Он стрелял семь раз.

– Тихо, тихо. Ты видел, как приехал автомобиль.

– Да. – Батист отхаркнул слюну.

Подошел Нери:

– Что ты там делал?

– Я… Я… Ничего.

Тод показал ему «ка-бар».

– Нет! Черномазый! Я пришел из-за черномазого. На его виноградник.

Нери повторил, и Тод вспомнил разоренный виноградник на опушке леса, где умерли Хавьер, Феито и Руано.

– Ты хотел уничтожить его виноградники? Почему?

– Это… черномазый.

– И ты их не любишь?

Батист отрицательно покачал головой.

– И где живет эта обезьяна?

Выслушав, они переглянулись и кивком головы дали друг другу понять, что место им знакомо, они там были. Ферма молодой женщины с собакой. Никакого черномазого, только женщина, собака и… мужчина. Белый.

– Врешь! – Тод глубоко пырнул Латапи ножом и одним быстрым движением вырезал ему левую грудь.

Нери заткнул уши.

– Эй, не спим! – Тод отвесил крестьянину пощечину рукой с зажатым в ней окровавленным куском мяса. – Нет там черномазого!

Лицо Батиста покрылось брызгами крови. Он умолял, умолял и снова умолял. Он постарался перевести дух, застонал, стиснул зубы, сильно вспотел, поклялся, что черномазый там, что он с друзьями уже давно хочет заставить его убраться, но этот баклажан цепляется за свою землю, будто прирос к ней.

Тод решил, что он говорит правду. Попытавшись восстановить в памяти детали их визита на ферму, он вспомнил враждебность женщины, надпись, нацарапанную на двери сарая. «Смерть черножопому!» Он потребовал, чтобы Нери перевел ему надпись, задумался и спросил себя, где мог быть черномазый. Об этом он поразмыслит потом.

Он вернулся к первому признанию Латапи, касающемуся автомобиля, и заставил его рассказать обо всем, что тот видел. Прибытие «ренджа», ожидание, водитель, Феито, который вышел и углубился в лес. И вернулся с другим мужчиной, которого крестьянин не очень разглядел. Тод рявкнул на несчастного, представил себе Хавьера, выстрелы, новое ожидание. Крик боли. И мотоцикл.

– Так там был мотоциклист? Один?

– Да. Прибыл другой автомобиль, но это уже после. – Батист попросил пить.

Тод дал ему воды.

– После чего?

– После того, как мотоцикл уехал.

– Через сколько времени?

– Через пять минут, даже меньше.

Тод пристально взглянул на Нери.

– И куда уехал этот мотоцикл? – Карту он знал наизусть. – В сторону Лафрансез? – Город, расположенный к востоку от леса. Каннаваро и Нери прибыли именно оттуда. И сказали ему, что никого не встретили.

Француз замялся, перевел.

– Нет, в другую сторону. – Батист слабел, голова его упала на грудь. На мгновение показалось, что он снова потерял сознание, но внезапно он выпрямился, в глазах заблестел бешеный огонь. – Но он не мог далеко уехать! – И несчастный снова впал в забытье.

Допрос возобновился спустя полчаса. До этого Латапи невозможно было привести в чувство. Тод заставил его все повторить, попытался получить кое-какие дополнительные уточнения – но без особого успеха, несмотря на новые куски мяса, которые он вырезал из рук и ног, продолжая, как тушу, свежевать несчастную жертву. Оставалось некое сомнение: Батисту помнилось, будто мотоцикл остановился довольно скоро, но он не был уверен. Он истекал кровью и в третий раз потерял сознание.

Нери хотелось бы на этом остановиться, но Тод заявил, что еще не все сделано. Вонзив нож между ребрами Батиста, он добрался до сердца, чтобы прикончить его. А затем пояснил, что обязан был завершить начатое: таков его принцип.

Нери вышел. У него не было никакого желания присутствовать при продолжении. Усевшись на груду покрышек во дворе, он в темноте сосредоточился на ночных звуках. Дверь за собой он закрыл, но все равно ему было слышно. Хруст и хлюпанье, что-то капало, Тод натужно чертыхался. Нери подумал о жене, о детях и заплакал.

Позже, когда Тод присоединился к своему сообщнику, слезы у того уже давно высохли. Прежде чем отправиться в сарай, sicarioнесколько минут вдыхал свежий воздух. Он вышел с корзиной и топором и признался, что с трудом справился с суставами ног и шеи, а потом вернулся в дом. Дверь он оставил открытой.

Нери следил за ним взглядом, пока он не скрылся внутри, и не мог отделаться от воспоминания о девушке в ящике на стройке. Поднявшись на ноги, он, медленно пятясь, начал удаляться от дома, затем развернулся и бросился бежать. Тод показал ему, как без ключа заводить тачку.

Колумбиец появился спустя полчаса, держа под мышкой помповое ружье. Он поискал глазами Нери, позвал его, дошел до того места, где они оставили машину. Ее там не было. Он обреченно вздохнул. Теперь он должен позвонить дону Альваро, чтобы предупредить его и предоставить ему право решать участь Нери.

Тод вернулся назад, моля Бога, чтобы завелся пикап крестьянина. У него не было ни малейшего желания нынче вечером кататься на мопеде.

Восемьдесят четыре часа спустя

Дождь снова пошел около четырех часов утра.

Шлепанье первых капель о гравий и плиты во дворе вырвали мотоциклиста из сна без сновидений, куда он спрятался от своих дум. С закрытыми глазами он долго прислушивался и дрожал под шум воды, вспоминая иные ощущения, иные моменты, иные места. В воспоминаниях ему всегда принадлежала роль охотника, и никогда – добычи. Он снова задремал, погрузившись в размышления о причинах столь резкого изменения его отношений с миром.

Потом ночь уступила место серенькому рассвету.

Стоя в темной кухне, мотоциклист сквозь застекленную дверь внимательно осматривал двор. Небо постепенно светлело, но оставалось обложенным. Радио приглушенно предвещало на всем юге страны пасмурный день без осадков. Эта новость его устраивала: когда идет дождь, бдительность снижается.

Вокруг ни полей, ни лугов, одни обнаженные фруктовые сады и виноградники, темные от сырости и вытянувшиеся, точно живая колючая изгородь. Близкий горизонт, не позволяющий видеть дальше вытянутой руки.

Враждебный горизонт.

Привычный ему.

Мотоциклист решил дождаться, когда рассветет, и сварить себе кофе. Этим утром ему не хотелось обнаруживать ни малейшего движения на ферме. Он уедет сразу, как почувствует, что момент настал. Странно, но он, почти всегда выполнявший свои задания по ночам, на сей раз счел слишком рискованным отправляться в путь в темноте.

Необъяснимая тревога, тревога жертвы.

Он чуть наклонился, провел рукой по раненому бедру, пощупал, и по мере того, как он стискивал ногу, ощущалось сначала какое-то неудобство, потом настоящая боль. Оперся на больную ногу, присел. Ничего, выдержит.

Дом, до этого момента погруженный в тишину, слегка вздрогнул и заскрипел над головой мотоциклиста. Проснулась Зоэ. Он представил, как она выбралась из своей кроватки и крадучись подошла к приоткрытой двери, чтобы, прижав к ней ухо, послушать, что происходит внизу. Эта картинка вызвала у него улыбку. Он бы предпочел остаться.

«Приезжай к Батисту, там что-то произошло. Нам позвонили…»

Это все, что Поль Катала сказал ему на другом конце провода. Адриан Виги только что проснулся и собирался завтракать. Было еще рано, но он любил воскресным утром заняться своей бухгалтерией. Можно не опасаться, что в такое время его кто-нибудь потревожит.

«Нам позвонили…»

Поль Катала был пожарником-добровольцем. Пьер Бордес тоже. Должно быть, он тоже там, у Батиста. Потому что случилось что-то серьезное. Адриан всю дорогу размышлял об этом. Насколько серьезное? Очень серьезное. Слишком. Изменившийся голос «его Пауло» не оставлял никаких сомнений.

Десять минут, чтобы выйти из утреннего ступора, одеться и предупредить жену, двадцать минут на стремительную поездку с нарушением всех правил дорожного движения. Когда Виги прибыл, ферма уже почти не дымилась, во дворе было полно народу. Здесь собрались все службы экстренной помощи, включая жандармов, которые уже разматывали вокруг места трагедии свои желтые ленты.

Его друзья с помертвелыми лицами держались поодаль. Бордес держал в руке пожарный шлем. Катала зажал в зубах сигарету. Он плакал или только что перестал: сажу на его щеках пересекали светлые бороздки. Когда Адриан Виги подошел, он заговорил первым:

– Он мертв. – Поль прикрыл глаза, чтобы скрыть обуревающие его чувства.

– Кто?

– Наш Батист.

– То есть? Что случилось?

Чтобы дать другу возможность собраться с духом, ответил Бордес:

– Никто не знает. Пока. Только – что дом загорелся, а он был внутри. Мы приехали слишком поздно, огонь уже добрался до крыши.

Поль Катала шмыгнул носом.

– Ты говоришь, никто не знает! Нашего приятеля убили, его халупу спалили!

– Кто поджег?

Никакого ответа.

– А жандармы что говорят?

– Что они в этом смыслят, твои жандармы! К тому же они нас недолюбливают.

– Не волнуйся так, Поль. – Виги взял друга за руку.

– Еще бы мне не волноваться! Говорю же тебе, убили его! Вот он, – вырвав свою руку у Адриана, Катала указал на Бордеса, – он видел, на что теперь похож наш Батист. Он ведь не сам с собой такое начудил, а?

– Что начудил? Не понимаю.

– Пойди, покажи ему. Я не могу.

Бордес молча сделал Виги знак следовать за ним. Пробравшись между пожарными машинами, они остановились перед желтым ограждением. Дальше жандармы никого не пропускали. Друзья некоторое время смотрели на то, что осталось от дома, затем Бордес указал куда-то, метрах в десяти от них, посреди пожарища.

Адриану понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он видит.

Почерневшая голова, обугленная со всех сторон так, что оголились кости черепа, стояла на груде чего-то. В том, что пощадил огонь, он с трудом угадал черты Латапи. Ему немного помогли оставшиеся кое-где прядки белых волос, а еще линия скулы, может, надбровная дуга, наполовину открытый глаз. Тут он осознал, что само по себе возвышение не совсем обычно. Он видел кое-как сваленные в груду разрозненные части человеческого тела. Начиная с головы, отделенной от всего остального.

Виги быстро поднес руку ко рту, пытаясь сдержаться, но не сумел; он отвернулся, его вырвало, и он покорно поплелся за Бордесом подальше от этого места.

Как только они снова встретились, Катала перешел в наступление. Печаль уступила место ярости. Их Батиста убили, ты согласен, Адриан, или как, а? При обычных пожарах люди не сгорают, разделанные на куски, а? Надо что-то делать.

– Что ты хочешь делать? – спросил Виги, как только ему полегчало.

– Да найти того, кто это сделал, черт побери, и заставить его заплатить!

– Ты знаешь, кто это?

– Ага. И ты тоже.

– Я?!

– Да, ты! Забыл, как наш Батист себя вел последние три дня?

– Нет, но что-то не понимаю…

– Что он делал три дня назад? – Катала покрутил пальцем перед носом Виги. – Где он был, наш Батист?

– Ходил к Омару Пети́.

– Вот именно, к черномазому!

Вмешался Бордес и велел им прекратить орать. Они уже стали привлекать внимание окружающих. Прежде чем продолжить разговор, друзья отошли в сторонку.

– Он сходил к черномазому, а потом спрятался, так? И тебя это не смущает? Ты же сам мне сказал, что он чем-то напуган.

– Да, помню.

– Я уверен, что это обезьяна. Надо пойти набить ему морду!

– Да подожди ты. Послушай, ты знаешь, мне этот Пети́ не нравится, но, по-моему, тут ты слишком торопишься.

– Нет, я уверен, все из-за него!

– Ты что, забыл про тех двоих парней, что вчера приходили в бар?

– Которые искали мотоциклиста?

– Ну да. Батист тоже говорил нам про мотоциклиста. Я, например, считаю, что Батист боялся его или тех двоих.

– Этот мотоциклист – он вроде отправился в сторону черномазого? Говорю тебе, чертова макака позвала своих дружков на помощь.

– Да нет у него дружков.

– Тебе-то откуда знать? – Катала уставился на Виги. – Ты, кроме выпивки, вообще ничего не знаешь. А я говорю, пойдем к нему и там посмотрим. – Он повернулся к Бордесу. – Согласен?

– Согласен.

– А ты, Адриан?

– Подумай хорошенько, Поль.

– Зачем? Они по кускам воруют наши земли, скоро мы останемся ни с чем! А теперь еще убивают нашего друга?

– Ты не можешь этого сделать!

– Ага, постесняюсь!

– Очень уж ты горяч, Поль, тебе бы успокоиться. Там ребенок.

– Плевать я хотел.

– Давай расскажем жандармам, если хочешь.

– Да что ты? И ты расскажешь им, какого черта Батист делал там три дня назад? А что ты им скажешь о нас, о себе? В жандармы идут одни слабаки и трусы.

– Заткни свою пасть, или это придется сделать мне.

– Ах так? Ну же, давай! – Глядя на Виги испепеляющим взглядом, Катала подошел к нему вплотную. – Ну и дерьмо же ты! – Он повернулся к Бордесу. – Заедем домой, это по дороге. Заодно позвоним Гаэтану.

Адриан Виги сделал последнюю попытку остановить их:

– Постой, Поль, что ты собираешься делать дома?

– Взять ружье.

На шоссе № 113, в нескольких километрах от Кастельсарразена, есть зона отдыха. В этом месте национальная трасса пересекает лес. Настоящей парковки там нет, подъездной путь не заасфальтирован, а просто покрыт гравием. Единственное удобство представляют три установленных на поросшем травой островке, грубо сколоченных крепких деревянных стола, каждый с двумя скамьями. Нет даже туалетов. Чтобы облегчиться, останавливающиеся здесь должны прятаться за деревьями, растущими вдоль уходящей в лес дороги. А таких желающих немало, судя по количеству усеивающих край полянки белых и розовых бумажек.

Массе дю Рео поморщился. Не из-за запаха – идущий дождь забивал все, – а потому, что представил, как люди испражняются, присев здесь со спущенными до щиколоток штанами. Отвратительное зрелище.

Упавшая с дерева капля попала ему за шиворот, и он вздрогнул.

– Сюда, подполковник. – Впереди с непроницаемым лицом шел аджюдан Кребен.

Они миновали возвращающихся к трассе двоих криминалистов в белых комбинезонах, поздоровались с охраняющими подход к месту преступления жандармами. Их пропустили, приподняв ленту заграждения, и они направились в сторону от тропинки, между деревьями, к другой группе криминалистов-дознавателей.

– Его обнаружила пара из Германии, с которой вы повстречались по прибытии. Муж дошел до этого места, чтобы… Он хотел… ну, вы меня поняли.

Массе дю Рео кивнул. Целая жизнь, полная самоотречения, неустанного и сопряженного с риском труда, часто без малейшей благодарности, и все для того, чтобы сдохнуть в подлеске, едва не обосранным тевтонцем в шортах. Эта мысль возмутила его.

– В котором часу его нашли?

– Около восьми.

Они приблизились. Массе дю Рео ощущал стремительно нарастающую в нем ярость.

– Какого черта они здесь делали в такую рань, ваши долбаные туристы?

– Они выехали ночью, чтобы добраться до своего домика, расположенного в здешних местах.

– Проверьте! – Массе дю Рео пристально посмотрел на Кребена. Не сразу, он не хотел смотреть сразу. Не хотел видеть тело.

– Есть, подполковник.

Мигель Баррера лежал на животе. Его лицо, повернутое влево, было очень бледно, открытые глаза удивленно смотрели на комок грязной туалетной бумаги. Влажные волосы прилипли к черепу, а совершенно распрямившаяся борода – к лицу. Правая рука была вытянута вдоль тела, вторая зацепилась за гнилой пень. Ноги были плотно сдвинуты, носками внутрь.

Аджюдан счел нужным прокомментировать:

– Он здесь по меньшей мере двадцать четыре часа.

Массе дю Рео едва расслышал его, голос прозвучал словно издалека.

Одежда испанца промокла, в некоторых местах на нее налипли травинки и ветки – свидетельство того, что он действительно провел здесь немало времени. Вывернутый внутренний карман его кожаного полупальто говорил о том, что его обыскивали.

– Бумажник с удостоверением Guardia Civil,кредитными картами, паспортом, карточкой видеоклуба, двумя фотографиями жены и детишек и все такое обнаружили вот здесь. – Кребен указал на мелкий кустарник в нескольких метрах от трупа.

– Деньги у него были?

– Да. Их не тронули.

Кожаное пальто на бедре Барреры вздыбилось, Массе дю Рео угадал: кобура.

– Что с его оружием?

– Украдено. И две дополнительные обоймы тоже.

– Как его убили?

Кребен вопросительно взглянул на одного из криминалистов, тот в знак согласия кивнул. Присев перед трупом, аджюдан вынул из кармана шариковую ручку и указал ею на коричневое пятно на спине светло-серого свитера Барреры. Затем слегка приподнял кожаное пальто и закинул его полы на плечи испанца. Их взорам предстал горизонтальный разрез шириной четыре сантиметра.

Массе дю Рео прикинул: рана должна располагаться точно на линии лопаток, чуть слева.

– Одним ударом?

– Да.

– Работа профи.

– Как в Ла-Мулине.

– Профессионал ножа.

– Парень с видео?

– И со стройки. Там их вроде было двое?

– Да.

– А здесь?

– Невозможно определить. Слишком много следов. В Ла-Мулине тоже они?

– Ничего об этом не знаю.

– Кто эти люди, подполковник?

Массе дю Рео пожал плечами.

– Я хочу сказать, то, что они творят, – это… Кончится это когда-нибудь? Как их остановить?

– Как обычно: их надо найти и посадить.

– Думаете, они позволят себя взять?

– Надо постараться. – Массе дю Рео помолчал. – Скажите, Кребен, вам не кажется, что события в Тулузе, здесь и на стройке между Кагором и замком Меркюэс крутятся вокруг первого эпизода убийства в Ла-Мулине?

– Так точно, подполковник. И возможно, это еще не конец.

Массе дю Рео нахмурился.

– Не хотелось бы слишком забегать вперед, но… – Кребен умолк.

– И что же?

– Зона отдыха, – аджюдан большим пальцем ткнул себе за спину, – расположена на той стороне трассы № 113, которая идет из Тулузы в Кастельсарразен. Баррера пропал в Тулузе.

– Да.

– По моему мнению, подозреваемые выбросили его здесь, когда двигались к северу, в ночь с пятницы на субботу.

– Вы проверили, сообщали ли местные бригады о каких-нибудь происшествиях вчера или сегодня?

– Нет еще, подполковник.

– Сделайте это, пожалуйста.

Кребен поднялся и направился к автомобилям.

Валери Массе дю Рео попросил дознавателей на пять минут оставить его одного. Провожая их взглядом, пока они не присоединились к другим жандармам, он заметил серую машину, съезжающую с трассы, чтобы припарковаться. Оттуда появился прокурор собственной персоной. Подполковник ни секунды не сомневался ни относительно того, какое замечание он услышит, как только встретится с высоким чином, ни относительно выводов, которые очень кстати можно сделать из этого печального инцидента, в результате которого погиб иностранный офицер, находящийся в распоряжении частей быстрого реагирования. Массе дю Рео даст ему это сказать, он осознает свою ответственность. И испытывает печаль. Мало у них с Баррерой оказалось времени.

Адриан Виги вернулся в Муассак не в себе. В состоянии полузабытья, ничего не чувствуя, не помня, как добрался домой, не зайдя в бар. Только раз он отдал себе в этом отчет, когда парковался возле дома на своем привычном месте. Заглушив двигатель, он несколько секунд, а может, минут пятнадцать или дольше просидел в машине, считая капли дождя, стекавшие по ветровому стеклу.

Спустя какое-то время он нагнулся вперед, протер запотевшее стекло и поднял голову, чтобы посмотреть в окна своей квартиры на третьем этаже. Балкон в гостиной был освещен.

Назад к карточке книги "Смерть от тысячи ран"