Текст книги "Молодая Ольга (СИ)"

Автор книги: christmas_child

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Верю, Олюшка, – мать погладила волосы дочери, и поцеловала ту в подставленную щеку. Затем царица обернулась к сопровождавшим их боярыням и их дочерям. – Чудный сегодня день, Матрёна!

– Воистину, государыня-матушка, – Матрёна Скуратова слегка поклонилась царице, подозвав к себе дочерей – Анну, Марью и Екатерину. Шедшая рядом Феодосия Вяземская переглянулась с дочерью Настасьей, и подошла ближе к царице.

– Жаль только, что Евдокия Александровна с нами не поехала.

Мария Темрюковна только коротко кивнула и поджала губы, наблюдая за приближающимся к ней Ульяной Романовой, Евдокией Сабуровой и Марфой Собакиной. Вместе с ними шла неловко улыбающаяся Ирина Годунова, которая, видимо, не совсем понимала, что делает в обществе царицы, боярских жён и дочерей. Завидев Годунову, царица легко улыбнулась и подозвала девочку к себе. Ирина низко поклонилась Марии, быстро глянув на Ольгу.

– Оля, присмотри за своей маленькой подружкой, – кивнула дочери царица, а затем направилась к разбитым у реки шатрам. Остальные двинулись за Марией.

Ольга любила те редкие погожие дни, когда батюшка, находясь в добром расположении духа, отпускал жену и дочь из слободы, дабы те развеялись. Это могли быть и конные прогулки, и посиделки в рощах или на берегу реки. И тогда Ольге разрешалось делать то, что батюшка не позволил бы: например, мать разрешала купаться в реке ещё весной и после Ильиного дня, когда простой люд остерегался купаний. Мария Темрюковна же была другого мнения на этот счёт. “Истина в вине, здоровье – в воде”, – часто повторяла латинскую пословицу царица.

Пока царица с Матрёной и Феодосией устраивались в креслах, все девушки, недолго думая, выскочили из сарафанов и, поймав короткий одобрительный кивок государыни, спустились к воде в одних только сорочках. Первой в воде оказались Ольга и Марья.

– Ха-ха! – Марья опустилась в воду по шею. – Славно-то как!

– Девчата, заходите! – позвала остальных царевна, смеясь и кружась на месте. – Не вода – молоко!

Несколько мгновений спустя пляж у речной заводи наполнился громким девичьим смехом, брызгами воды и весёлым визжанием. Чего только девушки не делали! И в салки играли в воде и на песке, и песни пели. Это было самое настоящее счастье, которое Ольга приобретала только вдали от постоянного надзора и приказов. Это было то, что она любила больше всего на белом свете.

Когда девушки уже вдоволь накупались, а их рубашки высохли, они вернулись шатрам. Царица с Матрёной и Феодосией всё так же была там, лениво разговаривая с боярынями о чём-то своём. Завидев идущих от речки девушек, царица слегка махнула рукой в сторону луга и рощи, мол, идите. Расценив это как знак, что пора начинать заниматься венками, девушки спокойно разбрелись по округе – не слишком далеко, но и так, чтобы их не слышали. Все разбились на небольшие группки: Екатерина и Анна ушли вдвоём, Ирина пошла с Марфой, а Евдокия – с Ульяной. Ольга же последовала к лесной опушке вместе с Марьей и Настасьей.

Первое время шли молча, разморенные на солнце, и собирали цветы для венков. Вскоре их букеты наполнились барвинками, листьями папоротников, колосьями, ромашками и душистыми травами, росшими на опушке. Когда дело дошло до небольшого открытия – ежевики, – Настасья не выдержала.

– Нам не следовало звать гадалку вчера, – фыркнула она, со злостью оторвав веточку от куста. Тот сильно дёрнулся, и на землю посыпались первые поспевшие ягодки. Ольга пожала плечами.

– Это вы её привели, – возразила царевна, хмурясь. – А напугала она всех.

– Давайте просто об этом забудем, – предложила Марья, на что Вяземская только возмущённо всплеснула руками.

– Забыть? Как я могу забыть, что она мне смерть посулила?

– Довольно, – повысила голос Ольга. Вяземская и Скуратова глянули на неё. – Поговорим об ином. Хватит с нас всяких гадалок… – царевна вздохнула и, качнув головой, слегка улыбнулась. – Лучше скажите, кто может венок ваш поймать?

– Васька Шуйский, – с готовностью ответила Марья, непривычно застенчиво улыбаясь. – Батюшка говорит, что скоро меня за него просватает.

– Смотри, чтобы царь твоих сватов не вернул по домам, – натянуто усмехнулась Настасья. Собрав ежевичных веточек, девушки направились обратно к шатрам. – То ли дело – Фёдор… вот он уж точно отправит сватов.

Ольга, шедшая спереди, только спокойно улыбалась. Почему-то она была уверена, что брак с Басмановым – лишь Настасьины мечты, и не более. Ведь по какой-то доселе неизвестной, но видимой причине, Ольга знала, что Басманову жена сейчас не нужна. Нет, сейчас он – государев воин, опричник, кравчий. Он служит царю, и не до девушек ему сейчас. А если и не так это, зачем ему Настасья? Симпатичная, но не самая умная – он таких не любит.

И тут же царевне стало неприятно от самой себя. Ну разве может она так думать о своей подруге? Это было нечестно. Хотя доля правды и была. С другой стороны – как Ольга могла знать, кто Фёдору нравится, а кто нет? Это было слишком личное и субъективное, чтобы она могла так быстро делать выводы. Тем более, о вкусах не спорят, раз уж на то пошло.

Но была и третья сторона. А не могла ли Ольга думать так ещё и потому, что слышала, что старуха вчера Вяземской нагадала? Что смерть Настасье прочила? И царевну снова обуял навязчивый страх, и холод сковал конечности, хотя солнце ощутимо припекало. А перед глазами снова стояла она, скалящая свои гнилые зубы и чьи блестящие очи смотрят прямо в душу, пока худые пальцы сжимают челюсть.

Ольга тряхнула головой, прогоняя злые мысли. Мягко улыбнувшись спутницам, царевна кивнула на остальных гуляющих по лугу девушек.

– Оль, ты с Катькой и Аней поаккуратнее, – предупредила царевну Марья. Скуратова кивнула на сестёр неподалёку. – Видишь? Волком смотрят.

– Отчего же? – нахмурилась Ольга.

– От того, что ты их вчера не пригласила, – пожала плечами Марья, а Настасья фыркнула.

– И хорошо, что не сделала этого, – произнесла Вяземская. – Часто их ловят на злословии.

– Они просто глупые. Покудахкать любят, косточки всем перемыть… но на этом всё, – развела руками Скуратова. – И не более.

– Кабы это их “не более” батюшка не заметил, – нахмурилась Ольга, и тут же отрицательно покачала головой. – А впрочем, забудьте. Что же это я… глупости всякие говорю…

Но её все же не отпускало это странное чувство, от которого не спрятаться. Ольге казалось, что за каждым её шагом следят, а на затылке чувствовался чей-то пристальный взгляд. Девушка тяжело вздохнула.

Вдруг в лесу что-то оглушительно вскрикнуло, и Ольга молниеносно обернулась. Стайка птиц взлетела в небо из леса, и солнце вдруг скрылось за большой тучей – тень накрыла летний луг. Царевна настороженно смотрела в сторону леса. Что-то было не так, подсказывало сердце.

Вдруг на опушке, среди кустов той самой ежевики, промелькнуло нечто маленькое, чёрное. Нечто остановилось, и Ольга почувствовала, что взгляд этого существа сконцентрировался на ней. Девушка неотрывно смотрела туда, но миг – и нечто исчезло! Испарилось, словно его и не было. И внезапно солнце вышло из-за тучки, озарив землю. Цвета снова стали яркими, лучи – тёплыми, а смех и птичьи трели вдалеке – громкими.

Марья положила руку на плечо царевны, и та вздрогнула от неожиданности.

– Вы тоже это видели? – глянув поочерёдно на подруг, Ольга указала пальцем на лесную опушку. – Там… там кто-то кричал. И я что-то видела…

– Никто не кричал, Оля, – со смесью недоумения и обеспокоенности произнесла Скуратова. Царевна тяжело и прерывисто вздохнула, и чуть погодя опустила руку. Девушка провела свободной рукой по лицу, и снова покачала головой.

– Идёмте уже…

Так, втроём они продолжили свой путь обратно. А Ольга оборачивалась снова и снова.

Но больше никого на лесной опушке не было.

***

Летний вечер понемногу опускался на округу. Солнце уже клонилось к закату, алым заревом окрасив небеса и речные воды. Дневные птицы начинали умолкать, уступая место соловьям и другим вечерним пташкам. Хорошим был тот вечер в окрестностях Александровской слободы, думала Ольга, наблюдая за тем, как слуги начинают костёр купальский готовить. Девушка спокойно улыбалась, вплетая в венок найденные недавно васильки.

С приближением заката, когда все венки были сплетены, а барышни снова одеты в сарафаны, из слободы прискакали парни со слугами, что везли дрова и сено для костра. К тому времени царица с Матрёной и Феодосией уехала обратно на слободу, предоставив девушек самим себе. Это и нужно было молодёжи – ведь какова же забава под надзором матерей?

К купальскому костру съехалась почти вся слободская молодёжь. Были здесь братья Ольги, царевичи Иван и Фёдор. Прибыли они в окружении молодых опричников, весёлых и предвкушающих веселье: Дмитрий и Василий Шуйские, старающиеся обогнать Бориску Годунова; Богдан Бельский, двоюродный брат Марьи, ехал чуть позади вместе с Максимом Скуратовым и Сицкими, Василием и Фёдором. Колонну добрых молодцев замыкали шестеро сыновей Никиты Романовича Захарьина-Юрьева: Фёдор, Лев, Михаил, Александр, Никифор да Иван, все голубоглазые и статные, как на подбор.

И конечно же, рядом с царевичами и окружающими их юношами, ехал Фёдор Басманов. Он, со своей копной угольно-чёрных кудрей и васильковыми глазами, выделялся из всех парней. Да что там говорить – все они, даже Ольгины братья, меркли на фоне Басманова, словно бледные его тени. А он сам… от одного только взгляда на него сердце царевны отчего-то начинало биться медленнее. Хотя руки и брала мелкая дрожь, хотя коленки дёргались в неясной немощи, сердце её оставалось спокойным.

Ольга не понимала, с чего же она так реагирует на Басманова – бурно и размеренно в одно и то же время. Вот, кажется, один его взгляд – и судорога схватит пальчики. Но стоило ей присмотреться – и тут же усмирялось тело её, и покой обволакивал девичье сердце. Странно это было, думалось царевне. А не влюбилась ли она? Наверное, нет. Ведь часто ей говорили, что любовь – то страсть сердечная, и переживания, и слёзы… Говорили ей, что любовь – то буря, огонь, сжигающий всё на своём пути.

Но Ольга-то знала, что по-другому её сердце лежит к Фёдору, к его васильковым глазам и бархатному голосу. Не могла она забыть вчерашнюю охоту – ох, как же сильно ей тогда Басманов в душу запал! Казалось, тонет она в глазах его.

Девушка фыркнула, сморщив носик. Ох, ну же ей делать с этой двоякостью суждений!

Царевна снова перевела взгляд на молодёжь, что веселилась неподалёку. Играли в горелки, бегая по берегу реки, резвясь и визжа от забавы. Парни то и дело залихватски посвистывали, едва им удавалось поймать какую барышню. Лишь только двое не играло – то был царевич Иван, неспешно приближавшийся к младшей сестре; и Басманов, что просто наблюдал со стороны, пока на его устах играла мирная улыбка.

Ольга задержала взгляд на Фёдоре, а тот, словно бы почувствовал, перевёл глаза на царевну. Опричник широко улыбнулся, таки источая веселье одной только задорной усмешкой. Сердце царевны пропустило удар, и Ольга почувствовала, как краснеют щёки. К счастью, Басманов этого не заметил, так как царевич Иван быстро закрыл сестру за собой, приблизившись к ней.

– Сестрица, – Ольга мигом вскочила навстречу Ивану, который мягко поцеловал её в лоб, а затем кивнул на незаконченный венок. – Ты, что же, в копуши заделалась?

– Да бог с тобой! – рассмеялась царевна, и кивнула на свой первый венок. – Это я так… просто плету. На память.

– Ну-ну… – лукаво усмехнулся царевич. – А с чего не играешь? Глянь, резво как.

– Я на позже силы берегу, – покачала головой царевна. Вплетя последний василёк во второй венок, девушка приподняла его и покрутила перед братом. – Ну как? Красивый?

– В жизни лучше не видел, – издал смешок Иван, и сузил глаза. – Может, подаришь его кому? В знак дружбы, – и брат тут же кивнул на парней. – Глянь, как Васька Шуйский на тебя поглядывает.

– А, пусть, – отмахнулась Ольга. – С Марьей он помолвлен. Нече ему на чужих девок заглядываться. А на меня – и подавно! – царевна вздохнула. – Да и… я тоже несвободна.

– Ты насчёт Генри Грея не печалься, – успокаивающе погладил сестринское плечо Иван. – Отца заверили, что хороший он. Православную веру ради тебя обещал принять, да в Москве остаться жить. А ещё… – царевич наклонился к уху Ольги, заговорщицки улыбаясь, – слышал я, что он смертной любовью к тебе воспылал, как портрет твой увидел, – Ольга недоверчиво посмотрела на брата, и покачала головой.

– А я слыхала, будто у него в земле аглицкой ребёнок остался. Внебрачный! – воскликнула царевна, хмурясь пуще прежнего. Иван же смотрел на сестру со снисхождением.

– Полно тебе, – отмахнулся царевич. – Я уверен, он будет любить тебя всем сердцем. А то что было, то было…

– С чего же ты знаешь? Он ведь муж аглицкий, а они все – повесы да бабники… – горько прошептала царевна, наблюдая за тем, как громко смеющуюся Ирину Годунову кружит над травой царевич Фёдор. – Вряд ли этот Генри Грей ограничится моей постелью.

– Не будет того, Оль, – снова заверил её Иван. – Сказал же я: люба ты ему до немоготы.

– Любовь – милая штука, драгоценный мой Ваня… – произнесла Ольга, прижав к груди венок. – Но она не в силах изменить природу мужчины.

Царевич только сокрущённо покачал головой, мол, напрасно ты так говоришь. Но поделать с собой Ольга ничего не могла: слишком известна ей была распутная отцовская жизнь, и о любовницах государственных мужей слышала. Да тот же Генри Грей, и родня его – слышала, что его дед, царь Генрих, любовниц имел множество, и одну из них своей царицей сделал. Правда, казнил он её вскоре без сожалений.

– Пойду-ка и я поплясать, – ухмыльнулся Иван и погладил сестру по плечу. – И ты иди, не стой осторонь.

– Я подойду скоро, – пообещала брату царевна, и тот отправился к остальным ребятам.

Некоторое время девушка так и стояла, погружённая в свои мысли. Глаза были устремлены на дружескую компанию и огонь костра, который уже начинал разгораться. Вот только Ольга их не видела – её невидящий взор был устремлён куда-то далеко, за горизонт…

Вдруг царевна услышала подозрительный шорох, что слышался из зарослей в десяти аршинах от неё. Ольга обернулась: сквозь звуки веселья она слышала какую-то возню в кустах. Что-то тихо стонало, словно бы молило о помощи. Царевне казалось, что это было нечто маленькое, и она сделала шаг к кустам. Ей казалось, что оттуда за ней что-то снова наблюдает…

Внезапно в кустарнике что-то сверкнуло жёлтым светом, а затем пропало. Стоны стихли, и только громкий всплеск нарушил наступившую тишину на фоне песнопения.

И тут кто-то коснулся плеча Ольга. Подпрыгнув от неожиданности, царевна чуть не выронила венок: за её спиной стоял Фёдор Басманов, лукаво улыбающийся. Девушка вздохнула, и перевела дух.

– А, это ты, Фёдор Алексеевич…

– Как видишь, царевна, – Басманов слегка поклонился и, выпрямившись, кивнул на венок. – Чудный венок у тебя вышел, Ольга Ивановна. Неужто на воду такую красоту пустишь?

– Нет. Я его себе оставлю, – усмехнулась царевна, и быстро глянула на танцующих. – Чего не веселишься с остальными? Я думала, ты любитель поплясать, – Фёдор удивлённо приподнял брови. Царевна повела плечом. – Так значит, правда, что про тебя говорят?

– А что же говорят? – усмехнулся в ответ Басманов, вернув себе прежнее самообладание. Ольга качнула головой.

– Что ты перед батюшкой моим в бабьем летнике пляшешь, – Фёдор громко фыркнул, приподняв уголок рта. – Правда, выходит?

– Коли так интересно, и перед тобой спляшу. Хотя… – протянул Басманов, окинул лукавым взглядом ребят у костра. Те, разбившись по парам, кружились вокруг огня в быстром танце, смеясь и напевая песни. Ольга рвано вздохнула, когда Фёдор легонько коснулся её руки своими тёплыми пальцами. – Не откажешь в танке, Ольга Ивановна?

Царевна перевела взгляд на лицо Басманова. И снова врезалась в его синие глаза, казавшиеся чёрными в сумерках. В них отражался огонь, и бесики скакали в них… но ещё Ольга разглядела и кое-что ещё. Это была надежда, которую он старался скрыть. И пусть дышал он ровно, и лихо улыбался – оно не меняло этих глаз, что замерли в ожидании её ответа.

Мягко улыбнувшись, царевна кивнула и надела венок на голову. Басманов улыбнулся шире и протянул ей руку, которую Ольга без промедлений сжала. И он повёл её к остальной молодёжи, в гущу быстрой пляски, мельтешащих одежд, звонкого девичьего смеха и задорного свиста парубков. Фёдор повёл её быстро-быстро, в такт остальным танцующим. И Ольга разрешила себе быть ведомой, так же быстро перебирая ногами.

Пальцы Басманова сжимали её талию, и царевне казалось, что их жар сейчас прожжёт ей сарафан – такой горячей казалась ей его кожа. Да и у самой щёки пылали – от близости то ли к огню, то ли к Фёдору. Ольге казалось, что её лихорадит, так жарко было и так сильно билось сердце, словно бы дикий зверь в клетке. И казалось, словно ничего больше она уже не видит и не слышит – только лицо Басманова, счастливое и улыбающееся, стояло перед глазами, а в ушах эхом отдавалось только дыхание Фёдора, и биение собственного сердца.

Чудилось, что эта пляска бесконечна. Ну и пусть! Она ничуточки не устала, хотя совершенно потеряла счёт времени. Уже и не думала она совершенно ни о чём, просто танцуя и улыбаясь Фёдору. А он улыбался ей. И снова стало спокойно. Забылось всё – гадалка, предыдущий день, и Генри Грей, будь он неладен… Была она и Фёдор был, и больше ничего не надо.

В один момент всё оборвалось финальным ударом барабанов. Музыка стихла, и все танцующие парочки тут же распались, громко смеясь и хлопая самим себе. Фёдор и Ольга тут же остановились, тяжело дыша и неотрывно глядя друг на друга.

И тут Басманов слегка прищурился и, мягко улыбнувшись, поднёс руку к щеке царевны. Девушка вздрогнула, когда пальцы Фёдора, слегка полоснув своими подушечками девичью кожу, завели выбившуюся прядку за ухо. Весело хмыкнув, Ольга тряхнула головой, и коса, до сего момента державшаяся на честном слове, вовсе распалась. Басманов наклонил голову набок, продолжая улыбаться.

– Такую красоту испортила… – протянул он, хотя тон и глаза говорили об обратном. Царевна ехидно качнула головой, и быстро поправила венок. И тут её осенило.

Ольга, недолго думая, сняла венок с головы. Удивительно, но с ним всё было в порядке, и даже васильки на месте были. Улыбнувшись, царевна увенчала тёмные кудри Фёдора венком.

– Ну как, Фёдор Алексеевич?

– Вот тебе и на… видать, теперь будешь меня цветком царским величать, Ольга Ивановна? – еле сдерживая смех, спросил Басманов. Царевна рассмеялась.

– Да за глаза это твои, Фёдор Алексеевич. За глаза… – сказала она. Затем взглянула на девушек – те понемногу успокаивались и подходить к реке. Ольга снова глянула на Басманова и слегка похлопала его по тыльной стороне ладони. – И за танок спасибо.

Кивнув опричнику напоследок, Ольга вернулась к навесу, под которым оставила свой первый венок. Быстро захватив его, царевна присоединилась к остальным девушкам. Парубки тем временем отошли выше по течению – ловить венки девчачьи. Мягко улыбаясь, Ольга присоединилась к Марье. Лицо Скуратовой отображало всю радость мира, и девушка мечтательно глядела вперёд.

– Представляешь, Оль, что Васька мне сказал? Сватов пришлёт на следующей семидице!

– Ох, Марьюшка! – Ольга на ходу обняла плачущую от счастья подругу. – Это же чудесно! Насть, ты слышала… – хотела окликнуть вторую подругу царевна, но вдруг обнаружила, что той не было среди девиц. Ольга нахмурилась. – Маш, ты Настю не видела?

– Нет, – пожала плечами не замечающая ничего от счастья Скуратова. – Она перед последней пляской отошла. Сказала, плохо ей стало, – Марья пожала плечами. – Кажись, вина перепила.

Ольга пожала плечами. Снова повеяло холодом. И царевна тут же тряхнула головой. Да нет, хорошо всё с Настасьей. Что же она себя накручивает зря…

Вздыхая, царевна присела на колени у самой кромки воды. Пляж, на который они спустились, был достаточно широким, однако девушки, желая как можно скорее узнать свою судьбу, сбросили черевички и, пойдя в воду по щиколотки, пустили венки на воду. Хмыкнув, Ольга и сама сняла венок с головы и опустила на поверхность воды. Венок немного поколыхался около берега, а затем… оттолкнулся и поплыл! Царевна прижала пальцы к губам, когда её веночек заскользил дальше по вечерней реке.

– Ох, удача! У всех плывут! – воскликнула Ирина, радостно захлопав в ладоши.

– Не у всех, – фыркнула Марфа, а Ульяна сочувственно похлопала её по плечу. Венок Марфы, отплыв несколько аршинов от берега, медленно тонул.

– Не в этом, так в следующем году поплывёт, – успокоила Собакину царевна. Понаблюдав ещё немного за венками, девушки отправились обратно к костру. По пути обратно Ольга ещё раз огляделась: может, где Настасью увидит?

Вскоре к костру подоспели и парни. В руках у нескольких из них были пойманные венки, которыми победно потрясали над головами. Первым, разумеется, бежал Бориска Годунов. И первой из девушек, кто сразу всё понял, была Марья.

– Ах, ты! Охальник окаянный! – воскликнула Скуратова, заметив свой венок на в руках Годунова. – Отдай, проклятый!

– А, не отдам! – расхохотался Бориска, потрясая Марьиным веночком.

– Вот тебе и погуляли… – фыркнул Вася Шуйский. Вид у него был явно расстроенный.

Ольга пожала плечами и оглянулась. Да, почти все венки парни изловили, и уже своих суженых нашли. Например, царевич Иван гордо примерял венок зардевшейся Евдокии, а царевич Фёдор застенчиво протягивал Ирине её творение. Дмитрий Шуйский, увенчанный венком Екатерины, крутился вокруг восторженной Скуратовой, а Ульяна, краснея, признала на макушке Максима Скуратова свой венок.

– А мне вообще дела до сего нету, – деловито сообщил Богдан своей кузине Анне, которая плакала оттого, что унесло её венок по течению. – И вообще, с чего рыдать? Счастлива будешь, раз далеко уплыл!

Царевна улыбнулась и вздохнула. Интересно, а где же её венок?

– Держу пари, я знаю хозяйку сего чуда, – неожиданно прозвучал голос Басманова около уха Ольги. Девушка подскочила и схватилась за сердце.

– Скажи, вечно пугать меня будешь? – нахмурилась она, пока Фёдор тихо посмеивался с неё. Тот качнул головой, и показал Ольге венок. Её первый венок.

– Вот гадаю, что за краса обронила его в воду? – продолжал лукавить Басманов, а царевна покачала головой. Губы сами по себе растянулись в улыбку.

– Краса говорит, чтобы себе его оставил, – покачала головой Ольга. Фёдор, приложив руку к сердцу, поклонился царевне. А выпрямившись, покрутил венок в руках.

– Да… как второй-то надеть? – ухмыльнулся опричник.

– А ты к седлу привяжи, – сузила глаза Ольга. – Чтобы обо мне напоминал.

– Как скажешь, Ольга Ивановна, – подмигнул ей Басманов.

Их глаза по обыкновению встретились. Казалось, они постоянно смотрят друг другу в глаза. Что тут такого? Но Ольга отчего-то находила всё новые чувства, мотивы и выражения в очах Фёдора. Всякий раз, как посмотрит, увидит нечто новое, то, что в душу западёт вместе с его чудесными глазами. Они были словно васильки в её венке – дикие, вольные и… добрые. По крайней мере, для неё.

Ольга мягко улыбнулась Фёдору, заведя волосы за ухо. А он, улыбнувшись ей, мягко накрыл её ладонь своей.

И вдруг они услышали крик.

========== Глава вторая. Избушка на курьих ножках ==========

Александровская слобода, июль 1570 года

Ольга согнулась в очередном приступе тошноты. Тихо всхлипнув, царевна перевернулась с живота на правый бок, и тут же сощурилась, едва в глаза ударил солнечный луч, что еле-еле пробился сквозь закрытые ставни. Окна были тщательно закрыты, и только изредка, на рассвете, солнце ненадолго проникало внутрь светлицы Ольги. Ни одна служанка не осмеливалась входить сюда – царевна с криками гнала всех прочь, как только к ней приходили с едой или чем-то ещё. А если заходили отец, или матушка, или Ваня, она просто залезала на кровать, и молча лила слёзы, пока они снова не оставляли её одну-одинёшеньку, в темноте.

Она не ела, не пила и не спала уже долго – Ольга не знала, сколько времени прошло. Неделя, месяц? Всё, что она знала, видела и слышала – это темноту своей светлицы, свои рыдания и боль, что поселилась в юном сердце. И холод, что из ниоткуда шёл.

Здесь было темно ещё с того самого злополучного дня. Со дня смерти Настасьи.

Ольга помнила этот вечер слишком хорошо. Порой ей казалось, что он будет преследовать её всю оставшуюся жизнь. Ведь стоило ей закрыть глаза, страшные картины снова представали перед глазами, словно наяву.

Первыми Настасью заметили Максим и Ульяна – это она закричала, завидев колыхающееся на речных волнах тело Вяземской. А пока юноши что-то пытались предпринять, а девушки – рыдали от бессилия и ужаса, течение подхватило тело и уносило всё дальше и дальше. Выловили его только на следующее утро – Малюта Скуратов вместе с тремя опричниками привёз труп Настасьи прямо во двор перед царским теремом. Ольге ещё долгое время будет являться во снах Афанасий Иванович и его жена, безутешно рыдающие над телом единственной дочери. Царевна не могла забыть, как Феодосия Степановна кричала, склонившись над побледневшим лицом Настасьи. Перед глазами всё стоял Вяземский, которого от тела дочери еле оттащили Алексей Басманов, Михаил Темрюкович и Малюта.

Ольга снова скрючилась, застонав в подушку. Боль была слишком навязчивой – что телесная, что душевная… Почему же Настасья, её подружка, так умерла? Так быстро, так странно и неожиданно? За что господь отвёл ей так мало времени на белом свете? Она ведь так хотела быть счастливой – выйти замуж, родить детей и жить долгую, хорошую жизнь. В чём же была Настина вина? Почему воды речные забрали именно её по такому несчастному, даже глупому случаю?

Царевна вжалась лицом в пропитанную солёными слезами перину. Вспомнила, как о Басманове грёзила Вяземская, как его имя каждый раз загадывала, как на суженого они вечерами гадали. И с какой нежностью смотрела на сего опричника, молодого и удалого, все эти дни. Любила она ведь Фёдора, до немоготы любила.

И тут Ольга резко перевернулась на спину. Дышалось тяжело, промелькнуло в голове у царевны. Словно бы камень, или зверь огромный на груди сидел, сердце вниз тянул… А может, вовсе и не случай это? Может, это по Ольгиной вине Настасья…

О нет, о нет! Проклятье ей за это! Проклятие этому её эго, и её глупой зацикленности на Фёдоре в тот вечер. Закрыв лицо руками, царевна зарыдала в голос, пуще прежнего. Неужто из-за их с танца с Басмановым Настасья руки на себя наложила? Ведь видно было, как держал он царевну, как глядел на неё… О боже, это её вина! В том, что не поддержала, высмеивала – хоть даже про себя, – и в том, что бросилась в объятия Басманова, зная чувства Вяземской к нему! Проклятье ей самой!

– Настенька… – прошептала Ольга, свернувшись калачиком и глотая слёзы. – Прости меня, Настенька…

Царевна раскрыла глаза, и посмотрела в угол, на образки. Там, под домоткаными полотнами, стояли иконы святых покровителей – Богородицы, Иоанна Предтечи и равноапостольной княгини Ольги. И в то же время они глядели на неё, безмолвные в своём бесконечном осуждении с высоты святости. Иконы молчали, и оттого Ольге становилось ещё хуже. Молиться она не хотела – боялась, что имя господне осквернит своими устами, раз повинна в смерти напрасной.

И вдруг дверь, тихо скрипнув, открылась. Обессилевшая, царевна еле нашла силы повернуть лицо в сторону входа. И тут же сквозь пелену слёз завидела знакомые чёрные кудри, и чёрный кафтан, и васильковые глаза… Увидев Фёдора, Ольга зарыдала ещё сильнее. Она одновременно хотела его видеть, обнять… хотела, чтобы приласкал её опричник, как котёнка, брошенного на произвол судьбы. И в то же время прочь гнать желала, ведь он – напоминание её вины. И оттого ещё невыносимее.

Царевна перевернулась на правый бок, отвернувшись от Басманова. А тот лишь тяжело вздохнул – с сожалением и печалью. Постояв немного у кровати, Фёдор неловко присел на краешек прямо у ног Ольги – она почувствовала, как под ним немного прогнулось ложе. Тяжёлое дыхание Басманова перемешивалось с тихими всхлипами царевны.

И вдруг его пальцы легли на лодыжку девушки. Прикосновение Басманова жгло огнём – настолько было желанно оно. И это было хуже всего.

– Прочь!

Царевна отпрыгнула на другой край ложа, как ошпаренная. Фёдор тут же встал и сам, удивлённо и хмуро глядя на царевну.

– Что…?

– Не касайся меня! – Ольга ужаснулась тому, как хрипит и надрывается её голос. Горячие слёзы снова полились из глаз, заструились по мокрому лицу. – Я… это моя вина! Из-за меня… боже мой! Это всё я, я виновата!

Не справляясь с эмоциями, царевна снова зашлась в рыданиях, осев на колени у перины. Басманов тяжело вздохнул и, немного подождав, сжал дрожащее плечо Ольги. Девушка подняла голову – Фёдор смотрел на неё с сочувствием и нежностью. Но что радовало, так это отсутствие жалости в его глазах. Тихо всхлипнув, царевна положила свою ладонь поверх руки опричника. А он, уловив безмолвное разрешение, пересел ближе к ней, положив вторую ладонь на щеку девушки. Поднял лицо несчастной, и поглядел в душу, не в глаза.

– Твоей вины тут нет, – бархатистый голос действовал словно успокоительные травы. Ольга рвано вздохнула, и отрицательно покачала головой. – Нет, царев… Оля.

Девушка ошарашено взглянула на опричника. Тот, грустно улыбнувшись, погладил щеку царевны большим пальцем. А она, удобнее перехватив его ладонь, прижала к своему лицу. Боже, как же восхитительно и неправильно это было – касаться его, чувствовать тепло его близко к себе… и в то же время винить себя в порочном влечении к нему. И всё же, она жаждала этих прикосновений, и льнула к ладони Басманова, как зверёк.

Покачав головой, Фёдор потянул её на себя, и сжал в крепких объятиях. Ольга повиновалась ему, прижимаясь к груди опричника. Его пальцы, унизанные перстнями, огладили её макушку, и прошлись вниз, по длине волос. Девушка глубоко дышала, слушая биение сердца Басманова. Слушала и чувствовала, как обретает покой.

– Ты не виновата в этом, Оль, – прошептал Фёдор куда-то в её макушку. – Всё, что произошло с Настасьей – случайность…

– Не верю более я в случай, Федя… – шепнула Ольга, и подняла глаза на Басманова. – Неспроста это всё… – переведя глаза на иконы, царевна встала с кровати и принялась мерить шагами комнату, приложив пальцы к губам. – Она была права…

– Кто – она? – нахмурился Басманов. Царевна покачала головой, продолжая вспоминать ту ночь.

– Гадалка… – ответила она с ходу. Фёдор фыркнул, и царевна тут же остановилась. – Думаешь, я в бреду?

– Я знаю, – серьёзно сказал Басманов, поднявшись с кровати. Опричник приблизился к царевне и взял её за плечи. – Ты уже три дня не выходила, Оля. И не ела ничего, света белого не видишь…