Текст книги "Молодая Ольга (СИ)"

Автор книги: christmas_child

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Пролог. Детство Ольги ==========

Москва, 24 июля 1555 года

Одиннадцатое июля семь тысяч шестьдесят первого года ознаменовалось несколькими раздражающими вещами. Первой была невероятная для Москвы жара, из-за которой страдали абсолютно все – бояре, слуги и служанки, – все чувствовали ужасное неудобство от пекущего солнца. Это было странно – казалось бы, из года в год лето было жарким, и все давно привыкли… но любой мог поклясться, что такого пекла в столице сроду не видал. Пот лился с разморенных людей ведрами, и те даже не знали, как им избавиться от этого отвратительного липкого чувства.

Второе же, что в одно и то же время очень сильно раздражало, пугало и воодушевляло собравшихся в Кремле бояр, князей и прочих дворян, – это крики. Жутчайшие крики, доносившееся из женских покоев. Молодая царица, Мария Темрюковна, еще со вчерашнего вечера сотрясала крепость дичайшими криками и прокльонами, мучаясь в попытках разрешиться от бремени. Ведь, вечером отпраздновав годовщину своего замужества за московским царем Иваном, царица ощутила приход долгожданного чада и быстро была удалена к себе.

И вот, стояло утро, а Мария всё никак не родила. Молодой князь Юрий Пронский-Шемякин громко фыркнул, скрестив руки на груди.

– Орет-орет, да никак не родит.

– Терпение, – с толикой флегматичности ответил ему князь Александр Шуйский. Он пробыл в Кремле уже двое суток, и за проведённую здесь ночь перестал обращать внимание на душераздирающие крики. – Царица молода, ещё не рожала. Пусть орет.

– Чувствую, царевича сегодня покажут нам. А может, и будущего царя, – усмехнулся Василий Серебряный. Пронский-Шемякин покачал головой.

– Не думаю, – молодой мужчина повел плечом. – Кажись, дочка у царя будет.

– А я говорю – сын! Девок как рожают – так не орут, – фыркнул Василий. Шуйский же просто пожал плечами, завидев приближающуюся к ним троицу. То были Басмановы – отец и двое сыновей.

Князь Алексей Басманов был не самой приятной наружности. Скажем так – совершенно заурядный на лицо и статуру, бородатый и с кошлатыми тёмно-каштановыми бровями. То же касалось и его старшего сына, Петра – обычный мальчишка лет пятнадцати. Он был слегка симпатичнее родителя, но ничем особенным не отличался.

Другое дело самый младший – Федор. Четырёхлетний, а уже писаный красавец! Черноволос, голубоглаз, точно ангел, падший с небес, и высокий для своего возраста. А какой смышлёный да храбрый! Многие прочили ему славу воеводы и дамского угодника в равной степени, хотя Федор ещё был совсем дитя.

– Алексей Данилович, ну-ка скажи нам: кто родится у царя? – залихватски присвистнул Серебряный, едва сам заметил Басмановых. Алексей пожал плечами, приблизившись к троице.

– Кого Господь-бог пошлёт, тот и будет. Не мы решаем.

– Так-то и есть, – согласился Шуйский.

Князь прикрыл глаза. За прошедшую ночь он ужасно устал, пока бегал туда-сюда по Кремлю, которой и не думал засыпать. Так что Шуйскому было не особо интересно слушать этот глупый спор Юрия и Василия. Откровенно говоря, ему было всё равно, кто родится у царя – лишь бы настала тишина. Посему князь просто уставился куда-то вдаль, стараясь не вникать в разговоры остальных бояр, шум двора и крик роженицы. Но внезапно кое-что его таки осенило.

– Слышите? – севшим голосом произнес он. Остальные перевели взгляд на него. – Молчит.

И правда – криков Марии Темрюковны уже никто не слышал.

***

Мария тяжело дышала, слушая приближающиеся шаги, слышные сквозь разговоры и гвалт акушерок, повитух и служанок.

Пальцы непроизвольно сжались, и молодая женщина опустила взгляд на свёрток в её руках. Вернее, на свою дочь. Новорожденная девочка на руках черкешенки активно двигала руками и ногами, словно силясь вырваться из пеленок. Оттого она тихо хныкала, норовя в любую секунду разрыдаться. Но на самом деле, разрыдаться хотела её мать.

Мария была уверена, что родит мальчика. Она даже предложила имя – Василий, в честь отца мужа. И в церкви велела служанкам ставить свечки за царевича, которого она должна была родить, и боярам заявляла, что вот он – третий наследник царя! А вышло вот оно как – всего-лишь девочка. Мария прижала дочь к груди, и она открыла глаза удивительного, темно-синего цвета, такого цвета бывает море в полночь, и строго посмотрела на мать. Казалось, и она тоже удивлена суетой, творящейся вокруг.

Наконец, шаги стали звучать в полной степени отчетливо, и Мария поежилась, прижимая дочь ещё ближе к себе. В следующий миг дверь открылась, и в покои молодой царицы вошел её муж – московский царь Иван. И тут же остановился, взглянув на побледневшее лицо жены.

– Марья…

Царь Иван Васильевич был молод. Ему было двадцать пять лет, и с Марией они поженились только год назад. За год он, конечно же, не изменился: высокий и крепкий, с широкой спиной, голубоглазый и с орлиным носом. И он всё такой же проницательный, умный и внимательный к тем деталям, которые не каждый мог бы заметить. Казалось, что он видит сквозь кожу и плоть, видя чувства человека.

Вот и сейчас, Иван стоял в дверях, загораживая путь боярам и князьям, и пристально смотрел на жену. Сглотнув, Мария облизнула сухие губы. Девушка попыталась выдавить усмешку, но ничего не вышло.

– Государь… – произнесла царица так хрипло и так низко, что испугалась. Иван всё стоял ровно, не двигаясь. На лице московского правителя не дрогнул ни один мускул, и Мария, храбрясь, снова заговорила. – У тебя… у тебя родилась дочь…

Сказав это, черкешенка ещё раз тяжело вздохнула. В горле стоял ком. Мгновение спустя царь перевёл взгляд с жены на дочь на её руках, и девушка затаила дыхание – она не знала, что можно сейчас ожидать от мужа.

И вдруг Мария заметила, как смягчился взгляд Ивана, как приподнялись уголки его губ. Наконец, царь осторожно подошёл к ложу жены и протянул руки.

– Дай мне её, Марья.

Прерывисто дыша, Мария передала дочь на руки мужа. И когда ребёнок оказался на руках отца, тот наконец широко улыбнулся, склонившись над новорожденной девочкой. Мария устало, но счастливо улыбнулась – её сомнения и страхи были напрасными. А царь тем временем мягко поцеловал шевелящееся дитя в лоб, укачивая малютку.

– Ольгой отныне будешь. Царевна Ольга моя… – произнёс Иван, протяжно и с заботой глядя на дочь. Коротко взглянув на Марию, царь передал царевну ей. – Держи нашу девочку, Марья. А вы, слыхали? – бояре и князья за порогом тут же оживились, выпрямив спины. – Царевна родилась у нас! Царевна Ольга!

Родильные покои наполнились шумом и гамом радостной знати, и причитаниями повитух и служанок, но Мария смотрела только на свою дочь. Да, она точно любила свою дочь, свою хорошенькую, сладкую доченьку, свою крохотную Ольгу. Любила так, как никто не мог бы представить – даже Иван не был в силах понять, какова материнская любовь. И пусть именно дочь будет её, Марии, первенцем – у неё ещё будут мальчики. А пока она будет растить свою чудесную царевну, и радоваться ей.

Шум, хохот и возгласы вскоре удалились, а немного погодя ушли и служанки. Мария осталась одна, и всё никак не могла наглядеться на дочь. Она была совсем крошечной, как куколка, но казалось, что каждый её кусочек, каждый пальчик, каждый ноготок был сделан вручную, с бесконечной заботой и осторожностью. Её пухлые ручки были похожи на маленькие морские звезды, а крохотные ноготочки напоминали формой мелкие ракушки. Мария прижала дочь к груди.

И вдруг она поняла, что с того момента, как бояре и царь увидели её дочь, малышку не оставят в покое. О нет, они захотят сделать из неё свою пешку! Из Ольги они сделают разменную монету в своих интригах. Шуйские, Бельские – они и многие другие станут распоряжаться царевной как им вздумается. Захотят – замуж выдадут, а нет – в монастырь сошлют. Что угодно сделают, лишь бы разыграть самые удачные карты, лишь бы для себя выгоду извлечь.

Мария сглотнула и нахмурилась. Ну уж нет! Она ни в коем случае не позволит этому случиться. Не так её растили и не тому учили, дабы кому-то подчиняться, помимо мужа. И свою дочь она воспитает такой же. Пусть держится в седле, как мальчишка, пусть стреляет из лука и бьётся на мечах, как юный воин! Пусть будет дикой, пусть своенравной – молва о “дурном” характере всё равно пойдёт, как ни крути. Но если это жертва во благо Ольги, её свободы, выбора и счастья – что ж, невелика эта жертва!

Мария склонилась к личику дочери, шепча те слова, который предназначены только для неё.

– Для них ты будешь царевной. Пусть они думают, что смогут тобою помыкать, как помыкали твоим отцом, – Ольга открыла глаза и внимательно посмотрела на мать. – Но ты моя Ольга. Только моя. Ты будешь сама себе хозяйка.

Ольга тихо агукнула в ответ.

***

Москва, ноябрь 1561 года

Лютый осенний ветер бился в окна, шумя ставнями и норовя вырвать их из рам. Ольга сжалась от звука очередного порыва.

В этом году зима наступила рано, говорила мама. Да и сама царевна видела, что снег выпал рановато, а вьюги уж слишком участились в московских землях. Говорили, что это было плохо, ведь торговля не идёт, люди мерзнут и всё остальное, что было для народа плохо. Но Ольгу это, конечно же, мало заботило. Пока ей позволялось играть с Ваней и Федей в снегу и кататься на санках, чтобы потом побежать греться в терем, ей было хорошо.

Однако по ночам было страшно. По ночам Ольгу оставляли в покоях одну, пока сильная вьюга ревела за окном. Иногда он даже заглушал треск огня в очаге, или задувал свечи у кровати царевны. И поэтому Ольга плакала – от одиночества, и от того, что за ней может прийти бабай. Может, это была и неправда – но Ваня рассказывал про него с такой уверенностью, что Ольга каждый вечер дрожала от страха перед бабаем.

Но этим вечером ей было уже не так плохо. Наверное, из-за того, что сегодня мама взяла её к себе в покои. Для Ольги это было словно праздник. Ведь там, в покоях царицы Марии, всегда было тепло и светло – казалось, ветер дул не так сильно, свечи не дрожали, и огонь горел ясно, освещая всю светлицу.

– Посмотри, кого нашли, – прошептала царица, оборачиваясь к дочери и показывая что-то длинное. Глаза Ольги расширились – это же была настоящая змея!

– Это питон? Как в сказе про Александра? – тонким голоском спросила царевна. Мать села на кровать рядом с ней, поглаживая змею по квадратной морде. Царица утробно рассмеялась.

– Нет, – Мария приподняла змею к лицу. – Но и она по-своему прекрасна, – змея коснулась подбородка царицы. – Её кожа – вода… а конь – её язык. Она – твой друг, – мать поднесла животное к дочери. – Держи её.

Ольга кивнула и протянула руки. Мягко улыбаясь, царица передала животное девочке. Царевна слегка вздрогнула, когда змея быстро переползла на её плечи. И правда – кожа у змеи была почти как вода – холодная, но не мокрая. Движения змеи были плавными, и размеренными. Девочка вздрогнула, когда змея приподняла морду к её лицу.

– Не обижай её. И не сомневайся, иначе ужалит, – шепнула Мария, погладив холодное тело. Ольга боязко поднесла пальцы к тому же месту. – Запомни это – не сомневайся никогда.

Царевна пробежалась пальцами по змеином тельцу, и почувствовала, как уголки губ потянулись наверх. Царица усмехнулась, и сняла животное с шеи дочери. Змея обвилась вокруг руки Марии, и та, встав с ложа, подошла к очагу, на котором стояла большая вязаная корзина. Сняв с корзины крышку, царица остановилась, поглаживая змею.

– Они как люди, – пальцы Марии прошлись по голове животного. – Мы можем любить их, кормить… беречь их, – глаза матери и дочери встретились. – Но всё равно… они нас предают.

Вдруг послышался оглушительный грохот, и звуки пьяных голосов. Мария испуганно вздрогнула, а Ольга снова сжалась. Покачав головой, царица опустила змею в корзину, и коснулась пальцем её краешка. Из корзины вновь высунулась змеиная голова, но эта змейка была поменьше, чем предыдущая. Несколько секунд подождав, царица взяла змейку в руки, и та обвилась вокруг женского локтя. Затем Мария подошла к иконам, стоявшими в углу царской светлицы. Прямо под иконой Богоматери лежали пучки каких-то трав, неизвестных Ольге. Выбрав один из пучков, царица поднесла его к свече рядом – и краешек загорелся. Светлица тотчас наполнилась горьким ароматом горных трав.

– И он меня зовёт дикаркой… – фыркнула царица. – Лишь женщины способны познать всю радость в этой жизни. И не в вине она…

Оставив травы гореть на пепельнице, Мария потушила свечи, и весь оставшийся свет шёл из очага. Легко улыбаясь, женщина забралась на ложе, и прилегла рядом с дочерью. Ольга же забилась под материнский бок, нежась в кольце заботливых и тёплых рук.

– Моя красивая Ольга… – прошептала царица, поцеловав дочь в макушку.

Неожиданный грохот послышался вновь, но уже гораздо ближе. Тяжёлые мужские шаги приближались вместе с пьяными смешками. Мария выскочила из кровати, и обернулась к дочери.

– Не вставай, Ольга! – девочка тут же вняла велению матери, укрывшись одеялами с головой. Но когда дверь царской светлицы с грохотом отворилась, Ольга невольно выглянула из-за одеял.

На пороге стоял её отец, царь Иван, и вид у него был совсем непривычный. Рубашка его была расстёгнута, волосы всклокочены, а глаза словно бы горели адским огнём. Ольга испугалась одного только вида отца, и вжалась в кровать под собой.

– Что тебе нужно?

– Марья! Ждала меня? – крепко ухватив жену за кисть, произнёс царь хриплым, пьяным голосом, и крепко, грубо поцеловал жену. Царица дёрнула рукой, пятясь назад.

– Иван, уходи, прошу. Немощно мне сегодня… – побледнев, произнесла мать. Царь нахмурился, и оглушительно ударил кулаком по стене рядом. Мария вздрогнула.

– Опять врёшь! Всё от тебя враньё да грех! – рявкнул Иван.

– Так если грех, не приходил бы ты! – ответила царица. И в мгновение ока муж, ухватив Марию за локоть, потащил её к ложу. Споткнувшись, женщина упала навзничь прямо на кровать, а царь навалился не неё всем телом. Ольга почувствовала, как слёзы потекли по её щекам.

– Батюшка! Не надо!

Ольга вылезла из-под одеял и потрясла отца за плечо. Царь тут же протрезвел, ошарашенно глядя то на дочь, то на жену. Иван мигом попятился, тяжело дыша и глядя на Ольгу. Затем его взгляд зацепился за корзину у очага. Громко фыркнув, царь столкнул корзину на пол – и змеи поползли по полу и по углам. Иван снова приблизился к жене, ухватив её за горло.

– Будь проклята твоя колдовская душа! – проревел царь. – Держишь её здесь, как одну из своих змей! Я запретил!

И вдруг царица рассмеялась. Громко, прямо в лицо мужу, и смех этот напоминал лай злых собак. Лицо отца побагровело от ярости, и он снова бросил жену на ложе. Мария тут же перестала смеяться, глядя на царя горящими от гнева глазами, и поднялась на колени, опираясь о полог ложа.

– Это моё дитя, моя кровь! Держу там, где считаю нужным!

– Ах ты… Ведьма! Распутница! – царь и вовсе охрип от истерики. Глаза Ивана готовы были выкатиться из своих орбит. – Небось, и Вяземского где-то здесь прячешь, а? Черкесская колдунья!

– Вяземского прячет опричный терем! А на меня клевещут! – крикнула в ответ царица, и положила руку на живот. – Вот! Вот тут причина моей немоготы! – Иван застыл в поразившем его удивлении. – Ребёнок у меня будет…

– Он мой! Тебе он не принадлежит! – прохрипел царь, указав на дочь. – Ольга тоже…

– Только твоей она никогда не будет! – зашипела царица. Гневно покачав головой, царь развернулся к выходу, и Мария снова схватилась за живот. – В своей утробе я вырастила ту, которая отомстит за меня!

Иван ничего не сказал в ответ, и вышел из покоев, чуть ли не бежал от гнева; его одежды хлопали от скорости, когда он удалялся прочь. Ольга вылезла из кровати, и посмотрела отцу вслед. Слёзы всё ещё бежали по щекам, а ветер стучался в ставни с новой силой.

И, в конце-концов, светлицу прорезал оглушительный крик гнева царицы.

***

Александровская слобода, июль 1566 года

Фёдор немного прищурился и, высунув краешек языка, натянул тетиву. Выжал пару секунд, пока Алексей Данилович что-то говорил ему, закрыл один глаз. А затем Фёдор отпустил и выстрелил. Пролетев расстояние до мишени, стрела царевича попала куда-то рядом с краем, и осталась торчать из этого цветастого соломенного круга. А Ольга внимательно наблюдала за тренировкой брата из укромного местечка. Девочка смотрела, как он стоит, как держит спину и ноги. А как он сжал лук? И тетива? Правильно ли он стоит, чтобы выстрелить хорошо да в яблочко?

– Оленька? Ты чего здесь делаешь?

Царевна подпрыгнула от неожиданности, обнаружив за своей спиной Ивана, своего старшего брата. Девочка нахмурилась и тяжело вздохнула, пока её брат тихо посмеивался с неё, став рядом. Ольга покачала головой.

– Смотрю, – буркнула девочка. Царевич снова засмеялся, и царевна закатила глаза. – Ну что тебе нужно, Ваня?

– Просто интересно, – пожал плечами юноша, и слегка потрепал сестрёнку по макушке. – Да ладно тебе, не серчай. Батюшке ничего не скажу.

– И на том спасибо, – нахмурилась Ольга. Иван же глубоко вдохнул и, приобняв сестру за плечи, повёл прочь от Федора. Пройдясь немного дальше, брат и сестра остановились. Ольга запрокинула голову, дабы посмотреть на брата.

Царевич Иван Иванович был на четыре года старше своей сестры, был вдвое выше и лишь слегка умнее. На самом деле, он был отличным братом, потому что рассказывал Ольге всякие занятные истории, которые ему, в свою очередь, рассказывал монах-учитель. Ещё Ваня таскал сестре всякие умные книжки, которых не давал читать отец: например, про египетскую царицу Клеопатру, или про греческого царя Александра Македонского. Ольге такие книжки нравились гораздо больше тех, которые читали ей и боярским дочкам в светлице.

А ещё Ваня был очень красивым. Сейчас он заслонял собою солнце, и казалось, что лучи золотого светила были ему венцом. Голубые, цвета чистого летнего неба глаза царевича светились радостью и азартом, которые бывали там нечасто. Ольга прищурилась.

– Сегодня батюшке коней пригнать должны, – заговорщицким тоном произнёс Иван. – Всех с собой зовёт.

– Правда? – обрадовалась Ольга. – И меня?

– И тебя, дурочка, – рассмеялся царевич. – Поедешь со мной? Будешь на коне ехать, как Клеопатра.

– Хочу! Хочу! – засмеявшись, царевна бросилась обнимать брата. – Ох, Ваня! Какой же ты у меня хороший, Ваня!

– Полно тебе, Оленька, – подмигнул ей брат, и обернулся. – А вот и батюшка…

Царь Иван Васильевич приближался к сыну и дочери в сопровождении царевича Фёдора, Афанасия Ивановича, Михаила Темрюковича, Ивана Михайловича, Алексея Даниловича и его младшего сына, Фёдора. Завидев молодого Басманова, Ольга почувствовала, как краснеют уши. Девочка перевела взгляд на отца.

– Олька, чего это ты не с мамкой? – покачал головой царь.

– Я ей пообещал, что она с нами поедет, – ответил за сестру Иван. – Пусть Марья Темрюковна побудет с Анютой и Евдошей.

– С Анютой и Евдошей будут боярыни, – фыркнул отец. – Иди, Олька, к матери. А то кабы Ванька не упустил тебя на скаку.

Ольга уже хотела было отправится к женской карете, опустив нос, но вдруг вперёд вышел Фёдор Басманов. Поклонившись царю, юноша мельком глянул на царевну.

– Государь, пусть царевна с нами поедет. Не будет же она прятаться за полотнами всю жизнь, – царь приподнял брови. – А я царевну к себе возьму. Уж я-то её не упущу.

– Пусть едет, Иван Васильевич, – согласился Михаил, дядя Ольги. – Чаду не помешает под солнышком кататься.

– Ладно уж… – покачал головой царь, и поманил свиту за собой.

***

Спустя несколько десятков минут царская компания, наконец, приехала к месту назначения. Ольга с широко раскрытыми глазами рассматривала загон для смотра лошадей издалека, понемногу приближаясь к нему. Поле, в котором стал лагерь, было очень широким – от слободы до самого леса. Залитое солнечным светом, изумрудные травы колыхались на ветру, а разнообразные цветы разносили своё благоухание по всей округе. Было так красиво, что Ольга невольно затаила дыхание, ухватившись за седло. Басманов за её спиной ухмыльнулся, но царевна не обернулась, и гордо приподняла подбородок.

– С чего улыбаешься, Фёдор Алексеевич?

– С тебя, Ольга Ивановна, – Басманов издал смешок. Ольга фыркнула, на секунду обернувшись.

– Можешь звать меня панна Ольга, – девочка снова повернула лицо вперёд. – Ну так что во мне такого смешного?

– Будто бы полей никогда не видела, панна Ольга.

– Мало видела, – призналась девочка. – Батюшка редко с собой берёт на выезды.

– Худо, что редко берёт, – Ольга обернулась, дабы взглянуть на юношу. – Резвая ты, панна Ольга, – Басманов усмехнулся. – Видел тебя недавно. За братьями следишь, кажись.

– А может, и не слежу? – парировала царевна. Юноша на это лишь рассмеялся.

– Не лукавь, панна Ольга. Уж я-то знаю, кто по ночам лук да стрелы ворует, – Ольга обернулась, хмурясь и намереваясь испепелить Фёдора одним только взглядом. Басманов прищурился и усмехнулся, а затем покачал головой. – Да не скажу я никому. А если хочешь, и сам буду тебя учить.

– Хм… мне нужно подумать, – царевна снова задрала носик, но это не вызвало у Басманова ничего, кроме очередного смешка. – Не смейся, Фёдор Алексеевич!

– Прости, панна Ольга, – с трудом сдерживая смех, ответил юноша. Ольга хмыкнула.

– А если мой батюшка прознает?

– Не прознает, – подмигнул царевне Басманов. Пожав плечами, девочка снова повернулась лицом к дороге.

Вскоре компания достигла места смотра лошадей. Большой круглый участок, внутри которого бояре и царь будут объезжать коней, был обнесён невысоким деревянным забором. Рядом был расположен дубовый помост для царя и придворных, а неподалёку в загонах кони уже были готовы в смотру, роя землю копытами, и оглушительно ржали.

Подъехав поближе у помосту, колонна остановилась. Царь Иван спешился первым, и к нему сразу же подбежали распорядители смотра и хозяева табуна. Ольга наблюдала за отцом, пока Фёдор помогал ей спуститься с коня.

– Вижу, хороши у тебя кони, – услышала царевна, подойдя поближе к царю. – Хочу всех самых резвых да молодых видеть.

– Как скажешь, царь-батюшка, – поклонился распорядитель.

– Издалека вижу, какие красавцы, – откуда ни возьмись, появилась царица. Ольга вздрогнула от неожиданности, и мать положила руки ей на плечи. – Что такое, Ольга?

– Ничего, матушка, – пожала плечами девочка. Царь повёл плечом, и обернулся к подошедшим Ивану и Федору.

– Это потому что на коне ехала, – фыркнул Иван Васильевич. Он махнул рукой, и все последовали за ним к помосту. – Вот теперь и устала раньше времени.

– Не устала я, батюшка, – возразила Ольга. Царь покачал головой, но ничего не сказал.

Тем временем все приезжие расселились по креслам – в основном женщины, потому что мужчины, раздираемые азартом, спустились вниз, поближе к лошадям. Первыми в рядах были, конечно же, царь и дяди Ирины, Михаил Темрюкович и Иван Глинский. Царь в предвкушении потёр руки, и сбросил соболиный плащ, когда к нему подвели первого коня – благородное животное с белыми, сияющими на солнце боками.

– Марья Темрюковна, а можно и нам поближе поглядеть? – спросил Иван, поддавшись чуть вперёд в кресле. Царица повела плечом, и кивнула.

– Только осторожно. Не лезьте к коням! – бросила она вслед царевичам, но те уже сбежали вниз к отцу, и слова мачехи вряд ли долетели до них. Царица покачала головой, погладив по волосам среднюю дочь, царевну Анну. Ольга пожала плечами, наблюдая за отцом, только что утихомирившего коня под собой. Царевна вздохнула.

– Почему Ване с Федей можно к отцу, а мне – нет? – спросила Ольга. Мать покачала головой, и подозвала одну из нянек, сопровождавших царицу с тремя дочерьми. Няня поклонилась царице, и передала на её руки годовалую царевну Евдокию.

– Думаешь, в этой стране у нас есть выбор? – Мария взглянула на дочь со смесью грусти и скуки. Царица покачала головой, и перевела взгляд на мужчин. – И мне тяжело здесь. Неправильно люди толкуют мои действия.

Ольга кивнула, ведь понимала, о чём матушка говорит. Ведь её отец, Иван Васильевич, хотя и был одним из самых образованных людей на Руси, был жесток в той же степени, если не в большей. Численные бесчеловечные казни, медвежьи корриды… да и далеко ходить не надо – учрежденная недавно Опричнина! – всё это говорило о наклонности царя к садизму, как это называли в просвещенной Европе.

Мария Темрюковна же была иной. Конечно же, Ольга не оправдывала буйный нрав своей матери-черкешенки, однако не была согласно со всеми злыми словами, которыми народ описывал царицу. Ведь в родных краях Марии, далёкой Кабарде, появление женщины должно было остановить любое насилие. И посему мать Ольги часто посещала казни и бойни, не ради удовольствия, а ради их прекращения. И оттого глаза царицы так горели, но не больным азартом, а праведным гневом и осознанием своей беспомощности.

– Успокойся, Ольга, – вздохнула царица, обнимая Евдокию. Старшая царевна пожала плечами, и откинулась на спинку кресла.

Время шло, и почти все кони были приручены. Видимо, сегодня отец был в добром расположении духа, ведь подарил своим приближённым по одному лучшему коню, которых они сами и приручили. И вот, когда солнце уже понемногу катилось к закату, а Ольга начинала скучать, на арену вывели ещё одного коня.

Это было необычное животное, сразу пронеслось в голове у Ольги. Высокий, великолепный, вороной конь был строптивым, и норовил укусить любого, кто приблизится к нему. Жеребец гарцевал на месте, рыл копытами землю и громко ржал, пугая этим боярынь и детвору. Царица бросила короткий взгляд на старшую дочь, и усмехнулась. А Ольга нетерпеливо поёрзала в кресле, не спуская глаз с чудесного коня.

– Вот он, царь-батюшка! – хозяин табуна указал на коня. – Сильнейший, быстрейший и лучший из наших – Буцефал!

– Прямо как у Александра Македонского… – прошептала Ольга, услышав имя жеребца.

Царь нахмурился, глядя на упрямое животное.

– Кто же его у тебя купит? Гляди, какой резвый!

– Вам, царь-батюшка, он уж точно покорится! – продолжал уверять Ивана Васильевича хозяин. Тот покачал головой и повернулся к боярам.

– Иди-ка ты первый, Иван Михайлович, – кивнул царь на Буцефала. Глинский усмехнулся и с готовностью сбросил летник. – Если приручишь – дарю его тебе!

– Полно тебе, государь, – рассмеялся Иван. – Но попробовать стоит!

Воевода подошёл ближе к коню, пока двое помощников хозяина держали его за уздечку и стараясь быть дальше от животного. Недолго думая, Иван Михайлович запрыгнул на спину Буцефала, и крепко ухватил его за узду. Но конь, чувствуя вес чужого тела на себе, резко встал на дыбы и зло заржал. Помощники выпустили узду, и конь снова вышел из себя, норовя то укусить наездника, то сбросить его со спины. Несколько минут Иван Михайлович старался удержаться на Буцефале, то покрикивая на него, то пиная ногами по бокам, но в конце-концов озлобленное животное скинуло воеводу наземь.

– Эта животина безумна! – прокричал Глинский, отходя от коня. На это Михаил Темрюкович лишь посмеялся.

– Ха! Я ещё будучи юношей, приручал таких жеребцов! – черкесский воевода повернулся к царю. – Позволь мне объездить его, государь.

– Иди же, Михаил Темрюкович! – кивнул Иван Васильевич.

Черкес с готовностью приблизился к Буцефалу, тоже попытался обуздать полудикого коня. Однако и шурину царя не улыбнулась удача: продержавшись в седле немногим дольше Глинского таким же образом, на земле оказался и черкесский воевода. Михаил Темрюкович еле-еле отполз от беснующегося коня, рискуя быть затоптанным копытами животного. Черкес вернулся к царю, с опаской оглядываясь на разъяренного коня.

– И это всё, на что ты способен, Михаил? – громко фыркнул Иван Васильевич. – Я сам им займусь!

Воевода покачал головой.

– Его не объездить, государь! Этого зверя слишком часто били.

– Царь-батюшка, это резвый жеребец! – обратился к царю хозяин табуна. – Да, он резвый! Достойный царя Ивана Васильевича! Всего десять с половиной рублей! – Иван Васильевич усмехнулся и обернулся на воевод. – Я бы всё равно не смог на нём заработать, но вам продам!

– На что мне это буйное животное? – фыркнул царь, приближаясь к Буцефалу. – Мне и жены с опричниками хватит!

Царица нахмурилась, и перевела взгляд на Ольгу. Девочка посмотрела на мать.

– Я кажусь такой же безумной?

Ничего не ответив, царевна сжала материнскую руку.

Тем временем Иван Васильевич ещё ближе подошёл к коню, не зная с какой стороны подступиться. А солнце на небесах понемногу катилось к закату, и оттого все и всё отбрасывали длинные тени. И вдруг Буцефал почему-то попятился, едва повернулся спиной к светилу.

И вдруг Ольга задержала взгляд на повадках коня. Точно! Он пятится, потому что боится своей же тени! А ларчик просто открывается!

Двое помощников хозяина снова удерживали коня за концы уздечки, пока царь выставил руку вперёд, к лошадиной морде. Но и его компанию не принял Буцефал, клацнув зубами прямо около пальцев государя, встав на дыбы. Царь тут же развернулся, и ушёл прочь от коня.

– Он для самоубийц, мне такой не нужен! Можешь продать на мясо эту скотину!

– Батюшка, купи мне этого коня! – вскочив с кресла, воскликнула Ольга. – Я его объезжу!

Отец строго посмотрел на неё. А конь вновь стал на задние ноги, яростно заржав.

– А если не сможешь?

– Я сама за него расплачусь, – ответила царевна, подойдя к краю настила. Иван нахмурился.

– И чем же? Сладкими посулами? – голос цар звучал гневно и нетерпеливо, но и азарт чувствовался в нём. Ольга нахмурилась и стала спускаться вниз.

– Я заплачу!

– Эту лошадь объездить невозможно! – фыркнул отец и покрутил пальцем у виска. – Её безумие очевидно!

Буцефал снова рванул в сторону, спасаясь от своей тени. Ольга проследила за животным, а затем снова взглянула на отца.

– Можно объездить, – спокойно произнесла царевна, спустившись. – У меня выйдет.

– Справишься – отдам её тебе за полцены! – хмыкнул царь, приглашающе махнув рукой. Кивнув, Ольга вышла на арену, пока отец с воеводами расположились у ограждения. Афанасий Иванович наклонился к царю.

– Эта лошадь убьёт её, государь… или по крайней мере, покалечит.

– Думаешь? – приподнял брови отец. – Тогда мать сделает из неё колдунью.

Ольга обернулась к помосту. Царица Мария вскочила со своего места, и прижала одну руку к груди, испуганно глядя то на дочь, то на коня. Нахмурившись, Ольга стала медленно приближаться к Буцефалу. Конь всё никак не успокаивался, но помощники всё же смогли развернуть его мордой к царевне. Та махнула рукой, мол, отпустите его, и помощники вняли её немому приказу, ретировавшись с арены. Плавно, Ольга подошла поближе к лошади. Буцефал снова отвернулся от своей тени, дёрнув головой.

– Тебе не нравится твоя тень, – произнесла девочка, подойдя ещё ближе. Конь наконец стал прямо перед ней, и Ольга глубоко вдохнула, чуть приподняв свою руку, тень от которой упала на землю. – Тебе кажется, что она пытается тебя захватить… Но видишь? Это мы. А тени – лишь шутка солнца…