Текст книги "Молодая Ольга (СИ)"

Автор книги: christmas_child

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Девочка мягко погладила коня по шее, чувствуя, как двигаются мускулы под лошадиной кожей. Но Буцефал снова завидел тень, и заржал, отворачиваясь. Узда его щёлкнула, а Ольга снова подошла к животному, положив руку на уздечку.

– Мы его перехитрим… – шепнула царевна, погладив конскую гриву. И она поняла, что конь успокоился, дыша полной грудью. Сбросив с себя плащ, Ольга быстро вскочила на лошадь.

И Буцефал, почувствовав вес чужого тела, снова встал на дыбы. Но Ольга лишь крепко держалась за шею коня, стараясь не бить его и не дёргать за узду. И хотя внутри всё замирало, девочка не отпускала лошадь, крепко держась.

И вскоре конь опять угомонился, привыкнув к ребёнку на спине, и лишь гарцевал на месте, словно бы рвался куда-то. А Ольга почувствовала, что этот момент пришёл – когда нету смысла сдерживать норов коня, ведь бедою он уже не грозит. Поэтому, слегка ударив коня по бокам, позволила ему побежать вперёд, дав волю. Вокруг стояла тишина – отец и его свита с замиранием сердца наблюдали за царевной.

– Скачи, Буцефал! Затопчи свою тень!

Для Ольги в этот момент ничего не существовало – лишь она, Буцефал, чисто поле и ветер, свистящий в ушах на скаку. И они вдвоём понеслись через травы, через цветы и мелкие кусты. Свобода наполняла всё вокруг, и царевна громко рассмеялась, остановив коня. И вдруг сверху послышался птичий крик – над царевной пролетел огромный орёл, кружась высоко над её головой. Девочка повернула коня, и они отправились обратно, к ликующим воеводам и боярам.

– Ха-ха! Иван, Михаил! Клянусь, моя Ольга вас посрамила! – радостно рассмеялся царь, когда Ирина вернулась на арену у помоста.

Спрыгнув с коня, царевна посмотрела на мать. Царица Мария вся светилась от гордости, прижав руки к губам и широко улыбаясь. Девочка помахала матери, как вдруг чьи-то руки крепко взяли её за плечи. Перед Ольгой стоял её отец. Глаза царя Ивана были полны слезами гордости и счастья, когда тот крепко обнимал дочь, подхватив её на руки.

– Говорю тебе – никогда ещё Русь не видала такой храбрости! – воскликнул царь, закружив дочь на руках. Девочка громко засмеялась, глядя на ликующую свиту. А отец, опустив дочь вниз, снова обратился к ней. – Не будет у меня сына лучше, чем ты, дочь моя.

Ольга улыбнулась отцу, и посмотрела наверх. Орёл всё кружил над её головой.

========== Глава первая. Купальская ночь ==========

Александровская слобода, июль 1570 года

Конь под седлом нетерпеливо дёрнулся, и Фёдор натянул поводья, успокаивая коня. Басманов сделал глубокий вдох, вдыхая чистый лесной воздух. Погода сегодня была чудесной: солнце время от времени пряталось за мелкими тучками, дул тихий ветер, едва видимо колыхающий траву в поле у леска рядом. Наверное, сегодня в этом месте могла бы стоять целебная тишина, успокаивающая шелестом листьев на деревьях и скрипом сосен. Но увы, это было совершенно наоборот.

По случаю тридцатых именин царицы Марии царь Иван Васильевич решил отправиться на соколиную охоту, дабы порадовать свободолюбивую жену. Царскую чету сопровождали их самые приближённые люди, и все они уже с готовностью устроились в сёдлах своих коней. Афанасий Иванович о чём-то переговаривался с Малютой Скуратовым и отцом Фёдора. Чуть поодаль с чего-то посмеивались юные ставленники и, можно сказать, ученики Малюты: Васька Шуйский, Фёдор Романов, Борис Годунов и Максим, сын Скуратова, а возле них – царевичи Иван и Фёдор. И ещё дальше, у самой опушки рощи, черкесский воевода и шурин царя, Михаил Темрюкович, разговаривал с каким-то мальчишкой-сокольничим.

Немного погодя, Басманов задержал взгляд на мальчике. На вид ему лет пятнадцать, но в то же время он был низковат для своего возраста. У мальчика было длинное бледноватое лицо с печальным выражением и нос с горбинкой. И даже сажа, размазанная по лицу то там, то сям, и шапочка, съехавшая на лоб, не могли скрыть пронзительных глаз, которые внимательно оглядывали всех участников охоты. Мальчик странно сутулился, что одновременно смешило и настораживало Фёдора.

– Федя! Чего застыл? – оклик царя подействовал на Басманова, как удар хлыста. Юноша тут же выпрямился, пока отец покачал головой.

– Задумался, государь.

– Эх, молодёжь… – царь переглянулся с улыбающейся царицей, а затем обратился к шурину. – Ну, Миша, показывай своих хвалёных соколов.

– Говорю, государь – эти лучшие во всей Руси, – к черкесу подъехал хитро улыбающийся сокольничий. – Выпускай, дружка.

Фёдор снова глянул на сокольничьего, имея теперь возможность рассмотреть черты лица поближе. Да, он был не шибко похож на мальчика: ресницы длинноваты, губы – слишком пухлые, а скулы высоки. Точно девчонка, констатировал про себя Басманов. Он хотел было усмехнуться, да вот не мог – уж очень знакомым казался взгляд карих глаз. Сокольничий одной рукой натянул шапочку на лоб так, чтобы тень от той закрыла глаза, и чуть опустил голову.

Как оказалось, не один только Фёдор заприметил знакомые черты в этом странном мальчике. Царь, лишь слегка повернув голову, хмуро наблюдал за сокольничим. А тот тем временем снял шапочку с головы сокола и отпустил птицу. Едва сокол поднялся ввысь, затрубил охотничий рог и вся компания, пришпорив коней, погналась за птицей через поле. Повсюду слышались азартные кличи охотников, лай собак и весёлый смех. Но Фёдору почему-то было не до того: перед глазами стоял только сокольничий, затерявшийся в толпе. Немного помедлив, Басманов принялся искать странного мальчика.

И наконец нашёл, когда от группы отделился один всадник на великолепном вороном жеребце, скачущий куда-то в сторону. А за ним, словно хищник, гнался царь, гневно подгоняя коня под собой. Недолго думая, Фёдор пришпорил свою кобылу и отправился за царём и сокольничим.

Но, как бы ни старался, Басманов не мог догнать их: конь сокольничего нёсся через поле подобно ветру, а всадник умело управлял им. Хотя жеребец и был вороным, а сокольничий в серых одеждах, он почему-то напоминал Фёдору голубя, убегающего от коршуна, на которого в сей момент походил царь. Иван Васильевич на гнедом жеребце и в красном кафтане почему-то внушал больше опасности, чем когда восседал на престоле с острым посохом в руках.

Вдруг конь сокольничего остановился в тени нескольких одиноких сосен, и царь уже подъезжал туда. Басманов пришпорил коня, всё не оставляя надежды узнать, кем же на самом деле был этот таинственный юноша-сокольничий.

Когда Фёдор, в конце-концов, догнал царя у сосен, тот уже спешился и, быстро подойдя к сокольничему, сорвал с шапочку с его головы. Вернее, её.

– Ольга! – взревел царь, едва шапочка упала наземь.

Чёрные, словно змеи, волосы рассыпались по узким плечам девушки водопадом. Она наконец выпрямила спину, и гордо приподняла подбородок. Нахальная ухмылка расцвела на устах девушки, когда царь сокрушённо покачал головой. Фёдор тут же спешился, и поклонился девушке – ведь то была дочь царя, царевна Ольга Ивановна. Ей было всего четырнадцать, дитя в обличии женщины исключительной красоты – Басманов помнил царевну ещё малым ребёнком, когда в последний раз видел её перед отъездом на юг. Заметив Фёдора, царевна кивнула ему. Щёки Ольги вмиг стали пунцовыми.

– Чего не сказала мне, что поехать и тебе охота? – рявкнул Иван Васильевич. – Что за скоморошьи переодевания?

– Не гневись, батюшка, – усмехнулась отцу царевна. Фёдор подошёл чуть ближе, быстро глянув на Ольгу. – Одной хотелось покататься.

– И дядьку Мишку на обман подбила, а? – покачал головой царь. Затем он нахмурился и устало помассировал переносицу. – Ох, Ольга… нету на тебя управы. Аки басурманское дитя, видит бог.

– Так что же, можно одной покататься? – спустя пару мгновений спросила царевна, на Иван Васильевич отрицательно покачал головой. И вдруг Басманов, сам того не хотя приблизился к царю и его дочери. Поклонившись по очереди каждому из царских особ, юноша обратился к царю.

– Государь, пусти меня с Ольгой Ивановной, – царь скептически приподнял брови. – Я за царевной пригляжу, да в обиду не дам.

– Пусти, батюшка, – взмолилась царевна, сложив руки у груди в молитвенном жесте. – Сам же поклялся волю мне давать.

Некоторое время Иван Васильевич смотрел то на дочь, то на молодого опричника. Фёдор слегка зарделся под тяжёлым и пристальным взглядом царя, а вот царевна стояла ровно и прямо глядела на отца. Глаза Ольги были спокойны и светились простотой, которая отчего-то действовала обезоруживающе. Наконец, царь качнул головой, и махнул рукой.

– Ладно уж, выдурила… – победно усмехнувшись, царевна мигом вскочила на коня, а царь возвращаясь к своему жеребцу, обратился к Басманову. – Только помни, Федька: за Ольгу головой отвечаешь.

– Помню, царю-батюшка, – кивнул Фёдор, поклонившись. Царь в ответ лишь хмыкнул и, вернувшись в седло, поскакал к оставшимся вдалеке охотникам. Басманов некоторое время смотрел ему вслед, а затем повернулся к царевне, хитро смотревшей на опричника. И он вдруг понял, что совершенно незнаком с ней.

Четыре года назад Фёдор вместе с отцом отправился на юг по опричным делам, перед отъездом успев побывать на царском смотре коней. И в тот же день – он помнил ясно, – с ним на коне ехала царевна Ольга, старшая дочь царя. Тогда ей было одиннадцать лет от роду, и была она совершенно не такой – худая, невысокая, с большими глазами, придававшими ей удивлённый вид. Царевна, хоть и носила летник, уже тогда шастала в штанишках под платьем. Точно мальчик в юбке она была, и любила мальчишеские забавы: то на коне катается, то лук со стрелами ворует и сама стреляет.

Но теперь она была иной. Конечно же, царевна оставалась всё такой же резвой и свободолюбивой, всё так же любила коней да псарни. Но теперь что-то в ней переменилось, думал Фёдор, глядя на стройный стан Ольги, тонкие пальцы, сжавшие узду, да тонкую шею. Да, за четыре года царевна переменилась, выросла и расцвела – алые губы, лёгкий румянец на щеках, и бесики в глазах. И, что одновременно пугало и очаровывало Басманова – это незнакомый, но такой близкий дух, что источала Ольга.

– Чего застыл, Фёдор Алексеевич? – Басманов тут же обратил внимание на голос царевны – низкий, красивый, отдающий музыкой Кабарды. – Видать, не узнал меня?

– Как можно, Ольга Ивановна, – усмехнулся опричник, сев на свою кобылку. – Сложно тебя забыть, государыня.

– Ах, бес с тобой! Говорила же – паннной Ольгой зови меня! – засмеялась царевна, слегка натянув поводья. Басманов приблизил коня к ней, и лукаво взглянул на неё.

– Не могу, царевна. А то кабы батюшка твой мне голову не снёс.

– Моего батюшки здесь нет, Фёдор Алексеевич, – так же лукаво ответила царевна, и усмехнулась. Слегка ударив своего жеребца по бокам пятками, Ольга повела его по полю шагом. – Поехали, Фёдор Алексеевич. Расскажешь мне, что да как на юге.

Качнув головой, Басманов вскоре поравнялся с ней.

– Странно там, – Ольга вопросительно взглянула на Фёдора. – Вроде бы и басурмане рядом, да только от нашинских людей бед больше, чем может быть.

– Как же так? Я думала, от турок и татар больше вреда, – нахмурилась царевна.

– Не так уж всё, Ольга Ивановна, – слегка склонил голову Басманов. – Султан турецкий на престоле сменился, а мать его из наших земель – да вот хлопочет о мире с царём.

– Уж не о султанше Тюдемах ты толкуешь? О Катерине Вишневецкой? – удивилась Ольга, и Фёдор снова кивнул. Царевна же мечтательно посмотрела вперёд. – Моя матушка ведёт с ней переписку. Она самая прекрасная женщина в мире.

– Ой ли? – весело хмыкнул Басманов, а царевна мягко улыбнулась.

– Говорят, у неё косы как свет господень, лицо точно луна, а голос – ангельское пение, – Ольга вздохнула. – Хотела бы и я быть такой же красивой, как она…

– А сама-то ты не красивая, что ли, царевна? – фыркнул Фёдор, и царена в ответ повела узким плечом. Затем повернула лицо и хитро глянула.

– А ты как думаешь, Фёдор Алексеевич?

Басманов посмотрел на Ольгу, и замер в седле. Они ехали по полевой дороге, и на западе, за спиной царевны, солнце садилось к закату. Она заслоняла собой солнце, но могла легко его заменить – таким ясным и тёплым Фёдору показалось её лицо. Лучи заходящего светила лежали вокруг головы Ольги подобно венцу, и Басманов подавил сильное желание перекреститься – неужто ангел в лице царевны ему явился?

Опричник сглотнул, и отвёл глаза. Не мог он сейчас ничего сказать.

Некоторое время они ехали молча – царевна то и дело бросала недовольный взгляд на Басманова. А тому хоть и хотелось хоть как-нибудь похвалить красоту юной Ольги, да только язык не поворачивался. Как можно чудо такое просто… хвалить? Слова были слишком просты для этого дела.

Вскоре двоица въехала в небольшую берёзовую рощу, через которую бежал узкий ручей. Ольга натянула поводья, останавливая коня.

– Стоять, Буцефал… – царевна спешилась, погладив вороного жеребца по морде. Затем перевела взгляд на Басманова. – А ты, Фёдор Алексеевич, погоди немного. Умыться хочу.

Опричник кивнул, и сам спешился. Проверив саблю на поясе, Фёдор огляделся и, убедившись, что вокруг тихо и нет никого, посмотрел на царевну. Девушка закатала рукава кафтана и, склонившись над ручьём, опустила руки в воду. Немного вздрогнула – прохладен ведь был ручей, – а затем зачерпнула воды в руки и плеснула на лицо. Провела она руками по лбу, и по щекам, смывая сажу. Редкие капельки стекали по её губам и скулам, словно хрустальные слёзы.

А Фёдор только и мог смотреть на неё, не переставая удивляться. Что-то внутри него зашевелилось что-то громадное, глухо заурчало и осело на дне живота. Кровь горячей волной хлынула в голову, и перед глазами опричника маячила только царевна.

– Что с тобой, Фёдор Алексеевич?

Голос Ольги вывел Басманова из внезапно подступившего безумия. Отведя глаза в сторону, он вздохнул. Хотел на Ольгу смотреть, вот только не мог – не положено на царевну глядеть в упор.

– Думаю, твои косы – змеи, глаза – два солнца зимних, а лик – божья благодать.

– Лучше и не скажешь… – шепнула в ответ царевна.

И в следующий миг их глаза снова встретились. Фёдор немного наклонился, дабы рассмотреть глаза Ольги. Да, они действительно были карими, вот только на привычный светло-ореховый цвет мало походили. Наверное, так свет падал. Но сейчас очи царевны напоминали сумеречное небо – кажись, тёмно-серые, али же фиалковые? Никак Басманов не разберёт. И прожилки в её глазах он увидел – фиолетовые и жёлтые, словно плавленое золото.

Опричник тяжело вздохнул, и, не справляясь с собой, отвернул голову. Царевна грустно вздохнула, но ничего не сказала. Сама же всё понимает…

– Поехали обратно, Ольга Ивановна, – донельзя хрипло произнёс Фёдор. – Темнеет.

Безмолвно согласившись с Басмановым, царевна села на коня, и двоица отправилась обратно к остальным охотникам.

На этот раз ехали по роще – видно, царевна знала эту местность, и Фёдор ехал прямо за ней. Вскоре они выехали к берегу реки Серой, что протекала неподалёку Александровой слободы. Басманов втянул прохладный речной воздух. В воздухе стояла тишина, нарушаемая только кваканьем жаб и лягушек, всплесками воды от подпрыгиваний рыб, шума камышей на ветерке, и тихим фырканьем лошадей. Мирно было в округе, и от сего Фёдор слегка улыбнулся. Вспомнил, что за праздник близился.

Поравнявшись с царевной, опричник слегка покосился на реку, на которую Ольга время от времени бросала взгляд.

– Отчего на речку всё смотришь, Ольга Ивановна?

– Жду, – пожала плечами девушка. – Купальская ночь сегодня, да вот батюшку хочу уговорить меня с боярскими дочками на речку завтра отпустить.

– Неужто венок пускать будешь да на суженого гадать? – лукаво усмехнулся Фёдор. Ольга улыбнулась в ответ, зардевшись.

– Может быть, – она повела плечом. – А ты, Фёдор Алексеевич? Небось, и сам венки ловить пойдёшь.

– Может и пойду, – засмеялся Басманов, и заговорщицки глянул на Ольгу. – А ты о червоной руте слыхала, царевна?

– Слыхала, – кивнула Ольга, и прикусила нижнюю губу. – Но сказки это всё. Да и… Мне почём знать? Правда это али сказка…

– А по голосу слышу, что веришь, – весело хмыкнул Басманов. Царевна нахмурилась.

– Посмеяться надо мной хочешь? Так смейся, бога ради, – пожала плечами Ольга.

– Я и не хотел, – царевна взглянула на опричника. – Интересно стало мне. Вот тебя и спросил.

– Заискивать токмо не нужно, Фёдор Алексеевич, – наконец прояснилось лицо царевны. – Сам же знаешь, что про матушку мою в народе говорят. Вот в сказки потому и верю…

– Потому что правдивы для тебя?

Ольга снова глянула на Басманова, но уже не так, как прежде. Глаза царевны на этот раз смотрели пристально, со всепронизывающим вниманием от которого, казалось, ничто не могло укрыться, и мысли Фёдора тем более. Знаком ему был этот взгляд – точно такой же, как у царя, когда тот снова измену чуял. Но рядом с Ольгой опричник почему-то не ощущал такого угнетающего давления, нет… Когда царевна смотрела на Басманова, он словно бы превращался в отрока, которому неизвестны были враньё и похоть. Отчего-то хорошие чувства распирали нутро под изучающим взглядом Ольги, и млосно становилось в тот же миг.

Фёдор слегка улыбнулся. И спустя несколько секунд Ольга весело рассмеялась в ответ.

– Ах, Фёдор Алексеевич! Всё шутишь надо мной, лукавишь…

– Коли радость тебе эти шутки приносят, смейся, царевна, – улыбнулся ей Басманов. Девушка усмехнулась, со смесью интереса, забавы и лукавства глядя на опричника.

– Почему же? Я слышала, ты женский смех не любишь.

– Помилуй! Я-то не люблю? – засмеялся Басманов, и покачал головой. – Враньё это всё, Ольга Ивановна. К тому же… – их взгляды снова пересеклись. – Твой смех – то мёд для ушей.

– А сам всё лукавит… – протянула, улыбаясь царевна.

***

Чуть погодя, когда ночь уже давным-давно опустилась на Александрову слободу, Ольга направлялась к светлице своей матери. В царском тереме уже все давным-давно уснули, и только в горнице царицы горел свет. Да и царевна знала, что мать в такое время обычно не спит – всё ворожит, судьбу узнаёт.

Дело было в канун большого народного празднества – Ивана Купала. Сумерки полностью окутали окрестности, а прохладный вечер постепенно переходил в тёплую летнюю ночь. За окном уже было темно, и только звёзды и луна на безоблачном небе освещали слободу. Вдалеке ухала сова, в саду у терема заливался соловей, а в лесу неподалёку на луну выл одинокий волк, коих в окрестностях водилось немного. А так – стояла тишина. Безветренная ночь, устроенная для шептания у перин да чародейства.

Подойдя к материнской горнице, Ольга заметила тонкую полоску света, лившуюся из-за приоткрытой двери, а из светлицы долетали чьи-то приглушенные голоса. Тихо ступая, царевна остановилась около входа и, едва дыша, заглянула внутрь.

Царь Иван сидел на ложе своей жены спиной к двери, и смотрел куда-то перед собой. Царица Мария же стояла у свечи на столике у кровати, и неотрывно глядела в дрожащее пламя, скрестив руки на груди. Чёрные волосы рассыпались по худым плечам, и оттого кожа матушки казалась ещё бледнее.

– … О дочке подумай, Иван, – шепнула мать. – Она важнее дел государевых…

– Знаю, Марья, знаю… – устало ответил отец. Мария покачала головой, и приложила кончики тонких пальцев к губам.

– Налилась уже Оленька, как яблочко. Кровь в ней так и бьёт, так и шумит…

– Сказал же: будет ей жених, – развёл руками отец. – Аглицкой королевы то ли брат, то ли племянник едет… принц, словом, Ольке нашей будет.

– Он год уж едет, – фыркнула мать. – Ты смотри, кабы она прынца себе у нас не нашла… Я же в глаза-то ей смотрю, Иван. Вижу, как сердце бьётся.

– Сердце басурманское у неё… – Ольге показалось, что отец издал смешок. – А что до наших принцев… – царь отмахнулся. – Не найдёт из местных никого. Не ровня они ей. Олька это знает.

– То-то же ты её с Басмановым пустил, – произнесла мать с лёгкой насмешкой. Царь тут вздрогнул и застыл, подняв голову на жену. – Думал, не видела я? Как Федька твой на Олю глядел…

– Эт, не начинай, женщина… – отмахнулся царь. – Ничего ей Федька не сделает. Знает рамки дозволенного, да Ольку не чает.

– Дай бог… – царица отвернулась к окну. – Уберечь я хочу её, Иван. Васю… да Евдошу мы уже потеряли. А если с Оленькой, или Анюткой что-то случится, не жить мне…

– Бог с тобой, Марья! – воскликнул царь. – Сам же я клялся обеим счастье устроить. Так и сделаю. Сберегу её… А ты гони злые мысли прочь.

Ольга отпрянула от двери, скрываясь в темноте. Слегка сведя брови, девушка развернулась и направилась обратно в свои покои. По пути она не прекращала то вертеть колечко на указательном пальце, то подёргивать концы распущенных волос. Отчего-то было дурно и неспокойно. Наверное, после слов матери и отца. Снова ненароком напомнили о том царевиче аглицком, пропади он пропадом… Хотя сами же говорят, что счастье ей устроить хотят. Ха! И в чём-же оно будет, счастье то – в королевиче заморском? Ересь и только.

А может сказать батюшке, чтобы за нелюба попросту не выдавал? Да нет, тоже глупость… обещана она ведь этому Генри Грею, ничего уж не поделаешь. Ещё, не дай бог, в свои края увезёт, от земли родной отлучит.

Царевна тяжело вздохнула. Нет, не хотелось ей всего этого. Ни Генри Грея, ни брака насильного, ни тяготы жизни с нелюбом. Наоборот – воли чаяла Ольга, резвого коня да чисто поле. В этом была её отрада, ни в чём другом, и отдаваться на милость отцовского указа не желала. Да, это грех, и неуважение, и невоспитанность… Но уж слишком Ольга свободой дорожила, чтобы отказаться от неё так просто да так глупо.

Мысли о собственной свободе снова вернули её к прошедшей охоте. Эх, а хорошо как было и весело от батюшки убегать, да в парня-сокольничего переодеваться! А потом с Фёдором ехать по полевой дороге одинокими странниками, и у лесного ручья остановится… Мирно от сего воспоминания было. Хорошо, и дивно в одночасье.

А Фёдор действительно вызывал у неё сильные чувства. Словно буря внутри бушевала, как вспомнит о нём. И в то же время спокойно. Такое странное и двоякое ощущение… Ольга прикрыла глаза. В голове снова прокручивался образ Басманова: чёрные кудри выглядели как шёлк… ну право, шёлк! А ещё высок он был, да статен. Красив, словно царевич из сказок.

Но больше всего Ольга помнила его глаза. Они-то у него синие-синие, как сапфиры из материнского перстня. А на свету они цвета васильков полевых, с прожилками более глубоко цвета. Вот только понять она не могла, что же в этих глазах нашла? Ведь постоянно менялось их выражение: то они воли полны, то лукавят, а то смотрят с такой грустью ужасной… и тут же весельем и забавой светятся. И не могла царевна понять, что именно она видит там? Никак не разобрать ей эти глаза.

Вскоре царевна вернулась в свою светлицу, где уже собрались дочери государственных мужей, гостивших на слободе: Настасья Вяземская, Ульяна Романова, Марья Скуратова да Ирина Годунова. Ветер шуршал за окнами, и только редкие опричники не спали в это время, карауля по слободе. Девушки тоже не спали: собравшись у царевны в царском тереме, они готовились к самой захватывающей части этой ночи: к гаданиям.

Однако, когда Ольга закрыла за собой дверь, она почувствовала странный холод исходивший из угла светлицы. Обернувшись, царевна пригляделась: в углу, прямо под иконами, сидела какая-то старуха. Грузная, со свалявшимися волосами, что напоминали паутину, при свете свечей необычно блестели её глаза, как два алмаза. Ольга нахмурилась, и строго посмотрела на подруг.

– Я не думала, что мы кого-то пригласим.

– Это всё Машкина идея, – указала на рыжеволосую Скуратову Ирина, самая младшая из девушек. – Она привела гадалку…

– А вам что, неинтересно? – фыркнула Марья.

– Самим ворожить же скучно, сами сказали, – поддакнула Скуратовой Настасья.

– Но если нечисто это дело? – боязно спросила Ульяна. – Вдруг беду навлечём…

– Оставьте се… – тихий с хрипотцой голос старухи заглушил всех в светлице. Девушки мигом выпрямились, испуганно глядя на старицу. А та, натужно кряхтя, села ровнее и вытащила из-за пазухи нож, а затем поставила перед собой толстую восковую свечу. Пламя от неё горело ясно, но отчего-то холодом веяло. Тени заплясали по стенам светлицы. Ольга переглянулась с подругами и сглотнула.

– Марья привела тебя сюда, – начала царевна, сделав шаг вперёд. – А кто я, знаешь?

– Ведаю, – ответила старуха, и пристально взглянула на девушек. – Всё о вас ведаю… но токмо на три вопроса отвечу.

– Оленька, иди-ка ты первая… – прошептала Ирина. Пожав плечами, Ольга села напротив старухи и та, со странной скоростью для своего возраста, схватила царевну за перст. Быстро полоснув по нему ножом, перевернула Ольгину руку: капля крови упала в огонь. Тот зашипел, повысился. А старица, поглядев в пламя, перевела взгляд на царевну. Девушка глубоко вздохнула.

– Я… что меня ждёт? – дрогнувшим голосом спросила царевна.

– Вижу, дитя… три огня ты должна зажечь – за жизнь, за любовь, за смерть…

– А… что ещё ты видишь? – Ольга сжала дрожащие пальцы в кулак. Старуха усмехнулась.

– Трёх коней, что должна ты оседлать – для любви, для власти, для страха.

– А предательство видишь? – вопрос вырвался непроизвольно, и царевна хотела было прикрыть рот рукой, но старица снова повела кривым плечом.

– О да… три измены ты должна испытать – одну из-за золота, одну из-за любви, одну из-за крови.

Едва старуха закончила, Ольга отпрянула от неё. Порезанный палец пульсировал болью. А пламя свечи всё горело высоко, и странные тени всё отчетливее виднелись на стенах. Тяжело дыша, царевна опустилась на лавку, приложив руку к груди. Сердце билось быстро, неспокойно, словно желало выпрыгнуть из груди. Девушка покачала головой, пока Марья с готовностью села возле гадалки и выставила руку вперёд. Усмехнувшись, старуха взяла кровь и у Скуратовой. Девушка нетерпеливо поёрзала на месте.

– Я выйду замуж за князя?

– Нет, – ответила старуха. – Ты станешь женою царя, чьё имя прославится в веках.

– Так значит, царицею буду? – ухмыльнулась Марья. Гадалка вновь покачала головой.

– И да, и нет… – старуха помолчала. – Царицею без короны ты будешь… Пока не появится другая… хитрее и гораздо знатнее, чтобы свергнуть тебя и отобрать всё, что тебе дорого.

– У меня с царём будут дети? – процедила сквозь зубы недовольная Марья.

– Шестеро у него, и ни одного у тебя… – гадалка потянула дым свечи носом. – Ты умрёшь раньше, чем Господь позволит понести.

Недовольно фыркнув, Марья вернулась за стол. Села напротив царевны, нахохлилась, аки курица. Ольга пожала плечами, и перевела взгляд на боязливо приблизившуюся к старухе Ирину. Девушка тихо вскрикнула, когда нож коснулся её пальчика.

– Скажи… я выйду замуж? – дрожащим то ли от волнения, то ли от страха голосом, спросила Ирина. Гадалка наклонила голову.

– Да. Дважды будешь замужней, – старуха устремила блестящие глаза на Ирину. – Первым за благочестивца пойдёшь, вторым – невестою Христовой станешь.

– Я буду мученицей? – испуганно пискнула Годунова. Но старуха только рассмеялась.

– О нет… достойнейшей ты будешь, и смерть в покое и почёте тебя настигнет.

– А дети? Они будут? – спросила Ирина.

– Когда солнце сядет на юге, а море придёт под Кремлёвские стены. Тогда чрево зачнёт, но прежде – не жди!

Ирина отскочила от гадалки, как ошпаренная, и тут же метнулась к Ульяне. Романова покачала головой, нахмурилась, заключив Годунову в крепкие объятия.

– Тревожно мне, Оленька… может, хватит с нас этих гаданий?

– Ой ли? – фыркнула Настасья, подсев к старухе. – И мне угодно будущее увидеть, – Вяземская поморщилась от боли, когда капля её крови упала в пламя свечи. – Ну-ка, скажи, стану я женой Фёдора?

– Ничьей ты не станешь, ни Фёдора, ни кого-либо другого, – хрипло рассмеялась старуха. Настасья нахмурилась, и скривилась.

– Я что, блудницею буду? Али монахиней?

– Твою девственность получат свечи, а грехи твои омоются слезами отца твоего, – гадалка наклонила лицо ближе к Настасье.

– Что это значит? – Вяземская замерла в ожидании ответа.

– Ты умрёшь вскоре, малышка.

Девушка тут же вскочила и, недолго думая, плеснула старухе в лицо водой из кубка. Ольга подскочила, схватив за руку бившуюся в истерике Настасью.

– Настя! Что ты творишь? – воскликнула царевна, отобрав кубок. Вяземская вырвалась из хватки подруги, и указала на притихшую гадалку.

– Она безумна! А её пророчества – то враньё! – Настасья прислонилась спиной к стенке.

– Не следовало нам её приводить… ой, не следовало! – скукожилась ещё больше Ирина. Нахмурившись, Ольга снова подошла к старухе: глаза той светились адским пламенем, и бурлил гнев. Превозмогая страх, царевна вскинула подбородок.

– Скажи ещё раз, старица: кто я такая?

– Ты… ах, ты! – кряхтя, старуха поднялась на кривые ноги, и указала высушенным пальцем в грудь Ольги. – Не понравится тебе мой ответ, Ольга Иоанновна! Подружкам твоим жадным он не понравится!

– Раз так… – царевна обернулась и взглянула на каждую из девушек. – Все вы подождите за дверью, – боярышни переглянулись. – Ну же!

Фыркая и тяжело вздыхая, девушки по очереди вышли в коридор. Последней была Марья, и она бросила злобный взгляд то ли на Ольгу, то ли на гадалку. Но едва дверь закрылась, царевна снова взглянула на старуху. Та оскалилась, показав старые гнилые зубы.

– Говори же, – шепнула царевна. – Кто я?

Гадалка лишь покачала головой. Она слегка наклонила голову, и принялась рассматривать царевну с головы до пят, ухмыляясь и бормоча себе что-то под нос. Ольга нахмурилась, когда старуха хрипло рассмеялась.

– Не поверила ты мне этим вечером. Не поверишь и сейчас.

– Но я хочу знать… – начала было Ольга, но гадалка мигом шикнула на неё, принудив к молчанию.

– Цыц! – костлявые пальцы схватили царевну за челюсть и притянули к лицу старицы. – Не положено тебе сегодня знать ответ на этот вопрос.

– И когда же положено? – процедила девушка, вырвавшись за цепкой хватки гадалки.

– Скоро… очень скоро.

И, не сказав больше ни слова, старуха вышла из светлицы, оставив Ольгу в замешательстве.

***

На следующий день, сразу после полудня, несколько карет остановились на берегу речки Серой. День был погожий, тёплый – солнце озаряло окрестности Александровской слободы ясными лучами, что ласкали луга и побережье реки. Тихий ветер шевелил травы, листья на деревьях и камыши в заводях; жабы преспокойно квакали в зарослях, прячась там от аистов. Словом, не днина, а сказка.

Выпрыгнув из кареты, Ольга радостно сбросила платок, и улыбнулась яркому свету. После этой ночи особенно хотелось оказаться на свежем воздухе, среди ароматных трав и цветов, где уж точно не будет холодно и не будет всяких старух, что пророчат лишь смерть да лишения, и сеют ужас в сердца юных девушек.

– Ах, матушка! Знали бы вы, как радостно мне из терема выбираться!