Текст книги "Путевые заметки неудавшегося эмигранта"

Автор книги: Чипсет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Чипсет
Путевые заметки неудавшегося эмигранта

Чипсет

Путевые заметки неудавшегося эмигранта

Очерк – исповедь

Предисловие

Я русский, но родился, вырос и в настоящий момент живу в Баку вместе с матерью и бабушкой. Отец мой 13 лет назад уехал в Россию. О причинах, побудивших его пойти на этот шаг, речь пойдет позже. Родители мои развелись, семья распалась. Отец, понятно, не собирается возвращаться сюда, он уже осел там, а мать не может все бросить и уехать. Проблема в том, что и Россия теперь не принимает никого. Ни меня, ни тем более моих предков Россия не ждет с распростертыми объятиями. Что ж, такова жизнь.

Но в январе 2003 года я еще не знал этого. Именно тогда на меня вышел по телефону некий Эмин, который обещал помочь мне с семьей перебраться в Россию. Эмин взял на себя обязательство отвезти меня в город N, рядом с которым проживает мой отец, подыскать там квартиру и устроить меня на работу. Все дорожные расходы он сулил взять на себя. Добираться до N-a, пришлось из города Харьков Республики Украина, именно туда мы и отправились из Баку. Заранее скажу, что ничего не получилось.

Речь здесь пойдет о другом – насколько усложнилась жизнь, и с какими сложностями пришлось добираться в сопредельное государство, каким при этом подвергаться унижениям, и что происходит с некоторыми людьми в Пустыне, когда им дают властные полномочия, и как они отравляют людям жизнь, даже людям своей же национальности и вероисповедания. Азербайджанский поэт Мирза Алекпер Сабир сказал в своих стихах :

"Я не боюсь дьявола. Но я боюсь, увидев мусульманина."

Все факты и события, изложенные здесь, являются подлинными. По понятным причинам своего настоящего имени я раскрывать не буду, а на протяжении всего этого повествования буду называть себя ником "Чипсет". Имена же других персонажей изменены. Российский город, в который я хотел перебраться, назовем городом N.

Путевые заметки неудавшегося эмигранта

x x x Баку – Харьков

Все началось еще в Баку с покупки билета. Казалось бы, чего проще, подошел к кассе, отсчитал деньги, взял билеты. Э-нет! Дело в том, что в Азербайджане существует закон, по которому все мужчины призывного возраста (а у нас этот возраст продолжается аж до 35 лет) не имеют права выехать за пределы республики без специального разрешения военкомата. У всех нормальных людей в нормальных странах может возникнуть проблема – въехать в другую страну, получить визу, а у нас проблема выехать из своей. В военкомат зайти я просто не успел, да и военный билет у меня оказался просроченным, поэтому, если бы я зашел, то деньги бы стали вымогать и там.

Но Эмин человек ушлый, купил в кассе мне билет до Харькова, подошел к коменданту вокзала, с обескураживающей прямолинейностью дал ему три ширвана (один ширван – это 10000 манатов, ширван по курсу составляет около 65 российских рублей), и заветная печать на моем билете появилась буквально через несколько секунд.

– А с погранцами проблем не будет? – спросил я у коменданта.

– Не будет, но вообще военный билет тебе надо было бы продлить по приезде,– заметил он.

Тогда я не был настроен оставаться здесь, точнее, я и сам не знал, что меня ждет и обещал продлить, как только вернусь.

В день отъезда я собрал свои вещи. Мать пошла со мной на вокзал провожать. Поменял в Exchange манаты на рубли. Было уже темно.

Закутан я был серьезно – не в Дубай ведь собирался, а в холодную страну, – так что сразу обращал на себя внимание. "Из Сибири приехал," пошутил кто-то из торгующих на площади. "Нет, в Сибирь едет", – поправила мать. Для меня, собственно, и Астрахань – "Сибирь", так как настоящей русской зимы я еще ни разу, представьте себе, не видел.

Перед входом на вокзал нас остановил полицейский. Какая у него логика: "Ага, идет русский парень со своей матерью, а в руках дорожная сумка. Наверно, он раньше жил в Баку, потом уехал в Россию, а сейчас приехал из России навестить свою мамочку, и, маленький паршивец, не прошел регистрацию". Я много таких семей знаю, даже среди азербайджанцев, не говоря уж о русских, родители здесь, дорабатывают до пенсии, куда им деваться-то, а дети все в России. Или на заработках, или же уже гражданство приняли, гонимые нуждой в своей родной республике. Здесь нет будущего, это понимают все. Поэтому я и ухватился за Эмина.

Менты в Баку наглые. Такого, чтобы выборочно цепляться к лицам славянской национальности, правда, нет. Ну, что русский из России забыл в Азербайджане – это редкость, такого вряд ли поймаешь. Только местные. Ну, остановят местного русского, ну проверят у него документы, ну, обшмонают, допустим, но а дальше-то что? Придраться-то не к чему. Документы при нем, анаша не при нем, а много с него не сдерешь – русские народ небогатый.

На улицах менты редко пристают к прохожим, за исключением, может быть, бульвара, где любят уединяться нежащиеся парочки. Основное место домогательства – метро. Впервые охрана на входе появилась там в начале девяностых, после терактов, унесших десятки жизней. Под соусом "борьбы с терроризмом" (вот уж точно всемирная охота на ведьм) они стали досматривать сумки пассажиров, иногда проверяли документы. У некоторых выворачивали карманы, я тоже один раз подвергся такой процедуре. Но обычно дело заканчивалось поверхностным ощупыванием сумки. Позднее им выдали металлоискатели. И когда, я везу, например, винчестер, (не который стреляет, такого у меня нету, а тот, на который файлы записывают), я стараюсь пользоваться наземным транспортом. В конечном итоге меня, конечно, в тюрьму не посадят, вещь не конфискуют, но мозги будут делать : "А что это такое, а сколько стоит, а где ты работаешь, а сколько зарабатываешь, а что там записано", и так далее. Сейчас, правда, в метро не так обыскивают, как лет семь назад. Как я уже сказал, на улицах менты прохожих почти не останавливают, за исключением привокзальной площади. Пристают ко всем городским и районским, молодым и старым, не зависимо от этнического происхождения. Что не мешает орлам, однако крышевать на площади десятки менял, мелких торговцев, и даже, по слухам, дешевых вокзальных шлюшек.

"Этот парень направляется в сторону вокзала, с большой сумкой в руке. Он, наверное, не местный, точнее, уже не местный. Удача сама в руки идет. Ага, голубчик, сейчас мы с тебя ширванов пять как пить дать сдерем, будет нам на курево," – видимо, подумал постовой, составив мой психологический портрет.

– Здесь темно, холодно, ничего не видно, пройдемте – постовой показал в сторону метро "28 Мая". В здании метро располагалась дежурка. О! Кто не был в этой дежурке, пусть не называет себя бакинцем!

В дежурке сидел их начальник, а с ним – еще двое или трое. Я предъявил ему свой документ – загранпаспорт Азербайджана. Тот убедился, что я местный, значит, вариант "а где твоя регистрация" не пройдет.

– Валюту, деньги – на стол.

Я выложил на стол две или три тысячи российских рублей и азербайджанскую мелочь, но в кармане рубашки оставалось еще 50 долларов. Мент пересчитал деньги, но, как и паспорт, оставил их у себя на столе. Этого ему показалось мало. Другой подручный расстегнул мою дубленку, и стал щупать одежду на мне. В какой-то момент его пальцы сжали мою пятидесятидолларовую купюру в кармане рубашки, но он не придал этому значения. Представители правопорядка убедились и в полной укомплектованности моих половых органов.

Бедная моя мать! Каково было ей смотреть, как шмонают ее сына!

Ублюдки в погонах открыли и мою сумку, но не обнаружили там ничего, кроме одежды да килограмма-двух фруктов, которые я вез своему обнищавшему и больному отцу в Россию. Больше всего я боялся, что они мне что-нибудь подсунут – наркоту или еще чего, а потом, при повторной проверке, невзначай "обнаружат" его.

– А разрешение у тебя есть, – поинтересовался начальник, – на выезд из республики?

– А как же, – ответил я, – вот печать коменданта на билете. Иначе бы мне и билет не продали.

– А куда ты едешь?

– Я еду в N, к отцу, не алвером же еду заниматься.

Алвер – "купи-продай", то есть спекуляция, основное занятие местного населения.

– Да, ради Бога, занимайся алвером, разве мы имеем что-то против?

Шмон окончился, начальник отдал мне деньги и документы. Потом, в поезде, я пересчитал свои деньги, вроде бы ничего не стырили. А позже мне один мужик в поезде рассказал, что у них есть обыкновение сделать вид, что проверяют бабки на подлинность, а возвращать хозяину сумму, меньшую, чем та, которую он им дал.

А еще я знаю случай, в эту же дежурку привели мужчину, очередную жертву, обыскали его, проверили документы, но, хотя все было в порядке, стали вымогать деньги. Нагло вымогать! Не знаю, дал он им что-нибудь или нет, но у того были знакомые в высших чинах силовых структур. И он привел их, пожаловавшись на произвол полиции, те нагрянули и сами наехали на ментов.

И куда девалась их спесь, их наглость, их самодовольство, ощущение собственной безнаказанности! Да они чуть ли не в коленях валяться стали: "Не надо, не снимайте с нас погоны! Нам детей кормить надо!".

Эти люди не понимают закона, они привыкли все решать по собственному усмотрению. Зато когда они видят вышестоящего, они тут же теряют какое бы то ни было человеческое достоинство. И чуть что – в ход идет отмазка "нам детей кормить надо". А я-то здесь при чем? От меня что ли твоя жена родила? Нечем кормить, так не женись, не заводи дюжину детей. И потом – я налоги плачу!

Вышли мы с матерью из здания метро, и, когда заходили на вокзал, нас остановил еще один "орел". Ему-то тоже "детей кормить надо". Я ему объяснил, что нас уже обшмонали, он поверил, махнул рукой, и мы вошли в здание вокзала.

На перроне тоже были "орлы", но к прохожим не цеплялись. Среди ожидающих пассажиров я заметил Эмина и его родственников. Подходили пассажиры.

Все с баулами, мешками, ящиками, упаковками, тележками – весом до полутонны. В Россию и Украину везут продукты питания. На посадку подали поезд.

В тамбуре нашего вагона стоял человек в штатском, представившийся сотрудником уголовного розыска. При посадке пассажиров он требовал билеты и документы и после их проверки пропускал в вагон.

Найдя свое место, я сел. Мать села рядом, Эмин – напротив. Мама, немолодая, и нездоровая женщина, отправляет своего единственного сына неизвестно с кем. В холодную Россию, где его, собственно, никто не ждет. Соскочить бы с поезда, устроить истерику, закричать, что я никуда не поеду, послать Эмина и его дружков к чертям! Куда вы меня тащите! Я не хочу уезжать из этого города, мне тяжело решиться на это, мне трудно все ломать! А каково ей? Что ждет меня там? Может, мы видимся последний раз! Может, она не увидит меня живым, тогда в голове у меня были всякие мысли.

Мама сошла с поезда, состав тронулся. Я припал к окошку, и слезы у меня сами навернулись на глаза. Не люблю прощаться на вокзалах. Лучше слезы оставлять домашним стенам, пусть лишь они будут свидетелями эмоций, а не эти алверчи (т.е., барыги)!

Поезд набирал ход. Мы ехали в плацкартном вагоне. По проходу зашлялись торговцы закуской, менялы валют и прочие "предприниматели". У одного из них Эмин купил стаканчик "армуд", из которого пьют чай.

– Да успокойся, Чипсет! Чего мать так плачет, будто в армию тебя провожает! На вот, выпей немного, – Эмин достал из своей сумки бутылку гянджинской водки и налил себе и мне в армуды. Приняли немного.

Эмин, в отличие от меня, пятьюдесятью граммами не ограничился, принял сам на грудь изрядно, угостил подсевших рядом проводников, за жизнь с ними поболтал.

Спиртное подействовало на мою возбужденную психику, и я немного успокоился.

Проводники собрали паспорта, отобрали билеты. Вот тут-то стоит остановиться особо! Дело в том, что как минимум 30 – 40% всех пассажиров ехали "зайцами". То есть – как это так "зайцами"? Если официально билет стоил где-то 13 ширванов, то "зайцы", договариваясь с проводником, платили 8 ширванов. Естественно, деньги шли в карман проводнику и бригадиру поезда.

Приходил ревизор. Он не "нагрянул", он просто спокойно пришел, как и поезд, по расписанию, пришел для того, чтобы собрать дань. Никто из проводников его появления не боялся, да и ревизор прекрасно знал, что едут зайцы, но у них все таксы давно расписаны, с кого сколько взять. Это обычное дело.

Бакинский поезд, следующий на север, представляет из себя просто овощную базу на колесах. В тамбуре стояли три или четыре здоровенных, выше человеческого роста, мешка с зеленью, один мужик рассовал по всему вагону тридцать ящиков с хурмой, парень в кожаной кепке вез упаковок пятьдесят гранатового сока, сам проводник со своим братом вез ящик вяленой рыбы и десятикилограммовый куль с чищенными орехами. По вагону туда-сюда шлялись какие-то люди с товарами, которые явно везли на продажу. Один гражданин Украины вез в поезде две газовые горелки. Был ли внутри газ, неизвестно, но если бы был, и если бы где-то произошла случайная искра, то нам бы не поздоровилось. А искра могла быть запросто, сами проводники курили прямо в вагоне, грубо нарушая требования правил техники безопасности.

Темно, за окном поздний вечер. В районах начинает падать снег, и все сильнее и сильнее.

Опаньки! Отъехали мы километров на семьдесят от Баку – опять орлы показались. Транспортная полиция! Опять у всех пассажиров в стопочку собрали документы и отнесли в "Купе для отдыха проводников". Ведут по одному на собеседование.

Если иностранец, то где регистрация, если свой, то... Зашел и я.

– Чипсет, здравствуй, – как твое настроение?

– Ничего, нормально, – нет, я им душу свою изливать буду, доверительные беседы вести, в откровения пущусь!

Но мент не стал лезть ни в душу, ни тем более в сумку, а сразу перешел к делу.

– Разрешение на выезд есть?

– Вон, печать на билете.

– Чипсет, ты нам уважение сделаешь?

О! Здесь стоит особо пояснить, что слово "уважение", или "hермят", на государственном языке, в Азербайджане имеет и второй смысл: благодарность, а по сути дела, мзда, то есть если тебе чиновник поставил печать, доктор сделал укол, собес пересчитал пенсию, препод в институте поставил зачет и т. д., то ты ему должен сделать "уважение", то есть показать, что ты его уважаешь, и доказать это уважение материально. Короче говоря, гони бабки!

Я вышел из купе, подошел к Эмину, дрыхнувшему на верхней полке и объяснил ситуацию. Не с первого раза, но все же до его хмельных мозгов дошло, что к чему. Эмин пошел разбираться с ними.

Не знаю уж, чем он их запугал, он вроде, родственник какого-то прокурора, что ли? (то ли правда, то ли нет, а кто проверять пойдет), но менты документы наши отдали. В Азербайджане в частности, и в Пустыне, вообще, все спорные вопросы решаются тем фактором, у кого круче родственники и знакомые.

В России спор между гаишником и водителем ведется примерно так:

"Ты подрезал, ты превысил скорость" – "Нет, не подрезал, не превысил", и так далее.

А в Азербайджане : "Ты подрезал, ты превысил скорость". "Ну и что, ну подрезал, превысил. А я брат водителя прокурора, а у меня дядя в райисполкоме работает секретарем."

Те, кто попроще, говорят: "Ладно, да, командир. Керима из второй роты знаешь? Не знаешь? Ну, ладно, свои люди, сочтемся, сделаю тебе уважение." Дают ему ширван – два и едут дальше. А один случай знаю, ГАИ тормознуло тачку, и говорят водителю: "Я кушать хочу". Тот дает ширван орлу. "Мало. У меня в семье ведь четверо человек".

Не знаю, сколько человек в семье у того мента, но минут через пять он опять заявился в наше купе. Эмин чуть драться с ним не полез, я уже его останавливать стал. Думаю, ссадят здесь, в пустыне в прямом смысле этого слова. "А, так вот почему ты такой храбрый!" – сказал полицейский, указывая на початую бутылку водки. Отхлебнув рюмашечку огненной воды, страж порядка пожал нам руки и удалился.

– Родина, – пробормотал Эмин. – Вот она, твоя Родина, видишь, какие вещи делает.

Не могу сказать, что это был момент истины, просто скажу, что в этот миг я сказал себе сам: "Крепись, Чипсет, может быть, сейчас тебе тяжело, может быть, в этот год или два тебе еще тяжелее будет, но поезд, в котором ты едешь, держит правильное направление – на север. Вперед!" Вспомнилась песня группы "Ария"

'Прочь беги, пока хватает сил, беги!'

и песня БГ, весьма уважаемого мною человека:

`Самое время перейти эту реку вброд

Пока ты на этой стороне, ты сам знаешь, что тебя ждет'.

Такого беспредела нет ни в одном государстве! В кино про Зорро такого не было!

Мой попутчик снова залез на верхнюю полку и заснул под действием гянджинского "снотворного".

А поезд ехал дальше. Хачмас, Худат, Ялама – последний населенный пункт Азербайджана. Уже почти что полночь.

Поезд медленно подползает к границе. Кругом снег. Все – как в каком-то кино. Прокуренный вагон. Жарко – вовсю шурует отопление. Иные сняли рубашки. Свет притушен, все фигуры едва различимы в полумраке. В поезде какая-то напряженная тишина, затишье перед бурей. Пассажиры шепчутся, переглядываются, смотрят в окна. Кто-то успокаивает плачущего ребенка. Некоторые спят, посапывая, как и мой попутчик.

За окном появляются фигуры вооруженных солдат в шинелях с поднятыми воротниками. Солдатики худенькие, щуплые мальчишки, это видно по их приталенным шинелям. Бедненькие, в такую пургу торчать в поле! Справа по ходу от поезда, на расстоянии двадцати метров, вагончик. Это автомобильный КПП. К нему подъезжает военный УАЗик, на фоне белого снега отчетливо видны движущиеся фигуры военных.

Минут десять зловещей, гнетущей тишины. Наконец, где-то слышен отдаленный стук, – видимо, открывают двери, где-то голоса, отдаленные, но кричащие.

Снова тишина.

Наконец, будто привидение, на том конце вагона, где туалет, сама по себе возникает массивная фигура человека. Проводник включает свет. В вагоне становится светлей и я пристально смотрю на эту тушу страшного человека, надвигающегося из глубины вагона на меня.

Страшного! Огромное, диаметром не менее метра брюхо, короткие жирные руки, шея срослась с туловищем. Я сколько живу, таких жирных еще не видел. Знал я, правда, одного прораба, он с бригадой шабашничал и с директорами учреждений шапку делил, но у того только пузо было, а этот весь, полностью с головы до пят оплыл слоем жира толщиной, наверно, в двадцать-тридцать сантиметров. Провести бы чемпионат Закавказья по сумо, он был бы явным победителем, республике бы золото принес. Но золото, скорее всего, он предпочитал носить себе, а не республике. Физиономия у него была типично дауновская. На голове была военная шапка с голубым мехом и кокардой, но военной формы на нем не было, вернее, брюки-то были военные, с лампасами, а вот куртка была обычная, гражданская, защитного цвета, но с пришитыми поверх погонами. Почему? Да потому что на такое пузо военная форма попросту не предусмотрена! На поясе, пардон, пояса у него не было, на брюхе болталась временами что-то гундосящая большая черная рация, с пульсирующей лампочкой.

Пограничнику протягивали паспорта, он пренебрежительно брал их, смотрел на фото в паспорте, лениво поднимал глаза, ибо голова его была слишком тяжелой, но не мозгами явно, бросал презрительный взгляд на пассажира, иногда одной рукой перелистывал страницы в паспорте, снова опуская тяжелый взгляд и молча отдавал его обратно. Ни слова пограничник не спрашивал: "Куда, зачем?". Едешь ли ты к родственникам, гастрабировать, алверировать, или рэкетировать, его не интересовало. Впрочем, кто бы признался в последнем?

Одному парню документ он не отдал. Точно поршень, туша надвигалась на меня! Видно, специально такого жирного взяли, чтобы за у него спиной никто проскочить не мог. Да уж, граница наша на надежном замке!

Вот пограничник подошел к нам. Проверил паспорт у моих попутчиков, включая Эмина, и протянул руку ко мне. Я отдал ему паспорт. Его обрубки-пальцы открыли документ. Пузатый посмотрел внутрь, и, даже, не удостоив меня взглядом, сразу же пошел дальше. Паспорт он без слов, ничего не объясняя, забрал с собой.

Эмин тем временем слез с верхней полки. Я ему говорю:

– Слушайте, Эмин, жирный у меня документ зажал.

А тот, как ни в чем ни бывало, спьяну:

– Чипсет, да чего ты волнуешься, ляг, спи спокойно. Вон водки из-под стола достань, налей, выпей да отдыхай. Отдаст тебе документ, не бойся, – А сам куда-то пошел.

Пограничник уединился в том же купе для отдыха проводников. Сначала к нему зашел тот парень, у которого он взял документ, а потом позвали и меня.

Я зашел. Туша сидела и с презрением смотрела на меня. Знаком он велел мне сесть рядом. Едва раздвинув свои пухлые губы, он просипел:

– У тебя есть разрешение из военкомата?

У меня перехватило дыхание. Я проглотил слюну. Два глаза из-за складок жира смотрели на меня, как на последнее ничтожество. Вот рожа! Я на всю жизнь его запомню. Ему только злого хана играть в туркменских сказках.

– Разрешения у меня нет, но у проводника есть мой билет, там сзади стоит печать коменданта.

– Не-ет, – пробормотал даун, пересиливая одышку, – у тебя должно быть разрешение из военкомата!

– Сейчас. Минутку, – сказал я и побежал в купе за Эмином, который в Баку обещал решать все проблемы, возникающие по дороге.

На месте Эмина не было. Я стремглав побежал в тамбур, он спокойно стоял там и курил.

– Эмин, проблемы у меня. Командир разрешение требует.

Эмин нехотя потушил сигарету и пошел со мной. Я сел на свое место. Эмин же вместе со злым ханом вышли в тамбур для переговоров. Минуты через три Эмин вернулся и отдал мне мой загранпаспорт.

– Сколько, -спрашиваю , – дали?

– Пятьсот рублей.

– Ни фига себе!

– Чего я, брехать буду, что ли? Он тыщу содрать хотел, но потом на пятьсот согласился.

Интересно, вообще, потом я подумал, а откуда у меня могло быть это разрешение? Ведь, если оно и есть, комендант бакинского вокзала, наверное, оставляет его себе, а взамен на билете ставит печать.

Эмин опять залез на верхнюю полку.

Где-то через полчаса показался таможенник. У него была какая-то палочка с проводками, которой он шарил по всяким труднодоступным местам, под сиденьями, между сумками. Велел мне поднять полку. Коснувшись моей сумки своей волшебной палочкой, он спросил, что там. Я ответил, что тряпки и харч, он поверил и ушел.

Раньше таможня, рассказывают, наглее была. В аэропорту один мужик летел в командировку, проходил таможенный досмотр, а ему таможенник и говорит на ушко: "Положи что-нибудь и иди". Особенно они шмонали русских, которые здесь продали свои квартиры и, уезжая в Россию, вывозили с собой за рубеж крупные суммы денег. Но год назад я летел, с таможенниками проблем не возникало.

Единственное что, опять-таки тогда комендант аэропорта помотал мне мозги. Ведь заранее приехал же к нему, спросил, какие документы надо принести для беспрепятственного выезда.

– Разрешение из военкомата,– говорит.

Как законопослушный гражданин, я пошел в военкомат и получил там разрешение. Военкоматовский офицер все так и этак намекал-намекал мне на то, чтобы я отблагодарил его, но я прикинулся лохом, ни хрена не дал и в конце концов мне это разрешение дали бесплатно.

Но когда приехал на посадку, при входе в аэропорт дорогу нам с матерью тогда тоже перегородили менты, проверили документы и говорят:

– А как ты полетишь? Тебя ведь не выпустят.

– Почему это не выпустят?

– А есть указ Президента: до 27 лет никого не выпускать.

– Вообще-то до 35, – поправил я и вытащил документ, – но у меня есть разрешение из военкомата.

– А зачем оно? Разрешение из военкомата не хиляет, нужно разрешение не твоего военкома, а нашего коменданта,– сказал орел.

– Да, но ваш комендант дает разрешение на вылет на основании разрешения моего военкомата, он мне сам это сказал.

– Нет, его твоя бумажка не колышет. За красивые глазки он тебе ничего не поставит.

– А за сколько? Ну, ширван, два.

– Какой ширван-два! Пятьдесят долларов.

– Пятьдесят долларов? Билет до Москвы стоит сто, а его разрешение пятьдесят?

– Ну, ладно. Идите, попробуйте его убедить. Но он у нас такая зараза, что ничего не подпишет.

Поднялись с матерью на второй этаж. Там в специальном отсеке сидел комендант.

Молодой, лет 35-ти, не больше. Худощавый, с нахальным лицом, подвижный, ужимистый. Сразу видно, любит погримасничать, поиздеваться, поприкалываться.

– Вы комендант?

– Я.

– Я лечу в Москву, вот мои билет и документы.

Он осмотрел мой паспорт, военный билет, разрешение.

– Хорошо, – говорит, – посидите, подождите. Я позову вас.

Мы сели рядом с его окошечком, ожидая, когда он нас позовет. Через окошечко было видно, как он отложил мои документы в сторону и стал просто сидеть сложа руки. Потом он вышел из своего бюро, пошел к кассе, где продавались билеты, стал флиртовать с кассиршей, потом пошел в буфет, похихикал с официанткой, затем ушел куда-то, по нужде, что-ли? Вернулся в закуток, стал чесать себе затылок.

– Чего он, издевается, что ли, – говорит мне мать.

Издевается, конечно, издевается. А что еще делает? Регистрацию уже объявили.

Опять вышел, пошел куда-то в зону посадки, к пограничникам, что-то балакал около их будки, покурил, вернулся на свое рабочее место.

Мы подошли к нему. "Ну, как, готово?"

– Ну я же сказал вам, позову, не беспокойтесь. Если какие-то проблемы будут, я их решу, – спокойно и напускно-вежливо ответил комендант.

Какие могут быть проблемы? Ты их и создаешь, гад. Поставь печать, и скажи "иди гуляй", вот и все, что от тебя требуется.

Мы опять стали ждать. Он снова вышел из бюро, и, не обращая на нас никакого внимания, куда-то исчез, потом появился и стал маршировать туда-сюда в зале ожидания, как на параде.

Посадка уже шла вовсю. А все документы у него.

Наконец, комендант, вдоволь поиграв на наших нервах, подозвал нас и поставил печать на билете, разрешающую вылет. На таможенно-пограничный контроль у меня оставалось минут десять. А если бы таможенники стали рыскать в моей сумке – не с целью найти в ней не дозволенный к вывозу товар, а просто, для того, чтобы потянуть время, – им ведь тоже "детей кормить надо", я бы мог опоздать на посадку. Но, к счастью, этого не случилось. Они просто забрали декларацию и пропустили.

Вот так я вылетел в Москву год назад.

Вообще, скажу, что когда летишь на самолете, то испытываешь совсем другие ощущения. И тогда я летел, как турист, как путешественник, а теперь, как вынужденный переселенец. И публика там летит посолиднее, больше среди них городских, русскоязычных. И одеваются поприличнее, при галстуках. Ну а в поезде же спать в галстуке не будешь. Людишки там едут помятые, небритые, сонные, все естественно.

x x x

Было уже два часа ночи. Но поезд все стоял, видимо, шмонали другие вагоны и, видимо, начальство КПП разбирались с нарушителями пограничного режима: ободрать и отпустить или снять с поезда. Все снова утихло.

Простите за пикантную подробность, но по нужде-то хочется, а дверь туалета закрыта. Как быть? Я смотрю, все улеглись, проводники спят без задних ног. Я зажег свой маленький фонарик и пошел в дальний тамбур. Там тоже никого нет. Все тихо, спокойно. Снаружи оцепление вроде тоже сняли. Прошел в смежный вагон, перешагнув стык. Заглянул в тот тамбур. Все спокойно, дорогой товарищ. Закрыл дверь в тот вагон, еще раз посмотрел в тамбур своего, встал на стыке двух вагонов. Там, где смыкаются две железные рифленые площадки, по бокам имеется пустое, незакрытое пространство, через эту брешь видна земля и шпалы. Воровато оглядываясь, ... я справил малую нужду, и, когда я вернулся на свое место в вагоне, до меня дошел весь символический смысл того, что сделал. Я поссал на границу!

x x x

В гробу я видел эти границы! У меня была Родина – СССР, а вы ее отняли у меня! Суки, зачем вы разорили, разрушили такую страну! Мою страну! Я не говорю, что там все было идеально, но такого произвола не было. И отношения между людьми были чище и проще. А сейчас – визы, разрешения, нотариальные переводы, таможни, регистрация. По живому прошла граница. Берлинскую стену снесли, а сколько взамен новых наворотили! Попадется мне человек, который пикнет, что раньше-де был железный занавес, я ему в голову запущу тем, что под руку попадется! А сейчас будто нет занавеса! Простой человек как не мог на Канары ездить, так и не может. За что нас всех лишили советского гражданства?

"Зачем вы порушили, гады,

Единый Советский Союз?"

– в "Литературке" я читал как-то стихи поэта-любителя Всеволода Емелина. Вам, вот вам, этим жирным мордам, гадам, а по иному и не скажешь, и нужна была независимость. Чтобы безнаказанно грабить свои же народы. И хоть одна страна от этого выиграла?

Вы, всю жизнь торчавшие в КПСС, теперь лицемерно хаете старый порядок, называя его сатанинским строем! А сейчас не сатанинский строй? Когда миллионы людей срываются с насиженных мест, и, ломая свою жизнь, бегут прочь в поисках лучшей доли – это не сатанинский строй? Когда пожилой человек заболел, на последнию копейку от пенсии покупает лекарства, а оно оказывается поддельным и не приносит исцеления – это разве не сатанинский строй? Когда девушка приходит устраиваться на работу в фирму, а босс говорит ей: переспи со мной – это разве не сатанинский строй? Когда у работника вымогают взятку, чтобы отдать ему его собственную зарплату – это не сатанинский строй? Не сказал ли Христос в свое время, что "трудящийся достоин пропитания"? (Матф, 10:10).

Да и кто тогда, в "застойные" годы управлял нашей страной? Те же самые товарищи, что сейчас стали господами. Вы, в девяностые годы задыхавшиеся от патриотических речей – что вы дали своим народам? Мир? Достаток? Развитие? Как говорил турецкий поэт Назым Хикмет,

'Если вы патриоты Отчизны,

То я такую Родину предаю!'

Что творится в родном Азербайджане! До чего эти "патриоты" довели республику! Заводы стоят, институты по инерции выпускают толпы молодых специалистов, а государству они не нужны. В советское-то время образовательная система у нас была, и не плохая, но тогда она была востребована, а сейчас нет. Знания, умения, руки, головы никому, никому не нужны. Нужны только кошельки. И образование тоже стало вырождаться и деградировать. В школах и вузах – поборы.

Причем поборы начинаются с первого же класса – то на ремонт, то на подарок учителю, то еще на что – повод найдется. На самом деле деньги оказываются в кармане или у директора, или у чиновников РОНО. Директора школы ведь не просто так назначили директором – он ведь за это в РОНО дал и дает на лапу, и это каким-то образом надо компенсировать. Мне известен случай, когда на 8 Марта всем женщинам-учительницам одной школы дали подарок – денежную сумму. Все расписались, но на руки получили лишь ее половину остальное ушло на корм чиновникам от образования.