Текст книги "F65.5: Гематофилия (СИ)"
Автор книги: Чиффа из Кеттари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
– Джим, ты все равно не спишь.
Мотаю головой:
– Я кот Шредингера. Откуда тебе знать?
Тяжелая рука опускается сверху, ладонью куда-то на уровень поясницы, и я нагло придвигаюсь вплотную, резкий больничный запах, исходящий от бинтов, заставляет высунуть, наконец, голову на свежий воздух.
– Себ, хватит строить из себя святую невинность.
Синие глаза смотрят на меня изучающе, даже с любопытством.
– Шеф, я не буду спрашивать, к чему ты это сказал. Выметайся из моей постели и из моей комнаты тоже.
– Ах, Себастьян… – картинно закатываю глаза, садясь на кровати, – ну кто же так разговаривает с человеком, с которым провел ночь?
– Шеф, – медленно поднимается с кровати, – это не называется «провести ночь», это называется «мой шеф залез в мою постель». И это нагло. Особенно в свете того, что ты обещал не лезть на мою территорию. Никогда.
– Уволишься, вздорный тигр? – чуть щелкаю его по носу, когда он наклоняется ко мне.
– Нет. Но будь добр, исчезни из моей комнаты.
Мотаю головой. Мало ли, что я обещал.
Полковник пожимает плечами, отворачиваясь, подходит к зеркалу. Начинает разматывать бинты четкими, неторопливыми движениями. Чертовски эротично на мой вкус, о чем я ему незамедлительно сообщаю и получаю в ответ скорбный вздох. Проводит пальцами по припухшей коже, перечеркнутой короткими стежками, задумчиво обводит слегка стянувшуюся кожу на ребрах.
Не выдерживаю – подхожу вплотную, оглаживая мускулистую задницу.
– Мой мальчик будет жить?
– Твой… Джеймс, прекрати! – перехватывает мою руку, уже почти скользнувшую под
ткань белья, морщится. – Твой снайпер будет жить, и будет жить преотлично, если ты перестанешь его доставать.
– Малыш, мне не нужно, чтоб ты жил преотлично. Просто живого снайпера мне вполне достаточно. Думаю на ближайшую неделю мне для тебя работу лучше не планировать?
– Было бы мило, Джеймс, – отпускает мою несчастную конечность. Хватка у него мощная и я делаю обиженное лицо, растирая запястье. Кошусь в зеркало – черт, я очарователен!
– И что ты будешь делать целую неделю?
– Даже не знаю. Надеюсь, ты не собираешься планировать мой досуг? Я, как видишь, могу пережить твои задания, но отдых… Нет шеф, нет, нет, нет!
В зеркале вижу свою довольную улыбку – вообще-то я собирался оставить киллера на недельку в тишине и покое. Но теперь мне это не нравится.
– У тебя же все равно нет личной жизни, Себастьян. Ведь так?
– С чего ты взял? У всех есть личная жизнь, шеф.
– У тебя не должно быть, Бас. Полковнику никто не пишет, Бастиан.
– Ты не знаешь наверняка. Кот, блин, Шредингера.
Отхожу на несколько шагов – ох, не зли меня, глупый тигр.
– Ревнуешь, шеф?
Ревную? Что? Много думаешь о себе, снайпер.
– Ты на меня работаешь. Не забывайся.
– Конечно, шеф, – с притворной покорностью наклоняет голову, глядя слегка исподлобья.
Дурацкие синие глаза.
Дурацкие светлые ресницы.
– Я выцарапаю твои глаза, Себастьян.
Качает головой.
Личная жизнь… Откуда у этого паршивца личная жизнь? Врет, ну наверняка же врет. Неделю отпуска ему дал – жалею даже. Пускай бы сдох на работе, я бы меньше злился, может быть, правда, расстроился немного… Хотя, судя по прытким передвижениям по квартире, и двух дней бы ему вполне хватило.
Наблюдаю, как он пытается завязать галстук.
– Боже, Бастиан, ну не идет тебе галстук. Честное слово! Не оскорбляй мое чувство прекрасного.
Упрямо мотает головой.
– Куда собрался?
– Пьянствовать, шеф.
– В галстуке?
– Ага. Преферанс и балерины, сам понимаешь.
– Ну-ну. Не переборщи там с балеринами.
– Постараюсь, шеф.
– Бас, а если меня убьют, пока ты будешь шляться неизвестно где? – капризный голос мне отлично удается и очень раздражает полковника.
– Найду себе нового хозяина, шеф. Это не так сложно.
Да уж, тебя с руками оторвут. Стоит вспомнить, какие суммы отваливают за твои услуги…
– Ну и искал бы, – обиженно надуваю губы. – Я тебя как будто держу.
– Ты много платишь, Джим, – отшвыривает галстук.
– Надень другую рубашку. Я могу платить меньше.
Натягивает тонкий черный джемпер.
– Ну, если задуматься – твое имя дорогого стоит – престижно и безопасно.
– Не вернешься к ночи – сдам тебя полиции. С подробным описанием твоих дел. Да, джемпер лучше.
– Угу, – отворачивается от зеркала. – Да ты без меня пропадешь, шеф. Думаешь, многие позволят так с собой обращаться?
– За те деньги, что я тебе плачу и за мое покровительство? Каждый второй, Бас, не обольщайся. Часы сюда не идут.
– Но мне нравятся часы.
Категорически качаю головой.
– И сколько из этих людей наберется первоклассных киллеров? Джеймс, когда ты за мной наблюдаешь, я одеваюсь в три раза дольше.
– И выглядишь в итоге в пять раз лучше. Ну, пара-тройка, я думаю, наберется.
Вру конечно. Набраться-то наберется, но вот достойную замену найти вряд ли получится.
– Да кому какое дело, как я выгляжу? Шеф, у меня булавка в ухе и в виске. И ты что-то говоришь о своем чувстве прекрасного?
– Не мешает? – качает головой, – ну вот и не возмущайся. Может скажешь, куда идешь?
– Тебе так нужно все контролировать, шеф. Гулять иду. Прошвырнусь по городу. Черт знает сколько уже не был в городе не по работе.
– Купи мне чего-нибудь.
Удивленно смотрит на меня, усмехается:
– Привезу тебе магнитик.
Смеюсь, возвращаясь за рабочий стол.
– А и еще, Джеймс! – заинтересованно смотрю на него. – Будь добр, не приставляй ко мне своих ищеек. Я все равно замечу, так что ничего интересного ты обо мне в любом случае не узнаешь.
– Как ты можешь так обо мне думать, Бас… Это просто унизительно.
– Да-да, конечно.
К ночи он, конечно, не возвращается, да я и не думал, что послушается. А я вот послушался – не стал приставлять к нему слежку. Не потому, что уважаю чье-то там личное пространство, а потому, что бывший вояка все равно заметит, как он и сказал.
В отместку укладываюсь в его кровать. Он по любому будет недоволен, но мне-то это не важно. Утыкаюсь носом в подушку – пахнет снайпером. Одеколон, шампунь, мыло, легкая примесь пороха и пота. Сжимаю ткань, мну в ладонях. Возбуждение накатывает медленно. Первая волна – от запаха – проходит как легкие электрические разряды – по кончикам пальцев, по коже, самую малость, приподнимая волоски на руках. Вторая сильнее – вспоминаю все те аккуратные, ровные надрезы, которые делал на загорелой красивой коже, пряный вкус на губах и языке, руки сами скользят по телу – обводя чувствительные места – по шее, чуть царапая ложбинку под кадыком. После – ладони разъезжаются по ключицам и ниже – правая задерживается на груди, левая сползает на живот. У меня не слишком чувствительные соски, поэтому с коротких поглаживаний пальцы переходят на щипки, сжимая затвердевшие горошины, чуть оттягивая, сильно сжимая, пока левая рука поглаживает напрягшийся живот.
Ну и где шляется мой глупый тигр, пока я тут изнемогаю в его постели? Вот если я ему постельное белье испачкаю – он меня точно на клочки порвет. Но, черт возьми…
Третьей волной накрывает так, что я со стоном выгибаюсь – твою же мать, Себ, я как вспомню твои прикосновения…
– Шеф, ты охренел, что ли?
Приоткрыв глаза вижу склонившегося надо мной снайпера. Чувствую запах табака и совсем немного – виски. Кажется, наврал он о своем намерении напиться.
– Джеймс, я, конечно, ожидал чего-нибудь этакого, но не в столь же развратном виде.
– Ну ты еще скажи, что такой вид тебя не возбуждает… Малыш, иди к папочке. Ну не отказывайся. Я же знаю, что ты можешь сделать мне очень хорошо… Себастьян. Не спорь.
Горячие волны еще переливаются по организму – появление полковника не только меня не охладило, скорее еще больше подстегнуло желание.
– Могу, шеф, – голос становится из удивленного привычно-отчужденным. – Вот только не хочу. Не обязан, знаешь ли.
– Не обязан, значит… – с силой дергаю его на себя, вот только сил у меня не так уж много, особенно по сравнению с полковником.
Нависает надо мной.
– Не-а, шеф. Не обязан.
– И сколько за ночь возьмешь, а, снайпер? Сколько мне тебе доплатить, красавчик?
– Выметайся нахрен из моей кровати. Я слишком часто это произношу в последнее время. Вали к себе, Джим.
– Ну уж нет, малыш.
– Не выводи меня, Джим. Хуже будет. Иди к черту.
– Да успокойся… Подумаешь – с кем не бывает… Обнаружил своего начальника в собственной постели… Возбужденного, хочу заметить, и жаждущего ласки. Бас?
От ладоней исходит явственный запах пороха. И ладони эти слегка сжимают мое горло.
– Ты где был, Бас?
– В тире стрелял до ночи. Потом выпил немного. Скучно, – отпускает.
– Ну как же так, малыш, – запускаю пальцы в светлые волосы, – ты же хотел отпуск.
Снайпер медленно выпрямляется, садясь на кровать, зажимая ладонью бок.
– Болит? – принимаю сочувствующий вид. – Дай посмотрю.
– Джим, чтобы смотреть, нужен свет…
Я уже стягиваю с киллера джемпер, разматываю белую марлевую ленту и прижимаю пальцы к шву. Нижняя, зашитая часть, сухая, а вот выше, на груди – чувствую чуть липковатую влагу и знакомый запах.
– Тихо, тигренок, тихо. Спорим, ты тоже не железный?
– Не железный, Джим. Лучше уйди.
========== Часть 6 ==========
Тепло и запахи сводят с ума.
– Почему мне лучше уйти? – я могу включить «наивную девочку». Или мальчика?
Губы почти касаются кожи – я жду реакции. Я побаиваюсь так откровенно касаться его без разрешения. В полковника можно стрелять, можно пытаться ударить, можно его лапать сколько влезет – пока у него не кончится терпение. Но так – нельзя, я это знаю.
Я жду.
– Потому что пара слишком резких движений и тебе придется давать мне еще неделю отпуска.
– Себ, ну не ври мне, а? Завтра же вытащишь эти дурацкие нитки и всё. Давно пора.
Говорю медленно, стараюсь обдавать теплым дыханием кожу.
Тоже мне – воплощение ледяного спокойствия. Не верю, что мне не удастся тебя расшевелить.
Чуть прикасается пальцами к затылку, ероша волосы. Странный, нехарактерный для него жест, слишком уж личный.
Наклоняется ко мне, шепчет:
– Джим, иди. Хочешь, я тебя даже отнесу.
– Хочу! – с готовностью обхватываю киллера за шею.
Вообще-то, я думал, он шутит, но нет – подхватывает на руки, несет.
В моей комнате светит пара прикроватных ламп, создавая так любимые мной сумерки. На несколько мгновений становится тихо, слишком тихо, мне кажется, даже, что я слышу шум бесконечно умирающего города, что маловероятно из-за пластиковых стеклопакетов.
Город умирает, и где-то там, на трущобных задворках старого Лондона, по-прежнему, как и сто, и двести лет назад, проливаются реки крови, впитываясь в землю, которая, по моим прикидкам должна быть или абсолютно бесплодной, или извергать из себя кроваво-алые ростки. Город умирает, а я чувствую себя до странного живым. Мне нравится умирающий город. А еще больше нравится чувствовать биение сердца рядом.
– Странно.
– Что? – еще не опустил меня на кровать, стоит рядом, а я цепляюсь ладонями за его шею, нащупывая на горле пульсирующую вену.
Странно, что его бьющееся сердце заставляет меня чувствовать себя живее, чем несколько минут назад, в его постели. Но вслух я этого говорить не буду.
Чувствую под спиной чуть прохладное, мягкое прикосновение пледа, укрывающего кровать. Отличный плед, я купил его в Греции, несколько месяцев назад. Вряд ли местного производства – в Греции ведь нет верблюдов…
– Куда ты пошел? Сядь, Бас.
Он что, правда думает, что я его так просто отпущу? Недовольно ворчит, пытаясь отмахнуться, но садится в ногах, водя по мягкой верблюжьей шерсти пальцами.
Я почти продумал проникновенную речь. С заглядываниями в глаза, периодически властным тоном и всякими прочими спецэффектами. Я даже почти начал говорить, во всяком случае, уже набрал воздуха в легкие.
Бас любит портить мои маленькие эффектные выступления, мне даже уже не верится, что он делает это случайно.
Вот и сейчас – откидывается на кровать, прямо у моих ног – я невольно поджимаю пальцы – манит рукой. Кажется, я его совершенно перестаю понимать. Разворачиваюсь, становясь на колени, подползаю к нему.
– Ты похож на котенка, Джим. На маленького злого котенка, который хочет игрушку и царапается, если ее не получает. Или если получает – в твоем случае безразлично.
– Решил прочитать мне сказку про меня?
– Ох, Джим, про тебя получилась бы отличная сказка… – притягивает меня ближе к себе, усаживая на бедра. – В духе старых европейских легенд…
– С морем крови, оторванными головами и полным отсутствием положительных героев в современном смысле слова?
– Насилие и идеальный ум. Да, Джеймс, ты слишком умен для простых сказок.
– Слишком много говоришь, тигр. Ты все-таки решился удовлетворить скромные желания своего шефа?
– Скромные? Джеймс, я бы так это не назвал.
– Так что скажешь?
– Джеймс, шеф, я весьма разносторонняя личность, – я вижу, как он ухмыляется, – я попрошу ответную услугу, но позже.
Задумываюсь. Ответную услугу? Что он имеет в виду?
– Хоть намекни.
Качает головой. Слышу где-то сбоку характерный щелчок – полковник выудил из кармана складной нож, раскрыл.
– Я же не боюсь, что ты меня прирежешь, – протягивает мне лезвие, – вот и ты меня не бойся.
– Чертовски непохоже на правду, – приятная тяжесть в ладони, теплая, гладкая поверхность рукоятки притягивает мое внимание.
-С каких пор тебя волнуют такие мелочи?
Выгибается мне навстречу.
– С чего такие перемены? Впрочем, какая разница… Мальчик мой, сегодня кто-то повеселится.
Синие глаза, прикрытые длинными светлыми ресницами.
Закусывает губу, совершенно закрыв глаза, когда взрезаю кожу под ключицей, достаточно глубоко. Мне нравится, как алые капли стекают по груди.
– Не кусай губы, – обхватываю пальцами подбородок, – не кусай. Нельзя.
– Сумасшедший…
– Какой есть. Мне мало, Себастьян. – Размазываю по пальцам его кровь. Мне действительно мало. Облизываю кончики пальцев, прикрывая глаза. Снайпера нельзя убивать, снайпер не будет биться в агонии…
Себастьян, так нечестно.
Кажется, я говорю это вслух.
Чувствую, как он берет мою ладонь, крепко сжимает, слегка выворачивая и…
С губ срывается крик, я во все глаза смотрю на полковника, хватая губами воздух, кажется, по щекам текут слезы. Ощупываю одной рукой разрез на груди. Острая режущая нота боли постепенно затихает – немало этому способствуют осторожно скользящие по телу руки, и сменяется совершенной мелодией – немного злости, немного крови, очень много возбуждения – дьявольский, мать его, коктейль. Воздух перестает жечь легкие. Себастьян снова откидывается на кровать, отпуская мою руку, я готов поклясться, что вижу игривый блеск в полузакрытых глазах.
– Я вырежу на тебе свое имя, глупый тигр, как тебе это понравится?
Игривость сменяется легкой напряженностью.
– Ты ведь даже не представляешь, что я могу потребовать взамен…
– Ничего, что мне реально навредит, малыш.
Я ведь знаю, что ты преданнее собаки. Кажется, я ничего для тебя не сделал, чтобы получить такое, но кто знает, какими принципами руководствуются подобные тебе, выбирая хозяина?
Все еще чуть задыхаюсь и сильно вздрагиваю, когда жесткие пальцы касаются груди.
– Ты меня боишься, Джим? – в голосе чувствуется сожаление.
– С чего ты взял? Уж тебя-то я точно не боюсь. Лежать!
Пресекаю попытку скинуть меня на кровать.
– Тогда делай то, что хочешь, – хитро щурится, – если не боишься…
Тоже мне заладил… Встаю с кровати, подходя к небольшому шкафчику, в котором храню всякие мелочи, могущие внезапно пригодится: от арабского разговорника (ну не дается мне этот язык – никакой в нем логики не вижу) до набора отмычек. Нахожу отличный хирургический скальпель – прекрасно подойдет.
– Раздевайся, – на минуту мне становится смешно – напоминаю себе врача из какого-нибудь медицинского сериала. Наблюдаю, как он встает, медленно расстегивает джинсы, глядя на меня. Неотрывно смотрит, даже немного жутко становится. Улыбается. Стараюсь отвлечься от плавных кошачьих движений.
– Ты же не против полной антисанитарии?
– Вообще-то против, шеф.
– Ладно, где-то должна быть бутылка виски, сойдет?
– Смотря что ты собираешься делать… хотя я догадываюсь, – вольготно растягивается на моей постели. Завораживает. – Сойдет, хотя водка была бы предпочтительнее.
– Мне лень идти, Басти. Знаешь, я кое-что читал о шрамировании…
– Да ты алкоголик – у тебя в спальне бутылка Джемисона… Ополовиненная!
– Себ, заткнись. Будет больно.
– Да ну?
– Да… – облизываю губы в предвкушении. Пишут, что это больно. Значит, я заставлю эту глыбу льда, слегка, впрочем, сдавшую позиции, реагировать. – Я могу сделать тонкие надрезы, тигренок, но это не серьезно. Так моя монограмма будет не слишком стильно смотреться на тебе.
– А раздеваться-то зачем, Джим? Ну не на заднице же ты мне ее вырезать собираешься?
– Нет, ну Себ! На груди, – всовываю ему в руки бутылку. – Выпей.
– Джим, алкоголь…
– Не спорь со мной. Я знаю. Больше крови – довольнее Джим. Ты этого хочешь?
– Хочу, – улыбается, делает несколько действительно внушительных глотков, чуть ли не на четверть осушая литровую бутыль. – Монограмма? Ну и в чем соль?
– Сам понимаешь. Принадлежность.
– Все и так знают, на кого я работаю.
– Нет, малыш. Ты мне будешь принадлежать, абсолютно и бесповоротно. Потому что шрамы ты свести не сможешь. – Кладу на грудь отставного военного скальпель. – Ну что, ты готов?
Кивает.
– Знаешь, сначала, наверное, стоит контур прочертить?
– Мне откуда знать, шеф?
– Незачем так официально… Можешь звать меня по имени, когда я вот так на тебе сижу.
Фыркает, укладывая мне руки на бедра – я сижу у него на животе, изогнувшись, примеряясь – где бы начать резать.
– Я неплохо рисую… – откуда только растерянность в голосе.
– Я знаю, – кивает. Успокаивать меня, что ли, вздумал?
Самым острием скальпеля провожу по коже, оставляя даже не надрез, а чуть краснеющую полоску. Полукруглые изгибы заглавной J даются мне нелегко, но я предельно сосредоточен, я не отвлекаюсь даже на чуть сжимающиеся в предвкушении боли пальцы на моих бедрах, и почти не подглядываю за подрагивающими опущенными ресницами. Зато прекрасно слышу дыхание – настороженное, недоверчивое.
Первая буква выходит преотлично. Вторая проще – четыре стилизованных скрещенных кинжала в виде буквы М. Немного старомодно, конечно, но в этом определенно присутствует стиль. Выводится поверх первой – заканчиваю «набросок».
– Себ…
– В первый раз слышу в твоем голосе такое сомнение… Мне это льстит.
– Иди к черту. Надеюсь, это будет действительно больно.
Судорожно вспоминаю все, что читал. Черт, надо было хоть видео какое посмотреть. Резать под острым углом, равномерно. Черт. Это почти что паника – скальпель замирает в полудюйме от кожи, и я вижу, как трясется мелкой дрожью лезвие. Просто бездумно резать – это одно, а вот эти вот художества, с человеком на них согласным – это совсем другое.
Украдкой поднимаю взгляд на полковника. Он смотрит на меня с каким-то странным выражением удовлетворенного любопытства. Судорожно пытаюсь оттянуть момент, когда скальпель взрежет податливую плоть, оставляя на тигре клеймо, отметину, от которой он никогда уже не сможет избавиться.
– Джим. Тебе что, нужно, чтобы я сопротивлялся? Извини, я тебе шею могу свернуть случайно.
– Нет. Просто… это немного необычно. Лежи тихо.
Сжимаю тонкую ручку скальпеля.
И тут накатывает…
Не знаю почему – с моими «отклонениями» сложно определить с какого края меня накроет. Просто в какой-то момент я начинаю видеть только подсохшую кровь на ключице; длинную, с неровными краями, подсыхающую рану на ребрах и светло-багровый контур собственной монограммы на груди снайпера – немного выше соска, небольшой узор, примерно в два с половиной дюйма.
Я держу свои ножи и скальпели идеально заточенными, поэтому кожа податливо прогибается под давлением – всего на миг, и тут же будто разрывается – как мне и нужно было, под углом, лезвие впивается в плоть и рука сама делает прямой, идеально прямой росчерк, останавливаясь на изгибе линии.
От священнодейства отвлекает тупая, тянущая боль – пальцы снайпера продавливают кожу на бедрах, отвлекая.
– Руки убери, – собственный голос кажется чужим – хриплый, некрасивый, жесткий – я не могу даже пересыпать простую фразу битым стеклом привычных, полубезумных, как говорят многие, интонаций.
Слышу и чувствую, как снайпер резко выдавливает воздух из легких, стараясь не шевелиться, осторожно втягивает новую порцию кислорода.
Кладу одну руку между ключиц, упираясь, даже не задумываясь, что фактически перекрываю доступ кислорода. Чуть вздрагивая, взрезаю кожу полукругом. Запоминаю угол и глубину проникновения – у заглавной J есть еще этот дурацкий, изогнутый хвост. Изгибаю руку под неестественным и неудобным углом, примеряясь.
– Не кусай губы, Бас! – я понимаю, какими-то задворками сознания, что не контролирую свои действия – залепить снайперу пощечину – это смелый ход. Он рычит, красивый, глубокий звук, такой первобытный и возбуждающий. – Тихо! Тихо лежи!
Сильное мускулистое тело подо мной покорно замирает, хотя я вижу следы сдерживаемой ярости в редких, но четких подрагиваниях.
Чувствую себя дрессировщиком и почти вижу ручного, но взбешенного тигра, беспорядочно колотящего хвостом по близлежащим поверхностям. Тигра, которому стоит сделать одно движение и его дрессировщик захлебнется кровью. Тигра, который сдерживается изо всех сил – крепкие мышцы перекатываются под кожей, но все напряжение уходит в пальцы, лежащие уже не на моих бедрах, а на покрывале, метафорически – в хвост. Плед тихо потрескивает, разрываясь, и мне чертовски наплевать на него.
Тигр подчиняется, и я чувствую себя царем и богом – не меньше. Затихает, обнажая в злом оскале клыки. Замирает, придавая дыханию размеренность. Ждет, облизывая губы, упирая в меня разъяренный взгляд синих глаз.
Я, сдерживая дрожь, дорезаю в два движения первую букву.
Сжимает челюсти, чуть раздувая ноздри.
Втаскиваю в поле зрения полковника остатки вискаря:
– Сейчас? Или закончить? – голос по-прежнему отказывается слушаться.
– Как хочешь, – приподнимается на локтях, пытаясь, видимо, успокоить боль.
– Ляг. Сначала закончу.
Вторую букву резать сложнее, вопреки моим ожиданиям – перекрестные косые разрезы делать сложнее, чем я думал. Нужно, черт возьми, прорезать достаточно тонко, чтобы не превратить рисунок в черти что… Смиряюсь с тем, что вторая будет бледнее – режу почти ровно.
Закончив, несколько секунд смотрю на свою работу. Аккуратно, стараясь не раздражать еще больше, почти что бьющегося в судороге снайпера, обвожу языком буквы.
Чуть сдвигаюсь назад, чтобы улечься удобнее и упираюсь задницей в возбужденный член киллера.
Почему-то я этого не ожидал. Я вообще не знаю, чего ожидал. Но такой реакции – точно не ждал. Влажный от смазки, твердый член, по себе прекрасно знаю, что такое возбуждение в большей степени болезненно, чем приятно.
– Себастьян… – произношу еле слышно – он и так знает, что за этим последует.
Я думал, он зажмурится, но полковник напротив, открывает глаза, глядя, как золотистая жидкость из прозрачной бутыли выплескивается на грудь.
Не знаю, может стоило согреть бутылку в руках, может нужно было делать еще хоть что-нибудь. Не знаю. Меня выбивает из чувства реальности протяжный стон и вид затекающей под кожу, горькой на запах и на вкус, жидкости. Виски смешивается с кровью, и я впадаю в столь привычную уже эйфорию. В висках гудит набат, сердце раздирает грудную клетку, беспорядочно пытаясь проломить ребра. Губы вжимаются в ало-золотые разводы, и губы жжет, нестерпимо жжет, но я вылизываю изрезанную кожу, прикусываю сосок, чувствуя, как вздрагивает, сдерживаясь, сильное тело. Ладони жестко обхватывают бедра – я, наивный дрессировщик, думал залезть на своего тигра, отыметь его, подчинить еще больше. Как я собирался это сделать я и сам не понимаю. Тело становится не в меру податливым, я судорожно стаскиваю с себя пижамные штаны, позволяя снайперу грубовато ласкать меня.
И тут он меня действительно удивляет. От его слов у меня сводит легкие, и я закрываю глаза, сдерживаясь, чтоб не касаться себя…
– Ты же хочешь быть сверху, Джим…
========== Часть 7 ==========
Кто-нибудь, когда-нибудь видел беловолосого, синеглазого дьявола? Я видел. Дьявол с повадками тигра, хитро щурится, тяжело и возбужденно дыша.
Я киваю, хотя сам уже почти насаживаюсь на него. Мне все равно, в какой позиции быть, но этого демона я с удовольствием уложу под себя.
Рука скользит по скуле, обводя губы. Подушечки пальцев жесткие, это, наверное, из-за постоянных прикосновений к металлу, чуть приоткрываю рот – поглаживает губу с внутренней стороны.
Сволочь.
Мотаю головой.
Ухмыляется.
Тянусь к губам, но он отворачивается, чуть откидывая голову, подставляя мне шею, и я сердито кусаю предоставленный мне участок, чуть спускаюсь губами ниже, вцепляюсь в основание шеи, оставляя наливающиеся кровью вмятины от зубов.
Надавливаю пальцами на свежие шрамы, хочется расцарапать кожу коротко остриженными ногтями, но я же так старался, вырезая…
– Я на тебе отыграюсь по полной… – смотрю, как он согласно кивает.
– Джим, за то, чтобы увидеть тебя на коленях я вообще на все согласен…
На коленях значит… Напрашиваешься, снайпер.
Хочу причинять боль, но руки, как будто не мои – ласково скользят, обводя напряженные мышцы, изучая реакцию на прикосновения.
Мысленно представляю себя, перед ним, на коленях. Мне даже нравится это зрелище. Тяну его за собой, к краю кровати, становлюсь на пол, холодный, кстати, чертовски блин, холодный. Киллер верно понимает, от чего я вздрагиваю – стягивает с постели плед – бросает на пол, под ноги.
Меня на коленях хотел увидеть? Ну что ж, смотри…
И он смотрит, во все глаза смотрит на меня, опускающегося на пол. Обхватывает член рукой, медленно водя вверх-вниз, смотрит на меня. Ладонями вожу по внутренней стороне бедер, поглаживаю поджавшиеся яички. Не торопит меня, я благодарен ему за это. Только шепчет:
– Джиии… Джим…
Отгибает возбужденный, прижимающийся к животу орган, приближая влажную, горячую головку к моим губам. Не то чтобы нервничаю… Чувствую возбуждение, стыдливость и желание прикоснуться. Кончиком языка ласкаю небольшую щелку на головке. Брезгливости нет, только удовлетворение от еле слышных постанываний. Обхватываю губами, широко открывая рот, стараюсь не задевать чувствительную кожу зубами. Стонет, укладывая ладонь мне на затылок, но не давит, только легонько поглаживает. Поднимаю на него глаза, встречаюсь взглядом – смотрит, приоткрыв рот, часто облизывая губы. Не задумываюсь над действиями, просто вылизываю, обхватываю губами, двигаю головой, стараясь попадать в такт с его рукой, двигающейся вдоль ствола. Судя по приглушенным стонам у меня неплохо получается, только губы болят и шею немного сводит. Сжимает волосы на затылке, я жмурюсь, стараясь впустить его глубже, но не могу, не получается и больно. Выгибается, закрыв глаза; тянет за волосы, но не к себе, а от себя, отстраняя: с наипошлейшим влажным звуком член выскальзывает изо рта. Проводит по губам, глухо рыча, сгибается, резко двигая вдоль ствола рукой. Водит побагровевшей головкой под скулой, кончает, резко вздрагивая, я чувствую, как горячая жидкость каплями стекает по шее, а он все стонет. Повернувшись, обхватываю член губами, вылизывая. Горько. Не отпускаю, пока он не обмякает.
Ладони беспорядочно скользят по загривку и спине, когда я чуть отодвигаюсь. Снайпер склоняется, подхватывая меня под руки – обнаруживаю, что кроме шеи еще чертовски затекли ноги – затаскивает на кровать. Прижимается к шее губами, слизывая сперму и это дико приятно и заводит, чуть сжимает зубами кожу – это еще приятнее. Наклоняю голову, прикусываю кончик уха. Ищу прикосновения губ, и нахожу, наконец-то. Нежно, осторожно, лижет уголок рта, чуть раздвигая губы языком. Не сопротивляюсь, выжидая. Обводит губы, улыбается.
– Кусай, хочешь же.
Шутливо, но сильно цапаю за нижнюю губу – снайпер морщит нос – слизываю выступающую кровь.
– Время расплачиваться, радость моя, ложись, – толкаю его в грудь.
Послушный моим рукам, сильно разомлевший, хищник откидывается на кровать.
– Ну так вперед, шеф…
– Шеф? Ох, Себастьян, ну что за бред…
Смазку достаю из-под подушки – слышу, как снайпер хмыкает. Да хоть захмыкайся, животное. Трахать тебя без смазки? Мне же больно будет…Согреваю гель в ладонях. Почему он всегда холодный? Размазываю вдоль члена.
Какие же у него чертовски длинные ноги… Подушку под бедра – удобнее…
Смотрю на него. Любуюсь. Недолго.
Взрыкивает, когда начинаю проталкиваться внутрь. Узко так, что даже больно, и не мне одному – хищно взлетает рука, не знаю – притянуть или оттолкнуть, но ловит лишь воздух – я отклоняюсь корпусом назад, входя еще на дюйм. И он вскрикивает, самым настоящим образом вскрикивает и тут же зажимает себе рот, закрывая глаза. Останавливаюсь на несколько секунд и продолжаю движение неравномерными толчками – глубже и глубже. И резким движением – до конца, зверь подо мной выгибается так, что из-под свежих шрамов течет кровь, а, уже подсохшая было, пленка на старом расходится, и тоже кровит.
Наваливаюсь всем телом, прижимая к кровати, а точнее будет сказать – падаю, потому что сжимается он так, что впору мне кричать.
– Расслабься, малыш, расслабься… – что это дурацкое «малыш» ко мне привязалось? Мыслей и так было немного, а теперь они и вовсе исчезли – вожу ладонью по груди, попадая по кровавым потекам, размазываю по его шее, куда попадаю, и теперь мне кажется, что алого слишком много, и запахов много, и снайпера много, и звуков, и ощущений, и все мое, для меня, и немного – для него. Резкое движение обратно, и снова внутрь – рычит до хрипа, не успеваю увернуться от тяжелой руки – припечатывает лицом к груди, слышу как клацают зубы, попадая вдобавок по губе, не до крови, но сильно, больно – замираю. И Себастьян замирает. И время замирает. Только алая струйка, стекающая из-под загнутого хвоста J замирать отказывается – стекает по груди, попадая в поле моего зрения. В ушах шумит – и от удара, и от возбуждения, все усиливающегося. Хотя возбуждаюсь здесь не только я – у снайпера опять стоит, ненормальный мазохист возбужден, судя по всему, не меньше меня.
Приподнимаюсь, пытаясь упереть ладони в его грудь, но ладони мокрые и грудь мокрая – пот смешивается с кровью, руки разъезжаются, соскальзывая на постель, оставляя отпечатки. Он опять напрягается, сжимаясь и мне, клянусь богом, хочется треснуть его по голове лампой и отыметь бездыханный, несопротивляющийся труп.
Алый, красный, багровый – все оттенки: от рубинового, до багрово-черного. Делаю еще одно движение – мягче, но этот идиот все никак не может расслабиться и я злюсь на него, и на себя – совсем немного. Светлые волосы мокрыми прядями прилипают ко лбу, скользя, когда он резко поворачивает голову.
