Текст книги "Дыши, не бойся (СИ)"
Автор книги: Берлевог
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Быстров снял кислородную маску и испугался цвета пепельно-бескровных губ. Дышал Мика часто и неглубоко. Это гипоксия. Быстров проверил баллон, манометр показывал, что кислород ещё есть. Немного, но есть. Потом тщательно осмотрел шланг. Бывали случаи, когда он повреждался об острые камни и травил кислород, но шланг казался целым. Маска тоже не вызвала подозрений. Уже отчаявшись разобраться в проблеме, Быстров отсоединил шланг от баллона и увидел, что клапан регулятора обледенел. Неудивительно, что Мика задохнулся. Достав нож, Быстров очистил ото льда клапан, согрел своим дыханием. Подсоединил шланг обратно и надел маску на лицо Мики. Ждал несколько невыносимо долгих минут. Вдруг мешок экономайзера схлопнулся от вдоха и медленно надулся от выдоха. Быстров застонал от радости и уложил голову Мики себе на колени, прикрывая от поднявшегося ветра.
Он не знал, сколько провозился с кислородным баллоном Мики. Когда оглянулся, ему показалось, что очки запотели или покрылись изморозью, но он ошибался. Это день потускнел, а воздух наполнился колючей снежной взвесью. Ветер сметал снег с камней и трепал волосы мертвеца. Тропа не просматривалась – мешал рельеф склона и плохая видимость. Нужно спешить. Буря на Эвересте – гарантированная смерть.
Он беспокоился, почему так долго нет Стрельникова. Отогнул раструб рукавицы и посмотрел на часы: пятнадцать десять. Катастрофически поздно для тех, кто застрял на Южной вершине. Если Стрельников прошёл мимо, не заметив их на склоне, надо выбираться самостоятельно. Начинающаяся пурга, усталость, спешка – всё против них.
Стоя во весь рост, он всматривался в гребень, пытаясь разглядеть людей, но в лицо летело ледяное крошево, било по очкам, кололо незащищённые скулы. Быстров склонился над Микой, принялся тормошить безжизненное тело:
– Мика, очнись. Мы должны уходить. Очнись!
Догадался достать флягу с водой. Влил тонкой струйкой в полураскрытые губы, и Мика поперхнулся, сглотнул. Разлепил глаза и моргнул белыми ресницами:
– Эрно... – произнёс едва слышно, – я пришёл к тебе. Я больше тебя не брошу.
Облегчение смешалось с безотчётной и неуместной ревностью, но Быстров знал, что Мика видит перед собой человека в очках и маске, скрывающей половину лица. Отличить Федю от Эрно, или от Джона, или от Пурбы было невозможно.
– Мика, я Тед Быстров. Ты меня помнишь? Ты можешь встать? Мы должны идти прямо сейчас. Шторм начинается.
Мика смотрел такими пустыми глазами, что Быстров испугался за него, но тут финн ответил:
– Я постараюсь, Тед.
Метель усиливалась. Посыпался тяжёлый мёрзлый снег. Мика неуверенно встал на ноги и огляделся. Увидев светловолосого альпиниста, он громко вскрикнул и отшатнулся так резко, что упал и прокатился несколько метров вниз. У Быстрова от напряжения свет в глазах померк. Мика завис у самой кромки непроглядной пропасти, распластался на животе, шаря по гладкой наклонной скале в поисках опоры. Работая ледорубом, отворачиваясь от секущего ветра, Быстров спустился к Мике. Схватил за ремень, удерживая на краю:
– Я тебя держу.
– Прости меня, прости. – Мика вцепился в руку Быстрова. На глазах заблестели слёзы. – Я помню, как зашёл на вершину. Стоял и ждал, пока почувствую что-нибудь. Потом мы начали спускаться, и в какой-то момент я перестал контролировать свои ноги. Они стали чужими. Потом я увидел Эрно. Он улыбнулся и позвал меня. Я очень обрадовался. Побежал к нему. Потом темнота... – голос сорвался.
Быстров подтащил его к себе, прижал:
– Всё хорошо. У тебя клапан регулятора замёрз. Ты потерял сознание от гипоксии. Мика, прошу тебя, пойдём на тропу. Или мы погибнем оба.
Больше Мика не медлил. Вгрызаясь клювами ледорубов в замёрзшую породу, они карабкались вверх, не видя тропу, но зная, что она проходит по гребню. Снег лупил в лицо, небо и земля слились в серой круговерти. Тропу они нашли случайно. В этом месте гребень выполаживался, и они легко могли перемахнуть через тропу и вылететь на отвесную восточную стену, но им повезло. Мика зацепил ледорубом верёвочные перила, уже засыпанные снегом, и закричал Быстрову, предостерегая.
Ветер крепчал. Он ещё позволял передвигаться, держась за верёвки, но его порывы становились всё более свирепыми. Тропа была пуста, даже следы замело. Они перевалили Южную вершину и вышли на крутой участок спуска. По обе стороны зияли обрывы и кружились снежные вихри. Они скрадывали высоту и дарили обманчивое ощущение безопасности, но каждого оступившегося ждали два километра небесной пустоты. Быстров спускался первым, выдёргивая из-под снега перила и проверяя их надёжность. Он боялся случайно пристегнуться к одной из незакреплённых верёвок, чьи концы трепетали на ветру как бумажные змеи. Он боялся, что их сдует с гребня вместе со всеми страховками. Он боялся, что придётся остановиться, когда окончательно стемнеет. Он боялся, что отморозит пальцы, мизинцев на руках он давно не чувствовал. Кроме того, его грызло беспокойство. Он не знал, где Паша, Данила, Катя, Апа и все остальные. Удалось ли им спуститься ниже урагана или они борются со стихией у вершины? Когда начался снегопад, на горе оставалось много альпинистов.
Быстров потерял счёт времени. Машинально переставлял ноги, преодолевая сопротивление снежной бури. Иногда он оборачивался и высматривал бледный пучок света от налобного фонарика Мики. Штормовой ветер набрал силу и валил с ног, не позволяя двигаться дальше. Быстров подождал Мику и прокричал, что нужно искать укрытие. Сходить с маршрута опасно, но ещё опаснее оставаться в бурю на открытом участке. Согнувшись в три погибели, они сползли с гребня и через наметённый сугроб забрались в первую попавшуюся скальную нишу. Скрючились в тесноте, пытаясь укрыться от ледяного шквала и согреться. Мика снял маску и очки. В свете фонарика он казался призраком самого себя: почерневшие ввалившиеся щёки, красные от лопнувших сосудов глаза и мертвенно-бледные губы. Быстров нагнулся к нему, заорал:
– Ты что? Надень маску!
Мика покачал головой:
– Бесполезно, Тед. Кислород кончился.
***
Запасных баллонов у них не было. Мика израсходовал свой последний, третий по счёту, а Быстров дышал четвёртым, и ему принадлежали ещё два больших кислородных баллона, но они остались у Пурбы. Всё дополнительное снаряжение нёс Пурба. В рюкзаке Быстрова лежали только запасные носки и рукавицы, фляга с водой, шоколадный батончик, аптечка и комплектующие от маски. Быстров не помнил, куда делся рюкзак Пурбы, когда того накрыла горняшка. Возможно, ценная поклажа до сих пор валяется на Южной вершине.
Неловко ворочаясь в тесноте, Быстров лихорадочно перебирал запчасти в матерчатой сумочке: дополнительный шланг, ночная маска, резиновая петля заголовья. Наконец нащупал нужное – адаптер для нескольких масок. Через двадцать долгих минут он присоединил Микину маску к своему баллону и отрегулировал поток на минимум, чтобы хватило на дольше. Думать о том, что кислород кончится раньше, чем шторм, было страшно. Он и не думал. Придвинулся вплотную к Мике – теперь они не могли отойти друг от друга дальше, чем на длину шланга. Мика благодарно прижался к его плечу. Громко свистел ветер, заглушая слова, а кричать не хватало сил. Быстров прикинул, сколько они успели пройти до того, как метель загнала их в укрытие. На часах семь вечера. По грубым подсчётам выходило, что до лагеря им осталось метров четыреста по вертикали. Два часа пути. Быстров отчаянно надеялся, что ветер утихнет к девяти, как в предыдущие дни, а полная луна поможет им спуститься. Главное, чтобы хватило кислорода.
Но его не хватило. Баллон и так работал дольше положенного. Кислород кончился внезапно, заставляя с шумом втягивать разреженный воздух. В голове зашумело, как после бокала шампанского на пустой желудок. Стараясь не паниковать, Быстров отсоединил маски и отбросил пустой баллон в снег. Ветер ревел как проносящийся на огромной скорости товарняк. О том, чтобы продолжить спуск, нечего было и думать.
Они сгорбились в низком скальном углублении, подтянув к груди колени. Снег наметал сугробы у их ног, а наверху проёма росла снежная шапка. Видимость – не дальше вытянутой руки. Температура упала, и это радовало, потому что перед прояснением всегда холодало, но теперь, без кислорода, они начали замерзать. К гипоксии добавилась гипотермия. Мика зашевелился и ткнулся ледяными губами в ухо. Прохрипел:
– Об одном... жалею.
Быстров повернул голову, поймал блуждающий взгляд красных глаз:
– О чём?
– Не пришёл... тогда... к тебе.
Быстров вспомнил ночь в Дебоче, когда он ворочался на кровати, тоскуя о Мике.
– Почему... не пришёл? – Между словами приходилось делать по три рваных вдоха. Губы не слушались, он уплывал, но хотел знать ответ.
– Я испугался...
– Чего?
– Влюбиться...
Мика заплакал – беззвучно, без слёз, содрогаясь всем телом, а у Быстрова потеплело в груди от его признания. Он потянулся и приник к дрожащим губам. Сказать ничего не мог, просто прижался, вкладывая в холодный неловкий поцелуй своё последнее тепло. И Мика ответил, приоткрывая рот и обдавая неожиданно горячим дыханием. Быстров прильнул, пробуя на вкус мягкие послушные губы. Он мечтал об этом поцелуе с их первой встречи в Катманду. Уложил Мику на спину, не переставая целовать. Расстегнул страховочную систему, опоясывающую бёдра и ноги, стащил сиреневый комбинезон. Мужской волнующий запах ударил в голову. Мика откинулся на ворох флисовых курток и штанов, а Быстров навис над ним, разглядывая жаркое, нескромно выставленное тело, а потом подхватил под колени, потянул на себя:
– А сейчас не боишься?
– А сейчас уже поздно бояться.
Он согласился с Микой. Бояться уже поздно, а любить ещё нет. И Быстров любил Мику так страстно и безрассудно, как никого и никогда раньше. Море ревело, обрушивая на берег волны, одуряюще пахло солью и водорослями. Он вжимался в гладкое и тугое, изнемогая от счастья и молясь о том, чтобы это продолжалось вечно, – добрый Будда, спаси нас, грешных, – но Мика разомкнул объятия и побежал к морю, взметая вихри песка. Он оборачивался, хохотал и смешно морщил курносый нос. Быстров кинулся следом, но яркий свет ослеплял, а песчаные дюны обжигали ступни. Мика заливисто смеялся и манил за собой всё дальше и дальше, пока Быстров не упал в прохладные пенные волны. Накрыло с головой. Течение властно подхватило и закружило в пронизанной солнцем синеве. В ушах шумело и булькало, лицо щекотали пузырьки воздуха. Ещё ничего не случилось, но Быстров понял. Бояться поздно. Любить – тоже. Он пошевелил руками и ногами, но море обнимало крепко, гибельно. И не было ни сил, ни желания сопротивляться. Осознание роковой необратимости окутало его мягким уютным коконом. Он рефлекторно вдохнул, впуская в себя воду, сам становясь водой – чистой и спокойной. Он опускался в холодную бездонную глубину, а над ним сгущался вечный сумрак.
Он очнулся, больно ударившись спиной о камни. Судорожно вдохнул сухой морозный воздух и закашлялся. В лёгких хлюпало, но откашляться не удалось. Руки заледенели, ресницы смёрзлись. С трудом разлепив глаза, он сквозь узкую щель между сугробом и снежной шапкой увидел мерцание лунного света. Не соображая, где он, заметил скорчившегося рядом альпиниста: капюшон закрывает лицо, руки скрещены на груди в попытке согреться. Он не узнал Мику, не вспомнил. Стукнул по плечу:
– Пойдём.
Никакого отклика. Быстров включил фонарик и увидел в углу ещё одного парня. Чёрное лицо, только зубы сверкают. Быстров и ему предложил:
– Пойдём.
Чёрный альпинист ухмыльнулся:
– Мне внизу делать нечего. Я тебя тут подожду. Ты же вернёшься за ним?
Быстров слышал слова, но не мог понять вопрос. Смысл ускользал, оставляя тупое недоумение. Вернуться? Нет, нужно идти вниз, вниз, как можно ниже. Быстров ткнулся головой между двумя сугробами и выполз на свет божий, словно беспомощный младенец. Млечный путь раскинулся под его ногами алмазной лентой, а сбоку висела гигантская луна, яркая как солнце. Он зачерпнул рукавицей снег и медленно его съел, а потом на коленях пополз на гребень.
Все верёвки замело, встегиваться было некуда, но Быстров увидел внизу крошечные оранжевые палатки. Подсвеченные изнутри, они казались плывущими по реке китайскими фонариками. Такие близкие, и такие недосягаемые. Он поднялся во весь рост и поплёлся к ним, то проваливаясь в снег, то скользя на льду. У него не было ни страховки, ни ледоруба, ни рюкзака. Он шёл на свет оранжевых куполов с упрямством неживого механизма. Иногда сознание возвращалось к нему, и он, обмирая от смертельного ужаса, видел, что идёт к обрыву у Канчунгской стены. Не владея телом, он забирал слишком круто влево и пересекал Южное седло поперёк. Он качался от неимоверной усталости, не ощущая обмороженных ног и рук. Скрёб кошками по рассыпанным баллонам, натыкался на кучи газовых горелок и путался в километрах гнилых верёвок, но подойти к палаткам не мог. Лагерь казался галлюцинацией умирающего мозга. Измождённый до предела, бездыханный, он рухнул на колени у края Канчунгской бездны и приготовился умереть. Его найдут утром. Ом мани падме хум.
Угасающим зрением заметил движение у палаток: к нему приближался Степан. Его единственный глаз горел тусклым огнём, нос превратился в хобот, и шагал он походкой сломанного робота, но это точно был Стёпа Быстров. Федя его узнал. Старший брат пришёл его спасти. Быстров заулыбался и протянул руки:
– Ммм... ммм...
Стёпа сдвинул хобот и ответил:
– Федя, ты совсем охренел! Где ты был? Мы тебя искали! Катька на спуске вырубилась, шерпы понесли её в Базовый лагерь. Стрельников с ними ушёл, весь в расстройстве. У меня такой стресс! Ноги не сгибаются! Разрыв менисков! Чтобы я когда-нибудь ещё полез в гору...
Быстров ни слова не понял. Он упал на Стёпу, обнимая его колени и погружаясь в милосердное забытьё.
Часть 5
16 мая
Ледяные капли конденсата скользили по шее и затекали в ложбинку между ключицами. Быстров вздрагивал и сжимал горячие термогрелки в своём спальном мешке. Ему снилось море. Мягкий рокот волн, накатывающих на песчаный пляж, жаркое солнце, ласкающее плечи. Рядом парень с неуловимо знакомым лицом. Растрёпанные волосы, весёлые карие глаза. Быстров заворожённо смотрел на него, а он смеялся и жмурился, закрываясь от солнца ладонью. Мика Хаст, всплыло в сознании.
Проснулся, словно оступился на лестнице, с бешено бьющимся сердцем. Над ним склонилось лицо с лиловым отмороженным носом и запавшими глазами. За одну ночь Дунаевский постарел лет на десять. В руках он держал дымящуюся чашку.
– Что, очнулся? Выпей, шерпы приготовили.
Он приподнял голову Быстрова и напоил чаем с молоком яка. Привычный после шести недель в Гималаях вкус. Быстров глотал и прислушивался к себе: пальцы на ногах и руках болят терпимо, голова свежая, и в лёгких не булькает. Дунаевский выставил максимальную подачу кислорода. Только предательская слабость сковывала тело.
– Данила, тут из наших никого больше нет?
– Нет, все остальные пошли вниз. Они не бросили нас, так получилось. Утром кто-нибудь из шерпов придёт за нами.
– А ты почему не ушёл со всеми?
– Решил немного отдохнуть на Южном седле. Горный климат, уникальные виды... – он отвёл глаза.
Быстров выбрался из спальника, сел перед Данилой:
– Ты мне жизнь спас.
– Да ладно. Мне просто не спалось. Дай, думаю, гляну, кто там по свалке ползает.
– Помоги мне спасти Мику.
– С ума сошёл?! Это зона смерти, тут каждый сам за себя! На высоте другая мораль. Не можешь идти – ползи. Не можешь ползти – умирай. Снова идти наверх – это смерть, Федя. Финна жалко, но ты чуть не погиб из-за него. Зачем так рисковать?
– У тебя есть кто-нибудь?
– В смысле? У меня жена и трое дочек.
– Ты их любишь?
– Что за странный вопрос, Федя! Конечно, люблю.
– Тогда ты должен меня понять.
– Че-го-о-о? Нет! Только не говори, что ты... Вот чёрт! Чёрт!
Они собрали кислород, термосы, грелки. Всё, что нашлось в лагере. Вышли за экспедициями, которые отправились на штурм вершины в полночь. Несколько десятков человек растянулись по горе яркой гирляндой. Шерпы заранее провесили перила и утоптали тропу для очередных покорителей. Быстров и Дунаевский поднимались медленно, преодолевая мучительную боль и слабость. Данила не ныл, но на 8200, где начинался сложный подъём, Быстров уговорил его остаться. Слишком опасно карабкаться на распухших негнущихся ногах. До скальной ниши, где лежал Мика, оставалось недалеко.
В серой предрассветной мгле уже виднелась Южная вершина, а Быстров никак не мог найти их укрытие. Он всматривался в нагромождение камней до рези в глазах, но не замечал узкой снежной щели. Он торопился и нервничал, представляя, как Мика умирает в одиночестве ледяного склепа. Навстречу попался альпинист с чёрным лицом. Быстров удивился, заметив, что на нём нет ни кислородной маски, ни страховочной системы. Посторонился, пропуская безумца. Но чёрный альпинист встал рядом и спросил как старого знакомого:
– Всё-таки вернулся? Он там, – и махнул на заметённые скалы ниже по склону.
– Кто там? – переспросил Быстров.
– Тот, кто тебе нужен. – Альпинист легко сошёл с тропы и быстрым уверенным шагом скрылся за каменной грядой, ведущей к головокружительному обрыву. У Быстрова зашевелились волосы на затылке. Он вспомнил страшилки про чёрного альпиниста, который может помочь, а может и в пропасть столкнуть. Впрочем, точно такие же страшилки ходили про чёрного горнолыжника и чёрного сноубордиста. До этой ночи Быстров в них не верил.
Не мешкая, он отстегнулся от перил и направился к скалам. Осторожно, страхуя себя ледорубом, подобрался к снежному лазу с человеческими следами вокруг. Глубокая синяя тень пролегла между белыми створками расщелины. Не дыша от страха, он вполз внутрь и наткнулся на Мику. Тот лежал на боку, подтянув ноги к груди. Он совершенно замёрз и одеревенел. Быстров тихонько перевернул его на спину и увидел белое лицо: ресницы, пряди волос, щетина – всё покрылось пушистым инеем. Он казался восковой копией самого себя.
Быстров поискал пульс – не нашёл. Хотел приоткрыть веки, чтобы посветить фонариком, – не смог. Развязал страховку на поясе и расстегнул комбинезон, испытывая странное дежавю. Грудь Мики не поднималась, никакой реакции на прикосновения. Быстров нашёл свой рюкзак и достал аптечку. Непослушными пальцами нащупал шприц и снял колпачок, проверяя лекарство на свет. И, долго не размышляя, всадил иглу в твёрдую грудь, плавно нажимая на поршень и вливая дексаметазон в окоченевшее тело. Затем надел на запрокинутую голову кислородную маску и пустил четыре литра в минуту. Вложил в каждую рукавицу по термопакетику. Ничего больше он сделать не мог.
Человеческие силы не безграничны. Иногда наступает предел, за которым лучшее, что можно сделать – положиться на волю богов. Или природы, или случая. Смотря, во что верить.
Невыносимо долгие минуты Быстров сидел, затаив дыхание и сжав кулаки. Мика вдруг выгнулся в судороге и закричал от страшной боли. Быстров удержал его голову, поймал расфокусированный взгляд:
– Это я, Мика, это я.
– Тед, – прохрипел Мика, – я опять облажался?
Быстров подавил непроизвольный всхлип. Ответил беззаботно:
– Ты не назвал меня чужим именем – это уже прогресс.
Мика был немощен как больной ребёнок. Он привстал и в изнеможении опёрся спиной на рюкзак. Быстров отпаивал его горячим сладким чаем:
– Не спеши. Сейчас подышишь кислородом, выпьешь чаю, и силы вернутся. Встанет солнце, пойдём в лагерь. Там нас Данила ждёт. Шерпы придут. Погода отличная.
– Три года назад я потерял Эрно. На Аннапурне.
У Быстрова засосало под ложечкой. Аннапурна – гора-убийца. Если на Эвересте остаётся каждый десятый, то Аннапурна забирает каждого второго. Быстров и не предполагал, что Мика раньше бывал в Гималаях. Он внимательно слушал тихий рассказ.
– Он был самым крутым альпинистом, которого я знал. Он мечтал покорить все восьмитысячники. На двенадцати он был. Оставались два: Аннапурна – самая опасная, и Эверест – самый высокий. Мы познакомились, когда он готовился к Аннапурне. И я решил идти с ним, ты понимаешь?
– Я понимаю, но побереги силы. Уже светлеет, мы скоро пойдём вниз.
– На Аннапурне во время спуска Эрно сломал ногу. Это был конец, мы оба это знали. Он прогонял меня, но я оставался с ним, пока не кончился кислород. Я не мог его бросить. Знаешь, я любил его... Но он нашёл слова, которые заставили меня уйти и оставить его одного среди камней и льда...
– Какие слова? – холодея, спросил Быстров.
– Он сказал, что хочет умереть, зная, что я буду жить. Что я проживу долгую счастливую жизнь, наполненную чудесами и приключениями, за нас двоих. Что я покорю Эверест ради него.
Быстров сглотнул горькую слюну:
– Он так сказал, потому что очень любил тебя. Я уважаю этого парня. Ты правильно сделал, что ушёл. Ты не мог ему помочь. – Быстров выглянул на склон. – Мика, нам пора.
Они вылезли из укрытия, когда солнечный диск взорвал верхушки гор золотым сиянием. Быстров замер, позволяя фантастической картине навеки отпечататься в его памяти. Второй рассвет в зоне смерти.
– Пошли, Мика.
– Тед, я ничего не вижу. – Качаясь на ватных ногах, Мика незряче водил взглядом по сторонам.
Только сейчас Быстров разглядел, что карие глаза затянуты мутной белёсой плёнкой. Потеря зрения на высоте – смертный приговор. Мика продолжил:
– Слепой не может спуститься, особенно после комы и холодной ночёвки. Ты это знаешь. Ты не можешь мне помочь.
Сердце заныло от безысходности.
– И что ты предлагаешь?
– Я хочу, чтобы ты прожил долгую и счастливую...
Быстров задохнулся от злости:
– Да иди ты знаешь куда?! Я из-за тебя на вершину не пошёл. Пальцы на руках отморозил. Дунаевскому свои секреты выложил, а он всему лагерю разболтает, будь уверен! Всё зря? И ты не Эрно! У тебя нога не сломана и кислорода много. А самое главное – ты меня не любишь и не имеешь права говорить такие слова.
– Откуда ты знаешь?!
– Ты даже в Дебоче ко мне не пришёл!
– Я боялся, что если приду, а на восхождении с тобой что-то случится, я этого не переживу. Второй раз!
– А не надо бояться! Надо жить! Любить! Дышать!
Проходящий по гребню шерп с рюкзаком вдвое больше него самого, остановился, с любопытством наблюдая за ссорой альпинистов. Быстров обнял Мику и крепко прижал к себе:
– Мы спустимся оба. Ты понял?
И они спустились. В тесной связке, шаг за шагом пройдя по смертельно опасной тропе. На 8200 их встретил окоченевший Данила и защёлкнул карабин своей страховки на поясе Мики. Так и пришли они в лагерь – ослепший финн между двумя полумёртвыми русскими. Гора их отпустила.
Упали в руки шерпов. Мику забрал лидер американской экспедиции, эвакуировал в Базовый лагерь, а потом отправил на вертолёте в госпиталь в Катманду. Стрельников с шерпами отогрели Федю и Данилу, и тоже спустили вниз – лучшее лекарство в горах. Добрый доктор лечил их отмороженные пальцы и носы. Тот же доктор ухаживал и за Пурбой, который застенчиво щербато улыбался и уверял, что совершенно поправился. Они бесконечно спали и ели то, что приносили кухонные мальчики, пока не смогли передвигаться по лагерю самостоятельно.
– Федя, как ты думаешь, нашему экспедиционному врачу можно доверять? Он мне не нравится. Он говорит, что с коленями всё нормально, но откуда эти странные трупные пятна?
20 мая
Катманду плескался в океане свежего ароматного кислорода. Пока ждали прибытия оборудования из Базового лагеря, Быстров гулял по городу, впитывая Непал как воздух. На Дворцовой площади, где оглушительно звенели колокола, кричали дети, а под ноги падали паломники, он потерялся среди миниатюрных храмов и золотых статуй Будды. Толкаясь между хиппи и громкоголосых рикш, он прошёл по окрестным рынкам, купил домой сувениры. Его опалённое солнечной радиацией лицо, белые круги у глаз и забинтованные руки говорили сами за себя. Иногда к нему подходили люди, бесцеремонно задавали вопросы. Он отвечал, что нет, не покорил, вынужден был прервать восхождение на ступени Хиллари. Да, может быть, попробует в следующем году, если богу будет угодно. Местный отшельник его благословил и поставил красную отметину на лбу.
Вечером все собрались в легендарном клаймерском баре, где каждый покоритель Эвереста мог бесплатно обедать всю жизнь. Быстров оказался единственным, кто не заслужил это право. Итальянцы, нелюдимый альпинист из Мурманска, Катя Дудаль, Дунаевский, Паша Стрельников – все побывали на вершине. На спуске попали в метель, но успели уйти до большого шторма. Стрельников рассказал Быстрову, как он искал его с шерпами у мёртвого альпиниста. Они ушли, когда убедились, что на склоне никого нет: понадеялись найти Быстрова в лагере на Южном седле. Никто и подумать не мог, что Быстров с Микой скатились к самому обрыву, невидимые с тропы.
На раздачу сертификатов о восхождении приехали и другие команды. Австралийцы и американцы – громкоголосые, уже выпившие. У них не все дошли до вершины: кто-то заболел, кто-то повернул из-за непогоды, один человек погиб. Полсотни загорелых бородатых мужиков – некоторые с подругами, жившими месяц в Базовом лагере, – расселись за длинными накрытыми столами. Скудное освещение, шум и гам, и острый запах непальских блюд – Быстров не видел, приехал ли Мика. Только когда лидер американской группы выкрикнул его имя и вручил бумагу с водяными знаками, Быстров разглядел Мику поверх голов впереди сидящих. Белый бритый подбородок, отросшие волосы торчком – он выглядел потрясающе. Быстров пожалел, что не побрился, хотя отмороженными руками он и помыться не мог без посторонней помощи, пришлось Дунаевского просить...
Мика нашёл его, когда вечеринка превратилась в коллективную пьянку и братание. Протянул сертификат:
– Возьми, он твой.
Быстров возмутился:
– Что за ерунда! Я не был на вершине.
– Ты был.
Мика стоял близко, и Быстров чувствовал его тёплый чистый запах. Всё, что случилось на горе, казалось бредовым сном, предсмертной галлюцинацией. Быстров не доверял памяти, рисовавшей настолько красочные и детальные картины, что ему становилось стыдно. Подошёл американский руководитель и обнял за плечи, обдавая запахом виски:
– Тед, я знаю, чем ты пожертвовал, чтобы спасти Хаста. Все это знают. Ты великий альпинист с великой душой. В моей экспедиции всегда найдётся для тебя место, если захочешь повторить восхождение. Бесплатно, разумеется.
Слово этого американца дорогого стоило. Один из знаменитых восходителей, легенда Эвереста. Быстров смутился:
– Спасибо, но я не... Это не для меня. Я не герой...
Он ушёл из бара в разгар вечеринки, почувствовав себя лишним. Мика праздновал в своей компании, Дунаевский напился и что-то втирал мурманчанину, Стрельников смотрел на Катю так, словно они одни в целом мире. Пришли немцы за своими сертификатами, добавили криков и толчеи.
Быстров вернулся в гостиницу пешком, открыл настежь окна и лёг в кровать. Вдыхал сладкий майский воздух и прислушивался к вечернему гомону улицы. Смеялись мальчишки, пронзительно трезвонили рикши, пахло фисташками и ладаном. Последняя ночь в Катманду. Он вспомнил, что не запер дверь, когда она открылась и кто-то тихо подошёл к постели. Быстров привстал на локтях, оберегая забинтованные руки, разглядел в сумраке Мику.
– Я пришёл. Я тебя люблю.
Горло перехватило, словно во всём Непале кислород закончился. Он молча откинул край одеяла.
Эпилог
Встречающие сгрудились в зале прилёта, ожидая пассажиров из Амстердама. Быстров пробирался к выходу, стараясь никого не сбить своим огромным рюкзаком, и всё время оглядывался назад. Наткнулся на кого-то, поднял глаза.
– Ну, здравствуй, Федя.
Брат выглядел постаревшим. Он пополнел и полысел, и стал похож на покойного отца.
– Здравствуй, Стёпа. Ты кого-то встречаешь?
– Тебя. Я позавчера о тебе прочитал. Знаешь, я ведь до сих пор читаю альпинистские форумы. Вижу, там твои фотографии: русский альпинист Фёдор Быстров отказался от восхождения, чтобы спасти чужого человека. Холодная ночёвка под Южной вершиной, уникальная спасательная операция в зоне смерти... Весь интернет тебя обсуждает, и даже в новостях сюжет показали.
– Я не покорил Эверест.
– Но ты попробовал. А я даже не позволил себе мечтать об этом...
Федя оглянулся и заметил в толпе Мику в весёлой футболке с мохнатыми вышитыми яками. Он тащил две необъятные сумки – свою и Федину. Быстров подождал, пока он подойдёт, и представил брату:
– Это Мика Хаст. Тот самый. Только он мне не чужой, Стёпа.
Степан оглядел Мику с ног до головы, будто пытаясь понять, на что запал его младший брат, а потом тяжко вздохнул и протянул руку:
– Добро пожаловать, Мика!
– Он, кстати, покорил Эверест, если тебе это важно, – пошутил Федя.
– Ну, это всё меняет! Теперь я за тебя спокоен! – Стёпа рассмеялся и крепко обнял брата.
