Текст книги "Дыши, не бойся (СИ)"
Автор книги: Берлевог
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Выбравшись из ледяного лабиринта, Быстров поднял глаза на гору. Цепочка альпинистов растянулась по крутой каменной стене на добрую сотню метров. Наверняка они стартовали ещё до рассвета. Быстров пригляделся и заметил сиреневую куртку. Американцы снова впереди всех.
На отдых и обед остановились в Промежуточном лагере на 6200. Шерпы подогрели на газовой горелке тушёное мясо и заварили чай. Есть не хотелось, но Быстров заставил себя. Солнце припекало всё сильнее, по спине текли ручейки пота. Дунаевский, не долго думая, снял куртку и остался в тонкой флиске. Раздражённо ответил на замечание шерпа: «Мне жарко! Я весь пропотел!» Быстров подумал о том, как молниеносно на такой высоте банальная простуда превращается в отёк лёгких. Поведение Данилы давно его беспокоило. Капризный, плохо подготовленный член команды может стать обузой в критический момент.
После обеда небо посерело. Натянуло облака, полные колючего снега. Пурба подгонял: «Быстрее! Надо быстрее!» К Передовому Базовому лагерю на 7300 добрались уже в метели. Их ждали палатки, установленные накануне, и горячий чай в термосе. Быстров стащил ботинки, обвязку и обессиленно заполз в спальный мешок. Дунаевский с шерпом запаздывали, Паша Стрельников тоже. Пурба сидел рядом, изредка выползая из палатки, чтобы узнать, кто ещё появился из их группы. Но из снежной круговерти выплывали только замёрзшие корейские лица. Американцы, пришедшие в лагерь раньше всех, прятались от ветра в своих палатках. Быстрова мутило от усталости и высоты. Стенки палатки прогибались от шквальных порывов, а при каждом выходе Пурбы вовнутрь залетали снежные вихри.
Метель стихла к девяти вечера, и сразу ударил мороз. На чёрный бархат неба, усыпанный алмазами звёзд, выкатилась неправдоподобно большая луна. Кратер Коперника сиял посреди океана Бурь как лунный Эверест. Призрачный свет заливал маленькие палатки, укрытые снегом, и людей, разводящих огонь, и тропинку к Южному седлу.
Стрельников и Дунаевский пришли измождённые, с заледеневшими бородами. Данила молча вполз в палатку и упал лицом в спальник. Дышал угнетённо, в груди булькало и хрипело. Шерпы раздели его, отпоили чаем, и Данила ожил, попросил баллон с кислородом. В этом лагере не принято было спать в маске, но если клиент хотел расходовать свой запас, шерпы позволяли. А Быстров заснуть не мог. Проваливался в дремоту и выныривал, когда его сотрясали приступы сухого кашля. Пурба давал напиться – это помогало, но глотка и язык всё равно высохли и на вкус отдавали кровью. Ночью с проверкой заходил Стрельников, переговорил с шерпами, пошептался с Данилой – Быстров не прислушивался. Он не был уверен, что Паша ему не снится.
14 мая
Утром он не смог встать. Тело отказалось подчиняться. Он подумал, что заболел, и с облегчением решил не идти на Южное седло. Проявил здравомыслие. Пурба принёс термос, но Быстров не открыл глаза. Глухое раздражение заставляло его делать вид, что он спит. Пурба не поверил, начал толкать Быстрова, перекатил на спину:
– Тед, мы должны идти. Погода хорошая. Ваш гид Стрельников уже готов. Данила готов. Все с кислородом. Ты тоже.
Пурба прижал к лицу холодную маску. Через полчаса Быстров встал, самостоятельно оделся и даже съел тарелку риса. Апатия отступила вместе с гипоксией. В палатку наполовину влез Дунаевский:
– Очнулся уже? Молодец. Больше не снимай маску, никому твои подвиги не нужны. Мы заплатили кучу денег, чтобы у нас было много кислорода. Пользуйся! Кстати, смотри, как я вчера нос отморозил... – Данила приподнял маску, выставив почерневший кончик носа. – Так больно! Думал, не дойду. Ноги сбил, лицо совсем обледенело...
– Семь триста всего. Что ты будешь делать выше восьми тысяч?
– Так я на кислороде буду. Ни шага не сделаю без баллона. И в метель никуда не пойду. Ну его к чёрту, страшно.
Все так говорили: страшно, не буду рисковать, только с кислородом. Шерпы говорили то же самое, но другими словами: ом мани падме хум.
До Южного седла добрались за шесть часов. Быстров встегнулся в перила и равномерно двигал жумар по верёвке. Впереди маячила красная куртка Дунаевского, выше него – русские и корейцы, которые неожиданно выступили вслед за американцами. А там, где отвесная стена Лхоцзе сливалась с могучим телом Эвереста, ярким пятном выделялся сиреневый комбинезон Хаста.
Несмотря на то, что привычный гранит сменила жёлтая полоса рыхлого песчаника, идти было нетрудно. Сначала Быстров казался себе аквалангистом или космонавтом, но скоро привык к маске, туго обтягивающей рот, нос и скулы. Привык в шуму своего дыхания и ритмично раздувающемуся мешку экономайзера. Он установил подачу два литра в минуту – ему хватало. Он чувствовал, как восстанавливается кровообращение в ногах, которые так и не согрелись ночью в спальнике. В голове посвежело, как после хорошего отдыха. Во время коротких остановок он пил тёплый чай и фотографировал величественные громады восьмитысячников, голубой ледник Кхумбу, и Южное седло на фоне нереально синего неба, и щербатого Пурбу, и альпиниста в сиреневом...
После полудня повторилась вчерашняя история. Небо затянуло свинцовыми облаками, поднялся жёсткий восточный ветер. Сперва за туманными клубами скрылся ледник, затем облака поползли на гору, словно догоняя альпинистов. Но в этот раз никто не попал в метель. Все, кто рано утром вышли из Передового Базового лагеря, успели на Южное седло до начала снегопада. Те, кто не успели выйти вовремя, остались ночевать в Передовом.
Порывы ветра снова сотрясали палатку. Быстров с Дунаевским бросили рюкзаки с наветренной стороны и укрылись за ними, пытаясь согреться. Шерпы возились у входа, растапливая лёд для чая. Не разговаривали – сказывались усталость и нервное напряжение. Ежевечерние метели после чудесной дневной погоды – плохой вариант, но другого могло и не быть. Быстров сидел с закрытыми глазами, стараясь заснуть хотя бы ненадолго, но был слишком измотан и взбудоражен близостью вершины. Он уже ночевал в этом лагере во время акклиматизации, но тогда вершина была недоступна, как другая галактика. Теперь всё иначе: он не нагуливал акклиматизацию, он вышел на точку штурма. Второе название лагеря на Южном седле – Штурмовой лагерь.
Наконец Пурба подал миску с растворимой едой, заваренной в кипятке. Даже помня о том, что есть обязательно нужно, Быстров смог проглотить всего несколько ложек. В зоне смерти организм отключает систему пищеварения, как ненужную функцию, но пока мозг исправно снабжается кислородом, Быстров собирался запихивать в себя еду принудительно. Умереть от истощения и обезвоживания не входило в его планы. Рядом стонал Дунаевский, мучительно сглатывая и жалуясь на боль в горле. Он уговорил Быстрова посмотреть, не видно ли ангины, и успокоился только после тщательного осмотра. Когда метель сбавила обороты, пришёл Стрельников. Стащил маску, улыбнулся:
– Обещают морозную ночь и безоблачный день. Ветер до пятнадцати метров в секунду. Во второй половине дня ожидается метель и снегопад, как вчера и сегодня. Если мы выйдем в полночь, то достигнем вершины к десяти-одиннадцати утра, а к четырём часам дня вернёмся в лагерь. Вы готовы к штурму?
– Да, – не раздумывая ответил Быстров.
– Ну, я не знаю... – засомневался Дунаевский. – Все гиды так решили? Другие экспедиции тоже пойдут?
– Сегодня пойдут американцы, мы, корейцы и австралийцы – в таком порядке. С разрывом в полчаса.
– А мы точно успеем вернуться до метели? А то я вчера нос отморозил. – Данила взялся за маску, собираясь её снять и показать нос, но передумал. Его рука тряслась от волнения.
– Мы вернёмся до того, как погода испортится. Время отказа – полдень. Где бы вы ни находились в это время, вы должны развернуться и начать спуск. Это приказ. Вы должны прервать восхождение даже в одном шаге от вершины. Поставьте будильник на двенадцать часов. Не рискуйте. Будьте предельно осторожны. Помните, что многие погибли во время спуска. Вы поняли? Повторите. – Стрельников уже не улыбался, его щёки прорезали глубокие морщины. Он выглядел безмерно уставшим.
– Я понял, Паша, – ответил Быстров. – Время отказа – полдень.
– Я тоже понял. Я поверну ещё раньше, если мне плохо станет, – сказал Данила.
– Отлично. Пойдёте первыми, сразу за американцами. С вами Пурба и Апа. Я пойду последним, чтобы страховать отстающих. У вас есть несколько часов для отдыха и сборов. Постарайтесь поспать. Увидимся в полночь.
Стрельников уже пополз к выходу, но вспомнил о чём-то и качнулся к Быстрову:
– Я разговаривал с лидерами других экспедиций. У американцев всё нормально, они стартуют раньше нас. Налегке, без шерпов. У них сильная команда, все опытные высотники. Этот твой парень, финн, он тоже в порядке. Я подумал, ты захочешь узнать...
Быстров только моргнул, глазами благодаря гида, который не упустил случая подбодрить клиента хорошей новостью. Этот твой парень, финн... «Нет, Паша, это чужой человек, которому я не нужен» – сформулировал Быстров свою тоску.
Часть 3
15 мая
К ночи метель улеглась. Снова взошла луна, заливая гору бледным мерцающим светом. Длинная цепочка огней тянулась в кромешную пустоту. Быстров прикинул количество альпинистов на маршруте и удивился. Стрельников пояснил:
– Корейцы опять вклинились между нами и американцами. Они идут медленнее, поэтому возможны задержки. Если посчитаешь нужным, обгоняй их. Ну что, Федя, с богом?
– С богом, Паша.
Быстров включил налобный фонарик, поправил на лице кислородную маску и двинулся за Дунаевским. За ним – Пурба. Потом – альпинист из Мурманска, итальянцы, Катя Дудаль, шерпы.
Быстрову казалось, он вышел в стратосферу Земли. Звёзды, сказочно близкие и яркие, усеивали небо от края и до края. Они блестели даже под ногами, потому что небо обнимало Эверест со всех сторон. Сердце сжималось от страха и благоговейного восторга, кровь шумела в ушах. Джомолунгма – Хозяйка ветров – подарила несколько часов ясной погоды, и люди собирались воспользоваться её щедрым подарком.
Ночной мороз покрывал инеем ресницы, а под кошками трещала ледяная корка. Резкие звуки далеко разносились в разреженном воздухе. Первые триста метров шли по каменистой пологой тропе, след в след. На 8200 тропа круто забирала вверх, и шерпы провесили страховку. Быстров встегнулся в перила, начал подтягиваться на жумаре. Впереди размеренно шагал Данила, изредка останавливаясь попить воды и перевести дух. Тогда Быстров тоже останавливался и доставал из-за пазухи мягкую флягу. Его рот был таким сухим, что он с трудом проталкивал воду в шершавое горло.
Он думал о том, что наступил самый необычный день в его жизни. Рискованный, безрассудный. Он мечтал об Эвересте с тех пор, как брат взял его на скалы в Карелию, но эта мечта больше походила на детскую фантазию, чем на осознанное желание. И лишь стремление доказать брату, что он достоин его любви и уважения, превратило мечту в безумный план. После женитьбы Стёпа бросил скалолазание. Работал докером, растил сына, возил любимую жену в Турцию и Египет, а по ночам сидел на форумах. Читал дневники экспедиций, разглядывал фотографии. Иногда общался со старыми приятелями-альпинистами, но не с братом. Фамилии тех, кто собрался на Эверест, выложили ещё зимой, но и тогда Стёпа не позвонил. Федя не обижался, он привык, что брат избегает общения, вот только внутри саднило, будто часть души ампутировали. Он хотел внести своё имя в список покорителей и навсегда закрыть тему, настоящий ли он мужик. Эти списки появятся на форуме в режиме реального времени: шерпы сообщат по рации в Базовый лагерь, а оттуда новости разнесутся по всему миру. Зная брата, Федя был уверен, что Степан не заснёт в эту ночь.
На исходе ночи звёзды побледнели, и Быстров жадно поглядывал на розовеющий восток. Он как животное чуял близость солнца и замирал перед ним в суеверном трепете. Первые несмелые лучи очертили горизонт нежным сиянием, а через минуту вспороли небо ослепительной вспышкой. Гималайский гранит превратился в расплавленное золото. Забыв про очки, обжигая сетчатку космическим зрелищем, до слёз красивым и опасным, Быстров достал мыльницу и сделал несколько фотографий. Рассвет на Эвересте – это рассвет, который помнят до самой смерти. А, возможно, и после неё. Быстров задохнулся под маской, вцепился в перила и оглянулся. Огненная Лхоцзе на юге, снежная Чангзе на севере и зубчатая Нупцзе на западе – Быстров разглядел каждый её сверкающий зубец. Величественные горные пики жались к Эвересту, как дочери к любимой матери, а Быстров парил над этим первозданным миром, вознесённый силой мечты на немыслимую высоту.
Пурба толкнул в плечо: «Очки!» Волшебство рассеялось, едкие слёзы наполнили глаза, но он всё щёлкал и щёлкал камерой. Он хотел навсегда запечатлеть и эту зарю, и горы, и людей. Наверху – цепочка неподвижных спин до самой Южной вершины, внизу – запрокинутые лица в кислородных масках и зеркальных солнечных очках. Несколько десятков человек, пристёгнутых к одной тонкой верёвке на запредельной высоте.
В шесть утра у него кончился кислород. Он сделал несколько нетвёрдых шагов, прежде чем удушье заставило сойти с маршрута. Пурба помог подключить свежий баллон, ощутимой тяжестью лёгший на плечи. Быстров вновь поразился выносливости шерпа, который тащил запасные баллоны для них обоих, не считая остального снаряжения. Сам Быстров нёс небольшой рюкзак с личными вещами и тот баллон, которым дышал. После нескольких часов восхождения лёгкий рюкзак пригибал его к земле как свинцовая плита. Ноги от напряжения подрагивали, приходилось следить за каждым шагом, чтобы не оступиться.
Мику он не видел. Американцы уже достигли Южной вершины на 8750, за которой открывался путь к вершине Эвереста, и скрылись из поля зрения. Он видел только спины корейцев: они шли всё медленнее, а останавливались всё чаще. К девяти утра корейцы сгрудились перед резким подъёмом на Южную вершину и обессиленно стояли вдоль перил. Солнце слепило сквозь очки, дышать было трудно. Быстров остановился под Дунаевским, пользуясь возможностью отдохнуть. Он знал, что стоять нельзя. Его цель – обгонять всех, кто задерживает движение, но тело умоляло о минуте неподвижности. В спину ткнулся Пурба:
– Тед, мы должны идти. Нам ещё два часа до вершины. Если мы хотим сделать восхождение до полудня, мы должны двигаться прямо сейчас. Ты понял? Прямо сейчас.
Быстров делал глотательные движения, пытаясь понять, что застряло в горле. Похоже на чешуйку сухого поп-корна. Он не мог ни проглотить её, ни выкашлять, и это беспокоило. Пурбе пришлось дёрнуть за рукав, только тогда Быстров услышал его и кивнул. Дунаевский уже ушёл, его красный комбинезон мелькал среди тёмных костюмов корейцев. Быстров механически двинулся следом.
На Южной вершине выяснилось, что хребет присыпало свежим снегом и нужно провешивать перила. Американцы прошли опасный участок без страховки, но Пурба не решился вести клиентов по их следам. Малейшая подвижка снега или порыв ветра – и человек сорвётся в пропасть. Пока Пурба совещался по рации со Стрельниковым, а потом вытаскивал из-под снега старые верёвки и оценивал их прочность, Быстров безучастно наблюдал, как на узкое плато поднимаются всё новые восходители. Некоторые до Южной вершины не дошли, повернули на полпути обратно, но и тех, кто дошёл, было много. Корейцы в изнеможении садились на камни, подтянулись первые австралийцы. Кто-то заходился в надрывном кашле, кто-то сосредоточенно менял кислородный баллон. Один альпинист снял маску и очки, чтобы сделать селфи на фоне вершины. Группа Стрельникова запаздывала. Если они не поторопятся, только Дунаевский и Быстров смогут взойти на вершину до полудня. Быстров хотел сосчитать оставшееся в запасе время, но растерялся. Он помнил, что Южная вершина на сто метров по вертикали ниже главной, и что преодолеть этот путь можно за два часа. Он видел на часах девять тридцать, но сложить числа затруднялся. Мозг отказывался решать элементарную задачу. Подошёл Данила, приподнял маску и спросил:
– Ты его видел, вон там? – и махнул перчаткой на каменистый склон.
Быстров повернулся, куда показывал Данила, и увидел сидящего на камне альпиниста. Чуть в стороне от других людей, чуть более согбённый. Он устало уронил руки между коленей и склонил непокрытую голову. Ветер шевелил светлые волосы. Он мало отличался от живых. Только заметив, что его яркие дорогие ботинки глубоко вморожены в сугроб, Быстров догадался, что альпинист уже достиг своей последней высоты. На нём самом были точно такие же ботинки. Зловещее совпадение. Как все альпинисты, Быстров был суеверен.
– Их тут много. Там ещё один, – Данила указал на заснеженную кучку камней, которые покрывали окоченевшее тело. Погибший лежал на животе, раскинув ноги в старомодных сапогах и вцепившись в землю белыми пальцами. Кто-то сходил с тропы, чтобы прикрыть тело погребальными камнями. Быстров содрогнулся, представив смертельный риск, которому подвергался каждый сходивший с маршрута. Это мог сделать только друг. Или брат. Разве братья существуют не для того, чтобы принести на могилу горсть камней, когда больше ничего сделать нельзя?
Он перевёл взгляд на сверкающий лёд Западного цирка, стараясь успокоиться и выровнять дыхание. Нельзя так судорожно глотать кислород. Пурба подхватил его под руку и прохрипел:
– Мы провесили верёвки, мы можем лететь дальше.
– Лететь?
– Да. Мой отец сказал, что мы можем лететь.
– Я не знал, что твой отец тоже здесь. – Быстров заметил, что на шерпе нет ни очков, ни кислородной маски. Белки глаз налились кровью. – Ты в порядке?
Пурба ответил на непальском и надсадно закашлялся. Он со свистом втягивал воздух и всё кашлял и кашлял, не в силах остановиться. Упал на колени, пытаясь прочистить горло, изо рта вдруг вылетело что-то ярко-алое, цвета артериальной крови. Пурба заинтересованно потрогал пальцем кровавый ошмёток и согнулся, опорожняя желудок, пачкая снег красным. Быстров присел рядом, не зная, что делать. Вызвал по рации Стрельникова, тот ответил не сразу и сначала не понял, что стряслось. Радиопомехи заглушали и без того тихий голос.
– Федя, иди с Апой. С шерпом Дунаевского. Он справится с вами. Не задерживайтесь на Южной вершине. Быстро идите вверх. Вы успеваете.
– А Пурба?
– Я сирдару скажу, он у них старший. Он позаботится о Пурбе. Не волнуйся.
– А ты? Где вы все?
– Мы подходим к Южной вершине. Времени очень мало. Я буду принимать решение. Катя заболела.
Быстров вернул рацию Пурбе, чьё лицо побелело до синевы, но в глазах ещё теплилось сознание. К ним подошёл незнакомый шерп. Или знакомый, Быстров не узнал, все шерпы в масках и очках одинаковые. Быстров сказал Пурбе: «Увидимся в лагере. Я иду наверх». Шерп услышал и кивнул. На его губах пузырилась кровавая пена. Подошедший шерп уже надевал на него кислородную маску.
Затесавшись среди корейцев и австралийцев, Быстров нагнал Дунаевского с Апой. К легендарной ступени Хиллари они подошли около одиннадцати часов. Скальная башня высотой в десять метров, выше и неприступнее, чем казалось по фотографиям. Старые истрёпанные верёвки свисали с её верхушки, позванивая оставленными карабинами. Свежие перила терялись среди грязных обрывков. Альпинисты один за другим карабкались по отвесной стене – невыносимо медленно, скребя кошками по камням и беспомощно дёргаясь на верёвках. Последняя преграда на пути к вершине. Несколько корейцев развернулись, увидев неприступную стену, и побрели вниз, неуверенно переставляя дрожащие ноги. Многие прерывали восхождение у ступени Хиллари, осознав собственное бессилие. Быстров тоже упал духом. Даже если он сможет забраться на ступень, скорее всего, будет слишком поздно. Но Апа стоял в очереди на подъём, Дунаевский стоял – и Быстров встал.
Ступень Хиллари – суровое испытание на выносливость. Быстров считал минуты и нетерпеливо поглядывал наверх. От того, что он не двигался, замёрзли руки и ноги. Рот высох, язык до крови обдирал нёбо. Дышать становилось всё труднее, заканчивался второй кислородный баллон. На периферии зрения роились чёрные мушки, и Быстров боялся, что они затмят весь обзор. Он был совсем близко к скальному уступу, когда сверху начали спускаться. Кто-то отказался от восхождения или уже возвращался с вершины. Снова досадная задержка, единственная верёвка занята. Стиснув зубы, Быстров наблюдал за человеком, который, неуклюже поскальзываясь, опустился рядом с ним. Узнал американца из группы Хаста. Спросил:
– Ты был на вершине?
Американец повернул лицо в огромных зеркальных очках, и Быстров увидел своё отражение на фоне белоснежных гор и бескрайнего лазурного неба.
– Да, был. – И пошёл вниз.
Внутри кольнуло от зависти. Вершина близка, а времени мало. Он не знал, сколько у него в запасе. Он боялся, что не сможет замёрзшими пальцами отогнуть рукавицу, чтобы взглянуть на часы. Он окоченел от холода. Пробка на ступени Хиллари – специфическая проблема последних лет. Как бы тщательно лидеры экспедиций ни планировали графики восхождений, на горе всегда начинался хаос. Слишком много людей. Кто-то стремится вверх, кто-то возвращается вниз, а кто-то уже не понимает, куда ему надо.
Рядом с Быстровым съехал по верёвке альпинист в сиреневом. Мика Хаст, вспомнил Быстров. Ему казалось, прошла вечность с тех пор, как он думал о Мике. Финн прислонился к стене, заторможенно отстёгиваясь от перил. Потом покачнулся и на подгибающихся ногах пошёл прочь. Быстров поймал его за рукав, развернул к себе:
– Мика, ты был на Эвересте? Поздравляю. Ты в норме?
Несколько долгих мгновений они стояли лицом к лицу, затем Мика дёрнул плечом, высвобождаясь, и молча побрёл к Южной вершине. Солнечный свет на секунду померк, погружая Быстрова в глухую непроглядную тьму, и снова вспыхнул. Жирные чёрные мушки плясали перед глазами. Его захлестнула злость. Не на Мику. Он злился на задержки, на неумолимо бегущее время, на собственную слабость. Эта тупая бессмысленная злоба истощала последние силы.
Дунаевский скрылся наверху ступени Хиллари. Солнечные блики ослепляли, Быстров жмурился, смаргивая слёзы под очками. Он замахнулся ледорубом и, вгоняя шипы в отвесную скалу, полез вверх, медленно и грузно. На середине пути повис на верёвках, дыша как загнанное животное. Силы внезапно кончились. Ветер качал его на страховочных ремнях, и Быстрову нравилось это колыбельное покачивание. Мушки слились в сплошную рябь, он закрыл глаза и раскинул руки в стороны. Ненужный ледоруб болтался на запястье. Сквозь звон в ушах он слышал человеческие голоса, но не понимал ни слова. Ему не хотелось напрягаться и переводить, он отмахивался от английских слов, как от надоедливого жужжания. От русских отмахнуться было сложнее. Чей-то противный голос ввинчивался в сознание:
– Федя, блять! Ты поставил третий баллон? Или ты с рассвета на втором? Очнись! У тебя кислород кончился!
Быстров открыл глаза и увидел над выступом лицо Дунаевского. Его нос и скулы почернели, а глаза казались бесцветными. Бородка заиндевела от мороза. Дунаевский злобно тряс верёвку:
– Быстро лезь наверх! Ты меня слышишь? Или хочешь тут висеть как мешок с говном целую вечность? Не позорь меня, Федя! Лезь сюда и поменяй баллон! Ты слышишь?
И тут зазвонил будильник. Время отказа. Быстрову стало смешно. Обмороженный Данила ругался, свесив голову и дёргая верёвку, но добраться до него не мог. Снизу тоже никто не мог его достать. Он будет висеть на ступени Хиллари вечно, пока какой-нибудь особо чувствительный альпинист не потрудится перерезать верёвку и столкнуть обледенелый труп в пропасть.
– Федя, посмотри туда, – Дунаевский махнул рукой в сторону Южной вершины. – С твоим финном всё нормально? Он куда-то не туда идёт.
Осмыслив услышанное, Быстров извернулся и с трудом сфокусировал взгляд. Сначала он увидел Пашу Стрельникова с Катей Дудаль. За ними шли итальянцы и мурманчанин. «Господи,» – пронеслось в голове, —«уже полдень, а никто не повернул в лагерь». Стрельников вёл группу на вершину, несмотря на то, что наступило время возврата.
Как он ни вглядывался, сиреневой куртки не находил. У всех были одинаково серые комбинезоны. Мозг отключил цветное зрение как излишнюю функцию, пожирающую слишком много энергии. Только по слабому шевелению невдалеке от тропы Быстров узнал Мику. Качаясь и приседая на подламывающихся ногах, финн брёл к сидящему на камне альпинисту. Чуть дальше – обрыв. У Быстрова потемнело в глазах от ужаса. Он нащупал верёвку и с размаху вбил ледоруб в стену. Хрипя и задыхаясь, начал карабкаться, царапая кошками лёд и гранит. Снизу его подгоняли, сверху подбадривали. Минуты растянулись в часы.
Он залез на ступень и рухнул на камни, выкашливая лёгкие. В глазах разлился багровый туман, руки и ноги весили по тонне и больше не принадлежали ему. Кто-то завозился, меняя баллон и проверяя подачу кислорода:
– Всё хорошо, хорошо. Ты зачем на пустом баллоне шёл? Пурба заболел, некому о тебе позаботиться. Шерпа Апа позаботится. – Апа хлопал по плечам и спине, а потом поднёс к губам термос с горячим чаем. Быстров выпил, сколько смог, и открыл глаза.
Небо озарилось чистой полуденной синевой. Краски вернулись. Сердце стучало ровно, кашель унялся. Быстров встал на ноги и увидел вершину Эвереста. Почти правильной пирамидальной формы. В трещинах чёрного гранита сверкают пласты изначального льда. Шапка грязного притоптанного снега. Тренога, перевитая разноцветными молитвенными флажками, выгоревшими на солнце. Снег усыпан иконками, обрывками верёвок, пустыми баллонами, старыми вымпелами и многолетним слежавшимся мусором. Маленькая вершина величайшей горы. Быстров застыл, заворожённый зрелищем. Он миллион раз рисовал эту картину в мечтах. Он ходил по этой тропе в своих дерзких беспокойных снах. Он носил Эверест в сердце, как самую отчаянную надежду на понимание и прощение.
Пятьдесят метров отделяли его от цели. Он видел, как Дунаевский и Апа пошли к вершине, и хотел двинуться следом, но вспомнил о чём-то смутном, страшном. О том, что ему привиделось в приступе удушающей гипоксии. Он посмотрел вниз и увидел Стрельникова, карабкающегося по ступени Хиллари. Увидел людей, ожидающих очереди на подъём. Увидел, что кто-то спускается к Южной вершине, а кто-то поднимается, хотя безнадёжно отстал от графика. Увидел одинокую фигурку в сиреневом, сбившуюся с маршрута и застывшую под беспощадным солнцем рядом с мёртвым альпинистом. Сердце сжалось от рокового предчувствия. Он оглянулся. Вершина сияла, трепетала и звала. Она была близка и доступна как молодая невеста. В этот миг Быстров поверил, что мечта осуществима. В нём бурлило желание, нет, – жгучая, болезненная, непреодолимая потребность дойти до конца. Сделать несколько последних шагов, самых трудных, самых прекрасных.
Эверест замер. Весь мир замер в ожидании. Время остановилось, и только сиреневая фигурка, нарушая хрупкое равновесие бытия, упала ничком в снег.
Часть 4
Он потратил четыре года, чтобы привести себя в форму. Он заработал шестьдесят тысяч долларов, чтобы оплатить тур и снаряжение. Его ноги сбиты, пальцы обморожены, а лёгкие истерзаны – и вершина рядом, только руку протяни. Недостижимая мечта, сбывающаяся на глазах. Момент запредельной близости к богу. Упоительное, ни с чем не сравнимое ощущение, что ты равен Ему. Тебе позволено подняться и потрогать небеса – ты избран, принят, любим. Сделай несколько последних шагов в объятия Эвереста, не отвергай бесценный подарок.
Но внизу лежал Мика, и это всё меняло. Обладай Быстров душевной чёрствостью и хладнокровием, чтобы игнорировать этот факт, он вообще не оказался бы на Эвересте. Он проявил бы эти качества ещё тогда, когда решил доказать брату свою мужественность, потому что подлинная мужественность не в том, чтобы психануть и залезть куда-то высоко, а в том, чтобы никому ничего не доказывать.
Его имя не появится в заветном списке. Стёпа прав, Эверест не для таких, как он.
Над уступом появилась голова Стрельникова. Быстров подал руку, втащил наверх:
– Паша, я иду вниз. Крикни, чтобы никто не занимал перила. Мне срочно.
Паша стоял на коленях, пытаясь отдышаться:
– Ты идёшь с вершины?
– Нет, я поворачиваю назад.
– Из-за того, что уже двенадцать? Федя, я решил рискнуть. Я перенёс время возврата на час дня. Давление падает, ожидается шторм, но мы успеем. Или тебе плохо?
– Нет, не из-за времени. Я в норме. Мика сошёл с тропы. – Быстров показал на склон. – Он без страховки.
– Господи, Федя! Пусть ему шерпы помогут. Или ребята из его группы. Почему ты?
– У них нет шерпов, ты же знаешь. Он последний из группы, остальные американцы уже прошли Южную вершину. Кроме меня некому.
Нависая спиной над обрывом, Быстров приготовился к спуску. Стрельников хлопнул его по плечу:
– Что ж, удачи, Федя. Надеюсь, ты хорошо подумал. На обратном пути мы вас подхватим.
Быстров кивнул и скрылся за уступом Хиллари.
Он протолкнулся сквозь толчею у подножия ступени. Люди стремились к вершине, а Быстров – к альпинисту в сиреневом. Очки сильно ограничивали зону видимости, приходилось крутить головой в разные стороны. Он торопился, обгоняя спускающихся и опасно перещёлкивая страховку. Там, где люди шли кучно, не позволяя вклиниться между ними, Быстров сходил с тропы на заснеженные камни. Больше двенадцати часов он провёл на ногах. Икры сводило судорогой, колени болезненно дёргались, а ступни давно замёрзли. Мучительно беспокоясь о Мике, он торопился к Южной вершине, но там поводов для беспокойства прибавилось. Над ледопадом Кхумбу клубилась белёсая мгла, а небо поблёкло и напиталось тревожной серостью. Первые предвестники бури сдували снег с вершины соседней Лхоцзе. Времени оставалось мало. Группа Стрельникова только что достигла вершины, австралийцы ещё карабкались по ступени Хиллари, а корейцы разбрелись по всей горе. Лишь американская экспедиция спускалась в лагерь, соблюдая временной режим, правда, потеряв при этом одного клиента. Когда американский лидер обнаружит пропажу, будет поздно.
Увидев сидящую сутулую фигуру, Быстров отстегнул страховку от перил. Мику с тропы заметно не было – вероятно, поэтому все проходили мимо. Правда, Быстров не был уверен, что люди не переступили бы через лежащего на маршруте человека. Высота калечит не только тела. Вонзая шипы глубоко в обледенелый склон, он осторожно двинулся между редких камней. Чем круче становился уклон, тем медленнее он ступал. Даже увидев ярко-сиреневое на белом, он не кинулся вперёд. Любой неловкий шаг может стать последним. Он опустился рядом с Микой вымотанный, с дрожащими от напряжения ногами. Перевернул его на спину и снял очки, чтобы увидеть глаза. Ресницы заиндевели и слиплись. Быстров потряс Мику – никакой реакции, голова безжизненно качнулась из стороны в сторону. Он снял рукавицу и, навалившись грудью на Мику, аккуратно, двумя пальцами раздвинул веки. Успел заметить, как зрачок дрогнул и сузился. Жив.
