Текст книги "彼の目 («Карэ но мэ»/ «Его глаза») (СИ)"
Автор книги: Белый Лис Лера
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Все ты верно сделал, не терзайся.
Кадзу сжимал желваки, до сих пор не до конца осознавая, что только что произошло. Боль и горечь, исходящая, словно ветром, от главы клана, закипела и жилах друга.
Что говорить Сатоши? Как объясниться с Сино-Одори? Узнай она, что Такао нанес увечья ее сестре… Она расцарапает его на месте. Или нет?.. Вечером предстояла цепочка тяжелых разговоров.
Мэй заскулила, когда ей донесли новость о том, что произошло на обрыве. Да, он глава клана, но почему? Почему он ей не сказал? Они же были близки, почему не посоветовался? Словно она была никем для клана, и для него. Что она себе напридумывала… Медитация отвлекла, но не надолго. Кицунэ размышляла о том, когда она могла бы поговорить с Такао. Что сказать. Как правильнее и ненавязчивее поступить.
***
Кадзу шел за Такао, словно тень, готовый в любой момент поддержать и направить друга. Тяжелой поступью, в полуобмороке, передвигался глава клана. Фраза Хонга не покидала уголки его души с того момента, как он покинул обрыв.
Полная луна отбивала серебро его волос. Пара прядей слиплись от брызнувшей крови предателя. Отмыть… Хотелось снять кимоно и сжечь его. Но вот из сердца кровь не отмоешь.
Всего несколько шагов оставалось до дома дзенина, как вдруг со спины раздалось громкое укоризненное:
– Где Хонг?! Почему меня к нему не пускают? Такао!
Чародей остановился. Хорошо, что Сатоши не видел казнь. Тогда бы он вслед перерезал и себе глотку. Игнорируя вопрос, Такао направился к дверям.
Крепкая мужская рука сжала его предплечье, заставляя повернуться. Синоби повторил вопрос.
– Где Хонг?
Кровь снова вскипела, Такао зарычал, подобно тигру, в которого он превращался:
– Я убил его, ясно? Он предатель.
– Что…
Сатоши отшатнулся от дзенина. Глаза синоби расширились от ужаса и непринятия.
– Ты казнил Хонга? Без суда?!
Такао, что есть силы, сжал руку в кулак, надавливая коготками на шрамы. Кадзу многозначительно вздохнул. Сатоши всматривался в лицо главы клана, ища хоть какой-то проблеск совести и сожаления, но видел перед собой лишь тьму, ощутимо исходящую от колдуна.
– Это… его кровь?
– Да, – Такао ответил бесцеремонно, словно это было обыденным вопросом.
В следующий миг жесткая хватка потянула забрызганный кровью воротник к себе. Сатоши оскалился.
Кадзу метнулся к синоби, удерживая того за плечи, пытаясь вернуть здравый смысл, не поддаваться гневу.
– Успокойся, кипишь.
Такао невозмутимо произнес, доводя обстановку тем самым до еще большего кипения:
– Хочешь убить меня?
Сатоши сильнее сжал воротник, игнорируя все попытки Кадзу его отвлечь.
– У Кадзу запасной кунай в рукаве. Возьми его и сделай, что захотел.
Стоящий рядом черноволосый синоби переводил взгляд то на колдуна, то на гримера. На несколько секунд трое застыли в напряженной тишине. Всматриваясь в отрешенные, ожесточенные черты лица дзенина, мастер перевоплощений отмечал сгустки магии в воздухе. Они вибрировали, заставляя каждую мышцу тела напрячься, словно, вот-вот – и колдун нападет. Сатоши наконец выпалил сквозь зубы:
– Режешь своих и не краснеешь? Рука не дрогнет? – он отпустил помятый от сильной хватки воротник, – Тебе повезло, что ты глава клана.
Явно намекая, что не будь он им, Сатоши бы перерезал ему горло, ровно как Такао сделал это с Хонгом.
Резкой походкой гример покинул двух друзей.
Послышался тяжелый вздох дзенина. Несильно, друг сжал его плечо.
– Ты как?
Дернув бровью на столь нелепый вопрос, Такао отшатнулся. Сейчас еще Кадзу пострадает от его ярости и усилившегося, до невообразимой до этого времени мощи, колдовства.
– Оставь.
– Как хочешь, колючий.
Сделав шаг, Кадзу мотнул головой…
– Рану промыть не забудь.
***
Избавившись от окровавленной одежды, он судорожно умылся несколько раз, тщательно стирая кровавую метку с запястья. Нужно медитировать. Изгнать все жестокие мысли. Такао присел в позу лотоса. Не может быть все так мрачно всегда. Или может?..
Потеря зрения, предательство, паршивая казнь. Мэй…
Мужчина приложил пальцы к вискам. Как она? О чем думает? Наверняка она была против казни, вечно сопереживающая и до умопомрачения добрая кицунэ.
***
Такао не спал всю ночь. Синяки уже залегли под повязкой, но тело до сих пор била дрожь. Не обращал внимания на рану в плече, подаренную паучихой. Он на время отрекся от мыслей о жалости и чувстве вины, озадачась другим, не менее важным вопросом.
Какие связи мог иметь предатель? Что и кому передать? Возможно, их деревню уже раскрыли, и завтра придется готовиться к новому бою.
Все шишки дзенину.
Мужчина оторвался от футона, ясно понимая, что поспать сегодня ему не светит. Он накинул на себя черное кимоно, слившееся с темнотой.
Порхнуло перо сокола, и белая птица с красными пятнами на месте глаз, взлетела над деревней.
Достигнув опушки леса, сокол обратился в тигра, чьи лапы больше не кровоточили.
Если это был способ выветриться от всей ярости, что брала над ним верх…
Такао помчался, конкретно не зная, куда.
Тяжелое тело животного проносилось с необычной скоростью по лесу.
Уловив краем уха движение вслед за собой, с треском огибая ветки, белый тигр остановился.
– Дс-с-сенин потерял глас-са? – Такао узнал голос Сино-Одори, екая, который оказал услугу клану и несомненно ему. Массивный зверь покрылся бледно-бирюзовой рябью, и на его месте возник беловолосый человек. Он медленно поклонился.
– Сино-Одори. Прошу твоего прощения за нанесенные увечья твоей сестре. Это не было сделано намеренно.
Паучиха обошла фигуру по кругу.
– Я не верю людям. Вы сачас-стую врете.
Прошелся по затылку неприятный холодок. Однако Такао не выдал волнения.
– Но тебе я верю. Ты благородный человек.
Незамедлительно, глава клана поклонился екаю снова. Голос Сино-Одори стал приветливее, она поинтересовалась:
– У лис-сички все хорош-шо?
– В деревне она в безопасности. Я… надежно ее укрыл.
Неожиданный вопрос напомнил ему, что он заставит… Ему придётся заставить себя не прикасаться к ней. Не искать встречи. Ибо Мэй лишь уколется о его трусость и гнев. Естественно, это были лишь догадки Такао, но он стал другим.. Он начал становиться Привратником. Казалось, вслед со зрением тот забрал и его сердце.
***
Весь последующий день Такао не пускал никого к себе. Вдобавок к жуткой бессоннице и изжоге, у него возникла паранойя. Казалось, вот-вот сейчас все жители деревни соберутся перед его домом с факелами, коря за казнь члена клана без суда. Беспечный, молодой дзенин. Зря его выбрали.
Еще не было достаточно темно, но сумерки уже опускались над деревней клана Наито.
Неожиданно, в дверь коротко постучали, отрывая мужчину от работы. Он отложил перо, раздраженно прошипев:
– Я же сказал – сегодня никаких приемов.
– Такао, прости, я посчитала нужным встретиться с тобой, – мужчина удивился, услышав через стену нежный женский голос.
Небрежно поднявшись, он распахнул дверь перед собой. Давя в горле проблески приветливости и мягкости, дзенин изобразил максимально отрешенный тон.
– Мэй, что-то срочное? Я не принимаю никого сегодня.
– Лишь хотела спросить, как ты себя чувствуешь… – кицунэ зацепилась взглядом за левой плечо. По словам, паучиха когтями проткнула его насквозь. Такао упрямый. Когда больно – злится. Ни за что не позволит себе посочувствовать, помочь. Да и притворно грубый тон Мэй уловила.
Мужчина незаметно для себя сделал шаг назад, вглубь дома. Кицунэ закрыла за собой дверь.
– Сильно болит? – она коснулась кончиками его хаори в области плеча. Тут же заприметила розоватую полосу на шее дзенина.
– Нет.
Мэй не видела его глаз, но была уверенна, что он продолжал притворяться, словно ему не было дела.
– Почему ты не рассказал… О своем решении? Почему не предложил суд?
Колдун молчал. Дернулись, в раздражении, мышцы лица.
– Не смею придавать сомнению мудрость твоего решения, но…
– Это не мудрость, Мэй. Это глупость. И жестокость.
– Ты же сам говорил: нельзя научиться убивать, не поняв смерть…
– Нет, Мэй. Это другое, – с каждой фразой голос дзенина ставал жестче.
Кицунэ склонила голову набок.
– Что «другое»?
– Уходи. Оставь меня. Пока не поздно, – он произнес почти с мольбой, оставляя Мэй последний шанс уйти.
Пытался сохранить сдержанный и отстраненный тон, но душа неловко выдала
мягкость. В присутствии этой девушки было трудно вести себя иначе.
Мэй удивленно моргнула.
– Перестань. Ты так говоришь лишь потому, что зол. Но знай: я на тебя не сержусь…
– Мэй…
– Ты поступил… Как поступил бы мудрый правитель, оберегающий своих людей.
– Мэй! Я провел слишком много времени в логове у Привратника и с каждым часом все больше становлюсь Им… Неужели ты не видишь?
– Нет. Как ты мог вообще про себя такое подумать? Такао…
Тон стал отрешенным, резал клинком. Мэй вспомнила холодные синие глаза.
– Я умылся кровью своего человека.
– Он был предателем.
– Я перерезал ему глотку долго и мучительно, наслаждаясь брызгами крови по моему лицу.
– Хватит… Остановись. Такао, ты винишь себя лишь потому, что на тебя многое взвалилось. Но ты ни в чем не…
– Ударь меня, Мэй.
Кицунэ пошатнулась к от неуместной просьбы. Такао не унимался. Голос мужчины окончательно сводился на крик.
– Я сказал: ударь меня, Мэй!
По бледному лицу прошелся жар, возникла неприятная ассоциация с заревом. Голова главы клана дернулась в сторону. Он медленно приложил тонкие пальцы к в миг покрасневшей щеке.
– Глупый. Закрывшись здесь ото всех и терзая себя, ты делаешь только хуже!
Мэй поспешно покинула дом главы клана.
Мужчина несколько секунд стоял, словно ноги приросли к татами.
Предложив этот отчаянный шаг, он не думал, что Мэй…
А теперь она станет окончательно недосягаемой.
***
Капал дождь густыми каплями, превращая землю в грязь. Деревня уже давно погрузилась в сон. Только трое не спали. Сатоши был одним из них, пытаясь смириться с предательством близкого человека, однако каждая попытка взглянуть правде в глаза проваливалась с треском. Хонг был таким родным, таким драгоценным. Ослепленный привязанностью, гример подумать не мог… Что он окажется предателем. Что он в сговоре с Привратником… А Такао убил его, умывшись кровью. Хорошо, что не на глазах Сатоши, тогда бы он точно сошел с ума. Он не хотел таить обиду на дзенина долго, но эта правда резала невыносимо, словно кунай, по сердцу.
Кадзу был скрытным, как и полагалось синоби. Но его теплые дружеские отношения с Такао ни для кого не были секретом. Сначала Мэй застала их за сменой повязки на руке Такао, затем наблюдала их дружеский поединок. Скрывать их дружбу ни Кадзу, ни Такао, от нее не хотели. И девушка была тронута до глубины души такими искренними отношениями, державшимися на поддержке и совете.
Мужчина сидел в позе лотоса у себя в доме на татами. Мысли сбивались в кучу, сдавливали голову. Всплыло воспоминание о перебранке Сатоши с главой клана. Кадзу пытался, очень сильно пытался не вспоминать и не представлять перед собой измученное лицо лучшего друга, порванное от нападения светло-голубое кимоно, уродливо покрытое темной кровью от укола паучихи, а затем от казни. Казалось, вот-вот – и чародей обессиленно упадет и не проснется больше. Никогда.
Выругавшись мысленно на себя, синоби, вопреки всем запретам дзенина навещать его, направился к его жилищу.
Коротко постучался в дверь. И еще раз. Никто не открывал.
– Упрямый, выйди, поговорим. Я хочу помочь.
Когда ответом послужила лишь тишина, Кадзу приложил ухо к дверям. Прислушался. Понимая, что другого выхода у него нет, а на счету лишь секунды, синоби порвал бумажное окно-седзи, бесшумно забираясь внутрь.
Комната к удивлению была погружена во тьму, лишь лунный свет пробился из разбитого окна, освещая хаотично разбросанные письма, разбитую посуду и странно задвинутую мебель, словно ее долгое время пинали. Краем глаза заприметил пропитанный темно-красной жидкостью участок циновок.
Кадзу сделал шаг и еще один, быстрее, пока его взор не коснулся тела колдуна, лежавшего напротив стола, на котором стоял пустой бутыль от вина. Множество алых полос кровяными нитями поблескивали на запястьях, застилая красным пол. Ножа по близости не было, а значит он нанес себе ранение колдовством.
Глаза синоби округлились от ужаса. Он развернул к себе руку дзенина, изучая увечья, по всей видимости ставшие причиной обморока. Это были небрежные, кривые разрезы вдоль вен. Неизвестно, сколько времени было у него в запасе, и сколько Такао еще продержится. Вид колдуна без сознания был совершенно тревожным. Губы словно заледенели в напряжении, из чего можно было сделать вывод, что он мучился, нанося ранения, пытаясь покончить с собой…
В горле забился ком от страха за близкого человека. Жизнь дзенина была сейчас в руках Кадзу.
Синоби вскочил, достав из полки бинты и хватая пузырек нефритовой жидкости.
– Чем думал?! Совсем спятил? – зарычал синоби, но его не слышали.
Кадзу не сбивался, не дернулся, уверенно и быстро залил открытые раны лекарством. Боль от такого суматошного лечения неимоверна, только Такао вряд ли ее почувствует.
Плотно накрыв раны повязками, синоби несильно похлопал друга по щекам.
– Ну,– он впервые за долгое время назвал друга по имени, – Такао! Очнись же!
Синеющие губы и бледные щеки приводили в смятение. Кадзу несколько раз проверил пульс. Убедившись, что бинты легли надежно, синоби, оставив дзенина не на долго, отворил дверь и ринулся за Чонганом.
Комментарий к Паучья ловушка
Ох, эта глава вышла очень насыщенной, и я уже предвкушаю бунт читателей за жестокость и эмоциональность персонажей. Простите и надеюсь, вы не будете держать зла долго.
Обещаю, в третьей главе все будет мягче.
За мозговой штурм, по желанию https://new.donatepay.ru/en/@758237
========== Между Тьмой и Светом ==========
Комментарий к Между Тьмой и Светом
*Татами – упругий ковер, сродни циновкам.
*Нарака – адский мир в буддизме.
Цветок… И еще цветок…
Так распускается слива,
Так прибывает тепло.
Рансэцу
– Его спасло то, что был пьян… И слеп.
– Не задел того, чего не надо?
– Задел… Да не так… Он сильный…
Медитация не помогла. Колдун уже не знал, как справиться с нахлынувшей тревогой, постепенно перерастающей в апатию. Губ коснулась пиала, в последующие секунды заливая глотку сладко-горькой жидкостью. Ему нужна была эта горечь сейчас. Однако он хотел лишь отдохнуть, а этот отдых плавно перешел в отчаянное наказание самого себя.
Он столько лет работал над своими идеалами чести и моральными ценностями, избегая циничности и делая упор на благоразумие и хладнокровие. Но во время казни в нем словно что-то надломилось.
«Вы с Ним… похожи…»
Бутыль со сливовым вином был испит до конца. Такао дрожащими руками поправил повязку на лице, задерживаясь пальцами на прохладной ткани. Привратник отобрал у него не только зрение. Он выел его сердце и последние проблески души и совести. Так жестоко перерезать горло члену клана и искупаться в его крови…
Алкогольный напиток ударил в голову с новой силой, подбивая Такао на отчаянный поступок. Перед тем, как перерезать себе вены при помощи магии, чародей вспомнил Мэй… Его любовь. Он огорчит ее своей смертью. Но если уйдет сейчас, то избавит ее от будущих страданий и боли из-за него. В голове ураганом пронеслась картина, в которой Мэй была на обрыве вместо Хонга. Такао бы и ей перерезал горло?
Желая избавиться от скверных мыслей, что помутили разум и заставили все внутри болезненно сжаться, мужчина выставил перед собой левую руку, с совершенно невозмутимым лицом, правой колдуя кривоватый разрез вдоль с тихим стоном от резкой боли. То же самое сделал и с другой рукой. Холодные капли стремительно приземлялись на циновки, окрашивая их в алый. Он сцепил зубы. Закружилась голова.
Пересохшие губы дрогнули, голову словно придавило к постели, а к горлу подступил сильный приступ тошноты. Прошёлся по телу легкий холодок, а значит было раннее утро. Чародей скривился, ощущая на запястьях плотные бинты.
Послышались тихие шаги синоби, приближающегося к дзенину.
–Не пойму тебя. Зачем? Не резался давно? По боли и крови скучал? Совсем уже… – парню не дали договорить.
– Зачем, Кадзу? – Такао медленно поднялся с футона, так же медленно сжимая руки в кулаки, – Зачем ты СПАС меня?! Я должен был умереть! Умереть!
Голос дзенина сводился на отчаянный крик. Он резко приближался к другу, пока не нащупал его плечи, комкая грубую ткань.
– Успокойся! – младший синоби ухватился за его предплечья, в попытке отрезвить вырывающегося касаниями, – Слышишь меня? Ты ни в чем не виноват, темпераментный.
Такао зарычал, оскалив зубы. От кожи тонкими пальцами отодрался бинт. Кадзу хотел вернуть его на место, однако дзенин отскочил от него, сложив руку в пасс. Из пальцев посыпались синие искры, похожие на грозу в небе.
– Назад! Не подходи ко мне!
Наблюдая за истерикой единственного лучшего друга, Кадзу в раздражении зашипел:
– Ты что, дикий, на тот свет захотел?
Глава клана продолжал срывать бинты, обнажая вскрытые вены, словно не чувствуя боли. Багровыми каплями усыпались татами*. В руках дзенина заблестел сотворенный из магии нож. Кадзу снова встрепенулся, в этот раз боясь сделать лишнее движение. Подняв ладони в сторону друга в примирительном жесте, он негромко проговорил:
– Безумный, убери. Не трогай, – нервы натянулись, подобно струнам сямисэна, – Совсем вино отшибло разум? На тот свет захотелось?
Он увидел, как Такао приставил нож к своему горлу. Решаясь на отчаянный шаг, вернее, он был единственным, который Кадзу мог сейчас придумать, ниндзя ступил вперед…
– Хорошо. Перережешь себе горло ты, и что дальше? Думаешь, «Там» лучше будет? Мы ведь оба знаем, что нам дорога только в Нараку*. Хочешь гореть раньше времени?
Попытки Кадзу отвлечь дзенина болтовней не прошли даром. Такао расслабил руку, в которой держал нож, а магия в виде защиты перед ним и вовсе растворилась.
Взгляд Кадзу метнулся в сторону, в тот момент как Такао ощутимо стукнули по хребту. От неожиданности и слабости мышц после попытки самоубийства он уронил нож. Тот с глухим стуком упал на татами. Младший синоби среагировал быстро, тут же ногой отметая острое лезвие в дальний угол комнаты.
– Заливай, скорей! – Чонган, оглушивший дзенина, подал Кадзу пузырек с успокоительными травами. Тогда двое мужчин пытались удержать рычавшего и отбивавшегося от хватки дзенина, – Несносный мальчишка!
Дедушка Чонган безопасно скрутил его руки за спиной, в то время как Кадзу насильно влил ему в рот сильное зелье.
Пара глотков – и колдун перестал вырываться. Мышцы лица постепенно расслаблялись. Мир погрузился в сон, до уха напоследок донеслось ворчание Чонгана и шелест бинтов.
***
Тонкие пальцы Такао забились дрожью, тошнота усилилась. Он поднял лицо, видя перед собой темноту и несколько непонятных силуэтов. Видя… Колдун потянулся рукой к глазам, ощущая чистую кожу и ни единого пореза вокруг них. Такао сделал шаг и еще один, пока не раздался голос «знакомого». Этот голос отбивался, словно эхом, по всей пустоте, бездне, пещере… Одной Ками* известно, чем было это место.
– Так-так, значит, не подох? – донесся презрительный хохот с хрипотцой, – неужто старик и твой мальчик на побегушках спасли тебя?
– Это все, на что ты способен, Привратник? Это все твои жалкие фокусы?
Руки Такао с обеих сторон обхватывают щупальца, по всей видимости, прислужников. Он поднимает взгляд, видя перед собой горящие пламенем красные глаза. Дар речи словно отняло, магия не слушалась.
– Глупец! Ты впустил тьму в свою душу, и теперь твое сердце чернеет. Ты не сможешь избежать своего предназначения. Мы с тобой связаны, колдун.
Протянулась костлявая рука, на ней забагровело ярким светом… сердце. Такао в следующий миг понял, что не может ни дышать, ни двигаться. В его груди красовалась дыра, но он почему-то был все еще жив…
Дрогнули мышцы лица, и на несколько мгновений показалось, что он видел перед собой силуэт Мэй и интерьер комнаты, но лишь в светло-бирюзовом цвете. Картинка исчезла, словно по мановению руки.
Беспечный дзенин, думал, зрение сможет вернуть. Какой вздор.
Коснулось руки что-то теплое, успокаивающее.
Этим теплым и успокаивающим оказались пальцы Мэй. Кицунэ развернула к себе изувеченную руку дзенина, поглаживая уродливые шрамы на ладони, что больше не была скрыта за бинтами.
– Такао. Кадзу мне все рассказал… Ты пытался… – взгляд девушки коснулся шеи дзенина. Порез от угроз Хонга давно исчез, однако его сменил новый.
Поправляя повязку на глазах, ставшую своеобразным атрибутом, Такао произнес:
– Рассказал? – мужчину резануло, словно серпом по сердцу.
Зачем он рассказал ей? Мог и промолчать.
– Прости, Мэй, – голос мужчины обладал давящим спокойствием, что было довольно странным после всего произошедшего буквально несколькими часами раннее, – я удивлен, что ты… Что ты здесь.
– Почему? – тон кицунэ стал горько-сладким.
На лбу Такао проступили венки. Он ответил негромко…
– Потому… Что ты не обязана.
Прикосновение горящей заботой и нежностью руки к ледяным пальцам дзенина заставило его едва заметно шелохнуться. Он задержал дыхание, и на несколько мгновений между мужчиной и девушкой воцарилась тишина.
Тепло рук кицунэ переместилось на щеку, а затем накрыло белую ленту, скрывающую глаза.
– Не смей…
Такао спросил едва слышно, лишь губами.
– Что?
– Не смей так поступать больше, – теперь кицунэ обхватила уже лицо колдуна обеими руками, – Я… не смогу простить тебя.
Мужчина, вопреки умиротворенности обстановки, поддался вперед, ловя губы Мэй своими. Кицунэ отстранилась.
Такао не навязывался, не давил на девушку. Он коротко кивнул, соглашаясь с неуместностью такого откровенного поступка.
– Прости, я не должен был.
– Тебе нужно отдохнуть, а я лишь отвлекаю, – последний раз проведя пальцами по бинтам, закрывающим небрежно вскрытые вены, кицунэ оставила колдуна наедине с мыслями.
Дверь распахнулась, повеяло свежим воздухом и запахом мокрой травы. Вслед за Мэй, его пришел навестить и друг.
По тону Кадзу ощущался сарказм в перемешку с переживаниями.
– Успокоился?
Голос колдуна был негромким, скользил между нотами печали и отрешенности.
– Да.
Повисло молчание. Такао услышал, как синоби подошел ближе. Грубые руки проверили бинты на запястьях. На этот раз Такао не упирался, не спорил…
Заговорил первым, нарушая тишину, колдун:
– Хотел себя наказать…
Шершавый голос Кадзу резанул. Однако синоби, как и следовало ожидать от верного друга, подал воды пересохшему горлу.
– Наказал?
Такао отвернулся, дабы не мучать друга своим болезненным видом. Серебристые волосы скрыли лицо.
***
Покинув дом дзенина, Мэй выдохнула, однако чувства были совершенно двоякими: с одной стороны она радовалась, что Такао спасли, с другой – она осознавала, сколько моральных потрясений он перенес, и кицунэ, возможно, на его месте поступила бы так же.
Девушка остановилась у моста, сложив руки на деревянных перилах, вдыхая свежий аромат сакуры и мокрой, после дождя, травы. Однако ее идиллию быстро прервали…
– Не стыдно тебе? Околачиваешься тут? – услышав надоедливый голос Азуми, Мэй закатила глаза, вспоминая Сатоши, который однажды ей сказал, как он хотел бы придушить куноити за ее невыносимый характер.
– Азуми, не сейчас, – кицунэ, расслабив руки, как при медитации, старалась оставаться спокойной, – В чем моя вина?
Синоби хмыкнула.
– Довела дзенина, сделала его калекой. Какая ты молодец, – в глазах куноити блеснула ненависть.
В тот момент на глазах кицунэ заблестели слезы от понимания правдивости слов… Мэй отвернулась от нее, поймав слезу рукавом.
– Эй, ты что? Плачешь? – тон куноити внезапно смягчился. Грубые руки тронули гейшу-кицунэ за плечо.
– Если ты думаешь, что мне это все не приносит боли… То это не так, – задрожал голос, Мэй проглотила ком в горле.
– Мэй?
Азуми впервые позвала ее по имени. Черные глаза посмотрели на нее строго, но более не выражали злобы.
– Я не просила… Не просила ничего, кроме помощи у синоби. Я не хотела, чтобы вы пострадали. Я не просила рождаться кицунэ!
Мэй вырвалась из рук Азуми, которая сначала вывела ее из себя, затем пыталась успокоить… И оставила куноити одну у моста. Та провожала ее взглядом.
Не доходя до дома Чонгана, кицунэ ощутила, как тяжелая мужская рука опускается на ее левое плечо.
– Мэй.
Девушка обернулась, встретившись с выдававшем отчаяние ронином. Темные волосы спадали прядями, закрывая лицо. Видимо, он спешил догнать ее.
– Я знаю, что произошло. Кадзу мне все рассказал, – тон Масамунэ был мягок, но отбивался нотками сочувствия, – Я собирался навестить дзенина, но увидев тебя… Кратко говоря, остановился.
Мужчина уловил блеск слез в темных янтарных глазах.
– Будет глупо спрашивать, в порядке ли ты. Лишь скажу, что ты всегда можешь обратиться ко мне в беде. Я постараюсь помочь – советом, напутственным словом. Если потребуется, Мэй. Буду рад тебя видеть.
Закончив на этом и не дожидаясь ответа девушки, Масамунэ обреченно поплелся к дому главы клана.
***
Как дико было слышать шаги ронина в своем доме и ощущать его хватку на своем плече. Словно никаких перепалок и недоверчивых взглядов между мужчинами до этого не случалось. Конечно, Такао сохранил ему жизнь и позволил свободно передвигаться по деревне… А теперь, бывший самурай, уже почти член клана, сидел напротив дзенина, оказывая моральную поддержку и одаряя напутственной речью. Такао словно потерял дар речи, совершенно не ожидав столь благородного поступка со стороны Масамунэ. Когда мужчины попрощались, он еще долго думал над тем, как грустно будет терять ронина. Ведь он в любом случае умрет… Или нет? Интересно, предложив ему Такао остаться в клана и стать синоби, что бы тот ответил?
Ход мыслей чародея был нагло прерван резкой болью в голове. Он приложил пальцы к вискам. Оскалился, совершенно рефлекторно, услышав зловещий зов, который наполнял все пространство вокруг, и… Нет, он исходил из чертогов разума дзенина.
– Ты уже стал таким как я и не спрячешься, Такао. Скоро ты лишишься чувств и сердца.
Такао пришлось сильно сдержать себя, чтобы не закричать. Его веки словно прожигали екайским пламенем.
– А твою домашнюю лису я заберу с собой… Скоро она откроет врата Нараки, и я закончу то, что начал, ха-ха-ха-ха-ха!
Чародей судорожно сложил два пальца в пасс, и у висков заиграли синие молнии, нанося еще большую боль, пытаясь искоренить свою связь с Привратником, не слышать более скверных речей.
– Уйди! Из моей! Головы!
Прошлась резкая волна незыблемой магии по телу, и чародея откинуло в комод. Сплюнув образовавшуюся из ниоткуда кровь, он стал на ноги.
На следующий теплый день дзенин уже стал появляться на людях, почти не стесняясь своего пугающего внешнего вида. Так успокаивающе подействовали на него разговоры с Кадзу и Масамунэ.
Он продолжал изгонять черного мага из своей головы, однако все попытки каждый раз заканчивались одним и тем же: он харкал кровью, на некоторое время приглушая голоса. Радовало лишь то, что теперь не приходилось платить за магию ежедневными порезами на руках. Веки под повязкой периодически покалывало, самые неприятные ощущения переместились к вискам, так сильно он надавливал искрами из пальцев, похожими на летнюю грозу.
***
Когда синоби зашел, колдун расположился над горой писем и книг, медленно выводя иероглифы на бумаге. Магия спасала, помогала прочесть…
– Уже лучше выходит?
Кадзу, не опускаясь рядом, отмечал успехи слепца на письме.
– Как видишь.
Тон друга-ниндзя стал озадаченным.
– Он все еще тебя мучает?
В этот самый момент боль в висках усилилась, голоса снова зашептали, сводя дзенина с ума.
«Приведешь ко мне кицунэ, приведешь…»
Горло сильно обхватило вокруг, словно цепями. Покатилась по рисовой бумаге кисточка, застилая все чернилами. Такао потянулся руками к голове, снова проходясь разрядами колдовства у висков.
Кадзу рванулся к другу, поддержав того за предплечья.
Колдун сплюнул на циновки кровь, окрашивая их в алый. Голоса стихли.
– Что это было? – синоби зашипел, освобождая Такао из своей хватки, – Дурной, доколдовался? Жить надоело?
– Это помогает. Лучше так, чем я буду слышать его и слушать, – колдун сделал акцент на последнем слове.
Кадзу вздохнул, сложив руки в боки в строгом жесте, видя, как Такао вытирает рукавом побагровевшие влажным губы.
– Передашь Мэй, чтобы зашла ко мне?
– В таком состоянии? – Кадзу причитал, подавая другу лоскут ткани. Дзенин тщательно стер ею оставшиеся капли крови вокруг губ.
– Оглушает меня. Не знаю, сколько еще продержусь, хочу с ней увидеться. Пожалуйста.
***
Мэй не хотела досаждать дзенину и планировала не заходить весь последующий день. Слушая причитания Чонгана и его упреки в сторону Такао, она отвечала лишь вежливой улыбкой. Дедушка Чонган рассказал ей, как тяжко приходилось ему с юным колдуном, из чего Мэй сделала вывод, что Такао был еще тем несносным мальчишкой. Даже сейчас – это упрямство сохранилось, лишь темперамент
он приглушил, став на путь сдержанности и хладнокровия.
Неожиданно в дверь дома коротко постучали. Мэй быстро поднялась и отворила ее, удивившись неожиданному гостю.
– Кадзу, здравствуй. Рада тебя видеть.
Синоби мотнул головой.
– Ерунда. Тебя Такао ждет, просил передать, увидеться сильно хочет. Пойдешь?
Мэй на несколько секунд выпала из реальности. Только вчера дзенин выглядел бледнее смерти и пытался покончить с собой.
Встретив взгляд пронзительных темных глаз, она поспешила дать ответ…
– Разумеется. Только мне нужно немного времени…
– Он будет ждать.
– Спасибо.
Обрадованная внезапному шансу снова побыть с человеком, ставшим для нее чрезвычайно важным, Мэй решила поимпровизировать с прической и нарядом. И хотя дзенин не мог ее видеть, он определенно мог почувствовать… прикоснуться…
Неужели наконец случится что-то хорошее и… приятное. Постыдившись на миг собственных мыслей, девушка ловкой походкой вышла из жилища.
Ненавязчивый стук в дверь, и та распахнулась перед кицунэ. Колдун приветливо улыбнулся, и они поклонились друг другу. Со стороны такой жест мог казаться странным в рамках их отношений, но они оба чувствовали, что должны были относиться к друг другу с подобным уважением.
Мэй внимательная. Переоделся. Хаори цвета темной бирюзы поблескивало серебристыми драконьими узорами. Взгляд Мэй перенесся к столу, на котором лежало несколько блюд, по всей видимости, приготовленных на скорую руку. Такао предложил ей сесть. Кицунэ поинтересовалась:
– Как ты справляешься?
Такао, взяв палочки для еды в левую руку, несколько смутился от неожиданности вопроса. И если его синие глаза всегда были непроницаемы, то теперь было абсолютно невозможным понять, о чем думал бы этот человек.
– Я в порядке, Мэй. Спасибо за участие.
Мужчина и девушка принялись за еду, но кусок в горла обоих не лез. Тяжело вздохнув, Такао медленно приложил тонкие пальцы к вискам. Мэй отбросила в сторону палочки, резко поднялась…
