Текст книги "Молнии Великого Се (СИ)"

Автор книги: Белый лев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

========== Дорога в Гарайю ==========

Если смотреть с гребня перевала на травяные леса Великого Се, причудливо разбросанные в бескрайнем просторе пятна оранжевого, желтого, темно-синего и багрового складываются в затейливый узор, напоминающий праздничный покров неведомого великана.

Однако, если спуститься ниже по склону, торчащие из земли толстые, острые стебли высотой в полтора человеческих роста напомнят о битвах темных духов и обитателей надзвездных краев, после которых остались торчать разноцветные копья. Они обратились травой, но по-прежнему готовы колоть и разить в руках умелых хозяев и, главное, неплохо скрывают засаду. Особенно теперь, когда с легкой руки князя Ниака травяные леса наводнили разного рода наемники и охотники за рабами.

И хотя пока ничего не указывало на появление в этих пустынных краях разбойной ватаги или вооруженного отряда, человек, который уже второй день крался по их следу, мог оказаться кем угодно.

– Эй, Крапчатый! Пошевеливайся! Ты что, хочешь стоять тут до второго пришествия Великого Се? Наберись мужества, спускайся. Спускайся или пеняй на себя! Тебе оставаться без ужина!

На узкой горной тропе, петлявшей по склону с причудливостью ритуального орнамента, стоял высокий кряжистый мужчина. Его волосы и борода были наполовину седыми, а лицо давно выдубили ветра и солнце, иссекли дожди и оружие врагов. Но в движеньях чувствовались легкость и сноровка, а светлые глаза сохранили ясный, открытый взгляд человека честного и доброго. Временами в них вспыхивали и веселые искорки, к примеру, как сейчас, когда он распекал своего медлительного товарища.

Товарищ был грузен и неуклюж. Четыре столпообразные ноги, несущие громадное тело, покрытое густой шерстью, и уродливую, увенчанную рогами голову, не очень уверенно чувствовали себя на крутизне. Три пары умных добрых глаз смотрели на человека с укоризной. Взгляд животного красноречиво говорил: «Тебе-то хорошо, хозяин, по горам ходить, тебе горные духи почти родня, а мы, зенебоки, привыкли к травяному лесу. Что, как не примут меня горные духи? И так гневные боги заперли их в недра подземные. А когда чрезмерной тяжестью еще и грудь топчут! Вот внизу – другое дело. Кто лучше меня проложит дорогу сквозь заросли старой травы?»

– Не трусь, Крапчатый, – сказал человек. – Ты же боевой зенебок, а не домашняя скотинка. Тебе ли бояться духов гор. Разве твой хозяин не ведет от них свой род, разве не почтили мы их доброй жертвой в начале пути? Спускайся и подай нашим спутникам пример! Хорош я буду проводник, если не сумею уговорить собственного зенебока!

Словно поняв смысл речи человека, Крапчатый сокрушенно потряс головой, вздохнул пару раз и осторожно пошел вниз, тщательно проверяя дорогу.

Его хозяин, которого звали Камень, действительно вел свой род от духов гор, являясь последним потомком Могучего Утеса – некогда влиятельного и сильного племени. Одежду Камня составляли удобные кожаные сапоги, штаны мехом наружу и рубаха, сплетенная из разноцветных травяных волокон. Такая рубаха по прочности не уступала чешуйчатым доспехам, но была значительно легче, а изображенный на ней магический узор предохранял не только от вражеского меча, но и от болезни, порчи и всякого другого зла. Над левым плечом виднелась крестовина доброго меча.

В прежние годы Камень видел немало битв, в память о которых у него остался этот клинок, выкованный в надзвездных краях. Но те славные времена поглотила река Времени, оставив на долю последнего потомка духов гор скитания по просторам травяного леса. Количество пройденных дорог превышало число морщин на лице. Зимой Могучий Утес жил охотой, летом сопровождал купцов из иных земель.

Вот и сейчас они с Крапчатым исполняли роль проводников и охраны при чужеземце, который в одиночку вздумал путешествовать по дорогам Сольсурана. Могучий Утес понимал, что затея эта опасная и добром может не кончиться, особенно теперь, когда их преследовал этот осторожный невидимка. Однако он не мог отказать старому другу, хоть и подозревал, что его путешественник отнюдь не тот, за кого себя выдает.

Около недели назад Камень оказался в Имарне, намереваясь обменять плоды своих охотничьих трудов на зерно, сыр и травяное масло. Он довольно-таки быстро закончил дела и собирался уже покинуть град, но, посчитав оставшиеся у него после покупок меновые кольца, пришел к выводу, что имеет право посетить оружейную мастерскую – стоило присмотреть новый нож для разделки шкур, старый от многолетнего использования никуда не годился. А для выполнения этой задачи лучше Имарна места не стоило и искать.

Дело в том, что с недавних пор здесь поселился один чужеземец по прозвищу Дикий Кот – что ни говори, имя, более подходящее для воина, нежели для ремесленника. Сухощавый и темноглазый, очень смуглый, вероятно, от постоянного общения с огнем, этот человек имел такую власть над металлом, что вещи, выходившие из его горна, будь то лемех для плуга, сапожное шило, спица для вязания или боевой топор, служили исправно и долго, отличаясь надежностью и прочностью. А уж если кому из воинов травяного леса удавалось уговорить Дикого Кота выковать ему меч, он мог быть с первого взмаха молота уверен, что это оружие превзойдет все изделия сольсуранских мастеров и ничем не уступит клинкам, рожденным в надзвездном краю.

Во время своих странствий Камень часто навещал Дикого Кота. Тот любил послушать его рассказы о прежних временах. Обычно, едва заслышав приветственный рев Крапчатого, Дикий Кот выходил из своей мастерской пожелать старому зенебоку и его хозяину здравия и долгих лет. Но сегодня он оказался занят – вел оживленную беседу с каким-то чужестранцем, низкорослым и тщедушным, как теленок зенебока, не ко времени появившийся на свет в начале зимы.

Хотя Камень по опыту знал, что Дикий Кот не станет просто так якшаться с кем попало, нынешний его собеседник вызывал, мягко говоря, чувство недоумения, граничащего с недоверием. Несмотря на то, что в мастерской от жары плавились даже оловянные бляшки на поясах, этот чудак, словно вокруг него царила лютая стужа, с ног до головы был закутан в бесформенный темно-зеленый балахон и, хотя на небе не наблюдалось ни облачка, упорно надвигал на глаза обширный, глубокий капюшон.

Немного раздосадованный, еще больше удивленный Камень выбрал инструмент по весу и по руке, заплатил, сколько положено, и собирался уходить, но Дикий Кот жестом попросил его задержаться. Оставив, наконец, своего гостя, он отвел Камня в сторону.

– Сам Великий Се привел тебя в мою мастерскую! – начал он. – Мой друг направляется в Гарайю. И ему требуется надежный проводник.

– Город двенадцати пещер? – Камень нахмурился. – Это место заповедное, и зря тревожить его покой не стоит.

– Не зря! – пылко воскликнул Дикий Кот. – Этот человек путешествует по свету в поисках мудрости. Он прибыл в Сольсуран из очень дальних краев и щедро заплатит тебе за услугу. Сам посуди, времена сейчас неспокойные, разве я могу найти проводника более надежного, чем ты, друг Утес!

И все же Камень долго колебался. Обратись к нему с подобной просьбой кто другой, особенно сам чужак, просто бы без лишних раздумий отказал. Куда это годится – прятать свое лицо, словно какой поклонник темных духов. С другой стороны, стоит ли судить о человеке по его внешнему виду? Мало ли, какую цену ему пришлось заплатить за тягу к познанию. Да и стены пещер Гарайи, покрытые письменами, которые начертал едва ли не сам Великий Се, для жрецов, книгочеев и колдунов всех мастей вот уже тысячу лет являются приманкой паче легендарных сапфировых кладовых Синтрамундского калагана. И это несмотря на то, что смысл знаков давно утрачен, а выражение «молчать как стены Гарайи» вошло в поговорку.

От Дикого Кота не укрылись сомнения, отразившиеся на обычно невозмутимом лице старого воина.

– Я бы не стал беспокоить тебя, кабы сам мог отправиться в этот путь! – сказал он проникновенно. – Но дела требуют моего присутствия в Имарне, а мой гость не может ждать. Он должен выполнить поручение, которое ему дали жрецы Храма Великого Се, ибо среди ныне живущих ему нет равных в толковании знаков.

Последний аргумент решил дело. Выполнить просьбу жрецов великого Храма – заслужить благодать Великого Се.

Вопреки всем опасениям Могучего Утеса, иноземный чудак оказался попутчиком приятным и даже милым. На неудобства дороги не жаловался, излишними расспросами не докучал, на спине зенебока держался не хуже коренных сольсуранцев, с норовистой скотинкой, отзывавшейся на прозвище Чубарый, управлялся споро и умело. Почти не используя поводья, он только почесывал зенебока палочкой между рогов, указывая, куда и как тому идти.

Вечером на постоялом дворе он забивался в самый темный угол, молча съедал свой ужин, обычно более чем скромный, и уходил спать, неизменно предпочитая отдельную комнату, ежели таковая имелась, и не скупясь на ее оплату. Видимо, бедолага желал хотя бы ночью снять неудобное одеяние и без лишних свидетелей стереть с лица пот и пыль.

У Камня, впрочем, на этот счет имелись и другие предположения, о которых он предпочел сообщить одному Крапчатому и без соглядатаев. Дело в том, что еще в первый день пути, когда скрытный мудрец с ловкостью дикого кота Роу Су взбирался на зенебочью спину, из-под полы одеяния на какой-то миг показалась маленькая узкая ножка, обутая в изящный сапожок. А чуть позже, когда порыв ветра попытался стянуть с него объемистый капюшон, в прорези широченного рукава мелькнула длань, такая тонкая и белая, точно ее вылепили из сыра, сваренного из молока белой зенебочицы.

«Ай да мудрец! – подумал тогда Камень. – Разговаривая, басит, хлеб режет на весу, а по земле ходит мягко, коленки одна к другой жмет, да и плащ нынче, забывшись, запахнул на женскую сторону! Не оказалось бы под плащом оберегов рода матерей!»

Проверить свои предположения Камень смог на четвертый день пути, когда они достигли отрогов гор. Большой торговый шлях, где каждый дневной переход был отмечен постоялым двором, трактиром или корчмой, еще в полдень остался далеко позади, поэтому Могучий Утес и его спутник устроили ночлег на небольшой горной террасе, языком выдающейся в травяной лес.

Камень срубил несколько сухих стеблей, развел костер и занялся приготовлением ужина: набрал воды из родника, размолол на маленькой мельнице зерно, замесил из получившейся муки тесто на воде и травяном масле, разложил на походной жаровне лепешки. Его спутник, не побоявшись холода, совершил возле родника омовение и теперь, закутавшись в неизменный плащ, раскладывал на полотне зенебочий сыр и солонину.

Ночная свежесть холодной влагой оросила землю, выпала росой на пористый бок скалы. Наступившая ночь была светлой. В небе пухлые фиолетовые облака поочередно предлагали мягкие постели трем оранжевым лунам, трем шаловливым красавицам, юным дочерям Владыки Дневного Света, что вечно нарушают покой повелительницы теней. Крапчатый и Чубарый, чьи мохнатые спины временами вырастали над верхушками травы, с аппетитом ужинали: в ночной тишине слышался сочный хруст, в свете лун поблескивали умные добрые глаза.

Поджидая, пока лепешки подрумянятся, Камень полировал и без того блестящий, как соляное зеркало, клинок меча, чужестранец смотрел на его занятие с интересом.

– Дикий Кот рассказал мне, что ты владеешь оружием надзвездных краев, – глухим и взволнованным голосом начал он. – Неужто этот меч – тот самый?

– Я получил его из рук царя Афру как награду за доблесть в битве у реки Фиолетовой, – охотно пояснил Камень. – Тогда Могучие Утесы сумели остановить орды голоштанных дикарей из гнилых болот, удерживая речной берег до прихода воинов Урагана.

– Далеко за пределами травяных лесов известно, что эта победа досталась твоим родичам слишком дорогой ценой! – показывая завидную осведомленность в делах Сольсурана, кивнул чужеземный мудрец.

– Твоя правда. Тогда я единственный остался в живых, хотя и получил столько ран, что только искусство вестников Великого Се позволило мне вновь встать на ноги. Жестокая была сеча. Фиолетовая в тот день стала красной от крови, весь берег покрылся человеческими телами, как травой… Но отступить мы не имели права. Ведь мы защищали царя.

Камень ненадолго замолчал, ибо не знал, что еще сказать. Да и где он мог отыскать слова, чтобы объяснить этому прячущему лицо чужеземцу, какому правителю ему довелось служить, а оправившись от ран, он не вернулся в опустевшее родовое жилище, отдав свой меч и доблесть последнему из рода владык. Вот это был царь! Любимый народом и богами. Недаром Великий Се явил ему свою благодать, послав на землю Сольсурана из надзвездных чертогов своих светлых вестников. Божественные посланцы помогали править страной, лечили людей от болезней, возводили дивные дворцы, открывали секреты ремесел. Одна прекрасная богиня подарила царю Афру свою любовь, плодом которой стало прелестное дитя, маленькая царевна, названная Птицей.

– Печально, что верность наследнику рода царей при нынешних властителях обернулась для тебя изгнанием! – старательно подбирая слова, проговорил чужеземец. – Такое, впрочем, случается и в нашем краю.

– Что толку в такой верности?! – Камень вздохнул, пытаясь избыть накатившую из самых глубин души горечь. – Царь Афру погиб! Я же, презренный, живу.

– Спасти царя и его супругу ты был все равно не в силах! Зато, насколько мне известно, именно тебе удалось уберечь от неизбежной гибели невинное дитя.

Куда исчез простуженный бас? Голос мнимого мудреца звучал звонко и чисто, и то, несомненно, был голос девы. Не померещилось ли? Не затеял ли какую игру отверженный дух?

– Вестники Великого Се вновь вернулись на землю Сольсурана! – продолжил чужестранец своим прежним голосом. – И они рады будут принять в своем Граде последнего потомка рода Могучего Утеса!

Поблагодарив за щедрое приглашение и пожелав спутнику хорошего отдыха и крепкого сна, Камень решил подняться повыше, поглядеть, как там тропа. Продолжать разговор, словно в пропасть, проваливаясь в бездну воспоминаний, у него не было сил. Кроме того, он хотел уже наконец разобраться с этим следом. Кому и зачем могло понадобиться день напролет красться, пробираясь едва не ползком среди колючих высоких стеблей, по следам двух одиноких странников, не имеющих ни излишних меновых колец, ни какой-нибудь ценной поклажи? С другой стороны, в последнее время с легкой руки князя Ниака в Сольсуране уж очень популярным ремеслом сделалась охота за живым товаром, а работорговцы были теми, кого он меньше всего хотел бы сейчас повстречать.

Побродив по окрестностям, Камень пришел к двум утешившим его выводам. Во-первых, он в очередной раз убедился в том, что охотничье чутье у него пока не притупилось и что по их следу действительно кто-то шел и шел, не особо-то и таясь. Следов оказалась куча, и они явно указывали, что незнакомец не только не охотится на других (это стало вторым приятным выводом), но скорее сам является объектом чьей-то охоты.

След, оставленный босыми, сбитыми в кровь ногами, петлял и заплетался, как травяное волокно в руках уставшей вязальщицы. Путник долго бежал, запыхался, к вечеру еще и захромал. Судя по размеру ступни и длине шага, это был подросток. Он носил лохмотья и ходил босиком, из чего Камень заключил, что это нищий подмастерье, подпасок, а еще вернее – беглый раб.

Впрочем, какую бы долю, а вернее недолю незнакомцу ни выковал Небесный кузнец, смекалки для ее достойного несения Он отпустил вдосталь. Не каждый взрослый муж сумеет сообразить, увидев на постоялом дворе двух мирных, неприхотливых путников, пойти по их следам, сбивая с толку свою погоню, да и себе облегчая путь через травяной лес. Здесь, в горах, если на перевале обойдется без снегопада, чего Камень и для себя бы желал, разыскать его будет куда трудней. А там, глядишь, и до родного дома доберется. Ведь бывает же и у рабов какой-никакой, а родимый дом.

Камень почти успокоился. Если его предположения верны, а в этом он почти не сомневался, незнакомец беспокоить их не станет: отринутые судьбой бедолаги обычно сторонятся людей.

Разузнав все, что требовалось, проверив тропу, Камень направился обратно к костру. Он уже преодолел приблизительно половину пути, вознося благодарность Великому Се за то, что его опасения не оправдались, когда с окрестных гор, отраженный эхом, скатился низкий и раскатистый рев потревоженного табурлыка – самого крупного и опасного хищника гор и травяных лесов, ответом которому служил отчаянный крик двух человек.

Голос одного взвился вверх пронзительным мальчишеским фальцетом, чтобы через миг сорваться в задушенный хрип. Связки другого продолжали вибрировать, посылая в пространство звук запредельной высоты, и этот звук отметал всякие сомнения в том, что тот, а вернее та, кто его издает, в большей степени является подобием первой Матери, нежели первого Отца.

Камень мигом забыл о горных духах и их кознях. Не имея времени вернуться на тропу, он изо всех сил припустил через заросли прошлогодней травы напролом в направлении, откуда доносился рев.

Тропинка серпантином огибала гору. На одном из нижних витков Камень увидел огромного пещерного табурлыка. Поднявшийся на задние лапы зверь достигал высоты в полтора роста взрослого мужчины, но казался еще огромнее из-за косматой, в два пальца длиной, синевато-бурой шерсти и толстого слоя жира, почти не растраченного зимой. Толстый кожистый нос жадно втягивал запах человечины, маленькие, налитые кровью глазки алчно озирали добычу, а чудовищные, почти в локоть длиной клыки и изогнутые когти собирались сделать все от них зависящее, чтобы эту добычу получить.

В нескольких шагах от пещерного чудовища стояла юная прекрасная девушка, хрупкая и изящная, точно хрустальный цветок. Серебристое, матово-поблескивающее одеяние вестников Великого Се красиво облегало статную, ладную фигуру. Разорванный звериными когтями зеленый плащ смятым комом лежал на земле.

Медленно наступая, табурлык пытался подмять под себя что-то неопределенно-грязное, окровавленное и изломанное, то, что еще несколько мгновений назад считалось вполне пригодным для жизни человеческим телом. Бесстрашная красавица, перезаряжая на ходу арбалет, пыталась чудовище отвлечь и отогнать.

Камень прыгнул с уступа на спину табурлыку, вонзая нож в основание его черепа. Раненый зверь попытался сбросить человека. Камень проверил спиной прочность скалы: скала оказалась прочнее, но могучий Утес не отпустил рукояти, все глубже вгоняя свой нож. Девушка меж тем, улучив момент, выпустила в горло чудовищу несколько стрел. Смертельно раненый зверь оглушительно заревел и рухнул навзничь. Камень едва успел отскочить.

Они стояли друг напротив друга, не веря, что остались живы. На языке у Камня вертелись разные слова. От вполне дружелюбных, вроде: «хорошо стреляешь, красавица», до таких, которые вслух без особой надобности произносить не станешь. Больше всего ему хотелось достать ремень и хорошенько, по-отцовски, выдрать обманщицу, чтобы впредь знала, что поездка через травяной лес – совсем не то же самое, что прогулка в тятином саду.

Впрочем, воспитание юной особы могло пока подождать. Со стороны туши табурлыка послышался слабый стон. Несмотря на то, что туша поверженного великана основательно придавила его, беглец подавал несомненные признаки жизни. Могучему Утесу не нужно было объяснять, что делать. Воззвав к мощи своих великих предков, он сделал усилие и приподнял тушу, а прекрасная незнакомка, вовсе не чуравшаяся грязи и крови, вытащила раненого. Могучий Утес отнес его к костру.

Хотя раны, нанесенные пещерным властелином, могли бы отправить к предкам какого угодно молодца, парнишка, похоже, не собирался просто так отдавать Владычице ночных теней свою юную жизнь, да и девушка была исполнена решимости за беглеца побороться. Пока Камень ходил к ручью за водой, она достала из седельной сумки короб с лекарствами. Вот только вместо привычных Камню склянок и глиняных кувшинчиков с пахучими снадобьями и табурлычьим жиром там оказались какие-то угрожающего вида иглы и облатки в блестящей обертке. Последний раз Могучий Утес видел такие диковинки в руках у вестников, и помогали они от любых болезней лучше всяких трав и заговоров самых могущественных колдунов. Похоже незнакомка говорила правду насчет возвращения в Сольсуран небесных посланцев.

В это время одна из лун выглянула из-за облаков. Ее свет упал на лицо девушки, ясно обозначив прекрасные черты, и Камень, который помогал спутнице скрепить поврежденные кости раненого, чуть не разжал онемевшие пальцы, пытаясь проглотить застрявший в горле комок. Как завороженный, он смотрел на подсвеченный ночным светилом лик, ибо то был лик богини, лик, тревоживший покой Камня в течение долгих лет. Царица Серебряная, божественная супруга царя Афру совсем не изменилась (впрочем, стоит ли удивляться: в надзвездных краях время идет иным чередом). Ее молочно-белая кожа осталась свежей и упругой, овал прекрасного лица был по-девичьи нежен, а в иссиня-черных волосах даже внимательный взгляд не отыскал бы ни единого седого волоса.

Могучего Утеса охватил священный трепет. Он ведь своими глазами видел это лицо мертвенно-бледным, залитым кровью, а эти глаза – остановившимися и незрячими! Хотя что такое для вестников Великого Се бренная оболочка!

Окончательно забыв про мальчишку, Камень упал на колени, тщась прикоснуться губами к краю одежды царицы:

– Моя госпожа! Моя милостивая владычица! – бормотал он, чувствуя, что слезы текут по его щекам.

Девушка отстранилась. В ее глазах Камень прочитал удивление и досаду. Могучий Утес отвлекал ее от спасения человеческой жизни, а это она явно считала важнее любых церемоний.

– Что с тобой, достойнейший? Уж не принимаешь ли ты меня за мою мать?

Две другие луны также покинули облака, и Камень понял свою ошибку. Что поделать, мертвым возврата нет. Девушка, такая же юная и прекрасная, какой была супруга царя Афру двадцать лет назад, походила на нее, но лишь в той степени, в какой дети походят на своих родителей.

О, Великий Се! Неисповедимы пути твои!

События двадцатилетней давности всплыли перед его мысленным взором, и он увидел вновь прелестное дитя из надзведных краев – дочь царя Афру и царицы Серебряной. Шустрая трехлетняя девочка безбоязненно бегала по садам и коридорам древнего дворца, а затем засыпала на коленях отца. И даже если владыка в это время принимал иноземных послов или беседовал о важных государственных делах, он не отсылал ее прочь, а вятшие мужи, хотя их об этом никто не просил, говорили тихо и ступали неслышно, и стражники стояли неподвижно, точно статуи, боясь потревожить сон маленькой царевны…

Когда началась резня, царица успела спрятать дочь в одной из гигантских нефритовых ваз, подаренных деду ее царственного супруга синтрамундским калаганом. Камень нашел девочку раньше убийц. Сокрыв малышку под плащом, он вынес ее из обагренного кровью дворца, в который больше не вернулся, и передал вестникам на огненный корабль. И вот прошло двадцать лет, и превратившаяся в прекрасную девушку царевна стояла перед ним зримым подтверждением ходивших в травяном лесу упорных слухов о том, что вестники великого Се опять вернулись в Сольсуран.

Хотя Могучий утес, опасаясь гнева князя Ниака, никому не рассказывал о своем участии в судьбе юной царевны, через столько лет девушка узнала его.

***

Поскольку Камень был так потрясен, что едва мог справиться с бешено бьющимся сердцем, помочь во врачевании он почти не смог. Однако дочь царя Афру успешно справилась сама, не только перевязав раны беглеца, но и успокоив терзавшую его боль.

– Кажется, должно обойтись, – выдохнула царевна, стирая кровь с рук. – До утра ему хуже не станет, а на рассвете его заберут мои друзья.

Камень нахмурился. Конечно, мальчишку следовало спасать, но негоже царевне нарушать законы Сольсурана!

– Не знаю, как тебе лучше об этом сказать, Госпожа, но, по моим предположениям, этот человек – беглый раб! Весь прошедший день он шел по нашим следам.

– Было бы чему удивляться, – пожала плечиками царевна. – Это Обглодыш, слуга старшего княжича. Я всегда говорила Синеглазу, что, если он не перестанет обращаться с челядью хуже, чем с кавуками, он рискует однажды остаться в одиночестве!

Могучий Утес нахмурился еще сильнее. К старшему сыну князя Ниака старый воин питал двойственные чувства. Он помнил княжича еще ребенком. Обласканный добрым царем Афру и его божественной супругой, Синеглаз, чей отец занимал тогда почетный пост первого советника, частенько играл и проказничал вместе с маленькой царевной, вызывая всеобщее умиление и восторг. Однако в последнее время поговаривали, что старший княжич с каждым годом все больше и больше походит на своего гнусного отца.

Камень посмотрел на раненого. Обветренное лицо и не по годам жилистое тело беглеца выглядели изможденными, на шее, запястьях и лодыжках виднелись следы от пут или даже цепей, а латанные-перелатанные, замызганные остатки одежды, похоже, носились с младенчества. Судя по всему, бежать, очертя голову, куда глаза глядят, парня заставила вовсе не прихоть.

Камень вздохнул. Хотя за укрывательство беглеца новые сольсуранские законы карали почти так же строго, как за кражу, возвращать Обглодыша, или как там его звали, законному владельцу Могучий Утес не имел ни малейшего желания. В конце концов, заповеди Великого Се, отказывая рабам в праве распоряжаться собой, повелевали обращаться с ними не как со скотиной, а как с неразумными детьми или младшими членами рода, в почти равной степени предоставляя им одежду, пищу и кров. Так что, еще вопрос, кто больше нарушил закон – потомок Могучего Утеса или Синеглаз.

Решив пока не отягощать душу грядущими неприятностями с княжичем и его малосимпатичными родственниками, Камень обратился к поверженному табурлыку. Вот прибыток так прибыток! Если мясо правильно засолить, то на обратном пути можно будет сбыть его на одном из постоялых дворов, да и шкура на шубу какому-нибудь купчине сгодится. Вот только когда он теперь ожидается, этот обратный путь?

Могучий Утес почти освежевал тушу и примеривался, как бы половчее ее рассечь. Потянувшись за тесаком, он наткнулся на завернутый в грязную, окровавленную тряпицу, плоский обломок породы удивительно правильной формы, совершенно гладкий, точно отшлифованный с одной стороны и покрытый продолговатыми выщерблинами с другой. Приглядевшись внимательней, Камень понял, что и правильная форма, и гладкая поверхность имеют, несомненно, рукотворное происхождение, а странные бороздки – не что иное как письмена. Судя по виду обертки, каменная табличка принадлежала беглецу.

Камень поспешил поделиться находкой с царевной.

Едва девушка бросила на табличку взгляд, в глазах ее появился такой испуг, какого Камень не приметил и во время схватки с табурлыком.

– Откуда ты это взял? – спросила она прерывающимся голосом. Даже при неверном свете костра было заметно, что губы у нее дрожат.

Камень кратко все рассказал и поделился своими предположениями насчет происхождения таблички.

Царевна взметнула руки к лицу, в отчаянии глядя на мирно спящего беглеца.

– Безумец! Что же он натворил! Теперь Синеглаз и его отец, чтобы его разыскать, перевернут весь Сольсуран! Наверное, князь Ниак уже послал погоню!

– А что произошло? – не понял Камень.

Царевна посмотрела на него огромными сухими глазами:

– Ты держишь в руках скрижаль!

Теперь пришел черед Камня задохнуться от всепоглощающего первобытного страха.

В начале времен, когда Великий Се только даровал людям Закон, а премудрый царь Арс, пришедший, как и вестники, из надзвездных краев, открыл народу Сольсурана тайны обработки металла и земли, а также секреты различных ремесел, темные духи нижнего мира решили погубить людской род. Для того, чтобы первый в династии царей сумел их победить, небесный кузнец Ильманарн по приказу Великого Се выковал восемь небесных молний такой сокрушительной силы, какой не знали еще Небо и Земля. Всего одной хватило царю Арсу, чтобы обратить войско темных духов в тлен и пыль. Остальные семь до следующего прихода Великого Се первый царь Сольсурана запечатал глубоко под землей в назидание всем, кто посмеет нарушить Закон.

Место, где хранятся божественные молнии, вскоре после смерти царя Арса оказалось сокрыто в водах реки забвения. В храме Великого Се хранилась каменная скрижаль – священный ключ от заповедных врат, послушный избраннику судьбы. Память народов травяного леса передавала из уст в уста – от отца к сыну, от матери к дочери – предание о том, что это должен быть пришелец из надзвездных краев, приобщившийся к роду владык, женщиной не рожденный. Ему и больше никому откроются тайные ворота, и узрят люди Сольсурана свет, которого не видели прежде, и будут счастливы во веки веков.

Камень посмотрел на скрижаль, потом перевел взгляд на мальчишку:

– Неужто этот безродный кавучонок осмелился осквернить храм?

– Не кавучонок, а жирный, вонючий кавук, – не скрывая презрения в голосе, пояснила царевна. – Князь Ниак еще год назад забрал скрижаль во дворец, сочтя, что ключ избранника должен храниться в жилище владык.

– На что он надеется? – удивился Камень. – Захватом власти он не приобщился к роду владык, а ты, госпожа, никогда не согласишься ему помочь! Да и расположение заветных врат до сей поры остается тайной.

– Предание можно толковать по-разному, – покачала головой царевна. – Сами жрецы, хранители памяти о прошлом Сольсурана, не могут прийти к какому-то единому мнению. Я для того и собиралась в Гарайю, чтобы, еще раз попытавшись раскрыть тайну летописи Двенадцати пещер, найти ответ на вопрос: не упустили ли мы чего-нибудь, что могут разведать Князь Ниак и его черные колдуны.

При упоминании о «колдунах» Камень сотворил оградительный знак: не доброе это дело поминать вслух зло, да еще ночью в глухих, безлюдных местах.

– Если верить преданию, Великий Се начертал на стенах пещер только часть своей мудрости, – напомнил он девушке, – другая была отдана сольсуранским родам.

– И дорого бы кое-кто дал, чтобы узнать, где сокрыта эта потаенная часть!

========== Догнать Ветер ==========

Царевна поведала Камню, что в том краю, откуда она пришла, существует некое очень темное и очень могущественное братство, именуемое альянсом Рас Альхаг или орденом Змееносца. Их твердыня расположилась на одной из планет сияющего на верхнем небосклоне созвездия, которое получило название в честь одного мудреца и целителя, прославленного умением воскрешать мертвых.

Впрочем, нынешние змееносцы об исцелении, да и просто помощи ближнему пеклись не больше, чем князь Ниак – о благе Сольсурана. Их целью являлась власть, как в надзвездном, так и подзвездном краю, и средство для достижения этой цели находилось на сольсуранской земле. Вот почему попустительством Великого Се возобладала в стране травяных лесов тьма. Ибо даже вестники, бросившие темному ордену вызов, потерпели поражение и вынуждены были заключить унизительное перемирие, которое Змееносцы могли в любой момент нарушить. Вот почему путь дочери царя Афру лежал в сторону древних пещер.