Текст книги "L'hospice pour les ames (СИ)"

Автор книги: Bella Yoters

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Что с ней такое? – успел крикнуть вслед Сергей, возбуждённый от страха и возмущения.

– Это одна из нормальных реакций для её состояния, – ответила молодая женщина, ещё не приобретшая презрения к умирающим. – У неё сильная головная боль. Мы не можем ничего с этим поделать. Скоро она должна пройти, но возвращения долго ждать не придётся.

Позже Лиза уснула в объятиях Сергея, вспомнившего, как много лет назад он успокаивал свою тогда ещё совсем маленькую сестру, когда у той болел живот. Оказалось, забота и нежность имеют одинаковый эффект и на боль тех, кому пять месяцев, и тех, кому пятнадцать лет.

25 июля 1913

Не знаю, зачем я пишу это. Должно быть, чтобы просто унять волнение, собраться с мыслями. А если меня накажут за то, что я собираюсь сделать, я смогу использовать эту запись как объяснение своего поступка.

Три дня назад, когда я объяснился Сергею в любви, в его лице у меня появился тот человек, ради которого я без колебаний пойду на безумные вещи. Возможно, однажды это обожание погубит меня, но я буду страдать, не сожалея и не обвиняя в этом никого. Стоило Сергею сказать о том, что он хотел бы сбежать из Дома для умирающих, я потерял покой и стал одержим идеей исполнить его желание.

Сперва мной двигала пылкая жажда свернуть горы ради этого человека, но позже я рассудил, что худшее, что мы можем сделать – это провести всё недолгое время, что нам отпущено, в этом полном отчаяния месте.

Чтобы понять меня, достаточно осознать наше с Сергеем положение. Каждому из нас осталось жить не больше года. По статистике, пятьдесят процентов умирающих душ не протягивают и пяти месяцев. Из них половина совершает самоубийство, а другая не переносит самых разных болезней. Более того, в любой момент у нас может прекратиться дыхание, остановиться сердце. Кроме того, испортить жизнь может повреждение мозга, отказ конечностей и множество других ужасных вещей. Самое страшное, что доктора ничего не могут сделать, только уменьшить боль в некоторых случаях. Так не лучше ли умереть от остановки сердца в своём доме, в парке или в морском путешествии, нежели в столовой с ужасными белыми стенами? Шансы найти свою родственную душу здесь только уменьшаются. А мы с Сергеем не имеем их вовсе. Женщины его не привлекают; мужчинам редко предназначаются мужчины. Я же не хочу искать ту, что предназначена мне. Эти правила слишком жестоки, чтобы соблюдать их. Я всем сердцем люблю другого мужчину, так почему же мне нужно отказываться от своих чувств ради той женщины, которую я ещё не встретил?

Закон есть закон. Император возложил ответственность за умирающих на дома, в которых о них заботятся, поэтому никто не может покидать территорию, ограниченную забором, ни при каком условии. Однако я рискую пойти против этого правила. Всё равно мне нечего терять. Я выбираю провести остаток дней с Сергеем, насладиться его обществом, как делают все влюблённые. Мне стыдно перед докторами и сёстрами, но что я могу сделать? Видит Бог, я выбрал то, что лучше для всех.

Три дня назад я послал письмо своему отцу. Ему несказанно повезло, он встретил мою мать тогда, когда на его запястье оставалось шесть меток, и он ничего не знает о правилах Домов для умирающих. Я сказал, что мне разрешили навестить свою семью, попросил приехать за мной вечером сегодняшнего дня. Предупредил, что буду с другом. Сёстрам сказал, что отец приезжает, чтобы увидеть меня и заодно забрать некоторые вещи и отвезти вещи Сергея его семье. В уличной одежде мы будем потому, что перед отцом неуважительно показываться в больничных одеждах. Если я правильно понял, они поверили и ничего не заподозрили.

Что не далось легко, так это решение вопроса с документами. Все наши ценные бумаги теперь здесь, в специальной комнате, где когда-то работал наш сосед Григорий Гуляев. Разумеется, вчера мы обратились к нему. Теперь он один знает о нашем плане побега. Мне и Сергею пришлось пожертвовать всеми деньгами, что у нас были, до последней монеты, чтобы он никому не выдал нашей тайны и согласился выкрасть документы. Григорий в красках расписал, как ужасна станет его жизнь здесь, если он будет пойман, как тяжело будет найти бумаги, но потом, ночью, всё-таки согласился. Мы с Сергеем дрожали от волнения, но терпеливо ждали, крепко сжав пальцы друг друга на удачу. Едва мы подумали о том, как мучительно долго ожидание, Гуляев появился в дверном проёме с двумя объемными конвертами с бумагами в руках. Не прошло и пяти минут, как документы были в наших с Сергеем руках. Больше ничего не осталось, только ждать назначенного часа и тогда как можно быстрее садиться в отцовскую машину да надеяться на расторопность шофёра. Морщинистый старик, сидящий в коридоре, – единственный, кто следит за порядком здесь. Ничего удивительного здесь нет: люди в подобных местах полны спокойствия и смирения. Гнев усмиряют сёстры с помощью нескольких уколов, а тех, кто теряет способность отвечать за свои действия, перевозят в другой Дом.

Этим утром я не мог не проснуться раньше всех. Я пишу взмокшими от волнения руками и смотрю на умиротворённое лицо спящего Сергея. На этих самых страницах я пишу то, что останется в этом журнале навсегда. Пусть помимо описания нашего побега здесь будет эта клятва: я обещаю быть вечным хранителем свободы Сергея – того, что он ценит больше всего в этой жизни.

***

У Сергея от счастья едва не остановилось сердце, когда три дня назад Алексей положил руки на его плечи и объявил, что совсем скоро они сбегут из этого места, а после, чтобы не потерять ни секунды на разбирательства из-за побега, и вовсе отправятся в другую страну.

Однако сейчас он никак не мог радоваться освобождению, ведь Лиза остаётся здесь. Бедная Лиза, к которой так и не приехали родители, которая мучается из-за головной боли и даже не может выйти на улицу, чтобы дать ветру хоть немного охладить череп, будто охваченный огнём. Кроме него и Алексея у неё больше никого здесь нет. Она нуждается в них. У Сергея сердце обливалось кровью каждый раз, когда он замечал, что девочка становится зависимой от своих старших друзей, что именно на него и затем на Алексея она смотрит, когда чувствует малейшее смятение в душе. А что будет, когда они уедут? Лизавета сойдет с ума от боли и неподвижности, а вскоре умрёт в полном одиночестве, думая о том, что Бог обошёлся с ней, как с ненавистной падчерицей.

Будь это в его власти, Сергей бы непременно отдал всё, чтобы у этого светлого создания не отнимали будущее. Он бы сделал такое для неё, для своей сестры и для Алексея.

Но он не смог бы бросить его. В конце концов, жизнь ценнее смерти, и приковать себя к кровати умирающего человека ужасно, хотя и благородно. Кому от этого будет лучше? Смерть, подкрадываясь, выгонит счастье прочь, как бы сильно оно ни хотело остаться. К тому же, если Сергей готов пожертвовать многим ради счастья Лизы, то, должно быть, и она смогла бы отпустить его, если бы знала, как счастлив будет Сергей рядом с Алексеем?

Он никогда не испытывал такой сильной влюблённости. Что сделал Алексей? Ничего особенного, он просто всегда был рядом, искренне заботился, прощал его вспыльчивость и внимательно слушал, когда Лек говорит о том, что его волнует… Нет, Алексей сделал всё. Всё то, что всегда было необходимо Сергею. Возможно, эта влюблённость не такая страстная, как та, что он испытывал к другим мужчинам, которых было невозможно не целовать, но с ним он впервые ощутил глубину этого чувства. Оно пускает корни в душу, а не просто цветёт короткое лето. Листья опадают, а корни живы, пока есть вода. Вот и с Алексеем Сергей перестал быть нетерпеливым и пылким. Он хочет носить ему цветы и писать поэмы, но прежде всего он жаждет дать понять юноше, что его любовь – не короткое объятие, а осознанное рукопожатие, которое не ослабнет и тогда, когда они окажутся на краю бездны.

Сергей смотрел в стену и улыбался своим мыслям. Его пальцы машинально перебирали волосы на голове Лизы, что лежала на его коленях. Это успокаивало девочку. Взгляд Сергея, сияющий при мыслях о Алексее, не остался незамеченным, и Лиза вдруг спросила:

– Сергей, а вы, случайно, не влюблены в меня?

Юноша раскрыл глаза от удивления и ответил:

– Боюсь, что нет. Но я по-другому и всей душой полюбил тебя, Лиза. Ты напоминаешь мне мою младшую сестру. Ей семнадцать, она дома, с нашей матерью.

– Жаль, – погрустнела девочка. – А то я хотела попросить вас поцеловать меня.

– Поцеловать? – опешил Сергей. – Лиза, ты ведь знаешь, что это будет стоить тебе жизни!

– В этом и суть! – ответила Лиза и в её глазах стало видно болезненное отчаяние. – Я не хочу больше мучиться. Я устала жить, мечтая начать биться головой о стену, или в ожидании приступа боли. Может, я и могу спастись и излечиться, но ждать не желаю. Я думала, если вы любите меня, мы могли бы проверить, вдруг это то, чего мы ищем. Но раз нет, я прошу прощения. Очень эгоистично было бы просить вас тратить на меня ваш предпоследний шанс.

– А почему ты решила, что мы можем быть родственными душами? Ты ведь знаешь, что ты не можешь не любить того самого человека? Только если бы ты была влюблена в меня…

Сергей вдруг прервался, задумавшись. Он взглянул на лицо Лизы. На нем была грустная улыбка.

– Прости, Лиза, я и подумать не мог, что ты влюблена в меня. Извини, что я не хочу целовать тебя.

– Ничего страшного. Я рада тому, что, наконец, поняла, каково это, быть влюблённой. И, скажу вам, это волшебно.

– Соглашусь с тобой, – произнёс Сергей и голос его прозвучал мечтательно.

Вдруг Лизавету осенило:

– Так вы тоже влюблены? Я так рада за вас! Жаль, что не в меня, но я уже почти не переживаю. Надеюсь, вас он тоже любит.

Сергей насторожился, услышав «он», но решил, что Лиза имела в виду «человек».

– Можно спросить вас? – сказала она. – Вы влюблены в Алексея?

Сергей перестал дышать.

– Не бойтесь, я знаю, что люди считают это неправильным. Я никому не расскажу, клянусь! Однако я совсем не понимаю, как можно презирать влюблённых из-за того, что они не могут родить своих детей. Когда я поняла, что вы любите Алексея, я говорила себе, что это мерзко и неправильно, но так и не смогла в это поверить. Видели бы вы себя со стороны! Когда вы смотрите на него, кажется, будто вы не жаждете ничего так сильно, как поцеловать его. Вы прямо сияете, будто звёздочка, в такие моменты. Надеюсь, когда я увижу Бога, мне хватит смелости спросить у него, действительно ли он не хочет, чтобы мужчины влюблялись в мужчин.

Сергей хотел сказать: «Уверен, это случится нескоро», но решил не лгать. Он взял девочку за руку и ещё более отчётливо, чем раньше, ощутил ужасный ком в горле.

***

Алексей уже час как разгуливал в коричневых штанах и серой куртке, своем уличном костюме. Он ходил по коридору из стороны в сторону и буквально каждую секунду прожигал взглядом часы на стене. Отец должен был приехать полчаса назад! Сергей в тёмно-синем костюме и чёрной шляпе спокойно сидел в кресле и держал на коленях сумки – свою и Алексея. Внутри же он метался, точно загнанный в клетку зверь. Ужасно хотелось вернуться к Лизе и сказать, что они больше не вернутся, но в то же время ноги нестерпимо ныли от желания скорее оказаться за забором, пройтись каблуками по камням, а не этим омерзительно ровным дорожкам. Неделю назад оба юноши были в восторге от красоты садика вокруг Дома, но сейчас им хотелось вырвать некогда любимую вишню голыми руками.

– Эти часы спешат на час, – вдруг произнесла проходящая мимо сестра милосердия.

– Почему об этом раньше никто не сказал?! – возмущённо воскликнул Алексей.

Сергей приблизился к нему и незаметно сжал ладонь.

– Успокойтесь. Подождите здесь, а я пойду и проверю, не слишком ли подозрительный порядок мы оставили.

Алексей кивнул, а Сергей побежал назад. К Лизавете.

Девочка лежала в кровати и морщилась от боли. Сергей снял шляпу и приблизился к ней.

– Тебе очень больно? – спросил он.

– Ничего страшного, – улыбнулась Лизавета, но улыбка и слова дались ей так тяжело, что ложь стала очевидной.

– Скажи мне, Лиза, ты действительно больше не хочешь жить? Ты действительно хочешь, чтобы я тебя поцеловал? – Сергей смотрел прямо в красные глаза девочки и увидел в них трогательный проблеск надежды.

– Больше всего на свете, – прошептала она и сдавленно простонала, схватившись за голову.

И Сергей, не дав ни единой мысли остановить себя, тут же прижался к сухим губам Лизы с привкусом крови. Она вздохнула, и больше её грудь ни разу не шевельнулась. Сергей выбежал в коридор, чтобы так и не успеть никогда осознать, что же он сделал.

Там его остановил Алексей, объявив, что отец приехал и ждёт их у железных ворот.

========== Глава вторая. Часть первая. Кошмары ночи в свету Парижа ==========

7 августа 1913

Вчера мне снился сон: в нём я и Сергей были в гостях у его матери. Мы сидели за небольшим столом и ели скромный ужин. Рядом сидела его сестра, юная и необыкновенно красивая, совсем как брат. Его мама улыбалась мне, с теплотой пожимала руки и, казалось, была совершенно счастлива, что её сын привёл домой меня. После ужина мы с ним уединились в его комнате. Сидя за письменным столом, я разглядывал его детские рисунки, фотографии, сделанные, когда ему было шестнадцать: на одной он обнимал девушку, будто друга, на другой – друга, будто девушку. На последней было видно его запястье: на нем уже не было двух меток. Он показал мне полку с книгами, которые читал в детстве, рассказал, насколько изменился за последние десять лет вид из окна, и я чувствовал, что, узнавая так хорошо этого человека, всё сильнее влюбляюсь в него. Будто и не было жизни без него, будто я всегда следовал за ним, как наблюдатель, не смеющий даже мечтать о чём-то кроме возможности наблюдать.

Он говорил, пристально глядел на меня; мы переместились на кровать, он коснулся рукой моего лица, а пальцы другой переплел с моими. Сердце моё забилось, желая вырваться из груди и вплавиться в его тело, утягивая за собой всю душу и всю жизнь. Наше дыхание смешалось, кончики носов едва не соприкоснулись, и губы, наконец, соединились. И в этот момент я вдруг ощутил, что всё в мире становится на свои места, что я был рожден для того, чтобы полюбить этого человека. Он запустил пальцы в мои волосы, нежно обнял за шею, прислонился своей грудью к моей так крепко, что и я, и он вдруг перестали дышать. Это было точно безумие, стремительно вращающийся водоворот эмоций. Я отстранился, чтобы не потерять рассудок, и прижал Сергея к себе. Он обмяк в моих руках, будто почувствовал то же, что и я: наступление долгожданного душевного покоя. Я перебирал его волосы и хотел плакать от счастья: мы в порядке, мы живы! Едва я подумал об этом и отстранил его от себя, чтобы заглянуть в голубые глаза, ужас охватил меня: Сергей был без сознания. На обоих наших запястьях не было меток, только я был жив, а он не дышал. Трясущимися руками я уложил его на свои колени и стал тормошить, будто это могло оживить его. Я хотел кричать, но голос меня совершенно не слушался; я задыхался, будто Смерть, забравшая Лека, перед прекращением своего визита схватила меня за горло. Я ничего не слышал кроме тревожного звона в ушах, но, клянусь, она произнесла: «Мне бы хотелось забрать и тебя тоже». Я стал горько рыдать, прижимая к себе бездыханное тело. Ощутив прикосновение к своему плечу, я, наконец, выбрался из этого кошмара. Рядом со мной всю ночь лежал Лек, живой и прекрасный. Он коснулся моей мокрой от пота и слёз щеки, а я крепко обнял его.

– Что тебе снилось? – обеспокоенно спросил он.

А я не мог выдавить ни слова. Я сжимал его в своих объятиях и содрогался в беззвучных рыданиях, уткнувшись в его плечо.

Этот страшный сон заставил меня снова подумать о том, как быть людям, которые не являются взаимными родственными душами друг друга? Один спасает другого, а его самого должен спасать кто-то третий. Это ведь то же исключение, что и такое, при котором смерть начинает следовать за тобой уже тогда, когда у тебя остаётся две метки. Что, если мой несчастный Сергей – один из таких? Что, если ему не суждено спастись, даже найдя того, кому он предназначен? Был бы он расстроен, зная, что будет вынужден безвозмездно отдать любимому свой последний шанс на спасение? А смог бы я так поступить? Над последним вопросом я даже не думал: смог бы. Значит, и Сергей тоже, потому что я знаю, что он гораздо более благородный человек, чем я.

Должно быть, этот сон приснился мне из-за того, что, едва оказавшись в постели, я погрузился в размышления о нашем с Сергеем визите к моим родителям и последующем отправлении сюда, в Париж. Здесь время не тянется так, как в Доме для умирающих душ, но отчего-то меня совсем не тяготит оставшаяся привычка раз в несколько дней писать подробные заметки о прошедших событиях.

А ведь событий накопилось множество! Наш побег совершился удачно. Не успел я сказать отцу и слова кроме приветствия, как мы с Сергеем уже сидели в автомобиле, и я твердил, что уже пообещал всем, кому было до этого дело, вернуться в скором времени, а также поблагодарил за прекрасное содержание от имени отца. Он выглядел уставшим и потому, должно быть, без сопротивления забрался в машину и сказал водителю уезжать. И едва это случилось, я почувствовал себя настолько одурманенным ароматом свободы, что даже и не подумал оглянуться, чтобы понять, заметил ли кто-то нас. Сергей был задумчив и тих – я решил не беспокоить его, к тому же, что мы могли сказать друг другу сейчас, когда нельзя раскрыть ни одной тайны?

По прибытию домой я бросился в объятия матери и представил ей Сергея как своего близкого друга. Отужинав, мы легли спать в разные комнаты и только на следующий день смогли воссоединиться и откровенно поведать друг другу о своих радостях и переживаниях. Сергей сказал, что возмущён тем, что нас так и не попытались остановить, что моя мать – прекрасная женщина и что кровать, где он спал этой ночью, была жёсткой и заставила его проворочаться всю ночь. Зная, что та кровать едва ли не самая комфортная в доме, я предположил, что что-то другое не давало Сергею заснуть и, спустя несколько минут осторожных расспросов, выяснил, что был прав.

То, что я узнал, должно было повергнуть меня в шок, но всё, что я испытал – это успокоение. С ужасом в глазах, едва не заикаясь, Сергей признался, что в последний момент перед тем, как я сообщил, что нам пора идти к моему отцу, он поцеловал Лизу, тем самым «убив» её. Это слово я беру в кавычки в знак своего несогласия с тем, что в данной ситуации уместно именно оно. Я убеждён, что правильнее сказать: «даровал освобождение». Я желал горячо любимой мной Лизе найти родственную душу и прожить долгую счастливую жизнь, но, понимая, что этому не суждено произойти, надеялся на то, что она умрёт тогда, когда её мучения ещё не станут невыносимыми. Я не могу передать своей скорби словами, однако такой печальный исход был предрешён. Судьба жестоко обошлась с этим созданием, Богу не будет прощения за это, но я верю, что сейчас там, на небесах, он держит её в своих объятиях, как родную дочь, и просит не злиться на него.

Сергей не стал вдаваться в подробности, объясняя произошедшее, но я, зная его, могу поклясться, что сделано это было из побуждений милосердия, а, быть может, и по личной просьбе девушки. Я не понимаю, почему он считает себя убийцей. Подумать только! Он пожертвовал своим предпоследним шансом на спасение ради избавления от страданий несчастного ребёнка! Я сказал, что ему нужно начать уважать волю этого, как он сам некогда выразился, «взрослого человека», хотя бы после смерти, а Сергей лишь начал более прежнего считать себя ужасным, так как не догадался об этом сам. Я восхищаюсь им и считаю этот поступок ничем иным, как проявлением благородства. Через несколько дней он, наконец-то, смог отпустить свой, как он считал, грех.

Отец предложил нам присоединиться к нему за охотой на кроликов, затем пойти плавать на озеро, потом поехать в усадьбу его сестры, но ни одно из этих предложений не было принято: мы с Сергеем только что решили как можно скорее отправиться за границу, а именно во Францию, в Париж, который мы давно хотели посетить. Было решено этим же вечером покинуть страну.

До этого времени мать успела высказать мне искренние соболезнования по поводу кончины Маши, что некогда была моей невестой, и того, что и мне осталось недолго. Отец молчал. Может быть, он был разочарован во мне, может быть, обижен на то, что я не остался надолго. Мать дала мне несколько пузырьков с лекарствами, которые, по её словам, могли бы мне помочь при ухудшении самочувствия, и вручила большую сумму денег в дополнение к моим собственным сбережениям. «Я знаю, что мы можем больше не увидеться. Ты тоже это знаешь и, конечно же, хочешь, чтобы ты и твой друг провели остаток жизни так, чтобы ни о чём не жалеть перед смертью. Тебе не повезло, сынок, и всё, что я могу сделать – это помочь тебе забыть об этом», – сказала мне мама, и я едва не расплакался, когда понял, что действительно этот день в родительском доме может оказаться последним.

Позднее к нам присоединился Сергей. Он не понимал, как вести себя с моей матерью, поэтому просто был собой и очаровал её до глубины души. Он говорил о Париже, а она – о женщинах, любви и том, что, быть может, сама судьба ведёт нас во Францию, где много прекрасных дам. Мы с моим другом, неловко смеясь, переглядывались, и мама думала, будто причина этого – то, что мы и сами неоднократно рассуждали о девицах. Знала бы ты, матушка, что все твои пожелания нам найти свою любовь сбылись ещё перед тем, как появиться в твоей голове! Позже наступило долгое прощание и утомительная дорога.

Здесь, в Париже, мы провели три дня, с утра и до вечера разглядывая достопримечательности и просто прогуливаясь по улицам, наслаждаясь обществом друг друга. Прекрасный город этот Париж! Сергей рассказал много интересных событий из его истории. В особенности его увлекают революции: в каких ярких красках мне было о них рассказано! После этого становится тяжело воспринимать Францию как Россию, страной исключительно большой красоты и стати. Если Россия – место безропотного служения негласным порядкам, то Франция имеет гордую свободолюбивую душу, а тело её прекрасно, но покрыто безобразными шрамами. А ещё здесь не преследуют за те преступления, к которым относится и наша с Сергеем любовь, признанная в России безнравственной.

Затем Сергей захотел покоя и я испугался, будто это из-за того, что он плохо себя чувствует, но потом понял его желание оказаться в уединённом месте, где нет посторонних глаз, и мы поселились в небольшом домике с таким же небольшим, но удивительным цветущим садом. Прислуга была нанята приходящая, и поэтому двадацать три часа в сутки здесь нет никого, кроме нас двоих. Кажется, уют этого места смог действительно сделать нас счастливыми. Тёмная печать злобы на судьбу сошла с лица Сергея, и он, забыв обо всём плохом, стал ещё прекраснее, а я влюбился в него ещё сильнее. Наверное, скоро часы моей жизни станут настолько наполнены счастьем, что я совершенно забуду про этот журнал.

***

Алексей обнаружил Сергея в саду. Юноша выглядел очаровательно в одежде своего возлюбленного: слишком большая рубашка и такие же брюки на широких подтяжках заставляли его казаться хрупким и миниатюрным. На его лице виднелся лёгкий здоровый румянец; медового цвета глаза, с восторгом рассматривающие цветы в клумбе, сияли, а некоторые пряди каштановых волос небрежно спадали на лицо, и Сергей хмурился, пытаясь сдуть их.

Алексей наблюдал за этой картиной и боялся лишний раз пошевелиться, дабы не спугнуть ту диковинную бабочку, которой казался Сергей. Он смотрел на него, срывающего листья с яблони, и плетущего из них небрежный венок. Юноша даже прикусил губу, настолько старательно его пальцы сплетали между собой черенки. Алексей щурился, стараясь разглядеть его, и какое-то странное, жгуче-тёплое чувство возникало в его животе при виде этой нежной мужской красоты, сплетающейся с очарованием природы.

Заметив наблюдателя, Сергей широко улыбнулся, сощурился из-за яркого солнца и поманил Алексея к себе рукой. Тот приблизился и поцеловал его в щеку.

– Ты проводишь здесь, в саду, всё своё свободное время, – сказал Алексей с каплей обиды в голосе. – Как же книги, почему бы нам не поехать и купить что-то? А общение со мной, неужели я надоел тебе и стал менее интересен, чем эти растения?

– Не говори так, – Сергей возвёл глаза к небу и сжал его руку. – Я жду тебя здесь, я хочу показать тебе то, что вижу сам, но ты уводишь меня в дом.

Сергей серьёзно смотрел на Алексея, но мгновенно его глаза снова засияли, на глазах появилась улыбка, и юноша водрузил зелёный венок на голову своего возлюбленного. Тот схватился за листья, и венок развалился, осев зелёным дождём у его ног. Сергей задорно рассмеялся под виноватым взглядом и сжал Алексея в объятиях, уткнувшись носом в его шею. Тот обнял его в ответ и подумал, что ему стоит вознести Богу благодарность за подаренное счастье.

– Я сделаю новый венок, но тебе его даже не покажу, – в шутку пригрозил Сергей. Он опустился на землю и лёг на траву, утягивая за собой Алексея.

Сергей крепко прижимал к себе юношу, нависшего над ним, а тот целовал его шею; нос щекотали ароматная трава и каштановые волосы; Алексей коснулся чужой ладони и невольно вспомнил, как они вдвоём недавно лежали точно так же, только прохладной ночью, а не солнечным днём.

– Можешь поверить, что это происходит с нами? Что мы, наконец-то, беззаботно счастливы? – спросил он.

В ответ Сергей пристально посмотрел в глаза Алексея и, в очередной раз улыбнувшись самой прекрасной из своих улыбок, ответил:

– Могу.

***

У порога дома Алексей заметил брошенный недоплетённым венок, клумбу со сломанными цветами и грязные следы, ведущие внутрь дома. Взволнованный, он зашагал по следам и обнаружил, что они ведут к кровати Сергея. Он неподвижно лежал под одеялом, чего не делал со времён своего появления в Доме для умирающих. Лишь спина его медленно вздымалась при каждом вдохе. Алексей мягко коснулся его, стараясь разбудить, но тот не реагировал.

– Серёжа? – тихо позвал он.

Сергей молчал.

– Что с тобой? Тебе плохо? Мне вызвать врача? Ты знаешь, что ты оставил следы на полу?

– Оставь меня! – Сергей снял с лица одеяло, но не повернул головы к Алексею.

– Сергей Михайлович, тебе плохо! Тебе нужна помощь! – уже констатировал Алексей и просто стянул с юноши одеяло и развернул лицом к себе.

Тот не сопротивлялся. Алексей положил его голову себе на колени и заботливо провёл по волосам. Глаза юноши были опухшими от слёз и закрытыми.

– Серёжа, ты плакал? Почему ты плакал? – снова забеспокоился Алексей.

В ответ Сергей открыл глаза. Они были едва подёрнуты мутной пеленой и смотрели в пустоту. Эти глаза ничего не видели.

========== Часть вторая. Дым ==========

Вечером того дня, когда случилась беда, Сергей позволил Алексею даже подойти к себе не сразу. Вначале пустота внутри требовала пустоты снаружи, но в один момент юноша вдруг ощутил, насколько близко подкралась к нему смерть, и пустота заполнилась безумным страхом, смешанным с отчаянием. Алексей, не говоря ни слова, опустился на его кровать и прижал к себе.

Перестав видеть природу, Алексея, свет, Сергей почувствовал, будто омерзительный тёмный дым окутал всё вокруг него. Он чувствовал его чёрный саван на своих плечах. Алексей терялся в темноте, до него нельзя было дотронуться; Сергей переставал чувствовать его запах и свой собственный, вдыхая лишь обжигающий дым. Панический страх подступал к горлу, и ему хотелось сдаться, умереть и быть навеки поглощённым этим дымом. Сопротивляться смерти стало невыносимо, когда она отняла привычную реальность, составленную из пяти чувств, оставив лишь четыре.

Сергей даже не думал о том, что Алексей может разлюбить его такого, незрячего, и оставить навсегда. Он бы хотел отпустить друга, чтобы тот не тратил драгоценные дни своей жизни на инвалида, но понимал, что они погибнут один без другого, а потому будут оба мучиться из-за недуга Сергея.

Жалость юноша в достаточной мере испытывал сам к себе, поэтому Алексей принял решение сделать всё, чтобы никогда не дать своему другу забыть, что он не один, и погрузиться в печальные мысли.

Алексей заметил граммофон и несколько пластинок, когда только впервые зашёл в дом, однако ещё ни разу не предпочёл музыку живому общению или книгам. Сергей сидел в спальне, в своей постели, с задумчивым видом. Казалось, он не хотел никого подпускать к себе, но Алексей готов был рискнуть и включить музыку. Не глядя на надпись, он взял первую же и поставил в аппарат. Тот резко взревел, и Сергей, испугавшись, вздрогнул.

– Если бы я не знал, то подумал бы, что ты захотел свести меня в могилу. Может быть, это было бы к лучшему…

– Не смей такое говорить! – крикнул Алексей, стоя на пороге спальни, чтобы граммофон его не заглушал. Из трубы доносился красивейший вальс, который был известен ему на слух, однако точное имя автора сейчас не интересовало никого. – Дай мне руку! – он приблизился к Сергею и протянул ладонь.

Тот неохотно поднялся, оперевшись о друга, и вложил свои пальцы в его.

– Чего ты пытаешься этим добиться? – спросил он. – Зрение мне танцы точно не вернут.

– Верно, – ответил Алексей, – не вернут. И прекрасное настроение вряд ли сразу же снова придёт к тебе. Но у нас будет на одно воспоминание больше перед смертью.

На секунду он задумался: «И когда же я перестал бояться умирать, начав так просто говорить об этом?».

Алексей вывел Сергея из спальни, отвёл руку в сторону, второй обнял его за плечи; тот в свою очередь сделал то же самое, только его руки были слабы, будто Алексей управлял безвольной марионеткой.

Едва попадая в ритм, двое двигались, легко прижимаясь щекой к щеке; Сергей наступал на ноги Алексея и раздражённо вздыхал, а тот лишь тихо смеялся и целовал его в лоб в знак прощения.

– Красиво, не правда ли? – старался завести беседу Алексей. – Мне нравится, как звучит партия скрипки.

Сергей продолжал двигаться и молчал, но спустя несколько минут разорвал объятия, бросив безразличным голосом:

– Я утомился. Мне нужно отдохнуть.

***

Дождь был тёплый-тёплый; Алексей довольно мотал головой из стороны в сторону, с его золотистых волос на землю падали капли, и сверху приземлялись новые. Он вбежал в дом и направился к Сергею. Тот дремал, сидя в кресле. Вид юноши стал менее измученным, чем раньше. Алексей присел на пол у его ног и осторожно взял чужую руку в свою. Сергей тут же открыл глаза и сжал покрытые дождевыми каплями пальцы в ответ.