Текст книги "Впусти в себя огонь (СИ)"

Автор книги: B_BlackCard

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Часть 1 ==========

Уилл ворочался. Сон покинул его около получаса назад, хотя он больше беспокойно дремал, чем действительно давал отдых своему уставшему разуму. То откидывал простыню в сторону, то снова укрывал ей бедра, не зная, как ему будет лучше. Кондиционер привычно тихо гудел, спасая от засушливого лета. Дождей не было уже больше трех недель, воздух был ужасающе сухим и застоявшимся, на ветер тоже не было никакой надежды. В прохладе спальни стоило найти успокоение, но свое спокойствие Уилл потерял еще неделю назад, с момента звонка родителям. Кроме него в кровати больше никого не было, и это почему-то обрадовало парня. Было приятно знать, что не он один переживает из-за грядущего знакомства с родителями. Грэм нашарил на стене над кроватью ночник, и тот разгоняет темноту своим мягким желтоватым светом. Домашние шорты обнаруживаются в просторном кресле, где он и оставил их перед сном, Уилл решает, что стакан холодной воды не повредит ему, все равно уснуть не получается. Он покачивается, все еще расслабленный после долгого лежания в кровати, колени ватные, а предметы вокруг приобретают очертания только после того, как омега надевает очки. Он специально проходит мимо кабинета Ганнибала, тот, как обычно, закрыт, хотя из-под двери виднеется приглушенное пятно света. Но свет есть и на первом этаже, каменный пол кухни приятно холодит босые стопы, пока Уилл, вытащив чашку, раздумывает, что ему больше хочется. В итоге, он долго разглядывает содержимое холодильника, пытаясь найти среди запасов еды коробку с соком. Он кисло-вишневый, обжигающе-ледяной, от него застывает рот и глотка, омега может почувствовать, как жидкость прокатывается по пищеводу и падает в желудок. Потрясающее ощущение. Тени из гостиной пытаются забрать его в своей плен, но кухонный свет успешно отгоняет их, хотя Уиллу давно не пять, и он перестал бояться темноты. Ганнибал говорит, что страх вызывает не сама тьма, а то, что в ней скрыто, долго объясняет, почему не стоит бояться этих монстров, что прячутся по черным углам, протягивая свои бескостные руки в попытке захватить очередную нерасторопную жертву. Уилл больше не боится, лишь вздрагивает, когда слышит закрывающуюся дверь, ведущую из кухни во двор. Лектер удивленно разглядывает его, уставшего и открытого, верхние пуговицы его рубашки расстегнуты. Он мягко обхватывает парня за бедра, притягивая к себе, и утыкается носом во влажный от жары висок.

– Тоже не спится? – Грэм позволяет большой ладони лечь на его затылок, тянется за пальцами, разбирающими пряди его волос. – Когда я проснулся, тебя не было.

От Ганнибала пахнет летней сухостью и постриженной травой, а еще еле уловимо – машиной. Уилл млеет от ласки, прижимаясь теснее и укладывая голову на обтянутое хлопком рубашки плечо.

– Заработался, а потом решил пройтись, – он мягко поглаживает омегу по челюсти большим пальцем, прежде чем целомудренно коснуться губами его лба. – Ты слишком волнуешься из-за этого. Ничего страшного не случится.

– А ты не волнуешься? Я рассказывал тебе о них, ты знаешь, что происходило в моей семье. Я вообще не уверен, что это хорошая идея – знакомить тебя с ними, – Уилл почти задыхается из-за всего, что чувствует. Он не просто волнуется, он в панике.

Лектер жестом просит его присесть на высокий барный стул, долго возится около холодильника, пока не извлекает из его бездонных недр бутылку молока. Он согревает его в небольшом сотейнике, прежде чем поставить перед омегой стакан и с осуждением взглянуть на стоящую коробку сока. Он же запрещал ему пить что-то настолько холодное, но Уилл не слушается, словно подросток в кризисный период, бунтует против заботы.

– Половина четвертого утра – лучшее время, чтобы мы это обсудили. Или мы поговорим прямо сейчас, и ты пойдешь спать, или я открою твой рот, впихну таблетку снотворного и все равно отправлю спать, – конечно, Лектер не сделает этого, не в нынешней ситуации, когда любое снотворное опасно для здоровья омеги, но, пока тот не знает об этом, угроза срабатывает. – Давай еще раз, что тебя беспокоит.

Грэм насупливается, обхватывает ладонями высокий прозрачный стакан, он слишком теплый для такой жары, но спорить не смеет, зная, что может быть наказан за сопротивление. Он делает первый глоток и вопросительно смотрит в сторону плетеной тарелки с имбирным печеньем. Лектер кивает и подталкивает тарелку к парню. Ему двадцать пять, а ведет себя на все десять. Это раздражает и забавляет одновременно. Уилл отгрызает у имбирной звезды все углы, делает еще глоток молока, прежде чем начинает говорить.

– Они будут в бешенстве из-за того, что я больше не тот, кем они меня делали, – он неопределенно движет ладонью вдоль своего тела, будто Ганнибал должен сам все понять, а потом неучтиво указывает на мужчину пальцем. – А еще они будут в бешенстве из-за тебя. Ты на два года старше моей матери и на три младше отца. Я даже боюсь представить выражение их лиц, когда скажу об этом. Я приведу в дом мужчину, который годится мне в отцы. Маму хватит удар. Я бы очень хотел верить в то, что все будет нормально, но я знаю их. Нормально ничего не будет.

Лектер вытягивает руку, переплетает их с Уиллом пальцы, вселяя немного своей уверенности в этого растерянного мальчишку. В повисшей тишине отчетливо слышен цокот когтей Уинстона, пришедшего из гостиной на запах печенья. Грэм широко улыбается, отламывает половину и протягивает псу под тяжелым взглядом мужчины. Он не может удержаться, чтобы не ответить на это улыбкой. Ганнибал бессовестно отпивает сок прямо из упаковки, не желая вставать за чашкой.

– Если что-то пойдет не так, мы вежливо попрощаемся и уедем домой. Разве я когда-нибудь давал тебя в обиду? – альфа смеется тихо и низко, Уилл трет метку на шее и издает тихий смешок. – Тебе нужно отдохнуть, поднимайся в комнату и поспи. Не заставляй меня добавлять в твое молоко ничего такого.

– Пойдешь со мной?

Уилл надеется, потому что заснуть в одиночку всегда сложнее, чем с Лектером. Постоянное непоколебимое спокойствие мужчины обычно передавалось и ему, он нагло пользовался этим еще во время учебы в университете, чтобы не растерять остатки самообладания перед экзаменами. Ганнибал неспешно убирает со стола и моет стакан, чтобы поставить его на место, в шкаф со стеклянной дверцей.

– Как только закончу. Мне осталось дописать конец статьи, чтобы освободить все выходные для тебя, – Уилл почти мурчит от формулировки. Ему нравится, что сегодня альфа жертвует своим сном, чтобы провести с ним следующие два дня. – Ты неважно чувствуешь себя в последние дни. Мне стоит поговорить с Джеком, чтобы он меньше загружал тебя этими мерзкими материалами по делу Леймана? Я не говорю, что ты плох, но двадцать пять – не лучший возраст, чтобы смотреть на настолько мертвые тела.

– Вот только не надо разговаривать с мистером Кроуфордом, – Грэм хмурится, передергивает плечами, словно стряхивает невидимое прикосновение. – Мне помнится, ты сказал, что не хочешь быть для меня папочкой. Не веди себя как папочка, я могу с этим справиться.

Ганнибал знает, что плохое состояние Уилла – не следствие тяжелой работы. Он почувствовал это в запахе его тела раньше, чем кто-либо вокруг вообще мог подумать, что с Грэмом могло случиться что-то подобное. Его по-звериному обостренное обоняние легко улавливает все гормональные изменения в организме омеги. Он узнавал о приближающейся течке за несколько дней до ее начала, а сейчас знает, что Уилл в положении. Ганнибал собирается молчать об этом еще не меньше недели, а еще лучше – двух, пока Лектер не вернется с конференции в Детройте, президент Гилмор пригласил его прочитать лекцию еще четыре месяца назад. Ганнибал отвезет омегу на прием к врачу, как только вернется из Мичигана, на следующий же день. Он и так скрывает эту информацию от Уилла уже целый месяц. Они вместе поднимаются на второй этаж, все окна распахнуты, но от жары это не спасает. Грэм целует мужчину в щеку, по-детски, словно стесняясь, и не закрывает дверь в спальню. Уинстон следует за ним, укладывается около кровати и тяжело вздыхает, не дожидаясь приглашения влезть на постель поближе к хозяину. Ганнибал выжидает в своем кабинете полчаса, пока не убеждается, что Уилл уснул, и снова спускается вниз. Ему нужно тщательно подготовиться к знакомству с родителями своей пары.

Грэм не может сомкнуть глаз. То ли дело в июльской духоте, то ли работа так измотала его, что под сомкнутыми веками мелькают показания свидетелей и обрывки медицинского заключения, то ли все куда хуже. Уилл порывается уйти к Лектеру, в кабинете стоит отличный диван, на котором омега часто умудрялся задремать, корпя над учебниками и конспектами, но быстро отметает эту мысль. Ганнибал ненавидит, когда ему мешают работать, а присутствие переживающей пары только усилит эту злость. Грэм переворачивается на живот, утыкается носом в подушку, почти задыхается, поднимает голову только после того, как в груди становится больно. Он хлопает ладонью по кровати, и Уинстон, счастливо вывалив большой розовый язык, тут же забирается, крутится вокруг своей оси, занимая место Ганнибала. Альфа будет недоволен присутствием собаки в постели, но по-другому Уиллу не успокоиться. Мысли съедают его изнутри, бьются взбесившимися, потерявшими курс перелетными птицами о череп, пытаясь найти выход на свободу. Родители были болезненной темой, говорить о них все равно, что вскрывать обширный нарыв на животе без анестезии. Его мать – религиозная фанатичка, соблюдающая все заповеди, прописанные в толстой книге в бордовой обложке, а отец боялся собственную жену и не смел ей перечить. Как только Уилл научился читать, первое, что мать подсунула ему – та самая книга, которую пришлось читать от корки до корки и не показывать вид, что не понимаешь написанного. Если он смел заикнуться о непонимании, как женщина сдергивала с перекладины в шкафу кожаный ремень и порола почти до крови, не обращая внимания на слезы сына. Мать говорила ему, что он тяжело болен, божье наказание за первородный грех, пичкала таблетками, утверждая, что без них он умрет. Уиллу было шесть, когда он понял ее слова. Вспоминать о детстве всегда было ужасно. Родители пороли его чаще, чем обнимали, не дозволяли иметь больше игрушек, чем он уже получил, сладости вне праздников были под запретом, но мать была непреклонна. Жить стоило в смирении, только так можно было приблизиться к Богу, и маленький Уилл не мог спорить. Омега перевернулся на бок, почесал собаку за ухом, провел ладонью по шее и пушистому боку, Уинстон заворчал, вытянул лапы и шумно задышал. Грэм уставился в обшитую деревянными панелями стену. Ему понадобилось много времени, чтобы перестать пугаться темного узора на дереве. Прошло тринадцать лет, а он все еще вспоминал об этом с несдерживаемой болью, которую не смог забрать даже Ганнибал. Ему было двенадцать, он ждал после уроков отца, когда во дворе школы появился тот альфа. Парню было около шестнадцати, он был крепким и рослым, как и полагалось альфам, а в руках держал хорошенького светлого щенка. Уилл не мог оторвать взгляд, следил за движением ушей собаки и стеснялся подойти и попросить погладить. Потом воспоминания обрывались, остались драные куски – отец тащит его за руку через двор, заталкивает на заднее сиденье машины, рассказывает жене, что двенадцатилетний бета засматривается на альф. Мать отвела его в сарай, раздела донага и хлестала твердым ремнем, пока по коже не потекла кровь. Она оставила его там на всю ночь, в октябре, когда температура не поднималась выше пятнадцати градусов, а ветер гудел так сильно, что, казалось, от сарая останутся только щепки. Сарай выстоял, а Уилл – нет. Шесть продольных длинных следов на спине, по два на каждой руке, еще пять на ногах, ремень высек на его теле ту ночь, оставил на всю жизнь память о том, что смотреть на альфу – недостойно. Такой бете, как Уилл, полагается найти скромную, богобоязненную бету, заключить брак и не сметь никогда думать о разводе, даже если жена окажется худшей женщиной на свете. От таблеток мутило, один их вид вызывал испуг, но еще страшнее было наказание за отказ их принимать. Мать заставляла его стоять на коленях и молиться, иногда от заката до самого рассвета, неустанно повторяла о самом большом зле в этом мире. Она считала омег низшим сортом, так было написано в ее бордовой книге, пригодными только для грязной работы по дому. Рожать должны были женщины, это право дано им Богом, а омеги – прислуги дьявола, недостойные жизни. И Уилл впитывал это, запоминал каждое слово, хоть и не верил ему. В школе почти не было омег, а с теми, которые были, родители запрещали общаться. Грэм, испуганный, ненавидящий самого себя за слабость и глупость, был бесполезной больной бетой, вынужденной глотать таблетки три раза в день, чтобы не умереть. Уинстон снова вернулся на пол, там было прохладней, чем на мягкой кровати, и Уилл обессиленно вздохнул. Двадцать лет своей жизни он считал себя бетой, а университет все сломал. Снес до самого основания, разрушил даже фундамент, чтобы на его месте возвести нечто новое, странное и пугающее до дрожи.

Когда Грэм второй раз поднимается с кровати, солнце уже нещадно палит, словно собираясь выжечь все живое на планете, кондиционер по-прежнему гонит по комнате свежий ветер, ласкающий мокрую от пота кожу. На электронных часах около кровати начало одиннадцатого, и Уилл удивлен, что его не разбудили к завтраку. Обычно Ганнибал бывал строг насчет приемов пищи, но, возможно, решил не беспокоить лишний раз в такой тяжелый день. Прохладная вода смывает остатки усталости и сонной неги, обнимает ноги, щекочет щиколотки, выходить из просторной, отделанной светлым кафелем комнаты не хотелось, но и задерживаться наверху казалось глупостью. Он не может скрываться здесь вечность, если понадобится, Ганнибал вытащит его за шкирку. Уинстон машет пушистым хвостом, встречая хозяина у подножия лестницы, а на кухне звонко гремит посуда, впрочем, не заглушая концерт для виолончели с оркестром, который Ганнибал слушает каждый раз, когда готовит по утрам. Остро пахнет специями, Уилл может различить только чили и тмин, но, он уверен, в той гранитной ступке, стоящей прямо в центре стола, куда больше неизвестных ему ингредиентов, чем можно предположить. Омега пытается неслышно проскользнуть к окну, чтобы поприветствовать любовника неожиданными объятиями, ему это почти удается, если бы не предатель-стул, о который он спотыкается в самый последний момент. На бедре точно останется синяк. Ганнибал позволяет себе отпустить ехидный смешок, моет руки, избавляя кожу от запахов приправ, мягко оглаживает выбритую щеку парня и указывает на стул.

– Я сделаю тебе завтрак, – Уилл кивает и складывает руки на прохладной столешнице, утыкаясь в них лбом. От жары у него начинает болеть голова. – Твоя мама не будет против, если я кое-что привезу к ужину?

– Боишься отравиться тем, что она готовит? – Лектер не сдерживается и смеется громче, разбивая в миску три яйца. – Она будет против вообще всего, что произойдет. Можешь привезти ей даже труп той чокнутой соседки, которая пять лет назад сожгла наш сарай. И не поленилась же проехать тринадцать миль, чтобы сделать это.

Ганнибал неопределенно пожимает плечами и возвращается к готовке, пока омега поглаживает голой стопой живот развалившегося под столом пса. Тот раскинул лапы в сторону, подставляясь под ласку, и несколько раз вывернулся, чтобы лизнуть пальцы. Уилл дергается от щекотки и поджимает ноги. Музыка негромкая и ненавязчивая, освобождает его виски от стучащего в них молота. Пестрая тарелка громыхает по граниту столешницы, Уинстон заинтересованно высовывает голову из-под стола, надеясь, что ему перепадет несколько кусочков мяса. Грэм вяло ковыряется вилкой в омлете, пытаясь выковырнуть оттуда зелень, но под тяжелым взглядом Ганнибала оставляет бесполезное занятие, благодарно принимая чашку холодного зеленого чая. Он и сам не заметил, как в последние недели отказался от кофе, его горьковатый запах вызывал тошноту. Лектер снова принимается за мясо, нарезает его тонкими кусками, они все одинаковой толщины, и Уилл думает, что альфа подписал с дьяволом договор на такую способность. Сколько раз он пробовал сам, получалось просто кошмарно.

– Чем ты собираешься кормить мою дражайшую матушку? – Грэм все же скармливает собаке несколько кусков омлета, Уинстон счастливо жует и облизывается, ожидая продолжения. – Пообещай, что не отравишь ее. Не хочу ждать тебя из тюрьмы за ее убийство.

Лектер покачивает головой, натирая мясо свежесмолотыми специями.

– Масала из оленины. Надеюсь, это задобрит ее.

– Ее ничто не может задобрить кроме моей свадьбы с женщиной, – Уилл неловко машет рукой, и мясо падает с вилки. Уинстон слизывает его с пола раньше, чем кто-нибудь вообще понимает, что произошло. Голые металлические зубцы ударяют о зубы, Грэм вздыхает. – Было бы просто замечательно, если мы покажемся на пороге, они на тебя посмотрят, и мы тут же уедем. Я не смогу просидеть с ней за одним столом больше десяти минут.

Ганнибал делает вид, что ничего не слышал. Он заканчивает обмазывать мясо специями и ставит на плиту большую сковороду. Уилл неспешно моет тарелку и допивает чай, поглядывая на большие настенные часы. Стрелка приближается к половине двенадцатого, они собираются выехать в четыре, свободного времени слишком много. Копаться в материалах дела Леймана больше нет ни сил, ни желания, он досконально знает каждую строчку. Он манит собаку за собой и плетется к двери, расправляя замявшуюся футболку.

– Не буду тебе мешаться в твоем царстве мяса и огня, – Лектер согласно мычит, полностью занятый приготовлением масалы. – Если что, я буду во дворе.

Уилл носится с псом до тех пор, пока не взмокает. У него гудят ноги от беготни, а правое плечо ноет, он бросил мячик столько раз, что сбился со счета. Уинстон вываливает язык и тяжело дышит, плетясь к порогу, чтобы наполовину опустошить миску с заботливо налитой холодной водой за несколько мгновений. Грэм стягивает мокрую футболку и бросает ее на каменное крыльцо, вытягивается тут же, наслаждаясь ее теплым прикосновением на спине, и прикрывает глаза. Подставляется солнцу, позволяя горячим лучам оставить свой бронзовый несмываемый след на коже, трет виски, не в силах избавиться от воспоминаний, лавиной обрушивающихся с ночи. Он не был дома уже четыре года, предпочитая общаться с родителями по телефону, а желание Ганнибала познакомиться с будущими родственниками было непонятным и пугающим. Они часто заговаривали о свадьбе в последние недели, итак жили вместе с тех пор, как Уилл закончил университет, мало что изменилось бы от официального заключения их отношений. Но даже при таком раскладе омега не хотел везти Ганнибала в Вирджинию, чтобы тот имел удовольствие познакомиться с его сумасшедшей матерью. Это не принесет ничего хорошего, к гадалке не ходи. Грэм перевернулся на живот, Уинстон плюхнулся в тени пушистых кустов, скрываясь от жары. Парень потер ладонями глаза и с готовностью окунулся в своих воспоминания об университетских годах.

Первый курс принес с собой необъятную гамму новых ощущений. Избавление от давления родителей, жизнь вдали от дома, полный контроль над собственным существованием. Его соседом по комнате в общежитии стал молчаливый второкурсник, предпочитающий не нарушать чужое личное пространство. Его звали Джонатан, он был бетой, и через неделю после начала семестра парень любезно предложил Уиллу пользоваться его прошлогодними конспектами, а также не стесняться просить помощи. Они не мешали друг другу, спокойно сосуществуя на небольшой территории, изредка Джонатан беспокоил его просьбами задержаться подольше в библиотеке или оплачивал обед в кафе, когда приводил свою девушку к ним в комнату. Грэм не жаловался, к его возвращению всегда был порядок, никаких намеков на произошедшее. Сам он в первый год зациклился на учебе, не вылезал из учебников, частенько засыпал с ними в обнимку за столом, конспектируя нужные главы. Джонатан только посмеивался над этим, обещал, что дальше будет лучше, Уилл обязательно познакомится с кем-нибудь, а если в этом нужна помощь, то он всегда может взять своего друга-тихоню на одну из вечеринок в соседнем кампусе, где девушки с удовольствием составят компанию. Грэм неопределенно пожимал плечами, к бетам его не тянуло, да и мало кто захочет строить отношения с парнем, которому приходится глотать таблетки по три раза на дню. Ему повезло с Марго, однокурсницей, живущей в этом же общежитии этажом ниже. Они познакомились во время заселения, столкнулись на лестнице, а после не могли оторваться друг от друга. Уилл, смущаясь до красных ушей, предпринял одну попытку пригласить девушку на свидание, но та, отведя взгляд, остановила его, сразу все объяснив, – ее интересовали женщины, так что в отношениях с другом она не заинтересована. Грэм тут же свернул свои робкие потуги сблизиться, а после и думать забыл о том, что случилось в тот вечер. Марго пространно рассказывала об одной бете, которая иногда читает лекции для старших курсов школы права, но Уилл видел по лицу подруги – женщина была интересна не только как преподаватель. Он не задавал лишних вопросов, предпочитая радоваться за чужое возможное счастье, и потому был невероятно огорошен заявлением Верджер, которое та озвучила, когда они, воспользовавшись отсутствием Джонатана в эту ночь в кампусе, распивали бутылку виски после удачно сданной сессии на третьем курсе.

– Может, тебе нужно поискать себе не бету, а альфу? – Уилл моргнул, посчитав, что из-за хмеля ему показалось, но девушка продолжила. – Я, конечно, не сильна во всем этом, но ты больше похож на омегу, чем на бету. Это только моя догадка, возможно я и ошибаюсь. Да и сами альфы поговаривают, что ты используешь блокираторы.

Он думал над этим еще пару дней. Болезненно пульсировали в голове слова матери об омегах, об их унизительно положении. Принадлежащие своим альфам, без права на мнение и сопротивление, они казались чем-то пугающим и грязным. Мысли настолько съедали его, что он потратил целую ночь и шесть чашек кофе, выискивая в интернете информацию об омегах. Чем больше статей Уилл читал, чем больше пытался осмыслить, тем хуже все становилось. Все, чему его учила мать, отчаянно конкурировало с новыми знаниями, голова пошла кругом. Грэм еще два дня ходил, как в воду опущенный, забывался во время разговоров, выпадал из реальности на лекциях, и ему пришлось просить Беверли отдать ему конспект на один вечер, чтобы он мог заполнить пропуски на своих листах. Кац нахмурилась, пытаясь выяснить причину столь подавленного состояния друга, но в итоге просто отдала свои записи, прося не испачкать их. Марго, с выражением неописуемой вины на лице, остановила его на лестнице в общежитии, не стала ничего выпытывать, получив отрешенный взгляд на первый же вопрос, достала из сумки листок для заметок и быстрым угловатым почерком вывела на нем несколько цифр.

– Это номер доктора Лектера, – она добавила к записи адрес. – Он очень хороший врач, я хожу к нему уже полтора года, долгая терапия. Его кабинет в Балтиморе, но дорога стоит того. Если надумаешь – позвони ему.

Уилл хотел смять бумагу и выкинуть, когда Марго исчезла в коридоре своего этажа. Он не какой-то невменяемый, чтобы посещать психиатра. Долго с ненавистью смотрел на зажатый в ладони листок, но избавиться от него не решился. Верджер заботилась о нем, единственная, кто действительно волновался о его состоянии, было бы грубостью отвергнуть помощь. Грэм сутки пытался справиться самостоятельно, но в четверг не выдержал. Вернулся с занятий, запер дверь и, оказавшись в одиночестве, достал из кармана телефон, набирая номер. Возможно, это было плохой идеей, и, пока ему не ответили, можно скинуть вызов, забыть об этом, как о страшном сне, выпить положенную таблетку и погрязнуть в учебниках. Он собирался пересдать пару предметов с прошлого семестра, чтобы его взяли на подработку в одну из адвокатских контор, которая вела набор студентов на пыльную бумажную работу в их университете, стоит сосредоточиться на этом. Но на третьем гудке на звонок ответили, и у парня пересохло в горле.

– Доктор Лектер? – его собственный голос был каркающим и словно чужим, в то время как мужчина, разговаривающий с ним, был спокоен и собран. – Ваш номер мне дала Марго Верджер. Мне нужна помощь.

Он не знал, что должен сказать. У него не было опыта в общении с психологами, не считая теста при поступлении в университет и неудавшегося случая в школе, но сейчас все было по-другому. Он слышал шорох бумаги, негромкое покашливание, привлекающее внимание, и с трудом сосредоточился на том, что ему говорили. Ладони стали влажными, телефон чуть не выскользнул на пол, Уилл тяжело осел на кровать, до боли сжимая колено.

– У меня есть свободное время завтра в семь. Если Вас устроит, то можете приезжать, – Грэм кивнул, забывая, что его не видят. – Как Вас зовут?

– Уилл Грэм. Да, я приеду, завтра в семь, – парень зажмурился, его вмиг осипший голос должно быть испугал мужчину.

– Дорога из Шарлоттсвилля занимает около трех часов, постарайтесь не опоздать, Уилл.

Из памяти стерлось не меньше получаса. Вернулся Джонатан, радостно повествуя о том, что его приняли в юридическую клинику при университете, мистер Роджерс назвал его имя самым первым, и Грэм был невероятно благодарен, что сосед не заметил его побелевшего лица и испуганных глаз. Он чувствовал себя совершенно разбитым, грубо отмахнулся от Марго на следующий день, не желая с ней разговаривать. Уилл знал, что подруга ни в чем не была виновата, но не смог сдержаться. Он расплескал половину стакана воды, запивая ненавистную желтую таблетку, схватил из ящика прикроватной тумбы ключи от машины и отъехал от кампуса за четыре часа до назначенного времени. Верджер посмотрела в окно на его уезжающее авто, неопределенно покачала головой и отправилась коротать время до возвращения друга.

Уилл приехал к нужному дому за полчаса до начала сеанса. Он встал в двадцатиминутную пробку на одном из участков трассы, в пятничный вечер дорога была переполнена уезжающими из суетливых, шумных городов людьми, и оставшееся время, все тридцать минут, провел в машине, с необъяснимой тоской глядя на невысокий забор вокруг каменного особняка. Он все еще не знал, что делает здесь, несколько раз порывался завести машину, один раз даже осуществил задумку, но старенький отцовский вольво, отданный ему в пользование после поступления, глухо скрипнул и с места не тронулся. Возможно, это был знак, парень пальцами огладил руль, пытаясь взять себя в руки, и подпрыгнул на сиденье, когда в стекло водительской двери кто-то постучал. Мужчине на первый взгляд было немного за сорок, у него были светлые волосы и острые черты лица, а тонкие губы не смотрелись уродливо в сочетании с мощным, волевым подбородком. Уилл схватил с пассажирского сиденья сумку и вывалился наружу, запутавшись в собственных ногах. Альфа, рассматривающий его, было ненамного выше, но значительно шире в плечах, и вообще был крупнее него самого, Грэм почувствовал себя загнанным в угол, крошечным, но, на удивление, совершенно спокойным рядом с этим человеком.

– Уилл Грэм, я полагаю? – парень неловко кивнул, стискивая пальцами ремень сумки. – На Вашей машине виргинские номера. Многим сложно впервые зайти в кабинет, в этом нет ничего постыдного. Пройдемте внутрь.

Уилл посеменил за врачом, украдкой рассматривая его широкую спину, затянутую в плотную ткань клетчатого пиджака, словно боялся, что его взгляд обнаружат. Лектер любезно пропустил его внутрь и закрыл дверь, с любопытством наблюдая за таким юным мальчишкой. К нему на прием приходили разные пациенты, но в этом было что-то особенное. Его запах был почти неуловимым, легким, невинным, а еще Ганнибал отчетливо ощущал таблетки, которые парень принимал. Эти лекарства были запрещены в большей части штатов, в Мэриленде в том числе, громили гормональный фон так, как не бомбили Японию во время Второй Мировой. Но все равно мерзкая химия не могла лишить того запаха омеги, который был заложен в этом теле самой природой. Уилл споткнулся еще раз, улыбнулся, извиняясь, и рухнул в низкое, широкое кресло. Поставил сумку на пол, поднял на колени, снова вернул на пол и сложил ладони на коленях, втягивая голову в плечи. Он озирался по сторонам, привыкая к незнакомой обстановке, и тяжело дышал, будто его вот-вот стошнит.

– Я сделаю Вам чай, Уилл, – парень поднял голову, и в его почти до неприличия невинных глазах отразилось удивление на грани испуга. – Не стоит начинать сеанс, когда Вы так напряжены. Успокоитесь, а после поговорим. Вы – мой последний пациент на сегодня, я могу себе позволить несколько задержаться.

Грэм, оставшись в одиночестве, откинулся на спинку, зажмурившись до белых кругов. Это все казалось странным. То, как он чувствовал себя сейчас, было странным. Он словно оказался там, где должен был, в соответствующем ему царстве звуков и запахов, и это пугало настолько сильно, что он почувствовал удушье. Расстегнул две верхние пуговицы на рубашке, взъерошил и без того лежащие в беспорядке волосы, внезапно попытался привести себя в порядок. Уилл понятия не имел, почему это казалось важным, руки действовали против рассудка, твердившего, что нет ничего странного в посещении подобного врача. Ганнибал вернулся с белой фарфоровой чашкой, почти до краев наполненной пахнущим травами чаем, и не смог отвести взгляд. Многие омеги, приходившие к нему, пытались казаться лучше, чем они есть, старались понравиться, но Грэму даже не приходилось прикладывать усилий. Он выглядел так естественно в этом кабинете и, безусловно, так же бы правильно смотрелся в доме. Когда молчание неприлично затянулось, а искусственный свет с трудом справлялся с проникающей сквозь окна темнотой, Ганнибал заговорил сам, пытаясь дать начало разговору.

– По телефону Вы сказали, что Вам нужна помощь, – Уилл кивнул, снова утыкаясь в чашку. Чай действительно успокоил его, мышцы расслабились, а голова перестала кружиться. Наверное, ему стоит купить что-то подобное себе, а не выпивать две большие банки кофе в месяц. – Можете уточнить, что Вас беспокоит? Или Вы сами не можете разобраться, что вызвало тревогу? Такое бывает, что человек чувствует волнение, но не может найти его источник.

Грэм одним глотком допил чай, тот обжег его глотку, но это было приятно. Под взглядом психиатра он чувствовал себя защищенным настолько, чтобы открыть постороннему человеку свои постыдные тайны.