Текст книги "Последствия (СИ)"

Автор книги: Axiom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Следующий встретил с Толей, Саней и Верой – в их компании я ощущал себя лучше всего, несмотря на то что Толе приходилось тяжелее. После того, как переехал, вообще не волновался по поводу праздника, родителям говорил, что встречу с друзьями, а к ним приходил на каникулах. Одиночество меня не волновало, но сейчас… я и не представлял, как поступить.

Навязаться Толе? Подговорить Саню и Веру? Или всё-таки сунуться к родителям?

Уже тогда я думал, что от Якова отвязаться не получится. Не знаю по какой причине, такой расклад казался закономерным.

Ответил, что пока не знаю и открыт для всех предложений, Толя был в таком же положении.

Когда я приехал домой, то залез в телефон.

Вчера написала мама, спрашивала, записался ли я к врачу. На диагностику. Врач – последний, о ком я думал. Несколько сообщений от одногруппников и целая мешанина в чате группы. Я даже читать не стал, кинул телефон на кровать и пошёл мыться.

Из-за количества сообщений сразу появилось желание объявиться на парах, к тому же сессия на носу, сейчас не время торчать дома.

Понятно, что не время, но что ещё остаётся?

Яков без внимания не оставляет – раздевает меня, не отлипает в ванной и трогает в душе.

Я только поджимал губы и старался покончить с делом как можно скорее, повторяя ему отстать от меня, но он, как и раньше, не внимал ни одному моему слову. Он только слушал голос и выглядел до безобразия счастливым.

***

С утра я собрался на пары, получилось даже немного поспать, но, когда я вышел, почувствовал, что на пары не пойду. Без конкретной причины. Вместо этого я опять потратил силы, деньги и время впустую, абсолютно не представляя, что делаю и что конкретно мной руководит. Только туманные чувства, которые не прощупать и не узнать.

Ехал намного дольше, чем до кладбища, оно и не удивляло, Яков постарался забрать меня как можно дальше, чтобы было поменьше людей и возможности выбраться самостоятельно. Если бы меня тогда не подобрали, даже если бы у меня были ноги, я бы не знал, куда идти, в какой стороне находится хоть что-нибудь, что мне поможет.

Я вылез из машины раньше, чем доехал до места. Нужно было морально подготовиться, но в чём эта подготовка заключалась, кроме оттягивания времени, я не мог сказать. Надо было поймать момент, одно из этих мутных чувств и определить его, но тело определяло только холод на улице. Температура ниже, чем в городе, и снега сохранилось больше.

Я шёл минут десять, искал дом, заглядывая во все переулки. Я не помнил, как он выглядел, какого цвета был, что было на его территории. Единственным ориентиром был труп четыре года назад, но этого трупа давно нет, как нет и красного снега. Уже растаял, впитался в землю и смылся дождём.

Дом Якова оказался непримечательным. Ничто его не отличало от остальных домов, не выделяло и ничего в нём не привлекало внимания, как и сам Яков.

Окна разбиты и заставлены картоном, дверь висит на нижней петле и открывает пространство дома. Внутри темно, издалека мало что можно разобрать, но идти туда я не хочу. И вместе с нежеланием что-то затягивало внутрь этой неясной темноты, в которой не только глазами, кажется, и руками ничего прощупать нельзя.

Я медленно подошёл, вслушиваясь в тишину. Она была такой же, какой была на кладбище.

Полный залог отсутствия какой-либо жизни.

Я поднялся на крыльцо и остановился. Снова прислушался и услышал только своё дыхание. Темнота, немного развеянная, продолжала утягивать, но я противился, вглядываясь и пытаясь определить, что вижу. Ждал, когда глаза привыкнут.

Всё разворошено и растерзано. Обои сползают лентами к полу, печь разбита, всё в пыли и саже, из мебели ничего не видно.

Я хотел сделать шаг вперёд, но решил предостеречься – постучал в косяк и спросил:

– Кто-нибудь есть? – сначала тише, потом громче.

Никто не отвечал. Никто не шевелился. В этой тишине я бы и мышь услышал.

Я шагнул и окунулся в темноту. Она была как Яков – навязчива и противна, делала вид, что не мешает, и давала что-то слегка рассмотреть, но на деле утаивала всё и усложняла привычные действия.

Я включил фонарик на телефоне.

Темноту, в отличие от Якова, согнать было просто.

На полу картон и мешки. Я аккуратно обхожу их и встаю перед дверью.

Дверью, за которой прожил в заключении больше месяца. Я протянул руку, но не смог до неё дотронуться. Внутри, наверняка, тоже была темнота, и кто-то мог быть. Это мог быть и мёртвый, какой-нибудь алкаш или наркоман, или кто-то невиновный, которого зарезали и оставили здесь, потому что знали, что не найдут. Этим кем-то мог оказаться я, если бы сделал что-то, что не понравилось Якову. Он бы это сделал, не сомневаюсь, если бы я совершил что-то похуже побега. Я мог отделаться не только ногами.

Я вздохнул и пнул камень.

Надо собраться.

Я поднял голову и локтем оттолкнул дверь. Она поддалась удивительно легко и ударилась о стену. Окно не было заставлено, поэтому в комнате было светло. Почти что бело.

Я прошёл внутрь и, несмотря на разруху, оказался затянут в прошлое. Хоть и стоял, ощутил себя прикованным к сломанной кровати, почувствовал, что не могу шевелить ни руками, ни ногами, они крепко связаны и мне ничего не сделать, а Яков… он держит за плечо, обнимает со спины, гладит по щекам и говорит, что хочет послушать моё сердце, хочет услышать мой голос, хочет слушать и слушать меня, всю вечность, всё время мира.

У меня подкашиваются ноги, но я вовремя одёргиваю себя и прихожу в чувство. Медленно, ковыляя, выбираю из комнаты, дома, цепляясь за мусор и спотыкаясь. Дышу через рот. У меня кружится голова, холодный воздух бьёт по зубам и морозит глотку. Задыхаюсь.

Я выбираюсь за территорию дома и запинаюсь, падаю на колени и нахожу себя в том же состоянии, что и тогда. У меня есть ноги, я знаю, куда идти, у меня есть телефон, я могу попросить помощи, но почему-то не шевелюсь. Мокрый снег будто поглощает в себя, засасывает руки и ноги. Казалось, ещё немного и он поглотит меня целиком, но этого не происходило. Я стоял на коленях, с руками в снегу, и никуда не девался. Никто меня не преследовал, ни от кого не надо бежать и умолять о помощи тоже.

Я поднял голову, и у меня потекло из носа.

Я умылся снегом и сделал вдох.

Нужно идти. Но куда?

Я не чувствовал, что мне нужно возвращаться в город, хотя, смотря на происходящее, и так ясно, что нужно, но что-то не даёт. Что-то – дом позади меня, ощущения, которые кажутся реальными, и этот евнух, который не отпускает.

Я открыл карту на телефоне и посмотрел, как дойти до реки.

Нигде не было протоптанной дороги, и я шёл по рыхлому снегу, отдавая последние силы.

Река не замёрзла, продолжала течь как летом. Её ничто не замедляло. Противоположный берег мелькал белой полосой, но и без карты ясно, что просто так до него не добраться. Так просто эту реку не перейти. И пусть вытянутая рука будто бы дотягивается до него, может ухватить, но это лишь иллюзия. Мне не добраться до него, не дойти, не переплыть.

Мне и не нужно этого делать.

Не нужно, говорил я себе, но что-то неумолимо затягивает. Туда, куда ушёл Яков.

У меня задёргалось правое веко.

Зачем мне туда идти? Зачем мне идти за ним? Зачем мне нужно то место, где он умер? Я уже был на его могиле, я знаю, что он находится под землёй, его захоронили, потому что он сдох от кровоизлияния в мозг, пусть он и был жив достаточно, чтобы последовать меня, убить человека, а потом сплавиться по этой речке до другого берега и найти там какую-то лачугу, чтобы сдохнуть. Даже если я окажусь там, то что с того? Что там будет, чего не знаю я? Все возможные следы уже пропали. Да и если не пропали, что дальше?

Зачем мне туда?

Я упал на колени.

Холод бил не только по зубам, он врезался в тело и проходил меня насквозь.

Это потому, что я вижу его? Потому что он снова со мной? Потому что теперь сумасшедший – я?

Эта мысль выбивает слёзы.

Конечно, то, что происходит со мной, – это ненормально, и мне надо обратиться за помощью, я знаю, надо. Как теперь по-другому?

Но сама мысль, что я схожу с ума снова и снова из-за него, была самой мучительной. Будто я становлюсь им. Будто мне нужно быть как он, и поэтому нужно идти по его следам.

Я сжимаю снег.

Даже если я не в порядке, даже если я продолжу слышать и чувствовать его, я никогда не стану им. Я не буду никого похищать и удерживать, не буду отрубать ноги только потому, что человек захочет уйти, я никого не буду держать, никто из-за меня не будет страдать так, как я страдал из-за него.

Слёзы уже бежали по лицу, а меня пережимало от каждого всхлипа. Хотелось выть во всё горло, кричать, пока не кончится воздух, хотелось, чтобы всё это снова закончилось.

И когда я начал, слёз стало больше. Меня трясло всем телом, и легче мне не становилось, а Яков обнимал сверху и повторял свои тупые слова.

«Ну-ну, всё хорошо. Не плачь. Тише, тише»

Хотелось встать и войти в воду.

========== 9. ==========

С берега ушёл опустошённым. Со слезами вышло не только плохое, но и возможность что-то испытывать.

Я устал.

Вернулся домой и проспал весь день. На следующий поехал в универ, там получил словесную взбучку от преподавателей и старосты. Я слишком долго не выходил на связь, а справки по болезни у меня нет. Я даже не старался что-то придумать. Я не мог думать ни о чём, кроме дома, в котором меня удерживал Яков, и о реке, через которую он перешёл. Эти два места пленяли настолько, что на паре я никак не мог разобрать слова преподавателя, будто он говорил на не русском.

Состояние нерабочее, но я делал всё, что мог.

Некоторые одногруппники, не спрашивая, понимали, что сам я навряд ли управлюсь, и из сочувствия отдавали свои конспекты и выполненные задания, чтобы я подогнал их под себя и сдал. Оказывается, я был на хорошем счету у группы, и это меня обрадовало.

Несколько дней я был занят долгами, и пусть Яков никуда не девался, я был достаточно вымотан, чтобы не акцентировать на нём внимание. Он был как надоедливый звук, к которому со временем привыкаешь и после не замечаешь. Жаль, что, когда мне становилось лучше, я реагировал острее – было время, и я отвлекался на него, были силы, и они изливались на то, чтобы оттолкнуть его, были чувства, и они терзали меня.

Я уже решил, что после сессии схожу к психологу, тогда у меня будет больше сил и времени на эту проблему, тогда ничего не будет отвлекать и мало-по-малому всё вернётся к норме, больше ничего не повлияет на меня, учёбу и отношения с людьми.

Я придерживался таких мыслей, но в какой-то момент страстно желал всё бросить. И тогда я словно не руководил своими действиями, был захвачен инородной идеей, а тело без промедления и сомнения вызывалось исполнить её. Так я снова оказался перед домом Якова.

Я проверил каждую комнату, вздёрнул каждой мешок и убедился, что ни людей, ни животных, ничьих трупов здесь нет. Это успокоило, но затем тревога снова заполнила тело. Я смотрел на зажигалку в руках и думал, что не могу так поступить. Но потом спрашивал себя, почему не могу? На самом деле, могу и меня ничего не останавливает.

В каждой комнате я поджёг как можно больше картонок и ткани, надеясь, что огонь не распространится быстро и я не пострадаю, но, когда я вышел и наблюдал, как из дома медленно валит дым, я думал, что огонь разгорается слишком медленно.

По-хорошему, мне нужно было уходить, чтобы не быть пойманным, на всякий случай, не быть замеченным, если в этой глуши кто-то может появиться и обратить на меня внимание, но я стоял. Стоял и ждал, когда пламя покажет себя из каждого окна и дом будет полыхать оранжевым и жёлтым. И я думал, что в это пламя, как и в речку, хочу окунуться. Хочу быть поглощённым и съеденным заживо.

Я хотел, но хотел только на словах, воли и мозгов хватало, чтобы оставаться на месте и только наблюдать, но желанием, казалось, почти невозможно управлять. Но я мог, мог хоть в какой-то мере взять этот импульс под контроль и быть в стороне.

Изнутри дом был освещён, и это последний раз, когда я вижу его.

***

Когда огонь вырвался наружу, я ушёл. Не заказывал такси сразу, отошёл на приличное расстояние, в противоположную сторону, чтобы как можно меньше быть привязанным к месту. Я не верил, что могло получиться, но, когда таксист заговорил, я первым обратил внимание на дым и спросил, не видел ли он чего, пока ехал. Он только предположил, что, возможно, кто-то что-то топит или кто-то не уследил за огнём, но по его тону было понятно, что он не видел ничего конкретного и ничего конкретного не предпринимал.

Сегодня мне ещё нужно было дойти до врача, но прежде, чем я осознал, что нужно было ехать к нему, я оказался в магазине стройматериалов перед лопатами.

Даже думать не пришлось, зачем мне могла понадобиться лопата.

***

Ночью впервые за долгое время спал как убитый, а с утра был искренне поражён тому, что ничего не чувствую: никаких прикосновений, никакого преследования, никаких взглядов и голоса.

Я обрадовался, даже соскочил с кровати от неожиданности и зацепил лопату. Она стояла рядом, потому что я чуть не потащил её в кровать. Сам не понимаю, она не особо похожа на мягкую игрушку, которую можно обнимать во время сна, но некоторые мысли так и не поддавались расшифровке.

Пока был занят учёбой, снова игнорировал весь мир, кроме пары человек из группы. Утром всем ответил.

Я удивился, когда заметил сообщение от Толи. Я его пропустил. Он предлагал отпраздновать Новый год с ним. Я посмотрел на дату, казалось, Новый год уже наступил, но было только двадцать пятое декабря. Саня и Вера решили тоже провести Новый год вдвоём, романтично и без излишеств.

Я задумался, соглашаться ли. Хотя, когда дело касалось Толи, я не думал, что есть причины отказываться.

Со мной по всем фронтам было что-то неладное.

Я согласился.

***

Сессия успешно закрыта, я прорвался. После экзамена пошёл за подарками. Я и не думал, что в преддверии праздника людей будет так много. Будто не я один забыл закупиться. Где-то толпучка была такой плотной, что приходилось протискиваться между людьми и тогда… становилось противно. Я знал, это всё люди, которых тут пруд пруди, но из-за Якова мне казалось, что это он. Со всех сторон, с бесконечными руками и глазами, которые не отлипают, хватают за одежду и тянут на себя. Из-за этого начал думать, что стоит подарить деньги. Я не могу находиться в настолько людных местах, а раньше просто не вспомнил…

Я оправдывался перед собой.

Ничего больше сделать не мог.

Я взял передышку, нашёл уголок, где людей поменьше, и подышал. Понял, что в шарфе жарко, и снял его. Тот самый шарф, который связала Вера. Наверное, поэтому тоже хочется сделать подарок, а не оставлять конверт с деньгами. Потому что Вера думала обо мне. Саня тоже. Толя… подавно.

А я опять ни о ком, кроме себя, не думаю.

Я закрыл глаза и откинул голову.

Почему всё должно повторяться? Почему я должен проходить один и тот же круг во второй раз? Я ведь спасся, что не так?

Я потёр лоб и глаза. Передохнул, но сил не набрался. Что купить ребятам, не представлял.

Хотел найти что-нибудь подходящее в магазине новогодних подарков, но подумал, что это будет выглядеть лениво, а потом увидел длинные узкие пакеты. Все мы уже были совершеннолетними и могли себе позволить.

***

Я был не слишком доволен решением купить каждому по бутылке, вроде как, стоящего вина, но на лучший вариант в своей голове не рассчитывал. Может, стоило всё-таки остановиться на деньгах? Но покупка уже произведена, и заморачиваться по новой я не собирался.

Каждую бутылку поставил в пакет и убрал в шкаф.

***

Я в доме, который сжёг. Он в порядке. Комната чистая, опрятная как прежде. В ней ничего нет, кроме кровати, ёлки и меня. И Якова, который появляется будто передо мной и в то же время на расстоянии. Не понимаю, что вижу и как это воспринимаю. Он садится рядом, гладит мои запястья и ноги, что-то лебезит и улыбается, произносит моё имя и что-то спрашивает. Я не разбираю. Он касается меня, принимается разминать конечности, чтобы ничего не затекло. Теперь я уверен, он близко ко мне, почти прижимается. Его прикосновения такие реальные, что я чувствую давление каждого пальца, тепло кожи и горячее дыхание.

Я просыпаюсь.

В своей комнате, в темноте, у меня снова колотилось сердце, а ощущения из сна прорвались в реальность.

Я посмотрел на руки. Пятна давно сошли, но мне бредилось, что верёвка туго их пережимает, так же пережимает колени и лодыжки. И когда я уделил каплю раздумья ногам, места обрубков заныли. Будто их только что срубили.

Я закрыл руками рот, чтобы не закричать. Боль была, что ни на есть, настоящей, выкручивающей, но это был её отголосок. Тогда было больнее, но сейчас мне это не помогало.

Со мной опять что-то происходило. И это что-то затягивало глубже.

========== 10. ==========

Через пару дней Яков возвращается.

Если вначале это пугало, то теперь казалось неизбежным.

Подумаешь, дом спалил, будто так можно избавиться от того, что засело в голове. И от этого становилось гадко, ведь тот Яков, который был сейчас, который трогал и звал, был лишь образом, не был настоящим проклятьем, которое можно снять, совершив пару последовательных действий, он был лишь тем, от чего я так и не убежал.

Теперь он утешал мою боль, которая звучала в культях, говорил не пить много обезболивающего, как заботливая мать, продолжал гладить по голове и внушать надежду, которой я в себе не ощущал.

Его призрак всё реальнее, весомее, он трогает меня сильнее, чем прежде, и липнет куда больше, чем при жизни.

Под вечер его присутствие так накапало на нервы, что непредсказуемые мысли снова взяли надо мной верх, но в этот раз я действовал с намного большим волнением и беспокойством. Я не мог спрятать лопату, как зажигалку, не мог точно удостовериться, что водитель такси обо мне ничего не подумает, даже если я сойду раньше, я определённо не знал, как руководить собой и своими действиями.

Что Яков, что мои мысли казались вовсе не моими. Будто их вживили извне, а я обязан только исполнять приказы. Обязан двигаться не так, как я обычно двигаюсь, обязан делать то, до чего в здравом уме не додумался бы, и обязан быть там, где мне делать нечего.

Нечего, но… делаю.

Запястья продолжали ныть, вес лопаты усугублял боль, но ногам приходилось хуже – будто я наступал на незажившие обрубки, из которых сочилась кровь и которые я своими руками изодрал. Я не шёл прямо и ровно – шатался и дрожал, я мог завалиться в любой момент и не подняться, но продолжал идти по ранее проложенной тропе. Кажется, по ней никто так и не прошёл после меня.

Я хотел забыть, где его могила, но память отчётливо вырисовывала маршрут, я даже запомнил, какие могилы располагались рядом, хотя мне это было не нужно.

Я пришёл к нему.

Ничего не изменилось с моего ухода, даже тишина осталась прежней.

Я сжал лопату и огляделся вокруг. Неужто действительно никого не будет? Никто не придёт и не увидит меня? Никто не донесёт за расхищение могилы и всё останется, как раньше?

Тайно я желал, чтобы меня увидели, необязательно, когда я дойду до конца, можно прямо сейчас. Человек с лопатой на кладбище – не к добру! Кто-нибудь увидел бы меня, спросил, что я тут собираюсь делать, а я бы раскаялся, сказал, что сам не знаю, что творю, и мы бы ушли. Лопату бы выкинул по пути, а сам бы вернулся в город и, может быть, начал готовиться к Новому году.

Я так хотел, чтобы кто-нибудь появился, что ждал и смотрел в одну точку – в ту, из которой сам пришёл, ждал и ждал, пока руки не промёрзли и глаза не заслезились от ветра.

Я ждал впустую. Никто сюда не придёт. Кроме могилы Якова, здесь находились такие же пустые и никому не нужные могилы с такими же ненужными людьми.

Я обернулся, прочёл надпись на плите и опустил глаза на землю. Будто бы заранее я уже разметил участок, который буду раскапывать.

Я надеялся, что земля достаточно промёрзла, чтобы я не смог разворошить её, но буквально на днях температура поднялась на несколько градусов, и снег начал подтаивать. Кладбище не стало исключением. Верхние слои земли были размокшими и податливыми. Я ужасался, с какой лёгкостью входит лопата и как машинально я двигаюсь, не испытывая усталости и меньше чувствуя боль в руках и ногах. Я даже подумал, что могу рыть и рыть, намного дальше гроба, в котором лежит Яков.

Действия были необоснованно простыми, в теле не было сомнений, а в моей голове только возникал и угасал один вопрос: «Как долго я буду продолжать?».

Я действительно собираюсь откопать его гроб? Когда откопаю, что буду делать? Вскрою его?

Ответ определённо был «да», зачем ещё я это делаю? Но так нельзя… просто нельзя. Разве того, что он лежит там, недостаточно для меня? Нужно продолжать рыть и своими глазами увидеть его?

Становилось холоднее. Я весь вспотел, тело не удерживало темп и начало болеть – трещали пальцы, запястья, локти, плечи, торс, таз, колени… Земля не поддавалась, я старался пробить её, но не получалось, я словно бил по валуну.

Сегодня не получится. Пока не пройдёт зима не получится. Нужно подождать. Я могу всё закопать обратно и уйти. Я хотел отпустить лопату, но не мог, всё так же крепко сжимал её и продолжал копать. Я не мог остановиться. Я должен был раскопать сегодня, несмотря ни на что.

И эти мысли угнетали больше совершаемых действий. Я ничего не могу с ними поделать. Я ничего не могу поделать с собой…

Я услышал музыку и обернулся.

Никого не было. Музыка звучала из моего телефона. Я вдохнул через рот и отпустил лопату.

Звонил Толя.

– Толя… – я тут же принял его звонок. – Да, Толя, Толя, привет, – я был рад ему. Чуть ли не до слёз.

– Илья, привет, – я уже слышал вопрос в его голосе, – во сколько ты придёшь? Мы договаривались на шесть, но уже половина седьмого, так что я решил позвонить.

– Что? Сегодня?.. – его слова поразили сильнее моих действий.

– И… – Толя не договорил. Оборвал себя. – Сегодня Новый год.

Я посмотрел на мобильник.

«Пт, 31 дек.»

Выпало порядка двух дней, а я не то что не заметил, не почувствовал.

Я терялся не только в ощущениях своего тела, но и в восприятии времени – ни на что не ориентировался, ни за чем не следил, не имел возможности обратить внимания. Как у Якова.

Пошли слёзы. Даже слишком неожиданно для меня. Я тут же принялся стирать их и не заметил, как хлюпнул носом.

– Илья, что-то случилось?

Я замер. Посмотрел на разрытую перед собой землю и могилу Якова.

То, что я здесь нахожусь, уже ненормально. А то, что делаю, тем более.

– Толь… я, – могу ли я это сказать? Поймёт ли Толя сейчас? Если я скажу, как есть, он оставит меня? Или всё так же попытается помочь?

Я боялся, что первый вариант окажется правдой, и желал второго, но также я желал ничего не говорить, скрыть это в тайне и не показывать такого… сумасшедшего себя.

– Толя, я… я не хочу, чтобы… ты отворачивался от меня, – я уже не пытался скрыть, что рыдаю, вздохи, как под ударами, выбивались из тела, – но я не знаю, не знаю, что со мной… я… – Я очень хотел, чтобы Толя остался со мной.

– Мне прийти?

Он знал, как обнадёжить и поддержать меня, знал, что нужно сказать и как.

– Я сейчас не дома… и я… далековато от города, – почему-то это показалось мне забавным. Наверное, хоть так, но я пытался увидеть что-то облегчающее в этой ситуации.

– Хорошо, скажи где, я подъеду.

В отличие от меня, ему как-то удавалось сохранять хладнокровие и рассудок, когда они особенно требовались.

– Я на кладбище.

***

После того, как Толя сказал, что приедет, я бросился прочь. О лопате вспомнил, когда добежал до дороги, и обрадовался, что оставил её.

Пусть лежит там. Я туда не вернусь, и она не понадобится.

Ждать пришлось больше получаса, но мне было намного спокойнее, чем когда я копал землю. Я просто знал, что Толя за мной придёт. Он меня примет, и мы вместе проведём чёртов Новый год. На это я рассчитывал. На это я поставил все свои чувства, но в глубине души сомневался, что будет так. Толя посмотрит и увидит во мне сумасшедшего, и не захочет иметь со мной ничего общего. Я бы понял. Понял и не стал бы осуждать, но, как представлю, так кишки в животе сжимаются и закручиваются.

Толя приехал с отцом. Я, как увидел его серьёзную фигуру за рулём, окаменел. Он может всё понять. Он, как и Толя, всё знает и может спросить, что я тут делал, а я ничего не смогу придумать, не смогу ни сказать правду, ни соврать, а он поймёт почему. Ему не нужно от меня подтверждение, в своей голове он уже связал все факты и утвердил вердикт. Ему будет достаточно сурово посмотреть мне в глаза, и я расколюсь.

– Илья, залезай, – Толя открыл дверь.

– Д-да, – я не сразу решился на действие, не сразу подступился и сел в автомобиль.

– Ну, с наступающим, – сказал его отец.

Я, как сел, голову не поднимал и поднимать не стал.

– Вас тоже.

Ещё я не мог моргнуть. Глаза будто засохли, но я боялся, что даже моргание сдаст меня.

Машина тронулась. Ни Толя, ни его отец, ни я ничего не произнесли по пути до города.

========== 11. ==========

Дома у Толи было тепло и пахло запечённой картошкой. Я помню вечер, когда прибежал к нему и сразу же заснул на кровати. Я убегал от чего-то, тогда ещё неизвестного и пугающего, и нашёл своё маленькое уютное пристанище, где обо мне позаботились и где я прожил чудесную неделю, не вспоминая о старых нападках.

Вакуум, в котором пропало всё, что тревожило.

Может быть, мне показалось или я не обратил внимания, но, когда снимал куртку, то не почувствовал никаких касаний, кроме своих собственных.

Ботинки были в грязи и земле. Я даже не попытался отряхнуть их, когда залезал в машину. Это меньшее, что беспокоило, хотя должно было.

– Илья, – Толя посмотрел на меня, хотел предложить что-то одно, но передумал, – если хочешь, можешь принять душ. Сменную одежду я дам.

Похоже, я выглядел паршиво не только внутри.

– Да, спасибо.

От горячей воды слегка защипало спину. Вместе с пеной с меня словно смывался одеревенелый слой. Сначала отваливалась шелуха, за ней мелкие корки, затем сползали невидимые, до этого сжимающие как стебель листья.

Дышать стало легче.

Толя сидел у себя в комнате.

– Спасибо, – сказал я, проходя и подсаживаясь к нему. – Ты не против, я сниму? – Я указал на протезы.

– Да, конечно. Чего спрашиваешь?

– Вдруг тебе противно.

Протезы снимались так же легко, как обувь. И так же легко при длительной эксплуатации изнашивались и стирались. Благодаря родителям, я даже не думал, во сколько такая «обувка» мне обходится.

Я забрался с ногами. Несмотря на то, что обрубки и шрамы были на виду, я чувствовал успокоение. Толя, кажется, не обращал внимание.

– Ещё болеешь? – спросил он.

Спросил о том, о чём говорил я, а не о своих догадках.

Это поражало. Он помнил о таких мелочах, не говорил, что я выгляжу слишком плохо, и не пытался надавить.

– Совсем неважно выгляжу? – лицо в зеркале я почти не воспринимал.

– Да, – Толя кивнул.

Я смотрел на него, а он на меня – нет.

Что-то изъедает его точно так же, как меня. Что-то не даёт покоя и заставляет думать о многих вещах.

– Ты… – начал я и как будто задохнулся. Я должен ему признаться и раскрыться, пока не стало поздно. Пока ещё не поздно. – Ты уже понял… что я делал на кладбище? – я посмотрел на свои ноги.

Толя заёрзал. Кажется, глянул на меня.

– Нет. Не думаю, что понял. Или понял правильно. – Его голос был серьёзным, совсем как у его отца, но не пугал. – И грязь сейчас везде, она могла откуда угодно взяться, – конечно, он заметил.

– У меня с собой была лопата. – Сказал.

Я сжал руки, но слабо. Мышцы завывали.

– Хотел… выкопать его? – теперь можно было спросить напрямую.

– Да, – я сам не заметил, как согласился, – то есть… не знаю. Я не хотел никого выкапывать, но… что-то говорило, принуждало это сделать, – я посмотрел на Толю, а он вовсе глаза смотрел на меня. Не с осуждением, с сочувствием. – Я… видел его, в последнее время. И слышал. Он… трогал меня, как тогда. И всё делал, как тогда… Я его постоянно чувствовал и ничего не мог с этим поделать. Я… это было невыносимо.

– Было страшно? – я услышал, как дрогнул его голос.

– Да. До безумия. Я… я думал, что снова сошёл с ума. Да и сошёл, наверное. Я… я ведь даже дом его спалил, – проговорил тише, будто нас мог кто-то услышать. – Не знаю почему, просто эта мысль появилась и вот я уже там, всё поджигаю и смотрю, как оно горит. Я… это же ненормально, да? Я просто слетел с катушек, и…

– Илья, нет, – Толя взял меня за плечо и крепко стиснул. Его хватка совсем не похожа на прикосновения Якова. – Ты – нормальный. И делал это не просто так, я верю. Просто… тебе нужно было убедиться, что больше ничего… ничего не связывает тебя с ним.

Я снова ревел. От того, что Толя в меня верит, от того, что принимает и не порицает, не смотрит как на безумного и не даёт мне так думать.

– Я же не стану как он?

– Не станешь.

Ему не нужно говорить «обещаю», чтобы я поверил в него. Я просто не мог не верить в него.

– Я помогу тебе, с чем смогу.

Возможно, мне нужен был хотя бы один человек, который скажет нечто искренние. Возможно, только одни слова уже могли помочь мне больше, чем все те действия, которые я предпринимал.

– Ты уже думал… что будешь делать потом? – спросил Толя, когда мы сидели за столом.

– Так, – я вздохнул, – думал, что надо пойти к психологу. Но об этом придётся сказать родителям.

– Не хочешь?

– Не хочу, – я разочарованно улыбнулся. – Всё им объяснять придётся.

– Они могут подумать, что ты?..

– Нет. Навряд ли. Наверное, всё случится наоборот – слёзы, вина, ещё больше «мы поможем тебе». Я думал, это уже закончилось. – Даже сейчас мне придётся на них положиться. – Думал, что теперь сам смогу о себе позаботиться… и смогу им ничего не говорить.

Пусть они и спрашивали время от времени, как я, мы виделись, когда я заходил к ним, но я всегда говорил и показывал только то, что считал нужным.

– Я знаю, они, вроде как, заслуживают моего доверия, сделали достаточно, но я… не могу так просто измениться, особенно по отношению к ним.

– Да, я понимаю, – Толя выглядел сосредоточенным, для него это не была праздная беседа и он весь погрузился в ситуацию, которая для нас не впервой. – По-моему, уже хорошо то, что ты можешь рассчитывать на них. Хотя бы в плане денег.

– Это не цинично?

– Я бы сказал, практично, – улыбнулся Толя.

Несмотря на всё беспокойство по поводу моего состояния, поговорив со мной, он тоже начал расслабляться. Может, дело было в моём доверии к нему. Или в том, что наконец-то стало ясно, что происходит.

– Да, наверное, так, – я разделил картошку на два кусочка. – А ты, – вилку погрузил в один, но оставил на тарелке, – в случае чего, побудешь со мной?

Я снова полагался на Толю. Снова просил его помощи.

– Конечно, – ему это не было в тягость.

– И к психологу?.. сходишь?