Текст книги "Льдинка (СИ)"

Автор книги: Awelina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

9

Пытаясь успокоиться, Вячеслав прислонился спиной к стене напротив двери в женский туалет и остался ждать.

Ждать Станиславу, которая, разумеется, скоро покажется – не будет же она прятаться там вечно! – и которая пошлет его с этим предложением руки и сердца, а также чувствами куда подальше. Он, например, на ее месте так бы и сделал. Никогда и никому он не прощал промахов, не отпускал обидчиков без мести.

Ждать разрешения всей этой нелепой ситуации, в гордиев узел завязавший всю его жизнь. Проектом как прикрытием он больше пользоваться не сможет, это очевидно. На какое-либо общение со Стасей рассчитывать не стоит: девушка, до того момента как он сменил тактику, нажав с другой стороны, весьма ловко уходила от разговоров с ним, отвергала знаки внимания.

Ждать боли и бешенства от бессилия что-то изменить, когда последние ниточки негодующая и раненая Станислава легко и решительно оборвет. Он снова потеряет ее… Как и в прошлый раз, она скроется из виду, исчезнет из его жизни, наверное, теперь уже навсегда… Судьба не делает подобных подарков трижды, уж ему ли этого не знать.

Если она не хочет его, глупо заниматься преследованием, точно побирушка, живя крохами ее внимания и любви… И глупо было целовать ее сегодня. Но то был поход ва-банк. Жест отчаяния. Только Стася ведь этого так и не разгадала, не увидела в его глазах… Плохо показывал? Может быть.

Но сейчас, сегодня да и завтра борьба еще не окончена. Последняя битва начнется в тот момент, когда Станислава после тайм-аута выйдет из этого проклятого и так не вовремя подвернувшегося туалета. Он проиграет ее – он проиграл ее еще тогда, в вечер десятого декабря 20** года, – и уничтожит свою жизнь.

***

– Ненавижу его, – зло прошипела Стася. Резкими движениями она сняла пальто, бросила его на свободную столешницу у стены, справа от раковин, сверху поставила сумку, из которой торчала папка с вызывающими зубовный скрежет макетами. Букет роз она еще раньше, с жесткой гримасой на лице, впихнула в мусорную корзину. Теперь же, отвернувшись от зеркала, глядела на торчащие зеленые стебли цветов, голые, беззащитные и начинала жалеть о своей вспышке. Розы ведь не виноваты, что один козел их купил, решив задобрить предмет своего вожделения.

Наклонившись, девушка достала из ведра изрядно пострадавшие цветы, избавила их от прилипших кусочков мокрых бумажных полотенец, задумчиво посмотрела на нежные розовато-персиковые лепестки.

Нет, она ни за что их не возьмет, с Ледянова более чем достаточно, что она дважды позволила себя поцеловать. Это конец! Она обещала себе, в дневнике клялась!

В итоге Стася положила букет между раковинами. Может, какая-нибудь сердобольная девушка решит забрать бедняжку домой, когда убедится, что хозяйки помятого сокровища нет ни вблизи, ни вдали.

Походив взад-вперед, Осеева заставила себя успокоиться и вернуть трезвость своему мышлению, а также восприятию. Остановившись, осмотрела себя в зеркале. Пылали не только щеки, уши тоже порозовели. Ярко выделялись припухшие пунцовые губы, а в глазах горело адово пламя. Теперь стал полностью понятен смысл этого выражения, о котором до этого дня Стася имела лишь смутное представление.

«Хочу тебя. Хочу, чтобы ты стала моей женой». Станислава презрительно фыркнула, вспомнив слова Ледянова. Еще бы! Наконец-то оценил возможность взять в жены ту, у которой будешь первым и единственным. Нагулялся, напробовался всего и решил пристать к берегу. И только в плюс, что он не тронут! Масса возможностей как самоутвердиться, так и гоголем походить!

«А я люблю тебя», – всплыла другая его фраза. В эти слова он действительно вложил чувства. Очень редко она видела его таким: открывающим себя, снимающим стальную броню характера и цинизма, уязвимым.

Зеркало отразило растерянные глаза девушки, ее омрачившееся лицо. Поверить ему? Еще раз? Можно, но… Если действительно любит уже давно, то где была его любовь в тот вечер, когда он смеялся над ее девственностью? А когда он так ядовито, презрительно, холодно говорил с ней в ту их встречу в кабинете Игоря Пятигорского? Когда сегодня буквально навязал свою компанию, припер к стене, целовал, не спрашивая ее разрешения? В чем вообще проявляется его любовь? В том, что попросил прощения за свой вполне осознанный поступок? Что пять лет якобы сохранял это чувство, не мешающее ему, к примеру, спать с другими, жить в свое удовольствие? В том, что стал действовать не напрямую, а сменил тактику?

«Вот что он задумал, – Станислава шлепнула ладошкой по столешнице, в мраморную имитацию которой были вделаны раковины. – Ловко провернул! Не напирал, дал мне время снова привыкнуть к нему, снова узнать его, понять, что мне нравится быть с ним, что он по-прежнему цепляет меня, дорог мне, а потом – решительный наскок, и жертва уже в ловушке. Каков хищник, а!»

Вновь вернулись гнев и досада, Стася принялась кусать губы, нервно проводить ладонями по бокам и бедрам, расправляя юбку, которая и без того сидела безукоризненно.

«Надо выходить. Хватит тут кипеть в одиночестве, – твердила себе девушка, согнувшись над раковиной посредине, уперев руки в края столешницы. – Иди и выскажи ему всё это. Теперь твоя очередь плюнуть в него ядом».

Дверь распахнулась, заставив Стасю вздрогнуть и оцепенеть. Вопреки ее ожиданиям, в туалет вошла женщина, за ее руку держалась белокурая девочка лет четырех. Обе, обсуждая какие-то игрушки, прошли к кабинкам, а Станислава, накинув пальто, вышла в торговый центр. Конечно же, Ледянов ждал ее прямо напротив двери.

Скользнув по нему холодным взглядом, Стася зашагала дальше по проходу. Слепящее освещение витрин бутиков, белые, безглазые и безротые головы манекенов, куртки, пальто, шляпы, шапки, галантерея – всё однотипное, стандартизированное, глянцевое. Куда идти? Где указатели, в какой стороне искать выход? Всё, что Осеева знала: они где-то на первом этаже.

Девушка быстро шла вперед, надеясь, что скоро покажется или табличка со стрелкой, или же сами двери. Над ухом прозвучало, немного угрожающе даже:

– Так что ты мне ответишь?

Стася тут же остановилась, пожалев, что эту сцену, которую лучше бы оставить лишь между ними, сейчас увидят многие любопытствующие посетители торгового центра. Что ж, это его выбор, не ее. А ей безразлично, здесь и сейчас или где-нибудь в тихом закутке улицы.

Развернувшись, Станислава с ледяным спокойствием посмотрела в такое же заледеневшее и спокойное лицо мужчины.

– А как ты думаешь, что я должна ответить после всего того, что между нами произошло?

– Что? – с наигранным терпением и неведением поинтересовался Слава.

– Как думаешь, что я могу ответить после тех твоих слов, заставивших почувствовать себя жалким ничтожеством, наивной дурой и идиоткой из Средневековья? – продолжила Стася, чувствуя, как задыхается от вновь поднимающихся боли и ярости.

Ледянов сурово сдвинул брови:

– Я всё объяснил тебе десять минут назад. Да, я виноват. Не сразу понял, что ты – мое сердце, что люблю тебя. Поэтому в тот вечер, пардон за неделикатность, за меня говорил мой член…

– Как мило, – язвительно перебила его Станислава. – Оправдывать собственные поступки физиологией. Возьму на заметку. А твои шуточки и выпады тогда? Про филолога, неожиданно подвизавшегося в рекламном бизнесе, и другие едкие замечания? Твои звонки, сообщения, махинации с этим проектом? Тоже этим же оправдаешь?

– Меня до бешенства доводили твоя холодность, равнодушие, упрямство! – прорычал мужчина. – Пять лет не виделись, я чертовски рад, что тебя нашел, а ты? Не слышишь, не видишь, не воспринимаешь. Варишься в своей обиде. Ведешь себя так…

– Веду себя в соответствии с тем, как мы расстались!

– Мы не расставались. Ты просто сбежала!

– Ты меня в помоях вывалял. Я должна была на вторую порцию остаться?

– Да я не соображал тогда! А потом хотел предложить тебе расписаться. Извиниться собирался, только тебя уж и след простыл!

– Ложка дорога к обеду, Ледянов, – процедила Станислава, шагнув к нему, с бешенством вглядываясь в почерневшие от злости глаза. – Сначала надо было говорить о любви, предложение делать, а потом уж в постель тащить!

– Я сейчас тебе сказал о любви и предложение сделал! Скажешь да, потом будет и постель!

Станислава дернулась от жгучего желания снова отвесить ему пощечину, вспыхнула:

– Экстраординарная самоуверенность! Да откуда ты знаешь, что у меня нет никого? Может, я уже чья-то счастливая невеста.

– Справки навел, – рявкнул Вячеслав.

– У Пятигорского, что ли? – зло усмехнулась Стася. – Игорь для меня в первую очередь работодатель и уже во вторую – родственник. Да и то не по крови! А печется обо мне, кстати, по собственной инициативе! Думаешь, я откровенничаю с ним?

– Я думаю, ты ни с кем не откровенничаешь, – съязвил мужчина. – Если только с собственным дневником. Что плохо – он тебе не муж, не подруга, не родители, а просто кусок бумаги.

– Да кто ты такой, чтоб судить меня? – Станислава напряженно вытянулась перед ним. Но Ледянов неожиданно атаковал с другой стороны:

– И кто он? Этот твой молодой человек, жених? – Стальной взгляд требовал немедленного ответа.

«Кирилл Черепанов», – хотела выпалить она, но он опередил своим бесстрастным и от того еще более угрожающим:

– Я с ним встречусь, поговорю по-мужски. Поверь, рядом с тобой останется достойный.

– И это будешь ты? – с истерическим смешком уточнила Станислава.

– Не исключено, – отрубил Вячеслав.

«Жаль, что совсем перестала общаться с Кириллом, – запоздало пожалела Стася. – Он бы смог отстоять меня перед Ледяновым. Вот ведь – меж двух огней. Один восхитился тем, что я ни с кем не была, на руках готов был носить, но не был любим. А другой унизил, посмеялся и до сих пор из сердца не выдворен!»

Эти мысли и царапавшая душу обида породили у Станиславы желание сделать Ледянову еще больнее. Безучастное, каменное лицо мужчины вывело из себя. Она и не подозревала, какая кислота ревности разъедает Вячеслава изнутри, каких огромных усилий стоит ему не схватить девушку за плечи и не вытрясти у нее имя соперника, чтобы потом с удовольствием почесать о того кулаки.

– Это точка. Пойми наконец. – Стася пристально посмотрела в глаза Ледянова, сейчас страшные, почти черные, пустые. – Оставь меня в покое, я больше не желаю тебя видеть.

– Нет.

– Я больше не интересна тебе, поверь. Сокровища-то больше нет, – издевательски улыбнулась девушка. – Если ты думаешь, что я так и осталась дурой, то ошибаешься. Я вняла твоему совету и стала жить в реальном мире. Сначала был один мужчина, потом другой… Ну а после пятого я уже перестала их считать. Ты мне не нужен больше, любовь ушла. Мне и без тебя хорошо. Замужество? Замуж не собираюсь выходить. Зачем? Мне нравится свобода и разнообразие.

Лицо Вячеслава исказилось, а Стасе показалось, что он сейчас ударит ее. Или схватит. Девушка инстинктивно отступила и словно бы очнулась, марево гнева рассеялось.

«Что мы творим? Еще и посреди торгового центра… Что я вообще ему наговорила?» – устало подумала Осеева. Отведя взгляд от Ледянова, в глазах которого тлели бешенство и боль, Станислава развернулась, собираясь уйти. Тело еле слушалось, пропали и эмоции, и силы.

– Мне все равно, – глухо проговорил мужчина, удержав ее за руку. – Я люблю тебя. И мне все равно.

Стася опустила голову, не взглянула на него.

– Когда любят, то выполняют желание любимого. Мое желание, чтобы ты отпустил меня. И исчез из моей жизни. – Секунду помолчала, потом едва слышно закончила:

– Навсегда. Я так хочу.

Она не ожидала, что он воспримет, послушается. Но спустя долгое мгновение Ледянов медленно разжал свои пальцы, выпуская ее руку, твердым чужим голосом произнес:

– Хорошо.

Удивленная, Станислава вскинула на него взгляд, но Вячеслав уже отвернулся. Через минуту она совсем потеряла его высокую фигуру в светло-коричневой кожаной куртке в толпе снующих и суетящихся покупателей.

Почувствовав на щеке что-то мокрое, девушка коснулась ее. Слеза? Еще одна? Неловко стерев их тыльной стороной ладони, Стася наклонила голову и побрела, сама не понимая куда.

***

Ночь – мистическое, необычное время. Время тайн и неизведанного. Она – идеальный маскирующий покров для сатанистов, ведьм, воров и убийц, для страшных грешников и отчаянных негодяев.

А еще ночь – это время отдыха и иногда момент неудобного тет-а-тет с тем, кто ты на самом деле есть.

По улице, пьяно спотыкаясь, шатаясь, брел мужчина. Сутулость, съехавшая куда-то набок куртка не могли скрыть его атлетического сложения и высокого роста. Фонарное освещение золотило всклокоченные пряди рыжевато-русых волос, посверкивало в стекле зажатой в его руке бутылки спиртного. Мужчина что-то бурчал себе под нос, потом, остановившись, с разухабистой веселостью прокричал компании молодых людей, собравшейся на углу:

– Эй! Ур-р-роды! В морду хотите?

Послышался смех, нецензурные каламбуры, мелькнули огоньки сигарет, а потом парни скрылись в темном проулке. Искавший же приключений мужчина, флегматично пожал плечами, снова приложился к бутылке, побрел дальше.

Вот другой мужчина. Тоже высокий, но сухощавый, в русых волосах поблескивает седина. Выглядит солидно и совершенно трезвый, просто очень и очень уставший. Он только что вернулся домой, бросил ключи в лоток на тумбочке, рядом пристроил пухлый портфель, забитый документами и папками, разулся.

Со стоном удовлетворения развалившись на диване, он достал телефон. Хмурясь, прочел два СМС.

Отправителем первого был Вячеслав Ледянов. «Я принял проект и уже дал распоряжение оплатить в двойном размере. Первая часть денег – агентству. Вторая – только Станиславе».

Второе сообщение отправила Стася, и оно заставило мужчину помрачнеть. «Хочу уйти. Завтра напишу заявление».

Для верности он прочел оба сообщения дважды. Потом, когда пазл полностью сложился, тихо выругался и, откинув внезапно разболевшуюся голову на спинку дивана, простонал:

– Черт! Оба безмозглые дураки. Окончательно разругались.

Вот девушка. Полуодетая, мечущаяся по небольшой квартире. Темные вьющиеся волосы распущены, в беспорядке рассыпаны по худым плечам и спине. Споткнулась о раскрытый чемодан, со злостью отпихнула его в сторону, помчалась на кухню.

Через час вещи стояли у порога, а она долго смотрела на них покрасневшими, влажными от слез глазами, затем прошла в ванную комнату. Там на полке уже ждали ножницы и коробочка с краской.

Собрав волосы в охапку, девушка взяла ножницы. В зеркале отражалось бледное лицо, дорожки слез на щеках, больные, поблекшие серо-голубые глаза и искусанные почти до крови яркие губы.

***

Ледянов позвонил следующим вечером. Стася ждала этого звонка, знала, что потребуется убедить его в окончательности их разрыва, а также в том, что принятое ею решение не было сиюминутным. Поэтому хладнокровно, спокойно ответила:

– Да.

– Стась, – послышалось после паузы в трубке чуть хрипловатое. Неуверенный и какой-то больной голос мужчины, которого она всегда привыкла видеть во всеоружии, готовым к бою и непоколебимым, заставил ее сердце дрогнуть. – У меня есть шанс, что когда-нибудь ты все-таки простишь меня?

Станислава ответила уже заготовленными словами. Сценарий всего происходящего давно был отработан в ее мыслях.

– Ни одного. Ноль. Нет, даже больше, чем ноль. Минус миллион.

– Понятно.

Молчание. Девушка задержала дыхание.

– Стась, я…

– Прощай.

Сбросив вызов, Стася выключила телефон, извлекла из него сим-карту. Новая ждала своей минуты на журнальном столике еще со вчерашнего вечера. Рядом лежали ручка и раскрытый дневник, в котором, кроме текущей даты, не было написано ни строчки.

10

Тоня, пухленькая блондинка, милая и приятная, с ясными темно-зелеными глазами, задумчиво рассматривала сидящую напротив Станиславу, свою ближайшую подругу, сестру любимого мужа.

Антонина, ставшая Осеевой семь лет назад, прониклась симпатией к младшей сестре Олега с первых же дней их общения. Способствовало этому многое: небольшая разница девушек в возрасте – всего три года, – незлобивость, тихая молчаливость, мечтательность Стаси, не умеющей ни друзей заводить, ни врагов, – Тоне нравились такие девушки, им не были свойственны ни змеиный нрав, ни пустота в голове, ни самовлюбленность, – мягкий добродушный характер самой Тони, мало встречавшей в своей жизни по-настоящему родственных душ. Антонина искренне любила Стаську, подчас ловила себя на мысли, что та ей дороже даже Игоря… Но вот ослиная упертость золовки временами доводила до белого каления.

Иногда создавалось впечатление, что Станислава – большой ребенок, что она живет в каком-то вакууме, оторванная от грязного и бренного мира. Некоторые ее представления поражали даже не идеализированностью, а своей незыблемостью. Зачастую Стася делила жизненные реалии лишь на черное и белое, не давая шанса ни полутонам, ни течению времени, способного отрастить ангельские крылья у демона или обнаружить изъян в ранее безупречно ограненном бриллианте.

Олег тоже выделялся этим, и Тоня ценила в обоих кристальную честность, преданность взглядам и людям, их редкую высокую нравственность и требовательность к себе. Но любимый мужчина хотя бы отличался терпимостью и гибкостью в своих убеждениях, этакой мужской практичной мудростью. А вот Станислава…

А у Станиславы второй дубль жизненной катастрофы из-за чрезмерной правильности и принципиальности. Черное трикотажное платье чуть ли не до пят, закрывающее грудь, – сколько же ей говорить можно, что такие ноги и зону декольте, как у нее, грех прятать. Макияж более яркий, но синяков под глазами и болезненной истощенности не скрывающий – потому что ночь бессонную из-за слез и обилия мыслей скрыть сложнее, чем ночь бессонную из-за распутства. Прическа… Хм, прическа абсолютно ее преобразила. Темно-вишневый оттенок волос и новый образ удачно подчеркивают аристократическую бледность кожи, которую никакими хитростями не добьешься, от природы надо иметь, бездонность серо-голубых, как и у Олежки, глаз, красивую форму скул, ненакрашенных губ, островатый подбородок. Единственное – ну зачем надо было это богатство срезать практически под корень? У какого мастера только рука поднялась?

А еще Тоня злилась. Стаську было очень жаль. А когда Антонина кого-то жалела, вместе с жалостью приходила и злость. На жизнь, на обстоятельства и на глупость или упрямство того, кто в них так вляпался.

Сама ведь виновата! А теперь сидит на попе ровно и делает вид, что всё в порядке, что так и надо. Что всё правильно сделала и страшно счастлива.

– А тебе не приходило в голову, – продолжила Тоня их разговор, – что ты и простить-то его не можешь до сих пор только потому, что по-прежнему любишь до безумия?

Стася оторвалась от созерцания рисунка на салфетке. В кафе, куда они вместе с невесткой зашли выпить кофе и съесть круассан, было немноголюдно. Но даже эти немногочисленные посетители рождали у девушки желание как можно скорее покинуть это место, спрятаться от шума и суеты, от оживления и улыбок окружающих. Эта прогулка с Тоней далась ей крайне тяжело. Во-первых, она не совсем оправилась после вируса, пять дней пытавшего ее высокой температурой, а во-вторых, каждую минуту приходилось делать над собой усилие, чтобы быть, вести себя и казаться прежней.

– Приходило, – кивнула Станислава.

– И?

– И всё останется так, как есть. Его слова, сказанные тогда, перечеркнули любое будущее.

Цокнув языком, Антонина тяжело вздохнула, закатила глаза.

– Он уже сто раз за них прощения попросил! А раскаявшийся грешник без пяти минут праведник, – Тоня подняла вверх указательный палец, усиливая вескость своего довода. – Думаешь, Олег меня высказываниями своими не обижал?

– Называл тебя консервой? А твои убеждения – идиотизмом?

– Нет. Но…

– Поэтому, Тонь, не надо.

Станислава, устало проведя по лицу рукой, снова вернулась к разглядыванию узора на салфетке. Подруги помолчали. Тоня видела, что всё бесполезно, Стаська снова уперлась рогом. Чтобы еще больше не вспылить и не поссориться с девушкой, Антонина решила сменить тему на более безопасную, чуть расслабить Станиславу, совсем с лица спавшую, и провернуть одно важное дело, ради которого эта их встреча и затевалась.

– По-прежнему у мамы с папой обитаешь?

– Да, – рассеянно отвечала Стася. – Пока у них, но есть тут один вариант, так что, вполне возможно, скоро съеду.

– Игорек снова просил передать, что очень хочет, чтобы ты вернулась. Сказал, что, если потребуется, оградит тебя от…

– Я не знаю, Тонь… – Станислава умолкла, потеребила воздушный синий шарфик, красиво обмотанный вокруг шеи. – Ты передай, пожалуйста, что мне еще нужно время.

– Что тебе нужно, так это работа, – по-матерински покровительственно протянула Антонина. – А то дома сидишь и всё думаешь, думаешь, думаешь. Так и до депрессии с самоубийством додумать можно. Чем ты вообще целыми днями занимаешься? Ты хоть ешь что-нибудь? Скоро сквозь тебя на свет можно будет глядеть.

Стася неопределенно повела рукой, отвела затуманившийся взгляд.

– Ем, не переживай. Читаю. Рисую. Сериалы смотрю. Думаю лишь иногда. И только о том, чем хочу в жизни заняться.

– Детьми и мужем, – брякнула раздосадованная такой апатией Антонина.

Станислава с упреком взглянула на нее.

– А что? – Тоня приподняла брови, красноречиво глядя на золовку. – Идеальная долгая месть, моя дорогая, – это выйти за своего обидчика замуж. Не слыхала? Да и вообще, давно пора. Если послала Кирюху, надо было на предложения Славки соглашаться. Предварительно помучив его, разумеется. С твоим-то подходом к жизни и сердцем однолюба, думаешь, еще кто встретится?

– Тоня, прекрати! – разозлилась Стася, скомкала салфетку. – Ты просто великолепна в психологической поддержке.

– Ну прости. – Антонина устыдилась, пошла на попятную. – Обещаю, что не буду больше наступать на твою любимую мозоль.

Примирительно замолчала на мгновение, потом с нежной, мечтательной улыбкой заговорила:

– Кстати, о детях. Ты скоро теткой станешь. Срок – пять недель уже.

– Правда?

Станислава оживилась. Она давно мечтала понянчить детей Олега. Ну или Игоря хотя бы. Одно время Пятигорский внушал такие надежды. Приятная новость чуть отогрела замерзшее сердце, в глазах девушки появился живой блеск, что и отметила Антонина. Открыв сумочку, она извлекла оттуда приглашение, посчитав, что лучшего момента больше не представится.

– Это тебе. – Тоня подвинула роскошный квадрат золотистой глянцевой бумаги ближе к Стасе. – Игорек велел передать.

С большой неохотой Станислава взяла в руки приглашение. Секунду колебалась перед тем как открыть, а потом, прочитав, напряглась, замотала головой.

– Нет, я не пойду.

– Ведь это твоя заслуга, ты к этому их ребрендингу свою руку тоже приложила, почему нет? – нахмурилась Тоня. – Сходи, повеселись на их празднике. Так ты покажешь ему, что действительно всё кончено. И ты живешь в свое удовольствие, а не зализываешь раны в норе.

– Я и не стремлюсь кому-то что-то показать, – проговорила подобравшаяся, выпрямившаяся на стуле Стася. – Поэтому не пойду.

– Угу, – скептично кивнула Антонина. – Ну как знаешь. А приглашение забирай, Игорь назад его не возьмет. Оно вообще на твое имя.

Тоня предполагала такой исход. Любое мероприятие, особенно если оно устроено «Спортлайфом» и предполагает присутствие Вячеслава Ледянова, будет золовкой не просто проигнорировано. Стаська место празднества обойдет за два километра для надежности. И не потому, что стремится что-то кому-то показать или не показать. А потому, что просто больно.

«Ну ничего, – мысленно улыбнулась Тоня, допивая латте. – Я свое дело сделала. Дальше в игру вступит Марина. Еще разок столкнем их нос к носу, и если тогда пшик выйдет, то не судьба».

***

Весна наконец, хохоча, закружилась в своем первом туре вальса.

Район, где жили родители Станиславы, был в достаточной степени озеленен, поэтому здесь первые шаги этого вальса чувствовались и слышались особенно ярко. Будили скованное морозом сердце, вливали в кровь движение и новый ритм. Птицы словно сходили с ума, с утра до поздней ночи чирикая, щебеча наперебой, но то был не хаотичный хор, а стройный, слаженный аккомпанемент для четко отрепетированных па весны. Раз-два-три, замерли, поворот – и молоточками заработали капели, растаял последний лед. Раз-два-три, поворот – солнце брызгает своими лучами, аж режет глаз… Раз-два-три, раз-два-три. Почки набухают на деревьях, в воздухе разливается запах нагретой земли и оживших древесных соков. Раз-два-три… Как же опьяняет жизнь, ударяет в голову! И хочется закружиться в вальсе, хохотать вместе с весной.

Хотелось и Стасе, но… было не до этого. Застыв на пороге балкона той комнаты, которую она заняла в квартире родителей, девушка почти с испугом вдыхала сыроватый, но теплый воздух, оглядывала неуловимо преобразившиеся, словно бы повеселевшие деревья во дворе. Вон уже какие на них пухлые почки, вот-вот полезут нежные первые листья. А она сейчас должна вновь собрать свою жизнь, определиться с нею…

Закрыв балконную дверь, девушка вернулась к дневнику, оставленному на диванчике.

«Зря я рассказала Тоне о том, какая история нас с ним связывает. Теперь практически каждый день она звонит мне и то зовет куда-то развлечься, то к ним в гости, а то и просто «промывает мозги, перед тем как ими отобедать», так она выражается. Конечно, о Л. мы не говорим, Тоня действует более тонко. Непрозрачно намекает на то, что компромисс – ключ ко всему, особенно к счастью, что важно чтобы тебя кто-нибудь любил и чтобы в ответ любить самому. Разве я с ней не согласна? Согласна. Только…»

Станислава замерла над страницей, погрузилась в размышления. В последнее время ей тяжело давались записи в дневнике, она буквально пересиливала себя, постоянно отвлекалась, подавляла необъяснимое, внезапно возникшее неприятие к делу, которое любила с четырнадцати лет.

«Ты только с ним и откровенничаешь. Что плохо – это просто кусок бумаги», – сказанные Ледяновым словам больно уязвили сейчас.

– Стась, – в комнату неожиданно заглянула мама. Была суббота, ее выходной, и странно, что она решила побыть дома, а не отправиться к подруге или на какую-нибудь прогулку. – К тебе пришли.

Первой реакцией девушки был испуг. Мать, глядя на побледневшую, ошеломленную дочь, с беспокойством подумала: «Что же с ней на самом деле произошло, если она так воспринимает простой визит к себе?» А Станислава, прижав ладонь к горлу, выдавила:

– Кто?

– Она представилась Мариной. Очень нарядная дама, кстати. Сказала, что вы работаете вместе.

Стася с облегчением выдохнула.

– Я сейчас выйду. Надо…

Договорить девушка не успела, за спиной матери показалась Короткова, с великолепной укладкой и макияжем, одетая в вечернее изумрудно-зеленое с золотом платье. Чуть отстранив слегка опешившую от такого поведения Осееву-старшую, Марина сама шагнула к Стасе в комнату, заговорила:

– Не надо никуда выходить. Ничего не надо из того, что ты задумала. Вот что надо, так это на вип-вечеринку собраться.

Стасины глаза округлились в недоумении:

– Зачем? Я говорила Игорю, что не пойду.

– А надо было уверять, что пойдешь, – хохотнула Короткова. Поморщилась, оглядывая Станиславу в неприглядной домашней одежде. – Выглядишь краше в гроб кладут. Времени мало, давай шевелиться.

Стасина мама с интересом переводила взгляд с разодетой, пышущей энергией и целеустремленной Марины на неподвижную, расстроенную и кусающую губы Стасю. Потом сказала:

– Ну вы разбирайтесь, а я пока чай поставлю.

– Спасибо, – признательно улыбнулась Марина. – На дорожку обязательно подкрепимся.

***

Бурная перепалка длилась несколько минут. Марина не отступала, Стася же, как и всегда, видя такой напор, постепенно сдавалась. В конце концов она приняла главные доводы Коротковой: это ее возможность преподнести себя как отличного специалиста, и это ее долг – поддержать Игоря, всегда проявлявшего к ней исключительную доброту. Приняла и согласилась одеться и привести себя в порядок.

Около сорока минут сборов, чай с кексами, которые сегодня испекла мама, – и Станислава уже в машине Марины. Та оживленно и весело болтает о новостях в агентстве, обо всем и ни о чем конкретно, а Осеева нервно сжимает и разжимает пальцы, едва прислушиваясь к монологу помощника Игоря, полностью погруженная в свои размышления.

«В конце концов, пробуду там час, покажусь на глаза Игорю, его партнерам, улыбнусь тем, кому надо, и уеду. Если повезет, вообще его не увижу. Надо просто внимательно по сторонам смотреть и вовремя от него скрыться».

Принятое решение несколько примирило Стасю с необходимостью посетить это мероприятие, успокоило ее. Но воплотить его в жизнь не удалось. По разным причинам.