Текст книги "La Renarde (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Вы об этом пожалеете! – едва ли не рычал голландец, спускаясь обратно в шлюпку по веревочному трапу, но капитана это заявление окончательно вывело из себя, и в ответ он пожелал противнику отправиться на дно и прихватить с собой свой корабль, губернатора голландской части Сен-Мартена и всю его обожаемую страну в целом.

– Поднять паруса! – рявкнул капитан, избавившись от гостей и убедившись, что те не собираются возвращаться. – Идем прежним курсом! Лейтенант Норрингтон…!

– Сэр! – воскликнул Фрэнсис, внимательно наблюдая за голландским флейтом. Тот и в самом деле был куда маневреннее массивного линейного корабля второго ранга. И, мгновенно поймав ветер в раскрывшиеся паруса, уже пошел на сближение, поворачиваясь к «Разящему» левым бортом. – Они…!

– Правый борт – зарядить пушки!

Голландец оказался нетерпелив. Или испугался возможного залпа с трех деков разом и открыл огонь, едва снизу донесся звук одновременного удара дюжин открывших на амбразурах деревянных люков. «Разящий» тряхнуло, оглушив всех стоявших на верхней палубе и сбив с ног едва ли не половину, и на несколько долгих мгновений их окутало поднимающимся откуда-то снизу дымом. Джеймс схватился рукой за борт, и свистнувшая в воздухе снасть хлестнула его по лицу.

– Горим?! – деловито предположил Фрэнсис, поспешно вскакивая на ноги. – Вот безумцы – атаковать на своей посудине трехдечный корабль! Мне даже стало интересно, что такого они ищут!

– Огонь! – донесся откуда-то снизу голос третьего лейтенанта, и корабль окутало дымом еще раз, теперь уже густым и черным, не успевшим рассеяться над морем. Джеймс бросился к ведущему вниз трапу в центре палубы и закричал, перегнувшись через перила:

– Зарядить книпеллями!

– Дельная мысль! – бодро ответили снизу. – Выполнять приказ!

Пара соединенных цепью ядер вылетела из пушки с громом и свистом, и грот-мачта подошедшего почти вплотную флейта медленно завалилась на бок с треском ломающегося дерева. Голландцам следовало на этом остановиться, но они, надо полагать, искали что-то действительно ценное.

– На абордаж!

Взбешенный капитан, потерявший при залпе с флейта свою шляпу, ответил на этот крик в выражениях, совершенно не приличествовавших офицеру Флота Его Величества.

– Сумасшедшие! – вновь восхитился Фрэнсис под удары абордажных крюков о правый фальшборт и лязг обнажаемых офицерских шпаг. – Сколько у них человек команды?

– Шестьдесят-семьдесят! – ответил Джеймс, взводя курок на пистолете, но первый же выстрел положил конец едва начавшемуся абордажу.

Капитан голландского судна перемахнул через фальшборт, оказавшись прямо напротив него, вскинул руку со шпагой, и крики на палубе на мгновение заглушил раскат выстрела. Капитан пошатнулся, неверяще распахнув глаза, по виску у него побежала струйка темной крови, и он медленно завалился на бок под дюжиной ошарашенных взглядов.

– Господа, – заговорил в наполненном дымом воздухе женский голос на безупречном голландском, и остановившаяся в растерянности команда флейта – и в самом деле торгаши – медленно повернулась на звук этого голоса. – Ваш капитан мертв. Полагаю, вам лучше вернуться на свой корабль и озаботиться его починкой. Если, конечно, эти джентльмены согласны забыть о вашем нападении.

В первое мгновение Джеймсу показалось, что все это не иначе, как мерещится ему. Катрин Деланнуа стояла у ведущего к каютам трапа, и от разряженного пистолета в ее руке поднимались струйки темного дыма.

========== VI ==========

Трап ходил под ногами ходуном, словно извивающаяся спина морского змея или иного чудовища, байки о которых так любили травить в тавернах суеверные матросы, и свет горящего в лампе свечного огарка метался из стороны в сторону, не давая толком разглядеть следующую ступень. Виной тому была и усталость, и чудовищная качка. Качка, пожалуй, даже в большей степени – незадолго до заката небо затянуло тяжелыми, нависшими, казалось, над самой грот-мачтой тучами, поднялся сильный ветер, беспрерывно завывающий в сгущающемся над морем сумраке, и теперь «Разящий» рисковал угодить в шторм. Будто прежних неприятностей им было недостаточно.

Отец бы сказал, что подобные мысли непозволительны. Не для лейтенанта Королевского Флота, которому надлежало встречать все трудности с гордо поднятой головой. Не для сына грозного адмирала, не боявшегося коварства ни морского, ни человеческого. По счастью, адмирала на борту не было. Но причин для дурного настроения хватало и без него.

И одна из этих причин не иначе, как ждала кого-то, поскольку приоткрыла дверь своей каюты, едва заслышав шаги в узком полутемном коридоре.

– Мадам, – сухо поздоровался Джеймс, не намереваясь задерживаться возле этой двери, но та в ответ распахнулась шире, перегородив едва ли не половину коридора.

– У вас такое лицо, будто вы хотите вышвырнуть меня за борт, – негромко, но удивительно спокойно сказала мадам Деланнуа, опираясь второй рукой на дверной косяк из темного дерева.

– Будь вы мужчиной, – согласился Джеймс, – я бы так и поступил. Но, к счастью для вас, я бессилен что-либо сделать, когда дураком меня выставляет женщина.

– Джеймс, – вздохнула мадам, но если она надеялась смягчить его этим, то глубоко просчиталась.

– Для вас, мадам, лейтенант Норрингтон. И полагаю, ваш муж согласится с тем, что вам стоит помнить о правилах приличия.

– Хорошо, лейтенант, – покладисто ответила мадам, опустив ресницы. – Прошу вас, зайдите. Я не хочу говорить с вами посреди коридора.

– Нет, – отрезал Джеймс и обошел ее по самой широкой дуге, которую только позволял сделать тесный коридор и проклятая, всё усиливающаяся качка. – Полагаю, вы уже всё обсудили с капитаном. Мое участие в этом вопросе уж точно не требуется.

Она вздохнула вновь, теперь уже у него за спиной, и осторожно закрыла дверь своей каюты. Оставшись в коридоре.

– Вы правы, лейтенант. Я говорила с капитаном. Но для меня очевидно, что нам с вами тоже необходим серьезный разговор. Я не хочу, чтобы у вас сложилось обо мне неверное впечатление.

Захлопнуть дверь у нее перед лицом было бы слишком грубо. Позволить войти – непозволительно глупо. Впрочем, как он верно подметил парой мгновений раньше, она и так уже выставила его дураком. Даже если вся остальная команда «Разящего» этого и не сознавала.

– Боюсь, мадам, вы немного опоздали, и впечатление уже сложилось, – парировал Джеймс, ставя лампу на узкий стол и бросая рядом шляпу и офицерский мундир. – И я не могу сказать, что нахожу это впечатление приятным. А теперь, если позволите, – попросил он почти вежливым тоном, садясь на жесткую постель и с невольным стоном вытягивая ноги в сапогах, – я смертельно устал и не испытываю ни малейшего желания вести разговоры с кем бы то ни было.

Если бы. Она и не думала уходить. Вместо этого заложила засов на двери и недовольно нахмурила темные брови.

– Если бы я не знала, что вы за человек, то решила бы, что вы пьяны.

– А вы и не знаете, – огрызнулся Джеймс, разом позабыв про вежливость. Великолепно. Теперь она вздумала выставлять виноватым его.

Мадам, казалось, тоже поняла, что позволила себе лишнее, и спросила совсем другим, тихим и почти робким голосом:

– На что вы так злитесь? Никто ведь не погиб и почти не пострадал, да и корабль…

– Они дали залп слишком рано, – сухо ответил Джеймс, наклоняясь вперед и опираясь руками на полусогнутые колени. – Не то, чтобы этот флейт представлял реальную угрозу, но если бы он успел подойти ближе, повреждения могли бы быть куда серьезнее. А вам следует опасаться, как бы по вашу душу не явился кто-нибудь еще. Раз уж вы перешли дорогу некоему уважаемому человеку. Как знать, не пришлет он за вами еще один корабль?

– Едва ли, лейтенант, – хмыкнула мадам с удивительным спокойствием. – Я убила его.

Джеймс на мгновение прикрыл глаза и предпочел промолчать.

– Так на что вы злитесь? – по-прежнему тихо повторила мадам, делая осторожный шаг вперед. – И с чего вы решили, что я хотела выставить вас дураком?

– Мадам, – ответил Джеймс почти ядовитым тоном. – Я ни разу в жизни не встречал женщину, которая могла бы убить человека подобным выстрелом. Да еще и из кремневого пистолета. Меткости вам не занимать. И я, скажу прямо, не могу понять, зачем вы просили о помощи, если она вам не нужна.

– Почему же не нужна? – совсем тихо спросила мадам, делая еще один шаг. – Я жена торговца, а не офицер флота. У меня нет корабля, я не слишком много смыслю в управлении им, и я в жизни не держала в руках шпагу. У меня есть лишь пара пистолетов, и вы не хуже меня знаете, сколько времени приходится тратить на их перезарядку. А что до меткости… – она осеклась и улыбнулась грустно и мечтательно одновременно. – Мой отец обожал охотиться на диких уток и часто брал меня с собой на болота. Вот я и… наловчилась.

– И я должен в это поверить? – сухо спросил Джеймс, ничуть не растроганный ее словами. Мадам помедлила и подняла уголок губ в саркастичной улыбке.

– Ваш капитан поверил. И в уток, и в то, что я не располагаю никакими ценными предметами. Но у меня были опасения… что вас так просто не проведешь, – согласилась она, медленно, даже осторожно подходя вплотную. И подняла руку, дотронувшись самыми кончиками пальцев до оставшейся от удара снастью темной полосы на его скуле и виске. Джеймс вздрогнул и перехватил горячую ладонь, крепко сжимая ее в пальцах.

– Кровоподтеки вам не к лицу, если хотите знать, – негромко, почти с нежностью, сказала мадам, ничуть не смутившись, и наклонилась вперед прежде, чем он успел даже понять, что она задумала. На лицо упали длинные каштановые волосы, ко рту прижались теплые мягкие губы, и она подалась вперед всем телом, прижимаясь к нему без малейшего смятения. Нужно было отстраниться, напомнить ей о муже, наверняка ждущем ее в Порт-Ройале, напомнить самому себе… Но все мысли мгновенно вылетали из головы, не успевая толком оформиться в слова.

Она отстранилась сама – наверняка посмеиваясь в мыслях над тем, как он выдохнул, не открывая глаз, – и у Джеймса всё же вырвался вопрос, не ему дававший покоя с того самого мгновения, когда он увидел ее стреляющей из пистолета

– Теперь вы пытаетесь купить меня?

Мадам вздрогнула, словно от пощечины, сжала на мгновение губы и спросила ледяным тоном, отбросив всякую вежливость:

– Вы назвали меня шлюхой, лейтенант?

– Нет, мадам. Я не представляю, кем вы являетесь, и не имею права вас судить. Но сейчас… я не знаю, как мне следует это понимать. Хотя должен заметить, что если вы намерены завоевать чье-то доверие, то вам стоит выбрать капитана корабля, а не одного из лейтенантов. Толку будет больше.

Она сжала губы вновь, но заговорила так, словно услышала что-то пусть и глупое, но почти безобидное.

– Ради всего святого, Джеймс! Ты так ничего и не понял?! Мне не нужен капитан этого проклятого корабля! Я хочу тебя!

И с силой толкнула его рукой в грудь, заставляя откинуться на жесткую подушку, вновь подалась вперед, обвивая его руками и ногами, словно смертоносная лиана, и поцеловала с жадностью умирающего от жажды человека, случайно набредшего на колодец с водой посреди бескрайней пустыни. Неправильно, нечестно по отношению к мужчине, что ждал ее возвращения, не… Невыносимо продолжать и невозможно остановиться.

– Джеймс, – бормотала Катрин между поцелуями, пока он не прижал ее к жесткому, набитому соломой тюфяку и не попытался отдышаться, сдирая с шеи наполовину развязанный белый платок.

– Я… не могу.

– Я недостаточно красива?

– Что?

Недостаточно красива? Она? Нужно было быть слепым, чтобы не заметить лукавые золотистые искры в глубине прозрачных зеленых глаз, чтобы не любоваться обрамлявшими нежное лицо кольцами каштановых волос, чтобы не разглядеть за маской хитрости и насмешки истинную суть.

– Нет, конечно же, нет…

– Раз так, – прошептала Катрин одними губами, подаваясь вперед, почти садясь на постели и стягивая с плеч темный камзол, – то к дьяволу всё остальное.

И принялась расстегивать пуговицы на длинном узком жилете. Бросила его на пол, схватилась обеими руками за подол тонкой белой рубашки, едва скрывавшей очертания груди, и Джеймс закрыл глаза. У него не было никакого права даже смотреть на нее.

Шорох сбрасываемой одежды на мгновение заглушил короткий, совсем тихий смешок.

– Знаешь, в тебя невозможно не влюбиться.

И она прильнула к нему вновь, горячая, страстная, умоляющая. Самый потрясающий и ужасающий шторм, который только знали эти воды. Разразись сейчас за бортом страшнейший ураган, поднимающий валы в пятьдесят футов высотой, и эти волны показались бы ничтожными в сравнении с тем, как она стонала, выгибая спину, запрокидывая голову, отчего длинные волосы хлестали ее по плечам и груди, и насаживаясь на него снова и снова. Умоляя не прекращать – словно в этом мире была хоть одна сила, способная заставить его оторваться от этих губ и длинной шеи – и от волнения переходя на французский.

– Je t’aime!

Снова и снова, пока он не сдался захлестнувшей его горячей волне, впустую растрачивая последние силы на то, чтобы сдержать отчаянный стон. Пока они оба не обессилели настолько, что уже не могли даже разжать рук.

– Ты весь дрожишь, – прошептала Катрин, по-прежнему прижимаясь к нему всем телом, и провела пальцами по его спутанным волосам, прежде чем нежно поцеловать в губы. – Тебе хорошо со мной?

– Я… я…

– Ш-ш-ш, – улыбнулась она и целовала его, пока он не заснул, ласково касаясь губами его лица и шеи. А затем лежала, слушая плеск волн и чувствуя, как щекочет грудь его тихое размеренное дыхание. Гладила его по длинным темным волосам, с которых давно уже соскользнула стягивавшая их в хвост ленточка, любовалась тем, как они завивались в ее пальцах, и бормотала, зная, что не разбудит, даже если прикажет дать залп из всех корабельных пушек разом.

– Mon amour. Mon tendre amour.

========== VII ==========

Шторм так и не начался. Катрин поняла это еще до того, как открыла глаза – чувствуя кожей грубую, покалывающую грудь ткань простыни – и сонно скользнула рукой по такой же грубой наощупь подушке, уже зная, что найдет только пустоту. Эта постель была слишком узкой, чтобы не почувствовать одиночество в первое же мгновение после пробуждения.

Вахта? Или благородный джентльмен не выдержал мук совести от того, что вступил в связь с чужой женой, и сбежал, чтобы не смотреть ей в глаза, когда она проснется? Пожалуй, вторая мысль была для нее предпочтительнее. Было что-то необъяснимо очаровательное в том, чтобы обнаружить под офицерским мундиром – под этим символом мужской уверенности и непоколебимости – смятение и совсем мальчишескую ранимость.

Открыв глаза, она поначалу не увидела ничего, кроме темноты. Затем прищурилась и всё же разглядела чуть более светлое пятно единственного окна. Корабль качало на волнах, но эта качка показалась бы сильной лишь тому, кто впервые вышел в открытое море. Если этой ночью и был шторм, то он прошел стороной, не потревожив их сна.

Искать одежду пришлось наощупь. Застегивать пуговицы, расправлять кружева на жабо рубашки. Катрин вернулась в свою каюту, чтобы расчесать волосы, и, не удержавшись, отыскала среди вещей черепаховый гребень. Не самый красивый из тех, что у нее был – все стоящие украшения остались под замком и охраной мужа, – но всё же позволявший… чувствовать себя увереннее.

На верхней палубе было холодно. Над темно-серым морем, почти сливавшимся по цвету с медленно светлеющим на востоке небом, плыла прозрачная белесая дымка, извиваясь на пробирающем до костей ветру, и Катрин невольно запахнула камзол при первом же порыве с кормы. С квартердека доносились мужские голоса и смех.

– … его не остановит. Корабль Его Величества «Разящий» прибыл в порт, и губернатор обязан принять капитана даже в полночь.

– При полном параде и за накрытым столом. Чтобы господа могли насладиться лучшим вином, пока мы будем драить палубу в наказание за свое неуважение.

Катрин подошла к левому трапу, ловя себя на том, что внимательно прислушивается к этому низкому глубокому смеху, и начала осторожно подниматься вверх, чувствуя себя крадущимся в зарослях охотником, боящимся спугнуть беспечно пьющего из ручья оленя.

– Мадам, – учтиво склонил голову второй лейтенант, заметив ее первым – что показалось Катрин немного парадоксальным – и улыбнулся. – Вы застали нас врасплох.

– Мне не спалось, месье, – сказала Катрин, чуть подняв уголки губ. Не столько в ответ на приветливость одного мужчины, сколько на то, как старательно избегает ее взгляда второй. – И я не знала, что лейтенанты тоже исполняют обязанности рулевого.

– Он не смог удержаться. Обещайте не говорить капитану, Его Великолепие не доверяет свою красавицу кому попало, – хмыкнул лейтенант и, заметив многозначительный взгляд и не менее многозначительное движение бровей, улыбнулся вновь, теперь приняв извиняющийся вид. – Прошу меня простить, мадам. У меня… дела в трюме. Пойду проверю наших голландских друзей.

Катрин проводила его взглядом и сделала еще один шаг, сложив руки за спиной.

– И каково это – вести такой корабль к горизонту?

Джеймс бросил на нее взгляд из-под шляпы – взгляд совсем не того сурового офицера, каким он, верно, хотел казаться – и, помедлив, протянул руку ладонью вверх.

– Вы хотите скомпрометировать меня, лейтенант? – спросила Катрин, не сумев сдержать улыбки, и приняла предложенную руку.

– Ничуть, мадам, – ответил Джеймс и отступил на шаг в сторону. – Легче, – сказал он, когда Катрин сжала пальцами одну из рукоятей штурвала. – Она очень… чуткая.

– Я учту, – ответила Катрин, кладя вторую руку на штурвал, и помедлила, прежде чем заговорить вновь. – Я… не делала подобного прежде.

Джеймс бросил на нее еще один короткий взгляд из-под шляпы. Конечно же, понял, что она говорила отнюдь не о штурвале.

– Мне никогда не хотелось, – продолжила Катрин, переводя взгляд на медленно светлеющий горизонт, – сделать подобное. Но я знаю, о чем ты думаешь.

Он молчал несколько мгновений, показавшихся ей невыносимо долгими, словно собирался с мыслями, а затем положил руку на штурвал, почти коснувшись пальцами ее ладони.

– Не знаешь.

– Знаю, – заспорила Катрин. – Нетрудно догадаться, что…

– Я думал, – ответил Джеймс, не дав ей закончить, – о том, как вышло, что ты стала женой человека, которого, очевидно, не любишь.

– Не люблю, – согласилась Катрин. – Он меня тоже. Ревнует, как любой муж, но этот брак с самого начала был лишь договором между двумя… деловыми людьми.

– Договором? – повторил Джеймс, и она повернула голову, пытаясь разглядеть цвет его глаз. Серо-зеленые при свете дня, нефритовые в пламени свечи, в сумраке они становились угольно-серыми, почти утрачивая красивый зеленый отлив. – Но для чего понадобился… подобный договор?

Катрин недовольно дернула краем рта, с трудом удержавшись от того, чтобы отвести взгляд.

– Для того, чтобы исправить хотя бы часть моих ошибок. Боюсь, история моего падения стара, как этот мир, и ничуть не занимательна.

– Падения?

Она помолчала, всё же отведя взгляд, но чувствуя – ощущая едва ли не каждым дюймом кожи, – что он по-прежнему внимательно смотрит на ее лицо, замечая малейшее движение губ и глаз.

– Мне было шестнадцать, когда умерла моя мать. Роды оказались тяжелыми, а она была уже немолода, и ждала, как оказалось, близнецов. Одна из девочек тоже не выжила, а вторую отец назвал в честь матери, словно пытался хоть как-то… восполнить потерю, – она говорила сухо, не слишком удачно подбирая слова и прекрасно понимая, что никого не обманет своим равнодушным тоном. Его – уж точно. – Они очень друг друга любили. Отец пережил ее всего на полгода. Просто… высох от горя. Мы думали, что справимся, но… Три бестолковые девчонки с младенцем на руках, не имевшие ни малейшего представления о том, как управлять плантацией, совершенно не разбиравшиеся в отцовских бумагах и счетах… Едва он умер, как наш дом наводнили визитеры, уверявшие, что мы по уши в долгах. Что у нас отберут земли, отберут дом, отберут все деньги до последней монетки, и мы окажемся либо на улице, либо в портовом борделе.

– И никто…? – осторожно спросил Джеймс, и Катрин на мгновение крепко сжала губы.

– Ну почему же? У отца был друг. Вдовец, с чьими детьми мы играли в детстве. Он с радостью откликнулся на нашу просьбу о помощи и разобрался со всеми кредиторами. Во всяком случае, он нас в этом убедил. Вот только… помощь была не безвозмездной. Одна из нас должна была заплатить. И что, пожалуй, смешнее всего, он повернул это так, что я радовалась. Я… – она осеклась, глубоко вдохнула холодный воздух и продолжила всё тем же сухим ровным голосом. – Я была счастлива, что мы так легко отделались. Пока не поняла, что жду ребенка. Вот так глупо, с первого же раза, хотя я… даже не думала, что так бывает. Дура, что с меня взять? – выплюнула Катрин, не совладав с голосом, и почувствовала осторожное прикосновение к руке. – Разумеется, он не собирался на мне жениться. И выразился предельно ясно, сказав, что его женой станет только порядочная женщина. Не такая, как я. Тогда я бросилась в церковь. Понадеялась на христианское милосердие. Но блудниц, как известно, побивают камнями. Анри был там, когда священник принялся распекать меня, напрочь позабыв о таинстве исповеди. И Анри… пришел, когда я рыдала на церковном кладбище, не зная, у кого мне просить помощи теперь. Он предложил выход, который устраивал всех. Нет, – добавила Катрин, догадываясь, о чем думал в этот момент Джеймс. – Ребенка я не доносила. Потеряла в тот же вечер и была счастлива, да простит меня Господь. Но Анри не отказался от своего слова, когда я рассказала ему об этом. И я благодарна ему. Но полюбить так и не смогла.

Для любви ей требовалось больше, чем одна лишь благодарность. Требовалось… почувствовать дрожь от одного только прикосновения к руке. Ощущать каждое его прикосновение даже спустя часы после проведенной вместе ночи. Она отчаянно нуждалась в том, чтобы при одной мысли о нем ее захлестывали страсть и нежность одновременно. Она… хотела узнать, насколько тяжело ей будет сдержать неожиданно навернувшиеся на глаза слезы, когда он вдруг скажет – едва слышно, но в голосе не будет ничего, кроме сочувствия и нежности, – что тому, кто посмел причинить ей боль, следовало быть убитым на дуэли.

Тяжело? О, нет. Это было невозможно.

– Я верю, что Бог покарает его за то, что он сделал, – ответила Катрин, всё же пытаясь сморгнуть эти слезы. – Если уже не покарал.

И склонила голову, прижавшись щекой к его плечу. Даже если кто-то и разглядит их в темноте… Что ж, пусть смотрит, ей было всё равно.

Джеймс молчал до тех пор, пока небо не посветлело до жемчужно-серого цвета, а горизонт не превратился в яркую белую линию.

– Тебе ни к чему сходить в первом же порту. На военном корабле безопаснее. Я поговорю с капитаном.

– Я не хочу…

– Я хочу, – отрезал он нетерпящим возражений тоном. И положил руку ей на плечо, словно хотел укрыть ее в этом объятии от целого мира.

========== VIII ==========

Комментарий к VIII

Сент-Кристофер – старое название острова Сент-Китс. Был предметом споров между Англией и Францией вплоть до 1783 года.

Перевязанные лентой для волос бумаги хрустели в крепко сжатых пальцах, и темный шелк казался полосами грязи, перечеркнувшими крест-накрест ровные черные строчки на желтоватом пергаменте. Месье Жан-Филипп де Вильре, плешивый старичок с бородкой-клинышком и цепким взглядом маленьких темных глаз, ухватился за документы с восторгом ребенка, получившего в подарок от отца свою первую, еще деревянную шпагу, и торопливо развязал неровный бант, пробежав первые строчки горящими от радости глазами.

– Великолепно, мадам! Вы прибыли как никогда вовремя, да еще и с такими вестями! Эти бумаги…

– Я рада послужить Франции, месье, – ответила Катрин ровным голосом, не позволяя прочесть ни единой эмоции на ее лице. В отсутствие корабельной качки ее почти мутило, и приходилось четко отмерять длину своих фраз, чтобы не поставить хозяина дома в неудобное положение.

– И я видел корабль, на котором вы прибыли в порт. Отдаю дань уважения вашему уму, готов поклясться, голландцы и не думали искать вас на английском судне.

– Думали, месье, – не согласилась Катрин, изредка бросая осторожный взгляд по сторонам и изучая обстановку полутемного кабинета. – Этот ван Дорт оказался умнее, чем я рассчитывала. Раз вообще догадался связать пропажу документов именно со мной. Впрочем, – хмыкнула она после короткого раздумья и передышки, – будь месье действительно умен, то тщательнее проверял бы всех приглашенных в его дом. А не красовался бы перед дочерьми губернатора. И не стал бы брать на абордаж военный корабль.

Месье де Вильре удивленно поднял брови, заинтересовавшись ее последней фразой, и сложил руки на толстом животе в густо расшитом красном камзоле.

– О, полагаю, вам довелось пережить настоящее приключение? Поведайте мне о нем, мадам, умоляю. Утолите любопытство старика, давно забывшего запах шторма.

Приключение? Все её мысли в тот миг были о лицах в пороховом дыму, разделенных, казалось, лишь несколькими жалкими дюймами. Она не должна была стрелять. Не должна была даже выходить на палубу, когда в воздухе звенели крики и гремели пушечные залпы. Она не имела права ставить под угрозу всю свою миссию лишь потому, что… испугалась. Но мысли возвращались вновь и вновь к той ночи – не первой, но второй, – когда она лежала, откинувшись на неудобную подушку, и смотрела на это лицо, стараясь отложить в памяти каждую его черту.

– Зачем ты выстрелила?

Она помедлила тогда, прежде чем ответить, и скользнула пальцами по его щеке.

– Это глупо. Но я вдруг поняла, что не могу просто стоять и смотреть, как ты рискуешь жизнью ради женщины, которая того не стоит. Словно… прежде я совсем не знала страха.

Катрин бы поняла, если бы в ответ он посмеялся над глупой женщиной, испугавшейся обыкновенного для него абордажа.

Он не засмеялся. Даже не улыбнулся и спросил на удивление серьезным голосом. Голосом, который она была готова… который она хотела слушать каждое свободное мгновение.

– Почему же не стóит?

Именно поэтому. Эта женщина не стоила никакого, даже самого незначительного риска, потому что стояла теперь в полутемном кабинете, рассказывая о том, как вскрывала секретер, чтобы добыть чужие бумаги, счета и карты. Бумаги, от которых ей самой не было никакой пользы.

– Вам уже довелось побывать в капитанской каюте?

– Простите? – растерянно повторила Катрин. Вопрос застал ее врасплох. И сам голос месье де Вильре, и то, что этот голос произнес.

– Быть может, капитан приглашал вас на ужин? – ничуть не смутился месье. Или сам не понял, какой подтекст он вложил в этот вопрос. – Я понимаю, что обыскивать каюту военного офицера может оказаться слишком опасно… И я ни в коем случае не хочу, чтобы вы пострадали, мадам, но полагаю, что любая случайно замеченная вами мелочь может оказаться весьма существенной для… знающих людей. Вам не попадалось на глаза никаких приказов или донесений? С какой целью они вышли в море? И куда держат курс?

Катрин молчала. В голове не осталось ни единой мысли, ни единого связного слова, одна только… горькая обида.

Это… несправедливо.

– Мадам?

Это всего лишь мужчина. Сколько их таких, офицеров, плавающих под чужим флагом? Сколько их таких, молодых и слишком честных дураков, упрямо стоящих на своем – на том, что они считают правильным, – и готовых сражаться за это насмерть? Сколько их таких, знавших, что могут одним лишь словом отправить на смерть ее саму, но предпочевших промолчать? Сколько…?

Один.

– Прошу прощения, месье, – ответила Катрин извиняющимся тоном. – Я, кажется, не совсем понимаю, о чем вы говорите. У Франции нынче мир с Англией, разве нет? Или вы получили неприятные известия из Старого Света?

– Мир, – хмыкнул месье, словно услышав несусветную чушь. – Мадам, мы сотрудничаем не первый год, и я вынужден заметить, что прежде вы были более проницательны.

Катрин с трудом удержалась от язвительного ответа. Агентурная сеть Новой Франции раскинулась по всему Карибскому морю, насчитывая десятки, если не целые сотни верных короне людей, и жене скромного торговца Анри Деланнуа следовало быть благодарной уже за то, что ее вообще помнили в лицо. Но благодарности она не испытывала. Только резко усилившуюся тошноту.

Я не буду. Я… не хочу.

– Франции пригодятся любые сведения о силе Англии на море, – продолжил месье де Вильре. – А вы, мадам, сейчас в самом сердце ее флота. Я хочу знать обо всем, что вы видели или слышали на борту этого корабля.

– Капитан корабля не глупец, – сухо парировала Катрин. – Он помог мне лишь потому, что знаком с моим мужем, а тот дружен с губернатором Ямайки. Но капитан «Разящего»… – она сделала глубокий вдох, проклиная слишком твердую землю, и продолжила: – Капитан даже близко не допускает посторонних до любых мало-мальски важных сведений. Я женщина, месье, и я знаю, что я менее подозрительна в глазах мужчин, но английский флот не зря считается лучшим в семи морях. Я бессильна вам помочь.

Месье де Вильре ее ответ совершенно не убедил. Он вновь сцепил паучьи пальцы на животе, цепко прищурился, и на Катрин обрушился целый град вопросов.

– Откуда мне знать, сколько у них боеприпасов, месье? – возмущалась она в ответ, скрестив руки и стискивая в пальцах жесткие обшлага на рукавах камзола. – Вы предлагаете мне спуститься в трюм и посчитать пушечные ядра? Это военный корабль, месье, я закончу свою жизнь на рее, если меня хоть в чем-то заподозрят.

– Вы же сами уверяли, мадам, что капитан знаком с вашим мужем…

– В первую очередь, он военный офицер! – раздраженно выплюнула Катрин. – И его знакомство с месье Деланнуа меня не спасет.

Дьявол морской побрал бы Дирка ван Дорта и команду его несчастного флейта. Она думала, что худшее осталось позади, когда застрелила его на борту «Разящего» и солгала капитану, сказав, будто бежала от мужчины, не считавшего женское «нет» за отказ. Она бы не сошла на берег в первом же порту – как и обещала поначалу, – если бы капитан не желал избавиться от пленных голландцев. И, сойдя с корабля, она уже не могла не направиться к ближайшему человеку, которому можно было передать украденные бумаги. Пауку в красном камзоле, притаившемуся в самом сердце острова Сент-Кристофер, разделенного между коронами Англии и Франции. Одному из дюжин пауков, прятавшихся в темных углах едва ли не каждой европейской колонии в Карибском море.

Франции нужно… Франция хочет… Анри всегда говорил об этом с таким жаром, Анри умолял ее о помощи, когда понял, что сам он уже не в силах служить Франции, как прежде. Всё во имя Его Величества Людовика, Короля-Солнца, всё на алтарь величия Франции. Даже собственную жену.