Текст книги "Этажи (СИ)"

Автор книги: Ашад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

подойти.

– Иди ко мне.

Саша позволила стянуть с неё измазанную пижаму, оставшись в одних трусах. В который раз я позволил себе ужаснуться. У детей не должны так хорошо просматриваться

косточки, настолько, что можно каждую пересчитать. Они должны быть упитанными и

румяными. Смотреть на Сашу было больно: от пупка до груди на теле простирался

белесый шрам. Не выдерживая, я поскорее натянул ей через голову свитер, он

практически доставал ей до щиколоток.

– Мягкий. – Вынесла девочка вердикт.

Она забралась на кровать, спрятавшись под одеяло.

Как только я опустился рядом, ребёнок прижался ко мне всем телом, позволяя мне

чувствовать его тепло.

– Серхио, я хочу признаться. – Саша застыла возле меня, будто испугавшись, и

затараторила как можно скорее. – У меня опухоль головного мозга. В любой момент

она может взорваться. Сестрички как-то обсуждали вместе с синьором доктором,

думали, что я сплю. А я лишь закрыла глаза, притворившись. Я точно знаю, что

умру, у меня нет ни единого шанса. Они это сказали, а врачи, когда находятся в

своём кругу, никогда не врут. Зато я взлечу к небесам. Мне не дано выбирать.

Нет, ты только не печалься, ведь будет также светло ранним утром, ничего в мире

не изменится. Ты знаешь, те, кого уже нет, часто нам дают ответ. Запомни это

навсегда, и если надо будет, обратись ко мне, и я помогу, обещаю.

Следуя привычке, девочка схватила мою ладонь, крепко её сжимая. Отвечая, я не

сдерживал слёз, вырывая душу, обрывая нити. Всё не так! Не так должно было

закончиться. Она должна стать моей младшей сестрой. Она должна выжить. За что? За

что? Пусть я, но не она. Слёзы прокладывали по щеке глубокие солёные дорожки, и

не верилось, что когда-то это может произойти. Что я вновь потеряю того, кого

невыносимо люблю. Несколько лет назад – мама, теперь же, Саша.

– Знаешь, а мне ведь не страшно умирать, быть может, потому, что не хотела бы

когда-нибудь вырастать. Не потому, что боюсь, просто хочу всегда ходить

босиком, разговаривать с облаками, я ведь и правда, вижу там, высоко, острова.

Прямо за той самой звездой, за которой разгорается маяк. Я не хочу погаснуть,

как все взрослые: у них глаза перестают сиять. Они часто не видят фонарик. Серхио!

Я хочу домой.

Саша прижалась ко мне сильнее. Вцепилась пальчиками в пижаму, тихо трясясь,

беззвучно плача. Обняв маленькое тельце обеими руками, я прижал девочку к себе,

целуя в светлую макушку. Этот ребёнок нисколько не боялся умирать. Она была

готова. Но больше жизни ей хотелось обрести дом, из-за него она готова была

проливать слёзы.

Постепенно Ночь отпускала, прикрывая наши сонные веки, прощаясь до следующего раза. Медленно она накрывала нас пологом сновидений, выравнивала дыхание и высушивала горячие слёзы. И сон, как ни странно, прошёл спокойно, будто Ночь, которая сбывается, дарила нам последний подарок. Всё пройдёт, всё. Надо только пережить боль, отчаяние, разлуку, непременно на нас надвигающуюся. Морщины разгладятся, и солнце вновь воссияет над нами. Но надо жить. Жить здесь и сейчас, потому что этого прекрасного «потом» может и не быть.

Разбудило меня деликатное покашливание и довольно ощутимый толчок в плечо. Недовольно открывая глаза, я увидел брата, с интересом стоящего возле больничной койки.

– Серхио, ты меня просто поражаешь.

Брат сдавленно фыркнул, надо же, совершенно, как Саша. Тут я и понял, от чего у

брата настолько недоумённый взгляд. К моему боку прижималась мирно сопящая

пятилетняя девочка, отчаянно вцепившаяся в края пижамы. Брат резко наклонился

над нами, присматриваясь к маленькой англичанке. Слегка нахмурился, как бывало

всегда, когда он чем-то сильно заинтересован, и протянул тонкие губы в улыбке.

– И кто тут у нас?

Затаив дыхание, я наблюдал, как рука брата опускается на голову ребёнка; почему-то было очень важно, чтоб он её признал. Отчаянно верилось, что если мой нелюдимый брат полюбит этого ребёнка также сильно, как я, то точно всё наладится. Он

провёл ладонью по светлому, уже не такому колючему, как при нашей первой

встрече, ёжику волос. И девочка послушно перехватила его руку, прижавшись к ней

щекой. Нежный жест ребёнка заставил старшего отдёрнуть резко руку.

Саша открыла глаза.

И, широко зевая, села на кровати, потирая кулачками глаза.

– Ты новенький? Ой, и сразу к нам, в Могильник! Надо же, какая редкая болезнь, у

нас такие как ты ещё не лежали. Правда, ты слишком старый для этой больницы… Но

всё равно, добро пожаловать в Могильник.

В который раз, находясь в больнице, мне стало страшно до дрожи. И вновь не за

себя. Ни на секунду не забывая, кто такая Саша, я понимал, что она не

ошибается. Но мой брат не мог умирать! Только не он тоже.

– Ты путаешь! Это мой брат, Андрес.

Саша потёрла ладошкой нос, не отрывая взгляда от брата.

– А это что за мелочь? – С интересом спросил старший, переводя смеющийся взгляд в мою сторону.

– Я не мелочь! Александрия Фонойоса – моё имя.

Набычившись, девочка фыркнула, отвернувшись от Андреса, с трудом сдерживающего готовый вырваться из горла смех.

– Серхио… Серхио, смотри, вот он! Вот он, снег!

Выпрыгнув из кровати, она, коротко перебирая ножками, чтобы не упасть из-за свитера, подбежала к окну, встав на цыпочки.

Во дворе кружились первые снежинки. Ледяной вихрь взмывал их в блестящее небо. Их было много, будто безбрежный океан. Они устилали мир за стеклом одним

сверкающим слоем за другим. Мне было не понять того восторга, который испытывала девочка, вдохновенно смотрящая сквозь окно на падающие снежные хлопья. Того сияния, которое охватило её.

Торжественное молчание в палате нарушил громкий смех брата.

========== Жизнь ~ Смерть ==========

Комментарий к Жизнь ~ Смерть

https://vk.com/wall-168342006_54 тематическая картинка)

Я злился. Да, у брата не самый замечательный характер, я всегда это знал и был, как казалось, готов к его выходкам. Но слышать его издевки в тренировочном зале больницы было выше моих сил. Хуже было то, что Саша их поддерживала, приговаривая, мол, Андрес закаляет мой характер. Но надо отдать должное, она ни разу не позволила ему перейти черту дозволенного.

Не спорю, в первые дни, когда они только узнавали друг друга, я очень боялся, что брат заберёт у меня девочку. Я ревновал. Было неприятно видеть, как она отдаёт кому-то себя, как нагло забирается к нему на колени, и он, как ни странно, не противится. А ещё я видел, сколько он может дать ей того, что не могу я. У брата были ноги. У него были мир и свобода. Она садилась к нему на плечи и заставляла себя катать. Андрес снимал её с подоконника в тот миг, когда она высовывала свой любопытный носик дальше безопасного. Я, калека, не мог ей этого дать.

Но зря я боялся, зря не верил, что Саша не останется со мной. Возвращалась она всегда.

Девочка любила оставаться со мной один на один. Быть может, потому, что я был пациентом, полноценным жителем Общежития, она безоговорочно мне доверяла. Не очень я и любил выезжать из палаты, но порой приходилось. И то, что я видел, мне не всегда нравилось. Кому-то улыбались, а другие, некоторые доктора и сестрички, провожали нас неприязненным взглядом. Сашу.

Доверие. Оно очень важно. Некоторым Саша не доверяла, и мне не хотелось бы оказаться на их месте. В глазах встречавшихся нам посетителей, сотрудников больницы, я натыкался не только на явную неприязнь, там, в глубине их взглядов скрывалось более сильное чувство. Такое, как страх. Они отшатывались от ребёнка как от прокажённого, боялись оказаться поблизости. Одним из таких людей был врач в зале, он долго сопротивлялся её присутствию на тренировке. А прежде, чем синьор отступил, произошло нечто странное: Саша не выдержала, приблизилась вплотную, и, заглянув ему в глаза, схватила за руку. Взгляд изменился, из него не исчез страх, но возникло нечто ещё… А что – разглядеть не удалось. Но врач отступил, никто не являлся для нас препятствием.

Хотелось бы знать, что Саша думала тогда о брате. Но в его глазах страха не было. Ровно, как и в отцовских. Но доверия между ними я не видел. Зачастую девочка оставляла нас одних, но порой, нечасто, когда мы сидели вчетвером в палате, и отец пересказывал очередной фильм, она застывала, прижав ладони к щекам, и наблюдала. Её оболочка находилась с нами, но разумом, уж точно, она была где-то далеко. Наблюдая за моими родными, Саша словно их оценивала, угадывая, может ли она им довериться так же, как и я. И не мог понять. Было обидно принимать тот факт, что мой лучший друг не впускал моих близких в своё сердце. Я пытался это понять, но не мог. Отец – она улыбалась, но порой хмурилась, сжавшись. Брат – она то жалась к нему, то подозрительно фыркала, и постоянно, что довольно странно, до сих пор не могу объяснить её действия, обнюхивала его, недоумённо щурясь.

– Нет, но это же очень глупо!

– Что? – Отец приостановил рассказ, взглянув на девочку.

– Преступники никогда бы так не поступили!

Саша фыркнула и, соскользнув с кровати прямиком в тапочки, подошла к столу, и, с помощью Андреса, залезла на него, за неимением свободного стула.

– Не думаю, что мы знаем, как бы поступили преступники на самом деле, – в замечании отца слышалось недовольство, – к тому же, это всего лишь фильм.

– Быть может, от того, что это фильм, грабители так и оплошали. Это ужасно глупо!

– Да от чего же?!

– Это же элемен-тарно! – Саша с трудом выговорила излюбленную фразу. – Зачем им водитель?

– Запасной вариант.

Парировал отец.

– Лишние свидетели. Надо было доработать до идеала один из вариантов, а не бросаться сразу обоими. Ведь запустить газ через водителя в машину, а после вскрыть, отключить камеры – отличное дело! Или то, что грабители изначально делали – техническая задержка, представились инкассаторам охраной, присланной им на подмогу, и уже внутри совершили ограбление. У грабителей было полное обмундирование, как вы, синьор, говорите, но отчего он вдруг стали на улице палить?

– Они же просто люди, могли испугаться.

– Зачем тогда грабить инкассаторскую машину, если поджилки трясутся?

– Главному герои нужны были деньги, срочно, не для себя, для родных…

– Это никогда не может быть оправданием для нечеловеческого поступка. Ведь какие последствия действия грабителей могут нести для остальных людей. Но фильм не об этом!

– А какие же ещё ты нашла промашки? – Неожиданно заинтересовался Андрес, придвинувшись ближе к Саше.

То, что сейчас происходило, очень напоминало на урок, на котором Саша преподаватель, а мы – нерадивые ученики.

– Бандиты очень ленивые. Инкассаторские машины собраны по новым чертежам, их стены прочнее, однако, если найти что-то лучше короткоствольного оружия, то пробить их очень легко. Самое уязвимое у машин место – дно.

– Откуда тебе это знать?

Саша наклонила голову, взглянув на меня, и виновато почесала нос.

– У одного друга, он живёт на этом Этаже, отец инженер. Он как-то заходил в гости и рассказывал нам о машинах, в том числе и инкассаторских.

Неожиданно было осознать, что у Саши за дверью моей палаты есть ещё одна жизнь. Она также ходит в гости, рассказывает кому-то истории, быть может, встречает Ночь, которая сбывается. Помимо меня есть кто-то ещё, некий сын инженера, которого она навещает, и о котором вспоминает с улыбкой. Принимать это не хотелось, хоть я и понимал, что отношение моё к происходящей ситуации неправильное.

– Больше претензий к грабителям нет?

– Ну, как тебе сказать…

– Саш…

– Андрес, просто режиссёр у фильма ужасный! – Девочка не сдержала возмущения, заёрзав, и подавшись вперёд. – При попытке, только попытке, ограбления, срабатывает белый маячок, и очень странно, что грабителей не поймали. И если бы инкассаторы собирали не просто деньги из магазинов, а они везли много-много денег, то в чемоданчике, в котором они их держали, взорвалась красящаяся таблетка, которая бы испортила все деньги.

Отец был ошарашен. Брат смотрел с живым интересом на ребёнка, и не скрывал во взгляде восхищения.

Я не выдержал и громко расхохотался. Как никогда, я был доволен моей англичанкой. Мне было дано узнать её лучше, чем кому бы то ни было ещё. И я этим горжусь, мне довелось застать те дни, в которые Саша только поднималась на ноги, расцветала. Возможно, те, кто рос с Александром Македонским, Бетховеном, Сальвадором Дали, ощущали то же, что и я в тот момент: гордость, довольство и небывалое счастье от того, с кем я нахожусь. Я считаю, то, что нам довелось встретиться – величайшая редкость. Не каждый может сказать, после прожитого жизненного пути, что встретил великого человека. Мне же довелось пережить эту встречу. И я благодарю судьбу за болезнь, за то, что она привела именно в старую больницу, что пронесло мимо Цветника, и главный врач определил меня в Общежитие и как-то раз я открыл глаза – и увидел.

Не скажу, что это чувство счастья всё время находилось во мне. Сейчас даже стыдно за того себя, что я помню в юношеские годы. Что называется – не ценил той удачи, пришедшей ко мне в виде больного ангела. То и дело, оставаясь в одиночестве, впадал в никому не нужную, даже мне самому, меланхолию. Бесконечные часы занимался тем, что жалел себя, предполагал худшее в будущем, представлял лишь тьму или смерть. Даже специально, наверное, постоянно отворачивался от светлого, привыкая видеть безнадёжность.

Мне приходилось плакать. Реветь, подобно девчонке, уткнувшись носом в подушку. В итоге она была насквозь сырая, а меня дырявила презрительным взглядом старая, и с некоторых пор довольно упитанная, ворона по имени Бонни. Саша уверяла, что птица весьма мудрая, несмотря на порой её довольно наглое поведение.

И, пожалуй, она была единственным, да и то невольным, свидетелем моих слёз. Моей глупой и бессмысленной слабости.

На этаже выше жили те, кто умирает. А я об этом не думал, боясь только за себя. Даже не за то, выживу или умру, нет! За то, что я останусь калекой, не смогу больше бегать или хотя бы ходить, не исполню свои мечты. Я боролся за ноги. В это время в Могильнике дети боролись за то, чтобы утром сделать вдох и прожить ещё один день. Каждый равен последнему.

Дед, когда мне было ещё лет шесть-семь, в те годы я как раз заболел, любил петь песню своей юности. Прощай, красавица! Кричали в ней партизаны. Прощались навеки, наверняка зная о своей скорой гибели. И рассказывали о своей могиле, там, где солнце касается земли ранними лучами. Песня была памятью о партизанах, что за свободу храбро пали на итальянской земле в годы войны.

Дед пытался научить меня с её помощью смелости и отваги. Показывая героические поступки молодых и старых мужчин прошлого, он пытался примирить меня с настоящим, и объяснить, что нужно бороться до последнего часа, даже не имея ни малейшего шанса на успех.

Он умер, а песня осталась. Мы с братом часто напевали её втайне от папы, который её на дух не переносил. Прощай, красавица! И расцветёт алый цветок на могиле…

В те годы, когда мне было пятнадцать, я позабыл о том, о чём учил меня дед. Не сдаваться.

И я сдался.

Так интересно было думать о самоубийстве. Представить, что вот, один миг – и я навеки исчезну. И тогда стану им всем нужен. Меня будут помнить родные, да, возможно, заплачет брат и отец. Но что дальше? Ведь меня это нисколько не коснётся. Я верил в небеса и огненную пучину. Куда попадёт душа самоубийцы? Не догадывался. Но неизменно верил в лучшее, ведь мы не можем знать наверняка.

Нужен лишь способ.

Повеситься? Сразу отпадает. Поднять на себя нож – сил не хватит. А вот переборщить со снотворным, вариант более чем идеальный. Заснул, и уже не открыл глаза. Навсегда свободен от безысходности. От отчаяния. От одиночества. Свободен, подобен орлу, парящему под облаками. Не знаешь страха.

Мой ангел пришёл неожиданно, уже тогда, когда я набрался смелости, и высыпал в ладонь белую пригоршню таблеток, собираясь выпить их залпом.

Саша накрыла своею ладонью мою и слегка сжала.

– Серхио, но зачем?

В глазах искрило непонимание.

– Что зачем?

– Серхио, что ты хотел сделать?

Я никогда не говорил этого вслух. Боялся ли или стеснялся. Не знаю. Но она просила ответа, несмотря на то, что прекрасно знала, что чуть не произошло. В синеве плескалось сожаление и глубокая печаль.

– Убить себя. Закончить эту жизнь навеки. Нет, не спрашивай, отчего! Моя жизнь бесцельна, совершенно бесполезна. Для родных я только обуза. Ведь прекрасно известно, сколько стоит моё лечение, и как тяжело отцу доставать эту огромную сумму. Он пашет как проклятый, чтоб мои кости отвердели, а не звенели, подобно хрусталю, при каждом движении. Да, то и дело я могу ходить, происходят улучшения. Но вот и всё, после вновь возвращается болезнь в мой организм. Это бессмысленно! Вся моя жизнь полная бессмыслица. И разве самоубийство не лучший выход в моём положении?

– Лишить себя жизни… Знаешь, это неправильные слова. Не себя, ты умираешь – и всё, ты в броне, ведь тебе больше не придётся страдать. Лишаешь жизни ты близких. Тебе жалеть о ней больше не придётся. Представь только, с твоей смертью обрываются их жизни. Твоя смерть – это величайшее испытание для твоего отца и брата. Вспомни себя, что тебе пришлось чувствовать, когда умерла мама? Твоя жизнь тебе не принадлежит, Серхио. Запомни это. Неужели ты нас нисколько не любишь? Ведь что произойдёт с твоим отцом? А с Андресом? Он ведь безумно любит тебя, своего маленького братишку. А как же я? Не смей покушаться на свою жизнь. Ты только начинаешь жить. Ты не имеешь права.

========== Огонь ~ Прошлое ==========

Комментарий к Огонь ~ Прошлое

https://vk.com/wall-168342006_58

– Серхио, а у меня для тебя сюрприз! Подарочек. Уверена, он тебе понравится.

Только в первую нашу встречу, если мне не изменяет память, девочка, с крайне вежливым видом, поздоровалась при встрече и попрощалась, когда настало время уходить из палаты. После ребёнок врывался ко мне в гости без приветствия и стука, с порога ошарашивая меня очередным изречением.

Заглядывая в палату, она, за широкой улыбкой, скрывала сильное волнение. Довольно часто шмыгая носом, девочка выдавала истинное состояние, далёкое от спокойного умиротворения, которым зачастую, вопреки взбалмошному характеру и сложившейся среди врачей и сестричек беспокойной репутацией, лучилась. Величие Вожака часто нарушалось детской игривостью, что совершенно неудивительно, учитывая то, что ребёнку всего пять лет от роду. И в крайне редких ситуациях наружу выскальзывала настоящая, ничем не прикрытая тревога.

И из-за этого, несмотря на обещанный подарок, я напрягся, теряясь в догадках о том, что могло произойти.

Саша широко распахнула двери палаты, впуская прятавшегося за спиной парня моего возраста.

– Серхио, это Энрике. Мой очень хороший друг. Он раньше жил в Могильнике, но чуть больше года назад переехал в Общежитие. И представь, мне кажется, он даже не скучает по моему Этажу!

– Мелкая, тут у меня хоть шансы на выживание есть, в отличие от вашего склепа. Энрике.

Мальчик в коляске протягивал руку, предлагая пожать её. Я осторожно сжал костлявую ладонь. Парень оказался необычайно красив. Даже прекрасен, такие встречаются лишь в детских сказках. Странно такое говорить по отношению к парню, тем более моего возраста. Но иначе сложно передать мой восторг, возникший при первом и, что таить, всех последующих взглядов на парня. Принц из сказки. Длинные, непривычные волосы, они отливали чистым золотом, искрясь на морозном солнце. Лицо тонкое, утончённое, с правильными чертами – отрада художника. Зубы молочные, они украдкой выглядывали из-за аккуратных, тонких губ, растягивающихся в таинственной улыбке. Энрике казался сотканным из хрусталя, но при этом ни на секунду не казался мешком с костями. Нет! Вся его хрупкость лишь заставляла восхищаться, но ни на секунду не давала усомниться в его силе. Коляска казалась лишним атрибутом, который принц просто взял с собой забавы ради. И вот-вот парень встанет, и, перешагнув через подоконник, выпрыгнет на улицу. И, несомненно, он выживет, ведь иначе не может быть.

– Серхио.

– Вижу, мелкая полностью оккупировала твоё жилище. – Энрике с любопытством прокрутился по палате, отметив ворону, с любопытством взирающую на нас со шкафа, небольшую кучу разноцветных фантиков от конфет (мы с Сашей постоянно собирались завести специальную тетрадь для вклеивания фантиков) и её ярко-жёлтое одеяло, которое она очень любила и которым гордилась. Единственное пятно жизни в Могильнике.

– Я не сопротивлялся.

– Даже не делал попыток? – Парень остановился возле кровати, придирчиво окидывая взглядом. – Что же, может, это и правильно. У тебя всё равно не было ни единого шанса. Несчастная жертва, попавшаяся в когти хищника.

– Не слушай его! – Хохотнула Саша, приподнявшись на цыпочках, слегка шлёпнула парня по макушке, и тут же, уворачиваясь с громким смехом от подзатыльника, обежала кровать и залезла, выглядывая из-за моей спины.

– Шакалиха. – Беззлобно промолвил новый знакомый, позволив короткой нежности промелькнуть в интонации.

Спрятав холодные ноги под большое одеяло, девочка, прищурившись, исподлобья следила за мной. За моей реакцией. Ей было крайне важно понять, как я отнёсся к сюрпризу. И она очень хотела, чтобы реакция оказалась положительной, парень в железной коляске был важен ей. Их дружба началась в Могильнике, месте, где надежда умирает. И продолжилась за его пределами. Совершенно не хотелось вставать между этими двумя, и было не понять, отчего вдруг Саша привела друга ко мне. Но долго гадать не пришлось. Маленькая англичанка всегда была довольно болтлива.

– Помнишь, мы недавно сидели вместе, и синьор Джеппето пересказывал фильм, в котором ограбили инкассаторскую машину? Энрике, фильм ужасен, ни за что его не смотри! И Серхио, помнишь, я рассказала о друге на Этаже и его отце инженере?

Я понял. И вдохнул с облегчением. Девочка ещё тогда заволновалась, решив, что я расстроюсь, осознав, что помимо меня у неё есть те, кому она может довериться, прижаться всем телом, и, фыркая, рассмеяться, спрятав голову на груди. Не отрицаю, она верно поняла моё состояние. Более чем, я жутко приревновал англичанку к, тогда мне ещё незнакомому, Энрике.

Но вот сейчас сомнения рассыпались пеплом. Тревога в глазах ребёнка говорила больше, чем все возможные слова.

И Энрике, я ясно это видел, даже не делал попыток забрать её у меня. Парень занимал определённое место в сердце девочки, и не собирался забираться выше, отнимать у другого её. Это было довольно мудро и смело, ведь я прекрасно понимал, что окажись на его месте, боролся со всеми, делал всё, лишь бы приблизиться к ней. Чтоб она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Не как Вожак.

– Ты время видела?

– А? Что?

– У тебя минут через десять процедура начнётся. Синьор Берлиоз крайне не переносит опозданий.

Острое личико озадаченно вытянулось. Светлые брови свелись к переносице, взгляд недовольно упал на циферблат часов, часовая стрелка которых нависла над двойкой. Фыркнув, Саша почесала нос, и спрыгнула с кровати.

– Я совсем позабыла. Серхио, я пойду?

Увидев мой скорый кивок, Саша осторожно улыбнулась, явно гадая, чем закончится знакомство.

– А тапочки?

– Ой!

Девочка покинула палату через несколько секунд после окрика. И поселилось неловкое молчание. Хотя, наверное, только для меня оно оказалось неловким. Энрике же завладел книжкой, покоившейся на тумбочке, и с любопытством её пролистывал, не чувствуя и доли смущения.

– Интересная?

– Мы только начали читать вчера вечером.

– Она не с Этажей. Где взял?

– Отец подарил. Благодаря уговорам Саши.

– Хмм, Энни Тайлер, не слышал о такой писательнице. Ангелы, демоны. – Энрике пролистывал начальные страницы, ненароком вчитываясь в случайные слова. – Она умерла, мир после смерти… Интересно, эта женщина в сером костюме Смерть? А почему ангел настолько потрёпанный?

– Знаешь, чего я никак не пойму? – Перебил парня, сосредоточенно, но всё же с некой невероятной лёгкостью вглядывающегося в белоснежные страницы. – Она никогда не забывала надеть тапочки, её ступни никогда напрямую не соприкасаются с полом. Для Саши это словно некое важное правило! И вдруг просто забывает о них, как ни в чём не бывало.

Энрике поднял серый, будто припыленный, чистый взгляд на меня, и с искрой хитринки скривил губы. Волосы заправлены аккуратно за ухо длинными изящными пальцами, голова чуть приподнята в горделивом жесте. Те же пальцы наиграли короткую мелодию, и, ухватившись за поручень инвалидной коляски, нажали на кнопку; парень подкатился вплотную к кровати.

– Всё крайне просто. Она прекрасно помнит о том, что ей категорически запрещено охлаждать ноги, и если не хочет слечь на несколько недель, то обязана носить тапочки.

– Но отчего сейчас?

Колясочник хмыкнул, пожав плечами, внимательно присмотрелся ко мне, словно не доверяя. Чуть наклонился, так близко.

– Быть может, от того, что все хотят ощутить искреннюю заботу. Быть не сильной, а слабой, не главной, а просто человеком. Ребёнком, желающим получить волшебный пендель от близкого человека.

– Но почему?

Почему она ни разу не забылась при мне? Ведь наверняка я тоже позаботился о ней, никогда бы не оставил, помог во всём. А если понадобилось – отвесил подзатыльник. Так почему нет? Неужели она до сих пор мне не верит?

Принц из сказки оглушительно расхохотался. Затрясся в своей коляске, словно при припадке, закрыв глаза ладонью. И смех был не мужской, тонкий и звонкий, словно девчачий. Его смех сбивал с толку. Отчего он смеётся, словно не в себе? Но его смех звал за собой, заставляя растянуть губы в тёплой улыбке. Ведь он оказался совершенно беззлобный. Ему хотелось доверять.

– Прости, но у тебя было настолько бестолковое и обиженное выражение лица, что не удержался. Ты хочешь знать, почему? Быть может, потому, что она взяла над тобой уже опеку? Ведь ответь, она провела с тобой Ночь, которая сбывается? Да, по глазам вижу, что так и было. Малыш, Серхио, так уж получилось, что ты ей понравился с первого момента. Ещё тогда, когда вы не познакомились. Она лишь притронулась к твоему запаху, вдохнула его, прочувствовала. И успела полюбить. Она не сможет быть рядом с тобой слабой.

Находясь в глубоком смятении, трудно отвечать. Вот и я. Своею гордою душой мне не удалось уловить этой нотки. Взглянуть с обратной стороны. И мне не верилось.

– Скажи, она ведь тебе пообещала?

– Да.

– Когда же?

– В первый день лета. Саша сказала, я выйду отсюда полностью здоровым.

– Что же, значит, так и будет. – Пальцы парня невесомо пробежались по краю кровати. – Она – твоя броня.

– Так ты знаешь, кто она?

Вопрос задавал осторожно, не зная, можно ли кому об этом рассказывать.

– Ты знаешь, как сеньорита Фонойоса здесь оказалась?

– Да, её перевели из Лондона в Испанию из-за климата. В её состоянии излишняя сырость опасна. Появился неизвестный спонсор, давший деньги на перевод и на лечение. Правда, больше он не появлялся.

– Так и было. Саше скоро должно было исполниться три года, как её перевели к нам. Я уже несколько лет находился здесь на лечении, в Могильнике, и с интересом поехал посмотреть на новичка. Наверное, это были самые тихие часы в её жизни. На вопросы она отвечала неохотно, всё чаще поглядывая в сторону окна. Не добившись от ребёнка ничего любопытного, уехал в столовую, знаешь, несколько лет назад на кухне работала очаровательная немолодая женщина, какие восхитительные она готовила сырники, и в тот день, когда Саша приехала, она приготовила свои фирменные, с непонятной добавкой, которые она готовила только в том случае, если новичок появлялся.

Парень мечтательно закатил глаза. Прошлое является прекрасной дымкой. Оно бывает только один раз, но ждут его возвращения постоянно.

– В принципе, ею не заинтересовался никто из жителей Этажей. Все чувствовали, что за её спиной мрачной пеленой ворочается смерть. Не смотри на меня так. Да, было жалко. Но на Этаже постоянно кто-то умирает, дело обыденное. А на следующий день в больнице был переполох. Представь, мелкая выкинула такой фитиль, что заставило на неё взглянуть не как на обычного смертничка: она сбежала. Возле её окна как раз к стене прикована пожарная лестница, по ней она ночью и спустилась. Где ребёнок – неизвестно. Камеры не помогли, она ловко спряталась в темноте ночи. Кстати, Ночь оказалась той самой, а раньше, в прошлые годы, новички редко когда её чувствовали. Нас опрашивала полиция, по городу, как нам потом стало известно, расклеили ориентировки, патрульные прочёсывали местность. А нашли случайно. За городом стоял старый дом, столетиями там жили поколения лесничих, но, как я слышал, за месяц до того, как появилась в мире Этажей Саша, лесничий и его жена с маленьким сыном в спешке уехали, словно бежали от чего-то. И вот, их бывшее жилище полыхает. Пламя огромное, достигает кроны небес. Оно охватило весь дом от крыльца до печной трубы. Я видел из окна огромный столб дыма, кстати, смотри, ты можешь увидеть то место.

Ухватив мою руку, потянув на себя, парень подъехал к окну. Попытка дотянуться до ручки не увенчалась успехом: начиная чувствовать неловкость, я поднялся с его колен на дрожащие ноги и распахнул окно. Через долю мгновения я рухнул обратно.

– Отлично. Ты неплохо держишься. Смотри туда, за горизонт.

– Это невозможно. – С короткой улыбкой я попробовал возразить. В ответ получил от друга сочувствующий взгляд и похлопывание по плечу.

– Чему только учат в нынешних школах. Заткнись и слушай. Понял?

– Да, капитан!

– Мне больше нравится хозяин… Ну ладно, ладно, ай, больно же! Можно просто – сэр. Видишь лес? Уверен, ты отмечал осенью, насколько он прекрасен. Да и сейчас. Он вызывает необъяснимую прелесть. Уверен, там живут феи. Или когда-то жили, очень давно.

– Феи существуют?!

– А отчего нет? Если есть мы, этот лес, звери и птицы, то отчего бы им тоже не существовать? Почему тогда некоторые места настолько чудесные, что горло рвёт от плача, переполнявшего восторженную душу? Взгляни чуть дальше, правее, да, туда. Видишь, если приглядеться, то макушки тех деревьев чёрные. Именно там случился страшный пожар, возможно, каждого в городе затронул этот жар. И, что странно, бушевал восточный ветер, но огонь не перешёл дальше на деревья, только на одинокую тройку. Словно начертали невидимый круг, остановивший распространение пожара. Итак, дом лесника полыхает, и возле него, ничуть не боясь пламени, стоит Саша с коробком спичек. Лицо удовлетворённое, счастливое. Наклонив голову, она наблюдала за бушевавшим огнём до приезда пожарных и полиции. Подъехавшую к больнице полицейскую машину я встречал у окна. И мне было явлено то преображение. Будто некий груз упал с плеч. Она стала той Сашей, которую мы с тобой знаем.