Текст книги "Agape"

Автор книги: Анна Элфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Но ведь это правда. Каждый раз, как Дилан касается меня, дыхание слегка перехватывает. И мне не следует желать этих касаний, но всё равно желаю. Его частое дыхание; Дилан в нескольких шагах. Будто парализованная, продолжаю стоять на месте, и теперь уже внутри меня происходит борьба, какую я чувствовала в нем ещё совсем недавно. Трезвая сторона кричит, что всё это ужасно. Не думай о таком, дура! Поднимаю взгляд, и меня будто бы током ударяет. Нас обоих. В эту секунду первобытный порыв подвигнул меня к действию, и я целую его первой.

Дилан Барннетт

Я знаю от Алиши, которая, в свою очередь, знает это от Зеда, что Грейс успокаивается, когда ей кладут руку между лопатками, и лишь сильнее загорается, если ладонь обвивает её шею под волосами. В такие моменты я думаю сердцем, которое будто наполнили тугие, влюблённые ветры. Грейс нужно быть мудрее и понять, что ей одной проблемой меньше без меня. Испытывая суеверный страх, я, чертыхаясь и не ожидая от себя самого такой силы,  прикусываю её нижнюю губу в ответ.

Грейс дрожит; она дрожит не только от холода, который терпит так мужественно, лишь бы прийти к долгожданному завершению разговора, но ещё из-за  обстоятельств её жизни. Она дрожит, как обычно дрожит нищий паралитик, но наслаждается; наконец, загорается, когда моя рука оказывается под её влажными прядями.

Грейс

– Кажется, стало только сложнее, – шепчу я в его мягкую улыбку.

Возбуждение Дилана тяготит. Его губы неспешно касаются моего подбородка. Ноги перестают подчиняться; он вновь меня держит, чтобы я не упала. Руки кладу ему на грудь, а Дилан продолжает осыпать меня поцелуями. Цепочкой по скуле, по подбородку, около губ, но не в них. Дилан целует меня в шею, где-то под ухом, и я не могу сдержать стона, заставляющего его целовать туда ещё раз, на этот раз прикусывая и посасывая кожу, а я провожу ладонью по его спине, ощущая под тканью мышцы, лопатки.

– Мне нравится твой аромат, такой приятный вкус губ. Господи, я пьянею, – стонет он, и мои руки оказываются на его плечах.

Но из чар друг друга нас выводит неожиданно открывающаяся дверь. Али и Алекс с громким смехом выбегают на улицу, а мы отлетаем друг от друга со скоростью света.

– Вы оба ещё не замёрзли здесь?! – вопрошает Али.

– Нет! – кричит Дилан в ответ; такая очаровательная улыбка, всё ещё ощущаю лёгкую щекочущую дрожь на губах. Частое его дыхание оглашает вечер, а пар клубится к небу.

– Нам пора, – шепчу я, когда он оборачивается обратно.

– Как жаль, – также шепчет Дилан вполголоса, чтобы другие не услышали.

– Помнится мне, ты сказал недавно, – говорю я, а Дилан продолжает всё так же изучать меня взглядом, насильно поджигая затушенное пламя, – что ты не хотел того поцелуя, что ты вышел из себя и…

– Мы нагло солгали друг другу в лицо, – он ничего и не отрицает; не даёт мне договорить. – Странно, каких только путей мы ни выбираем, чтобы скрыть свои истинные чувства.

Проскальзываю мимо Дилана, постепенно выходя из-под богатой кроны дерева. Винный дух в доме дурманит; Алекс приглашает Дилана выкурить очередную сигарету, и они скрываются на улице. Зед наклоняется, обнимает меня за талию и целует, что удивительно, ведь он давно этого не делал. Я, на мгновение замешкавшись, отвечаю на его поцелуй нежно и осторожно, будто боясь коснуться губ. Когда оказываешься за пределами своего мирка, всё вокруг кажется опасным. В моей голове пролетает вопрос: когда я стала той, кто целуется сразу с двумя одновременно?

– Пойдёшь со мной к Али? – предложил он, и я соглашаюсь.

А маковое поле всё переливается в ночи, тихо посмеиваясь над нами.

Звёздная ночь

Человек невероятно суетное существо, неизменное в своём непостоянстве. А что Ночь может поделать? Её руки и ноги пока связаны по швам; время ещё не настало.

Грейс

Полусухое вино. Ощущаю терпкость на языке, постепенно разливающийся румянец на щеках, переходящий на шею, и глаза Зеда. Они устремлены на меня, такие выразительные и вопрошающие. Вкус отдаёт отчаянием. Определённо. Ты пьёшь раскаяние, и оно покидает тебя. Закрываю глаза и концентрируюсь на дыхании, на очень тихой музыке, играющей по радио, на восхитительном запахе кофе и звуке дождя за окном, граничащем с ливнем. Я уже привыкла к шуму дождя, он стал новым сортом тишины.

**

Всю ночь я провела с Али, когда остальные уже разъехались. Такая близкая подруга; даже не знаю, что было бы, если я её когда-нибудь потеряла. Алиша всегда прячет свои эмоции внутри. Наутро мы ели клубничное мороженое.

4 глава

С Зедом под руку под малиновым светом мы опускаемся ниже по фестивальной площади в последний августовский вечер. Карусель, обзорное колесо и море палаток с кухней разных стран. Все блуждают из стороны в сторону, просаживая деньги на ярмарке. От палаток несёт языческими благовониями и ароматом трав, сорванных в Греции на лугах. А я думаю о Зеде: он был моим первым парнем; ради него я сбегала из дома. Он говорил, что я красива и умна. Говорил, что скучает и даже любит. Он был первым парнем, давшим мне уверенность в себе и, возможно, именно благодаря ему я превратилась в ту, кем являюсь. С ним мы были королём и королевой выпускного… а теперь, оглядываясь на прошлое, я понимаю, что именно после того вечера-бала всё пошло как-то по-иному. Но сегоднямы с ним оттоптали все ноги и чуть не сорвали голос от смеха и крика. Какое долгожданное единение.

– Прости, что веду себя как синантроп порой, – то ли застонал, то ли вздохнул Зед на прощание у моего дома. – Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра, – сказал он как поэт, хотя в жизни не читал ни единой поэтической строчки.

Просто очаровательно!

Звёздная Ночь

Если мы принимаем человека таким, каков он есть, мы портим его. Если же мы считаем его таким, каким мы бы хотели его видеть, то мы даём ему возможность стать тем, кем он способен быть.

Грейс

Завершается летний сезон, и осень вступает в свои законные права; начинается учёба, и ко мне вновь приезжает семья. В сегодняшнюю злополучную ночь почти не сплю, для успокоения общаюсь со всеми своими друзьями. Но вот наутро я уже слышу шум открывающихся и захлопывающихся шкафов; одеваюсь (любимое жёлтое платье в горошек, доходящее до колен и обтягивающее бёдра, жемчужные серьги и браслет, обычные стрелки на глазах, а волосы в опрятной кичке); слышу в свою сторону слова:

– Как славно, Грейси. Ты прекрасно выглядишь, – подаёт голос Кэррол; в нем звенит металлическая, холодная нота.

Затем доносятся слова в мою сторону:

– Студентка, ты готова к новому учебному году? – спрашивает Зед с безупречной улыбкой.

Зед одет официально. Огни городка, пристани за автомобильным окном, огни судов на воде кажутся призрачной сетью, огораживающей место кораблекрушения. А затонувшее судно – словно прошлое. Даниэль, мой ментор, встречает нас у университета (он весьма плотно общается с моими родными). Стоим напротив сцены с выступающими. Логан и Али рядом. Помнится мне, в последний раз я была у парка кампуса вместе с Диланом, когда мы ехали обратно после проводов заката. В тот вечер он назвал моего отца по имени, будто они давние друзья; поцеловал впервые. Ладно, забыли об этом, принцесса. Грейс, а не какая-то принцесса! Иди к чёртовой матери, Дилан, мой старомодный. Кстати, говоря о нем, – Дилан виднеется сбоку от основной толпы, ладонью руки он прикрывает пламя и закуривает.

– Грейс, нашла что-то интересное? – отрывает меня Зед, немного испугав от неожиданности.

– Что может быть интересней учебной программы и речей о возлагаемых на нас надеждах? – отвечаю я добро.

Его взволнованность проходит, и Зед, поворачивая моё тело к себе, целует меня. Как давно он этого не делал!.. Самый обычный, осторожный и бережный поцелуй. Во мне вновь разливается тепло, когда ощущаю его губы, но это не тот огонь, который я чувствую с Диланом. Зед клялся мне перед моей матерью в том, что больше он не будет холоден и не будет ревнив, что он больше не будет закатывать ссор и, как можно заметить, обещание он своё сдерживает. Обнимая меня в огромной толпе и целуя, он будто бы защищает меня от всего мира вокруг. И мне нравится такой Зед.

Дилан Барннетт

Она легко превращается, переходит от одного настроения к другому. Грейси (Грейси, а вовсе не Грейс. Если бы она поняла мою значимость в её судьбе, не меньшую, чем её отца, то позволила бы мне так её называть даже сейчас) стоит, спокойная и прекрасная. И я вспоминаю, что могу сделать для неё и против неё, что могу заставить её почувствовать своими словами и руками.

Звёздная ночь

Ночь прошла и огонь, и воду, и лёд с виски в барах, и тысячи километров под званием полковника армии, и многое, многое другое. И что она только ни ощущала, что ни испытывала и ни пробовала за эту никчёмную жизнь, за все многие годы, но подобный трепет рождался в её сердце лишь иногда, очень-очень редко, по ощущению, раз в один век. Она знала, что, благодаря своим страданиям, благодаря своей хитрой на выдумки судьбе, она приобрела мудрость. Ночь выделялась из общего контекста вновь и вновь, снова и снова меняя место жительства. Но каковы будут её страдания, какой силой они будут обладать, если произошедшее из раза в раз случится вновь?

Грейс

В этом итальянском заведении, куда Кэррол пригласила Даниэля, я была однажды ещё совсем маленькой. Пообедав и познакомив наконец Зеда лично с Даниэлем, мы едем домой. Глядя сквозь стекло и не участвуя в оживлённом разговоре Зеда с моим отчимом, я думаю о том, что было бы, если Дилан сейчас вёл эту машину. Понравился бы он моей семье? Смог бы выдержать обед в ресторане с Кэррол и Майком? Думаю, вряд ли. Зед всегда отличался от остальных тем, что легко ладил с обоими моими родителями.

***

Весь дом Зеда изнутри играет новыми красками. Мама моего хорошего друга и парня (неоспоримо прелестнейшая женщина в этом городке) сообщает нам, что ужин вскоре будет подан. Когда я переступаю порог комнаты Зеда, неожиданно осознаю, что дело близится к завершению дня. Солнце опускается вниз к океану. Небо озаряется розовыми, оранжевыми тёплыми оттенками, а одно из окон открыто, свободно впуская свежий и прохладный ветерок. Голоса низко летающих птиц. Зед, не говоря ни слова, проходит вглубь комнаты и садится за рабочий стол, начиная суетливо перебирать огромную стопку документов, расписаний и таблиц.

– Такой ответственный, – ухмыляюсь я и ложусь на кровать, глядя на него.

– Да, я хочу быть готов ко всему, – отвечает Зед, так и не поворачиваясь в мою сторону.

Именно непонятное строение ума Зеда воодушевляет; он мог бы держать весь мир, а я целиком бы ему вверялась. Если закрыть глаза даже на мгновенье, на мгновенье зажмуриться, как ребёнок, лицом в подушку, то можно запросто представить картину: пейзаж перемен и надёжности под его покровительством.

– Я бы изучила всё по дороге, – шепчу я и встаю возле, кладя руки на плечи Зеда и читая документ между его пальцев. Да, он больше занят политикой, чем людьми. – Ты ко всему уже готов. Просто оторвись от дел и побудь немного со мной, – почти что умоляю я.

– Ну ладно, – отвечает Зед, и я по-детски радуюсь, ощущая возбуждённое, живое настроение.

– Что будем делать? – спрашивает он и встаёт напротив меня, скрестив руки на груди.

Ещё раз про себя благодарю его за то, что на этот раз Зед держит своё обещание. Никакой ревности, никаких исчезновений и холода! Лишь порой проскакивает некая безэмоциональность, отрешённость, но ведь это уже другой вопрос.

– Честно, я не знаю. Обычно до этого не доходит, – улыбаюсь я, а Зед всё так же безучастен к моим рассуждениям. – Потанцуем. Сейчас включу музыку. Или же можем пойти…

– Да ладно тебе, фильма вполне хватит, – перебивает он, так и не дослушав предложение о прогулке в таких романтических сумерках, при которых всё казалось бы мне осуществимым, чудесным.

Если бы не отказ. Но глаза, смотрящие словно сквозь меня с холодом, озаряются улыбкой; он больше не хмурится и не скрещивает руки в расстроенных чувствах. Пусть он останется в весёлом настроении! Закатываю глаза и, быстро его обняв, включаю фильм, который уже видела. Ложимся вместе на кровать, и Зед легко обнимает меня за плечи. Мне, конечно, очень это нравится – прижиматься к его груди виском, смотреть фильм уже двадцать минут как, но в этом настроении я предпочла бы кое-что другое. Я поднимаю голову и шепчу:

– Зед, поцелуй меня.

Боже! Я голодна и ненасытна, как стервятник, жаждущий плоти, парящий над естественными природными красотами Африки. Черты Зеда, монументального в убывающем свете, погружённого в себя, всё это время меняются. Я должна знать, должна знать, что смогу ощущать с Зедом подобное тому, что с Диланом. В комнате темно, но я вижу, что Зед удивлён.

Вот он наклоняется и целует неспешно. Очень бережно и мягко, так что я почти не чувствую его губ. Я, немного подтянувшись, перекидываю ногу и залезаю к нему на колени. Решение о собственноручном контроле над ситуацией приходит само по себе; кладу руки ему на живот и целую сильнее, более требовательно, я лишь хочу, чтобы Зед касался моих рук так же, как когда-то, в самом начале; чтобы он повторил, что счастлив быть со мной. Хочу, чтобы он уверил меня, что тоже хочет этого, но в ответ – очередная отговорка, и его мать зовёт нас к ужину.

***

Дома я уже почти сажусь читать на широкий подоконник, как получаю сообщение:

– Не ложись спать так рано! Я заберу тебя на этот вечер, – пишет мне Дилан.

Чувствую, что мои губы расплываются в улыбке. Вот я уже сижу вместе с ним, жадно изучая виды родного города в ночи. Сейчас я ничего не узнаю', лишь знакомый голос Дилана. Он ведёт автомобиль плавно, но я ощущаю его взгляд затылком. Свежий порыв воздуха обдаёт меня, когда Дилан захлопывает за мной дверцу. С игривой улыбкой, чертовщинкой в глазах и смехом, мы за руку перебегаем дорогу к кинотеатру. На моих плечах его кожаная куртка, но холод вместе с предвкушением приключений стягивают диафрагму. Оказывается, сегодня лунное затмение. Пока веет пряный ветер, тревоги и превратности судьбы остаются где-то далеко. Немыслимо трудно было решиться поехать с ним – и почему-то я решилась.

– Дилан Барннетт! – слышится голос возле билетных касс, окликающий брюнета.

Крепко стискивая мою ладонь, Дилан встречает взглядом ранее неизвестного мне молодого человека.

– Билл! Рад тебя видеть, – отвечает он.

Парнишка в форме работника кинотеатра и забавным хвостиком на голове как раз закрывал главные двери, но откладывает это дело.

– Так уж и быть, – вздыхает он. – Вот ключи. Ты опоздал.

– Да, я знаю, – Дилан не отвечает на дальнейшие слова Билла. Он здесь недавно, а уже завёл приятелей, которые доверяют ему до такой степени, что готовы пустить на крышу, когда заведение уже закрыто. Поразительно!

– Только будь там осторожней, – Билл говорит мягко, будто боится лишний раз нам возразить.

– Да-да. Знакомо, – стонет Дилан жалостливо.

Он не желает слушать нотации по безопасности. Билл впервые переводит взгляд на меня и останавливает взгляд на кистях наших соединённых рук; оглядывает куртку Дилана на моих плечах. В его глазах появляется непонятная требовательность, которую я подмечаю, но в тот же миг оставляю позади – Дилан идёт вперёд сквозь темноту, будто точно знает, где что стоит. Дилан спокоен, его дыхание ровное. Мы вместе выбираемся на плоскую крышу здания на студёный ночной воздух и долгожданный свет.

– Всё будет просто великолепно, – мурлычет наконец Дилан.

Он легко улыбается; в глазах Дилана читаются уверенность и радость. Столь прекрасные, яркие моменты жизни обязаны быть всегда на открытом воздухе. Воздушные и лёгкие, как бабочкино крыло. С западной стороны небосклон погружён в синеву и видна торжественная, медово-красная луна; она деспотично захватила в свои владения небеса. Свет падает, создавая потрясающий эффект.

5 глава

Грейс

Мы вместе сидим на краю крыши, свесив ноги и ожидая затмения. С минуты на минуту оно настанет.

– Почему ты переехал? – спрашиваю я, слушая частое биение его сердца, звук ветви на ветру. Дилан кончиками пальцев щекочет моё обнажённое колено, куда не доходит ткань лёгкого кружевного платья.

– Чопорность моей нации хороша, но хотелось бы попробовать вашей западной свободы духа, – красноречиво отвечает он. – Были некоторые причины, принцесса, – а Дилан любит пресекать любые вопросы о себе у самого корня! Чувствую, что Дилан – лучший психолог, которого я могла встретить в жизни.

– А почему тогда ты тратишь время на биологическом факультете, если и так открыл по выставке на каждом континенте?

– Для общего образования. К тому же я очень любопытен до знаний.

Дилан Барннетт

Я решил перестать бороться, ведь все мои усилия напрасны. Говорю твёрдо, хотя и смеясь. Мне нравятся ненавязчивые ласки Грейс, как он гладит мои руки, затем прикусывая пальцы. Вся улица была, словно на ладони, а здания кажутся такими искусственными, отшлифованными, гладкими. По крайней мере, я более не просыпаюсь с криком в ночи'.

Грейс

– Али часто нечаянно бросала фразы о тебе. У меня сформировалось о тебе чёткое представление, но я и не думал, что ты так хороша, – мурлычет он, и я сама улыбаюсь от ласкающих слух слов. Но мне остаётся непонятно, как Дилан узнал о некоторых вещах, которые и Али-то не знает. – Я очень хотел познакомиться с тобой ближе, но когда впервые увидел в кафе, понял, что этого мне не хватит, – в голосе задрожала счастливая нотка. – Не подумай, что я пытаюсь воспользоваться тобой. Я не хочу пугать тебя поспешностью своих поступков.

– Нечестно признаваться в подобном, когда жизнь человека полностью в твоих руках, – неосознанно выдаю я, глядя на тротуар под нами. Приличная высота; Дилан лишь усмехается и сильнее стискивает мою руку. – Я сама не разобралась ни в чем на данный момент. Даже на половину, – уже шепчу я и касаюсь пальцами скул Дилана. Он вздрагивает, но продолжает неотрывно глядеть на меня.

«Ты не так прост, сукин сын», – почти что выпаливаю я. Одинокая машина проезжает по дороге; так много указательных знаков и проводов над землёй; вдалеке маяк на стеклянных скалах.

– Одиннадцать часов и сорок одна минута. Посмотри на луну, – он поднимает руку, указывая куда-то ввысь. – Вон там, ты видишь?

Приподнимая голову с его колен, я сажусь в обыкновенное положение. Мелодии ночного города в единении с тихой, кроткой природой сменяются в голове на «Down Low» Alex Winston. Луна выступает из-под мраморных облаков, начиная постепенно угасать. Игра теней.

***

Мы вместе в автомобиле. Не смогли без подобного прощания; я сижу на его коленях и ненасытно зарываю свободную левую руку в его волосы, крепко тяну. Это заставляет Дилана целовать меня ещё с большим упоением, проводя губами, а затем языком, полностью закрывая мои губы и вновь открывая их. Чувствую одну его руку, проводящую по моим позвонкам и прижимающую поясницу к рулю. Поцелуй в губы – это всегда так лично, так интимно. А он делает это пленяюще. Делает так, что я мучаюсь от одной мысли об этом. Прижимаюсь губами к круглому шраму на его плече, слегка оттягивая ткань чёрной майки. Ресницы Дилана дрожат, подливая масла в огонь, и он порывисто вздыхает:

– Порви с Зедом, атеистишка. – Карие глубокие глаза и частое дыхание. Он отстраняется. – Сделай это, – шепчет он прямо перед поцелуем в губы.

– Что? – Я отстраняюсь и спиной вжимаюсь в холодный руль.

– Ты меня слышала! Порви с Зедом, – ощущение, что Дилан снёс мне голову с плеч, как инквизитор – язычнице. – Нельзя страстных натур ограничивать в чувствах.

– Я не пойду на это. Я люблю его.

Он лишь нежно обнимает меня на прощание, скрывая своё частое дыхание и нетерпеливость, гнев.

– Разве любишь? Ты ведь сейчас со мной, малышка. Выводишь рисунки на коже, на шрамах, сидя на моих коленях.

Да, душою я уродлива; осуждайте меня! Так бывает: на террасе, в лунном свете, когда один потребовал от другого принципиально невозможного, мы молчим и разглядываем луну, я ёрзаю, откашливаюсь. В конце Дилан огорчённо трёт переносицу, а я наклоняюсь вперёд, беру его за руку, притягиваю к себе, целую – и ощущаю его руку на своей щеке, мне удивительно хорошо и легко.

– Я тебя не знаю, Дилан. Я была бы сумасшедшей, если бы по первому требованию бросила Зеда, которого знаю всю жизнь.

Рядом с Зедом я чувствую себя как школьница; но я к нему очень привязана, знакомы целую вечность.

– Иди-ка к черту, – сказала я откровенно.

Спустя годы я буду рассказывать об этом романе, вся жалкая и состарившаяся, или же такая же дряхлая, но роскошная и элегантная; буду рассказывать, как всё начиналось: он меня поцеловал, потом оскорбил в машине, как ту девушку, о которой Дилан рассказывал у пиццерии; мгновение, в котором он навсегда останется после смерти.

***

Стою на темной кухне, все обитатели дома спят. Мать заметила, как парень (Дилан не понравился уже издалека, по одному силуэту) высадил меня у дома. Она не знает ни черта о ситуации – у неё океан других забот. Я учусь жизни и справляюсь со всем сама. Здания городка посерели, темно. Никаких размышлений в моей голове нет вовсе; сонливость и меланхолия окутывают. Замечаю пачку сигарет на столешнице, зажигалку. Закурив, я облокачиваюсь о гладкую мраморную поверхность столешницы и смотрю в окно; никогда не пробовала до этого табак – жжение в глотке, а горький дым дошёл до самих лёгких. Мужественно терплю и спокойно выдыхаю проклятый дым. А лопасти вентилятора на потолке всё крутятся и крутятся, так неспешно и размеренно разгоняя густой смог. Я сажусь на пол, обняв колени, и курю. Наблюдаю за вращающимися лопастями и за тем, как все ещё живая муха двигается по липкой ленте; и вот – смерть. Мне не по себе. Тушу красный огонёк о подошву. Хорошо, что тот ужас с Викторией в прошлом, уже две с половиной недели; просто отлично, что тот женский силуэт пропал. Надеюсь.

Дилан Барннетт

«Немного грубой силы… никогда не повредит», – говорю я сам себе. Но ведь это правда! Чуть ли не рычу, когда оглядываю получившуюся картину в мастерской. Это не сравнится с прежними мастерами! В этом городке так хорошо творить… вот почему я переехал. Но я всё ещё полное ничтожество.

«Ты будешь счастлив…», – говорил я себе когда-то. Смешное дерьмо, да? Не жалея бранных слов, рву грунтованный холст и кидаю на пол. Мне ещё необходимо выполнить заказы (мои работы покупаются благодаря обаянию). Если бы мой безмозглый отец догадался откладывать деньги, а не мотаться вместе с маленьким мной по всей Британии, то все было бы проще. В этой ужасной атмосфере ночной боли молча прикусываю сигарету. Но я добьюсь своего рано или поздно, она это понимает? Что Грейс сейчас делает?

6 глава

Грейс

Будильник звенит ранним утром. Я, собравшись и попрощавшись с Кэррол и Майком, отправляюсь на занятия пешком. Вот и наступила, после нескольких одинаковых дней, пятница – день встречи в студенческом сообществе. а Меделин – богемная девушка в красном старомодном кабриолете гла0-s – кричит и сигналит, когда наконец замечает меня:

– Ты чертовски выглядишь, Грейс! – вскрикивает она.

Меди больше всех на моём факультете пришлась мне по душе. Длинные рыжие волосы и светлая кожа так восхитительны; хлопковое кружевное платье, ярко-красная помада дополняет образ. Меделин можно назвать глупышкой: она подписала себе в моих глазах декларацию интеллектуальной импотенции своими нескончаемыми жалобами, что ей нечего делать.

Под заходящим солнцем мы вместе оказываемся у двухэтажной кирпичной постройки. В каждой комнате включён свет. Интересно, что за хаос происходит в них? Замечаю Джексона – первое знакомое лицо здесь. Он проводит нас сквозь громкую группку, состоящую из татуированных парней в чёрных одеждах. Несколько секунд ощущаю их взгляд на себе, но вот мы уже проходим вглубь двухуровневой комнаты, смешиваясь с толпой.

– Каков шанс, что я смогу сама познакомится со всеми в этом помещении? – интересуюсь я у него со смехом.

– Минимальный, – улыбается Джексон.

– Минимальный – это, видимо, британский вариант фразы «хрена с два у него есть какой шанс», – встревает Меди и поправляет волосы одним лёгким движением руки, глядя в ему в глаза.

– Я австралиец, – усмехается блондин.

– У вас королева на банкнотах, вы британцы, – настаивает Меделин.

Пройдя в дверь мы попадаем в огромную комнату с неоновым рыжим освещением. Две лестницы у стен, а между балкон, выходящий на нижний ярус. Громкая музыка; недалеко стол для пин-понга. Левее – три полностью забитых дивана и множество кресел вокруг. То и дело через арки заходят и выходят люди. Я ощущала свежий запах свежевыстиранных хлопковых штор; собаки лаяли н громкую музыку. Я чувствовала вдохновение, замерев у лестницы: лица, голоса, движения эхом повторяли друг друга. Я такая же? Они хотят быть особенными; особенным итальянцем, особенным евреем, особенным индусом – они с рождения определяют себя именно так. Но, как считал Бродский, стоит определить себя сперва как человека, и не лезть в «эти большие дела, они очень сильно туманят».

«Кто я?» – на этот вопрос ответ будет не “актриса с океаном заманчивых предложений”, а моя характеристика как человека. Но его услышат только близкие, ведь никто не хочет быть уязвимым перед незнакомцами! Мгновение наедине с собой, а затем присоединяюсь к грохоту. «Наплевать, наплевать», – мысленно повторяю я, проходя сквозь терпкий туман сигарет.

Проходит час, а Зед всё ещё не подходит ко мне, мелькая в компании панков. Погружаясь всё глубже в пёстрый разговор, я чувствую умиротворение. Из таких мгновений и составляется вечность. Слова-огни, тот красный, тот жёлтый, возникнут и останутся. Некие ускользнут, улетят, исчезнут крича, а им будет вторить эхо, отражаясь друг от друга в унисон музыке. Одно мгновение останется со мной ненадолго, а потом исчезнет в смертной бездне памяти – я выхватываю из толпы желудёвый цвет и одновременно чувствую, как впечатывается в мою кожу крест на груди Али и её руки крепко сжимают меня.

Все приземляются рядом: Логан, Али и.... и отдельная коробка на стеллаже моей жизни – Дилан. Пока он переговаривался с однокурстиками я думалаа о том, как рада видеть этого брюнета среди незнакомцев, несмотря на его ужасные требования! Зед вместе с Алексом усаживаются на другом диване; мой парень ревностно пытается поймать мой взгляд, а я неотрывно наблюдаю за Диланом. Боже, как же он красив в этом фиолетовом свете! Но когда Али обращается ко мне, приходится отвернуться, прервав невербальное общение.

– Грейс, все собираются играть в «правда или действие». Будешь с нами? – спрашивает она.

– Я за, – говорит Дилан позади меня.

Вновь разворачиваюсь к Дилану, он отпивает из стаканчика. От Дилана не ощущается никакого запаха перегара, лишь привычный, необъяснимый аромат его самого и немного мяты. Он наклоняется и шепчет, обжигая горячим дыхание ухо:

– Мы с тобой уже обсуждали это после стихов поэта, атеистишка. Они мелкотравчатые люди, но как бы мы с тобой ни зачитывались Ницше, пока что мы подобны им, и мы вдвоём среди них. – Господи, когда находишь того, с кем можно поговорить на темы, отличные от быта и сплетен о знаменитостях, разум  которого бессловесно уравновешен с твоим, как жидкость в сообщающихся сосудах, – это идеал. Интеллект – это слишком сексуально. – Ты ведь всегда играешь – так подыграй и сейчас.

Дилан, как нож, проходит все насквозь: одновременно он и внутри, и вовне, наблюдает. Я ощущаю его так же сильно, как «Сон в летнюю ночь» Шекспира, и соглашаюсь.

Когда присоединяется Логан, и мы начинаем играть. В течение игры Меделин уединяется с Джексоном в спальной комнате наверху; Алекс выкуривает косяк, предоставленный ему Зедом (вот от кого явно не ожидаешь!). Далее Логан рассказывает какую-то научную теорию одними бранными словами; Дэн целует девушку, случайно проходящую мимо. Глупая затея. Легкомысленные действия и провокационная правда. Хорош только коктейль, который Логан делает в совершенстве. Али с Диланом шутливо переговариваются, а я чувствую, что водка начинает постепенно действовать, туманя рассудок и сгущая краски. Моя хмельная сторона довольна, что Зед, не удосужившийся банально встретить и поприветствовать меня, теперь злится, что я смеюсь вместе с Диланом.

В миг, когда музыка сменяется, а ход переходит к следующему студенту, Меди и Джексон приходят обратно; он обнимает её, а она виском прижимается к его плечу. Улыбаюсь Меди в ответ и украдкой бросаю взгляд на Дилана. Он незаметно для остальных касается моей руки. Почти что вздрагиваю, ощущая пленяющие прикосновения его пальцев. Желаю прижаться к нему, почувствовать гармонию, дать влюблённости захватить меня. Но недальновидно. Отворачиваюсь и пытаюсь вести себя естественно, но щекочущие прикосновения то и дело вызывают непрошенную улыбку. Очередь в игре доходит до Дилана; выбор пал на правду.

– Дружок, ты запал на кого-нибудь здесь? – ехидно интересуется Зед.

Чуть не давлюсь напитком в бумажном стаканчике. Ощущение, будто сердце остановилось, а пальцы Дилана уже не прикасаются ко мне. Гляжу прямо на Зеда, а он – на Дилана, руки опираются на колени.

– Да, – отвечает Дилан и дразнит: – Неужели это тебя так сильно волнует?

В ответ блондин резко откидывается на спинку дивана.

– Ты просто выбрал правду, друг. Вот я и спросил тебя.

Музыка играет всё так же громко, и все стараются её перекричать, но игроки молчат и ухмыляются, создавая впечатление всепоглощающей, гробовой тишины. Дилан натягивает улыбку и делает расслабленный жест.

– Продолжайте уже. От таких разговоров скукой веет, – скулит Алекс, докуривая косяк. – Грейс, правда или действие?

– Выбираю правду, – отвечаю я.

– Ты когда-нибудь занималась сексом в общественном месте?

Он произносит это так беззаботно, словно это в порядке вещей; меня вопрос шокирует. Хотя я ведь в доме студенческого братства – обители похоти и разврата. Отвратительное отношение к сексу.

– Нет. Никогда, – отвечаю, помявшись.

– Ты вообще когда-нибудь занималась сексом? – продолжает едко допытываться Алекс.

Меня охватывает волнение, но я стараюсь держать себя руках.

– Не лезь не в своё дело, Алекс, – холодно отвечает Зед за меня, перехватывая мой взгляд.

Зед заметно напрягся. В комнате стало больше людей или мне кажется? Черт! Алекс наверняка знает правду и просто хочет повеселиться. А потом будет прикрываться тем, что он просто играл в игру. Он становится невыносимым, когда напивается. А общественная норма ещё ужаснее. Если ты не занимаешься тем, чем занимаются другие, то сразу же становишься инородным, чужим.

– Грейси, ты ответишь? – отпивая большой глоток из бутылки..

– Я не играю в эти игры больше, Алекс, – говорю громко, но не кричу, чтобы не показать слабость.