Текст книги "Контакт"
Автор книги: Анар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Студент решился; он встал, включил свет в комнате (когда он успел его выключить?), подошел к заколоченной двери и сильным движением оторвал одну, затем другую доску. Потом он дернул дверь, но она открылась легко и мягко. За ней был коридор – точно такая же передняя, как и в его, студента, квартире. Это даже не удивило его. Он шагнул в этот коридор, полуосвещенный падающим из открытой двери комнаты светом, видимо, торшера или настольной лампы. Из комнаты доносилась тихая музыка. Радио, наверно. Студент подошел к дверям, заглянул. Комната была почти такой, как и его, но обставлена несколько иначе. Свет падал от настольной лампы под зеленым абажуром. Она освещала стол, за которым спиной к двери сидел человек точно в таком же синем джинсовом костюме, какой был и на студенте. Фигура, рост, каштановые волосы – все было точно как у студента. "Вот теперь я окончательно сошел с ума,– подумал он,– мне видится мой двойник".
Но человек за столом поднял голову и посмотрел на студента с некоторым удивлением. Это был сын старухи, тот, который был на фотографии в ее развалюхе и на фотографии в этом доме, его живой облик как бы объединил черты обеих фотографий. Правда, человек был без усов. "Вы разве не умерли, не упали с балкона, не покончили самоубийством?" – хотел спросить студент, но ничего не мог сказать, у него будто отнялся язык. Как бы догадываясь о его состоянии, человек широко и по-доброму улыбнулся ему, точно так, как на той фотографии, которую студент увидел в первый раз, когда вошел в квартиру.
– Вы, очевидно, мой сосед и пришли через заколоченную дверь,– как-то очень мягко сказал хозяин этой комнаты,– заглянули, так сказать, на огонек. Я рад, что вы решились, вы ведь по натуре нелюдимый и подозрительный человек.
"Откуда вы знаете?" – хотел сказать студент, но опять не мог выговорить ни слова.
– Не удивляйтесь,– улыбнулся человек в джинсовом костюме.– Я психиатр по своей специальности, а по роду своей работы – физиономист, так что мне достаточно было взглянуть на вас, чтобы определить основные черты вашего характера. Разве я не угадал? Я могу даже проанализировать все поподробнее. Самое трудное для вас – контакт, общение с другими людьми. Вы постоянно опасаетесь, что ход ваших мыслей, строй ваших ощущений никогда не смогут быть доступны другим, и потому видите во всех если и не врагов, то, во всяком случае, чужих и чуждых... И от этого вы крайне подозрительны. Везде вам чудятся козни, ловушки, злые умыслы... Верно?
Студент опять не сказал ни слова, но как-то не очень определенно кивнул.
– А разве моя мама не сказала вам, чтобы вы не подходили к этой двери? не с укором, а с каким-то скорее любопытством спросил психиатр.
– Это ваша мать? – наконец-то выговорил студент. Он хотел спросить: "Это ваша квартира?"
– Разумеется,– сказал психиатр.– И квартира, которую она сдала вам сегодня, моя. Она мне сказала об этом.
–Но.,,
– Понимаю,– сказал психиатр.– У вас тысяча вопросов ко мне. Ну, например, почему я сдаю квартиру и, если уж сдаю, почему этим занимается старая больная женщина, а не я, здоровый хлыщ? Так ведь? Это вас интересует? Да вы садитесь, пожалуйста. Радио вам не мешает?
– Нет, но...
– Все просто и все удивительно сложно. Дело в том, что мне с моим положением – вы, разумеется, понимаете, о чем я говорю?..– Студент, конечно, ничего не понимал, но психиатр продолжал так, будто все было предельно ясно и не требовало никаких объяснений: – ...мне неудобно заниматься такими вопросами. Мать оказала мне любезность, дала объявление, ну и все прочее. Не хотите ли выпить коньячку?
Он достал из шкафа дорогой марочный коньяк и рюмку, только одну рюмку.
– Я сам не пью, но всегда держу для гостей. Ведь вы знаете, всегда можно найти выпивку в доме у непьющих людей. Пьющие дома выпивку не держат,– он опять улыбнулся широко и ласково,– вы пейте. Вот вам, пожалуйста, шоколад.
Студент выпил залпом и откусил край шоколадной плитки.
– У меня вообще получилась странная история,– продолжал психиатр.Квартиру, которую вы теперь снимаете, получил я, а вот эта квартира, в которой мы с вами сейчас сидим, слушаем радио – кстати, оно вам не мешает? – пьем коньяк и так мило беседуем, это квартира моей жены. Бывшей жены,– добавил он с легким вздохом.– Две соседние квартиры оказались у мужа и жены. Разумеется, когда мы получали их, мы еще не были мужем и женой. – Он встал, подошел к окну, задумчиво и долго вглядывался в далекое море, а потом неожиданно продолжил так, как будто студент его о чем-то спросил: – Но это длинная и даже по-своему романтическая история. Ну что же, я могу поделиться с вами. Итак, я получил как ведущий специалист квартиру, ту самую, в которой вы живете. До этого я жил у мамы, вы у нее были, сами видели, какие там условия. И можете себе представить, как я обрадовался, когда вселился в этот дом. Кстати, вы, наверное, уже заметили, что квартира, в которой мы с вами сейчас беседуем, хотя и соседствует с той, но находится не в том доме, а в другом, старом. То есть я хочу сказать, что в этой комнате давно жила моя жена, то есть моя будущая жена, то есть бывшая, то есть,– он улыбнулся,– я совсем запутался, я лишь хотел сказать, что моя жена жила здесь, когда мы еще и не были знакомы. Эти дома имеют разные входы, и, возможно, мы никогда так и не встретились бы, если бы не случай. А случай действительно уникальный. Надо сказать, я тогда сильно увлекался азбукой Морзе. И вот как-то лежу я себе в своей комнате, тренируюсь, выстукивают на стенке. Какие-то стихи. Просто так. И вдруг ясно слышу, что из-за стенки мне отвечают,– можете представить себе такое? Причем следующие строки этого же стихотворения. Я чуть с ума не сошел. И что оказалось? Что за стенкой, в этой вот комнате, живет девушка, работающая радисткой на корабле. Неделю она в море, неделю дома. И я, оказывается, стучал, когда она только что вернулась с моря и отдыхала на своей кровати, расположенной у этой стены. Но все это, разумеется, мы узнали позже, когда таким вот образом познакомились, а потом и поженились. Ну мы, конечно, объединили квартиры, и, когда она уходила в море, я всегда оставлял свет в ванной комнате. Его видно далеко с моря. И она так радовалась этому свету.– Он помолчал, а потом сказал с легким вздохом: – Как все нелепо в этой жизни. Никогда ничего не поймешь. Зачем, как, отчего?
– А что?
– Да вот я думаю: зачем судьба подкидывает нам такие сюрпризы – общая стена, увлечение азбукой Морзе, одинокий мужчина и одинокая женщина? Словом, все как нарочно придумано, чтобы нас соединить, а потом она же, я имею в виду судьбу, придумывает нечто гораздо менее изощренное, гораздо более примитивное и... разъединяет нас.
– Вы развелись?..
– Это нельзя назвать разводом, так как официально мы не были женаты, я хочу сказать, что мы не успели зарегистрироваться. Так что мы не развелись, а просто... разошлись. Вас интересуют причины? А я их не знаю. Просто она исчезла, и все...
– Как исчезла?
– Очень просто. Я же говорю, исчезла.
– То есть как?..
– Видимо, влюбилась в кого-то... Или что-то в этом роде. За ней иногда приезжали на шикарных машинах. И она не говорила, куда ездит на этих самых машинах. Я пытался искать ее... Но вскоре получил письмо, причем оно было отправлено не по почте и не имело никаких адресов – ни обратного, ни адресата, просто кто-то, видимо, принес и бросил его в мой почтовый ящик. Но письмо, несомненно, писала она сама, я же знаю ее почерк. Она писала, что не надо ее искать, она вполне счастлива и свою квартиру оставляет мне, я могу распорядиться ею, как мне хочется. И тогда я решил одну из квартир сдать зачем мне две квартиры? Но решил поселиться в этой и сдать ту, свою. Из-за этажа. Вы знаете, хоть я и психиатр, но у меня фобия – боязнь высоты. Я всегда плохо чувствовал себя на двадцатом этаже. А здесь, на третьем, мне удобно и покойно.
– Как на третьем? – удивился студент.– Разве мы не на двадцатом этаже?
– Ошибаетесь,– вновь ласково улыбнулся психиатр.– Мы сейчас находимся на третьем этаже старого дома. Это вы находились на двадцатом этаже нового, перед тем, как войти сюда...
– Но ведь...
– Вас смущают уровни... Как может третий этаж соседствовать с двадцатым? Не смотрите на потолок,– сказал психиатр, перехватив взгляд студента,– дело отнюдь не в высоте потолка. Это стандартные дома, и высота их одинакова. Вообще они во всем одинаковы. Разница лишь в том, что там двадцать этажей, а здесь три. Да, и еще там есть мусоропровод и воду не отключают, как у нас, в полночь. Ах да, вас, конечно, не это интересует. Я чувствую по вашему взгляду, что вы думаете совершенно о другом... Об уровне, так сказать, нашего соседства. Я прав? Ну вот видите! Дело в том, что эти дома построены на разных уровнях по ландшафту. Этот вот старый дом построен на возвышенности, и потому его третий этаж соответствует двадцатому нового дома. Вы, наверное, обратили внимание, что лифт иногда не поднимается, а опускается. Это зависит от того, с какой двери в него войти. У него две двери, и он очень хитро устроен постоянно поворачивается по оси. Он обслуживает два дома – и старый и новый. Если вы вошли в первую дверь, он будет спускаться, и вы окажетесь на... двадцатом этаже. Многих это удивляет и даже, более того,– пугает. Скажу вам по секрету, были даже случаи психического расстройства. Я сам лечил. Правда, вылечил, все прошло бесследно, болезнь была в самой начальной стадии, ничего страшного. Не хотите ли выпить еще?
Студент выпил и почувствовал, что ему становится удивительно легко и спокойно с этим человеком. От общения ли с ним, от коньячных ли паров, которые уже начали действовать, или оттого, что так просто объяснялась одна из загадок дома, ему стало хорошо и покойно. Он чувствовал, как снимается напряжение, которое, как ему сейчас казалось, бесконечно долго сковывало его мозг! Теперь он был уверен, что совсем несложно найти отгадки всем сегодняшним загадкам.
– А вы не путешествовали по своей квартире? – неожиданно спросил психиатр.
– В каком смысле?
– Разве мама вас не предупредила? Дом-то ведь экспериментальный, со всякими такими фокусами. Некоторые квартиры, в том числе и моя, вернее, теперь уже ваша, двигаются по вертикали, подобно кабине лифта. Представляете, додумались, целая квартира – лифт. Опускается и поднимается, причем когда это заблагорассудится косому и вечно пьяному лифтеру.– Психиатр опять замолчал, потом продолжил: – Так что если вы вдруг проснетесь и увидите, что уровень моря за окном стал ниже или выше, чем обычно, не пугайтесь – это просто лифтер решил вас прокатить. Потому и предупреждала вас мама: когда квартира поднимается – мы уже не соседи. И та заколоченная дверь тогда открывается в пустое пространство,– вечером, кажется, так и было. Вы не заметили торчащих блоков соединения? Это буфера между домами. Иногда дверь сама открывается, и от тяги что-нибудь вылетает из комнаты. Потому мы ее и заколотили. И вообще, с кем не бывает, выпьешь и решишь, что, открыв дверь, входишь к соседям, а тут бац и вывалишься с двадцатого этажа. Опасно. Потому мама и наказывала вам... Кстати, говорила она вам, чтобы вы оставляли свет в ванной? Бедная-бедная моя мама, она так сентиментальна! Все еще думает, что моя жена смотрит на этот свет с моря и когда-нибудь вернется... Я не верю в это, а она верит и ждет... Я уже почти забыл ее, а мама вот никак забыть не может... А, будь что будет, давайте-ка и я выпью с вами. Взгрустнулось что-то... Вообще-то я не пью. Хорошо, что вы зашли... Вы просто молодец. Знаете, работа работой – я очень много работаю,– но порой такое чувство одиночества... Иногда я пугаюсь его. В отличие от вас, я не жажду одиночества, я с трудом примиряюсь с ним. Вот только радио... и еще магнитофон... Да... голоса людей, смех, стон, плач, разговоры, шепоты, споры, счет. Это в основном голоса моих пациентов. Я записываю их для моей научной работы. Но порой, верите, просто так, для себя, без всякой цели, просто для себя. Чтобы не быть одному... квартира будто сразу заселяется. Вот и сейчас, незадолго до вашего прихода, я включал...
– Я слышал,– сказал студент,– слышал голоса...
– Ради бога, извините,– торопливо сказал психиатр,– я не думал, что так громко, что это вам могло мешать. Ведь у нас правило: как только цвет лампочек становится синим, значит, наступил тихий час, радио, телевизор надо сделать потише, чтобы не мешать соседям. Ну, как в поездах ночной свет. Правда, у нас свет потом снова становится обычным, но шуметь уже... нельзя...
– А часы?
– Что часы? – сказал психиатр.
Студент чувствовал, что его разум постепенно проясняется и освобождается от кошмара нелепых загадок. И он испытывал неодолимое желание объяснить до мелочей все несуразности, не оставить ни одной тайны. Сейчас он, несомненно, близок к этому, в то время как всего несколько часов назад был в какой-то чудовищной паутине алогичности.
– Что часы? – переспросил психиатр.
– Почему ваши часы идут в обратном направлении? Ясные лучистые глаза психиатра подернулись дымкой печали, и он стал похож на свою мать.
– Это мой брат, старший брат,– сказал он грустно,– он был часовщиком. Завтра будет ровно месяц, как мы его потеряли. Вы знаете, он тоже был экспериментатором,– психиатр мечтательно улыбнулся, – как-то раз решил сделать часы и сделал для мамы и для меня – с обратным ходом. Знаете, это была для него не только техническая задача, не только хобби, так сказать. Он вкладывал в свою затею и некий философский смысл, хотел заставить время течь в обратном направлении. Впрочем, тоже своего рода хобби. И мы с мамой решили уважать эту его причуду. Аккуратно заводим часы, и они идут, идут в обратном направлении.
Студент уже ничего не боялся. Он понимал: все, что с ним приключилось – ас ним действительно что-то приключилось,– имеет точное рациональное объяснение, и даже фотографии, которые меняются, тоже имеют, очевидно, какое-то разумное объяснение, что-то, видимо, заложено в их химическом составе, который придает им свойства замедленной проявки или накладки одного изображения на другое, а может, это еще неизвестный ему способ стереоскопии,– словом, и это вполне научно объяснимо. Просто он чего-то не знает и обескуражен так же, как будет обескуражен непосвященный, неожиданно увидевший себя на экране телевизора разговаривающим, улыбающимся, движущимся. Все дело, значит, в каком-то, тоже, очевидно, экспериментальном, качестве фотографий. Конечно же ничего сложного и тем более страшного.
– Скажите и про фотографии,– попросил студент.
– Про фотографии? А что именно?
– Про фотографии, которые висят в моей, то есть в вашей бывшей комнате. В чем их тайна? – Слово "тайна" он уже произносил с легкой иронией.
– Тайна? Какая тайна? Вы знаете, большинства из изображенных на этих фотографиях людей я даже не знаю. Это родственники и друзья моей жены, моей бывшей жены.
– Но там есть и ваша фотография?
– Да, есть. Ну и что? – сказал он почему-то с вызовом, но потом необычайно мягко спросил: – Не хотите ли выпить?
Студент кивнул. Психиатр неторопливо и как-то очень бережно наполнил рюмки, причем себе налил половину, а студенту до краев. Они выпили. Студент понял, что, кажется, задал загадку, которая не столь просто объясняется или, во всяком случае, ее отгадка неизвестна, может быть, даже психиатру. Последняя порция коньяка как-то особенно подхлестнула его, и он решил идти до конца.
– Вы знаете,– сказал он и в упор посмотрел на психиатра,– они меняются.
– Как меняются? – не понял психиатр.
– А так. Вот я, скажем, выхожу из комнаты в кухню, через минуту возвращаюсь, и там на фотографиях уже другие люди. А если те же, то в другом виде или костюме. Скажем, был в очках, а теперь снял их, улыбался, а теперь хмурится, застегнул ворот рубашки, обзавелся сумкой... А если побыть на кухне подольше, то безусый отращивает усы и тому подобное.
Психиатр смотрел на студента с явным любопытством. Он долго рассматривал его глаза, руки, а потом заботливо сказал:
– Может, нам больше не стоит пить?
– Да нет, я не пьян,– слегка запинаясь, ответил студент.– Вот даже на вашей фотографии. Когда я вошел, вы там были в рубашке с открытым воротом и без усов. А потом рубашка была наглухо застегнута и у вас появились усы.
– Господь с вами,– улыбнулся психиатр,– да я никогда не носил усов, это у моего брата были усы. Вы видели его фотографию у мамы?
– В пиджаке с широкими бортами, при галстуке?
– Да.
– Теперь она висит в вашей... в нашей комнате. На месте вашей фотографии.
– И что это маме вздумалось перенести ее сюда. Но, может быть, ей тяжело каждый день видеть его фотографию и потому она...
– Вы меня неправильно поняли. Я хотел сказать не то, что портрет вашего брата – кстати, вы очень похожи – висит на месте вашего портрета. Я хотел сказать, что ваш портрет стал портретом вашего брата. То есть он стал таким, каким вы станете через несколько лет и когда, наверное, отрастите усы. Он не меняется, он постарел, ваш портрет.
Студент почувствовал, как психиатр взял его руку за запястье, неназойливо стал щупать пульс, заглядывая при этом в самые зрачки его глаз. Студент понял, что психиатр пытается определить его состояние. Да и кто бы, собственно, не засомневался в нем, его нереальности после таких рассуждений? Надежда на разгадку была так сильна, что он решился и на последнее, что бы о нем ни подумал психиатр.
– Дело в том,– сказал студент,– что я сел у вашей фотографии, ну прямо перед ней, и стал смотреть на нее в упор. И на моих глазах...– Студент сделал паузу, затем выпалил одним дыханием: – ...у вас на щеках – на фотографии, разумеется,– стала пробиваться щетина и расти борода. Так что, пока я здесь, вы там, очевидно,– если, конечно, не успели за это время побриться – с длинной бородой.
Психиатр отпустил его руку, продолжая пристально смотреть на студента, и ничего не сказал. Он встал и медленно прошелся по комнате, остановился у книжной полки, взял какую-то книгу, раскрыл ее на странице с закладкой, что-то прочел и поставил ее обратно. Затем он подошел к студенту, встал позади него, повернул его голову к себе и улыбнулся.
– Мама говорила мне, что вы выдержали трудные вступительные экзамены. Это действительно непросто в такую адскую жару. Ни в коем случае не пугайтесь и не расстраивайтесь. Это утомление, стресс. Но... вы не обидитесь на меня, если я вам задам несколько вопросов? Скажите, пожалуйста, вы не злоупотребляете алкоголем? Я-то вижу, вы человек явно непьющий, но, может быть, когда-то... вы никогда не лечились от...– Он чуть замялся и добавил: – ...от алкоголизма?
– Нет,– сказал студент твердо.
– Вы знаете, на почве хронического алкоголизма иногда могут появляться видения: порой кажется какое-то движение на портретах, фотографиях, или обои на стенах оживают. На нашем языке это называется delirium tremens. Вы никогда не лечились? В смысле...
– Да бросьте,– сказал студент,– никакой я не алкоголик и никакой не псих, вполне нормальный человек, только вот...
– Разумеется, разумеется,– быстро сказал психиатр.– Я и не сомневаюсь в этом. Ни о каком психозе речи не может быть. Речь может идти только об определенных явлениях, связанных, несомненно, с утомлением" да и с жарой, будь она проклята, какие-то формы легкого расстройства восприятия. И ничего больше. Ведь вот, скажем, электричество – короткое замыкание, и связь прерывается, перегорает лампочка. Так и в нашем мозгу. Ничего страшного. Мне хотелось бы только уточнить. Бывают ли у вас, например, слуховые галлюцинации?
– Что?
– Ну, простые слуховые обманы. Скажем, вам кажется, что кто-то вас окликает по имени. Студент вздрогнул.
– Да, действительно, сегодня дважды мне показалось, что меня позвали, но на самом деле...
– Никого не было, никто вас не звал,– сказал психиатр радостно,превосходно, превосходно. А случается ли вам слышать какие-то голоса, поющие, шепчущие, иной раз даже металлические, особенно когда вы спите, вы чувствуете какое то сгущение голосов – кто-то вас обвиняет, кто-то защищает, кто-то объясняет, а кто-то над вашей головой стоит и считает? – Психиатр с жадностью впился глазами в лицо студента.
– Да,– сказал студент,– как раз сегодня ночью, перед моим приходом к вам, когда я спал, я слышал подобные голоса. Но ведь вы сказали мне, что это были голоса ваших пациентов, записанные на магнитофон. Их я и слышал, не так разве?
– Ну конечно, конечно.
Через некоторое время психиатр вновь обратился к студенту:
– Скажите, пожалуйста, а чувство знакомости, ну, скажем, попадаете вы в непривычную обстановку, а вами она воспринимается как пережитая, знакомая, бывает такое?
– Бывает,– сказал студент с некоторым удивлением.
– Deja vu,– удовлетворенно сказал психиатр.
– Что вы сказали? – переспросил студент.
– Да ничего, голубчик, это я сам себе. Еще один вопрос...– Психиатр как-то суетился, казалось, он боится, что неожиданно может упустить добычу, которую так давно искал.– Скажите, а наоборот: что-то такое, что явно вам знакомо, или, скажем, вы что-то куда-то положили сами только что, а через какое-то время это кажется вам чем-то новым, чего вы никогда не видели или как будто не вы это положили?
– Да,– сказал студент, вспомнив про сигарету, которую он оставил перед уходом в ванную, а потом никак не мог вспомнить, когда же он ее оставил,бывает и такое.
– Jamais vu,– решительно сказал психиатр.– Второе нарушение.
– Что?
– Это тема моей кандидатской диссертации. Вторая форма дереализации.
Глаза психиатра лихорадочно блестели, он возбуждался все больше и больше.
– А подозрительность? Не кажется ли вам порой, что кто-то вас преследует, что кто-то строит вам козни?
– Иногда,– сказал студент.
– Я так и предполагал,– сказал психиатр.– Типичный синдром Кандинского Клерамбо. А нарушение ориентировки – не путаете ли вы порой левую и правую стороны, верх и низ?
– Кажется, да,– сказал студент неуверенно.
– Психосенсорное расстройство,– сказал психиатр. Вы на пороге делирозного состояния.
– Чего? – испуганно спросил студент.
– Ничего страшного,– сказал психиатр.– Два-три сеанса, и все будет в порядке. Хорошо, что вы наткнулись именно на меня. Никому другому ничего не говорите, это моя тема. Но вы должны быть со мной полностью откровенны. В сексуальном плане у вас никаких отклонений?
– Нет,– сказал студент, сперва не поняв, а поняв, покраснел – сама эта мысль показалась ему крайне непристойной.
– Так,– сказал психиатр.– Не ощущали ли вы, сами того не понимая, непонятное физическое, психическое воздействие, ну, скажем, что-то вроде космических лучей?
– Вроде бы нет...
– А такое вот ощущение, будто ваши мысли – это не ваши мысли, они внушены вам кем-то или чем-то, будто их вложили в вас, или что ваши мысли читаются кем-то на расстоянии...
– Вы думаете, что я болен? – сказал студент глухо.
– Да что вы? Вовсе нет. Утомление, стресс, и больше ничего. Ничего опасного. Надо провести два-три сеанса, не больше. Можно начать сразу. Но вы должны меня извинить, я человек строгого режима и точно в это время обычно принимаю душ. Это займет, совсем немного времени, вы не уходите, подождите меня, пожалуйста. Посидите здесь, вот вам газета, журналы, я приду буквально через несколько минут, и мы продолжим нашу беседу. Я быстро,– суетливо говорил психиатр. Взяв что-то из ящика письменного стола, он вышел из комнаты. Студент услышал звуки открываемого крана, льющейся воды, а затем веселый свист психиатра.
Студент испытывал странное двойственное чувство: с одной стороны, ему, конечно, было очень неприятно, что он, по-видимому, действительно заболел какой-то психической болезнью, причем это гораздо серьезнее, чем пытается внушить ему психиатр в стремлении успокоить пациента. Он не хуже психиатра знает, как реально виделись ему все эти несуразности, и, следовательно, его болезнь значительно серьезнее, чем предполагает или делает вид, что предполагает, врач. Но с другой стороны, это как-то успокаивало студента больше всего на свете он не любил неопределенности. Теперь же, когда все, даже легкое помутнение рассудка, так разумно объяснялось, он мог думать об этом трезво, значит, все было в порядке. Он мог думать об этом трезво, несмотря на то что выпил почти полбутылки коньяка. Он мог думать обо всем этом настолько трезво, что опять какой-то внутренний голос подсказывал ему коварную мысль: что, если все это дьявольская игра его недругов, бывших соседей по общежитию, абитуриента-инструктора, игра, в которую вовлечена не только старуха, но и этот ее сын – сын ли? – и все они вместе решили методично и планомерно, различными средствами свести его с ума? Но если это так, то...
Прошло очень много времени. Тревожные ли мысли, выпитый ли коньяк, усталость и напряжение или все вместе подействовало – студент впал в какое-то состояние полудремоты, сна с открытыми глазами, сна сидя. Но потом он стряхнул сон, и ему показалось, что прошло не десять минут, а чуть ли не два часа. Из ванной доносилось веселое посвистывание психиатра и звуки льющейся воды. Студент подождал еще немного, затем встал, подошел к двери ванной комнаты и постучал.
– Я сейчас,– бодро ответил оттуда психиатр, продолжая насвистывать.Мигом,– еще раз прервал он свой свист.
Прошло еще довольно много времени, и опять после непонятного полудремотного состояния, неизвестно сколько продлившегося, студент встал, подошел к ванной комнате. Теперь дверь была полуоткрыта, звуки льющейся воды прекратились, но психиатр все так же беспечно насвистывал. Студент робко постучал.
– Я уже одет и причесываюсь,– ответил психиатр, продолжая свистеть.
Студент вернулся в комнату.
Прошло еще немного времени. Из" ванной продолжал доноситься свист психиатра. Студент не выдержал, вновь прошел к ванной. Дверь'туда была открыта. Студент заглянул внутрь: на табурете стоял портативный магнитофон, из него доносился свист психиатра. Студент отпрянул.
– Где вы? – закричал он и влетел в кухню. Потом в туалет, в комнату, наклонился, посмотрел под кроватью, открыл шкаф, вновь побежал в кухню, открыл холодильник. Психиатра нигде не было. Студент помчался в комнату, подбежал к единственному окну, но оно было наглухо закрыто. Студент бросился в переднюю. Наружная дверь была закрыта также изнутри, помимо замка еще и на цепочку и на крючок. "Он прошел в мою комнату",– осенило студента, и почти в то же самое мгновение он увидел в конце передней дверь. Дверь, в которую он сюда вошел и которую оставил открытой. Теперь она была закрыта наглухо, причем заколочена двумя точно такими же, если не теми же самыми досками крест-накрест. Но с этой стороны.
Дикая ярость – его опять одурачили! – овладела студентом, он разбежался, сорвал доску, толкнул дверь и в последний миг подумал о том, что квартира-лифт могла опуститься, и тогда он полетит в пропасть. Но под ногами он почувствовал пол... и оказался... в своей комнате... Теперь он ожидал всего – его не удивило бы, если бы фотографии пели, беседовали, если бы зеркало показывало фильм, подобно экрану телевизора, если бы душ заговорил, как телефонная трубка. Но все было обычно. Даже постель его была смята по-прежнему. В кухне и туалете также было тихо. Студент осторожно открыл дверь ванной комнаты и увидел психиатра, который причесывался у зеркала.
– Каким образом вы оказались здесь? – спросил студент.
Психиатр обернулся. Он был в костюме с широкими бортами, при галстуке. У него были длинные усы, и он был гораздо старше самого себя.
– Здравствуйте,– сказал психиатр, сдержанно улыбаясь.– Что с вами? – вдруг спросил он тревожно.– На вас лица нет. Вы как будто чего-то испугались?
– У вас... у вас...– залепетал студент,– не было усов.
– У меня – усов? – спросил психиатр.– Но я их ношу добрых двадцать лет. Вы меня, очевидно, с кем-то путаете. Ведь мы, в сущности, незнакомы. Простите, пожалуйста, вы, видимо, тот самый жилец, которому моя мать сдала квартиру. Я приношу тысячу извинений, что вторгся в чужую квартиру в неурочный час, хотя, правда, она моя, но теперь-то в ней живете вы. Дело в том, что я думал, вы еще не поселились тут, и действительно, когда я, воспользовавшись своим ключом, зашел, вас в квартире не было. Просто мне необходимо было побриться, и я...
– Да,– сказал студент зло,– меня не было, и вы превосходно знаете, где я был!
– Я? – удивился психиатр.– Но я вижу вас в первый раз.
– Послушайте,– сказал студент,– кто из нас шизофреник, мы еще выясним. Но вы прекрасно знаете, что сколько-то времени назад – я не знаю, сколько, у вас ведь часы тоже сумасшедшие, как и вы сами,– мы сидели с вами и беседовали, и вы прекрасно знаете, о чем мы беседовали. Но вы напрасно думаете, что сведете меня с ума, я сейчас сорву эти ваши приклеенные усы и сотру весь ваш грим,– он протянул руку к усам психиатра. Тот отшатнулся.
– Что с вами, молодой человек? – строго сказал психиатр, принюхиваясь.Фу... Вы, разумеется, можете напиться, но это еще не повод для того, чтобы оскорблять людей, которые старше вас по возрасту. Вы думаете, если вы снимаете у нас комнату, это дает вам право грубо разговаривать со мной? Если бы я знал, что вы уже поселились, я бы не пришел. Конечно, с моей стороны тоже несколько бестактно врываться в квартиру к чужому человеку в три часа ночи – вы могли быть и не один. Но все дело в том, что я думал, вы еще не поселились,– еще раз повторил психиатр,– я прилетел час тому назад и через два часа опять улетаю за границу. В это время все парикмахерские закрыты, и я решил побриться у себя в доме.– Разговаривая, он прошел в комнату, студент последовал за ним.– Вот и вся моя вина, за которую я еще раз искренне приношу свои извинения. Если бы парикмахерские...
– Послушайте,– студент задыхался от злости,– при чем здесь парикмахерская, что вы мне зубы заговариваете? Если вы психиатр, то значит...
– Я? – удивленно переспросил психиатр.– Я психиатр? Кто это вам сказал? Я астрофизик, дорогой мой. И только что прилетел с международного астрофизического конгресса. Тема конгресса была очень интересной – контакты с внеземными цивилизациями.
– Послушайте,– процедил сквозь зубы студент,– не морочьте мне голову. Что все это значит?
– Что именно – это? – спросил астрофизик.
– Все это,– бессмысленно повторил студент и обвел взглядом комнату. Обыкновенная комната, стенные часы, на часах половина седьмого,– наверное, сейчас уже и было это время, половина седьмого утра, рассветало,– стол, стулья, кровать, фотографии, в том числе фотография с психиатром-астрофизиком в том самом костюме с усами. Все нормально, обычно. О чем он мог спросить?
