Текст книги "Академия поэзии. Альманах №1 2020 г."

Автор книги: Альманах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Коллектив авторов
Альманах «Академия поэзии» № 1, 2020 г

Блок
Александр Александрович
[1880–1921]

Идут часы, и дни, и годы

Идут часы, и дни, и годы…

Хочу стряхнуть какой-то сон,

Взглянуть в лицо людей, природы,

Рассеять сумерки времён.

Там кто-то машет, дразнит светом

(Так зимней ночью на крыльцо

Тень чья-то глянет силуэтом,

И быстро спрячется лицо).

Вот меч. Он – был. Но он – не нужен.

Кто обессилил руку мне? —

Я помню: мелкий ряд жемчужин

Однажды ночью, при луне,

Больная, жалобная стужа

И моря снеговая гладь…

Из-под ресниц сверкнувший ужас —

Старинный ужас (дай понять)…

Слова? – Их не было. – Что ж было? —

Ни сон, ни явь. Вдали, вдали

Звенело, гасло, уходило

И отделялось от земли…

И умерло. А губы пели.

Прошли часы или года…

(Лишь телеграфные звенели

На чёрном небе провода…)

И вдруг (как памятно, знакомо!)

Отчётливо, издалека

Раздался голос: «Ecce homo![1]1
  Се – человек! (лат.)


[Закрыть]»

Меч выпал. Дрогнула рука…

И перевязан шёлком душным

(Чтоб кровь не шла из чёрных жил),

Я был весёлым и послушным,

Обезоруженный – служил.

Но час настал. Припоминая,

Я вспомнил: нет, я не слуга.

Так падай, перевязь цветная!

Хлынь, кровь, и обагри снега!

Я пригвождён к трактирной стойке

Я пригвождён к трактирной стойке.

Я пьян давно. Мне всё равно.

Вон счастие моё – на тройке

В сребристый дым унесено…

Летит на тройке, потонуло

В снегу времён, в дали веков…

И только душу захлестнуло

Сребристой мглой из-под подков…

В глухую темень искры мечет,

От искр всю ночь, всю ночь светло…

Бубенчик под дугой лепечет

О том, что счастие прошло…

И только сбруя золотая

Всю ночь видна… Всю ночь слышна…

А ты, душа… душа глухая…

Пьяным-пьяна… пьяным-пьяна…

Люблю тебя, ангел-хранитель во мгле

Люблю тебя, ангел-хранитель во мгле.

Во мгле, что со мною всегда на земле.

За то, что ты светлой невестой была,

За то, что ты тайну мою отняла.

За то, что связала нас тайна и ночь,

Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.

За то, что нам долгая жизнь суждена,

О, даже за то, что мы – муж и жена!

За цепи мои и заклятья твои.

За то, что над нами проклятье семьи.

За то, что не любишь того, что люблю.

За то, что о нищих и бедных скорблю.

За то, что не можем согласно мы жить.

За то, что хочу и смею убить —

Отмстить малодушным, кто жил без огня,

Кто так унижал мой народ и меня!

Кто запер свободных и сильных в тюрьму,

Кто долго не верил огню моему.

Кто хочет за деньги лишить меня дня,

Собачью покорность купить у меня…

За то, что я слаб и смириться готов,

Что предки мои – поколенье рабов,

И нежности ядом убита душа,

И эта рука не поднимет ножа…

Но люблю я тебя и за слабость мою,

За горькую долю и силу твою.

Что огнём сожжено и свинцом залито —

Того разорвать не посмеет никто!

С тобою смотрел я на эту зарю —

С тобой в эту чёрную бездну смотрю.

И двойственно нам приказанье судьбы:

Мы вольные души! Мы злые рабы!

Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди!

Огонь или тьма – впереди?

Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идём?

Вдвоём – неразрывно – навеки вдвоём!

Воскреснем? Погибнем? Умрём?

Я шел к блаженству

Я шёл к блаженству. Путь блестел

Росы вечерней красным светом,

А в сердце, замирая, пел

Далёкий голос песнь рассвета.

Рассвета песнь, когда заря

Стремилась гаснуть, звёзды рдели,

И неба вышние моря

Вечерним пурпуром горели!..

Душа горела, голос пел,

В вечерний час звуча рассветом.

Я шёл к блаженству. Путь блестел

Росы вечерней красным светом.

Явился он на стройном бале

Явился он на стройном бале

В блестяще сомкнутом кругу.

Огни зловещие мигали,

И взор описывал дугу.

Всю ночь кружились в шумном танце,

Всю ночь у стен сжимался круг.

И на заре – в оконном глянце

Бесшумный появился друг.

Он встал и поднял взор совиный,

И смотрит – пристальный – один,

Куда за бледной Коломбиной

Бежал звенящий Арлекин.

А там – в углу – под образами,

В толпе, мятущейся пестро,

Вращая детскими глазами,

Дрожит обманутый Пьеро.

Ветер хрипит на мосту меж столбами

Ветер хрипит на мосту меж столбами,

Чёрная нить под снегами гудёт.

Чудо ползёт под моими санями,

Чудо мне сверху поёт и поёт…

Всё мне, певучее, тяжко и трудно,

Песни твои, и снега, и костры…

Чудо, я сплю, я устал непробудно.

Чудо, ложись в снеговые бугры!

Входите все

Входите все. Во внутренних покоях

Завета нет, хоть тайна здесь лежит.

Старинных книг на древних аналоях

Смущает вас оцепеневший вид.

Здесь в них жива святая тайна Бога,

И этим древностям истленья нет.

Вы, гордые, что создали так много,

Внушитель ваш и зодчий – здешний свет.

Напрасно вы исторгнули безбожно

Крикливые хуленья на Творца.

Вы все, рабы свободы невозможной,

Смутитесь здесь пред тайной без конца.

О, я хочу безумно жить

О, я хочу безумно жить:

Всё сущее – увековечить,

Безличное – вочеловечить,

Несбывшееся – воплотить!

Пусть душит жизни сон тяжёлый,

Пусть задыхаюсь в этом сне, —

Быть может, юноша весёлый

В грядущем скажет обо мне:

«Простим угрюмство – разве это

Сокрытый двигатель его?

Он весь – дитя добра и света,

Он весь – свободы торжество!»

Незнакомка

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздаётся детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины

И раздаётся женский визг,

А в небе, ко всему приученный,

Бессмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный

В моём стакане отражён

И влагой терпкой и таинственной

Как я, смирен и оглушён.

А рядом у соседних столиков

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas!»[2]2
  In vino veritas! – Истина – в вине! (лат.)


[Закрыть] – кричат.

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна,

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

И веют древними поверьями

Её упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,

Смотрю за тёмную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чьё-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склонённые

В моём качаются мозгу,

И очи синие, бездонные

Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты, право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

24 апреля 1906

В ресторане

Никогда не забуду (он был, или не был,

Этот вечер?): пожаром зари

Сожжено и раздвинуто бледное небо,

И на жёлтой заре – фонари.

Я сидел у окна в переполненном зале.

Где-то пели смычки о любви.

Я послал тебе чёрную розу в бокале

Золотого, как нёбо, аи.

Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко

Взор надменный и отдал поклон.

Обратясь к кавалеру, намеренно резко

Ты сказала: «И этот влюблён».

И сейчас же в ответ что-то грянули струны,

Исступлённо запели смычки…

Но была ты со мной всем презрением юным,

Чуть заметным дрожаньем руки…

Ты рванулась движеньем испуганной птицы,

Ты прошла, словно сон мой, легка…

И вздохнули духи, задремали ресницы,

Зашептались тревожно шелка.

Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала

И, бросая, кричала: «Лови!..»

А монисто бренчало, цыганка плясала

И визжала заре о любви.

Стихи о прекрасной даме
Из цикла «Стихи о Прекрасной Даме»

* * *

Тихо вечерние тени

В синих ложатся снегах.

Сонмы нестройных видений

Твой потревожили прах.

Спишь ты за дальней равниной,

Спишь в снеговой пелене…

Песни твоей лебединой

Звуки почудились мне.

Голос, зовущий тревожно,

Эхо в холодных снегах…

Разве воскреснуть возможно?

Разве былое – не прах?

Нет, из господнего дома

Полный бессмертия дух

Вышел, родной и знакомой

Песней тревожить мой слух.

Сонмы могильных видений,

Звуки живых голосов…

Тихо вечерние тени

Синих коснулись снегов.

2 февраля 1901

* * *

Душа молчит. В холодном небе

Всё те же звёзды ей горят.

Кругом о злате иль о хлебе

Народы шумные кричат…

Она молчит, – и внемлет крикам,

И зрит далёкие миры,

Но в одиночестве двуликом

Готовит чудные дары,

Дары своим богам готовит

И, умащённая, в тиши,

Неустающим слухом ловит

Далёкий зов другой души…

Так белых птиц над океаном

Неразлучённые сердца

Звучат призывом за туманом,

Понятным им лишь до конца.

3 февраля 1901

* * *

Ты отходишь в сумрак алый,

В бесконечные круги.

Я послышал отзвук малый,

Отдалённые шаги.

Близко ты или далече

Затерялась в вышине?

Ждать иль нет внезапной встречи

В этой звучной тишине?

В тишине звучат сильнее

Отдалённые шаги.

Ты ль смыкаешь, пламенея,

Бесконечные круги?

6 марта 1901

* * *

Кто-то шепчет и смеётся

Сквозь лазоревый туман.

Только мне в тиши взгрустнётся —

Снова смех из милых стран!

Снова шёпот – и в шептаньи

Чья-то ласка, как во сне,

В чьём-то женственном дыханьи,

Видно, вечно радость мне!

Пошепчи, посмейся, милый,

Милый образ, нежный сон;

Ты нездешней, видно, силой

Наделён и окрылён.

20 мая 1901

* * *

Небесное умом не измеримо,

Лазурное сокрыто от умов.

Лишь изредка приносят серафимы

Священный сон избранникам миров.

И мнилась мне Российская Венера,

Тяжёлою туникой повита,

Бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры,

В чертах лица – спокойная мечта.

Она сошла на землю не впервые,

Но вкруг неё толпятся в первый раз

Богатыри не те, и витязи иные…

И странен блеск её глубоких глаз…

29 мая 1901, с. Шахматово

* * *

Одинокий, к тебе прихожу,

Околдован огнями любви.

Ты гадаешь. Меня не зови —

Я и сам уж давно ворожу.

От тяжёлого бремени лет

Я спасался одной ворожбой,

И опять ворожу над тобой,

Но неясен и смутен ответ.

Ворожбой полонённые дни

Я лелею года, – не зови…

Только скоро ль погаснут огни

Заколдованной тёмной любви?

1 июня 1901, с. Шахматово

* * *

И тяжкий сон житейского сознанья

Ты отряхнёшь, тоскуя и любя.

Вл. Соловьёв

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —

Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,

И молча жду, – тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,

Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,

Сменив в конце привычные черты.

О, как паду – и горестно, и низко,

Не одолев смертельные мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.

Но страшно мне: изменишь облик Ты.

4 июня 1901, с. Шахматово

* * *

…И поздно желать,

Всё минуло: и счастье, и горе.

Вл. Соловьёв

Не сердись и прости. Ты цветёшь одиноко,

Да и мне не вернуть

Этих снов золотых, этой веры глубокой…

Безнадёжен мой путь.

Мыслью сонной цветя, ты блаженствуешь

много,

Ты лазурью сильна.

Мне – другая и жизнь, и другая дорога,

И душе – не до сна.

Верь – несчастней моих молодых поклонений

Нет в обширной стране,

Где дышал и любил твой таинственный гений,

Безучастный ко мне.

10 июня 1901

* * *

В бездействии младом, в передрассветной лени

Душа парила ввысь и там Звезду нашла.

Туманен вечер был, ложились мягко тени.

Вечерняя Звезда, безмолвствуя, ждала.

Невозмутимая, на тёмные ступени

Вступила Ты и, тихая, всплыла.

И шаткою мечтой в передрассветной лени

На звёздные пути Себя перенесла.

И протекала ночь туманом сновидений.

И юность робкая с мечтами без числа.

И близится рассвет. И убегают тени.

И, Ясная, Ты с солнцем потекла.

19 июня 1901

* * *

С. Соловьёву

Она росла за дальними горами.

Пустынный дол – ей родина была.

Никто из вас горящими глазами

Её не зрел – она одна росла.

И только лик бессмертного светила —

Что день – смотрел на девственный расцвет,

И влажный злак, она к нему всходила,

Она в себе хранила тайный след.

И в смерть ушла, желая и тоскуя.

Никто из вас не видел здешний прах…

Вдруг расцвела, в лазури торжествуя,

В иной дали и в неземных горах.

И ныне вся овеяна снегами.

Кто белый храм, безумцы, посетил?

Она цвела за дальними горами,

Она течёт в ряду иных светил.

26 июня 1901 – 3 июля 1901

* * *

Прозрачные, неведомые тени

К Тебе плывут, и с ними Ты плывёшь.

В объятия лазурных сновидений,

Невнятных нам, – Себя Ты отдаёшь.

Перед Тобой синеют без границы

Моря, поля, и горы, и леса,

Перекликаются в свободной выси птицы,

Встаёт туман, алеют небеса.

А здесь, внизу, в пыли, в уничиженьи,

Узрев на миг бессмертные черты,

Безвестный раб, исполнен вдохновенья,

Тебя поёт. Его не знаешь Ты,

Не отличишь его в толпе народной,

Не наградишь улыбкою его,

Когда вослед взирает, несвободный,

Вкусив на миг бессмертья Твоего.

3 июля 1901

* * *

Я жду призыва, ищу ответа,

Немеет небо, земля в молчаньи,

За жёлтой нивой – далёко где-то —

На миг проснулось моё воззванье.

Из отголосков далёкой речи,

С ночного неба, с полей дремотных,

Всё мнятся тайны грядущей встречи,

Свиданий ясных, но мимолётных.

Я жду – и трепет объемлет новый.

Всё ярче небо, молчанье глуше…

Ночную тайну разрушит слово…

Помилуй, Боже, ночные души!

На миг проснулось за нивой, где-то,

Далёким эхом моё воззванье.

Всё жду призыва, ищу ответа,

Но странно длится земли молчанье.

7 июля 1901

* * *

Не ты ль в моих мечтах, певучая, прошла

Над берегом Невы и за чертой столицы?

Не ты ли тайный страх сердечный совлекла

С отвагою мужей и с нежностью девицы?

Ты песнью без конца растаяла в снегах

И раннюю весну созвучно повторила.

Ты шла звездою мне, но шла в дневных лучах

И камни площадей и улиц освятила.

Тебя пою, о да! Но просиял твой свет

И вдруг исчез – в далёкие туманы.

Я направляю взор в таинственные страны —

Тебя не вижу я, и долго Бога нет.

Но верю, ты взойдёшь, и вспыхнет сумрак

алый,

Смыкая тайный круг, в движеньи

запоздалый.

8 июля 1901

* * *

За городом в полях весною воздух дышит.

Иду и трепещу в предвестии огня.

Там, знаю, впереди – морскую зыбь колышет

Дыханье сумрака – и мучает меня.

Я помню: далеко шумит, шумит столица.

Там, в сумерках весны, неугомонный зной.

О, скудные сердца! Как безнадёжны лица!

Не знавшие весны тоскуют над собой.

А здесь, как память лет невинных и великих,

Из сумрака зари – неведомые лики

Вещают жизни строй и вечности огни…

Забудем дольний шум. Явись ко мне без гнева,

Закатная, Таинственная Дева,

И завтра и вчера огнём соедини.

12 июля 1901

* * *

Вечереющий день, догорая,

Отступает в ночные края.

Посещает меня, возрастая,

Неотступная тайна моя.

Неужели и страстная дума,

Бесконечно земная волна,

Затерявшись средь здешнего шума,

Не исчерпает жизни до дна?

Неужели в холодные сферы

С неразгаданной тайной земли

Отошли и печали без меры,

И любовные сны отошли?

Умирают мои угнетенья,

Утоляются горести дня,

Только Ты одинокою тенью

Посети на закате меня.

11 июля 1901

* * *

Не жди последнего ответа,

Его в сей жизни не найти.

Но ясно чует слух поэта

Далёкий гул в своём пути.

Он приклонил с вниманьем ухо,

Он жадно внемлет, чутко ждёт,

И донеслось уже до слуха:

Цветёт, блаженствует, растёт…

Всё ближе – чаянье сильнее,

Но, ах! – волненья не снести…

И вещий падает, немея,

Заслыша близкий гул в пути.

Кругом – семья в чаду молений,

И над кладбищем – мерный звон.

Им не постигнуть сновидений,

Которых не дождался он!..

19 июля 1901

* * *

Не пой ты мне и сладостно, и нежно:

Утратил я давно с юдолью связь.

Моря души – просторны и безбрежны,

Погибнет песнь, в безбрежность удалясь.

Одни слова без песен сердцу ясны.

Лишь правдой их над сердцем процветёшь.

А песни звук – докучливый и страстный —

Таит в себе невидимую ложь.

Мой юный пыл тобою же осмеян,

Покинут мной – туманы позади.

Объемли сны, какими я овеян,

Пойми сама, что будет впереди.

19 июля 1901

* * *

Не жаль мне дней ни радостных, ни знойных,

Ни лета зрелого, ни молодой весны.

Они прошли – светло и беспокойно,

И вновь придут – они землёй даны.

Мне жаль, что день великий скоро минет,

Умрёт едва рождённое дитя.

О, жаль мне, друг, – грядущий пыл остынет,

В прошедший мрак и в холод уходя!

Нет, хоть в конце тревожного скитанья

Найду пути и не вздохну о дне!

Не омрачить заветного свиданья

Тому, кто здесь вздыхает обо мне.

27 июля 1901

* * *

Признак истинного чуда

В час полночной темноты —

Мглистый мрак и камней груда,

В них горишь алмазом ты.

А сама – за мглой речною

Направляешь горный бег

Ты лазурью золотою,

Просиявшая навек.

29 июля 1901, Фабрика

* * *

Ты горишь над высокой горою,

Недоступна в Своём терему.

Я примчуся вечерней порою,

В упоеньи мечту обниму.

Ты, заслышав меня издалёка,

Свой костёр разведёшь ввечеру,

Стану, верный велениям Рока,

Постигать огневую игру.

И когда среди мрака снопами

Искры станут кружиться в дыму,

Я умчусь с огневыми кругами

И настигну Тебя в терему.

18 августа 1901

* * *

Видно, дни золотые пришли.

Все деревья стоят, как в сияньи.

Ночью холодом веет с земли;

Утром белая церковь вдали

И близка и ясна очертаньем.

Всё поют и поют вдалеке,

Кто поёт – не пойму; а казалось,

Будто к вечеру там, на реке —

В камышах ли, в сухой осоке, —

И знакомая песнь раздавалась.

Только я не хочу узнавать.

Да и песням знакомым не верю.

Всё равно – мне певца не понять.

От себя ли скрывать

Роковую потерю?

24 августа 1901

* * *

Кругом далёкая равнина

Да толпы обгорелых пней.

Внизу – родимая долина,

И тучи стелятся над ней.

Ничто не манит за собою,

Как будто даль сама близка.

Здесь между небом и землёю

Живёт угрюмая тоска.

Она и днём и ночью роет

В полях песчаные бугры.

Порою жалобно завоет

И вновь умолкнет – до поры.

И всё, что будет, всё, что было, —

Холодный и бездушный прах,

Как эти камни над могилой

Любви, затерянной в потях.

25 августа 1901, д. Ивлево

* * *

Я всё гадаю над тобою,

Но, истомлённый ворожбой,

Смотрю в глаза твои порою

И вижу пламень роковой.

Или великое свершилось,

И ты хранишь завет времён

И, озарённая, укрылась

От дуновения племён?

Но я, покорствуя заране,

Знай, сохраню святой завет.

Не оставляй меня в тумане

Твоих первоначальных лет.

Лежит заклятье между нами,

Но, в постоянстве недвижим,

Скрываю родственное пламя

Под бедным обликом своим.

27 августа 1901

* * *

Нет конца лесным тропинкам.

Только встретить до звезды

Чуть заметные следы…

Внемлет слух лесным былинкам.

Всюду ясная молва

Об утраченных и близких…

По верхушкам ёлок низких

Перелётные слова…

Не замечу ль по былинкам

Потаённого следа…

Вот она – зажглась звезда!

Нет конца лесным тропинкам.

2 сентября 1901, Церковный лес

* * *

Мчит меня мёртвая сила,

Мчит по стальному пути.

Небо уныньем затмило,

В сердце – твой голос: «Прости».

Да, и в разлуке чиста ты

И непорочно свята.

Вон огневого заката

Ясная гаснет черта.

Нет безнадёжного горя!

Сердце – под гнётом труда,

А на небесном просторе —

Ты – золотая звезда.

6 сентября 1901, Почтовый поезд

Посвящение

Встали надежды пророка —

Близки лазурные дни.

Пусть лучезарность востока

Скрыта в неясной тени.

Но за туманами сладко

Чуется близкий рассвет.

Мне мировая разгадка —

Этот безбрежный поэт.

Здесь – голубыми мечтами

Светлый возвысился храм.

Всё голубое – за Вами

И лучезарное – к Вам.

18 сентября 1901

* * *

Пройдёт зима – увидишь ты

Мои равнины и болота

И скажешь: «Сколько красоты!

Какая мёртвая дремота!»

Но помни, юная, в тиши

Моих равнин хранил я думы

И тщетно ждал твоей души,

Больной, мятежный и угрюмый.

Я в этом сумраке гадал,

Взирал в лицо я смерти хладной

И бесконечно долго ждал,

В туманы всматриваясь жадно.

Но мимо проходила ты, —

Среди болот хранил я думы,

И этой мёртвой красоты

В душе остался след угрюмый.

21 сентября 1901

* * *

Снова ближе вечерние тени,

Ясный день догорает вдали.

Снова сонмы нездешних видений

Всколыхнулись – плывут – подошли.

Что же ты на великую встречу

Не вскрываешь свои глубины?

Или чуешь иного предтечу

Несомненной и близкой весны?

Чуть во мраке светильник завижу,

Поднимусь и, не глядя, лечу.

Ты же в сумраке, милая, ближе

К неподвижному жизни ключу.

14 октября 1901

На поле Куликовом

1

Река раскинулась. Течёт, грустит лениво

И моет берега.

Над скудной глиной жёлтого обрыва

В степи грустят стога.

О, Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь!

Наш путь – стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

Наш путь – степной, наш путь – в тоске

безбрежной —

В твоей тоске, о Русь!

И даже мглы – ночной и зарубежной —

Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами

Степную даль.

В степном дыму блеснёт святое знамя

И ханской сабли сталь…

И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

И мнёт ковыль…

И нет конца! Мелькают вёрсты, кручи…

Останови!

Идут, идут испуганные тучи,

Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь…

Покоя нет! Степная кобылица

Несётся вскачь!

7 июня 1908

2

Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:

Не вернуться, не взглянуть назад.

За Непрядвой лебеди кричали,

И опять, опять они кричат…

На пути – горючий белый камень.

За рекой – поганая орда.

Светлый стяг над нашими полками

Не взыграет больше никогда.

И, к земле склонившись головою,

Говорит мне друг: «Остри свой меч,

Чтоб недаром биться с татарвою,

За святое дело мёртвым лечь!»

Я – не первый воин, не последний,

Долго будет родина больна.

Помяни ж за раннею обедней

Мила друга, светлая жена!

8 июня 1908

3

В ночь, когда Мамай залёг с ордою

Степи и мосты,

В тёмном поле были мы с Тобою, —

Разве знала Ты?

Перед Доном, тёмным и зловещим,

Средь ночных полей,

Слышал я Твой голос сердцем вещим

В криках лебедей.

С полуночи тучей возносилась

Княжеская рать,

И вдали, вдали о стремя билась,

Голосила мать.

И, чертя круги, ночные птицы

Реяли вдали.

А над Русью тихие зарницы

Князя стерегли.

Орлий клёкот над татарским станом

Угрожал бедой,

А Непрядва убралась туманом,

Что княжна фатой.

И с туманом над Непрядвой спящей,

Прямо на меня

Ты сошла, в одежде, свет струящей,

Не спугнув коня.

Серебром волны блеснула другу

На стальном мече,

Освежила пыльную кольчугу

На моём плече.

И когда, наутро, тучей чёрной

Двинулась орда,

Был в щите Твой лик нерукотворный

Светел навсегда.

14 июня 1908

4

Опять с вековою тоскою

Пригнулись к земле ковыли.

Опять за туманной рекою

Ты кличешь меня издали?…

Умчались, пропали без вести

Степных кобылиц табуны,

Развязаны дикие страсти

Под игом ущербной луны.

И я с вековою тоскою,

Как волк под ущербной луной,

Не знаю, что делать с собою,

Куда мне лететь за тобой!

Я слушаю рокоты сечи

И трубные крики татар,

Я вижу над Русью далече

Широкий и тихий пожар.

Объятый тоскою могучей,

Я рыщу на белом коне…

Встречаются вольные тучи

Во мглистой ночной вышине.

Вздымаются светлые мысли

В растерзанном сердце моём,

И падают светлые мысли,

Сожжённые тёмным огнём…

«Явись, моё дивное диво!

Быть светлым меня научи!»

Вздымается конская грива…

За ветром взывают мечи…

31 июля 1908

5

И мглою бед неотразимых

Грядущий день заволокло.

Вл. Соловьев

Опять над полем Куликовым

Взошла и расточилась мгла,

И, словно облаком суровым,

Грядущий день заволокла.

За тишиною непробудной,

За разливающейся мглой

Не слышно грома битвы чудной,

Не видно молньи боевой.

Но узнаю тебя, начало

Высоких и мятежных дней!

Над вражьим станом, как бывало,

И плеск и трубы лебедей.

Не может сердце жить покоем,

Недаром тучи собрались.

Доспех тяжёл, как перед боем.

Теперь твой час настал. – Молись!

23 декабря 1908