Текст книги "По дороге разочарований… (СИ)"

Автор книги: Alex O`Timm

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Неделька, неожиданного отдыха, пошла только впрок. Я хорошо отдохнул, провел профилактику своему грузовику, подготовив его к дальней поездке, добравшись в его конструкции до всего, о чем только задумывался. А вдобавок ко всему, познакомился с приятной девушкой, с которой не расставался до самого отъезда, и вообще подумывал о том, чтобы после, вернуться назад и продолжить знакомство. О создании семьи пока говорить было рано, но знакомство было достаточно приятным, и потому решил, что продолжение его будет полезным во всех отношениях.

Наконец бочка была готова, и я проверив ее со всех сторон, признал вполне годной к эксплуатации. Мальчики сеньора Скварчалуппи, оказались мастерами своего дела. Прямо под горловиной бочки был установлен, чуть расширяющийся к низу цилиндр, сваренный из стального листа, и поставленный враспор между дном бочки и верхней ее частью. Как они умудрились это сотворить, не разбирая саму цистерну, я так и не понял, но получилось действительно оригинально. А главное, даже если последует дорожная проверка, то что-то обнаружить, будет практически невозможно. Особенно в свете того, что все изменения были внесены в проект, и у меня на руках оказался документ, говорящий о том, что этот конус, а так же внутренние переборки, якобы установленные внутри предназначены для того, чтобы предотвратить детонацию топлива при неполно загруженной цистерне.

Вроде как в этом случает тот же бензин, будет меньше плескаться при движении и это предотвратит детонацию. Я вообще сомневаюсь, что топливо может детонировать, но для любого встреченного полисмена, этого я думаю, будет достаточно. Хотя надо будет предложить нанимателям, если они захотят чтобы я сделал еще пару ходок, написать, что в бочке находится нитроглицерин. Его ведь тоже как-то перевозят с места на место, думаю одно только упоминание о нем, позволит мне избежать любых проверок на дороге. Ведь не дураки же они в конце концов, чтобы пытаться пихать в цистерну посторонние предметы, не боясь при этом подорваться.

В конусе уже плескалось около двухсот литров бензина, который к завершению поездки обязательно перейдет в мои собственные баки, а остальная часть емкости была залита настоящим кукурузным виски, от сеньора Скварчалуппи. Мне даже была презентована бутылочка этого напитка, которую я честно разделил с отцом и братьями, оставшимися весьма довольными ее содержимым.

Первоначально маршрут предполагался через Лос-Анжелес, Лас-Вегас, Денвер, и далее уже практически по прямой в Чикаго. В этом случае, нужно было проехать две тысячи двести шестьдесят пять миль. Но в последний момент, перед самым выездом, что-то видимо не срослось, и маршрут изменили. И теперь, я должен был идти на Рино, сразу вставать на федеральное восьмидесятое шоссе, и не сворачивать с него до самого Чикаго. В принципе, если судить по расстоянию, так было даже выгоднее, я экономил почти двести миль, а значит и затрат будет гораздо меньше.

Перед самым выездом мой наниматель развил кипучую деятельность, и вызвался сопровождать меня до самого Рино, пытаясь показать свою крутость. Или что он там решил показать еще. Для этого он выдвинулся вперед, и пока мы не выехали из Калифорнии, нас действительно не останавливали. А все встреченные полицейские делано улыбались и демонстративно отворачивались в сторону от дороги. Боюсь даже предполагать, во сколько обошлась ему эта демонстрация. И боюсь, что он мало того, что изрядно потратился так еще и сделал только хуже. Полицейские далеко не идиоты, и прекрасно понимают, что если им платят за то, чтобы они закрыли глаза на какой-нибудь груз, значит там имеется, что-то интересное, и об этом конечно же нужно сообщить дальше. Либо для того, чтобы подогреть своих коллег на трассе, либо посмотреть что везут, если подогрева не последует.

Видимо в итоге так и произошло, потому что едва я успел проехать чуть больше ста пятидесяти миль, как меня тормознул взмыленный наниматель, которому видимо, не удалось договориться о беспрепятственном проезде на границе с Невадой. И поэтому следующие четыре часа мы плелись по каким-то второстепенным дорогам, чтобы в итоге только к вечеру оказаться на южных подступах к Рино, а после еще объезжать и этот город, потому что переть через его центр, было бы откровенной глупостью. И уже на выезде из него, в три часа ночи, мы наконец остановились, чтобы хоть немного отдохнуть от нервотрепки, устроенной «благодаря» кипучей деятельности моего нанимателя. В итоге вместо запланированных пятисот миль и остановки на отдых неподалеку от шахтерского городка Карлин в Неваде, мы прошли те же пять сотен, но едва доехали до Фернли, потеряв трехсотмильное преимущество.

К утру, когда я позевывая выбрался из кабины своего грузовика, где пришлось скрючившись в три погибели провести ночь, оказалось, что сеньор Скварчалуппи исчез. По словам попутчиков осуществляющих охрану, его действия были признаны невменяемыми, и он был отправлен обратно, дабы не путался под ногами. Все остальное остается в силе, и потому приведя себя в порядок, и перекусив в местном кафе, я вновь оказался за рулем, и двинулся дальше. Новый руководитель маршрута оказался более рациональным. Он вообще практически не подъезжал ко мне, чтобы не привлекать к моему грузовику внимания полиции, но стоило только на дороге появиться полицейскому автомобилю, как неподалеку от него, сразу же обнаруживались ребятки мистера Риччи. Они то, копались в капоте своего «Паккарда» то просто неторопливо следовали по трассе, на пределе видимости. Но стоило мне только обогнать полицейскую машину, и убедиться им, что меня никто не желает останавливать, как они тут же срывались с места и уезжали вперед, до очередного поста местного ГАИ.

Правда, неподалеку от Карлина, я съехал с трассы для заправки грузовика, о чем мы договаривались еще перед выездом. Заправившись топливом, перекусил, слегка размялся и уже собирался ехать дальше, как подъехавший полицейский автомобиль, и вышедший из него полисмен, решил проверить мои документы. Проверка заняла совсем немного времени. Полисмен даже не подходил к бочке. Просто еще до кризиса, грузовики с такими же эмблемами как у меня были в Неваде, довольно частыми гостями и поэтому не вызывали никаких подозрений. Пожелав мне счастливого пути, полицейский откланялся, а я, садясь в машину, заметил на другой стороне дороги «Паккард» моего сопровождения. Оглянувшись, дал отмашку, что все в порядке, обычная проверка документом. И заведя мотор выехал на трассу и двинулся дальше.

Солт-Лейк-Сити, я пересек уже в темноте. Перед самым въездом, меня остановили сопровождающие, поинтересовались самочувствием, после чего предложили следовать за ними. И если все будет нормально, нужно было проехать еще около пятидесяти миль, где я смогу, как следует отдохнуть. Город пересекли, по каким-то улицам, но мне по большому счету было все равно, как ехать. На выезде вновь встал на трассу, и гнал около часа. Честно говоря, чисто на упрямстве. Монотонная дорога утомляет гораздо больше чем езда по оживленным улицам.

На въезде в Эванстон, меня вновь встретили и сопроводили до какого-то ангара, куда я и загнал свой грузовик. После чего, прекрасно поужинал, принял ванну и завалился спать. Что удивительно весь следующий день меня никто не трогал, на мой вопрос, когда двинемся дальше, неразговорчивый мужичок, лишь процедил сквозь зубы о том, что мне все сообщат, когда придет время. Поэтому я весь день провел либо валяясь в постели, либо сидя на веранде кафе. Со спиртным здесь было совсем плохо, поэтому пришлось довольствоваться кофе.

Ближе к вечеру, появился мистер Риччи, и спросил у меня, как я отношусь к ночному маршруту.

– В смысле выехать сейчас и двигаться ночью? – Переспросил я.

– Именно. Появились некоторые проблемы, впрочем, вполне решаемые, но если выйдем сейчас, то днем сможем хорошо отдохнуть.

– Я только «за». Дороги ночью пусты, значит можно прибавить скорость, и не особенно опасаться за ее превышение.

– Вот и прекрасно, тогда через полчаса на выезд. И еще. Сейчас идем все по той же трассе, но возле Роллинса, сворачивай на север, и следующую сотню миль по «Е220» до Каспера, а там определимся.

– Хорошо.

И я пошел собираться. Все же так ехать было гораздо лучше. Мистер Риччи, пока решал все возникающие в дороге проблемы, и незримо для всех остальных сопровождал меня всю дорогу. При этом безо всякой суеты, не то что мой наниматель, обеспечивал и безопасность, и остановки в нужное время и нужном месте. В общем никаких претензий к его работе у меня не имелось. Дорога была совершенно свободной и чистой, легкий ветерок, доносящийся до меня сквозь приоткрытую форточку, приятно освежал меня, и даже в какой-то степени взбадривал. Прекрасная асфальтированная дорога уносилась под колеса, и пожалуй единственное, чего мне не хватало, так это музыки. Хотя, насколько я знал, автомобильные радиоприемники уже вполне выпускались, а в Калифорнии даже шло радиовещание в FM диапазоне. Но даже здесь, вполне можно было настроиться на длинную или среднюю волну, и выловить среди множества радиостанций, что-нибудь веселенькое, под стать настроению. Надо будет обязательно подумать об этом на будущее. Все-таки с музыкой гораздо веселее в пути.

На развилке в Роллинсе, меня вновь тормознули, и мистер Риччи, сетуя на сеньора Скварчалуппи произнес.

– Из-за этого идиота, о маршруте узнал, тот кому не следовало это знать. Поэтому слушай внимательно. Сейчас сворачиваем на Каспер, там становишься на двадцать пятое шоссе, и идешь в сторону Чикаго. Если все будет нормально, то все вопросы, по мере следования я решу. Если вдруг меня не окажется в пределах видимости, следовательно, дальнейший путь проделываешь самостоятельно.

– А, как же?

– Не перебивай. На трассе, ближе к Чикаго стоит городок Ватерлоо. На въезде увидишь большой красный плакат, с рекламой куринного мяса, и с указателем, где это мясо реализуют. Он там один, не ошибешься. Вот по этому указателю и езжай, там от плаката до ангара метров четыреста, ворота всегда открыты и там тебя в любом случае будут ждать. Рассчет получишь на месте. Все, удачи!

Похоже тучи сгущаются, подумал я, а поездка перестает быть томной. Впрочем, как говорится – поздно пить боржоми. Нужно было думать раньше. Пока же все шло вполне благопристойно, до самого Каспера, я доехал тихо и спокойно, там заправился топливом, и даже слегка перекусил сосисками с гарниром и кофе в придорожном кафе. После чего вновь выехал на трассу и пошел в сторону Ватерлоо, до которого судя по путеводителю было семьсот восемьдесят миль, следовательно, два дня, пути. И вот здесь-то и начались приключения, на которые я совсем не рассчитывал.

Вначале, за шумом двигателя, как-то не обратил внимания на небольшой шум начавшийся позади меня. Я как раз подъезжал к Дугласу, а здесь находится очень хитрая развилка, и потому все внимание уделял именно тому, что находится впереди. Потому, когда в какой-то момент вдруг, ни с того ни с чего, прямо на моих глазах треснуло и осыпалось осколками правое зеркало заднего вида, это вызвало немалое беспокойство. А брошенный взгляд в левое зеркало, подсказал мне, что позади идет какая-то заварушка, и похоже она касается непосредственно меня. Во всяком случае, открыв боковое окно, вспышки и треск выстрелов, теперь я различал вполне отчетливо. Поэтому, я тут же прибавил скорость, насколько это было возможно, и постарался, оторваться. Вначале вроде бы это начало получаться и от того, что происходило на дороге, я начал уходить, с довольно ощутимой скоростью, но вскоре заметил, что вроде бы отставший от меня автомобиль, вновь начал нагонять меня. В темноте трудно понять, кто это был, противники, или вышедший из передряги мистер Риччи, поэтому я, решил пустить его поближе, а дальше уже что-то решать. Тем более, что я и так шел на пределе скорости и ничего лучшего все рано придумать было невозможно.

Когда автомобиль преследователей оказался почти рядом со мной, стало понятно, что подкрался большой полярный лис, и сейчас будет кому-то весело. Дорога, по которой я сейчас двигался была довольно узкой и располагалась на небольшой насыпи, подумав, что грузовик у меня достаточно тяжел, чтобы смахнуть преследователя в кювет, я резко вильнул в сторону, и похоже действительно задел преследующий меня автомобиль, тем более, что удар я почувствовал достаточно хорошо. Правда водитель, сидевший за рулем, этого автомобиля, тоже оказался достаточно опытным, поэтому, хоть удар и прошел, и был достаточно жестким, но его машина осталась на дороге, слегка отстав, а мгновение спустя, вновь оказалась рядом с моим грузовиком. Правда в этот момент, из обеих ее окон, уже торчали стволы, а секунду спустя, они уже поливали мой грузовик пулями.

Видимо какие-то из зарядов оказались зажигательными, потому что мгновением спустя раздался, оглушительный взрыв, от попадания скорее всего в одну из бочек с бензином, к тому времени наполовину пустую, от которого мой грузовик, оторвавшись от дороги, вдруг подпрыгнул вверх, после чего, заваливаясь набок, полетел куда-то в сторону. Последним, что я почувствовал, был сильный удар, обжигающее пламя и хлынувшая следом ледяная вода, которая ворвалась в кабину грузовика.

– Ну да, ведь сейчас же должен быть мост через Норт-Платт-Ривер, на въезде в Дуглас. Везет мне на мосты. – Подумал я, теряя сознание.

(Начиная со следующей главы, книга будет платной. Надеюсь читателя это не отпугнет от данного произведения. Лайки, тапки и коментарии приветствуются!)

Глава 10

10

…Похоже, меня все-таки спасли и откачали. Все, что происходило до того момента, как я окончательно пришел в себя, вспоминается, каким-то обрывками, которые я даже не в силах как-то упорядочить и понять, что в это время происходило. Единственное, что вспоминается более или менее отчетливо, громкие голоса, какая-то тряска, и то, как кто-то сильно давит мне на грудь. Все остальное начисто исчезло из моей памяти.

Окончательно я пришел в себя, уже находясь в камере, какой-то местной тюрьмы. Узкое помещение с сырыми каменными стенами. Жесткая деревянная кровать с брошенным на нее комковатым ватным матрацем непонятного цвета, и точно такая же тяжелая засаленная подушка, набитая непонятно чем. Узкое, едва полутораметровое помещение длиной около трех метров, с зарешеченным окошком под самым потолком, сквозь засиженное мухами и непонятно кем еще стекло которого, с трудом пробивались редкие лучи солнца, в хорошую погоду. И кованая решетка, из толстых металлических прутьев и врезанной в них узкой двери, ведущей в общий коридор, на противоположной от стены с окном стороне.

Кроме узкой деревянной койки, в дальнем углу камеры имелось отверстие, находящееся в полу и служащее для исправления собственных надобностей. Хотя оно и было довольно узкое, но тем не менее из него шел такой смрад, что первое время, я с трудом засыпал, а поутру, мучился от головной боли. Кормили скудно и однообразно. Утром давали половину кружки какого-то пойла, с легким запахом кофе, и краюху серого, плохо пропеченного хлеба и миску какого-то варева, состоящего из сильно разваренного толченого картофеля, разбавленного неимоверным количеством воды. Употребляя это, трудно было понять, толи это картофельный суп-пюре, толи что-то еще. Вечером повторялось то же самое. Примерно раз в неделю, к вечерней порции добавлялось яблоко. Последнее, похоже, долгое время лежало на каком-то складе, и мало того, что в его боках было множество пролежней, так оно еще и было каким-то водянисто-безвкусным, но на тощем тюремном рационе казалось лучшим деликатесом когда-либо испробованным мною.

Приговор, объявили примерно на третий день, после того, как я оказался в сознании. Меня обвиняли в нападении на полицейских, оказании им сопротивления при задержании, а так же перевозки спиртосодержащей продукции в особо крупных размерах. По совокупности преступлений, перед обществом, назначили срок наказания в виде десяти лет лишения свободы. Самое интересное, состояло в том, что при аварии на мосту, я не видел ни единого полицейского, а та машина, из которой меня обстреляли уж точно не принадлежала полиции. Но обвинение было именно таковым. Наверное я оказывал сопротивление в бессознательном состоянии. Возможно случились судороги, и это было принято за нападение на полицейских.

Самым страшным, из того, что было в тюрьме, оказался режим молчания. Другими словами, все камеры, этого заведения оказались одиночными, и поговорить хоть с кем-то было решительно невозможно. Более того, стоило кому-то попробовать наладить голосовой контакт, сразу же следовало жестокое наказание. Надсмотрщик постоянно прогуливался по центральному коридору, и малейший шум, донесшийся до его слуха из любой из камер, сразу же пресекался ударами палки, которую тот носил на поясе. Если, кто-то хотел, что-либо спросить у самого надсмотрщика, он должен был знаками привлечь его внимание, и только после данного разрешения задать вопрос. И если этот вопрос, по мнению охраны, был несущественным, вполне в ответ можно было получить несколько ударов дубинкой. Единственным временем, когда было разрешено подавать голос, был час перед сном. В это время, в центральном проходе появлялся капеллан, который, по необходимости исповедовал заключенных. В момент исповеди можно было высказать ему все, о чем ты хотел было раскаяться. О том, что все это тут же становилось известно администрации, было понятно и так, потому что при исповеди присутствовало как минимум два надзирателя, присутствующих конечно же, только с целью охраны капеллана. А самое главное, исповедь дозволялась не чаще одного раза в месяц. Второй возможностью не забыть человеческую речь, была молитва. В этот момент заключенные, выстроившись у решеток своих камер, хором повторяли слова молитвы, за капелланом. Другой возможности для разговора не имелось.

Впрочем, подобный режим коснулся меня лишь краешком, хотя хватило и этого. Просто коррекционный центр округа Кук, Чикаго, по своей сути являлся пересыльной тюрьмой. То есть здесь содержали осужденных после их задержания, на время следствия и суда, а затем, большая их часть отправлялась в другие места заключения для продолжения отбытия наказания. И в этом мне очень повезло. Боюсь, если бы я остался здесь до конца своего срока заключения, потом, вышел бы из этого заведения с сильным помутнением сознания, если не сказать большего.

Вообще-то первоначально, предполагалось, что дальнейшее заключение, я буду проходить в одной из тюрем пригородов Чикаго. Меня вывели во двор, обыскали, и посадили в местный автозак. Туда же вместе со мной село еще около десятка заключенных. Двери были закрыты на замок и засов, конвоиры сели позади водителя, и разглядывали нас сквозь зарешеченное окошко, и нас повезли к новому «месту жительства». В пути, один из нас решил поинтересоваться точкой назначения. И его голос услышанный всеми в автомобильной коробке, был настолько неожиданным, что все мы поневоле отшатнулись в стороны. Все же режим молчания, наложенный на всех нас, дал свои всходы, и казалось, простой вопрос одного из нас, вызвал панику.

К нашему общему удивлению, конвоир спокойно ответил на него, и этот вопрос, не вызвал у него никакой агрессии по отношению к нам. Постепенно, то один, то другой, задавали ему всякие вопросы, и на многие из них были получены, вполне доброжелательные, а иногда просто нейтральные ответы. В тюрьме, куда нас привезли, все это продолжилось. Как оказалось, режим молчания введенный в Чикагской тюрьме, был своего рода экспериментом, взятым на вооружение из Ирландской тюрьмы Британии. И мотивировалось это несколькими доводами.

Во-первых, таким образом, исключался любой сговор между заключенными. Как бы то ни было, но договориться о изменении показаний, в свою пользу, уже не получалось. Во-вторых, вынужденное молчание, по мнению некоторых специалистов, заставляло осужденного прокручивать в голове известные ему ранее факты, и как считали эти самые специалисты, в первую очередь свое недавнее преступление. Ведь не даром же говорят, что преступник, всегда хочет попасть на место преступления. Вот такая ситуация, возникала и здесь. Попасть на место преступления, возможности не было, а вот переосмыслить все факты, связанные с ним, пожалуйста. И режим молчания, заставлял все это прокручивать в сознании постоянно. В итоге, на исповеди, куда допускались осужденные, каждый раз всплывали новые факты о совершенном преступлении. Таким образом, преступник сам себе натягивал новый срок. В новой тюрьме такого не было, и я впервые вздохнул более свободно, чем раньше.

Я бы не сказал, что в этом заведении все было хорошо, но по сравнению с Чикагской тюрьмой небо и земля. Как меня, просветили на въезде, в заведениях подобного рода существуют четыре основные группировки. И если ты желаешь, относительно спокойно дожить до конца срока, или хотя бы вообще дожить до него, тебе нужно сразу же примыкать к одной из них. В противном случае ты остаёшься одиночкой, что в принципе тоже не возбраняется, но при этом, тебе придется все разруливать самостоятельно, получая тычки, пинки и оскорбления, от любой другой группировки. При этом, ни одна из них, никогда не встанет на твою сторону.

Группировки делятся в основном по расам, национальностям и цвету кожи. Но основные это – Белые, Чернокожие, Латиноамериканцы, и Индейцы. Латино иногда могут объединяться с белыми, но только в тех случаях, когда кто-то из них оказывается в меньшинстве. То есть если в тюрьме мало белых американцев, они могут примкнуть к Латино, или наоборот. Но при этом второстепенная, то есть примкнувшая раса, хоть и будет находиться под защитой основной группировки, но всегда в иерархии будет оставаться на вторых ролях. Индейцы, как и негры, держатся всегда особняком, и не признают никого иного. С другой стороны, никто не запрещает тебе общаться, а иногда и дружить с представителями иной расы, но если, вдруг по каким-то причинам, в тюрьме вспыхнет бунт, то ты обязан забыть все привязанности и полностью поддерживать свою и только свою группировку.

Кстати в тюрьме встречаются и обиженные и опущенные. Здесь их называют «Fog» или «Fagot». В отличие от советских тюрем, они не являются отверженными. То есть живут наравне со всеми, пользуются всеми благами и правами, что и большая часть осужденных. Едят за одним столом и спят в общей казарме. С ними можно общаться, касаться их и так далее. Но все-таки некоторое различие наблюдается. Но оно касается в основном того, как люди перешли в этот разряд. Если это произошло на добровольных началах, то есть попавший в места заключения человек признался, что он гомосексуалист, то это воспринимается как в порядке вещей. Мало ли у кого какие сексуальные пристрастия. Если же его опустили в наказание за какую-то оплошность, крысятничество, предательство, в этом случае, он хоть внешне и остается в обществе, но ему для работы выделяются самые грязные места. И с ним, стараются не общаться. В остальном, никаких отличий не существует, и за этим строго следят надзиратели.

Камера в тюрьме представляет собой нечто похожее на армейскую казарму. При этом расселение происходит так, что белого или индейца никогда не поселят на территорию, где живут негры. Если же по каким-то причинам, в тюрьме не хватает места, на нужной территории, то на одну, или несколько коек, добавляют следующий ярус. Максимальное количество ярусов может достигать четырех, но чаще всего их два-три. Между территориями, всегда имеется довольно широкий проход, и в случае, если между группировками натянутые отношения, то на ночь, в обязательном порядке выставляются люди, которые смотрят за порядком и контролируют сон своей группировки. Правда в тюрьме имеются и обычные камеры, одна из них в союзе называлсясь бы штрафным изолятором. Здесь она мало отличается от нее. Располагаясь в подвальном помещении, камера очень сырая. По ее стенам постояннго сочится вода, и после отсидки в ней, многие возвращаются в общую казарму как минимум с насморком и кашлем. Кроме того, там настолько урезают положенную тебе еду, что уже через десять-пятнадцать суток отсидки, ты едва можешь передвигать ноги, боясь упасть от истощения. Есть и прямая противоположность этому. Это камеры со всеми удобствами, в которых имеется свой туалет, душ, горячая вода и даже радио. В тюрьме три таких камеры, и во время моего срока пребывания заняты были только две из них. По словам старожилов, сутки пребывания в такой камере, стоят столько же сколько сутки в лучшем отеле Нью-Йорка. Правда это или нет, я не знаю, но однажды посетил такую камеру, где сидящий там заключенный долго рассрашивал меня о последнем рейсе, и как я здесь оказался. Скрывать мне было особенно нечего, потому рассказал все как есть. ез имен, но тем не менее. Похоже это был местный авторитет, или кто-то похожий на него.

В тюрьмах иногда случаются бунты. Я попадал, на бунты дважды, и к счастью, все заканчивалось небольшими стычками между двумя выборными представителями. Самая главная проблема в тюрьмах это – скука. Те же чернокожие, готовы целыми днями висеть на турниках и поднимать тяжести на спортплощадке, но никто из них, не рвется работать. Хотя за то, что ты работаешь, тебе начисляют определенные суммы, которые можно отоварить в местной лавке. Например, те же консервы. Учитывая довольно скудный паек добавление к нему пары рыбешек, из вскрытой консервной банки поднимает его вкус и калорийность. Здесь часто объединяются в своего рода семьи, хотя это слово и не принято в обиходе. Считается что семья обязательно подразумевает наличие женщины, или того, кто ее заменяет, то есть того же «Fagota». Если же его нет в наличии, то подобные «сообщества» называют друг друга братьями, и соответственно саму группу – Братством. Довольно часто случается так, что после освобождения, некоторые бывшие члены братства поддерживают оставшихся в заключении уже находясь на воле. А еще, бывает так, и нередко, когда освободившиеся из мест заключения, оказавшись на свободе, продолжают поддерживать друг друга, и не только в бытовых проблемах, но и организуют какое-то общее дело, нередко не совсем законное.

Несмотря на царящий в стране кризис и безработицу, работы в тюремных механических мастерских приостанавливались только в ночное время суток, и то, только из-за того, что никто, и не под каким видом, не желал работать по ночам. Негры и индейцы и днем-то не желали этим заниматься, больше делая вид и то из-под палки, белых людей в нашей тюрьме было от силы пять человек. Причем трое из них сразу же ушли работать на кухню, так как имели соответствующую профессию. Один пристроился писарем в администрации и там же и обитал, а последний похоже доживал последние дни, так как был до того стар, что едва передвигался. Кстати он был единственным кто жил среди индейцев, и возможно даже как-то принадлежал к их группировке. Я никогда не отказывался от работы, но совсем не для того, чтобы повысить свой статус в глазах администрации, а скорее, чтобы убить скуку, царящую в стенах этого заведения.

К тому же, я был занят привычным делом, работая резчиком металла. Правда резак здесь работал на бензине, но в принципе, большой разницы я не чувствовал, хотя и приходилось постоянно подкачивать емкость поддерживая давление, и управляться четырьмя кранами вместо трех. С другой стороны, свободный доступ к металлу, давал возможность вооружиться. Хотя учитывая мое положение и частые обыски, изготовленный мною нож оставался на рабочем месте, но может это и к лучшему. Все время нахождения здесь, я ни на мгновение не прекращал думать о побеге из этого заведения, и сейчас, был как нельзя близок, к осуществлению моих задумок.

Дело в том, что побег из самой тюрьмы, был практически невозможен. Каменное здание стояло на прочном скальном основании и, ни о каких подкопах не было и речи. Площадка для прогулок располагалась внутри стен, и поверху, на высоте нескольких метров, была забрана решеткой, добраться до которой, и уж тем более пролезть сквозь нее, было практически невозможно.

Да и единственным местом, где можно было на какое-то время остаться одному, являлась только уборная. Другое дело, производственная часть тюрьмы. Хотя она охранялась ничуть не хуже основной части, но порой случалось так, что в нее заходили железнодорожные вагоны, то доставляющие металл, то наоборот занятые вывозом готовой продукции. Именно на этом мы и собирались устроить побег из этого заведения. Я говорю мы, потому что одному провернуть это со гарантированным успехом сделать было практически невозможно. Попытки подобного, разумеется, случались, но чаще всего беглецов возвращали уже на следующие сутки, добавляя каждому из них новый срок, и вдобавок ко всеми многочисленные побои.

Наша задумка состояла в том, что нас должны были запаковать в деревянный ящик с готовой продукцией и загрузить в один из вагонов, следующих по какому-то своему маршруту. При этом, по договору, мы должны были оказаться на самом верхнем месте в вагоне. Затем, при помощи заранее приготовленных инструментов, нужно было в движении вскрыть ящик, в котором мы находились изнутри и покинуть состав в каком-нибудь месте подальше от тюрьмы. В принципе, подобный исход был вполне осуществим. Правда, для его подготовки ушло очень много времени, из-за того, что все, с кем так или иначе приходилось договариваться во-первых, требовали оплаты, а во-вторых, попробуй найди среди контингента заключенных того, кому так или иначе можно было довериться, не опасаясь, что твоя задумка, уже через какое-то время станет известна администрации.

И все уже шло к осуществлению этого плана, как в один прекрасный момент правительство вдруг выпустило постановление о создании агентства нового экономического курса с наименованием «Управление Общественных Работ» (P. W. A.) Своей деятельностью одно должно было снизить безработицу и повысить покупательную способность за счет строительства автомагистралей и общественных зданий. При этом имелось небольшое дополнение к этому постановлению, говорящее о том, что для наиболее тяжелых и трудоемких операций, можно привлекать некоторые категории осужденных. При этом они будут переведены в разряд условно-освобожденных, им будет выплачиваться зарплата в размере от тридцати долларов в месяц, и до окончания срока, будут жить и работать в специальных поселениях под охраной военных. При этом из их зарплаты, будет высчитываться двадцать пять долларов для обеспечения их охраной, едой и жильем. Фактически та же тюрьма, но на относительно свежем воздухе, и под охраной военных. И отказа от работы здесь уже те6рпеть не станут. Не работаешь, значит не получишь зарплаты, не получишь денег, не будут кормить.