Текст книги "Путь во льдах (СИ)"
Автор книги: Acher
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
========== Часть 1 ==========
Белые Ходоки не чувствовали боли. Это было очень кстати.
Джон всегда был лучшего мнения о своих воинских способностях. И никогда не думал, что может так облажаться. За десять минут он уже десятый раз оказывался на земле. Поверженным. С выбитым из рук оружием. Он уступал Королю Ночи в скорости и ловкости, не понимал обманных маневров. Он стал Белым Ходоком, но остался самим собой. Человеком. И чувствовал себя на низшей ступени эволюции.
– Я не думал, что мне всему придется учиться заново, – признался он, хватаясь за руку Короля Ночи и поднимаясь на ноги. – Жаль, что все твои умения не идут в комплекте.
Он убивал Белого Ходока. Такого же бывшего человека, каким стал сам. Это разительно отличалось от сражения с Королем Ночи.
– Теперь я понимаю, почему ты обращал только младенцев. Которые не знали ничего другого.
Это было актом гуманизма с его стороны.
Король Ночи посмотрел так выразительно, что Джон пожалел о своих словах.
– Я не скучаю по прошлой жизни. Правда. Совсем. Я знал, на что иду. Я счастлив.
– Ты еще можешь пожалеть.
– Только если тебя не будет рядом. Но если умрешь ты, умру и я, умрут все, кого ты сделал Ходоками. А на свете не так много оружия, способного тебя убить. И человека, который держал бы это оружие.
– Это были твои близкие.
– Я не ненавижу тебя за это.
– Почему?
– Потому что это больше не имеет значения. Я ничего об этом не чувствую. Я другой. Они ничего не значат для меня. Я больше не чувствую, что это что-то обо мне. У нас нет ничего общего. А ты стал мне ближе всех.
Его взгляд по-прежнему оставался пугающе мрачным. Джон не был уверен, что разгадал его. В голову просто внезапно пришла какая-то, возможно, умная, мысль.
– Когда ты стал Королем Ночи, что стало с твоими близкими?
В его взгляде появилась опасная тяжесть.
– Ты хочешь это знать?
Не то, чтобы он хотел. Просто уже не мог остановиться, подумав об этом.
– Ты пытался вернуться домой?
– Да.
– Что произошло?
– Моя жена не узнала меня. Испугалась, попыталась убежать. Я схватил ее за плечо и пытался все объяснить, но она не понимала меня. Сначала кричала, потом разрыдалась. Она все время отводила взгляд, ей было страшно или противно на меня смотреть. Я понял, что ничего не добьюсь. Когда я отпустил ее, на том месте, которого я касался, остался след обморожения. Она убежала. Я ушел. Когда я пришел в следующий раз, у нее не было руки. Я больше не подходил к ней. Я наблюдал издали. С ней был другой – и я чувствовал, будто он проживает мою жизнь, будто он отнял ее у меня. Когда он остался один, я убил его. И пришел к ней снова. Я душил ее, пока она не умерла. А потом изнасиловал. Она была первой мертвой, которую я сделал вихтом. Ты правда хотел это знать?
Теперь Джон уже не был в этом уверен. Без этого знания было как-то легче. Вообще всегда легче было быть Джоном Сноу, который ничего не знал. Вот только грустно как-то. Не зная, что происходит, кто он есть – он проживал не свою жизнь.
– Я не стану относиться к тебе хуже. Это меня не разочаровывает.
– Почему?
– Потому что я ничего не ждал. Я не воображал никакого другого ответа на этот вопрос до того, как ты его дал.
Джон не мог отделаться от ощущения, что ему не доверяют. Не из-за него. Из-за убеждений, что все это нельзя любить. Там, в той жизни, можно было сделать вид, что этого не существует. Здесь это было неотъемлемой частью биографии.
– Я не думаю о тебе лучше, чем ты есть. Я просто вижу что-то кроме плохого. Я это не игнорирую. Это не станет для меня открытием однажды. Это не изменит моего отношения к тебе.
– Не говори об этом так, будто имеешь представление, о чем речь.
– Расскажи мне, чтобы я имел представление.
– Тебе недостаточно того, что ты узнал?
– Я могу объяснить, что с тобой тогда произошло.
Какое-то странное, растерянное выражение появилось в его глазах. Нет, все же Джон замечал, что иногда боится его. Поводов вроде бы не было. Но в той жизни в нем не было этой колючей ранимости, потому что там он был из плоти и крови. А это иногда казалось достаточной причиной, чтобы он додумался совершить какую-нибудь опасную глупость. И что-то не так понять.
– Живые отвергли тебя. Ты возненавидел живых. Но нуждался в них. Это было извращенным способом удержать любовь. Удержать жизнь. Я это понимаю. Я не осуждаю тебя.
Тяжело было признаться себе в том, что он ждет в ответ чего угодно – даже копья промеж глаз. Он слишком смело рассуждал о том, о чем Король Ночи вообще не хотел говорить.
– Ты не мог касаться живых, не убивая их.
– Ты не думаешь о том, как это выглядело с ее стороны?
– Я всю жизнь думал, как это выглядит со стороны живых. Сейчас у меня нет причин думать о живых. Мне нет дела до живых, о них есть кому подумать. А о тебе могу думать только я.
Кажется, это прозвучало убедительно. Король Ночи привлек его к себе и поцеловал. Бояться его, все же, было так совестно. Он никогда не причинял ему вреда. А чем он там занимался до него – какая, к чертям, разница, пусть бы он хоть перетрахал всех вихтов, которых создавал.
Хотя это, конечно, было немного противно. Джон до сих пор побаивался к ним даже просто подходить.
Но все равно это были такие мелочи. Такая мизерная цена.
Он был таким нежным. Каждый раз. Ему не мешали ни клыки, ни когти. Белые Ходоки не чувствовали боли. Но он все равно так старался ее не причинить.
Джон улыбнулся, проведя ладонью по его щеке. Заглядывая в холодные голубые глаза. Так не хотелось ранить его неосторожным словом. Может, лучше было просто молчать?
– Зачем ты все время носишь доспехи? – проворчал он пару минут спустя. – Для солидности? Их снимать тяжелее, чем обычную одежду. А смысла в них все равно ноль.
Ему-то достаточно было просто стянуть штаны.
– Для тебя имеет значение, как я выгляжу?
Джон завис, пытаясь переварить этот внезапный вопрос. А ведь они никогда об этом раньше не говорили. О внешности.
– Мне не то, чтобы все равно, – нервно ответил он, изо всех сил стараясь быть честным, а не угадывать правильный ответ. – Я не знаю. Если бы ты выглядел как вихты, тогда, возможно, это вызывало бы у меня отвращение. Но если это все равно был бы ты – возможно, и нет. Но мне нравится, как ты выглядишь сейчас. Ты выглядишь круто. Ты красивый. Важнее всего не как ты выглядишь, а кто ты есть. И что ты для меня значишь.
Насчет себя Джон спрашивать не стал. Если Король Ночи трахал вихтов, ему явно было все равно, кого.
– Ты не боишься меня?
Ну вот зачем он вообще завел об этом разговор? Иногда казалось, что было лучше, когда он все время молчал. Очень уж не хотелось говорить об этом именно сейчас, когда в голову еще не пришли правильные слова.
– Я боюсь сделать тебе больно. Это все, чего я боюсь. Но боюсь очень сильно. Сильнее, чем раньше. Ты отдалился от меня, потому что не доверяешь мне. Мы как будто все еще стоим там, ты – на стороне мертвых, я – на стороне живых. Но это только в твоей голове.
Он снова поцеловал вместо ответа. Это прозвучало как «я работаю над этим». «Это сложно исправить, но я стараюсь ради тебя».
– Я хотел тебя кое о чем попросить, – начал Джон, решив, что для этого самое время. И, взяв Короля Ночи за руку, потащил его за собой.
Они все еще оставались в Винтерфелле. И умершие здесь все еще оставались мертвыми. По крайней мере, какая-то их часть.
Джон привел Короля Ночи к трупу своего лютоволка. И попросил:
– Оживи его.
– Ты можешь сам.
– Я не умею.
– Просто прикоснись к нему.
– Он будет продолжать разлагаться? Его нельзя сделать таким, как мы с тобой?
– Можно только живых.
Жаль. Этого было действительно жаль.
– Ты испытываешь к этому отвращение.
Джон этого особенно и не скрывал. Но из его уст это звучало как обвинение. Это было отвращение к неотъемлемой части него.
– Ты хочешь от меня слишком многого.
– Потому что меньшего недостаточно. Если ты к этому не готов – то ты не готов идти со мной.
Да, это не вышло бы игнорировать. Он понимал это с самого начала. Просто надеялся, что привыкнет. Король Ночи же привык.
– Это же не значит, что ты оставишь меня здесь. Для меня уже нет пути назад. А если бы и был, я бы по нему не пошел. Мне просто нужно время. Когда ты требуешь от меня всего и сразу, ты давишь на меня. Ты сам не стал бы с этим взаимодействовать, будь у тебя выбор.
– У меня его нет. И у тебя теперь тоже нет.
– Не говори об этом так, будто я совершил ошибку. Я этого не чувствую. Ты это чувствуешь. Не решай за меня, как я чувствую.
Он присел перед Призраком прежде, чем Король Ночи успел ответить. И коснулся его грязного, свалявшегося меха. Лютоволк распахнул жуткие голубые глаза.
Хотелось, чтобы это было доказательством. Его решимости идти дальше. Привыкать ко всему этому дерьму. Чтобы Король Ночи поверил, что ничего невозможного в этом нет. Что ради любви можно пойти на гораздо большее. И быть счастливым, а не чувствовать себя жертвой. Не ненавидеть его за то, что это единственный способ быть с ним.
Но он не обрадовался. Он смотрел с какой-то затаенной печалью. Он лучше всех знал, насколько это не может заменить живых.
Наверное, в его восприятии это было согласием глупого мальчишки всю жизнь питаться бичпакетами вместо того, чтобы обедать в ресторанах – хотя он мог себе это позволить. У него был выбор. Наверное, он завидовал этому. Возможности выбора. И не понимал, как между жизнью и им возможно выбрать его.
– А если бы я был на твоем месте? А ты на моем? Если бы когда-нибудь такое случилось? Ты больше не стал бы Белым Ходоком?
Он на мгновение прикрыл глаза и сжал кулаки.
– Стал бы. Ты знаешь, что стал бы. Что быть живым недостаточно.
– Тогда прекрати так относиться к моему выбору. Мне тоже недостаточно. Может, мы многого лишены. Но у нас есть бессмертие. Наше общее. Эта жизнь не хуже, она другая. Люди не смогли бы трахаться в снегах. Люди чувствуют боль.
– Иногда это неплохо. Чувствовать боль.
– У меня нет мазохистских наклонностей.
– Иногда физическая боль способна заглушить душевную.
– Это не лучший способ заглушить боль.
Он показал бы ему, какой лучший. Но как-то не вдохновляли мертвецы, разлагающиеся вокруг.
Король Ночи не был брезглив. Зато был безжалостен. В нем не было этой черты там, в другой жизни. Или, может, Джон просто ее не разглядел. Но здесь холодная жесткость в нем переходила все границы. Именно это пугало. То, что он сам не относился ни к кому, как к живому, заслуживающему милосердия. Но он не давал повода думать, что Джон для него равен всем остальным. Это было не так. Почему-то. С самого начала. С их первой встречи. Почему?
Здесь в нем была ледяная, рассудочная жестокость, которая ничего для него не значила. Жизнь ничего для него не значила. Ни чужая, ни своя. Свою он вообще таковой не считал.
Джон ощущал, что совсем не вписался в его холодный мир. Хотя казалось, что получится. Но ему были отвратительны мертвецы, его волновали мелочи вроде Белых Ходоков, пялящихся на то, как он занимается сексом. Ему не хотелось убивать всех подряд, даже беззащитных женщин и детей.
«А придется», – тяжело вздохнул он мысленно, но не решился высказаться вслух.
Если он откажется, что тогда будет? Он даже не мог представить. А правда, что?
– Мне хотелось, чтобы все умерли здесь. Чтобы не умер ты. Все – даже мои близкие. Но зачем идти дальше? Зачем продолжать все это?
– Однажды живые уже победили. Если я не приду к ним, они придут ко мне.
Он говорил спокойно. Всегда спокойно. Теперь это напрягало по-настоящему – он мог признаваться в любви и свернуть кому-нибудь шею с одним и тем же выражением лица. Все же, там всего этого не было. Там он никого не убивал. Убивать, конечно, приходилось всем. Чтобы выжить. Но его «выжить» не было о жизни, оно было об ее уничтожении.
– Что будет, когда весь мир накроет Долгая Ночь, когда повсюду будет только снег? Когда останемся только мы?
– Ты этого хочешь. Ты хочешь, чтобы некому было меня убить.
– Я хочу знать, как будет выглядеть наша жизнь.
– Нам не придется скрываться и прятаться. Ты не будешь бояться смерти. Мы сделаем мир комфортным для нас.
– А ты не боишься моей смерти?
– Я не пущу тебя сражаться. За меня есть, кому сражаться. Ты слишком ценен, потому что без тебя ничто не имеет цены.
– Ты здесь другой, – все же решился сказать Джон. Какая-то часть внутри него хотела, чтобы он сказал. – Тебя сковывают какие-то догмы, которых не было там. Там ты был открыт для новой информации. Поэтому смог развиваться как личность. И пришел к тому, что почувствовал себя живым. А здесь ты веришь в привычную реальность. Хотя она все еще может быть какой угодно, но ты не хочешь иначе на нее смотреть.
Джон не замечал, что давно уже непроизвольно теребит загривок Призрака. Который никуда не ушел, повинуясь ему. Лежал на снегу, пока хозяин нуждался в нем. Он теперь всегда обречен был следовать чужой воле? Это казалось омерзительней всего.
Король Ночи присел рядом. И в его взгляде появилось что-то бесконечно родное и знакомое. Что-то такое, что рождало в душе надежду. У Джона все еще была не ледяная, не очерствевшая душа. И ему не хотелось с годами превращаться в нечто подобное Королю Ночи. В несчастного, замкнутого и травмированного чувака, который не позволял себе чувств, потому что разочаровался в них. И в себе. В том, что он может быть их достоин. И что они могут быть достойны его.
Джон никогда не видел его в гневе. Он никогда не выходил из себя. Такое с ним вообще происходило? Нет, когда-то давно – наверняка, но могло ли произойти сейчас? И как бы это выглядело? Как тогда, когда он вспоминал свое превращение в Короля Ночи? Тогда он долго держал глаза закрытыми. Но больше не сделал ничего.
– Как я должен на это посмотреть?
Он действительно хотел знать. И это роднило его с тем, другим.
– Я пошел нести службу в Ночном Дозоре. Я привел к тебе Дейенерис с драконами – и только благодаря этому ты смог разрушить Стену. Мы встречались лицом к лицу несколько раз. Не для того, чтобы ты умер в одиночестве. Не вспомнив, каково быть живым.
– Ты видишь в этом судьбу?
– Я видел бы в этом закономерность, если бы не закрывал на это глаза. Судьба… Если она есть, она просто подкидывает нам знаки. О них стоило бы подумать. Я мог сделать другой выбор – и делал, но это была не моя судьба, это было не то, что делало меня счастливым. Это была судьба человека, запутавшегося в собственных убеждениях. Я не знаю, как это работает. Возможно, если бы люди правильно толковали знаки судьбы, они могли бы сделать себя счастливыми. То, что ты делаешь сейчас, отрицая мой выбор – это сопротивляешься своей судьбе. Ты шел к этому дню вместе со мной.
Король Ночи накрыл его ладонь своей и крепко сжал. Он так смотрел… Джон боялся, что неправильно понял это чувство. Но, кажется, это была доверчивость. Он впервые видел ее в ледяных голубых глазах.
– Если есть что-то, что избавило тебя от физической боли, то найдется и то, что избавит от душевной. Только не пытайся сделать вид, что ее нет. Если ты боишься, что я не выдержу всего этого и предпочту умереть, лишь бы все это не жить, или просто предам тебя, или сделаю что-то еще – не важно, что – что-то, что все разрушит. То не бойся. Вначале всегда тяжело, тебе самому было тяжело. Поддерживай меня, а не заставляй чувствовать вину за то, что я ненавижу то же, что ненавидишь ты. Может, мне никогда не начнет это нравиться, но это не помешает мне быть с тобой. Тебе самому все это не нравится. Это нормально. Это ничего не значит.
Король Ночи на миг прикрыл глаза, и Джон испугался, что ляпнул что-то не то.
– Мне нравится, когда ты говоришь, – произнес он внезапно, вновь впиваясь пронзительным взглядом в его глаза. – Со мной никто не говорил с тех пор, как я стал Королем Ночи. А до того никто не говорил то, что можешь сказать ты. Это ценнее всего остального. Я не хотел бы это терять.
Да, с Белыми Ходоками он вряд ли мог пообщаться по душам. Как он вообще не свихнулся от всего этого? Нет, он явно не был психически здоров. Но и не сошел с ума. Безумцы не были такими рассудительными и уравновешенными. Теперь, оглядываясь назад, Джон скорее назвал бы безумицей Дейенерис, чем его.
– Я буду говорить, – пообещал Джон. – Но ты отвечай.
Король Ночи привлек его к себе. По телу прокатилась дрожь от того, что он оказался так близко. Было немного неловко от такой близости здесь, посреди мертвых тел. Наверное, стоило научиться игнорировать это. Впереди ждало еще много мертвецов.
– Тебе никогда не хотелось грубо трахнуть меня?
– Ты сказал, что тебе не нравится грубый секс.
– Это не значит, что ты не можешь думать об этом. Это значит только, что ты не станешь этого делать, потому что уважаешь мои желания.
– Я не хочу думать, как делаю с тобой то, что причиняет тебе дискомфорт.
– Это фантазии. Там мне не обязательно было бы плохо.
– Если бы в моих фантазиях ты был другим, это означало бы, что я не люблю тебя таким, какой ты есть, и для меня предпочтительней кто-то другой.
Почему-то за эту фразу захотелось расцеловать его – и Джон припал губами к его щеке. К прикрывшимся векам, к вискам, к подбородку, к шее, ко лбу, к рогам, опоясывающим голову – ко всему, что не скрывали доспехи. Которые он так ненавидел снимать.
Наверное, в этом была вся суть. С ним можно было быть самим собой. Друг с другом они оба были самими собой. И любили это. Без лжи, без прикрас. Пока было это, не нужно было больше ничего.
По неосторожности вляпавшись в чью-то развороченную грудную клетку в порыве страсти, Джон испытал непреодолимое желание помыться с мылом. Но вокруг не было ни мыла, ни воды. Поэтому, отстранившись, он решил хотя бы обваляться в относительно чистом снегу. Идти до него сквозь месиво было довольно далеко.
Король Ночи шел за ним. Молча. Сверлил взглядом затылок. Возможно, он злился. Или просто переживал. Не хватало духу спросить.
Джон так и остался валяться в снегу, когда закончил. Он смотрел в небо и ощущал, что ему тошно и отвратительно. Пока Король Ночи не лег рядом. И не положил ладонь ему на грудь.
– Ты злился на меня когда-нибудь? Я тебя когда-нибудь расстраивал? – все же решился Джон.
– Нет.
– Если такое случится, ты скажешь мне об этом?
– Скажу.
– Хорошо.
Джон крепче прижал его руку к своей груди. И, пораздумав, поднес ко рту и прикоснулся к ней губами. Ему всегда нравилось ласкать тех, с кем он спал. Ведь он никогда не спал с кем-то не по любви. Просто не мог.
А Король Ночи вряд ли помнил, каково заниматься любовью. Если вообще когда-то об этом знал. Каково прикасаться к кому-то с нежностью. С желанием подарить наслаждение. А не тщетно пытаться унять собственную боль, насилуя мертвецов.
Он мог держать в объятиях уверенно и властно, но ослаблял хватку от малейшего движения – малейшей просьбы перестать. Они понимали друг друга без слов, они были внимательны друг к другу – поэтому с этим не возникало никаких проблем. И все равно он никогда больше даже не хватал за руки. Не делал ничего пугающего. Не нарушал личных границ.
Секс в этих телах был особенным. Не нужно было сдерживаться и задумываться о мелочах. В ледяных мускулах растекались легкость и сила. Когти Короля Ночи не оставляли царапин – но если бы оставляли, Джон не почувствовал бы ничего. Он был лишен боли. Зато мог предаваться наслаждению. Ледяному, странному. Но приятному. Для удовольствия не нужно было тепло.
Когда они переплетали пальцы, их руки казались почти одинаковыми. Они оба не были похожи на других Ходоков. Почему-то. Как это работало?
Джон не успел спросить. Король Ночи занял его рот поцелуем. Он никогда не ранил острыми клыками. И в какой-то мере это даже нравилось – в этом был свой кайф, когда они целовались долго и глубоко.
Хотя теперь его вообще нельзя было ранить. Разве что сразу убить.
Он видел в Короле Ночи величие и бесстрашие, когда смотрел на него в первый раз. Видел опасность. Видел врага. А стоило видеть одиночество и жажду любви.
Сейчас, когда Король Ночи зарывался пальцами в его волосы, другой рукой крепко прижимая к себе, и все целовал, целовал так, что сносило крышу, Джону казалось, что в той жизни они не трахались так никогда. На это просто не было возможности. Эти тела могли больше. И этого не хватало бы, стань они внезапно людьми.
Почему-то захотелось быть сверху. Повалив Короля Ночи в снег, Джон оседлал его бедра. Его пронзал холод каждый раз, когда он чувствовал внутри его член. Но холод теперь ощущался совсем иначе. Для Белого Ходока он нес жизнь – так же, как для человека ее несло тепло.
Джон никогда не спрашивал, но могли ли Ходоки размножаться естественным путем? Вряд ли – да и женщин среди них не было. То ли Король Ночи был сексистом, то ли все еще обижался на свою жену. А может, женщин ему просто было больше жаль. Своей участи он не хотел никому – а вот на смерть смотрел гораздо проще. Смерть была концом страданий, а не продляла их. От мертвых оставались только тела.
Король Ночи никогда, ни единого раза не брал его сзади. В чем был кайф, если они не могли смотреть друг другу в глаза? Хотя иногда Джон смотрел не только в глаза. Уж больно привлекательно было наблюдать Короля Ночи, на лице которого были написаны какие-то эмоции. А они были. И их даже было заметно безо всяких ухищрений. Без попыток понять, как каждая конкретная человеческая эмоция выглядит именно на его лице.
Он позволял себе чуть приоткрыть рот, обнажив острые зубы. От его глубокого морозного дыхания воздух вокруг становился еще холодней.
Он крепко держал за бедра. Гладил их. Мял ягодицы. Когда Джон наклонялся, чтобы поцеловать, скользил руками по его спине.
На теле больше не осталось шрамов. Оно стало ледяным и совершенным. Наверное, их секс мог быть доказательством привлекательности такого способа существовать. Главное – не стоило трахаться среди мертвецов. Это Джон уже уяснил. К этому он был пока не готов. Это был какой-то новый, пока недосягаемый этап их отношений. Это вообще было больше не о них, а о том дерьме, что творилось вокруг.
В снегу было так тепло. Теперь он ощущал это как тепло. Как раньше, когда они лежали под одеялом, расслабляясь после секса. Король Ночи ненавидел это – ненавидел холод, ставший неотъемлемой частью него. А Джон это полюбил. Разница была не в пользу тепла, не в пользу живых.
– Мы путешествуем только ночью. Почему? – спросил Джон, прижавшись к Королю Ночи и все еще купаясь в неге блаженства. Эйфория не схлынула и через несколько минут после оргазма. Даже настроение существенно поднялось.
– Ночью мы сильнее.
– Чем ты раньше занимался целыми днями? Ты ведь не смог бы уснуть, даже если бы захотел.
– Это была череда бесконечно пустых и одинаковых дней.
– Я думал, когда ты убьешь Брана, настанет Долгая Ночь.
– Она настала.
– Тогда почему ничего не произошло?
– Потому что я могу это контролировать.
Он что, сделал это ради него? Чтобы дать привыкнуть, чтобы не менять в одно мгновение весь его мир? Физически им обоим было бы комфортнее в ледяной тьме. Но Король Ночи переживал за его моральные впечатления. Это, черт возьми, было так мило. Всегда. Каждый раз, когда он делал что-то подобное. Это было еще одним способом проявить заботу. Сказать «мне важны твои чувства». Как же Джон это в нем любил.
Их ждал долгий путь во льдах. На юг, чтобы принести и туда вечную ночь. Вечную зиму. Туда, где бесполезно мельтешащие людишки боролись за ничего не значащий железный трон. Если бы все вышло иначе, возможно, кто-то заставил бы и его бороться за то, что ему совсем не было нужно. Сестры, преданные подданные или просто левые люди, которым было не все равно, чья жопа будет там сидеть. А Король Ночи ничего не заставлял. С ним можно было быть собой и честно говорить о своих желаниях, будучи уверенным, что их услышат и примут к сведению. А не начнут навязывать свои.
– Ты лучше всех живых, которых я встречал, – признался Джон, утыкаясь ему в лоб и прижимаясь крепче. – И это не изменит твое прошлое. Что бы в нем ни было. И это не изменит смерть, которую ты сеешь повсюду. Это вообще ничто не изменит. Потому что насрать, как ты относишься ко всему миру, если достаточно того, как ты относишься ко мне.
– Тебе не жаль людей, которые еще умрут?
– Люди умирают постоянно. Я никогда не стоял в стороне, когда это происходило. Я не имел к этому отношения, я лично их не убивал – но если не получалось защитить, все равно ощущал, что виноват. Теперь я чувствую это по отношению к тебе. Я дал тебе убить всех, кто сражался за живых, я хотел, чтобы ты убил их всех, я сам просил тебя об этом. Потому что ты важнее их всех. Если в этом выбор – дать умереть тебе или всему человечеству – то пусть умрет человечество. Оно не оставит тебя в покое. Нас. Люди убивают даже себе подобных. Они никогда не примут иных.
– Теперь мне есть за что сражаться. Благодаря тебе.
Да. Теперь он сражался не против, а за. Не против жизни. За свою, странную, но счастливую жизнь.
– Я правда постараюсь побыстрее привыкнуть к вихтам. Но не за один же день.
– Мне было легче. Я сошел с ума.
– Ты преувеличиваешь.
– Ты поступил бы так с женщиной, которую любил?
– Когда я бросил свою женщину ради долга, она всадила в меня три стрелы. Дейенерис наверняка была способна на большее. Особенно когда узнала, что я Таргариен. Люди сходят с ума, когда им разбивают сердце. Но это не одно и то же, что по-настоящему сойти с ума.
– Я спросил о тебе.
– Нет, я бы так не поступил.
Это расстроило его? Джон почему-то снова не мог понять. Его лицо осталось непроницаемым. И он не закрывал глаза.
– А как бы ты поступил?
– Я не знаю. Мне было бы больно. Я бы винил себя, что от одного моего прикосновения моя любимая осталась навсегда искалеченной. Я бы просто ушел, оставил ее. Порадовался бы, что она не одна. Что о ней кто-то заботится. Потому что я больше не смогу. Никогда.
Он отстранился. Так резко, что это заставило вздрогнуть. И сел на снегу, мрачно уставившись вдаль.
Не стоило говорить с ним об этом. Но он спросил – и было бы отвратительно солгать.
– Чем я отличаюсь от встреченных тобой людей?
– Тем, что ты поступил так не со мной.
– Если я способен на это, почему ты думаешь, что этого никогда не произойдет с тобой?
– Мне хочется стукнуть тебя по башке каждый раз, когда ты начинаешь жить прошлым или будущим. Этим ты отнимаешь время у настоящего. Это существует только в твоей голове.
– Этого достаточно.
– Да, но ты выбираешь, делать ли это реальностью. Ты можешь это контролировать, ты можешь становиться лучше. Ты не обязан зацикливаться на своих ошибках и бесконечно их повторять. Ты можешь быть таким, каким хочешь быть. У тебя есть выбор. У тебя, мать твою, есть выбор, никогда об этом не забывай. Не неси в реальность из своей головы все это дерьмо. В тебе столько хорошего. Выбирай его. Каждый раз. Даже если это трудно. Даже если когда-нибудь ты снова почувствуешь себя тем, кто убил и изнасиловал женщину, которую любил. Выбери того себя, кто ты сейчас. Потому что этот ты счастлив. Это единственное, что тебе стоит об этом знать.
Он снова сидел, закрыв глаза. Белые Ходоки физически не могли плакать. Но он сейчас делал бы это, если мог.
Джон не решался обнять его. Наверное, это было ему нужно. Но он был таким неподвижным и безмолвным, будто ледяная статуя. Что можно было сделать, чтобы облегчить его боль? Его ненависть к самому себе?
– Ты чувствуешь себя отвратительным на моем фоне?
Это было так скверно.
Король Ночи ответил только спустя несколько мучительно долгих минут.
– Я выберу счастье, если мне придется выбирать.
Это был тот ответ, который Джон даже не надеялся услышать. Это было лучшим, что он мог сказать.
– Ты это сделал. Когда бросил меч и пошел ко мне. Отдал все, что имел, потому что так хотел счастливый ты. Теперь я знаю, как это чувствуется. Если мне придется отдать все, потому что этого захочу счастливый я – я отдам. Даже если мне придется отдать несчастного себя. И все, что было важно для него.
Больше ничто не мешало обнять его. Прижать к себе, приклонить его голову к своему плечу. И гладить, проходясь пальцами по выступающим короной рогам. Джон не удержался и поцеловал один. А потом, опомнившись, осознал себя в жарких ледяных объятиях, поваленного в снег. Они снова слились в порыве болезненно-светлой нежности, сплетаясь телами и глядя друг другу в глаза. И это было уже по-другому.
И он улыбался. С облегчением. С верой. У него все еще получалось плохо. Им обоим стоило работать над собой. Джону – привыкать к вихтам. Королю Ночи – к эмоциям.
Это было только начало. Начало чего-то особенного. Длиною в вечность. Даже смерть не стала бы фатальной ошибкой – в этом Джон уже убедился. Но стоило учиться на ошибках прошлых. Может, и новых тогда не случилось бы.
========== Часть 2 ==========
Король Ночи шел по снегу легко и бесшумно. Ему не составляло труда подкрасться сзади. К кому угодно – только не к Джону. Джон обернулся, едва почувствовав затылком его взгляд.
– Нужно идти, – сообщил Король Ночи, остановившись напротив него. – Тебе стоит облачиться в доспехи.
– Ну нет, – отказался Джон. Он мог позволить себе ходить голым зимой, а должен был носить какую-то бесполезную громоздкую хрень. Зачем вообще, если ему все равно не пришлось бы идти в бой? На всякий случай?
– Так безопаснее, – настаивал Король Ночи.
– Не вижу разницы.
– Мне будет спокойнее. Подумай обо мне.
– Я и так все время буду рядом, ничего со мной не случится.
– А если случится?
– Если что-то должно случиться – оно случится все равно, независимо от того, будут на мне доспехи или нет.
– Я тебя об этом прошу.
– Ну я же имею право отказаться.
Он уговаривал, как малое дитя. Но очень уж не хотелось уступать.
– Тогда я приказываю.
От этого Джон поначалу даже растерялся.
– По какому праву ты мне приказываешь?
– Ты мой супруг, я твой король. Ты часть моей армии. Есть какие-то вещи, насчет которых я вправе приказывать.
– А если я этого не хочу?
– Ты хочешь умереть, если тебя застанут врасплох?
С ним проще было согласиться, чем спорить. Тем более, что в принципе он говорил здравые вещи. Но Джон все равно продолжал стоять на своем.
– Давай подождем до первого боя. И там я решу, есть ли в этом смысл.
– Там может быть поздно.
– Не будь таким занудой.
– Не будь таким беспечным.
– Мы так ни до чего не договоримся.
Король Ночи замолчал. Только сверлил тяжелым взглядом. И сразу сделалось неуютно. Это была какая-то абсурдная игра в «надень шапку». В какой-то мере даже милая. Но это выглядело так глупо.
– Ладно, – сдался Джон. – Но я не собираюсь носить доспехи все время. Только ночью, пока мы идем вперед.
А еще ему придется ехать на мертвой лошади. При мысли об этом Джон удрученно вздохнул.
