Текст книги "Идеальный вариант (СИ)"

Автор книги: _YamYam_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Daeyong (prologue) ==========

Мин Дэёну двенадцать, и он чувствует, что дико задолбался. Он бы предпочёл несколько другое слово, чтобы описать своё состояние, но изо всех сил старается быть мальчиком хорошим и послушным. Дэён вот уже на протяжении почти трёх месяцев строит из себя очаровашку и обаяшку, растягивает в улыбке губы, когда хочется ругаться сквозь зубы, смеётся, закрывая глаза, когда хочется пустить в ход кулаки, и даже не пропускает занятия – лишь бы мама не поджимала опять губы, чувствуя себя виноватой, не сглатывала тяжело, присутствуя на дисциплинарном совете школы, собранном по его вине, и не говорила потом, что всё в порядке, когда он обнимал её сильно и крепко, немо извиняясь за собственное поведение.

Мин Ёнхи всего двадцать восемь, и Дэён уверен, что та задолбалась тоже. Она безумно красивая, милая, добрая и понимающая – самая лучшая мама, о которой только можно мечтать. И парню до ужаса стыдно иногда, что сын из него вышел совсем никудышный. Дэён не понимает, за что она вообще его любит, почему продолжает улыбаться, даже когда он откровенно косячит, почему обнимает ласково, почему каждое утро просыпается ужасно рано, чтобы приготовить ему завтрак, и почему гладит по макушке волос, когда он прижимается к ней всем телом, ища тепло и с лёгкостью его находя. Ёнхи действительно замечательная: с ней не бывает скучно, она всегда его поддерживает, поёт настолько красиво, что сердце замирает от восторга, забавно танцует, всегда вкусно пахнет и здорово одевается. Дэёну, в отличие от большинства его одноклассников, не бывает стыдно за свою мать. Он ею гордится, сильно любит, горы готов свернуть и любой ценой защитить.

– Эй, Дэён! – парень останавливается посреди полупустого школьного коридора и сжимает в кулаки ладони, спрятанные в карманах брюк. – Как поживает твоя мамочка? Ей не сильно одиноко в последнее время? А то я б помог.

Гогот, раздающийся за его спиной, ужасно раздражает, и Дэён изо всех сил умоляет самого себя ситуацию не усугублять. Это уже его третья средняя школа, хотя и года обучения ещё не прошло, так что парень правда волнуется, что его могут выгнать и отсюда, а мама опять ничего не спросит, не скажет, не отругает и сделает только всё возможное для того, чтобы его приняли в другое учебное заведение.

У него раньше не было настолько больших проблем, но прежде и его одноклассники не заглядывались так откровенно на маму, обсуждая при этом, кто, что и как предпочёл бы с ней сделать. Дэёну каждый раз просто крышу рвёт от этого, а слова – злые, пошлые, откровенные – распаляют только сильнее, заставляя забыть обо всём.

– Помоги лучше своей, – отвечает в итоге парень, натягивая на лицо улыбку и чуть поворачивая голову, – а то она выглядит так, будто может сожрать всю школу и не подавиться. Жутко, знаешь ли.

Ким Джон из третьего класса рычит, показывает свои уродские жёлтые зубы, рвётся вперёд, отделяясь от толпы своих подпевал, а потом хватает Дэёна за ворот толстовки, надетой под пиджак, и встряхивает, притягивая ближе к себе.

– Ты на неприятности нарываешься? Хочешь в кустах избитым валяться?

Парень в ответ притворно зевает, коротко отворачиваясь и показывая всё своё отношение к сцене, которая повторяется из раза в раз, а потом тяжёлым взглядом стреляет на поражение, вновь глянув на оппонента.

– Вечно только обещаешь, – фыркает он неприязненно. – Почему ничего не делаешь? Ручки слабоваты?

Ким Джон расплывается в такой грязно-похабной улыбке, что Дэёна начинает колотить, а потом он произносит:

– Я на твою мамулю дрочу трижды в сутки, так что рёбра переломаю за раз одной правой, – и у парня перед глазами опять одна только серая пелена встаёт.

Он с силой отталкивает от себя старшеклассника, бьёт по лицу с размаху и не глядя, выдыхает удовлетворённо, когда тот сгибается, хватаясь за щёку, а потом едва успевает прикрыть руками голову, когда на него несутся дружки Джона. Им всем уже по пятнадцать, они высокие и удивительно сильные, бьют больно и чётко, а Дэён пропускает позорно удары, потому что сразу за тремя не поспевает. Он и без того сопротивляется изо всех сил, в ход ноги пускает, отталкивая от себя старших, стонет в голос, когда оклемавшийся Ким Джон хватает его за волосы, и с локтя снова заезжает тому по носу в ответ.

Ему попадают по рёбрам, заставляют терять воздух, когда кулаки прилетают в солнечное сплетение, и всё сильнее теснят к стене, пользуясь своим численным преимуществом. Дэёну на самом деле не особо больно – обидно просто, что не сдержался в очередной раз, и грустно от того, что мама снова будет улыбаться, в уголках глаз пряча слёзы разочарования.

***

– Выглядишь паршиво.

Дэён фыркает и отворачивается, испытывая почему-то жгучий стыд. За высокими – во всю стену – окнами летит огромными хлопьями белый снег, и парень вздыхает, думая о том, что предпочёл бы оказаться сейчас там, во власти стихии, замёрзнуть и пожалеть самого себя, нежели стоять в кабинете президента Ким Сокджина, чувствовать на себе его насмешливый взгляд и мечтать провалиться сквозь землю.

Просто потому что стыдно.

– Я знаю.

Парень шмыгает носом, тыльной стороной ладони трёт его кончик и тянет вниз подол свободной майки, смущаясь и краснея, подобно девчонкам из его класса, которые на него заглядываются, думая, что он того не замечает. Дэён грезил на самом деле встречей с директором агентства, мечтал о том, что однажды окажется в этом кабинете и услышит заветное: «Я хочу, чтобы ты дебютировал». А в итоге присутствует здесь совсем по другой причине.

– Знаешь, когда дело доходит до репутации бренда, – тянет директор Ким, – оценивается в первую очередь репутация лиц этого бренда. Ты пока не особо хорошо справляешься с тем, чтобы не позорить компанию.

– Простите.

Дэён кланяется в ровные девяносто градусов, жмурится, потому что жутко боится вылететь, кусает нервно губы, а потом едва не стонет, потому что становится слишком больно. Они у него в кровь разбиты, на скулах красуются сплошные ссадины, синяки и кровоподтёки, бровь в очередной раз оказывается рассечённой, а тело неприятно ломит и болит.

Дэён привычным маршрутом после школы направился в агентство, а не домой, чтобы вновь зависнуть в зале и потренироваться, но в итоге как-то совершенно случайно попался на глаза будто из-под земли выскочившему президенту и оказался в его кабинете. Здание компании невозможно большое, тут потеряться – раз плюнуть, а на этаже, где располагаются комнаты отдыха, студии записи и хореографические залы для трейни, и вовсе почти не бывает лишних. А парень, при всём своём уважении к Ким Сокджину, его именно этим самым «лишним» и считает.

– Ну почему с тобой столько проблем, Дэён-а? – директор Ким, расположившись с большим удобством в кресле, трёт устало переносицу, а парень вздрагивает, потому что не предполагает, что тот может знать его имя. – Ты жутко напоминаешь мне одного человека. Но тот хотя бы цапался и дрался с хёнами, за стены агентства это не выходило, и проблем не доставляло. Но твои вот эти вот штучки вполне могут однажды подкосить карьеру, а если дебютируешь в группе – подмочат репутацию сразу всех, потому что общество любит чистеньких и хорошеньких. Никому не нравятся хулиганы, Дэён-а, так что давай, – морщится мужчина и совершает какие-то невнятные пассы кистью, – заканчивай с этим делом и становись милым парнем. Концепт очаровашки, конечно, совсем тебе не к лицу, но ты можешь попробовать себя в роли холодного красавчика. Тебе пойдёт.

Дэён моргает непонятливо, чувствует себя не в своей тарелке, потому что Ким Сокджин не должен – ну просто не может – знать его имя. А в итоге почему-то разговаривает с ним, как со старым приятелем, и советы направо и налево раздаёт вместо того, чтобы выписать штрафные баллы, не допустить до очередного экзамена трейни или вообще выбросить из компании, поддав пинком под жопу. Он уже слышал от старших, что директор Ким немного себе на уме, любит общаться со стажёрами и странно шутит, но и представить себе не мог, что тот не только имя его знает, но и в лицо узнаёт. Они встречаются впервые, и Дэёна это поражает до глубины души.

Парень, однако, руки привычно прячет в карманы спортивных брюк, чуть отворачивается, смущаясь по-новой, и проговаривает:

– Я не хулиган.

– Не хулиган?

У Ким Сокджина смешно поднимаются брови, а по губам расплывается какая-то странная полуулыбка. Он подпирает подбородок ладонью и окидывает Дэёна внимательным оценивающим взглядом, от которого почему-то хочется спрятаться.

– Я не дерусь просто так, не обижаю зашуганных, ни над кем не насмехаюсь, не курю и уважаю учителей. Вот это, – тыкает он себе на лицо и сглатывает, – всего лишь случайность. И прошлые разы… тоже случайности. Меня хорошо воспитали, так что я не хулиган.

Директор Ким вздыхает и, всё никак не переставая улыбаться, закидывает ногу на ногу. Выглядит настолько вальяжно-расслабленным, что аж зависть берёт. У Дэёна ни за что бы так не получилось.

– Верю, – усмехается он. – Твои отец с матерью, кажется, действительно потрудились, чтобы вырастить ребёнка, который защищать будет не только себя, но и данное ему воспитание.

Дэён краснеет непроизвольно, стесняется собственной реакции на Ким Сокджина, смущается от внимания человека, которого уважает и на которого хочет быть похож, и краснеет пуще прежнего, алея уже пятнами на шее и кончиками ушей. Он чувствует себя странно, потому что не волнуется обычно, не трясётся, словно осиновый лист, перед старшими, а ещё, откровенно говоря, бесстрашно дерзит и усмехается цинично, если ему что-то не нравится. Его действительно хорошо воспитали, вложили в голову прописные истины, просто вести себя противоположным образом кажется Дэёну проще.

– У меня нет отца, – зачем-то бросает он, а у мужчины вновь заинтересованно дёргаются брови. – Меня воспитывала мама, так что и трудилась только она.

– В разводе?

Дэён качает отрицательно головой и усмехается – неожиданно горько даже для самого себя.

– Нет. Ему просто плевать. И всегда было плевать.

– Алименты хоть платит? – спрашивает президент Ким, и Дэёну бы фыркнуть и привычно оскалится, говоря, что очередной взрослый лезет не в своё дело, но он этого не делает. Ему бы скривиться и глянуть на мужчину исподлобья, испепелить взглядом, давая понять, что ему до мамы всё равно не добраться, потому что Дэён отлично видит всю его отвратительность. Вот только Ким Сокджин не знает ничего о Мин Ёнхи, не пытается подкатить к ней шары, думая, что для этого надо подружиться с сыночком, он не хочет понравиться ему, и, наверно, именно по этой причине Дэён снова отрицательно качает головой. – Вот мудозвон.

Парень согласно угукает, потому что сложившейся ситуацией не доволен тоже, а потом, понимая всю абсурдность ситуации, распахивает в страхе глаза и смотрит на директора Кима, который глядит на него с хитрой усмешкой. Дэён краснеет снова, потому что не ожидал от взрослого услышать таких слов, а мужчина, кажется, только наслаждается происходящим и потому хихикает себе под нос.

Ким Сокджин говорит на самом деле правильные вещи – он мудозвон. Это просто мама хорошая и слишком добрая – защищает придурка, говорит, что он поступает верно, ссылается на бабушку, которая, едва узнает о том, что её сын помогает им, перевернёт всё вверх дном, потому что искренне ненавидит Мин Ёнхи. Дэён не понимает, за что можно не любить эту потрясающую во всех отношениях молодую женщину, а потом фыркает и продолжает ненавидеть человека, которого мог бы звать отцом. Если он настолько боится помогать официально, мог бы просто скидывать немного денег на карту. Это сейчас они с мамой не нуждаются ни в чём, а раньше Ёнхи приходилось работать не покладая рук, чтобы обеспечить их маленькую семью хотя бы необходимым.

– Твоя мать тебя, кажется, просто обожает, – хмыкает директор Ким, а Дэён непонятливо в очередной раз моргает. – Ты ведь учишься в средней школе «Суджин»?

– Я перевёлся в «Чхольмин» месяц назад.

Дэёну не хочется упоминать, что всё это произошло в очередной раз из-за стычки с Ким Джоном, так что решает умолчать, уверенный, что это совсем далеко от понятия лжи.

– Тоже удовольствие не из дешёвых, – вздыхает мужчина и окидывает его пристальным взглядом. – У тебя неплохой стиль: кроссовки из лимитированной коллекции Jordan, спортивки Puma… Ты, кстати, знал, что они уступили Nike? Эти ребята теперь считаются самым дорогим брендом спортивной одежды.

Дэён кивает нерасторопно, потому что слышал уже об этом от мамы, когда та писала статью и фыркала забавно, причитая о том, что в «их время» всё было лучше, и что акции у Nike выросли как-то подозрительно быстро.

– Так это я к чему… – тянет мужчина и, потянувшись с заискивающей улыбкой, поднимается на ноги. – Кажется, тебя балуют и ни в чём не отказывают. Может, мне следует поступать так, как в школе? Пригласить на профилактическую беседу твою маму и…

– Нет!

Дэён делает шаг вперёд, пугается до ужаса, выпучивает глаза, потому что страшно становится. Мин Ёнхи точно не обрадуется такому, только расстроится пуще прежнего, будет думать о том, что ещё успел натворить её сын, и разочаруется в нём окончательно. Дэёну страшно, потому что мама опять будет краснеть за него, а ещё жутко перед ней стыдно, потому что она любит его слишком сильно.

– Больше не повторится! – обещает Дэён и низко кланяется, наступая на собственные принципы и чувствуя, как колотится в груди сердце. – Клянусь, что больше не позволю себе встрять в драку! Только, пожалуйста, не заставляйте маму волноваться!

Он слышит, как снова усмехается директор Ким, но не спешит поднимать голову, потому что ощущает одно сплошное давление. Дэён не может себе позволить вылететь из агентства, о стажировке в котором мечтал с раннего возраста, но и подвести маму не хочет тоже – ей и без того предстоит выслушать нотации в школе, потому что он на самом деле снова встрял в неприятности, а виновным однозначно попытаются выставить того, кто и прежде не отличался покладистостью характера. Именно его – Дэёна.

– Знаешь, в какой момент мужчина взрослеет? – вдруг спрашивает Ким Сокджин, и парень заинтересованно поднимает голову, не ожидая подобного вопроса. – Когда он понимает, что любую ситуацию можно разрешить с помощью слов и без помощи кулаков. Я не буду спорить с тем, что напряжение тоже надо сбрасывать, но есть куча других… – директор Ким вдруг запинается на полуслове, смеётся как-то странно, чешет задумчиво затылок и продолжает: – В общем, можешь записаться на тренировки: бокс, тхэквондо, кикбоксинг… Что там тебе нравится?.. Дерись, если хочется, только не порть своё лицо и тело. Так любишь маму? Тогда не заставляй её волноваться сам. Не давай для этого причин, Дэён-а, и учись правильно говорить. В будущем пригодится.

Комментарий к Daeyong (prologue)

знаете, уже трижды обещала себе всё бросить и уйти :D

но ФБ не отпускает

так что, видимо, мне всё же придётся закончить все свои работы и постараться не написать при этом слишком много новых~

я скучала

========== Younhi ==========

Иногда Мин Ёнхи хочет убивать. Она представляет, с каким наслаждением вцепилась бы в волосы на затылке директора Хана, как заставила бы подняться его со своего дорогущего кожаного стула, а потом впечатала его лицом в рабочий стол. На нём вечно слишком много грязи, пыли, пустых стаканчиков из-под кофе и прочего мусора, так что это однозначно было бы больно. Затем Ёнхи заставила бы его выпрямиться, продемонстрировать ей разбитый в кровь нос и снова ударила – на этот раз сжатой в кулак ладонью. Она не считает себя человеком жестоким, но, вспоминая иногда слишком бурную и богатую на драки подростковую жизнь, хотя бы находит в себе силы объяснить, почему её сын совсем такой же.

– Я – редактор, – напоминает она мужчине, пока тот даже не отрывается от разглядывания бумаг, в то время как ей приходится распинаться перед ним, – а не журналист.

– Когда-то им была. Неужели не хочешь вспомнить молодость?

– У меня и без того целая гора работы. Неужели больше совсем некому заняться интервью?

– Послушай, Ёнхи, – вздыхает тяжело директор Хан и всё же поднимет на неё взгляд. – Это интервью – будущий эксклюзив, и я не хочу, чтобы кто-то вроде неопытного Дживона испортил его одним своим присутствием. К тому же, – хмыкает он и привычно оценивающе оглядывает девушку, заставляя её поджать губы, – Ким, когда услышал твоё имя, сказал, что хочет видеть тебя в качестве интервьюера.

– Что?

Ёнхи хлопает ресницами, чуть хмурится, совершенно не понимая, как такое могло произойти, и поджимает губы. Директор Хан в ответ только кривит некрасиво лицо и снова окидывает её неприятным липким взглядом.

– Уж не знаю, что там вас связывает или связывало… Но он хочет видеть тебя, а ты знаешь, как тяжело уломать его на интервью. Я не собираюсь упускать этот шанс, только потому что ты решила опять вспомнить, что являешься стервой.

Ёнхи вздыхает, злится на него в очередной раз, потому что не понимает, что такого сделала, чтобы заслужить этот вечно недовольный тон и морщащееся лицо. Работала слишком много? Или слишком хорошо? Подняла издательство на две ступени выше? Или не позволила развалиться во время кризиса?

– Я поняла, – в итоге говорит она, едва сдерживая едкие слова, колющие кончик языка, и выходит из кабинета, не дожидаясь, когда ей это позволят.

У неё в голове на самом деле сумбур. Джин хотел, чтобы именно она взяла интервью? Он её помнит? Умудрился не забыть спустя тринадцать лет? Ёнхи кажется это попросту невозможным, и она хмурится пуще прежнего, погружаясь в свои мысли и привычно не замечая внимания, которым одаривают её коллеги и подчинённые. Мин Ёнхи вечно как-то не до этого: работа и любимый сын отнимают всё время подчистую, но она чувствует себя действительно счастливой, а потому совсем не ощущает потребности в чём бы то ни было другом. Кроме, разве что, потребности быть чуточку больше любимой кем-то помимо родителей, сына и лучшей подруги.

Они с Ли Юми встречаются привычно после работы в любимой с самых университетских времён кофейне и улыбаются друг другу широко и открыто, потому что делают это на самом деле намного реже, чем хотелось бы. Работа отнимает слишком много сил и времени, а ещё семьи – у каждой своя – всё время дают о себе знать и не позволяют, как прежде, веселиться от души, бездумно заливая в себя алкоголь в одном из лучших клубов столицы.

– Ну, рассказывай, – усмехается Юми и делает короткий заказ. – Как дела? Что нового? Нашла уже себе кого-нибудь?

– Будто ты не знаешь, что у меня в жизни уже есть мужчина. Мин Дэён. Самый главный и самый важный.

Ёнхи смеётся, видя, как подруга закатывает глаза, и тоже оборачивается к улыбающемуся молодому официанту.

Они с Юми на самом деле ладили не всегда. Оказавшись в одной группе на первом курсе, они больше кривились и фыркали в стороны друг друга, потому что казались людьми жутко неприятными, а потом вдруг взглянули под другими углами, узнали слишком многое и уже не смогли увидеть ничего плохого. Красавица Мин Ёнхи, укравшая слишком много внимания противоположного пола, оказалась совсем молодой матерью, родившей в ранние шестнадцать. А вечно грубая Ли Юми – девушкой с разбитым на осколки сердцем и полным отсутствием веры во что-либо хорошее.

– И чего ты так переживаешь? – хмыкает Юми, аккуратно держа в пальцах белоснежную чашку. – Ким Сокджин, в конце концов, завидный мужчина. К тому же, не женатый. Я бы и сама взяла у него интервью. И не только интервью. Если ты понимаешь, о чём я.

– До сих пор поражаюсь, как Чимин не убил тебя за такие шутки. С его-то порывами ревности, – смеётся Ёнхи, а девушка в ответ пожимает плечами. – Я не переживаю, скорее… несколько смущена.

– Уже хороший знак. Если ты смущаешься мужчины, значит, не безразлично к нему настроена. А президент Ким – идеальный вариант, разве нет? Свободный, обеспеченный, известный… Не уверена, правда, как он отнесётся к Дэёну, но ты можешь первое время скрывать это от него.

– Боже, Юми, успокойся. Я не рассматриваю его в подобном ключе.

– Хорошо, – удивительно легко соглашается девушка, а потом припечатывает: – Тогда можешь просто переспать с ним разочек. Так, для здоровья, – и Ёнхи закатывает глаза. – Да ладно тебе. Вдруг у вас будет всё так, как в фильме.

– В каком ещё фильме?

– «Пятьдесят оттенков серого», – пожимает плечами Юми, а Ёнхи закашливается, ожидая чего угодно, кроме этого. – А что такого? Он – президент крупной и известной в развлекательной индустрии компании, ты – прекрасная журналистка… Если всё закончится тем, что ты будешь рассказывать мне про красную комнату, я вообще не буду удивлена.

– Твои фантазии иногда пугают, – усмехается легко Ёнхи и откидывается на спинку кресла. – Но Джин… Не думаю, что он мог пристраститься к подобному…

Девушка задумывается, вспоминая вечно улыбающегося девятнадцатилетнего парня, который подначивал её, трепал волосы, раздражая невероятно, но никогда не позволял себя ударить. Он ловил её руки, сжимал несильно запястья, гоготал оглушающе громко и прижимал к себе, не давая вырваться. Они часто дурачились и веселились вместе, проводили кучу времени в репитиционных комнатах и даже домой ходили вместе – всё равно в одну сторону. Ёнхи улыбается, вспоминая это, а потом понимает, что Юми подозрительно молчит и поднимает взгляд на подругу, тут же замечая её прищур.

– Джин? Не Ким Сокджин? – переспрашивает она, а Ёнхи кусает себя за кончик языка, называя мысленно дурой. – Не думаю, что ты была его фанаткой… Судя по всему, вы были знакомы. Так говорит мне моё журналистское чутьё. Так что колись, дорогая, чего я не знаю?

– Только того, что какое-то время он был моим сонбэ, – признаётся девушка и, поджав губы, неловко улыбается. – Мы стажировались вместе.

– Охренеть. Вау, – Юми выглядит потрясённой до глубины души, а Ёнхи хмыкает и снова невольно углубляется в воспоминания. – Ты, конечно, говорила, что была трейни… Но не упоминала, что в «Distruct Entertainment»!

Девушка смеётся тихо, прикрывая рот рукой, и щурится, глядя на подругу с алеющими щеками. Ёнхи помнит, как та фанатела в своё время по айдол-группе из пятерых вокалистов, одним из которых был как раз Джин, и именно по этой причине не говорила никогда о личном знакомстве с каждым из участников. Это почему-то казалось жутко неловким. Намного более неловким, чем скорая и неизбежная её встреча с Ким Сокджином. Они не виделись почти тринадцать лет – с того самого момента, как Ёнхи узнала о своей беременности и покинула агентство, отказалась от предстоящего дебюта и уехала вместе с родителями из Сеула, никому ничего не сказав. У неё не было показаний к аборту, делать его преступным путём в каких-то подпольных клиниках показалось страшнее, чем рассказать всё матери, а сейчас Ёнхи и вовсе не жалеет о том своём решении.

– Но ты всё равно затащи Джина в постель, – подмигивает Юми, когда они прощаются на парковке, чтобы поехать по домам. – И во имя женского здоровья, и во имя меня. Мне жутко интересно, каков он!

– Ты неисправима, – закатывает с улыбкой глаза Ёнхи, обнимая подругу, а та щипает её за чуть пухлую щёку.

– У тебя уже слишком давно никого не было. В этом нет ничего хорошего.

– Я не нуждаюсь в подобного рода вещах…

– Ага, как же, – фыркает Юми. – Напомни, сколько тебе там лет?

– Двадцать восемь.

– Это тебе на европейский манер двадцать восемь! А по-корейски тебе будет тридцать уже на Соллаль! Могла бы сделать себе подарок на новый год в виде потрясающего мужчины.

– Поняла-поняла, – смеётся Ёнхи и снова обнимает Юми, чувствуя, как начинает замерзать на улице в тонком пальто. – Давай по домам, пока ещё не околели окончательно.

– Буду ждать детального отчёта о том, как прошло интервью! И только посмей ничего мне не рассказать или соврать!

***

Дэён обожает шоколадные хлопья, залитые холодным молоком, и апельсиновый свежевыжатый сок, так что Ёнхи действительно не ленится, когда просыпается чуть раньше и накрывает завтрак, пусть он и не может похвастать особыми изысканиями. Ей зато нравится, что сын каждое утро целует её смазано в щёку, благодарит за еду и улыбается широко, щуря глаза. Мин Дэён замечательный – и плевать, если честно, что считают директора школ и родители тех детей, с кем дерётся иногда её сын. Ёнхи лучше остальных знает, что всё это происходит из-за того, что в нём слишком много хорошего. Чувство справедливости вместе с чувством собственного достоинства не дают ему промолчать никогда, а потом в ход идут кулаки, так что Ёнхи на самом деле только гордится тем, что Дэён находится в состоянии защититься. Грустно только, что такой ценой.

– Мам, – зовёт он, и девушка заинтересованно поднимает голову, отрываясь от соковыжималки, – а когда мужчина взрослеет?

Ёнхи едва не закашливается, чувствует, как сердце её падает куда-то вниз, и сглатывает судорожно, выключая аппарат. Она смотрит на своего сына и не может поверить в то, что это произошло. Девушка и до этого страшилась подобного, боялась даже подумать, что когда-то придётся отвечать на такие вопросы, а теперь и вовсе не знает, куда себя деть. Приходится натянуть на губы улыбку и уточнить:

– Тебе понравилась какая-то девочка? Кто она? Одноклассница?

– Что? – Дэён несколько секунд непонимающе хлопает ресницами, а потом краснеет и подрывается на ноги, вмиг становясь одного с ней роста. – Вовсе нет! Всё совсем не так!

– Это нормально, – пытается улыбаться Ёнхи, хотя сама хочет покраснеть и провалиться сквозь землю. Было бы куда проще, родись Дэён девочкой! – Рано или поздно пубертатный…

– Мама, нет!

Дэён хватает её за плечи, пугая, смотрит ошалевшими от смущения глазами, а Ёнхи и сама смущается до невозможности, ощущая горячие уши. Не так, совсем не так она представляла их первый разговор о девочках, взрослении, созревании и – чёрт возьми – сексе. Она, откровенно говоря, вообще себе его не представляла, а теперь понятия не имеет, что сказать и что сделать, чтобы убрать повисшую на кухне плотным куполом неловкость.

– Прости… – проговаривает Ёнхи в итоге, а Дэён вздрагивает и рвано выдыхает, потирая её плечи в извинении за то, что успел напугать в ответ. – Я не совсем готова к такому, если честно… Может, поговорим вечером?

– Всего лишь хотел обсудить то, что сказал мне один человек, – усмехается мальчик и неловко чешет затылок. – Будто бы мужчина взрослеет, когда понимает, что проблемы должны решаться словами, а не кулаками. Хотел узнать, что ты думаешь. Прости, что вечно пугаю тебя. И не надо говорит со мной про девочек.

– Почему? – теряется Ёнхи, а Дэён снова краснеет.

– Есть кое-кто, с кем я могу обсудить такое. Я знаю, что тебе неловко. С тобой мне неловко тоже. С ним – нет.

– У тебя появился друг?

– Вроде того. Он сказал называть его «хён», но мне пока неудобно это делать.

В сердце Ёнхи ударяет сначала ревность, потом – настороженность появлением какого-то непонятного «хёна», а затем девушка вспоминает слова сына и уточняет:

– Это он сказал тебе про то, что слова важнее кулаков? – Дэён кивает, и Ёнхи чуть улыбается, поднимая руку и поправляя волосы на голове сына. – Ты поэтому вдруг перестал драться? Уже два месяца никаких жалоб из школы.

Мальчик шмыгает носом, снова краснеет, становясь очаровательно милым, и Ёнхи не сдерживается и кидается на него с объятиями, пища в самое ухо и не зная, куда деть себя от переполняющей сердце любви.

– Ну мам! – возмущается Дэён, а сам обнимает её в ответ. – Хватит так делать, ты всё время смущаешь меня!

– Просто ты слишком милый, а я – твоя главная фанатка.

– Ты не можешь быть моей фанаткой, – бурчит смущённо Дэён, а Ёнхи отрывается от него и щёлкает заигрывающе по носу, – я ещё никто, всего лишь трейни.

– Ты – мой сын. А это гораздо большее, чем всё остальное вместе взятое.

Девушка снова возвращается к готовке, позволяя сыну продолжить сборы в школу и завтрак, отвозит его затем на занятия и отправляется на работу, вновь пропадая там до позднего вечера. Дэён пишет ей смс, чтобы она не волновалась лишний раз, а Ёнхи отвечает кучей смайликов и мысленно благодарит сына за то, что он так хорошо понимает её. Она часто слышит, как жалуются коллеги старшего возраста на то, что их дети позволяют себе пропадать невесть где, а ещё упорно не выходят на связь, когда их пытаются найти. Ёнхи не верит в бога, но благодарит именно его за то, что Дэён растёт совсем другим. И пусть он кажется иногда до ужаса колючим, она лучше всех остальных знает, что внутри у него одна только нежность.

– Расскажешь про своего друга? – спрашивает Ёнхи за ужином, потому что не может избавиться от странного чувства беспокойства, а сам Дэён не говорит о нём совсем ничего. – Про того самого, который сказал называть его «хён». Он из школы? Одноклассник?

– Не совсем, – мнётся сын, словно пытается подобрать правильные слова, а потом произносит: – Он из агентства, – и Ёнхи почему-то в тот же миг расслабляется.

– В самом деле? Тренируетесь вместе?

– Нет. Он уже… Он уже давно не стажёр.

– Ничего себе, – улыбается Ёнхи, а Дэён снова вдруг краснеет. – Потому ничего не говоришь? Хранишь тайную личность своего товарища за семью печатями, потому что он айдол?

– Ты не злишься?

Дэён хлопает ресницами, явно не ожидая подобного, а девушка в ответ улыбается, наклоняя голову к плечу.

– Не могу злиться на дружбу с человеком, благодаря словам которого ты взрослеешь на глазах. К тому же, учитывая твою разборчивость в людях, вряд ли ты стал бы дружить с человеком, о котором мне стоит волноваться. А если и так, будет лучше, когда ты сам споткнёшься о грабли, чем я буду рассказывать о том, как спотыкались другие. Лучше я просто поддержу тебя потом: либо когда всё будет замечательно, либо когда ты разобьёшь лоб об эти самые грабли.

Ёнхи вспоминает, как сильно боялась быть матерью, как тряслась и плакала, а её родители поддерживали, гладя по волосам и говоря о том, что они обязательно помогут, если вдруг что-то пойдёт не так. Но в итоге нужные слова всегда находились сами собой, действия совершались словно по наитию, а Дэён ни разу не заставил её сомневаться ни в нём самом, ни в выбранной ею тактике воспитания, которой на самом деле не было. Ёнхи решила просто любить сына – и это оказалось намного проще, чем она рассчитывала, едва только увидела его впервые. Всего такого слишком маленького, плачущего на её руках, с тёмными, почти чёрными глазами, пухлыми, словно бантик, губами и – забавно – чубчиком волос у самого лба.

– Он бы тебе понравился, – говорит Дэён, когда Ёнхи начинает убирать посуду, и, замечая её недоумённый взгляд, поясняет: – Хён бы тебе понравился. Он говорит много правильных вещей. Я его уважаю.