Текст книги "Об одном и том же"

Автор книги: Зяма Исламбеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

ДП-17

«Нам необходимо не только время, нам нужны деньги, потому что мы понимаем, что нам не нужны деньги. Не забирайте у нас деньги. Из воздуха без денег мы не сможем ни дороги построить, ни лифты заменить!»

Виталий Кличко

Что можно сказать об этой и других историях, которые вошли в Сборник Украинских рассказов и повестей? И почему, вдруг, сборник начинается и заканчивается на русском языке? А ведь на Украине сегодня, как известно, русский язык не в почёте, а во многих местах и вообще под запретом. События все происходили не на Украине, а сборник почему-то вдруг «украинский»?

Отвечать буду по порядку. Во-первых, а кому какое дело, как автор решил назвать свои произведения? Я не понимаю, при чём здесь какие-то слова, какие-то названия? Мол, где же логика? Если читатель ищет логику, то пусть он для начала ответит на такие детские, простые вопросы, как-то:

– Почему город называется Санкт-Петербург, а область Ленинградская? Или, почему есть Екатеринбург, а область там – Свердловская?

– Почему если у Правительства нет денег на выплату пенсий, зарплат, пособий, стипендий и т. д., а налоги, штрафы и прочие поборы надо платить в полном объеме?

Ну, что, будут ещё вопросы или достаточно?

Если есть голова на плечах, то можно и самим ответить на все интересующие вас вопросы, в меру интеллекта, воспитания, образования и т. д., и т. п.

Кстати, Гога отсидел в итальянской тюрьме ровно 5 месяцев, после чего был полностью оправдан и депортирован на Родину. Он по возвращении домой напрочь похоронил идею женитьбы на иностранке, а сконцентрировался на российских девочках. Возродил свой бизнес и с удвоенной прытью начал опять рисовать звёздочки молоденьким бабушкам, ищущим богатеньких спонсоров и… приключений на старости лет.

Виктор с Гогой по-прежнему продолжают общаться, только теперь Гога меньше стал рассказывать профессору о своих похождениях и победах. То ли стал старше и немощнее, то ли просто времени поубавилось на бахвальство и пустопорожний треп?! Никто толком не знает, можно лишь догадываться, да и только…

Друзья мои, а ведь нет продолжения о Леониде Сторче?!

Да хрен с ним, с этим эмигрантом… Профессор Захаров прочитал из всего творчества лишь два или три произведения, типа этой маленькой повести или рассказа, не знаю даже, как и назвать сей литературный опус, но про Сторча Лёню он сказал так: "Да, уж… Не Патрик Уайт, не Патрик, хотя также пишет нудно и коряво…"

И вот теперь, наверное, можно поставить жирную-прежирную точку(.)

Всех под одну гребенку
Повесть

Пусть рожа алкоголика чумаза Любой из пьяниц счастлив и здоров Не пристает к ним ни одна зараза Ах, да… за исключением ментов.

© https://anekdoty.ru/p/pro-mentov/

Повесть, рождённая рассказом, но так и не ставшая романом

Данная повесть «родилась» из рассказа, опубликованного ещё в первой половине 2019 г., до событий с пандемией коронавируса COVID-19. Разумеется, мало кому интересно читать о переживаниях и муках творчества писателя, который из маленького рассказа вдруг берет и создаёт повесть, сюжет которой ему диктует сама жизнь. Таких литературных приёмов, пожалуй, в классической литературе не так уж и много, но они есть. Например, в поэзии, напишет какой-нибудь автор что-то такое, от чего, как говорится, «крышу» сносит… Одна-две строчки… Иногда и четверостишье, без рифмы, смысла, с кучей ошибок… А рецензии, пародии на данное графоманство – превосходят и по смыслу, и по содержанию сам оригинал…

* * *

На закате Брежневской эпохи в советском Ленинграде, как и везде в СССР, были меломаны, были любители иностранной попсы и были, разумеется, виниловые пластинки с альбомами популярных исполнителей иностранных музыкальных композиций. В конце семидесятых годов инженер получал от 115 до 125 рублей в месяц, грузчик имел свои законные 80 рублей, план в такси был 5 р. 20 коп. в час. При этом бутылка водки стоила 3 рубля 62 копейки, бутылка коньяка 4 рубля 12 копеек. Максимальная гражданская пенсия назначалась по выходу на заслуженный отдых в 55 лет для женщин и в 60 лет для мужчин в 120 рублей, а если Ветеран труда, то и 132 рубля, т. е. так называемая «персональная» пенсия. У военных было ещё круче. Если полковник или капитан первого ранга выходил на пенсию, то в независимости от выслуги лет и должности он получал свои законные 250 рублей. Все военные всегда бились за максимальную выслугу в 32 года (это вместе со льготной и т. п.). Стипендия в техникуме была 30 рублей, в институте – 40 рублей. Были и повышенные стипендии, а также с какими-то ведомственными доплатами. Госцена «копейки» Жигулей была 5600 рублей, а на барахолке, т. е. с рук, можно было легко взять «две цены» или даже поболее.

В большой стране жизнь кипела. Власть имела хорошую управляемость. Под запретом были спекуляция во всех её проявлениях, коррупция, операции с иностранной валютой и многое-многое другое, что сегодня в России либо разрешено, либо легко обходится людьми, делающими деньги, даже целые состояния из ничего. В современной России не только власть всё имеет, она имеет и бабки, и людей и что-то такое, что даёт ей уверенность в безнаказанности и перспективы в будущем.

В Cовдепии тоже были свои язвы общества, были и всеобщий дефицит, и уравниловка и деформация в области национальной политики и многое-многое другое, но до сих пор старшее поколение в странах бывшего СССР частенько вспоминает те застойные времена, а многие даже ностальгируют по тем далёким теперь уже временам, когда не было официальной безработицы, когда за фруктовые дела[14]14
  Прим. авт.: заниматься фруктовыми делами означает только одно – х@ем груши околачивать.


[Закрыть] можно было получать зарплату и не просто жить, а ещё и достаточно неплохо, на общем фоне, разумеется.

В Ленинграде[15]15
  Прим. авт.: ныне, с лёгкой руки первого мэра Санкт-Петербурга А.А. Собчака, северную Пальмиру 6 сентября 1991 г. переименовали в Санкт-Петербург, коим город назывался со дня основания до 18 (31) августа 1914 г. Для какой балды? Никто толком ответить сейчас не может, т. к. от смены вывески, как известно, суть не меняется. Например, Д.А. Медведев 01.03.2011 г. переименовал милицию в полицию и это была обычная смена вывески и кадровая чистка, когда «органы» избавлялись от неугодных им людей. Да, не все тогда прошли переаттестацию, не все. К слову сказать, этот «нац. проект», как и все другие «медведевские» нац. проекты также оказался пустой говорильней и целей, итогов, ожидаемых и пропиаренных, увы, не имел.


[Закрыть] пластинки с хорошей музыкой всегда были в цене. Фирма грамзаписи Мелодия выпускала всё, что угодно, но только не Beatles, Deep Purple, Queen и т. д., а всякие там Веселые ребята, Самоцветы, Людмилу Зыкину и др. Спору нет, все исполнители должны быть на пластинках, т. к. каждый из них имеет свою целевую аудиторию, но почему же популярную среди молодёжи и людей среднего возраста музыку не пускали в широкие народные массы? Средняя цена винилового большого диска на 33 оборота колебалась от 1 р. 90 копеек (простой конверт) до 2 рубля 20 копеек (красочный, картонный конверт). А вот цена на подпольном рынке тех же самых Beatles или Black Sabbath, например, могла достигать и 120 – 180 рублей, в зависимости от производителя, названия альбома, его популярности, состояния самого диска и конверта. И были меломаны, крутившиеся в мире музыки, делавшие целые состояния на этой теме.

В Ленинграде по субботам и воскресеньям собиралась толпа меломанов, ценителей музыки у магазина Юный техник, на улице Краснопутиловской. От метро Автово на толкучку шел поток меломанов с пластинками. Продажи и обмены совершались уже на подходах к месту схода и это повторялось каждую неделю, каждый месяц, из года в год. Был в те времена такой слэнг, как труба, толпа, в центре…

– Ты завтра едешь на толпу? – спрашивал у приятеля какой-нибудь поклонник AC/DC (Эй-си/ди-си).

– Да нет, мы с ребятами будем на трубе. Если только после обеда ломанем на толпу, но пока непонятно, – отвечал приятель, подразумевая, что он подъедет на "сходку" в конце Суздальского и Светлановского проспектов, в поле, за трубу, т. е. за теплотрассу. Именно там собиралась толпа, превосходившая по численности сход в Автово в два-три раза, но пик приходился на воскресенье, а в Автово – на субботу.

Менты гоняли как могли, забирали ребят с пластами, грузили в автобусы, выписывали протоколы, привлекали даже к уголовной ответственности… Жаль, что в те времена не было видеофиксации, да и киношники-документалисты почему-то не снимали об этом сюжеты?!

И вот теперь-то, наконец, сама история, которую можно было бы даже экранизировать…

Было обычное февральское воскресенье, выходной во всех смыслах, во всех проявлениях этого слова. Первокурсник Виктор Захаров, проживавший с родителями на улице Брянцева, уже с 8 часов утра ходил по квартире как неприкаянный. Сегодня он отдыхал. Сессия была позади, все двойки за зимнюю сессию он уже пересдал, на плавание в бассейн ехать не надо, т. к. по воскресеньям, а это – единственный у него выходной день от учёбы и спорта, он был полностью предоставлен самому себе. Сделав получасовую гантельную гимнастику напротив настежь распахнутой балконной двери, отжавшись от пола 300 раз за 6 подходов, между которыми были приседания с восьмикилограммовыми гантелями по 100 раз в быстром темпе, Виктор полез под холодный душ. Отец крутился в трусах и в майке на кухне, что-то тёр тряпкой, что-то отмывал после готовки жены, а Захаров-младший готовился к завтраку с родителями, которые сегодня просто проспали, т. к. днём собирались ехать в гости к приятелям… Одним словом, это был не просто поход в гости, знак внимания и вежливости, а интересное время препровождение, с обжираловкой, выпивкой, шутками, анекдотами и музыцированием. Песни, танцы, просто игра на фортепьяно… В компании от 15 и более человек всегда было много евреев, а они, как известно, все очень и очень компанейские, музыкальные, талантливые люди. К слову сказать, в Ленинграде, в те годы, на 4 млн. населения проживало 460 тыс. евреев, украинцев и татар было гораздо меньше, хотя и их тоже хватало. И дружили тогда семьями, где была кровушка намешена ещё та, где были представители разных профессий и разного социального статуса, но всех отличало человеколюбие, жажда общения и что-то такое, чего сегодня уже, увы, сегодня почти и не встретишь. Кстати, родители Виктора к этническим русским имели самое, что ни на есть отдалённое отношение, т. к. мама Виктора была наполовину немкой, по матери, наполовину русской, по отцу, а папа имел биологического отца-белоруса и маму – украинку, дочь кулака из Закарпатья. Зато по паспорту и он, и его жена были русскими. Виктор, естественно, всегда и везде в анкетах писал, что мама – русская, отец – русский, да и он сам, естественно, тоже русский. Сегодня уже нет графы "национальность" в паспорте, но, как известно, бьют не по паспорту, а по лицу.

Встречались люди в те годы, как правило, на квартирах друг у друга, по кабакам ходить было не принято. Брали часто с собой детей, собак и что самое интересное – никто ведь не упивался, никто не хулиганил…

Виктор уже вышел из того возраста, когда ещё совсем недавно был вынужден таскаться с родителями на разного рода вечеринки и посиделки. Теперь он был уже большим и почти взрослым. У него был даже друг, женатик Вовка Семяримов, который своей однокласснице заделал дочку в 16 лет, и с которым он учился на соседних кафедрах на одном факультете, в Политехе. Вовка с молодой семьёй жил у тёщи, в небольшой четырехкомнатной квартире, где у него была целая комната на него, жену и маленькую дочку. Дома обоих первокурсников располагались в пяти минутах быстрого бега, а сколько это было в метрах или километрах, сейчас уже даже трудно сказать, т. к. друзья частенько забегали друг к другу в гости или просто так, как говорится, послушать музыку, да попизд@ть, и не по разу в день.

Виктор 15 первых лет жизни провел с семьёй на Украине. Учился в украинской школе с английским уклоном, активно занимался спортом и при всём при этом, как ни странно, постоянно простужался и болел, болел и болел. Лёжа в больнице, он много читал. Читал всё подряд, развивал память, кругозор и скорочтение, что, в конечном счёте, ему помогало нагонять в учёбе пропуски занятий, хорошо учиться и… заниматься спортом. Уроки делал быстро, а материал схватывал на лету. Болел и занимался яхтенным (парусным) спортом, плаванием, велосипедом и шахматами. И всё у него неплохо получалось, всё, вот только постоянно простужался, после чего долго болел, болел и болел…

Сменив климат и попав в солнечный Ленинград, где на весь год приходится аж целых 60 солнечных дней, где полгода зима и короткое лето с белыми ночами, Виктор перестал болеть и «хгэгать» на хохляцкий манер. Стали уходить из лексикона украинские слова и нелогизмы, поговорки и южное наречие. К третьему курсу он уже имел абсолютно правильную ленинградскую речь и никто не верил, что он свободно владел украинским, польским и английским языками, как, например, его мама, знавшая свой родной немецкий и латышский языки на уровне носителя.

В Ленинграде к спортивным увлечениям взамен парусам добавились гантельная гимнастика, лыжи, коньки и драки. Дрался последние годы часто, по различным поводам и без таковых. Рост 185 см, вес между 79 и 81 кг, короткая спортивная стрижка, уверенный взгляд и полное бесстрашие в глазах с элементами молодого авантюризма и спортивного нахальства, что очень и очень нравилось многим девушкам. Несмотря на то, что он по-прежнему продолжал много читать, говорил мало и рассказчиком был никудышным, поэтому больше любил молчать, да слушать. Однако были темы, где он мог не просто показать свою эрудицию, а ещё и оторваться по полной программе, блеснуть в выгодном свете. И это, прежде всего, была музыка. Нет, ни Бах, Шопен или Рахманинов, а та самая английская попса, тот самый тяжёлый рок, записи которого сводили его с ума и доводили до полного экстаза. Целый сервант был заставлен катушечными записями, а на письменном столе в его двенадцатиметровой комнате теперь стояли стерео проигрыватель, стерео магнитофон, кассетный магнитофон и две 25-ватные колонки, гремевшие с хорошими низами и верхами, а в отсутствие родителей – просто сводившие с ума всех бедных соседей, всё время стучавших в стенки, по батареям и даже по полу и потолку.

В девятом классе Виктор подсел на тяжёлый рок благодаря своим новым одноклассникам. А вот Володя Семяримов стал меломаном лишь благодаря Виктору. Это он, Витька, приобщил молодого женатика к музыке, но полностью ей (музыке) отдаваться Вовка не мог, т. к. мешали учёба, занятия борьбой, семья и тёща. Именно в таком порядке надо рассматривать все ограничения по музыке, так и только так, и никак иначе. Семьёй Вовка особо и не занимался. Несколько раз он по молодости убегал жить к родителям, затем, как ни в чем ни бывало, возвращался к жене и дочке, и так продолжалось несколько первых лет его семейной жизни.

Учился Семяримов, наверное, лучше Захарова, который, откровенно говоря, больше балбесничал, нежели грыз гранит науки. Когда Витька дважды в день, утром и вечером, плавал в бассейне, когда катался с корешами на мотоцикле или на велосипеде, Вовка сидел на лекциях или пил со студентами пиво и между делом делал контрольные и курсовики…

И тот и другой были нормальными ребятами, любившими спорт, девчонок и хорошую музыку. Они всегда были готовы придти на помощь друг другу и отдать последнее, что и самим-то было подчас необходимо, но если другу это было нужнее, то без колебаний и сожалений расставались с вещами легко и навсегда. Короче, ребята были большими долбоёб@ми, в хорошем смысле этого слова… А ведь сейчас в это понятие вкладывается совершенно другой смысл!?

Почему-то вдруг вспомнился одесский анекдот, где двое приятелей обсуждают общего знакомого Хаймовича.

– Фима, а знаешь, Хаймович-то, оказывается, пидорас?!

– Да ты шо?! – удивлённо восклицает Фима. – Шо, занял деньги и не отдаёт, подонок?

– Да не, Фима… В хорошем смысле этого слова, – успокаивает Сёма удивлённого этой новостью приятеля.

Но, друзья, вернемся в холодный февраль 1979 года, в последнее воскресенье месяца.

– Витя, ты скоро? – спросил сына через дверь его отец. – Выходи, будем скоро завтракать.

– Сейчас, папуля, – Виктор заканчивал принимать душ и уже готов был по-быстрому вытереться полотенцем и голышом выскочить из ванной. Одежда валялась в его комнате.

В момент его выхода из душа раздался звонок в дверь. Входную дверь в квартиру открыл в трусах и в майке отец. На пороге стоял Вовка Семяримов.

– Здрасьте! А Виктор дома?

– Дома. Проходи… Извини, я ещё не одет. Если надолго, раздевайся. Бери тапочки, ты знаешь где… А я пока пойду оденусь.

– А где Витька? – спросил Семяримов.

– Сейчас выйдет. Одевается…

– А Вы уже позавтракали? – спросил Володя.

– Собираемся. А что?

– Могу помочь с завтраком, – без тени смущения выпалил Володя.

– Нет, спасибо, – отец заканчивал натягивать спортивные штаны и разговор с приятелем сына вел из соседней комнаты через открытую дверь. – Завтрак простой, но сытный, как у нас говорят на флоте, макароны по-флотски и бутерброды с сыром… Будешь?

– Буду, если можно, а то я с вечера ничего не ел, – бесхитростно ответил Вовка.

– Если нетрудно, возьми из холодильника 6 яиц и поставь их вариться в кастрюле. Справишься?

– Не уверен, но попробую, – ответил Семяримов.

– А что так? – удивился отец.

– Да я больше специалист по дегустации, чем по готовке, – с улыбкой ответил Володя.

Наконец вышел Виктор. Он был в ментовской рубахе с длинными рукавами и затрапезных трениках, висевших на нем, словно на каком-то старпёре. Это было связано с тем, что в них он делал зарядку, бегал, катался на велосипеде, играл в хоккей, в футбол и даже частенько летал в магазин, когда его за чем-нибудь посылали родители.

– Вовка, а тебе чего не спится, а? – поинтересовался Виктор, который первым делом взялся за варку яиц и нарезку толстыми шматами хлеба для бутербродов.

– Да тёща отправила меня погулять с Наташкой, – ответил Володя с набитым макаронами ртом.

– Подожди, а где же Наташа? – удивился Виктор.

– Да в коляске у подъезда спит. Я её не стал будить и таскать с собой. Она только-только успокоилась. У Ирки жирное молоко. Орёт всё время и срётся с него.

– Кто орёт? – спросил Виктор.

– Да, если честно, то все четверо орут так, что хочется волком выть, – с серьёзным видом, но с мученическим лицом ответил Володя. Он уже съел половину порции макарон и начинал поглядывать на яйца. – Наверное, яйца уже готовы?

– Ещё минут 5 варки и можно будет снимать, – ответил отец, который лишь сейчас подключился к разговору друзей.

Капитан первого ранга, общаясь с нынешней гражданской молодёжью, всякий раз отмечал колоссальные различия между курсантами и студентами гражданских вузов. Что его младший сын, что его окружение – все были с какими-то странностями, которых он никак не мог с первого раза понять и принять.

– Витя, а ты сегодня на трубу не собираешься? – спросил Володя, заканчивавший первым завтрак чаепитием с бутербродом.

– Да можно было бы, – Виктор посмотрел на отца, который тщательно чистил для себя варёное яйцо. – А Наташка?

– С нами поедет, – заметил Володя. – Она будет ещё помогать нам.

– Каким это боком грудничок может помочь на толпе? – удивился Виктор.

– Мы под неё спрячем пласты на случай облавы. Если менты будут всех гонять, то нас они не тронут, мы с коляской.

– Ну, тебя-то может быть и не тронут, а меня заберут.

– Не бзди, я скажу, что ты со мной, – успокоил друга Владимир.

– Ребята! Не страдайте ерундой. Хорошая погода. Погуляйте с дочкой, пообщайтесь и если этого будет мало, то сбегайте, покатайтесь на лыжах, в хоккей в конце концов поиграйте… Мы к обеду уедем, можете даже тихонечко музыку послушать, в шахматы поиграть…

– Нет уж, спасибо… С Витькой в шахматы играть – это всё равно, что со мной в карты или с ним на бильярде, – с ухмылкой сказал Володя.

– Поясни? – спросил отец.

– Да Витьку никто и никогда не может обыграть ни в шахматы, ни на бильярде, ему же просто нет равных!

– А, в этом смысле?! Но ты же тоже хорошо играешь в шахматы?

– Да Вы же знаете, что хорошо – это не повод садиться с Виктором играть в шахматы. Он же любого вставит и причешет так, что мало не покажется.

– Ну, так что вы, ребята, всё-таки решили на сегодня?

– Пойдем на трубу. У меня в коляске пара пластов на обмен. Да у Витьки есть ещё с десяток. Вот всё это мы вдвоём за пару часов и выменяем. Правильно, Вить?

Через 10 минут друзья вышли из подъезда. Какая-то бабка тщетно укачивала орущую на весь двор Наташку, которая увидев отца, быстро сникла и только ещё пару минут горько всхлипывала и икала, а затем вырубилась и не просыпалась до самого кормления.

Девочка уснула после того, как Володя быстро на морозе поменял ей подгузник, полностью описанный. Сделал он это с такой скоростью, что можно было операцию вносить в книгу рекордов Гиннеса. До трубы дошли быстрым шагом за 20 минут. Народ всё прибывал и прибывал. Виктор ещё на подходе к толкучке успел выменять две пластинки на три, а затем новые три на пять "демократов", которых впоследствии поштучно поменял на каких-то неизвестных штатников, которые в свою очередь на уже более-менее приличные группы. Одним словом, день обещался быть удачным. К двум часам дня проснулась Наташка. Володя покормил её из рожка, который был у него во внутреннем кармане куртки. Малышка поела и опять уснула. Вовка бегал по полю с коляской и все смотрели на это чудо с неподдельным интересом. Невысокого роста со спортивной фигуркой парень, в кожаной широкополой шляпе, в дешёвой демисезонной куртке, в очках с роговой оправой, небритый, с внешностью ни то цыгана, ни то еврея, с хорошей кудрявой шевелюрой… с коляской и пластинками в руках бегал по толкучке… Это было что-то с чем-то!?

Виктор же старался дистанцировать от приятеля, у которого дела с обменом шли из рук вон плохо. Но периодически они пересекались на встречных или попутных курсах. Ровно в 14.10 подъехали менты и началась облава. Вовка никуда убегать не стал. Человек 800, а может быть и больше, словно тараканы, бросились наутёк в разные стороны. Труба делила поле схода на две части. С одной стороны было пространство между трубой и Суздальским проспектом, а с другой стороны, метрах в 20 от трубы проходила железнодорожная колея, за которой было здоровенное колхозное поле. Практически все побежали вдоль трубы в разных направлениях, но как ни странно, там стояло милицейское оцепление, а бежать в заснеженное поле – это было равносильно, что подписать себе приговор, т. к. было несколько милиционеров в спортивной форме, на лыжах и с наручниками. Эти мусорские спортсмены быстро повязали первых 20 человек, которых затем сопроводили до автобуса, набитого до отказа любителями музыки. Виктора взяли одним из первых. Пласты передать другу он просто не успел. В автобусе он занял на самой галёрке место у окна и начал раздумывать над тем, что будет плести в ментовке. Минут через десять показался у окна Володя с коляской, который губами шептал другу что-то по поводу пластов, но то ли от нервняка, то ли от страха, Виктор ничего толком не мог разобрать.

В 15.00 переполненный задержанными автобус подъехал ко входу в 15 – ое отделение милиции, находившееся в том же здании, что и 63-е отделение, на ул. Брянцева, в 300 метрах от Витькиного дома. Милиционеры через живой коридор от дверей автобуса до входа в ментовку по одному стали выводить из автобуса молодёжь и через пару минут "обезьянник" 15-ого отделения милиции был битком забит любителями музыки. По скромным прикидкам в 40 метровой[16]16
  Прим. авт.: имеется в виду площадь комнаты в квадратных метрах.


[Закрыть] комнате набилось около 150 задержанных.

Виктор, как только зашел во внутрь здания, увидел перед входом с лестницы в коридор большой высокий металлический сейф, стоявший у стенки таким образом, что его все вынуждены были обходить стороной, чтобы попасть в коридор, ведший в обезьянник и несколько кабинетов, куда по очереди и таскали менты всех задержанных. Недолго думая, Виктор молниеносно просунул толстый пакет с 18-ю пластами за сейф. Никто из милиционеров этого не заметил. Однако парень, следовавший через одного, за Виктором, всё увидел и сделал тоже самое. Он был практически последним, выходившим из автобуса. Расчёт был прост: либо все пласты конфискуют менты, либо на обратной дороге ребята смогут забрать свои пакеты, если их раньше не заберёт кто-нибудь другой.

У Виктора с собой был паспорт и когда за очередным задержанным пришел в обезьянник сержант, то Виктор сам, добровольно попросился с ним выйти.

В комнате за простым казённым столом, на котором стояли грязная, видавшая виды пишущая машинка и обычный телефон, восседал милиционер в штатском. Он был неказист и всё время нервно курил одну папироску за другой. Его схема работы, т. н. милицейская методика или стратегия, сводилась к следующему: он держал на скамейке очередную жертву допроса в ожидании жалкой участи бедолаги пока колол и пробивал по телефону данные, которые сообщал задержанный, другой напарник составлял милицейский протокол. Составитель протоколов то и дело выбегал в коридор и тогда только один мент занимался всей рутиной, от которой крышу сносило уже после первых тридцати минут. Таким образом, в комнате кроме него постоянно находились два задержанных и один сержант, то и дело приводивший из обезьянника очередную жертву милицейского беспредела.

Виктор присел на скамейку и стал следить за допросом парня, у которого при нем изъяли две дорогих пластинки с записями группы Pink Floyd.

– Ну, Сергей Петрович, – обратился к студенту техникума сотрудник ОБХСС старший лейтенант милиции Климчук, – рассказывай, как ты дошел до такой жизни, на. Как, на, ты оказался, на, на поле, на?

– Да я только подъехал, – начал лепетать парнишка, которому ещё только-только исполнилось 16 лет. – Я, это самое, значит, подъехал к другу, чтобы он мне перевёл название песен. А меня, это самое, значит, раз и взяли, это самое. Вот…

– Как зовут твоего друга, на?

– Денис. Мы с ним вместе живём в общежитии.

– Он с тобой? Здесь, на?

– Нет. Он, это самое, не приехал сегодня, – продолжал нести какую-то ахинею Сергей.

– Так если он не приехал, на, зачем ты, на, тогда приехал к нему, на? – продолжал упорствовать обэхеэссесник[17]17
  Прим. автора: от аббревиатуры слова ОБЭХСС – отдел по борьбе с экономическими хищениями социалистической собственности. После развала СССР в России эти подразделения трансформировались в ОБЭП – отделы по борьбе с экономическими преступлениями, а с 1994 г. по 2003 г. добавились ещё подразделения налоговой полиции, которая была вновь созданной Федеральной службой России.


[Закрыть]. – Ты кончай, на, мне лепить горбатого, на! Я тебя сейчас, на, закрою, на, и будешь сидеть, на! Понял, на?

– Я честно Вам говорю, – со слезами на глазах продолжал оправдываться бедный Сергей.

– Значит так, на, бери ручку, бумагу, на, и садись вон за стол, на, и пиши всё, как было в действительности, на. Понял, на?

– А что писать?

– То и писать, на, как было дело, на. Вот, на, возьми образец, – оперативник протянул какой-то листок бумаги, на котором было отпечатано чье-то признание. – Вставишь туда свои данные, на, и всё, на. Понял, на? Давай… Так, следующий…

– Здравствуйте, – поздоровался Виктор с оперативником.

– Здравствуйте. Документы, на?!

– Паспорт или студенческий билет?

– Студент?

– Да, первый курс.

– Ну – ну… А ты как оказался там? А? – спросил старлей.

– А я проходил с приятелем мимо. Когда все стали разбегаться, то я остался с другом. Ко мне подбежали, заломили руки и посадили в автобус…

– Ты мне сказки не рассказывай, на, студент хренов, – прервал Витькин рассказ Климчук. – Ты мне всё по чесноку говори. Понял, на? Где твой друг? Где пластинки, на?

– Какие пластинки? – удивился Виктор. – Я вообще не понимаю за что меня задержали?!

– Так, не хочешь говорить по-хорошему, на, будем с тобой общаться по-плохому. А ну пошли! – опер встал и повёл Виктора к обезьяннику. – Так! Кто знает этого парня? – громко спросил Климчук у задержанных, притихших за решёткой как только они увидели мелкого опера.

Никто не нарушал тишины. Все молча наблюдали за опером и парнем, которого он держал за край рукава куртки.

– Я последний раз спрашиваю, кто его знает?

– А кто это? – вдруг послышалось из обезьянника.

– Это я вас всех спрашиваю! Кто-нибудь видел его сегодня или знает его, на?

Все дружно молчали.

– Так, пошли, – Климчук ушел обратно в кабинет вместе с Виктором. – Договорился с ними, да?

– С кем договорился? Я действительно случайно здесь оказался. Я же говорю вам, что я с другом и его дочкой гулял по Суздальскому проспекту…

– Так, ещё и дочка была? Да? – Климчук начинал выходить из себя. Он так разнервничался, что его беломорина даже выпала изо рта. – Ты, муд@к, будешь мне рассказывать, на, или будешь х@йню, бл@дь, нести, на? – заорал на Виктора оперок.

На крик прибежал ещё какой-то мужик в штатском и следом в кабинет зашел седовласый майор, у которого на кителе было множество различных милицейских значков, но почему-то не было ни одной колодки от медали.

– Климчук! Что тут у тебя происходит? – спросил майор у опера, которого всего трясло от ярости и злости.

– Товарищ майор, это задержанный, на, не колется, на! Несёт всякую ахинею, на. Говорит, что не при делах, на. Короче, лепит мне тут горбатого, на….

– Да никого я не обманываю, а пытаюсь рассказать, что меня по ошибке задержали и сюда доставили.

– Так, тебя как зовут? – спросил майор у Захарова.

– Виктор. Виктор Захаров. Я – студент, в политехе учусь, на первом курсе…

– Витя, а как ты здесь оказался? – поинтересовался майор у Захарова.

– Случайно. Я и сам не могу понять, как я здесь оказался?!

– Ну, это понятно, что случайно. Здесь большинство ребят случайно все оказались, – майор с улыбкой посмотрел на Климчука и затем продолжил. – Старлей, ты давай, оформляй студента и не тяни резину. Не хочет рассказывать – не надо. Составь протокол и далее, как положено. Пластинки изъял?

– Нет.

– Почему? – спросил майор.

– Говорит, что нет у него пластинок.

– Как нет? А где же они?

– Говорит, что у друга все пласты, – начал фантазировать Климчук.

– Я не говорил, что пластинки у друга. Мы с Володей и его дочкой гуляли по Суздальскому проспекту когда подъехал автобус и меня задержали. А пластинок у нас не было, – Виктор сидел с красным лицом и сильно волновался. Было видно, что парень нервничает и может в любой момент зареветь.

– Хорошо, а где же твой друг с дочкой? – с саркастической улыбкой спросил майор.

– Они, наверное, уже дома, – ответил Виктор. – Девочка не может столько гулять…

– А сколько девочке лет? – спросил майор, на лице которого было ни то удивление, ни то растерянность.

– Да я точно не знаю, но она в сентябре родилась, – ответил Виктор.

– В каком году?

– В прошлом.

– Так ей что, нет ещё и года? – удивился майор.

– Ну, да. Она совсем маленькая. Грудничок.

– А приятелю твоему, как там его? Володя? Ему сколько лет?

– Семнадцать, как и мне.

– Как семнадцать? Он что, в шестнадцать лет что ли женился? – удивился майор.

– Нет, в семнадцать. Когда Наташка родилась, то через неделю он и женился. Я у него на свадьбе был, – вдруг оживился Виктор.

– На свадьбе, говоришь?! Ну-ну… И ты, значит, ещё и свидетелем на свадьбе был, да?

– Нет, свидетелем у Вовки был Володька, его одноклассник, а я просто был у него на свадьбе, мы с ним в параллельных группах на одном факультете учимся.

– И давно ты знаешь своего приятеля? – продолжал задавать вопросы майор.

– Давно. Полгода, – с серьёзным видом заметил Виктор.

– Ах, вон оно что?! Полгода, значит, говоришь?! Полгода… А пластинки у Володи остались?

– Да не было у нас никаких пластинок. Мы просто гуляли и всё…