Текст книги "Тайна стоит жизни"

Автор книги: Зуфар Фаткудинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава XVII

В понедельник Закирова и Жукова ждали две новости. Была перехвачена шифровка. Зачитал ее сам Нурбанов.

Мефодию.

Переданные сведения разрознены, и нельзя определить технические данные изделия. Активизируйте Розу. После создания букета роз Космача убрать. Рация выслана. Связь прежняя.

Штольц.

– Принимают обычным радиоприемником. Работают на коротких волнах в диапазоне 41 метр, – пояснил полковник. – А обратная связь здешней агентуры известна вам по предыдущей шифровке. Вот так-то. Мы с вами, пока что, выполняем роль статистов.

Нурбанов нервно заходил по комнате.

– Космачу мы показали эту бумажку, – он еще раз взглянул на радиограмму. – Она ему не понравилась. – Полковник устало улыбнулся. – Точнее, его прежние друзья. И он выдал на-гора одну любопытную деталь. Вернее, две. Во-первых, он скрыл, что его уговаривали воздействовать на свою сестру, дабы она начала взаимовыгодный обмен: информация – деньги. Он пообещал. Именно на это обстоятельство он и надеялся, что его пока не уберут. А отсюда следует: Роза, о которой упоминалось в ранее перехваченной шифровке, это не его сестра. А другая. Это подтверждается и текстом радиограммы, а именно словами: «После создания букета роз». Значит, привлекая вторую Розу, они рассчитывали составить своеобразный букет. Тогда Космач становится ненужным. К его сестре уже будет проторена дорожка.

Полковник внимательно взглянул на присутствующих.

– Ну, и вторая деталь: Космач сказал, что смастерил два ключа. Первый он передал за два дня до нашего к нему визита.

Закиров удивленно посмотрел на своего начальника.

– Преступник, как оказалось, обладает незаурядной памятью: он в деталях изобразил на бумаге изготовленный им ключ. Потом ему предъявили связку ключей – те самые, которые старший лейтенант Закиров уже держал в руках, будучи на заводе. И Фролов, представьте себе, и тут же отыскал тот ключ, копию которого он изготовил для Муратова. Чтобы убедиться, не ошибается ли он, поставили ключ и эскиз, нарисованный им, – совпадение полное.

– И от какого же сейфа оказался этот ключ? – не выдержал Закиров.

Полковник сказал, что это ключ от одного из сейфов конструкторского бюро, где работает Роза Зеленская.

И, уже обращаясь к Закирову и Жукову, сказал шутливо:

– Вот, товарищи, я вам доложил, какую мы работу выполнили за воскресенье, пока вы изволили сладко почивать да телеса на солнышке греть. Мы вас хотели вызвать, а вы – как ветер в мае...

Жуков поставил Нурбанова в известность, что сегодня выходит из больницы Метелева. До выяснения всей ситуации он предлагал кого-то поселить в ее квартире.

Полковник, немного подумав, ответил:

– Не нравится мне вся эта история. Пожалуй, вы правы – надо поставить охрану. Правда, с людьми очень трудно: разрываемся на части. – Но тут же отдал необходимые распоряжения.

Жуков в тот день занялся жильцами дома, где проживала Метелева. Начал с ее допроса, но ничего нового не установил. Вернулся к себе в отдел в конце рабочего дня: нужно было получить командировочные документы – завтра, во вторник, выезжал в Магнитогорск.

Поглощенный своими бумагами, Жуков на стук в дверь привычно, не поднимая головы, подал голос:

– Да-да. Входите.

– Можно? – послышался знакомый женский голос. – Вы не скажете, где сейчас капи...

Жуков поднял голову и замер от удивления. А заглянувшая девушка осеклась и замолчала.

– Вы?! – удивилась она. – Как вы здесь оказались?.. Разве вы?..

Александр опомнился:

– Пожалуйста, проходите, присаживайтесь.

– Спасибо, – ответила девушка. – Но мне нужен капитан Назмутдинов. Кабинет его закрыт, а мне сказали, что он где-то здесь...

– Вы подождите... он придет...

Незнакомка присела.

– Странно как-то все... – сказала она, о чем-то думая.

Александр смотрел на нее и как-то по-детски улыбался.

Она повернула лицо к раскрытому окну, к которому тянулись чуть тронутые пылью ветки ясеня.

– Значит, вы здесь работаете?.. Следователем?..

Александр утвердительно кивнул головой.

– А я судмедэксперт. Вот принесла свое заключение капитану Назмутдинову. – Она кокетливо повернулась к нему. – А ваша фамилия, товарищ Жуков, между прочим, мне известна.

– Вот как? Не знал... Откуда ж?

– А разве вы не получали судебно-медицинских заключений, которые проводила Галахова Галина Ивановна?

– Ах, да!.. А разве вы и есть та самая Галахова?

– Та самая! – улыбнулась очаровательная блондинка.

– А меня зовут Александр. Ну, а все остальное знаете.

– Не знаю, таинственный молодой человек. Встречаемся с вами в третий раз, а вот знаю только, что вы следователь Александр Жуков. И все.

Жуков смотрел в ее красивые голубые глаза и не мог оторваться. На ее щеках неожиданно выступил румянец. И Галина заторопилась:

– Наверное, уже Назмутдинов пришел? – Она поднялась и в нерешительности остановилась. – А вы, Александр, смелый человек и с достоинством. Такие... – Она хотела сказать: «нравятся женщинам», но вместо этого выдавила из себя: – Такие запоминаются...

– Куда же вы? – подался вперед Жуков. – Пожалуйста, я очень вас прошу, еще минуточку побудьте здесь, – прорвало его. И, видя, что девушка заколебалась, добавил: – Ну, пожалуйста. Я... мне хочется с вами поговорить...

– Что вы обо мне подумаете? Ведь я к вам ворвалась... Можно подумать все что угодно.

Он подошел к ней и тихо спросил:

– Вы сейчас не спешите?.. Вернее, когда закончите здесь дела?..

– Нет, не спешу.

– Позвольте, я вас подожду на улице, у входа? Я провожу вас.

Девушка пожала плечами и вышла. Из коридора донесся звук закрываемой двери. «Назмутдинов пришел», – отметил про себя Александр и поспешно начал собираться. Позвонил Закирову, но того не было на месте.

Ему не пришлось ее ждать долго. Она осторожно прикрыла за собой дверь и легко спорхнула с лестницы. Чувствовалось: настроение у нее было приподнятое.

– И куда же мы идем? – непринужденно поинтересовалась она.

– Пойдемте на Волгу, – предложил Александр. – Люблю смотреть на пароходы и баржи.

– Надо же, какое совпадение! – она взглянула на него, точно видела первый раз. – Я тоже к этому занятию неравнодушна. Во время летних сессий в институте бегала учить на бережок...

– А вы, Галя, здесь учились?

Она покачала головой:

– В Ярославле.

– То-то я вас раньше не видал, – улыбнулся Александр. – Иначе бы уже давно был с вами знаком. Непременно встретились бы на берегу Волги.

Незаметно для себя они добрались до волжских причалов и присели на скамеечку в тенистой аллее.

Было тепло и безветренно. Красноватое солнце, словно перегревшееся и уставшее от дневной работы, клонилось к горизонту. Окна стоявших на причале пароходов, отражая солнечные лучи, горели ярко-оранжевыми фонарями.

– Я вот, когда смотрю на пароходы, – задумчиво начала Галина, – всегда думаю: каких только людей не перевозили эти трудяги за свой долгий век! Какие только города не повидали! И все берега – их изгибы и крутизна – им, наверное, хорошо знакомы на всем протяжении великой реки. А ведь берега после весенних половодий и паводков очень изменяются: вода подмывает и проглатывает их растительность. Нависающие над рекой леса безропотно платят частицей своей жизни установленную суровой природой дань: отдают реке сосны, ели, березы, кустарники... Деревья, которые лес отдает в жертву, тихо умирают, без обиды – воспринимают гибель как должное, как рок судьбы. И перед тем, как умереть, высохнуть навсегда, они кланяются реке и просят, чтобы вода приняла их ставшие почти бесчувственными тела, чтобы в воде еще немножко продлить свою жизнь. И все это, наверное, видят пароходы. И этот пароход «Писемский», – она кивнула на стоявшее у причала судно, – тоже на своем веку немало повидал. – Она посмотрела на внимательно слушавшего Александра: – Правда?

Он улыбнулся:

– Правда.

– Я что-нибудь не то говорю? – засомневалась она, глядя ему в глаза.

– Да нет. Наоборот. Очень интересно. Мне даже показалось, что вы и стихи пишете.

– В юности кто не пишет? – уклонилась она от ответа.

Помолчали.

– А у меня ассоциации, когда я вижу деревья на косогорах, немножко иные. В молодости...

Он не заметил, как его собеседница улыбнулась.

– ...мне казалось, что эти деревья ночью бегали к воде, чтобы поблаженствовать, но слишком увлеклись и не заметили, как пришел рассвет. Выскочили из воды и замерли тут же, у берега, чтобы никто не заметил их ночных шалостей.

– Простите, а сколько вам лет, раз о молодости вы говорите, как о далеком прошлом?

– Прожил больше четверти века.

– Подумать только! – покачивая головой, усмехнулась девушка. – Предпенсионный возраст.

– А что? Как только человек начал работать, он уже в предпенсионном возрасте! – весело подхватил Александр. – Другое дело: сколько лет заключено в этом «пред».

– А мне двадцать три, – сказала она просто. – Раньше казалось, что это очень много.

– Верно-верно! – поддержал ее Александр. – Когда мне было семнадцать, то двадцатипятилетние казались взрослыми мужчинами. А тридцатилетние вроде как уж доживали век. Теперь вот двадцать шесть, а кажется: только что начал жить и все впереди. А что изменится через четыре года? Ничего. То же самое и через десять лет. Короче говоря, с возрастом свой возраст молодеет. Такова человеческая психология.

Скованность прошла, заговорили о театре и кино. Потом спорили о роли женщины и мужчины в обществе. Свое суждение о роли мужчины в обществе Жуков свел к его долгу перед государством и семьей.

– Есть у меня друг детства, – сказал он, – Закиров Ильдар. Так вот, мы как-то с ним тоже дискутировали на этот счет. В конце концов мы пришли к одному знаменателю.

– Это очень интересно! – весело произнесла Галина, повернувшись к нему вполоборота. – Так что же в ней, в этой формуле, значится?

Александр устремил взгляд куда-то вдаль, насупил брови и сказал:

– Только прошу вас не смеяться, ладно?

– Нет-нет. Зачем же?

– Мужчина рождается в долгах: два из которых вечны – перед отчизной и матерью. И только смерть снимает их с мужчин. Два других долга – продлить свой род и достичь в труде успехов – мужчины погашать должны всегда.

Жуков посмотрел на нее, она сидела с серьезным видом. И он с веселыми нотками в голосе продолжил:

– Ну, два последних долга – это кому как повезет... – И выразительно посмотрел на девушку. – Я имею в виду продолжение рода...

– Почему ж, это мужчине сделать намного легче, чем женщине.

– Не знаю... жениться по любви – трудная штука... Мужчина ведь тоже не жердь с глазами... А с возрастом и у него избираемость уменьшается по геометрической прогрессии... Чем выше интеллект, тем труднее жениться, и наоборот.

– Вы хотите сказать, что вам очень трудно жениться? – Галина лукаво посмотрела на него.

Александр понял ее подковырку и с оживлением в голосе произнес:

– Я вовсе, Галя, не хочу сказать, что я страдаю от интеллектуального избытка. И не напрашиваюсь на комплимент, не хочу себя расхваливать...

– Любят, любят мужчины похвастаться – хлебом их не корми! – подзадоривала она. – Понимают они, что женщина многое может простить мужчине, только не тупость.

Жуков не стал оправдываться и постарался перевести разговор в прежнее русло:

– Я ведь говорил о семье и о любви...

Пароход «Писемский» тем временем начал отшвартовываться от пристани, послышался скрежет, тяжелое шлепанье колес, напутственные крики провожавших. На мачте зажегся огонек. Отплыв от берега, пароход дал короткий густой прощальный гудок.

Галина задумчиво сказала:

– Счастливые. Едут отдыхать куда-то. – Она вздохнула. – Так вы, Александр, говорили что-то о любви...

Он промолчал. Казалось, все его внимание было занято пароходом, который оставлял за собой расходящиеся волны.

– Говорить о любви нелегко... – замялся он. – Особенно с вами...

– Это почему же? – усмехнулась она. – Вы думаете, я не в состоянии понять?

«Что это: приглашение к откровенному разговору или она просто смеется? Нужно, пожалуй, не торопиться, а то попадешь еще впросак. Кавалерийская атака здесь не годится», – сказал он себе и неожиданно взял ее руку. Рука была прохладная.

– Вы не замерзли? – Он, словно проснувшись, огляделся по сторонам и посмотрел на небо.

– Нет, – тихо ответила девушка.

Солнце уже село. Наступали сумерки. От воды веяло прохладой. Он снял пиджак и, несмотря на протест Галины, накинул ей на плечи.

– Признаюсь вам, я еще никого не любил и силу, степень воздействия любви на человека знаю, в основном, по книгам.

– Неужели? – с любопытством взглянула она на него. – А вы вполне сгодились бы на роль искусителя: в вас много достоинств. – Она мягко улыбнулась. – А вообще, – начала Галина серьезно, – свои чувства к мужчине я соизмеряю так: мысленно прикидываю, хотела бы закрыть его телом от пули или нет. – Она бросила на него короткий взгляд и задумчиво добавила: – Тогда уж знаешь, любишь или нет.

Александр улыбнулся и, посматривая на девушку, проговорил:

– Однако ж суровым испытаниям вы себя подвергаете! И часто вы себя ставили под пули?

Она не обиделась и в тон ему шутливо произнесла:

– Был такой случай, да все прошло...

«Она свободна!» Дыхание сдавило. Кровь прилила к голове. Он выпалил:

– А я вот сейчас бы за вас встал к стенке!

– Это вы серьезно? – привстала девушка.

– Правда-правда! – проникновенно проговорил он.

– Как же так? Мы ведь по существу встречаемся первый раз.

Он отрицательно покачал головой:

– Третий. Тогда, при первой встрече, – хрипло заговорил Александр, – вы поразили меня. С тех пор я не могу вас забыть.

– А может, вам кажется? Я ведь обыкновенная.

– Нет. Вы для меня не обыкновенная. Мне даже не верится, Галя, что вы сейчас со мной. Это, наверное, прекрасный сон. Я и мечтать об этом не мог. Не мог, слышите, Галя, милая! – Он прижал ее к груди.

На темном небе крупными светлячками высыпали звезды. Но луна запаздывала, затерялась где-то в тучах, медленно наплывавших с левой стороны неба. Подул слабый ветерок – донесся запах воды.

– Ой! – слабо воскликнула Галина, – уже ночь. Надо идти.

Они встали.

Так прошел понедельник – день тяжелый, но столь счастливый для Александра Жукова.

Наступил вторник. Жуков уезжал в командировку. Поезд уходил в семь утра, но Галина Галахова пришла провожать. Когда объявили, что поезд отправляется, он привлек ее к себе и крепко поцеловал.

– Я люблю вас, Галя! – с дрожью в голосе сказал Александр.

– Идите, Саша, идите. Уже пора. Я буду ждать вас, – проговорила она проникающей в сердце скороговоркой.

Он долго стоял у раскрытого окна и смотрел, пока она не слилась с разноцветной толпой и не скрылись из виду привокзальные строения. А губы шептали слова любимого поэта:

 
А я не все тебе сказал,
А я не так с тобой простился.
Не так. Не то. Я был не тот,
Не так я губ твоих коснулся.
И я б назад еще вернулся,
Но поезд движется вперед.
 

Глава XVIII

Воскресный июльский день для лейтенанта Матыгулина оказался обычным рабочим – дежурил на улице Чехова у дома, где проживала чертежница конструкторского бюро завода Роза Зеленская.

Страстная охотница до больших и малых «сабантуев», она вдруг охладела к ним, повела размеренный образ жизни: работа – дом – работа. Контрразведчикам было не ясно, чем вызвана такая перемена. Может, ее поведением кто-то руководит? Если бы за ее спиной стоял Варев, он действовал бы осмотрительней. Это очень опытный агент. Кто же тогда? И стоит ли вообще? Может быть, Зеленская здесь ни при чём?

Ответ на эти вопросы должно было дать наблюдение. И вот теперь Тагир Матыгулин парился в засаде. Правда, его спасали деревья школьного сада: оттуда, через щель в заборе, присматривал он за подъездом дома. Высокая пахучая трава скрывала его от любопытных глаз. Надсадно гудели пчелы – недалеко виднелся улей школьных юннатов. Стрекотали кузнечики. Лейтенант, лениво отмахиваясь от надоедливых мух, беспокойно посматривал на темный квадрат двери – там в любое время могла появиться Зеленская.

Она появилась около 17-00. Быстро, не глядя по сторонам, направилась в сторону рынка. Села в трамвай и, доехав до центра, вошла в ресторан.

«Вот те на! – усмехнулся Матыгулин. – Пост у ней, однако, недолго длился». Минут через пять, примкнув к веселой ватаге, появился в зале и он.

Зеленская сидела в самом углу спиной к входу. Лейтенант осмотрелся. Народу было еще немного. Косые лучи солнца, легко проникая через тюлевые занавески, неприятно слепили глаза. Дежурный по залу аккуратно зашторил окна, и сразу же в помещении наступил вечер. Зажглись неяркие светильники. Стала лучше восприниматься скрипка, исполнявшая «Цыганские напевы» Сарасате.

Матыгулин не видел лица Зеленской. «Неужели пришла просто отдохнуть? А может, это отвлекающий ход?» – гадал он.

Он сидел и медленно жевал бутерброд. «А что, если...». – Лейтенант поспешно встал. Расплатился с официантом и зашагал к выходу. Позвонил в отдел, сообщил, где находится Роза, попросил прислать кого-нибудь вместо себя. Сказал, что много народу, и все он объяснит потом.

Лейтенант побежал назад, к трамваю. Через четверть часа был у знакомого дома на Чехова, вошел в подъезд. Медленно поднимаясь, осматривал подъезд и лестницу, прикидывая, где можно спрятать вещь, размером со швейную катушку. Причем так спрятать, чтобы никто об этой тайнике не мог догадаться, но вместе с тем легко было бы изъять спрятанную вещь.

Тагир поднялся до пятого этажа, хотя Роза жила на втором, но ничего подозрительного не заметил.

Снизу послышались неторопливые шаги. Матыгулин решил еще разок обследовать лестницу, но при постороннем этого не хотел делать и стал ждать, пока человек пройдет.

Внизу, по всему чувствовалось, не спешили. Лейтенант посмотрел в лестничный проем, то был почтальон, разносил вечернюю почту. Старик часто останавливался, переводил дыхание и, посматривая наверх, двигался дальше.

«Ни к чему лишний раз мозолить глаза», – решил Матыгулин и отошел к стене.

Почтальон допыхтел до четвертого этажа и повернул назад.

«Чего это он?», – не понял лейтенант, на всякий случай решив присмотреть за стариком.

Тагир снова глянул вниз. Старик, не останавливаясь, спускался по лестнице. Осторожно ступая, лейтенант двинулся следом, не выпуская его из виду. На третьем этаже почтальон бросил в почтовый ящик, прикрепленный к двери, письмо и, не оглядываясь, начал спускаться дальше. «Видимо, действительно лишний этаж прихватил», – подумал Матыгулин, уже по инерции двигаясь за стариком.

Но вот почтальон остановился у квартиры Зеленской, не торопясь, достал открытку, посмотрел по сторонам, потом левой рукой быстро вытащил из бокового кармана тонкую металлическую линейку и сунул ее между дверью и почтовым ящиком. Оттуда вылез наполовину конверт. Почтальон с быстротой фокусника спрятал линейку, бросил свою открытку в почтовый ящик, сунул коричневый конверт в сумку, зыркнул вниз-вверх глазами – контрразведчик успел отпрянуть к стене – и зашлепал по каменным ступенькам вниз.

«Вот, товарищ лейтенант, и разгадка! – с удивлением сказал себе Тагир, на мгновение оторопев. – А конверт-то под цвет двери. Старик, выходит, проверял, а вовсе не по ошибке заполз на этаж выше», – мелькали у него обрывки мыслей.

Велико было желание догнать почтальона, отобрать коричневый конверт, а самого арестовать. Но он понимал – этого нельзя делать: снова оборвется конец нитки, с таким трудом найденный в этом проклятом запутанном клубке.

Почтальон направился к соседнему дому. Не выпуская его из виду, Матыгулин зашел в телефонную будку и, пока старик разносил почту в соседнем доме, доложил дежурному офицеру ситуацию.

Уже через час кое-что прояснилось. Не далее, как три недели назад почтальон Шугаев уволился из ЖЭКа № 14, где работал дворником. К участку его уборки относился и двор дома, где проживал конструктор Ахматов.

«Так вот где собака зарыта! – сделал открытие майор Галямов, приехавший в почтовое отделение, чтобы познакомиться с личным делом новоиспеченного почтальона. – Дворник – фигура неприметная, потому были уверены: интересоваться очень-то им не будем. А ведь он, именно он, сообщил о том, где находятся члены семьи конструктора Ахматова. Иначе Варев с Космачом так шустро не смогли бы орудовать, – размышлял майор, читая автобиографию почтальона Шугаева Шавката. – Потом решили перебросить его сюда, пользуясь нехваткой почтальонов. Все верно».

А еще через час телеграф отстучал запрос на Шугаева.

Весьма срочно.

Начальнику НКВД г. Оренбурга.

Прошу Вас сообщить данные о Шугаеве Шавкате, уроженце Г. Оренбурга, 1881 года рождения, работавшего с 1902 года по 1916 год путевым обходчиком на железнодорожной станции Оренбурга.

Нарком НКВД З. Рахматуллин

...В конструкторском отделе предприятия царила непривычная тишина – был выходной день. Но время от времени тишину большой светлой комнаты прерывало хлопанье ящиков, шаги, шелест бумаги. Закиров со своими помощниками осматривал рабочие места чертежницы Зеленской и одного из сотрудников конструкторского бюро инженера Чревова. Работали молча.

Закиров выехал на завод, как только контрразведчики вышли на связника Зеленской. На работу вызвали начальники конструкторского бюро, секретаря партбюро и начальника отдела.

Начальник КБ Шугуров, сухощавый моложавый мужчина, сумрачно и непонимающе смотрел на происходящее. Он никак не мог поверить, что Зеленская подозревается в самом страшном, на что способен человек, – шпионаже, измене Родине. Шугуров, конечно же, читал в книгах о таких людях, но они ничем не напоминали безобидную на вид сотрудницу, которая работала рядом в течение нескольких лет.

Шугуров рассказал, когда поинтересовались, с кем Зеленская дружит, о странной общности интересов Розы и инженера Чревова Валентина, человека болезненно мнительного, неуживчивого в коллективе. Эту дружбу начали замечать с весны.

– Инженеру Чревову поручались сложные производственные задания, и он знает очень многое. Как источник информации – ценный кадр, – заключил Шугуров.

Закиров вытащил из ящика стола общую тетрадь, на обложке которой было написано: «Дневник Валентина Чревова за 1940 год».

Закиров полистал странички и нахмурил брови: автор ежедневно писал плаксивым тоном, что некоторые личности откровенно хотят его покусать и что терпение его вот-вот лопнет – он начнет огрызаться.

Шестнадцатое апреля.

Душа моя уже кричит: «Караул! Помоги, Яков Михайлович, заклевали! Шушера заклевала. Тут, в КБ, сгруппировались и распоясались завистники, бездельники, интриганы-наушники, склочники-анонимщики и прочая сволота. Видимо, надо организовать свою команду и сделать все, чтобы насолить этим людишкам. Посоветуй, Яков Михайлович, как быть».

Семнадцатое апрели.

Отослал письмо Якову Михайловичу. В письме развил вчерашние мысли из дневника. На душе просветлело.

Все внимательно смотрели на следователи и ждали, что же еще он огласит из дневника.

Закиров перевернул страничку, пробежал по ней взглядом и продолжил чтение:

Двадцать третье апреля.

Получил письмо от Якова Михайловича. Он написал мне: «Дурак ты, Валька! Два года просидел в КБ и не разнюхал атмосферу в коллективе. Ты должен был, словно опытный синоптик перед ураганом, определить, откуда и куда дует ветер, чтобы не оказаться на его пути и при необходимости с быстротой и проворностью таракана юркнуть в ближайшую щель. И сидя там, нужно шевелить сначала только усами и то лишь в такт общего хора коллектива, а точнее, заправляющей там группировки. А если не успеешь разнюхать климат в коллективе в первые же недели и не успеешь сориентироваться, – наделаешь опрометчивых шагов. А потом потребуются годы, чтобы вписаться в этот коллектив. Для некоторых, вроде тебя, не хватит и их. Каждый будет норовить вытереть о тебя ноги, как о половик. Уметь построить нужные взаимоотношения в коллективе – целая наука, Ты, как видно, в ней ни бельмеса не соображаешь. Запомни: ориентироваться в сложном коллективе не легче, чем в тайге. Опирайся на женщин – часто они являются пружинами всего интеллектуально-производственного механизма – и умей быть полезным. Гонор выбрось в помойное ведро». Пожалуй, восприму совет родственничка – деваться некуда. Навострю-ка я свои лыжи на Розу Зеленскую. С ее помощью можно будет кой-кому дать по мозгам, а некоторых растопят ее лучистые глаза. Через это и мне полегчает.

Закиров положил на стол дневник Чревова и задумчиво произнес:

– Вот, кажется, и разгадка этой дружбы. Только неизвестна пока цена ее.

– Вы считаете, что благосклонность Зеленской этот прохиндей завоевал своей осведомленностью о наших разработках в КБ? – спросил Шугуров.

– Вполне возможно. Чтобы кому-то насолить, Чревов передавал, видимо, соответствующую информацию Зеленской. Ведь он ослеплен в своей обиде на коллектив.

– Вот мерзавец! – не выдержал Шугуров. – Как ведь клевещет на коллектив!

– А мы-то с ним возились сколько! – подхватил секретарь партбюро Смирнов. – Воспитывали, уговаривали, путевочку в санаторий лечить нервную систему... А он нам за все хорошее чем отплатил?! Ну и ну... – покачал он головой.

С завода Закиров ушел, когда солнце клонилось к горизонту. Длинные тени, падавшие от строений и деревьев, уже предвещали близкие сумерки. Низко над землей метались с щебетанием ласточки.

«Домой чего-то неохота, – подумал Закиров. – Надо поговорить с Элей». Позвонить или поехать прямо к ней? Решил ехать. Будь что будет.

Когда громыхающий, запыленный трамвай остановился недалеко от Элиного дома, Закиров заколебался: сойти или нет? И тут он увидел на остановке Элеонору. Ильдар заспешил к выходу.

Она удивилась, увидев его. Ильдару показалось, что она как-то даже растерялась.

Они поздоровались.

– Какими судьбами в наши края? – поинтересовалась Бабанина. – Надеюсь, не служба?..

– Да нет, не служба... – неторопливо ответил он, не решаясь сказать, что ехал к ней.

И вдруг она спросила:

– Скажи, как ты относишься к Эдуарду?

– К Тренькову, что ли?

– Да, к нему.

Он пожал плечами, а про себя подумал: «Причем тут Треньков?.. Так, значит, это он названивает ей...» – похолодело у него внутри.

– Правда, ведь, он необычный? – спросила Элеонора.

Ильдар ничего не ответил, только бездумно кивнул головой.

– На нем, говорят, весь отдел держится?

Он все понял. И то, кого она здесь ждет. Но ему не хотелось верить.

– Уже не держится, – еле разжал он губы. – Он больше не работает у нас.

– Как не работает? – удивилась Элеонора. И уже с беспокойством: – Его ранили? Убили? Ты об этом приехал мне сказать?

– Жив-здоров он. Треньков сам, надеюсь, все расскажет тебе.

Вдали послышался шум – приближался трамвай. Бабанина взглянула в ту сторону и нервно заговорила:

– Понимаешь, Ильдар. Я любила одного человека. И эти чувства еще крепко сидят во мне. Чтобы забыть все, что было, нужно время или необходим другой необычный человек. Я не знаю, каким он должен быть. Но, видимо, умным, красивым. Чтобы он смог заполнить образовавшуюся пустоту, чтобы я испытала... чтобы ко мне снова пришло счастье...

Она не успела договорить – последние слова утонули в скрежете тормозов трамвая.

Закиров выжидательно смотрел на нее.

– И вот встретился Эдуард. Мне показалось – это он. Мне хочется верить в это! Ты понимаешь?! И не обижайся на меня. В общем, извини... – Она виновато улыбнулась. – А знаешь, от тебя без ума моя подруга Фарида...

Кто-то грубо подтолкнул в спину, над ухом раздался громкий голос Тренькова:

– Кончилось твое время, Закиров! Гуляй давай, гуляй! – подвинул его плечом Треньков, стараясь встать между ними.

Он повернулся к Ильдару и дохнул на него спиртным перегаром:

– Слушай, не путайся больше под ногами у нас...

– Ну зачем же так, Эдуард? – слабо запротестовала Эля.

При виде наглого, самодовольного Тренькова Закирову нестерпимо захотелось ударить его. Но усилием воли он подавил это желание.

Треньков тут же попытался все свести к грубой шутке:

– Во, народ пошел горячий! Плюнь в морду – шипит. А где выдержанность, товарищ коллега?!

– Бывший коллега! – отрезал Ильдар.

Треньков замялся, но тут же попытался перевести разговор на другое:

– Тебя твои дети ждут, а ты тут прохлаждаешься. – И повернулся к Эле, чтобы уйти.

– Они не мои. Они подшефные. Сейчас они на каникулах. А вот твой сын – это уж наверняка – ждет тебя дома.

Треньков на миг замер, медленно повернулся к Закирову с перекошенным от злобы лицом и чуть слышно процедил сквозь зубы:

– Скотина!

– Твое счастье, что мы здесь не одни, – ответил Закиров, еле сдерживая нахлынувшую ярость. А где-то в глубине сознания пронеслось: «Значит, скрывал, что женат, и я оказался чем-то вроде ябедника. Ну и черт с ним! Я же люблю Элю, и судьба ее мне небезразлична».

Видя, что мужчины готовы сцепиться, обескураженная Элеонора шагнула к ним:

– Вы что?! С ума сошли?! – Повернувшись к Тренькову, она спросила сдавленным упавшим голосом: – Значит, вы, Эдуард, женаты? И у вас ребенок?..

– Но... я... мы... сейчас в суде бракоразводный процесс начинаем... – не нашел ничего другого сказать Треньков.

– Зачем же нужно было лгать?! – Эля закрыла лицо руками. – Господи! Какая грязь! – И она пошла прочь.

Эдуард бросился за ней:

– Эля! Я объясню вам! Вы все поймете! Вы мне очень дороги. Я до вас никогда никого...

Она замедлила шаг и бросила:

– Оставьте меня! Я не желаю вас больше знать!

Ильдар смотрел ей вслед, и ему не верилось, что все, о чем мечтал многие годы, рухнуло так неожиданно. Он понимал: она уходит навсегда не только от Эдуарда, но и от него...