Текст книги "Вуайерист, или Марек и прекрасная мельничиха"
Автор книги: Зофия Мельник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Зофия Мельник
Вуайерист, или Марек и прекрасная мельничиха
ГЛАВА ПЕРВАЯ
– Варшава на проводе, – громко объявляет телефонистка. – Пани, пройдите в третью кабинку.
На телефонной станции кроме пани Фелиции и телефонистки – ни души. Это старое, прошлого века здание – беленый сводчатый потолок, узкие окна, на полу – бурая потрескавшаяся плитка. С одной стороны зала – деревянная стойка и стекло с окошками, напротив – три кабинки с телефонами.
Пани Фелиция ждет в одиночестве на скамейке. Услыхав голос телефонистки, тетка поднимается, оправляет темное платье и с сумочкой в руках, гордо подняв голову проходит через маленький зал к третьей кабинке. Каблучки её туфель громко стучат по старой потрескавшейся плитке. Она открывает дверь с матовым стеклом, заходит в кабинку и снимает трубку с рычага.
– Соединяю, ждите, – слышит пани Фелиция голос телефонистки в трубке.
Потом свист и треск статических помех. Потом глухая плотная тишина. Пани Фелиция нетерпеливо постукивает мыском туфельки по полу. Через приоткрытую дверь тетка выглядывает в зал и видит рыжую макушку телефонистки, торчащую из-за стойки. Из узких забранных решеткой окошек льется красноватый вечерний свет. За окнами – маленькая площадь в Картузах, у крыльца телефонной станции стоит такси. Немолодой усатый водитель в черном пиджаке и фуражке курит, облокотившись рукой о желтую крышку. Водитель ждет пани Фелицию, чтобы отвести её обратно. С утра шел дождь, и в неровную мостовую там и сям вставлены лужицы с отражением темно-голубого летнего неба и розовых облаков.
– Варшава на проводе, – говорит телефонистка.
В горле першит, это, наверное, нервное. Пани Фелиция зажимает ладонью микрофон и кашляет в сторону.
В трубке что-то щелкает.
– Пан Кароль у аппарата. Слушаю, – неожиданно отчетливо и громко раздается в динамике трубки низкий мужской голос.
– Кто? – переспрашивает, растерявшись, пани Фелиция.
– Максымилиан Кароль. Декан факультета журналистки. С кем имею честь, сударыня?
– Пан Кароль, доброго вам вечера, – тетка, знает, что от волнения она начинает тараторить, поэтому она нарочно говорит медленнее. – Это пани Дембицкая вас беспокоит. Фелиция Дембицская. Я опекунша Марека…
– Кгхм…
– Сегодня я получила телеграмму из Варшавы, – продолжает пани Фелиция. – Я не все поняла… В телеграмме сказано, что Марека исключили из университета. Телеграмма подписана деканом Максымилианом Каролем. Нет ли здесь какой-нибудь ошибки?
– Нет, ошибки нет, – категорично отвечает декан и в груди у пани Фелиции, словно обрывается что-то, наверное, последняя ниточка надежды.
– Ох! – вздыхает пани Фелиция и прислоняется к стене кабинки.
Ей хочется присесть.
– Увы, это позорное пятно в истории нашего университета, – продолжает пан Кароль.
Голос у него становится скучным и усталым, как перед неприятным разговором, от которого нельзя уклониться.
– Вашего племянника Марека Дембицкого отчислили из университета за аморальное поведение. Более того, его публично наказали… Я сам выпорол вашего племянника в присутствии педагогического состава и студентов факультета на заднем дворе. Смею вас уверить вас, пани Фелиция, я хорошенько отходил молодого человека шотландским ремнем.
– Объясните мне, наконец, что же случилось? – испуганно спрашивает пани Фелиция.
– Ваш племянник Марек Дембицкий – вуайерист, – говорит пан Кароль. – Он подглядывает за женщинами. Это такое сексуальное отклонение, если угодно…
– Что вы такое говорите такое! – возмущается тетка. – Мой Марек…
– Так оно и есть, вы уж мне поверьте. Многие мальчики подглядывают за женщинами, но, как правило, с возрастом это проходит. Ваш племянник подглядывал за студентками с курса. Случались скандалы, но я, признаться, не придавал этому большого значения… А кончилось тем, что я лично застукал Марека, когда он подглядывал за пани Анджеевич, профессором истории, моей супругой…
– Какой ужас! Но ведь что-то можно с этим сделать?
– Я не доктор, пани Фелиция, – отвечает пан Кароль. – Может быть, хорошая порка, которую я задал вашему племяннику, поможет ему избавиться от этой постыдной привычки.
– Но скажите, пан Кароль, нельзя ли восстановить Марека в университете, когда этот случай забудется… Скажем, на другой год он мог бы вернуться?
– Пока я декан факультета журналистики это исключено. Марек Дембицкий вуайеист, пани Фелиция. Ему не место в овеянных славными традициями станах нашего университета.
– Я вам не верю, – говорит тихо пани Фелиция.
Но в ту же минуту тетка припоминает, как Марек подглядывал на пруду за панночками из села, а потом на память приходит еще один случай, и еще один, и третий.
– Да, все это было, было… Так значит, это правда? – спрашивает себя пани Фелиция.
– У вас еще остались ко мне вопросы? – интересуется пан Кароль.
Пани Фелиция молча сжимает телефонную трубку в руках.
– Пани Фелиция?
– Нет, пан, у меня нет больше вопросов, – холодно отвечает пани Фелиция, – спасибо, что уделили мне время.
Она вешает трубку на рычаг и стоит в телефонной кабинке, словно позабыв, что ей нужно куда-то идти. Пани Фелиция достает из сумочки платок и вытирает выступившие на глазах слезы.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Марек стоит на задней площадке автобуса и сквозь пыльное, забрызганное рыжим солнечным светом стекло смотрит, как разматывается из-под колес, петляет и убегает вдаль асфальтовая лента старого шоссе. Автобус трясет на выбоинах, в салоне душно и пахнет бензиновой гарью. На автостанции в Картузах в автобус села примерно дюжина человек. Есть свободные места, можно прикорнуть у окна, но Марек предпочитает стоять на задней площадке и держаться рукой за поручень. Марек едет в автобусе стоя, потому что вчера декан факультета журналистики Максымилиан Кароль и еще один пан хорошенько отходили его жестким шотландским ремнем во дворе университета. Ягодицы саднит до сих пор. Марек вздыхает и прикрывает рукой глаза от бьющего в лицо вечернего солнца. Автобус выезжает из леса. Обернувшись, Марек видит поворот на Маженью, проселочную дорогу, бегущую вниз к реке.
– Остановите! – кричит Марек водителю, но тот, как будто, не слышит.
Марек наклоняется, берет за ручку свой коричневый с металлическими уголками чемоданчик и быстро идет по проходу к кабине водителя.
– Остановите, пожалуйста!
Автобус останавливается, проехав немного за поворот. Двери с шипением открываются.
– Спасибо, – говорит Марек и соскакивает с подножки на теплый потрескавшийся асфальт.
Автобус уезжает. С чемоданом в руке Марек стоит на обочине дороги и смотрит вниз на село, на двускатные крыши, на сверкающую, словно расплавленное золото речку. В траве трещат кузнечики, вокруг Марека гудят и крутятся слепни. Один слепень садится Мареку на шею и тот ловко сбивает его шлепком руки.
– Как же здесь тихо, – думает Марек.
Марек не спеша шагает вниз по сельской улочке. Остановившись не перекрестке, молодой человек находит взглядом дом Катаржины.
– Хотел бы я её увидеть, – думает Марек, – просто поболтать о том, о сем…
Пару лет назад Марек, как хвостик ходил повсюду за Катаржиной. Он дарил панночке цветы и провожал до дома. Они вместе ездили гулять в Картузы и сидели зимними вечерами в маленьком кафе на площади у вокзала. Панночка снисходительно принимала его ухаживая, а потом призналась Мареку, что ни капельки в него не влюблена. Она предложила Мареку остаться просто друзьями. Сперва Марек страшно обиделся, но потом согласился на дружбу… А этой зимой, когда Марек учился в Варшаве, тетка в одном из писем написала, что Катаржина вышла замуж и переехала к мужу. А значит, сейчас её нет в этом старом доме с резными наличниками и разросшимися кустами сирени в палисаднике.
Марек стоит на перекрестке и думает, что как ни крути, а Катаржина его единственный друг, который был у него в Маженье.
Понурив голову, Марек бредет вниз по улице, выходит на берег и останавливается на середине моста. Он ставит чемодан на настил, облокачивается о перила и смотрит, как узкая речка, петляя, бежит к запруде. На дальнем берегу среди кленов стоит старая мельница. Большое деревянное колесо медленно вращается, и мокрые дубовые лопасти поблескивают на солнце. Марек помнит, что в прошлые годы мельница стояла с выбитыми окнами и закопченными стенами. А теперь сложенные из каменных блоков стены покрашены белой краской, а в полукруглом оконном проеме на втором этаже поблескивает стекло.
– Не иначе новый хозяин, – думает про себя Марек.
Он бы постоял еще на мосту, но, как говорится, перед смертью не надышишься. Хочешь, не хочешь, а ему придется сегодня показаться на глаза пани Фелиции. Марек вздыхает, берет чемодан за ручку и быстро идет по дорожке через сосновый бор.
Начинает смеркаться. Над столом, в гостиной у пани Фелиции горит лампа под матерчатым абажуром с бахромой. Марек сидит у окна и пьет чай с чабрецом. Горничная Грася сидит напротив, подперев щеку ладонью. Её зеленоватые глаза поблескивают в неярком электрическом свете, длинная коса лежит на груди. На Грасе темное платье по щиколотку с белым фартуком с кружевной отделкой.
Чеслава, молоденькая горничная, которую пани Фелиция взяла в дом весной, приносит из кухни половину пирога с визигой. Она ставит пирог на стол и режет ножом. Марек украдкой разглядывает горничную. Чеслава похожа на девочку-подростка. Она невысокого роста, худенькая. Черные вьющиеся волосы коротко подстрижены. У Чеславы большие и льдистые, светлые, как у лайки глаза.
– Чеслава старательная девушка, – говорит задумчиво Грася, – правда не очень ловкая. Вечно что-то спалит или разобьет. Приходится за ней присматривать.
– Можно мне еще чаю, – просит молодой человек.
Чеслава быстро поднимает на него глаза и тотчас отводит в сторону. Марек подвигает по столу чашку. Чеслава берется за заварной чайник.
– А что же Алиша? – спрашивает Марек про другую горничную, которая прежде работа у тетки.
– Пани Фелиция ее выгнала, – обиженно поджимает губы Грася. – и я считаю, правильно сделала.
– Что так?
– Много она о себе думать стала, – хмурится Грася. – А уж куда Алиша потом подалась, я и не знаю. Мир большой… Ну вот, опять! Ты что, галок считаешь?
Марек быстро убирает руки со стола. Чашка уже полна до краев и черный, как деготь чай льется через край и бежит по столу.
– Простите, – говорит тихо Чеслава.
Горничная ставит чайник на стол и поправляет упавшую на глаза челку. Мареку кажется, что в ее больших льдистых глазах горят лукавые искорки.
– Я сейчас все приберу, – говорит Чеслава.
Она приносит с кухни полотенце и вытирает стол.
Марек ест пирог с визигой, запивая чаем. Он глядит в окно на темнеющий за оградой палисадника сосновый бор. Молодому человеку вспоминается широкое невыразительное лицо Алиши, её черные немного раскосые глаза и маленькие яркие губы. Её плотно сбитая, невысокая фигурка.
– Алиша почему-то терпеть меня не могла, – вспоминает Марек, – Она частенько ябедничала пани Фелиции. Как-то раз мне из-за неё хорошенько влетело…
– А где же тетушка? – спрашивает, внезапно спохватившись, Марек.
– Пани Фелиция вызвала такси и поехала в Картузы, – отвечает горничная. – Сказала, что на телефонную станцию.
– Зачем это? – удивляется Марек, а у самого холодеет в желудке и вкусный пирог уже не лезет в рот.
– Сегодня почтальон принес телеграмму из Варшавы. Как пани Фелиция ее прочла, у нее сразу настроение испортилось. Накричала на меня ни за что. А после собралась и поехала в Картузы.
– Выходит, я с ней разминулся, – бормочет Марек и пытается вспомнить не видел ли он такси из окна автобуса.
– Да что я же сижу, – поднимается со стула Грася, – Чеслава, милая, а ну пойдем-ка во двор. Мы с тобой о чем уговорились?
– Да, пани Грася, – тихо говорит Чеслава.
Марек поглядывает на панночку, и опять ему мерещатся веселые огоньки в ее светлых, как у лайки глазах.
– Ты верно думала, что я позабыла, раз пан приехал? А я и верно, позабыла, только сейчас вспомнила. Ну-ка, пойдем… Пан, ежели вы с дороги проголодались, – оборачивается к Мареку горничная, – то в кладовке есть сыр и вареная телятина. Я за четверть часа управлюсь и подойду…
Долговязая худая Грася выходит из-за стола, толкает дверь и спускается по широкой лесенке во двор. Следом идет Чеслава.
Марек поднимается из-за стола и ходит туда-сюда по гостиной. На сердце тоскливо и беспокойно. Он допивает остывший чай и хмуро глядит за окно. Но в сосновом бору ни души. Меж стволов плывет синий сумрак. Звука мотора не слышно.
– Пойти что ли, умыться с дороги, – думает Марек.
Марек выходит во двор. Пару лет назад, в углу двора бригада из Картузов соорудила душевую кабину с газовой колонкой для нагрева воды. Первым делом Марек проверяет, есть ли вода в большом сваренном из нержавейки баке. Воды в баке примерно половина. Молодой человек отворачивает вентиль, чиркает спичкой. Газ вспыхивает с громким хлопком и горит ровным пламенем, роняя синеватый отсвет на руки и лицо Марека.
Молодой человек стоит возле душевой кабины и не знает, чем занять время. Двор, пристроенный позади теткиного дома, довольно просторный. У дальней стены стоит садовый инвентарь. По левую руку – большие ворота, сейчас запертые на засов, а справа душевая кабина и пара чуланов. В одном чулане стоят старые улья и велосипед Марека. А что в другом Марек и не помнит вовсе. Но только там, в этом чулане сейчас горит свет! Тусклая электрическая лампочка светит сквозь узкие щели в дощатой стене.
Мареку слышится приглушенный голос Граси, он хочет окликнуть горничную, но почему-то не делает этого. Стараясь не шуметь, молодой человек подходит к чулану.
– Ну, сколько можно бить посуду? – спрашивает Грася. – Или ты нарочно взялась меня злить?
– Простите, я буду внимательнее, – слышит Марек тихий голосок Чеславы.
– Ты всегда так говоришь, а толку нет! Ну, какое красивое было блюдо? С павлинами, с каретой… И вот, на тебе, пожалуйста, бац и черепки! Да ему, наверное, сто лет было…
– Я же не нарочно.
– Дня не проходит, чтобы я тебя не порола! Вот пожалуюсь пани Фелиции, пускай тебя выгонит.
– Пожалуйста, не надо, не говорите пани Фелиции! – просит Чеслава.
– Ах, не говорить?!
Марек слышит, как прут с тонким свистом рассекает воздух и хлещет по коже. Чеслава не то стонет, не то вздыхает. Марек подходит ближе, прислоняется лбом к дощатой стене и заглядывает в щель между досок. Посреди чулана стоит низкая деревянная скамья. На скамье ничком лежит молоденькая горничная. Темное длинное платье бесцеремонно задрано на спину. Белые трусики сдернуты с ягодиц. У Чеславы маленькая красивая попка. Сейчас незагорелые округлые ягодицы панночки украшены десятком темных припухших следов от прута. Взгляд Марека жадно скользит голым ножкам Чеславы.
– И вовсе она не худышка, – замечает Марек.
Ножки у горничной совсем не похожи на две палки! У нее гладкие крепкие ляжки, тонкие щиколотки и маленькие ступни с розовыми пятками. Чеслава лежит ничком на скамье. Под бедра панночки подложена маленькая подушка, от этого ее ягодицы немного приподняты над скамьей.
– Не смей бить посуду! Не спи на ходу! – говорит Грася и, невысоко поднимая руку, стегает панночку прутом по голым ягодицам.
Затаив дыхание, Марек следит, как изгибается вымоченная в соленой воде розга и впивается в белую кожу, как кончик прута царапает бедро панночки, оставляя глубокую отметину. Чеслава снова вздыхает и дергает босой пяткой. Марек только качает головой, он видит, что Грася наказывает горничную довольно больно. Но Чеслава легко, без слез и криков выносит порку.
Сам Марек к своему стыду плохо выносил боль. Стоит сказать в прошлые годы Марека частенько наказывали и пани Фелиция, и нанятые репетиторы, и горничные, но молодой человек так и не выучился терпеть боль от розог. Рано или поздно он принимался кричать, а из глаз лились слезы, как из лейки. У молодого человека не хватало мужества, чтобы молча вынести порку.
Грася перебрасывает косу через плечо, обходит скамью и встает, с другой стороны.
– Что же, жалко тебе это блюдо? – спрашивает она Чеславу.
– Жалко, еще как жалко, – торопливо отвечает горничная, – такое красивое было… Ай!
– Это хорошо, что жалко, – соглашается Грася и снова отводит руку с прутом.
Розга тонко свистит в воздухе и впивается в кожу. У Марека холодеет в груди. Чеслава тихо вздыхает и ерзает на скамье.
Грася наклоняется и проводит узкой ладонью по маленьких исхлестанным прутом ягодицам панночки. Стряхивает с кожи кусочки коры и березовый листик.
– Пообещай мне, что ничего завтра не разобьешь?
– Честно-честно, я обещаю! Я ничего больше не разобью! – говорит Чеслава, и поднимает голову от скамьи и смотрит на Грасю пустыми светлыми глазами.
– Ну сколько же тебя драть можно! – вздыхает Грася, – что же за девка непутевая…
Длинный березовый прут свистит и впивается в кожу.
В тишине сельского вечера Марек слышит, как подъезжает к дому машина.
– Это таки тетка вернулась, – говорит себе Марек и тихо идет восвояси, через темный двор.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Выгнали из университета! – причитает пани Фелиция, – и за что? Подглядывал за профессоршей! Женой декана! Я чуть от стыда не сгорела, пока разговаривала с паном Каролем… Как я теперь буду людям в глаза смотреть? На днях приедут Алисия с Настусей, а что я им скажу? Господи, за что мне это наказание…
Марек стоит подле стола, опустив голову. Пани Фелиция пьет чай из блюдца и зачерпывает ложечкой вишневое варенье из вазочки. Её округлое доброе лицо кажется обиженным и печальным. За окном стемнело. В саду трещат цикады.
– Покуда жил у меня, я тебя то и дело порола, – ворчит пани Фелиция. – А как уехал в Варшаву, началась вольная вольница. И вот, пожалуйста вам! Выставили из университета! Ну, что молчишь? Скажи, своей тетушке хоть слово!
Марек боязливо смотрит тетку. Пани Фелиции уже за тридцать, это высокая статная женщина. У неё большие карие глаза, густые изогнутые брови. Длинные черные волосы собраны в тугой пучок на затылке.
– Простите, пани Фелиция, – говорит Марек тихо, – мне самому стыдно, и на душе кошки скребут.
– Простите… Простите… – бормочет тетка, и снова прихлебывает чай. – Пан Кароль говорил, будто публично высек тебя во дворе университета? Было такое?
Марек молча кивает. Он знает, что на кухне за тонкой занавеской в цветочек стоят горничные Грася и Чеслава и слушают, как пани Фелиция его распекает.
– А сколько денег коту под хвост! – вздыхает тетка. – Один год твоего обучения в университете обошелся мне в кучу злотых. Я-то думала, выучишься на журналиста, найдешь работу в Варшаве. А что теперь? Молчишь?
– Я вас так подвел, – бормочет Марек.
Пани Фелиция пытливо смотрит на племянника своими красивыми карими глазами.
– И как мне с тобой теперь поступить?
Марек смущается этого пристально взгляда, краснеет, сопит и снова смотрит в пол, на цветастый деревенский половик.
– Как полагаешь, – вкрадчиво спрашивает его тетка, – будет справедливо, если я устрою тебе хорошую выволочку?
Марек вздыхает.
– Да, пани Фелиция, это будет справедливо.
Пани Фелиция продолжает сверлить племянника взглядом. Потом шлепает широкой ладонью по столешнице. Чашка подпрыгивает на блюдце, и ложечка звякает о фарфор.
– Вот и славно, – говорит пани Фелиция, поднимаясь из-за стола. – Пойдем со мной, Марек.
Следом за теткой Марек спускается по широкой лесенке в три ступеньки во двор. Грася включает свет в чулане и открывает дверь. Марек останавливается на пороге. Он видит все тоже, что и полчаса назад. Дощатые стены, длинную и низкую, потемневшую от времени скамью на полу, деревянную кадку в углу и торчащие из кадки длинные березовые прутья.
Пани Фелиция стоит у Марека за спиной. Молодой человек слышит ее частое дыхание и терпкий и сладковатый запах ее духов.
Марек оглядывается и совсем рядом видит лицо пани Фелиции. В ее блестящих карих глазах отражается тусклая электрическая лампочка, висящая под потолком чулана. На полных, подведенных темной помадой губах играет улыбка. Хоть Марек и заметно вытянулся за последний год, тетка по-прежнему выше его ростом.
Пани Фелиция легко подталкивает Марека ладонью в спину, и молодой человек перешагивает через порог. Он делает шаг, другой и останавливается возле скамьи. Пани Фелиция в темном просторном платье, сложив на груди полные гладкие руки, стоит в дверях. Всю дорогу от Картузов пани Фелиция предвкушала этот момент. Она хотела рассчитаться с племянником за жгучий стыд, который она испытала, разговаривая с деканом. Она была так обижена на Марека! Она представляла, как будет больно сечь племянника прутьями на этой самой скамье. Пани Фелиция была добрая женщина, она любила племянника, но и любовь, и жалость придут потом, а сейчас была обида и желание наказать побольнее этого несносного гадкого мальчишку.
Горничная Грася неслышно проходит в угол чулана и вытягивает прутья из дубовой кадки. Мокрые от соленой воды гибкие розги поблескивают в электрическом свете. Они кажутся черными. Мареку страшно на них смотреть. Грася протягивает каждый прут через кулак и кладет на край кадки. За спиной пани Фелиции стоит молоденькая горничная Чеслава и, закусив губу, смотрит на Марека своими огромными льдистыми глазами. От взгляда панночки Марека бросает в жар.
– Пани Фелиция… – шепчет Марек, он хочет попросить тетушку не наказывать его, но слова застревают в горле.
– Не тяни время, ложись на скамьи, – говорит ему тетка спокойно.
Молодой человек расстегивает пуговицы на поясе брюк, расстегивает ширинку, спускает брюки до колен и ложится ничком на скамью.
– И кальсоны тоже, – слышит он голос пани Фелиции.
Марек понимает, что сейчас не время спорить, не время говорить, что он уже совсем взрослый. Молодой человек приподнимает немного бедра и стаскивает длинные черные кальсоны. Мареку до того стыдно, что он закрывает глаза. Молодой человек словно видит себя со стороны – вот он лежит в чулане на скамье для порки, как нашкодивший мальчишка, а пани Фелиция и две горничные стоят поодаль и разглядывают его голую задницу.
– Ох! Марек! – вздыхает неожиданно тетка. – Как же тебе досталось!
– Хорошо же его отходили, – замечает Грася.
Марек слышит шаги, это пани Фелиции подходит ближе и останавливается возле изголовья скамьи.
– Это пан Кароль тебя так отодрал? – спрашивает пани Фелиция.
– Угу, – кивает Марек, готовый уже расплакаться от стыда.
Молодой человек припоминает, как утром перед отъездом он крутился возле зеркала, разглядывая свою исхлестанную ремнем задницу. Раздвоенный шотландский ремень оставил на ягодицах Марека темно-синие гематомы, окруженные малиновыми ореолами. Стоит сказать, что кое-где гематомы уже начинали желтеть. На бедрах и ляжках, там, где края ремня больно впивались в кожу, проступили темные отметины, которые будут заживать дальше всего. Словом, задница Марека после торжественной порки, устроенной ему деканом, была всех цветом радуги.
– Бедняжка! Тебе, наверное, больно сидеть? – спрашивает Грася.
– А я, пока ехал, ни разу не присел, – отвечает Марек и вдруг принимается безутешно и горько рыдать.
– Ну, будет, будет, – утешает его пани Фелиция и гладит рукой по дрожащим плечам. – Чеслава, будь добра, принеси ту самую мазь.
Молоденькая горничная кивает и быстро выходит из чулана.
– Я тебя не стану сегодня наказывать, – говорит пани Фелиция, немного подумав. – Марек, мой милый, на тебе живого места нет! Видно тяжелая у пана Кароля рука…
Марек всхлипывает и утирает руками слезы.
– Но не думай, что я тебя простила! Мне все же придется тебя проучить. Скажем, дня через три. Да, пожалуй, что так…
– Вот мазь, пани Фелиция, – говорит Чеслава, возвращаясь в чулан.
Пани Фелиция придвигает табурет и садится рядом со скамьей. Она берет из рук горничной стеклянный пузырек. Свинчивает крышку и кончиками пальцев зачерпывает немного мази. Она разглядывает синие, лиловые и желтые гематомы на ягодицах Марека и качает головой.
– И все-таки тебе поделом досталось, – говорит тетка, дрогнувшим голосом и повторяет, – поделом.
Кончиками пальцем она касается ягодиц Марека и легко наносит на кожу прохладную бесцветную мазь. Марек чувствует эту прохладу, чувствует, как саднящие ягодицы словно обдувает ветерок. Боль понемногу уходит. Пани Фелиция снова зачерпывает мазь и принимается обрабатывать другую ягодицу.
– Спасибо, пани Фелиция, – шепчет Марек.
– Ах, Марек, Марек, – вздыхает тетушка.
Той ночью Мареку снится квадрат стиснутого между старыми корпусами университетского двора, красное солнце, низко стоящее над крышами, постриженная живая изгородь, пара каштанов и позеленевший от времени конный памятник прославленному воеводе Богомилу Подковиньскому. Посреди двора возле памятника стоят козлы для порки. Этим козлам, наверное, не меньше века. Толстые деревянные брусья почернели и рассохлись. Обитый кожей лежак весь в заплатах. Ремни, которые впиваются Мареку в запястья и щиколотки меняли и надставляли десятки раз. Чтобы соблюсти приличия Марек лежит на козлах в кальсонах и майке. Пан Кароль, декан факультета журналистики стоит рядом с козлами в брюках, жилетке и белой рубашке с закатанными рукавами. У декана округлое брюшко и толстые поросшие черным волосом руки. Его черная с проседью бородка поблескивает в лучах закатного солнца. Вот пан Кароль размахивается и, крякнув, хлещет жестким шотландским ремнем Марека по заднице. Раздвоенный ремень с сочным терском ложится на ягодицы. Он нестерпимо жжет через тонкую ткань кальсон. Кончики ремня впиваются в бедро. Марек извивается всем телом на козлах и кричит. Мокрые от пота волосы падают на глаза. Сердце оглушительно грохочет в груди. Марек тяжело дышит и глядит на забрызганную вечерним светом брусчатку. Если немного поднять голову, он увидит туфельки, башмаки, брюки и чулочки. Марек увидит стоящих подле козел студентов и студенток с факультета журналистики. Он увидит их лица – испуганные, смущенные, смеющиеся. Но Марек не поднимает глаза.
Еще один хлесткий удар ремня. Мареку кажется, что у него на ягодицах лопнула кожа. Он взвизгивает и вертится на козлах. Пот течет по его вискам… Сквозь удары сердца, сквозь шум крови в ушах он слышит смешки и шепот панночек, чей-то испуганный возглас.
– Помогите мне, пан, – говорит декан и протягивая ремень профессору астрономии.
Это худой жилистый мужчина в очках, с растрепанной копной тусклых бесцветных волос.
– С радостью, пан Кароль, непременно помогу, – кивает профессор и берет у декана.
Пан Кароль вытирает платком пот со лба.
– А вам, молодой человек, должно быть стыдно подглядывать за барышнями, – укоризненно говорит профессор астрономии Мареку. – Видно, вас мало пороли в отрочестве.
Марек слышит, как смеются студентки. Звонкие колокольчики девичьего смеха плывут в прозрачном вечернем воздухе.
Шотландский ремень гудит, словно шмель, рассекая воздух. Еще удар! Марек не может сдержаться и кричит во весь голос. Кажется, что его исхлестанные ягодицы только что обдали кипятком.
Он тяжело дышит и смотрит на горящую в вечерних лучах брусчатку. Марек знает, что если поднять голову и взглянуть поверх толпы студентов, пришедших поглазеть на экзекуцию, то в одном из окон старого университетского здания на втором этаже он увидит Эву Анджеевич. Пани Анджеевич, профессор истории стоит возле окна, в тени, сложив на груди руки. Она хмурится, но не может оторвать взгляда от козел для порки, на которых ничком, пристегнутый за запястья и щиколотки, лежит Марек. У пани Анджеевич яркие медовые глаза, таких глаз Марек не видел ни у одной из женщин. У неё густые коротко остриженные каштановые волосы, широкие черные брови и упрямый подбородок с ямочкой. Если Марек поднимает голову и найдет окно кабинета пани Анджеевич, то они могут встретиться взглядом через стекло.
Но Марек не поднимает глаза.
Профессор астрономии обходит козлы с другой стороны, примеряется и хлещет Мареке ремнем. Марек кричит высоким, словно не своим голосом и просыпается…
Он лежит на кровати во флигеле в доме пани Фелиции. В саду трещат цикады. Марек тяжело дышит. Он сбрасывает с плеч тонкое одеяло. Лежит и смотрит в синюю темноту. Молодой человек боится уснуть, боится, что ему снова приснится тот же сон, что он снова окажется, лежащим на козлах во дворе университета, а пан Кароль снова станет хлестать его ремнем.
Темнота за окном понемногу сереет. Начинает светать.
