Текст книги "Под кроной кипариса"
Автор книги: Злата Прага
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Обычно в каждой стране, в каждом доме, и даже в каждом сердце есть особое место, словно некая тайная комната, в которую не пускают чужаков, не открывают сразу первому встречному. Именно это место определяет характер и менталитет, измеряет глубину души и сознания – и государства, и человека…
Они четой растут, мои нежные,
Мои узкие, мои длинные,
Неподвижные – и мятежные,
Тесносжатые – и невинные…
Прямей свечи,
Желания колючей,
Они – мечи,
Направленные в тучи…
Зинаида Гиппиус «Кипарисы», 1911
Вечер – пора чая и сплетен, утро – время кофе и новостей, а обед – это стол.
Элегантная, но рано увядшая женщина положила газету на белую скатерть.
– Ты это уже видел?
– Про новые санкции? Видел. Убери.
– Альфия возвращается. На полстраницы заметку с фотографией напечатали.
Мужчина оставил ложку в тарелке и поднял загорелую бритую голову.
– Где?
– Вот. Крымская романистка, покорившая французскую Ривьеру, лауреат национальных литературных премий России и Франции возвращается на Родину.
– Помолчи.
В светлой просторной столовой огромного особняка, угнездившегося сразу на нескольких террасах над морем, повисло напряжённое молчание. Наконец мужчина брезгливо отбросил газету.
– Значит, она получила грант на написание сценария для фильма. Ну-ну.
– Как думаешь, она приедет сюда?
– Если ты имеешь в виду этот дом, то ноги её здесь не будет. Ну, а что касается полуострова, я, к сожалению, не весь его пока выкупил, так что не могу помешать ей приехать на Родину. Хотя искренне недоумеваю, что она собралась здесь найти. Семью? Так нет уже никого. Дом? Их халупу снесли давно.
– Может быть, вдохновение? – робко предположила женщина.
– Чушь! Подумаешь тоже, писака какая выискалась! Вдохновения ей надо! Ну, пусть только сунется, если наглости хватит. Пусть только посмеет!
Серебряная ложка с глухим стуком шлёпнулась на скатерть. Бордовая капля сорвалась с края, и пятно от наваристого борща расплылось и стало бурым…
Длинные стройные ноги в голубых джинсах всем мешали: о них запинались люди, застревали сумки на колёсиках, цеплялась тряпка со швабры уборщицы, но их хозяин и не думал как-то подогнуть ноги под себя. Причина, очевидно, была в запахе, поскольку от упакованного в джинсовый костюм парня разило перегаром.
В Домодедово объявляли рейс за рейсом, а парень в зале ожидания всё спал.
Полицейские растормошили его и потребовали документы.
– А я тебя с щетиной не признал, – сказал полицейский, возвращая паспорт.
– А кто это? – спросил второй полицейский.
– Тоже не признал? Вот, полюбуйся, Костик Рогов из нашей сборной. Крутил педали, пока под зад не дали. Пошли.
– Мы чего, его не забираем?
– Да кому он теперь нужен, забирать его? – с ненавистью произнёс первый полицейский, – чемпионат мира профукал, из команды выперли, вот он и запил.
– Я б тоже запил! – заметил второй полицейский.
– Да ты бы всю страну допингом не опозорил. Пусть валяется. Идём.
Они ушли, а парень застонал и снова безвольно откинулся на сиденье, вытянув ноги на проход…
В Шереметьево их встретила группка журналистов.
– Госпожа Шихматова! Как Вы находите Россию спустя тридцать лет?
– Как Вы планируете реализовать грант на написание сценария для серьёзной кинокартины, ведь Вы известны как романистка, которая годами писала банальные любовные истории, и лишь один Ваш роман удостоен серьёзных литературных премий?
– Кто является продюсером будущего фильма? Правда ли, что это Рашит Чегодаев, член комиссии гранта, бизнесмен и меценат? В каких Вы с ним отношениях, и как эти отношения повлияли на получение Вами гранта?
– Уже известен режиссёр будущего культового фильма?
– А Вы будете участвовать в подборе актёрского состава?
– Где именно Вы будете писать сценарий?
– У Вас уже есть идея сюжета?
– Куда Вы отправитесь из Москвы, госпожа Шихматова?
Романистка вздохнула. Возиться с ними – вот совершенно некогда, а не ответить на приветствие – нарушить пункт в довольно жёстком договоре на грант. Опять же, промолчишь – они чёрт-те знает, что понапишут, потом не отмоешься. В общем-то, по любому напишут, так что лучше вон на ту камеру поработать, всё же телеинтервью перемонтировать сложнее, чем просто интервью переврать. И она, мило улыбнувшись коллегам по цеху, не сумевшим выбиться на вершину литературной лестницы, кивком царственной головы, увенчанной шляпкой с вуалькой, подозвала телевизионщиков. Остальные подтянулись и замерли, внимая.
Дорогие коллеги, просто госпожа Альфия – так её зовут во всём мире.
В России она не была двадцать семь лет, но никогда её в душе не теряла, впрочем, всё прекрасно, Родина есть Родина.
Сценарий или роман – это всего лишь истории, и да, ей лучше всего удаются любовные истории, но любовь не может быть банальной, история каждой любви уникальна и неповторима, непроживаема кем-то по второму кругу.
Да, Рашит Чегодаев её давний друг, но грант присуждает не он, а комиссия, по слухам, ха-ха, очень объективная. Про съёмки ей ничего не известно, её дело создать историю, а снимать фильм и сниматься в нём будут другие люди.
Идеи у неё пока нет, и именно за ней она приехала в Россию, а именно в Крым, куда немедленно и отправляется. Всем спасибо, бла-бла-бла…
– Ещё раз допустишь до меня журналистов – уволю, – прошипела она Николя, когда они выбрались из толпы и захлопнули изнутри дверцы автомобиля.
– Кстати об этом, мадам. Я увольняюсь, – по-французски сказал молодой мужчина, застёгивая ремень безопасности на сидении рядом с водителем.
– Не смешно, – очаровательно картавя, буркнула она сзади, поправляя шпильки в тяжёлом узле волос под шляпкой.
– Я серьёзно. Я говорил вам и месяц назад, и на той неделе, что жду лицензию. Сегодня мне её одобрили и позвонили. Я возвращаюсь в Париж.
– Нет!
– Да.
– А как же я?! – воскликнула она по-русски.
– Я провожу Вас сейчас до Домодедово, прослежу за отправкой багажа. Но оттуда я возвращаюсь в Шереметьево и лечу в Париж.
– Ты не можешь так меня бросить!
– Я приводил к вам Жана на замену.
– Он же гей! – возмущённо воскликнула госпожа Альфия.
– Ну и что?
– А то, что мне нужен помощник, а не помощница! Я инвалид!
– Ха-ха три раза и поклон. Взяли бы Жермена.
– Он толстый! И хрюкает, когда ест. Так ты что, всерьёз приводил ко мне этих идиотов себе на замену?!
– Да. Правда, госпожа Альфия, мне очень жаль, но у меня давно это было в планах, а теперь, когда мне одобрили лицензию… Я уезжаю.
– Только когда найдёшь себе сменщика. Вот долетим до Симферополя, там поездим по Крыму, снимем дом, наймём прислугу, вот тогда и поедешь.
– Увы, мадам, но лицензия ждать не будет. Мне нужно срочно оформить все документы, да и помещение я нашёл на сайте и уже подал заявку на аренду, отправив предоплату. Нужно моё личное присутствие.
– Мне здесь тоже нужно твоё личное присутствие!
– Сожалею, мадам. Вам придётся справиться самой.
– А тебе придётся справиться со своим эгоизмом! Уедет он, видите ли!
– Уеду, мадам, уеду!
– Ага, в деревню к деду!
– Но у меня нет дед!
– О боже, Николя, учи русский!
Они препирались всю дорогу до Домодедово. Поскольку билеты были забронированы и выкуплены заранее, Николя прошёл с ней в зал ожидания, и там трогательно утешал её, когда она расплакалась, как ребёнок.
– Ты подлец и дезертир! – выкрикнула она, уже не опасаясь скандала, и пошла от него прочь, еле переставляя ноги на высоченных шпильках белых лодочек в узкой белой юбке, тяжело опираясь на изящную белую трость.
– Ой! – Она взмахнула руками и чуть не упала, запнувшись о чьи-то ноги, – О, mon dieu!
– Пардон, ма шери мадам, – просипел парень в джинсовом костюме.
Госпожа Альфия и Николя переглянулись и с двух сторон подошли к развалившемуся в кресле пьяненькому пассажиру.
– Вы говорите по-французски? – спросил Николя на языке Вольтера.
– Как троечник-ик. Но пишу и читаю гораздо лучше-э. Бабушка учи-ила.
Парень подобрал под себя ноги, и его тут же скособочило в сторону. Он прислонился к соседу и пристроился спать, но его грубо оттолкнули.
Николя присел к нему с другого бока.
– Эй, друг, а ты куда летишь?
– Я? Я к маме лечу. В Крым. Маманя у меня в Крыму. Единственная душааа.
Парня снова свезло набок, а Николя взглянул на романистку. Встав, он за локоток отвёл её в сторонку.
– Мадам, он не толстый и не хрюкает, и явно не гей. Как вам?
– Что? Этот? Ты настолько мной пренебрегаешь, что готов бросить меня – меня! – с первым попавшимся на дороге пьянчужкой?! – возмутилась дама.
– Да здесь все пьют – вы сами говорили, а этот говорит на французском и выглядит прилично, и мама у него в Крыму – вам по пути.
– Мне не по пути со всякими проходимцами! – гордо отвернулась она.
Николя посмотрел на парня. Абы где такой костюмчик не купишь.
– Так, мадам, это ваш единственный шанс. Ну, пусть он хотя бы поможет вам там с багажом и с домом. А я потом подыщу и пришлю вам кандидата. А?
– Ага! А как я его сейчас потащу? На себе? Он же лыка не вяжет!
– Чего он не вяжет? – растерялся Николя, – а что надо вязать?
– Ай, да ну тебя! Учи русский!
– Лучше я выучу его кратко, что вам нужно. Только нужно его – как это? – вытрезвить.
– Интересно, как? – и она приподняла тонкую дугу правой брови…
Загнанные в угол не должны в него прятаться – только отталкиваться.
Надька зло вытерла щёки и задрала нос, распрямив худенькие плечи.
– Всё равно убегу! – сказала она взрослым.
– Шкуру спущу, – посулил дядька.
Они с женой ушли в дом, а Надька устало уселась на крылечке дома, который был её и мамы, а после смерти мамы стал дядькин.
– Ты его не зли, – сказал ей Гошка – дядькин сын, – забьёт. Он пока не сильно бил, потому что ты девочка, и потому что полицейские, которые тебя привезли с вокзала, недалеко ушли. Но ты его сильно злишь, а злой он дерётся.
– Да чтоб он сдох! – пожелала Надька.
– Не, он мой батя, – вздохнул Гошка.
– Гад он, – сказала девочка.
– Это да, – снова вздохнул мальчик.
– Или хоть самой умереть – и к маме, – и Надька задрала лохматую русую головёнку к небу, – всё равно помощи ждать неоткуда. Не прилетит же волшебник…
В самолёте госпожа Альфия задремала, удобно расположившись в кожаном кресле салона бизнес-класса, но её новому помощнику было не до сна. И хотя его мутило от алкоголя, и голова раскалывалась, но он, трижды заказав себе двойной кофе, раз за разом прокручивал в голове разговор с чокнутым французом в Домодедово. Тот провозился с ним полтора часа, таская его на себе из кафе в туалет и обратно, выгоняя хмель, благо, Костик ещё не успел повторить возлияние в баре. За полчаса до посадки они наконец нормально поговорили.
– Слушай, это бред какой-то, – сходу отмёл Костик предложение стать помощником какой-то там французской писательницы.
– Не бред! – горячо возразил Николя, – не бред! На самом деле ей нужен помощник, а мне надо срочно вернуться в Париж. Ты немного говоришь и читаешь по-французски, форма физическая у тебя в норме, а за ней иногда сумки носить надо. И зарплату такую ты нигде в России не найдёшь.
– Ну, и в чём подвох? – спросил он француза.
Тот оглянулся на писательницу, сидящую неподалёку от кафе.
– Э, послушай, на самом деле, она замечательная. Она добрая и щедрая. Никогда не скупится ни на деньги, ни на доброе слово. За три года работы с ней я сколотил маленькое состояние и теперь открываю своё туристическое агентство. А мне ведь просто повезло иметь в роду русскую бабушку и немного знать ваш язык.
– Тогда в чём проблема?
Николя снова опасливо оглянулся на женщину.
– Иногда она бывает просто невыносимой! Эта её дворцовая психология!
– Какая психология?
– Дворцовая! Ведёт себя как королева! Только самое лучшее – от еды до машины, и деньги швыряет не считая, вся в кредитах. И понимать ничего не хочет. В три часа ночи может за устрицами послать, а в пять утра – за мороженым. То ей шампанского, то чёрного хлеба, то томик Чехова на русском языке – это в Лионе!
– Достала? – сочувственно спросил Костик.
– Не то слово! Но зато зарплата и так, на чай. Но теперь всё – свобода и собственное дело. А ты чем занимаешься?
– Ничем. Я спортсмен бывший. Велосипедист. Списали.
– Так тем более! Пока не определишься – поработай у госпожи помощником.
– Прямо у госпожи?
– Это её широко известное творческое имя, её так все в узких кругах называют. Просто госпожа Альфия. Запомнил?
– Да не надо мне запоминать!
– Тише! Услышит! Тебе не надо – ей надо! Ну, посмотри на неё – одинокая дама, пожилая уже, да ещё инвалид – с тростью еле ходит.
Константин недоверчиво посмотрел на романистку.
– Ага, инвалид. А чего на шпильках прыгает?
Николя тоже обернулся, но тут же снова придвинулся к велосипедисту.
– Я же говорю – королева, имидж поддерживает, но это через силу. Ну, согласен? А то рейс уже скоро объявят.
– Ну, а чего делать-то?
– Запомни главное. Первое – ты обеспечиваешь ей комфорт и выполняешь все её прихоти. Второе – ты контролируешь все её счета и отслеживаешь выплаты по кредитам. Просрочишь – и финансовая смерть. Вот здесь в блокноте – названия банков, реквизиты, счета, сроки. И третье – ты заставляешь её работать. Это самое сложное и самое важное. Если она к концу осени не напишет сценарий, ей придётся вернуть грант. К тому же у неё два незаконченных романа – из тех её любовных историй, которыми она и оплачивает основные счета. Делай что хочешь, но она должна писать. Сейчас начало апреля. К концу месяца она должна закончить один роман и написать синопсис будущего сценария. К августу – второй роман. Понял?
– Нет.
– О, боже! – Николя закатил глаза.
– Не, ну правда. Про синопсис я в Гугл забью, а если она не хочет писать или не может? Ну, вдохновения там нет, муза не пришла.
– Ты пьян, поэтому я не буду вдаваться в подробности. Скажу одно. Госпожа Альфия – это акула литературного бизнеса, причём международного. Если бы она писала по вдохновению и ждала музу, то давно пополнила бы ряды непризнанных гениев и графоманов, пишущих в стол. Она же пашет как вол, выдавая в год по три – пять романов, продавая каждый из них. Каждый! Ты хоть представляешь, что это такое – думать по-татарски, писать по-русски, а издавать на французском?
– Не.
– Вот! А я знаю. Да какое, к чертям, вдохновение! Дисциплина, трудолюбие и организованность – вот секрет её успеха. Трудолюбия и настоящего таланта ей не занимать, а вот организовывать и дисциплинировать её будешь ты, за этим ей и нужен помощник, потому что она всё же творческая личность. Теперь понял?
Константин до сих пор не понял, как он мог тогда согласиться, но вот он летит в бизнес-классе в Крым, но не к маме, и не к любимой девушке, а с незнакомой тёткой практически в никуда.
Он ещё раз посмотрел на госпожу Альфию. Белоснежные туфли и юбка. Алая блузка, белый кожаный укороченный пиджачок, алая шляпка-таблетка с белой вуалькой. Белая трость с ручкой в виде орла с клювом. Алая сумочка на тонком ремешке. Простой тугой пучок тёмных волос.
– Интересно, сколько ей лет? – пробормотал он себе под нос.
– Пятьдесят пять, – сказала женщина, – я круглая отличница.
– О, простите. Вы не спите? – повернулся к ней Костик.
– А вы всегда стихами разговариваете или только с похмелья?
– Ничего я не стихами! И вообще, я еду к маме…
Правая бровь чёрной дугой взлетела на лоб. Константин смутился.
– Значит, вы бывший спортсмен? А на допинг зачем подсели?
– Не ваше дело! Я же не спрашиваю вас, чего вы в инвалидку играете.
– А это, кстати, отнюдь не тайна для моего близкого окружения. Нога у меня действительно травмирована, но терапия творит чудеса. И трость с креслом мне нужны, чтобы романтический образ поддерживать и редакторам на жалость давить.
– А травмировались как?
– Допинг зачем жрал? – живо переспросила женщина.
– О, спарринг-допрос! Вопрос за вопрос? Ладно. Вообще-то не жрал, а колол.
– Хрен редьки не слаще. Зачем кололся?
– Ногу как угробила? – в тон ей спросил Костик.
– Любовь. Автоавария в юности, медицина тогда плохая была. Так зачем?
– И у меня любовь. Победить хотел. Чемпионом мира стать.
– О! Вернуться принцем на белом коне! И ради кого?
– Не ваше дело, – и он отвернулся к иллюминатору.
– Таки не надо мне хамить, молодой человек, или я вас уволю.
– Ага, прям в самолёте, как птица в полёте.
– О, боже! Избавьте меня от вашей убогой рифмы!
– А вы избавьте меня от вашего убогого лицедейства.
– Хам!
– Да сами не лучше.
Она прикрыла глаза и хмыкнула. Мальчик просто очарователен, да ещё и с характером.
Только бы не гей! Она, конечно, уже вошла в возраст угасающей женственности, но пока там всё ещё не угасло, гораздо приятнее общаться с противоположным полом, а не с противоестественным.
Она открыла ноутбук и перебрала в сети обрывки допинг-скандала, разгоревшегося полгода назад с русской сборной. Двадцативосьмилетний опытный спортсмен-велосипедист Константин Рогов был в пятёрке мировых лидеров, а когда его поймали на допинге перед стартом, выглядел потерянным, но вину не скрывал, сразу сознался. Она мысленно потёрла руки. Здесь пахло романтической историей, и она до неё докопается…
При получении багажа он окончательно протрезвел.
– Это всё наше? – уточнил он, снимая с ленты пятый внушительный чемодан.
– Моё, молодой человек, ваш багаж вот, в этой спортивной сумке. А нам ещё вон к той ленте, получить нестандартный багаж, спецформат.
– О, чёрт!
Он подскочил к другому отделению и снял с ленты огромную плоскую упаковку из двух деревянных щитов, кресло-каталку и кресло-качалку.
– А куда мы со всем этим? – спросил он, поправляя на плече ремень сумки с ноутбуком, который ему передал Николя.
– Страница номер три, – ответила госпожа Альфия.
Константин прочитал в оставленном ему блокноте адрес и набрал номер водителя арендованного микроавтобуса. Слава богу, их встречали, хотя грузить багаж ему пришлось самому, потому что водитель хмуро заметил, что он именно водитель, а вовсе не грузчик.
В арендованном доме было пыльно и не топлено.
– Должно быть тепло, – категорично заявила романистка, – а то я заболею.
– Решим, – коротко заметил Костя, прикидывая, как быстро растопить печку.
– Багаж не распаковываем. Ужинаем в ресторане – и спать. А завтра ищем город, в котором я смогу творить, – заявила госпожа Альфия.
– Как это, ищем город? – переспросил новоявленный помощник романистки.
– Ну, вы же не думали, что я буду писать в Симферополе?
– Вообще-то…
– Это нонсенс! В таком сером городе, как Симферополь, может родиться только какая-нибудь серость. А мне нужна атмосфера для творчества. Так что скоро отправляемся в путешествие. Для него мне хватит чемодана номер один, они, кстати, все пронумерованы. А вы с утра арендуйте легковой автомобиль, а ещё лучше подыщите машину, которую можно купить в лизинг. Я не люблю прокат.
Константин промолчал, но поздним вечером дозвонился Николя и просадил значительную сумму на дополнительные инструкции по телефону…
Галина Михайловна ещё раз пробежала глазами по лоткам и прилавкам.
– Э, взвесьте мне ещё редиски с полкило, пару томатов покрупнее и перчик болгарский. И кабачков молодых положите ещё парочку, а то этих двух мало будет.
– Хорошо! – и продавец передал ей пакет через прилавок.
Нагруженная капустой и картошкой и ещё грудой овощей, она с трудом пошла с рынка к себе в бухту, решив, что в автобусе просто не за что будет держаться с такими сумками.
– Поберегись! – крикнули сзади.
Она услышала характерный грохот доски по брусчатке и отскочила в сторону. Мимо неё пролетели два подростка на скейтбордах.
– Архаровцы! – буркнула она им вслед, а сама с удовольствием посмотрела на шустрых мальчишек.
Её сыночка тоже скорость любит. Вот приедет, а она ему борща наварит.
Галина Михайловна двинулась было дальше, но не смогла и охнула, прислонилась спиной к углу дома.
– Женщина, что с вами? – раздался над ней энергичный женский голос.
– Да спину что-то схватило, – простонала Галина Михайловна.
– Острый хондроз. Что ж вы так нагрузились-то, как верблюд?
– Сыночку борщ хотела сварить. Сыночек у меня борщ очень любит.
– Вот сын бы и смотался на рынок, раз так любит! Это ж тонну весит!
– Да он ещё не приехал. Позвонил только.
– Давайте сумку, и обопритесь на мою руку. Идёмте. Вы в Бухту шли?
– Да.
– Ну, пойдём. Потихонечку. Мазь в доме есть хоть какая-то для спины?
– Есть.
– Ну, пойдёмте. Да держитесь, держитесь за меня крепче.
Женщины голова к голове медленно двинулись по улице, тёплый ветерок шевелил локоны волос и перья зелёного лука, торчавшего из пакета…
Серый дождь моросил с утра. Мутные лужи растеклись по мокрому асфальту. На улицах никого не было – только машины и бездомные псы и коты.
Госпожа Альфия поплотнее запахнулась в белую ажурную вязаную шаль. Длинные кисти взлетели и снова повисли.
– Отвратительный дом!
– Дом как дом, – пожал плечами Костик и чуть не слетел с турника, на котором висел, набираясь сил для последней десяточки.
Госпожа Альфия посмотрела на навязанного ей негодяем Николя нового помощника. Хорош подлец! Среднего роста, отлично сложен, модная короткая стрижка на русых волосах, ровный загар на мускулистом теле, а главное – красивое лицо с умными серыми глазами и обаятельная улыбка очаровашки с юга. Смотреть на него полуголого на турнике по утрам – удовольствие. Неотразим! Но дурак.
– Что же тут хорошего, Костик? Пыльно, не убрано, мебель допотопная и в недостатке. Дворик убогий, ворота скрипят. Ужас! И соседей полно.
– Соседи-то вам чем помешали? Их днём и не видно совсем.
– Их днём не видно, потому что вечером слышно. Алкаши. А мне тишина нужна для работы! – надавила она на главное.
Костик спрыгнул с перекладины и внимательно посмотрел на писательницу.
– Нужна – обеспечим. Уже выбрали, куда едем?
– А что тут выбирать? В Бахчисарай, на Родину, – вздохнула госпожа Альфия, – ты машину купил?
– Взял в аренду. Прокатимся, решим – стоящая или нет.
– Разумно. Едем!
– А скажите честно – зачем вы в Крым приехали? Ну, не муза же привела, это точно.
Ответить легко. Трудно решить, достоин ли он ответа. Понять причины наших поступков – значит понять нас самих, наш характер, понять наш разум.
– Сердце хочу отогреть, – чуть помедлив, ответила романистка. Остывает оно со временем. Чувства нужны! Страсть!
– А во Франции чувств нет? – серьёзно спросил Костик, – нет страсти?
– Чувства есть. Чувствовать нечем. Говорю же, сердце остыло. Так что едем!
– Что, прямо сейчас? А завтрак? – возмутился Костик.
– Поедим по дороге! Кубете купим!
– А чего это?
– Собери мою сумку!
В дороге они действительно остановились у придорожного кафе и купили по кубете: госпожа Альфия с бараниной, а Костик с говядиной. От запаха слоёного пирога с мясом и картошкой у него слюнки потекли.
– Сытная начинка, – заметил он, допивая чай из картонного стаканчика.
– Вкус детства, – вздохнула она, передавая ему салфетку.
– Я не помню. Мама больше борщ варила. А вы из Крыма? Из Бахчисарая?
– Да. Из Бахчисарая. Поехали.
– К вам домой? В родные, так сказать, пенаты?
– В ханский дворец. Сумка!
Костик подхватил сумку и снова пристроил её на заднее сиденье. Госпожа Альфия отправилась в дорогу с двумя сумками – легкомысленной крошечной алой сумочкой на длинном ремешке и с внушительной чёрной, в которую Костик собрал кошелёк, пакет с шалью, мини-аптечку, очки для чтения и солнечные, бутылочку с водой, пару журналов и пару блокнотов, и которую он сам же должен был носить.
Во дворце им выдали билеты с картинкой и заставили пройти через рамку.
– Как в аэропорту, – заметила романистка, – как всё изменилось! Боже, а это что за уродство? – воскликнула она, увидев нависающую над древним дворцом ханов Гиреев внушительную конструкцию из металлических труб.
– Реставрация. Дворец разрушается, узоры на стенах гниют под дождями, вот и строят над ним защитный купол, – пояснил Костик.
– Были унесённые ветром, – пробормотала она, разглядывая площадь, – а стали придавленные железобетоном. Уходит из жизни поэзия трагизма утраты.
– Да не, наоборот, это чтоб не утратить, а сохранить! Не драматизируйте!
– О боже, это фарс какой-то, – покачала она головой, – шоу неандертальцев.
Подождав, пока экскурсовод уведёт народ из внутреннего дворика, она подошла на своих невероятных шпильках к пятисотлетней шелковице и, дотянувшись через резную оградку, погладила шершавый ствол.
– Нельзя, наверное, – заметил ей Костик, оглядываясь.
– Вам нельзя. А мы с ней давние подруги. Нельзя не поздороваться.
Костик усмехнулся.
– Только не говорите, что вы с ней вместе ещё крымских ханов помните.
– Нахал! – возмутилась госпожа Альфия и тут же потребовала, – фото!
Костик живо щёлкнул её на навороченный смартфон рядом с деревом.
У него вдруг промелькнула какая-то мысль, но он не успел её поймать, а госпожа Альфия уже прошла в гаремный сад мимо соколиной башни.
В покоях летней беседки и затем в гареме он заворожено рассматривал манекены в костюмах хана, его жён и детей, расположенных на старинных сундуках и на коврах в окружении медной и латунной утвари, резной мебели и посуды ручной росписи. Ясно было, что манекены, но смотрелось аутентично.
Госпожа Альфия подвела его к витрине, за которой находилась ткань, в которую заворачивали тело хана. Она истлела, но золотые узоры и из тлена проступали причудливыми сплетениями, созданные древними мастерицами.
– Здорово, правда? – взяла его под руку госпожа Альфия и повела за экскурсией, от которой они снова отстали, – а теперь – к фонтану слёз.
У знаменитого Бахчисарайского фонтана им рассказали крымскую легенду о любви жестокого хана Крым-Гирея к невольнице Деляре. Хоть не ответила юная красавица на любовь старого хана, не согрела его лаской, но заставила каменное сердце сжиматься от любви. Недолго прожила девушка в неволе, увяла от тоски и умерла. Как разрывалось сердце хана от нежности, так стало разрываться от боли. Велел он пленному мастеру из чистого белого камня построить фонтан, который бы вечно плакал по его возлюбленной. И построил мастер необычный фонтан: по отвесной белой стене из розы, символизирующей человеческий глаз, стекала вода и попадала в первую большую чашу-кашпо, половинкой прилепленную к стене. Но, как не может сердце вечно быть переполнено горем, так и вода не может вечно копиться в чаше, и она переливалась в две нижние чаши, а оттуда в ещё одну, а из неё – ещё в две, и снова, и потом собиралась в небольшой бассейн у подножия.
Рассказали им и про Александра Пушкина, который долго стоял в своё время у белого мрамора, смотрел на стекающую по капелькам воду, а затем прошёл в сад, срезал две розы – алую и чайную – и положил их в верхнюю чашу фонтана. И с тех пор служители музейного комплекса ежедневно срезают по две розы и кладут их в верхнюю чашу ради поддержания второй легенды – литературной.
– Знаешь, я жила в Бахчисарае двенадцать лет, а услышала эту историю в шестом классе, на школьной экскурсии. И это была моя первая в жизни любовная история и одновременно история книжная, связанная с созданием мирового литературного шедевра. Я так этим прониклась, что сутками гуляла вокруг дворца и находила лазейки, чтобы проникнуть внутрь и присоединиться к экскурсии, а потом незаметно смыться. Я слушала историю любви хана Гирея к Деляре раз за разом, и не могла наслушаться, такой волшебной она мне казалась. Я словно слышала смех наложниц гарема, топот копыт ханской конницы, крики соколов. Я закрывала глаза здесь, а открывала их в пятнадцатом веке и видела их всех наяву. А потом я сочиняла свои истории и рассказывала их куклам, писала в тетрадку. Я думала, что вот я вырасту, и стану известной писательницей – как сам Пушкин.
Костик посмотрел ей в лицо, но увидел только вуальку. Снова его посетила мимолётная мысль, но в этот раз он её поймал. Госпожа Альфия, может, и не помнила ханов, но она точно была частью их истории, носителем древней крымско-татарской культуры и мировых любовных легенд. Это было необъяснимо, но явственно ощутимо, несмотря на трость, вуальку, высокие шпильки и узкую юбку. Она на самом деле творила – плела замечательные истории и выпускала их в мир, создала легенду и про саму себя – госпожу Альфию – госпожу любовного жанра.
– Как срезанная роза, – пробормотал Костик, – миг – и пшик. Или вечность…
От дворца они поднялись вверх по боковой мраморной лестнице, уходящей за пределы посольского двора, и обнаружили там на гранитном постаменте танк и вечный огонь в чёрной гранитной звезде, и стелу в память о жертвах фашизма.
Это соседство древней и современной истории поразило Костика. Там любовь к женщине, здесь любовь к Родине. А всё проходит через сердце…
В Свято Успенском мужском монастыре их застал сильный дождь.
– Ну, я ни в бога, ни в чёрта давно не верю, но этот монастырь – часть местной истории, так что давай зайдём, – предложила писательница.
И они сходили в монастырь, в церковь, вырубленную в скале, где набожный Костик поставил свечу за здравие матери и за упокой души отца.
– А я вот слышал, – вкрадчиво сказал он, – что за монастырём ещё есть древний пещерный город Чуфут-Кале.
– Есть, – кивнула головой госпожа Альфия.
– Пойдём?
– Вы в эйфории, молодой человек. Окститесь.
Она притопнула своими каблуками. Костик загрустил, но упёрся.
– Там горы.
– Умный в горы не пойдёт. Впрочем, здесь от монастыря – пара километров. Для списанного спортсмена – не расстояние. А я у Пушкина посижу. Недолго.
– А Пушкин – это?
– Кафе напротив ханского дворца. Претендует на то, что сам Александр Сергеевич там чаёвничал. Пару часов посижу, помечтаю. Успеешь?
Костик кивнул и сразу потопал в горы за монастырём, а госпожа Альфия стала осторожно спускаться по мокрому асфальту обратно в старый Бахчисарай…
– И как оно? – едко спросила она его спустя два с половиной часа, когда он, хлюпая водой в кроссовках, вошёл в кафе и тяжело опустился на кожаный диван.
– Мокро, – буркнул он и понюхал чай в чайнике, – имбирный?
– Он.
– Отлично, – и Костик налил себе горячий чай в чашку.
– Долму? – предложила госпожа Альфия.
– Можно.
Они съели по порции голубцов в виноградных листьях и расплатились.
До машины Костик провожал госпожу, держа над ней зонтик.
– Всё же здорово, что у нас есть машина, и не надо тащиться в автобусе.
– Да уж. Только напиться нельзя, – сказал Костик, пристёгиваясь.
– А вам хочется напиться? Вы всерьёз хотите упасть в пучину алкоголизма?
– Чего? В какую пучину?! Смените стиль, дамочка, так уже не говорят и уж тем более не пишут! Кстати, не все алкоголики, кто пьют.
– Таки не надо мне грубить, молодой человек! Это эксклюзивное право моего издателя и спонсора! И вам до него – как до луны пешком, смею заметить.
– Да больно надо. Просто тяпнуть хотел, так всё настроение сбила, – буркнул Костик, – кстати, а чего вы татарка, а говорите, как еврейка из Одессы?
