Текст книги "Талисман Карла Смелого"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Единственная любовь? У сына Филиппа Доброго, который не пропускал ни одной юбки? Трудно поверить!
– Думаю, беспорядочная жизнь отца и сделала сына таким добродетельным. В общем, Иоланда Савойская была только другом. Вполне возможно, она любила Карла, однако не настолько, чтобы доверить ему свою армию. Может быть, и доверила бы, если бы он согласился отдать свою дочь Марию за ее сына. Но она видела собственными глазами, как в Лозанну приехали имперский протонотарий Гесслер и монсеньор Нанни, папский легат, и заключили договор о будущем браке между наследницей Бургундского герцогства и сыном императора, Максимилианом Австрийским. И тогда Иоланда отказала Карлу в военной помощи. Несколько недель спустя ее по дороге в Женеву похитили по приказу Карла и привезли в Франш-Конте. Карл собирался использовать ее как главный аргумент в переговорах...
– С кем?
– Со своим братом.
– Подожди, кого ты имеешь в виду?
– Людовика XI! Смертельного врага Карла, который на протяжении многих лет трудился, приближая его погибель, и, не трогаясь из своего замка в Турени, медленно, но верно подводил его к ледяному пруду возле Нанси, где его поджидала смерть. Слушай, а я-то и не думал, что на французской истории ты собаку съел!
– Я вполне прилично знаю французскую историю, не сомневайся! – обиженно вскинулся Адальбер. – Другое дело, что Карл Смелый никогда не вызывал у меня симпатии: агрессивный смутьян, богач, каких мало, и вдобавок хитрец, себе на уме.
– Он шекспировский персонаж, мечтал об империи...
– И владел несметным количеством драгоценностей, украшений и великолепных камней. Я понимаю, почему он тебе так нравится.
– Признаюсь, да, нравится. Но не обижусь, если ты мне скажешь, кто тебе дороже: Рамзес II или Тутанхамон?
– Нашел, с кем сравнивать! У них все основательно, солидно – чистое золото килограммами, а не сверкающие облачка, унесенные ветром истории. Но ты можешь успокоиться, вирус попал по назначению, ты меня заразил. Как только вернусь в Париж, займусь Карлом. Пойду в библиотеку и...
– Тебе не понадобятся никакие книги! Как только мы разыщем План-Крепен, она ответит на все твои вопросы. Уверен, что о последнем Великом герцоге Запада ей известно больше всех. Хочешь пари?
– Это ты хочешь пари. А План-Крепен... Она расскажет, если только... Напоминаю тебе, что нам пока еще ничего не известно, и все может пойти совсем не так, как нам хочется.
Альдо ничего не ответил. На едва слышную трещинку в голосе друга он откликнулся такой же болью. Боль и тревога были общими. И для тех, кто жил в Венеции, и для тех, кто обитал возле парка Монсо, жизнь станет скуднее, если из нее исчезнет Мари-Анжелин.
Под влиянием вспыхнувшего беспокойства Альдо нажал на акселератор. Автомобиль подпрыгнул, Адальбер стукнулся о ветровое стекло.
– Черт побери! Какая муха тебя укусила? Ты, похоже, забыл, что это моя машина!
– Ты еще не так меня тряс на своем "Амилькаре". Я сообразил, что нам нужно как можно скорее вернуться обратно. Видишь, вот-вот стемнеет.
Таможенный кордон, где никого не было, они миновали в один миг и четверть часа спустя затормозили возле жандармерии. Бригадир Мери, главный помощник Вердо, стоял в дверях, широко расставив ноги и заложив большие пальцы рук за ремень. Вид у него был необыкновенно воинственный.
– Куда вы исчезли? Патрон вас повсюду ищет!
– Mea culpa![19]19
Моя вина (лат.).
[Закрыть] – признал Адальбер. – Я забыл ему сказать, что мы собираемся посетить Грансон. Есть новости?
– Да вроде бы.
Оба сразу же выскочили из машины и, бросив ее на произвол судьбы, ринулись к дверям, а потом по коридору в кабинет капитана. Капитан сидел за письменным столом по-королевски и величественно произнес:
– Ну, вот и вы, наконец! Где были?
– Проехались в Швейцарию. Скажите скорее, что известно? Где она?
– В монастыре.
– А у вас тут только один монастырь? – удивился Альдо.
– С какой стати она вдруг в монастыре? – удивился Адальбер.
– Отвечу сразу обоим, но по очереди. Да, у нас один монастырь, и очень красивый. Монастырь Благовещения. Вы вчера проходили мимо него и любовались часовней. Мадемуазель дю План-Крепен находится там совсем недавно. Не более часа.
– Как она туда попала?
– И где была до этого?
– Давайте по очереди, – взмолился Вердо. – Выслушайте, и все станет ясно: как только стемнело, человек, пожелавший остаться неизвестным, передал ее с рук на руки сестре-привратнице, сказав, что вы приедете за ней. Он назвал ваши имена – настоящие – и настоятельно просил, чтобы мадемуазель передали только вам, так как иначе она может оказаться в опасности. И уехал. Из монастыря позвонили нам. С тех пор мы вас ждем.
– Этот человек не пожелал назвать свое имя, чтобы получить вознаграждение?
– Он просил передать вознаграждение монастырю, сказав, что монахини лучше им распорядятся. Теперь, если позволите, я дам вам совет: уезжайте сразу же, как только ее заберете. Если задержитесь хотя бы до следующего утра, вам не будет прохода. Объявления сделали свое дело, город бурлит уже целый день.
– Где Ланглуа?
– Он уже уехал, забрав с собой тело несчастного паренька. Но он ждет от вас новостей, в этом вы не сомневайтесь. Он пока еще не знает, что мадемуазель нашлась. Ну, так как?
– Мы сейчас же поедем за ней, но...
Альдо, казалось, находился в некотором затруднении.
– Вас что-то смущает? – удивился капитан.
Адальбер поспешил с ответом.
– Природная порядочность не позволяет нам уехать, не расплатившись за номер в гостинице. Вряд ли хозяин будет доволен, получив в виде платы наши зубные щетки и пару рубашек в чемодане.
– Честное слово, я об этом не подумал, – рассмеялся Вердо. – Если хотите, я займусь этим вместо вас. В гостиницу пройду через гараж. Надеюсь, чемоданы не самые большие?
– Маленькие, но их два. Я подпишу чек, вы его заполните и попрощаетесь с хозяином. Передайте ему самые теплые слова. Гостиница превосходная, хочется в нее вернуться.
– Приезжайте, будем рады. Развлечений у нас тут немного, но госпожа Вердо с удовольствием потрудится, чтобы угостить вас на славу.
Через полчаса Адальбер остановил машину на узкой улочке, что тянулась вдоль стены монастыря. Фар он не зажигал. Поначалу он намеревался объехать город и выяснить, как обстоит дело с движением. Но успокоился, увидев, что машин на улицах стало гораздо меньше. Видно, их возвращение совпало с концом рабочего дня, и все из-за холодной погоды торопились как можно скорее оказаться в домашнем тепле.
Монастырская часовня, построенная в XVIII веке вдохновенным любителем Ренессанса, служила главным украшением улицы Репюблик, и Альдо очень сожалел, что они не могут войти в монастырь через ее величественный портал. Они проскользнули туда через узкую боковую дверь, и ему показалось, что в Божью обитель он пробирается, как воришка. А что, если Мари-Анжелин, иной раз чрезмерно набожная, не захочет уехать с ними и предпочтет остаться в монастыре?
Альдо ощутил искренний трепет, когда вошел в приемную с большим распятием на одной стене и портретом основательницы монастыря на другой, а основала его святая Жанна Французская, дочь Людовика XI.
Альдо с Адальбером низко поклонились монахине, когда она вышла им навстречу. При виде ее друзьям показалось, что стрелка часов остановилась в XV веке: монашеская одежда не изменилась ни на нитку – серая ряса, белый апостольник и белое нижнее покрывало, поверх которого накинуто еще и черное. Длинные рукава прячут руки, но на правой должно быть кольцо, потому что на наперсном кресте завязан голубой бант, свидетельствующий, что перед ними мать настоятельница. Мужчины, не сговариваясь, наклонили головы еще ниже, словно и в самом деле оказались в XV веке. Альдо даже невольно заговорил иначе, услышав вопрос, кто из них князь Морозини.
– Я ношу это имя, досточтимая матушка, а мой спутник зовется Адальбером Видаль-Пеликорном, он археолог. И оба мы находимся в родстве с дамой, нашедшей у вас приют.
– Я не приглашаю вас сесть, полагая, что вы ограничены во времени и весьма торопитесь.
– Именно так, досточтимая матушка. Мы спешим вернуться в Париж в дом маркизы де Соммьер, где живет и мадемуазель Мари-Анжелин дю План-Крепен, о которой маркиза очень печалится. Или мадемуазель в первую очередь нуждается в услугах врача?
– Нет, не думаю. Ее состояние удовлетворительно настолько, насколько это может быть после перенесенных ею испытаний. Она утомлена, что естественно, но от природы, мне кажется, наделена большой энергией, – добавила настоятельница с улыбкой. – Сейчас ее приведут.
Она повернулась и негромко хлопнула в ладоши. Дверь позади нее отворилась, и Альдо с Адальбером увидели Мари-Анжелин, которую и не надеялись уже повстречать.
Мадемуазель держалась с присущим ей достоинством, несмотря на несвежее, с пятнами, платье. Она куталась в большую серую шерстяную шаль. Шляпка была безвозвратно потеряна, висок с левой стороны украшала большая гематома, частично заклеенная пластырем. Мари-Анжелин подошла к Альдо и Адальберу и без малейшей улыбки спросила:
– Добрый вечер, господа. Кто из вас князь Морозини?
Тишина в приемной после заданного вопроса была тяжелее свинцовой монастырской крыши.
Адальбер открыл было рот, но не смог произнести ни слова. Альдо, нахмурив брови, с усилием произнес:
– Это я, Анжелин. А рядом – Адальбер Видаль-Пеликорн, которого моя жена Лиза зовет моим братом. Вы нас не узнаете?
– Нет. И поверьте, меня это крайне огорчает.
– Хотите, я покажу вам наши паспорта?
– Нет. Не вижу в этом смысла. Куда вы меня повезете?
– В Париж. На улицу Альфреда де Виньи. К тетушке Амели, чьей любимой подругой и помощницей вы были уже столько лет! Словом, к вам домой. Или вы предпочитаете остаться здесь?
– Нет. Хотя здесь меня приняли с необыкновенной добротой. Но я должна ехать, должна вспомнить свое прошлое, понять, кто я.
– Вы забыли, кто вы? – переспросил Адальбер, холодея от ужаса.
– Я... Да.
– Не помните даже имени: Мари-Анжелин дю План-Крепен, родовитая дворянка... чьи предки участвовали в Крестовых походах?
– Неужели в Крестовых походах? Как это интересно!
– Значит, что такое Крестовые походы, вы помните? – удивился Альдо, жадно всматриваясь в нее.
– Да. Вполне возможно. Это были походы на...
– У нас сейчас нет времени заниматься историей. Но не может быть, чтобы вы знали о Крестовых походах и не помнили своего имени.
– Нет, не помню. Ничего не могу вам сказать по этому поводу. Так вы забираете меня или нет? – нетерпеливо спросила Мари-Анжелин, и тон ее живо напомнил им прежнюю План-Крепен.
– Да, конечно! И я вижу, что мы должны всерьез заняться вашей раной, – добавил Альдо, указывая на пластырь.
Торопясь скорее покончить с этой сценой, одновременно нелепой и душераздирающей, Альдо поблагодарил настоятельницу за ее доброту, но не сразу убедил ее взять чек с обещанным вознаграждением.
– Не говорите мне, досточтимая матушка, что у сестер святой Жанны Французской нет бедняков, которые нуждались бы в помощи. Полагаю, что и в ее святом доме найдется, что починить.
– Вы знаете, кто основал наш орден? Но вы ведь, кажется, не француз?
– Нет, я венецианец, но моя мать француженка.
– Идите с миром, и да пребудет с вами Господь! Мы все в монастыре будем молиться за вас и за ту, которая потеряла память. Причиной, конечно, стал удар, который она получила по голове. Но Господь милостив...
* * *
Альдо и Адальбер никогда не забудут свое ночное путешествие. Радость, смешанная с кошмаром. Как встретит маркиза несчастную Мари-Анжелин, лишившуюся памяти?
– Мы хорошо знаем тетушку Амели, – успокаивал себя, а заодно и Альдо, Адальбер, – она женщина здравомыслящая, сразу же призовет своего любимого профессора Дьелафуа, чтобы он осмотрел мадемуазель и прописал соответствующее лечение. Амнезия частичная, так что, я думаю, есть возможность восстановить память.
Они беседовали между собой шепотом, чтобы не потревожить Мари-Анжелин, крепко спавшую на заднем сиденье. Госпожа Вердо по доброте душевной снабдила их в дорогу бутербродами, чтобы "было чем подкрепиться" – слова "перекусить" не было в ее лексиконе, – и Мари-Анжелин, с аппетитом съев два бутерброда, теперь спала, удобно устроившись и укутавшись пледом. Она не проснулась даже тогда, когда на автозаправке им заливали в баки бензин, а мужчины потом пили кофе.
В Париж они приехали на рассвете. Адальбер – была его очередь вести машину – остановил ее перед воротами, и Альдо поспешил в особняк, чтобы предупредить тетю Амели и всех старых слуг о случившемся.
Его рассказ прерывался горестными восклицаниями: "Ах, Господи!", "Бедная наша мадемуазель!". Но госпожа де Соммьер быстро положила конец жалобным всхлипам, объявив, что "для каждой болезни есть свое лекарство" и за лечение они возьмутся как можно быстрее. Потом она распорядилась, чтобы Альдо привел больную.
– Приведешь, и отправляйтесь оба спать, и ты, и Адальбер, – добавила она. – Вы едва держитесь на ногах. Главное, что Мари-Анжелин дома. Обсудим все позже. Нашу беглянку нужно отвести наверх и уложить. Хоть вы и говорите, что она спала всю дорогу, она все равно устала. А вас, Адальбер, я попрошу, если вас это не затруднит, заберите Альдо к себе и хорошенько там выспитесь. Жду вас обоих к ужину. За дело!
Мужчины, тревожно переглянувшись, повиновались распоряжениям маркизы. Они опасались горя тетушки Амели, но, похоже, она поддерживала силы гневом или весьма дурным настроением.
Мари-Анжелин, кажется, вполне приспособилась к своему новому состоянию. Но если маркиза постоянно будет пребывать в раздражении, один Бог знает, чем дело кончится.
Добравшись до улицы Жуфруа, друзья обнаружили, что спать им расхотелось, хотя это была уже не первая бессонная ночь за весьма недолгое время. Они решили позавтракать, и Теобальд, преданный слуга, по-прежнему служивший у археолога, мигом подал им завтрак.
После третьей чашки кофе, без которой Альдо не справился бы с двумя намазанными маслом бриошами и четырьмя круассанами с абрикосовым вареньем, он закурил сигарету и посмотрел на Адальбера, продолжавшего механически жевать, витая мыслями где-то очень далеко.
– Постарайся расслабиться, – подал Альдо совет своему другу. – Если подумать, случай не безнадежный. Конечно, неприятно видеть План-Крепен, превратившуюся в зомби, но что поделаешь, если, как говорится, у нее в прямом смысле "отшибло память". Мы же знаем случаи, когда частичная амнезия со временем проходила без следа. Если великолепный Дьелафуа не сможет ничего предложить сам, он хотя бы посоветует компетентного коллегу.
– Надеюсь, он и сам справится. Напомню, что ты тоже был в состоянии беспамятства, но все прошло без следа, теперь ты в полном порядке. Правда, у тебя была высокая температура, а у Мари-Анжелин все проходит иначе, но я охотно верю, что со временем все наладится. Меня занимает другой вопрос...
– Ланглуа? Я тоже о нем не забываю. И скажу честно, с самого Понтарлье все думаю: сразу бежать к нему или повременить?
– Как только к Мари-Анжелин вернется память, от Ланглуа никуда не денешься.
Да и, собственно, почему нужно куда-то деваться? Она единственный свидетель одиозного убийства, и он не оставит этого дела, пока не посадит убийцу или убийц за решетку.
– Да, конечно, это его долг. Но, знаешь, давай отложим визит к нему до завтра. Вечером мы пойдем обедать на Альфреда де Виньи, придет Дьелафуа, мы будем знать, на каком мы свете. А сейчас мы имеем полное право выспаться, разве не так?
– Так. Ты совершенно прав. Позвоним Ланглуа завтра утром.
* * *
В это время на другом конце парка Монсо госпожа де Соммьер деловито занималась «водворением на место верного оруженосца», повергая слуг в изумление своим невозмутимым спокойствием. Занималась она этим делом добросовестно и заботливо. На второй этаж Мари-Анжелин подняли на лифте, которым пользовалась только маркиза, так как «оруженосец» обычно мчался и вверх, и вниз через три ступеньки. Выйдя из лифта, госпожа де Соммьер взяла компаньонку за руку и повела в спальню, время от времени ласково и ободряюще поглаживая ее по плечу. А в спальне довела до кровати и усадила на нее.
– Не желает ли госпожа маркиза моей помощи? – осведомилась Луиза, горничная госпожи же Соммьер. – Мадемуазель Мари-Анжелин слишком тяжелая, госпожа не сможет уложить ее одна. – Луиза огляделась вокруг и недоуменно добавила: – Вообще-то я не понимаю, почему...
– Тише, Луиза, тише. Все объяснения отложим на потом. Сейчас главное – спокойствие и сдержанность. Мадемуазель нужен покой, и только покой. Так что пока оставьте нас.
– Нужно ли мне сказать Сиприену, чтобы он позвонил профессору Дье...
– Мне кажется, не стоит торопиться, Луиза. Всему свое время. Сначала дадим мадемуазель освоиться дома. А доктору я позвоню непременно, не сомневайтесь. Но не смейте подслушивать у двери.
– Что вы такое говорите, госпожа маркиза!..
Дверь за Луизой закрылась. Госпожа де Соммьер подвинула низкое мягкое кресло к кровати и уселась напротив несчастной больной, что по-прежнему неподвижно сидела на постели. Маркиза устремила на нее взгляд своих зеленых глаз и сказала ex abrupto[20]20
Неожиданно, внезапно (лат.).
[Закрыть]:
– Только не со мной, План-Крепен! Вы недурно справляетесь со своей ролью, но больше играть не стоит. Давайте лучше поговорим.
– Но я ничего...
– Напротив. Вы все прекрасно помните и знаете, например, что это не ваша комната. Не случайно вы чуть-чуть, совсем чуточку подались назад на пороге и только потом вошли. И потом, хоть мы почти не говорили, вы дважды употребили первое лицо множественного числа, которое мы обе так любим. Так что же вы мне расскажете?
Пострадавшая открыла рот и закрыла его, не издав ни звука. Маркиза поудобнее устроилась в кресле, скрестила на груди руки и ободряюще улыбнулась:
– Вперед, дорогая! Немного мужества, черт возьми! Вспомним Крестовые походы!
Мари-Анжелин разрыдалась.
Госпожа де Соммьер, понимая, что Мари-Анжелин нужно выплакаться, не мешала ей и только вложила в руку носовой платок.
Глава 5
Рисунок пером...
Наступил вечер, и «братья» отправились в особняк на улице Альфреда де Виньи, куда их пригласили на ужин, чувствуя себя, прямо скажем, неважно. Они, хоть и пытались поспать днем, но спали мало, урывками, и бессонная ночь за рулем давала о себе знать. Заснуть им мешало ожидание телефонного звонка, который поставил бы их в курс событий. Они хотели знать, приходил ли Дьелафуа и какой поставил диагноз. Не сговариваясь, они решили, что после осмотра врач непременно отправит План-Крепен в клинику, где поначалу за ней как следует понаблюдают, а потом назначат лечение. Они были уверены, что тетя Амели не станет устраивать никакого ужина, и ждали, что она отпустит их на покой.
Уж кто-кто, а они знали свою тетушку, которая всегда была исполнена логики.
Однако они в один голос задали один и тот же вопрос Сиприену, который с присущей ему сердечной важностью встретил их в вестибюле.
– Настроение поднялось хоть на градус, Сиприен? – шепотом осведомился Альдо.
– А почему ты говоришь шепотом? – тут же вмешался Адальбер. – Разыграйся тут трагедия, Сиприен встретил бы нас в слезах. Я правильно говорю, Сиприен?
– На много градусов вверх, господин Адальбер. Вверх на много градусов. Госпожа маркиза ждет своих гостей в зимнем саду.
– Возвращение к старым привычкам всегда утешительно. А шампанским нас угостят?
– Идем. Сами все увидим, – сказал Альдо, беря друга под руку.
И они увидели. Зрелище было настолько привычным, что друзья лишились дара речи. Госпожа де Соммьер, уютно расположившись в любимом кресле со спинкой в виде веера, пила шампанское, а Мари-Анжелин, одетая с иголочки и в белоснежной повязке на голове, сидела за круглым столиком и раскладывала пасьянс. Она первой их и поприветствовала:
– Входите же, господа! Мы вас ждем!
Господа застыли на пороге под веткой гигантской фуксии и смотрели на нее круглыми глазами.
Наконец Адальбер проговорил:
– Так вы нас узнали? Неужели лечение профессора оказало...
– Я узнала вас сразу, еще в монастыре. Другое дело, что... В общем, мне нужно было подумать...
– Да неужели? – подал голос Альдо, мгновенно вспыхнув, как спичка. – Целые сутки вы морочили нам голову, считая нас пустым местом?! Посмеивались, пока мы портили себе кровь! А вас, тетушка Амели, сколько времени водили за нос?
– Ни единой минуты. Я знаю ее, как свои пять пальцев. Разумеется, сначала я подыграла Мари-Анжелин, но как только вы ушли, расставила пару ловушек, и она в них, милочка, сразу же угодила. Альдо, смени, пожалуйста, гнев на милость. А вы, Адальбер, помогите мне и не смотрите на Мари-Анжелин так, словно она спустилась с небес.
– Уж точно не с небес, – вздохнул Адальбер. – Я ведь целиком и полностью согласен с Альдо! Мне кажется, мы как минимум заслуживаем доверия. Значит, всю ночь в машине, пока мы мучились, строили предположения, вы нас слушали и... Вас это совершенно не трогало? Мы не слишком много глупостей наговорили?
– Нет... Я сто раз хотела открыться, но умоляю, поверьте, мне в самом деле нужно было подумать... Я поклялась... То есть себе поклялась, хочу я сказать...
– Что?! – прорычал Альдо, и глаза у него позеленели от злости, в то время как глаза Мари-Анжелин наполнились слезами.
Госпожа де Соммьер поспешила взять обоих мужчин за руки.
– Давайте-ка успокоимся, – сказала она ласково, но твердо. – Если я говорю, что меня Мари-Анжелин провести не удалось, вы мне верите?
– Вам верим, – ответили они в унисон.
– А я передаю слово Мари-Анжелин и поступаю совершенно правильно, потому что это ее история, и она нам ее расскажет. Рассказывайте, План-Крепен. Выпейте глоточек для храбрости и вперед! В конце концов, не такая уж большая неприятность, – заключила маркиза и пригубила из своего бокала.
– Если ей не в чем себя упрекнуть, не вижу, какие могут быть неприятности, – пробурчал Альдо, закуривая сигарету Но маркиза тут же отобрала ее.
– Если ты собрался быть судьей, то должен знать, что в суде не курят, – сурово заявила она. – И мне не нравится твоя, так сказать, "изысканная небрежность", она здесь неуместна, потому что речь пойдет о жизни и смерти.
Неуместен был и смех, но Адальбер все-таки рассмеялся.
– Смотрите на меня, Мари-Анжелин! На меня гораздо приятнее смотреть, чем на его светлость, когда он гневается.
Адальбера удостоили тенью улыбки, после чего мадемуазель рассказала сначала о том, что происходило в исповедальне. Несмотря на чуткий слух, она не разобрала ни единого слова, потом до нее донесся слабый, но отвратительный запах хлороформа, от которого она инстинктивно закрыла нос платком, затем послышался жалобный всхлип жертвы, треск ломающегося дерева, и она увидела спину убийцы, торопливо шагающего к выходу, а за порогом – пустившегося бежать со всех ног.
– Я не могла не побежать за ним. Дядюшка Бужю, церковный нищий, показал мне, в какую сторону он направился. И хотя бежал он очень быстро, я, благодаря фонарям, все же различала его, несмотря на черную сутану. Он свернул на улицу Бьенфезанс, и к нему сразу же подъехал автомобиль и подхватил его чуть ли не на бегу, едва притормозив. Я сунула руку в сумку за записной книжкой, хотела записать номер, но автомобиль внезапно остановился, подался назад, и меня схватили. Я, конечно, сопротивлялась, как вы можете себе представить, но не знаю уж, что они мне подсунули, но я отправилась в страну снов.
– И долго вы в ней пребывали?
– Откуда мне знать? Когда я очнулась, я лежала на заднем сиденье автомобиля со связанными за спиной руками и не видела ничего, хотя было уже светло, потому что глаза у меня были завязаны. Зато я услышала, что водитель ругает соседа, потому что тот хотел меня придушить и выкинуть в каком-нибудь лесочке. Второй расхохотался и согласился, что это была бы непростительная ошибка. Он, мол, изучил мою сумочку и понял, кто я такая, а главное, узнал, где я живу, и это открыло перед ними широкие горизонты. "Она родня... госпоже маркизе де Соммьер, и ты можешь быть уверен, что маркиза не откажется заплатить кругленькую сумму, чтобы ее выкупить..."
– Секундочку, План-Крепен! – вмешалась тетушка Амели. – Мне кажется, ваша удивительная память на этот раз вас подводит. Что-то мне подсказывает, что этот проходимец, говоря обо мне, не выражался так почтительно. Полагаю, он назвал меня старой ведьмой. Торжественный титул госпожи маркизы плохо вписывается в его речь.
Бедная План-Крепен покраснела до ушей, и Альдо сразу стало ее жалко.
– Оставьте ее в покое, тетушка. На ее долю выпало тяжелое испытание, и она вполне могла...
– Ты забыл, что у нашей План-Крепен феноменальная память, а я очень люблю красочные подробности. Они придают рассказу колорит, разве нет?
– Еще какой! – фыркнула Мари-Анжелин. – Разумеется, он сказал "старая ведьма", она даст им хорошие башли, а меня они кокнут, потому что в жизни не видали болтливых жмуриков.
– Да они профессионалы, эти ваши похитители! – воскликнул Адальбер. – И Ланглуа вам подтвердит, что от ушедшего в небытие никаких сведений не получишь.
После этих слов пролетел тихий ангел в строгом темном костюме. Пролетел быстро, но успел напомнить, что вскоре им предстоит откровенный разговор с начальником полиции. Все об этом вспомнили, и госпожа де Соммьер извинилась перед рассказчицей за то, что ее прервали.
– Выкладывай, что помнишь, Мари-Анжелин, – добавила она. – Отбор произведем позже.
Мари-Анжелин кивнула и продолжила рассказ. Собственно, коротко говоря, он сводился к следующему. Ехали они долго, останавливались только один раз, чтобы заправиться бензином. Похитители собрались перед автозаправкой запихнуть ее в багажник, но она пообещала устроить оглушительный скандал, если ее немедленно не напоят и не накормят.
– Я пропустила мессу, но ведь я готовилась к причастию и ничего не ела, так что просто умирала от голода и жажды. Они тут же дали мне бутерброд и кофе. Ничего не скажешь, люди предусмотрительные, у них все было с собой, даже кофе в термосе. И я пообещала, что буду вести себя тихо... Мы поехали дальше. Возможности как-то сорентироваться не было никакой, разве что становилось все холоднее, значит, мы ехали на север или на восток. Господи Боже! До чего же мне было холодно! Наконец, добрались. И заехали, судя по запаху бензина, в гараж. Тот, что был посильнее, взвалил меня себе на спину, как мешок картошки. От подобного способа передвижения меня затошнило, но, к счастью, путь был недолог. Меня свалили на пол в помещении, где было гораздо теплее и приятно пахло фруктами. Повязку с глаз сняли, и я увидела, что я нахожусь в кладовой или в погребе, вокруг громоздились решетчатые ящики с яблоками, грушами, виноградом, на полках стояли банки с соленьями. Смерть от истощения мне, стало быть, не грозила. Вошла очень толстая женщина, она явно была недовольна моим появлением, но говорила на незнакомом мне диалекте, так что я не поняла ни слова.
– Это вы-то не поняли ни слова, План-Крепен?! Вы, которая говорит уж не знаю на скольких языках? – удивилась маркиза.
– На семи. Но она говорила на местном диалекте, а я их не знаю. Продолжая выражать недовольство, толстуха принесла матрас, подушку и одеяло. Потом отвела меня в туалет, самый что ни на есть деревенский, а потом в какую-то клетушку в глубине большого темного помещения. Там стояли жестяная раковина и кран с холодной водой, но я нашла эти удобства божественными. Когда я вернулась, веревку, которой я была связана, заменили на цепь с наручниками. Другой конец цепи прикрепили к кольцу в стене над постелью. Теперь у меня хотя бы освободились руки. В качестве пожелания "доброй ночи" я получила миску горячего супа и краюшку хлеба. Потом свечу унесли, и я осталась в полной тьме, но я так устала, что мигом заснула и спала, как сурок.
Проснувшись, я чувствовала себя разбитой, словно меня хорошенько отколотили, но в помещении стало гораздо светлее. Свет проникал через фрамугу в крыше, и я поняла, что нахожусь скорее всего в старой риге, где есть еще и чердак, куда ведет источенная жучком лестница. Мне очень захотелось туда забраться, и я подумала, что так и сделаю, как только мне представится случай. Сколько прошло времени с тех пор, как меня похитили, я не знала. То ли одни сутки, то ли больше. Но главным для меня было освободиться. И в конце концов мне это удалось...
– Удалось избавиться от наручников? – переспросил Альдо, налив ей в бокал еще шампанского.
Мари-Анжелин отпила глоток и поблагодарила:
– Спасибо. Наши теперешние модницы с короткими стрижками понятия не имеют, как полезны длинные волосы...
– Надеюсь, вам не пришлось сплести из них веревку? Слава Богу, нет! Они у вас прежней длины, – успокоенно заметил Адальбер.
– Нет, мне пригодились не сами волосы, а шпильки, которыми я их закалываю. С их помощью можно совершать чудеса.
– В том числе открывать наручники?
– Именно. С этой минуты я могла освободиться в любую минуту, когда захочу.
И освободилась, как только услышала выстрелы. В доме не слышалось ни звука, и я поднялась по лестнице на чердак, чтобы посмотреть, что творится вокруг. Там было гораздо интереснее, чем в риге, где меня держали взаперти. Бог знает почему оконные петли были прекрасно смазаны. Я без труда открыла окно и вылезла на крышу. Вокруг царила полнейшая тишина, вечерело, через дорогу темнел лес, на опушке я увидела инспектора Соважоля, он двигался вперед, держа в руке пистолет. А в следующую минуту я увидела, как он упал. Наверное, от ужаса я потеряла равновесие, упала, ударилась головой и... Вот и все.
Мари-Анжелин замолчала и спокойно допила шампанское под удивленными взглядами Альдо и Адальбера.
– Неужели все? – недоверчиво осведомился Адальбер.
– Да! Вам этого мало? Сразу видно, что вы не жили в заточении под страхом смерти! Столько времени я провела в кошмаре, и в ту самую минуту, когда увидела своего спасителя, его застрелили у меня на глазах. Удар был так силен, что я лишилась сознания и в самом деле ничего не помню. Очнулась я только в монастыре Благовещения. И вы должны быть этому рады. Или вы хотели, чтобы я упала с крыши и сломала себе шею?
– Не говорите глупостей, – проворчал Адальбер, сидевший, уперев локти в колени и держа сигарету между указательным и средним пальцами. Он всеми силами старался вникнуть, что же на самом деле произошло. – Не удивляйтесь, что мы задаем себе и вам вопросы. Между вашим нахождением на крыше и вашим появлением у монахинь, которое произвело на нас незабываемое впечатление...
– Интересно, что вы пытаетесь выискать? – сердито повысила голос План-Крепен. – Хотите сказать, что монахини ряженые? Что их специально наняли, чтобы запутать следы?
– Погодите, не возмущайтесь, План-Крепен! Я хоть и не такой страстный христианин, как вы, но и мне известно, что до сих пор сохраняются монашеские ордена, где носят именно такую одежду, какую носили при основании. Например, "Милосердные дамы из Бона" носят геннин[21]21
Конусообразный головной убор времен Средневековья. (Прим. ред.)
[Закрыть] и темно-синее платье со шлейфом, в каком ходила основательница Гигона Салинская. Правда, теперь они чаще всего работают сестрами милосердия и прикрепляют свой знаменитый шлейф булавкой к поясу. Вот и сестры обители Благовещения тоже носят...
