Текст книги "Демон ревности (Фиора и король Франции)"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– У меня важные новости! – прокричал он, заметив прогуливающихся. – Король Франции направил посла к монсеньору Лоренцо!
Он слегка задыхался, и последние слова уносились вечерним ветром, но Фьора услышала главное.
– Это хорошо или плохо? – спросила она, не скрывая своего беспокойства.
– Конечно, хорошо! Тем более что речь идет об одном из ваших друзей!
– Друзей? Кто это? Говори скорее, Эстебан! Мы умираем от любопытства!
– Это мессир Филипп де Коммин, донна Фьора! Разве это не ваш друг? Он будет здесь на празднике святого Иоанна.
– Кто он, этот Филипп де Коммин? – полюбопытствовал Карло.
– Лучший советник короля Людовика, несмотря на то, что он слишком молод, ибо ему нет еще и тридцати. Он долго служил покойному герцогу Бургундскому, даже понимая, что его политика была просто безумной. Я хорошо знаю его и могу сказать, как и Эстебан, что это мой очень хороший друг.
– Его приезд доставляет вам радость?
– Конечно. Я надеюсь, что он расскажет мне о моем сыне.
– Мне бы не хотелось огорчать тебя, Фьора, но что может мессир де Коммин сказать тебе о нем? – прервал Деметриос ее. – Он же не знает, что ты здесь.
Деметриос был прав, и молодая женщина помрачнела. Последние сообщения о ней могли прийти во Францию от Дугласа Мортимера, присутствовавшего в папской капелле на ее свадьбе с Карло Пацци.
Грек без труда прочел ее мысли. Он улыбнулся и взял ее за руку.
– Не печалься! Мне просто хочется, чтобы ты не разочаровывалась. Но твое похищение из Плесси-ле-Тур, видимо, наделало много шума, а наш друг Коммин, может быть, расскажет нам, что произошло дальше.
– Я не уверена в этом, – выразила сомнение Фьора. – Он был тогда выслан в Пуату за то, что резко отозвался о поведении короля Людовика. Но, однако, то, что он приезжает сюда в качестве посла, – хорошая новость. Это означает, что он вновь обрел доверие того, кому нравится называть себя «наш господин».
Войдя в комнату, где Хатун сидела и грызла фисташки, Фьора почувствовала себя слишком возбужденной. Ей было приятно, что она вновь увидит Коммина: разве этого человека не ценили больше всего во Франции? Она сможет узнать от него, как к ней относится король. Людовик, конечно, много сделал для того, чтобы помочь ей после того, как с ней так жестоко обошлись Риарио и Иеронима, но она знала его переменчивый и требовательный характер: как он воспринял ее свадьбу с Карло?
Для Флоренции эта новость была хорошей. Людовик XI, который всегда был верен союзу с Медичи и не очень уважал папу римского, постоянно оскорблявшего его, направив своего лучшего советника, хотел подтвердить этим, что флорентийцы были его друзьями.
Когда Хатун помогала ей раздеться, Фьора подумала, что у Лоренцо не будет времени встретиться с ней до дня святого Иоанна. Подготовка к этому самому важному для города празднику должна была отнять у Лоренцо много времени, особенно с учетом приезда посла дружественной страны. Она совсем не огорчилась при мысли об этом. Наоборот, почувствовала даже какое-то облегчение и решила ночью, лежа под белым покрывалом в своей большой кровати, отправить на следующий день записку Лоренцо с просьбой не приходить к ней до праздника. Ей надо было приготовиться к встрече с Коммином, который мог почувствовать жар ее чувств, что ей было невыносимо. Положение официальной фаворитки, которым она гордилась до этого времени, стало тяготить ее.
Поэтому Фьора обрадовалась, когда утром получила записку от Кьяры, которая приглашала ее приехать к ней на праздник святого Иоанна. Она чувствовала, что ее подруга поможет ей подготовиться к встрече с послом. Но не только поэтому она особенно готовилась к этому празднику – ей хотелось выглядеть самой красивой. И она даже не знала почему.
На следующий день благодаря богу погода была просто великолепной. На рассвете розы, соперничая друг с другом, расцвели яркими красками. Под лазурным небом Флоренция, вымытая и одетая как невеста, со своими белыми виллами и темными кипарисами, была похожа на открытый сундук с волшебными сокровищами.
Праздник начался с самого утра. Каждый дом, даже самый бедный, принарядился. Оливковые веточки повсюду украшали изображение святого.
Во дворце Альбицци Кьяра все приготовила: на окнах висели ветки красного и белого сандала, перевитые золотыми нитями, а внизу по обеим сторонам дверей располагались картинки, посвященные религиозному празднику, а также сцены из жизни святого Иоанна. Статуэтки из слоновой кости, изображающие святых, защитников семьи, словно восхваляли героя дня. Вокруг висели гирлянды роз и жасмина, от которых исходил сладкий запах, флаг Альбицци развевался над крышей из розовой черепицы. Повсюду царило радостное оживление.
Поэтому Кьяра и удивилась, когда, спустившись на улицу полюбоваться праздником, она встретила своего дядюшку, одетого в рабочую блузу из грубой ткани, со старой шляпой на голове, держащего в руке приспособления для ловли бабочек. Выходя из дома, Людовико вел осла под уздцы.
– Ты куда это собрался? – набросилась на него Кьяра.
– В Мюгелло, боже мой! Сегодня же самый подходящий день для ловли бабочек! Я уверен, что охота будет удачной и...
Взяв его за руку, Кьяра повернула дядю лицом к дому:
– Посмотри! Тебе это ни о чем не говорит?
– Да, дитя мое, это так красиво. Ты ждешь гостей?
– Дядюшка, это же день святого Иоанна, и тебе стоит занять свое место в празднествах.
– Ты так полагаешь? День святого Иоанна... – И вдруг до него дошло, – Господи! День святого Иоанна! О чем я только думал? Правда, я должен... Ты уверена, что мне надо идти туда?
– Абсолютно, дядюшка Людовико! Ты один из самых уважаемых людей в этом городе! Иногда тебе небесполезно вспоминать об этом!
– Да, конечно! Но жаль тратить такой прекрасный день на праздник! Но что же, пойдем наряжаться.
Он вошел во дворец в сопровождении Кьяры, решившей, что ей лучше самой присмотреть за чудаком. Но она не могла удержаться от улыбки при виде Фьоры, которую одевала Хатун.
– Боже мой! Как ты красива!
Это было платье из плотной красной тафты, шуршащее при каждом ее движении и похожее на кардинальскую сутану, если бы не его глубокое декольте. На Фьоре не было никаких украшений, кроме крупного рубина, подвешенного на лбу на повязке. Густые черные волосы, перевитые золотой нитью, спускались ниже талии молодой женщины.
Хатун, хлопоча вокруг Фьоры, восхищалась своей хозяйкой.
– Подумать только! Настоящая красная лилия Флоренции!
– Верно, Хатун, – вздохнула Кьяра, – и народу это тоже понравится. Что ты хочешь доказать, Фьора? Что город так же весь принадлежит Лоренцо, как ему принадлежишь ты?
– И да и нет. В основном я хочу поразить французского посланника. Он обладает достаточно тонким умом, чтобы понять значение этого красного платья: я – дочь Флоренции и останусь ею навсегда.
– А? Так, значит, ты уже приняла решение?
– Да. Коммин – человек, способный понять мои проблемы и передать их королю. Он поможет мне доставить моего сына и Леонарду во Флоренцию. Сегодня вечером, во время бала, я скажу об этом Лоренцо. Ведь у нас больше нет других возможностей воссоединиться.
– Ты все хорошо обдумала?
– Конечно. Видишь ли, Кьяра, я принадлежу этому городу. До самой смерти моего отца я была его частицей. Ураганный ветер разметал все и унес меня далеко-далеко. Если богу будет угодно, чтобы я снова вернулась, я не пойду против его воли.
– Тогда зачем же ты обманываешь сама себя? Ты ведь любишь Лоренцо, и этим все сказано.
– Нет, ничто не изменилось с тех пор, как мы говорили с тобой об этом. Повторяю: это мое тело жаждет его, и я уступаю его прихоти, но я не вижу причин, которые заставили бы меня отвернуться от той жизни, которая может быть и прекрасна, но которая мне не по душе.
– Значит, ты решила судьбу маленького Филиппа? – спросила Кьяра.
– Мой сын пока еще слишком мал и успеет полюбить Флоренцию, как ее люблю я.
Кьяра обняла подругу. Ее глаза радостно заблестели.
– Это лучшее, на что я рассчитывала, – сказала она. – Буду откровенна, я хотела испытать тебя. А теперь, когда я знаю, что ты остаешься с нами, сердце мое переполняется радостью. Ты и Карло оставишь подле себя?
– Конечно! Ему ведь так хорошо во Фьезоле, да к тому же он искренне привязался к Деметриосу. А то, что его считают погибшим, так это для него настоящее спасение. Но мы, кажется, заболтались. Ты будешь готовиться к процессии, а то она скоро начнется?
– Уже иду. Ничто не может мне помешать в этом. А уж как мне хочется поближе рассмотреть французского посланника!
Пока Кьяра выбирала себе наряд. Флоренция приступила к празднованию дня святого Иоанна. Торжества начались с раннего утра. Люди несли самые дорогие подношения святому своего любимого города: дорогое сукно, валансьенские кружева, шуршащие шелка и тафту, изысканную серебряную посуду. Процессия длилась до самого полудня. На праздник прибывали люди из всех областей Флоренции, представители духовенства, юноши и девушки с белыми крыльями на спине, окаймленными золотым ободком, изготовление которых стоило Сандро Боттичелли большого труда. Эти украшения составляли реликвию города. Толпы народа скопились в церкви Дуомо на праздничную мессу.
Это была первая большая церемония в храме, оскверненном убийством Джулиано Медичи. Накануне архиепископ Флорентийский провел церемонию очищения церкви святой водой и благовониями. После мессы все разошлись по домам передохнуть и набраться сил, так как впереди ожидались большие скачки. На улицах прямо с лотков раздавали булочки и сладости, а на площади Чианти, где обычно брали воду, жаждущим подавали кувшины виноградного вина.
Группы музыкантов весело играли на скрипках, флейтах и тамбуринах. Самые знатные дамы сидели на трибунах, откуда наблюдали, как проходил праздник. Фьора увидела Лоренцо, одетого по своей привычке во все черное, но с тяжелой золотой цепью, усеянной рубинами, на шее. За эту цепочку можно было отдать целое королевство. На его шляпе также сверкал крупный рубин. Рядом с ним шел молодой светловолосый человек с золотой лилией на шляпе. Это был Филипп де Коммин, а сзади него мелькал берет с огромным пером, заставивший сильнее забиться сердце Фьоры. Неужели Дуглас Мортимер тоже проделал этот долгий путь, чтобы попасть на праздник? А почему бы и нет? Разве Людовик XI не дорожил своим молодым и талантливым советником, чтобы отпустить его одного, без охраны, в эту неспокойную Италию? А кто, как не Мортимер, был лучшим телохранителем?
Ей так хотелось броситься навстречу своим друзьям, но строгие правила этикета удержали ее.
Приближался час обеда, и надо было вернуться во дворец Альбицци. Дядюшка Людовико не переставал ворчать по поводу бессмысленных светских развлечений, которые только испортили такой святой день, созданный для скромных радостей науки. Его брюзжание усиливалось еще и тем, что ему пришлось надеть вместо удобной рабочей одежды наряд из тяжелой ткани, отороченный черной куницей.
– Зимой в таком одеянии еще куда бы ни шло. Но в эту жару! Я весь вспотел и стал красный, как рак.
– Дядюшка, ты можешь разоблачиться, когда пойдешь отдохнуть после обеда, – сказала Кьяра. – Я приказала Коломбе, чтобы она принесла твоего любимого холодного вина, может, это освежит тебя, – добавила она в утешение. – И кроме того, дорогой мой, не забывай, что в тебе течет кровь Альбицци, и в такой день надо быть одетым подобающим образом, в соответствии с твоим положением.
Однако жара не помешала дядюшке Людовико воздать должное вкусным блюдам: жареным сосискам из печенки, обильно политым острым соусом и посыпанным пряными травами, душистой дыне и своему любимому кьянти. После трапезы он удалился в свой прохладный кабинет в ожидании часа, когда нужно будет вновь подняться на трибуны, с которых знатные люди города наблюдали за скачками.
После дневного праздника, в котором принимали участие различные ремесленные цеха, придававшие блеск Флоренции, в праздничное действо включились люди из разных городских кварталов, участвовавшие в скачках на лошадях без седла и без стремян по заранее определенному маршруту. Призом было «палио», прекрасный отрезок ткани, самый красивый, даримый Лоренцо Великолепным победителю.
Люди с хоругвями и свечами шли до самой Баптистерии.[1]1
Баптистерия– помещение для обряда крещения.
[Закрыть] Потом останавливались перед сеньорией, тоже богато украшенной по случаю большого праздника.
А над величественным дворцом из серого камня реяли шелковые знамена с эмблемами подчиненных городов. На вершине самой высокой башни развевалось знамя Флоренции – королевы всех городов. Вокруг площади были построены небольшие деревянные башенки городов-союзников Флоренции. Окна этих башенок были украшены флажками из тафты, шелка и других дорогих тканей. Мостовые, пестревшие нарядными праздничными одеждами горожан, походили на лужайку с яркими весенними цветами. Вдоль площади были натянуты шелковые веревки, ограждающие место для кавалькады. На площади Дуомо настежь открытые бронзовые двери Баптистерии позволяли увидеть целый лес зажженных свечей, придающих ей особенную торжественность. А немного дальше стояли разноцветные палатки наездников, державших в руках флаги с красной лилией Флоренции или голубые стяги с золотой лилией короля Франции.
Площадь наполнили стройные звуки церковного хора и органа. Затем вступили гобой, виола и тамбурин. По левую и правую руку архиепископа, чью мантию, шитую золотом, несли церковные служки, стояли дьяконы с серебряными кадилами, дым от которых доходил до самой большой красной трибуны, где сидели Фьора и Альбицци. Кресло по соседству должны были занять Лоренцо Великолепный и его почетный гость.
Дядюшка Людовико нашел еще один повод, чтобы поворчать: запах ладана вызывал у него кашель. Он так хотел бы сейчас очутиться в долине Мюгелло и подышать там свежим воздухом. Кьяра не выдержала и одернула его:
– Да хватит тебе ворчать, дядюшка Людовико! Тебе выпало счастье сопровождать самую красивую женщину нашего города, а ты только и думаешь о своих бабочках! Ведь на нас смотрят!
И действительно, все взгляды были обращены в сторону Фьоры, которая в ярко-красном платье выглядела как королева. Когда она подходила к своему креслу, возбужденная толпа бурно приветствовала ее.
Она отвечала благодарной улыбкой и грациозным наклоном головы, счастливая от того, что народ Флоренции выражал ей искреннюю сердечность и восхищение. Однако Фьора хорошо знала, что настроение народа очень переменчиво. Но сейчас тучи развеялись благодаря любви Лоренцо, и жители города были готовы преклониться перед ней, как когда-то перед красавицей Симонеттой, прозванной Звезда Генуи.
– Клянусь, – сказала Кьяра с гордостью за подругу, – что именно ты будешь вручать пальму первенства победителю.
– Ты в этом уверена?
– Уверена, иначе зачем бы нас нужно было сажать в первый ряд, по соседству с креслом Лоренцо? А этим вечером ты станешь королевой бала.
– Знаешь, Кьяра, днем куда бы ни шло. А вот вечером во дворце Медичи, в доме матери и супруги Лоренцо, подобная ситуация будет неловкой.
– Вот еще новости! Да после смерти Джулиано женщины из рода Медичи ни разу не приняли участия ни в одном празднике. А сегодня утром они слушали мессу в личной капелле, так как донна Лукреция не желает идти в Дуомо, где убили ее сына... Смотри! А вот и твой принц!
Серебряные трубы, украшенные шелковыми флажками с гербом Медичи, возвестили о приходе Лоренцо Великолепного и его французского гостя, сопровождаемых почетным кортежем. Оба синьора направились к трибуне. Все дружно поднялись, приветствуя их. Лоренцо и Коммин шли, держась за руки, подчеркивая этим согласие между обеими странами. Сзади Коммина маячила высокая фигура Мортимера, за которым следовали шотландские гвардейцы.
Было видно по всему, что король Людовик XI хотел придать своему послу как можно больше пышности в глазах флорентийцев.
Дойдя до нижней ступеньки трибуны, мужчины остановились, чтобы приветствовать всех по очереди. А когда они поднялись и уже готовы были занять свои места, Фьора почувствовала на себе их восхищенные взгляды. Ее сердце дрогнуло от радости. Взгляд Лоренцо обжег ее таким знакомым огнем. Однако едва уловимая улыбка Коммина и быстрый взгляд его голубых глаз, казалось, выражали легкую грусть.
– Он, должно быть, сожалеет о том, какую женщину потеряла Франция, – прошептала ей на ухо Кьяра.
– Но мы ведь с ним большие друзья и останемся ими навсегда, – возразила Фьора. – Я очень люблю мессира де Коммина, ты же знаешь!
– И он тебя тоже, и как мне кажется, больше, чем ты думаешь.
– Да ты с ума сошла! Придет же такое в голову!
Пока молодые женщины тихо переговаривались, Лоренцо и Коммин поднялись вверх по ступенькам, покрытым красным ковром, ведущим к почетным креслам. Но вместо того, чтобы занять свои места, они направились прямо к Фьоре, которая присела в глубоком реверансе, поочередно приветствуя одного и другого.
В голосе Лоренцо неожиданно прозвучали металлические нотки:
– Господин посол, вы сказали мне, что вас связывает давняя дружба с одной из самых красивых дам нашего города. Полагаю, видя ваше нетерпение, я угодил вам, устроив вам встречу.
– Это именно так, монсеньор, и я вам безмерно признателен. Мадам графиня де Селонже, – добавил он уже по-французски, обращаясь к Фьоре, – для меня большая радость вновь видеть и приветствовать вас от своего собственного имени и от имени короля Франции, моего господина.
Наступило неловкое молчание. Фьора, потрясенная тем, что ее назвали по имени, которое ей уже не принадлежало, не знала, что ей ответить. Она стиснула руки, чтобы хоть как-то унять дрожь, от волнения она даже забыла, что надо ответить на приветствие французского посла. Затем, собравшись с духом, она наконец вымолвила:
– Мессир Филипп, я вижу за вашей спиной сержанта Мортимера. Вероятно, он скажет вам, что у меня больше нет права называться этим именем...
– Почему же? – спросил Коммин. – Для того, чтобы не считать себя больше супругой графа де Селонже, надо быть его вдовой. А мессир Филипп де Селонже... жив.
– Что вы сказали?!
– Он жив, – повторил Коммин и, увидя состояние Фьоры, поспешно добавил: – Ну-ну, возьмите себя в руки. Может быть, новость, которую я вам принес, несколько неожиданна. Прошу простить меня, но я был уверен, что она обрадует вас.
– А вы не ошибаетесь? – Фьора боялась, что поняла что-то не так. – Но эта казнь?..
– ...Не была доведена до кровавого конца. Видите ли, губернатор Дижона отдал приказ о ее отмене в самый последний момент. Занесенный над головой меч палача даже на волосок не коснулся вашего мужа.
Пренебрегая всякими приличиями, Фьора буквально рухнула в кресло, сдерживая смех и слезы, душившие ее. Жив! Филипп жив! Значит, он где-то дышал тем же воздухом, что и она под этим благодатным небом. Значит, она вновь увидит его, дотронется до него, посмотрит ему в глаза, ответит на его улыбку, а его сильные руки обнимут ее! Глазами, полными слез, она смотрела на Коммина, который с беспокойством склонился над ней:
– Мадонна! Как вы побледнели! Да вы плачете?
– От радости! О мой друг, вы были так неосторожны! Разве вы не знаете, что слишком большое счастье тоже может убить?
– Простите меня, ради бога! Мы с вами еще поговорим. Мне надо многое вам сказать...
Оставив Фьору с ее подругой, протянувшей ей платок, смоченный душистой водой, Коммин пошел к Лоренцо, который уже сидел на своем месте. Снова заиграли трубы.
– Полагаю, что ты не упадешь в обморок, – сказала Кьяра с беспокойством. – Ведь на тебя все смотрят!
– Пусть смотрят! Не всякий же раз им представится случай увидеть счастливую женщину. Безмерно счастливую!
– Но до сих пор ты, кажется, не была несчастна? – спросила подруга с легким упреком.
– А может быть, и была! Да, мне было хорошо, я испытала радость, я удовлетворила свою гордость. Но то, что я испытываю сейчас, это совсем не то! Как бы тебе это объяснить? Такое впечатление, что в одно мгновение во мне все перевернулось...
Кьяра не отвечала. Взглядом она искала Лоренцо, и, когда их глаза встретились, она прочла в них неизъяснимую тоску. Что касается Фьоры, она никого больше не замечала, ее мысли были далеко отсюда, в сотнях лье от Флоренции, которую она любила и в которой еще несколько минут назад решила остаться навсегда. В мыслях она уже спешила навстречу человеку, которому навеки отдала свое сердце.
В этот вечер она не появилась на балу Медичи. После скачек Фьора отправилась во Фьезоле в сопровождении двух слуг Альбицци.
– Скажи мессиру де Коммину, что я жду его, – доверительно сказала она своей подруге.
– Но вы могли бы поговорить сегодня вечером на балу.
– Нет, только не на балу, – покачала головой Фьора – Мне нужно побыть одной, Кьяра. И я хочу вернуться домой.
– Что-то подсказывает мне, что ты уже вернулась...