355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жюльетта Бенцони » Марианна в огненном венке. Книга 1 » Текст книги (страница 15)
Марианна в огненном венке. Книга 1
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 19:18

Текст книги "Марианна в огненном венке. Книга 1"


Автор книги: Жюльетта Бенцони



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

По правде говоря, Марианна не особенно уверенно держалась на ногах, но мысль оказаться так скоро перед лицом самого Ришелье окрыляла ее. Теперь она чувствовала себя способной победить весь мир. Бог не оставил ее, раз он послал ей, едва она попросила, одного из своих самых высоких представителей.

Она уже давно привыкла к полному перевоплощений и тайн существованию экс-аббата де Шазея, чтобы удивиться, увидев его в одежде приходского священника на границе России. Но она не смогла удержаться от восклицания изумления, когда оказалась перед губернатором, которого она считала каким-то чудовищем.

По-прежнему в сапогах, так же небрежно одетый и с неизменной трубкой, лже-Септиманий нервно шагал по «рабочему кабинету» коменданта цитадели, почти пустой комнате, чье пышное название подтверждалось только столом с тремя листами бумаги и чернильницей. Он остановился, повернулся к двери и нахмурил брови, глядя на входящих. По всей видимости, он был в очень плохом настроении и даже не дал себе труда поздороваться.

– Итак, ваше преосвященство, это действительно ваша крестница? Никаких сомнений?

– Никаких, друг мой, никаких. Перед вами Марианна д'Ассельна де Вилленев, дочь моего несчастного кузена Пьера-Армана и Эллис Селтон…

– В таком случае я с трудом могу поверить, что единственная наследница такого человека забылась до того, что стала простой воровкой.

– Я не воровка! – яростно запротестовала Марианна. – Та женщина, которая посмела обвинить меня, самое порочное, самое коварное и лживое существо из всех, что я когда-либо встречала. Заставьте ее прийти сюда, господин герцог! И посмотрим, кто из нас прав.

– Это как раз то, что я намереваюсь сделать. Графиня де Гаше пользуется особым покровительством его величества императора, и я должен оказывать ей почет и уважение. И не вам судить о ней, ибо после вашего прибытия сюда вы только причинили беспокойство и вызвали беспорядки. Несмотря на ваше имя и красоту, которой я отдаю честь, вы мне напоминаете одну из тех девиц…

– Если вы позволите, дорогой герцог, – сухо оборвал его кардинал, – но вы не дали мне закончить представление. Здесь речь идет не о девушке!., или какой-нибудь девице! Моя крестница имеет право на титул светлейшее сиятельство после заключения ею брака с князем Коррадо Сант'Анна, и я полагаю, что вы должны ей оказывать не меньше уважения, если не больше, чем этой мадам де Гаше… которую я, кстати, знаю лучше, чем вы.

Марианна мысленно поручила себя милости Божьей, проклиная фамильную гордыню кардинала, который, требуя от своего друга уважения, разоблачил ее подлинное имя. Темные глаза Ришелье округлились, тогда как одна бровь угрожающе поползла вверх. Его немного хриплый голос сразу поднялся на три тона выше и стал пронзительным и визгливым.

– Княгиня Сант'Анна, каково? Мне знакомо это имя. Я не помню, в связи с чем мне говорили о ней, но, кажется, с чем-то не особенно хорошим. Во всяком случае, ясно одно: она приехала в Одессу незаконно, позаботившись скрыть под девичьим именем свою подлинную сущность. Для этого у нее должна быть причина…

У Готье де Шазея, кардинала Сан-Лоренцо, терпение не состояло в числе добродетелей. Он с заметным и растущим раздражением следил за диатрибой губернатора, которую грубо оборвал нанесенным по столу сильным ударом кулака.

– Причину мы обсудим позже, если вы действительно хотите, сын мой! Ваше слишком явное скверное настроение не помешает вам принести извинения княгине и признать, что мадам де Гаше далеко не святая, как вы себе представляли!

Герцог закусил губу и откинул голову назад, может быть, чтобы скрыть выступившую на щеках краску. Он пробормотал что-то не совсем вразумительное относительно трудности быть послушным сыном Святой Церкви, когда ее князья начинают всюду совать свой нос…

– Итак? – настаивал маленький кардинал. – Мы ждем…

– Я принесу извинения… гм, госпоже, когда дело прояснится. Пусть приведут графиню де Гаше!

Видя входящей ту, кому она обязана исключительно тяжелым испытанием, Марианна покраснела и хотела броситься на бессовестную особу, которая выглядела как театральная королева. Сильно напудренная, с высоким султаном на голове, опираясь на увитую лентами трость, подобную тем, что некогда Мария-Антуанетта ввела в моду в садах Трианона, с шуршащим шлейфом фиолетового платья, она прошла по комнате, поздоровалась с герцогом как знающая полагающееся ей место в свете женщина и, не ожидая приглашения, уселась на грубо сколоченный стул. Брошенный на Марианну и стоявшего рядом с ней невзрачного священника безразличный взгляд свидетельствовал о степени уважения, которое она к ним питала.

Как она это делала в комнате Марианны, графиня расправила складки шелка вокруг себя и тихо рассмеялась.

– Вы уже распорядились судьбой этой несчастной, господин герцог? Я вижу рядом с ней священника, которого вы, без сомнения, обязали подготовить ее к тяжкому наказанию? Я хочу верить, однако, что для этой девицы Сибири будет достаточно и что вы не станете…

– – Довольно, сударыня! – оборвал ее кардинал. – Вы здесь для того, чтобы ответить на вопросы, а не распоряжаться чужой судьбой и решать, каким должно быть наказание воровке. Я думаю, что вы уже давно знаете, чем это грозит… Лет двадцать шесть, не так ли?..

– Мой дорогой друг… – начал губернатор.

Но кардинал движением руки заставил его замолчать, не спуская глаз с графини, которая заметно побледнела под румянами. Марианна с удивлением увидела, как из-под напудренных волос заблестели капельки пота, тогда как полуприкрытые кружевами желтоватые пальцы судорожно сжались на набалдашнике трости.

Мадам де Гаше отвела глаза, заметно пытаясь избавиться от спокойного взгляда синих глаз, которые настойчиво не отрывались от нее. И снова она тихо засмеялась и с мнимой непринужденностью передернула плечами.

– Естественно, я знаю, как мне поступить, господин аббат… Но я совершенно не понимаю, что вы хотите этим сказать…

– Я полагаю, что да! Вы прекрасно понимаете, ибо, если вы находитесь здесь, вы обязаны этим как усилиям некоторых из нас, так и доброте… несведущего царя.

Однако несколько капель королевской крови в вас не дают вам права приносить в жертву других…

Марианна, с увлечением следившая за этой странной и непонятной сценой, увидела, как сильно расширились глаза графини. Она поднесла к горлу дрожащую руку, словно хотела ослабить душившие ее путы, попыталась встать, но, обессилев, тяжело упала на стул.

– Кто… вы? – прошептала она еле слышным голосом. – Чтобы знать… это, надо быть дьяволом!

Готье де Шазей улыбнулся.

– Не имею такой чести, сударыня… и мое одеяние должно подсказать вам, что я не являюсь даже одним из его приспешников. К тому же мы здесь не для того, чтобы заниматься игрой в загадки, так же как и не для неуместных разоблачений. Если я напомнил… о чем я мог бы сказать, то исключительно с целью заставить вас забрать жалобу, которая, как вы прекрасно знаете, несправедлива.

Страх еще не растаял в ее глазах, когда она поспешила ответить, что забирает назад свою жалобу, что это ужасное недоразумение…

Однако у Марианны было на этот счет другое мнение.

– Но меня это не удовлетворяет, – вмешалась она. – Я жду, чтобы эта женщина сказала всю правду: свидетели видели, как арестовавший меня офицер достал бриллиантовую слезу из моего ридикюля. И якобы я украла этот камень. Но она отдала мне его под залог в пять тысяч рублей, в которых она нуждалась, чтобы заплатить карточный долг, и обещала вернуть их сегодня вечером. Но я думаю, что она все проиграла и, чтобы вновь овладеть бриллиантом, не отдавая долга, сыграла эту постыдную комедию…

На этот раз Ришелье не выдержал.

– И это правда, сударыня? – спросил он строго, поворачиваясь к графине.

Та подтвердила кивком головы, не смея больше поднять глаза на тех, кто на нее смотрел. Гнетущая тишина воцарилась в комнате. Герцог, машинально постукивая по столу трубкой, смотрел на графиню удивительно пустым взглядом, явно раздираемый между чувством справедливости и настоятельными рекомендациями из Петербурга. Но верх взяла справедливость.

– В таком случае, сударыня, я сожалею, что должен арестовать вас…

Она подняла голову, но не успела выразить протест.

Этим занялся кардинал.

– Нет! – сказал он с неожиданной властностью. – Вы ничего не сделаете, герцог! Вы получили из императорской канцелярии приказ облегчить устройство графини де Гаше в Крыму… в Крыму, где она должна жительствовать до конца дней своих в обществе полковника Иванова, ответственного за… ее безопасность.

В свою очередь, и герцог нанес по столу мощный удар кулаком.

– Ваше преосвященство! – вскричал он. – Никто, кроме меня, не относится к вам с таким почтением.

Но это не касается Церкви. Это касается моего губернаторства. Я объясню царю, что здесь произошло, и я уверен, что его величество одобрит мои действия. Эта женщина будет судима и приговорена.

Кардинал ничего не ответил. Но, взяв Ришелье под руку, он увлек его к амбразуре узкого, кстати, единственного окна, совершенно темного в этот ночной час.

Но не света искал Готье де Шазей. Внимательно следившая за ним Марианна увидела, как он поднял руку с блеснувшим перстнем, чья печатка была повернута внутрь ладони, и открыл ее взгляду губернатора, который внезапно побледнел и посмотрел на маленького кардинала с испугом и почтением.

– Генерал!.. – выдохнул он.

– Итак? – спросил священник.

– Я повинуюсь, монсеньор!

– Орден зачтет вам это! Теперь, сударыня, – добавил он, возвращаясь к графине, которая настороженно следила за непонятным разговором со страхом и надеждой, – вы можете вернуться в свой отель и объявить о вашем отъезде завтра утром. Через час полковнику Иванову будет известно, в какой город Крыма надлежит вас сопроводить, и одновременно он получит ваш вид на жительство. Нам только остается восстановить истину в отношении всех остальных.

Он испытующе посмотрел на графиню.

Мадам де Гаше с усилием встала, опираясь на свою нелепую трость, словно раненый солдат на ружье. Все ее высокомерие исчезло. Теперь она выглядела как настоящая старуха. И голос ее был почти униженный, когда она пробормотала:

– Я не знаю, кто вы, монсеньор, но я хотела бы отблагодарить вас… и не знаю как.

– Очень просто: соблюсти договор, который вы заключили с мадемуазель д'Ассельна. Вы согласились, не так ли, что бриллиант останется у нее, если вы не вернете пять тысяч рублей? Вы можете их отдать?

– Нет… но если мне одолжат, я, может быть, смогу…

– Вы ничего не сможете! Ваше раскаяние сомнительно, сударыня, а коварство – ваша вторая натура.

Вернувшись в отель, вы возьмете камень и отнесете его Т во дворец губернатору, который вернет его вашей жертве. Так будет надежней…

– Но этого не хочу я, – запротестовала Марианна.

– Тем не менее вы возьмете и сохраните его, это приказ. Вы сохраните его… в память о вашей матери, отдавшей жизнь на эшафоте за попытку спасти королеву… Не пытайтесь понять, я вам все объясню позже.

Теперь вы тоже возвращайтесь в отель и отдыхайте, в чем вы так нуждаетесь.

– Я не уйду без моего друга Жоливаля…

Отворившаяся дверь прервала ее речь. Появился Жоливаль, с закрытыми глазами, поддерживаемый тюремщиком, ибо он едва передвигался. Марианна с ужасом увидела, что у него на голове повязка и эта повязка в крови.

– Что с ним? – воскликнула она, бросившись виконту.

Но когда она подхватила его под другую руку, что бы помочь дойти до стула, он открыл один глаз и улыбнулся ей.

– Удар по затылку, чтобы заставить меня замолчать… Ничего страшного, но я чувствую себя немного оглушенным. У меня такая мигрень… Если бы вы могли найти стакан коньяка, мое дорогое дитя…

Герцог открыл стенной шкаф, заглянул внутрь, достал оттуда бутылку, затем стакан, который наполовину наполнил.

– Здесь есть только водка, – сказал он. – Может быть, она окажет такой же эффект?

Жоливаль взял стакан и не без удивления посмотрел на того, кто его подал.

– Однако… это дорогой господин Септиманий! Каким счастливым случаем?..

– Жоливаль, – вмешалась Марианна, – этот господин – сам губернатор… герцог де Ришелье.

– Вот как! А я, признаться, так и предполагал!

Он залпом выпил содержимое стакана. Затем, испустив вздох удовлетворения, он вернул опорожненный сосуд, тогда как на его осунувшемся лице появилась краска.

– Это не так уж плохо, – сказал он, – должен отметить даже, что это пьется легко, как вода.

Но внезапно в поле его зрения попала графиня, и Марианна увидела, как сузились его глаза.

– Эта женщина! – глухо прорычал он. – Теперь я знаю, кто она! Я вспомнил, где видел ее в последний аз. Господин герцог, раз вы являетесь здесь хозяином, тайте, что эта женщина воровка, чудовище, заклейменное рукой палача. Когда я в последний раз видел ее, она извивалась в руках его подручных, в то время как палач прижимал к ее телу раскаленное железо! Это было на ступенях Дворца правосудия в Париже, в 1786 году, и я могу сказать…

– Замолчите! – резко оборвал его кардинал. – Никто здесь не требует от вас разоблачений! Я Готье де Шазей, кардинал Сан-Лоренцо, крестный отец вашей опекаемой. Богу было угодно, чтобы я оказался тут в нужный момент и расставил все по своим местам. Теперь все выяснилось, и мы больше не желаем слышать об этом… Сударыня, – добавил он, обращаясь к графине, которую появление Жоливаля привело в ужас, – вы можете вернуться к себе. Полковник Иванов ждет вас. В течение часа он получит инструкции, а вам остается упаковать свой багаж… но если вы действительно хотите жить тихо и мирно, постарайтесь не доходить до подобных… ребячеств. Вам выделят средства на жизнь…

– Я обещаю, ваше преосвященство… Простите меня!..

Она с робостью приблизилась к нему и, с трудом став на колени, с умоляющим видом склонила голову.

Он торопливо осенил крестным знамением ее фиолетовый султан, затем протянул к ее губам руку, где можно было увидеть только гладкое золотое кольцо.

Мадам де Гаше молча встала и, не оборачиваясь, покинула комнату.

– Она даже не извинилась передо мной, – заметила Марианна, провожавшая глазами ее уход. – Я полагаю, что это было бы естественно после того, что я вынесла…

– Бесполезно требовать от нее этого, – ответил кардинал. – Она из тех подлых душ, которые хранят злобу к жертвам их грязных дел с вытекающими из этого последствиями…

Губернатор покинул наконец свое укрытие за столом, откуда он наблюдал за этой сценой, и подошел к Марианне.

– Это я, сударыня, приношу вам извинения. Тем более что вы пострадали от рук моих подчиненных. Что могу я предложить вам в виде компенсации? Когда мы встретились вчера вечером около порта, вы, казалось, желали встречи с губернатором. Значит, вы собираетесь просить его о чем-нибудь?

Прилив радости внезапно заставил порозоветь бледные щеки молодой женщины. Не принесет ли ее мучительное приключение гораздо быстрее и проще освобождение Язона и его корабля? В этом не было ничего невозможного, раз губернатор сам заговорил о компенсации.

– Господин герцог, – сказала она тихо, – я немного стесняюсь просить вас об одолжении, ибо помню, что обязана жизнью милейшему господину Септиманию…

Но вы сказали правду: я предприняла вояж из Константинополя, чтобы добиться от вас одной милости. Я боюсь только, чтобы это не внушило вам некоторое недоверие…

Ришелье рассмеялся так тепло и сердечно, что тягостная атмосфера, вызванная разоблачением графини де «

Гаше, рассеялась.

– Признаюсь в этом, однако ручательство кардинала из тех, что надо соглашаться не возражая. Что касается имени Септиманий, то это одна из многочисленных смешных кличек, которыми обмениваются дети в некоторых семьях. Мне нравится ее употреблять. Но прошу вас, говорите…

– Хорошо. Американский бриг» Волшебница моря» был захвачен русским флотом в минувшем марте, насколько мне известно, и приведен в этот порт. Я хотела бы узнать, какова судьба его и его экипажа, и, если возможно, добиться их освобождения. Капитан Бофор один из моих лучших друзей…

– Я в этом ничуть не сомневаюсь… Вы, сударыня, подвергли себя большому риску, отправившись на поиски в эту страну… Повезло же этому Бофору!

Его взгляд, наполнившийся внезапной грустью, задержался на этой обаятельной женщине, такой юной, такой трогательной в слишком большом для нее плаще, скрывавшем фигуру, совершенство которой легко угадывалось. Ее бледное лицо носило следы усталости и страдания, но большие глаза яркой зелени сверкали как изумрудные звезды, когда она произнесла имя американца. Теперь она сложила руки в красивом молитвенном жесте.

– Сжальтесь, ваше превосходительство… скажите, что с ним произошло.

Зеленые глаза засверкали еще сильнее, и Ришелье понял, что слезы недалеко. Тем не менее его лицо странно замкнулось.

– Корабль и люди здесь. Но сейчас больше не спрашивайте меня, потому что я не могу уделить вам времени: меня требуют другие дела, неприятные, но настоятельные. Тем не менее, если вы не откажете в любезности поужинать со мной завтра, я постараюсь сообщить более подробные новости.

– Монсеньор…

– Нет, нет! Ни слова больше! Вас отвезет к Дюкру карета с эскортом… и всеми почестями, соответствующими вашему рангу. А завтра вечером мы поговорим…

Здесь не место для этого…

Добавить было нечего. Полуудивленная, полуразочарованная этим внезапным отступлением, больше похожим на увертку, Марианна, чувствуя слабость в ногах, с грехом пополам сделала реверанс. Теперь у нее было только одно желание: забыть – сначала в хорошей ванне, затем в своей постели – пережитый сегодня адский день. Она даже не протестовала, когда Ришелье сказал ей, что забирает кардинала с собой. Было видно, что губернатор сгорал от желания задать некоторые вопросы, касающиеся, безусловно, странной женщины, которую тот так неожиданно укротил.

Эти вопросы тоже вызывали у Марианны раздражающий зуд любопытства, но Жоливаль, едва расположившись в карете, заснул так крепко, что потребовалось немало времени, чтобы вынести его, поднять в комнату и уложить в постель, а он и глаз не открыл. Все это время Марианна сгорала от любопытства, впрочем, вполне естественного, возбужденного как кардиналом Сан – Лоренцо, так и странной мадам де Гаше.

Нельзя не признать, что ее крестный – решительно выдающаяся личность. Он казался наделенным необычайными полномочиями, и его жизнь проходила по самым непонятным и таинственным путям. На протяжении всех лет детства и отрочества Марианны перед ней вырисовывался образ героя романа, служителя Бога, преданного тайного агента на двойной службе папе и французским принцам в изгнании. В Париже, во время празднования свадьбы Наполеона с дочерью австрийского императора, она встретила его в пурпурной мантии князя Церкви, но Церкви бунтующей, открыто выступавшей против императора. Тогда ему пришлось бежать ночью, чтобы избавиться от жандармов Савари. Что, впрочем, не помешало кардиналу связать ее, Марианну, союзом с таинственным князем, которого никто никогда не видел и только рука которого, да и то в перчатке, показалась во время свадебной церемонии в старой часовне.

И теперь он здесь, в Одессе, все еще занятый секретными делами, облеченный загадочной властью, которая подчинила невзрачному священнику с голубыми глазами могущественного повелителя отдаленной чужой земли. В каком сане он теперь состоял? Какое неслыханное звание получил, что ни одно его слово не подлежало сомнению? Только что, когда Ришелье увидел золотой перстень на руке кардинала, он прошептал странное слово, необычное в отношении священнослужителя:

«Генерал…» Какой тайной армией мог командовать кардинал де Шазей? Это должна быть очень могущественная армия, даже если она действовала тайком, ибо Марианна вспомнила, с какой легкостью бывший аббат, бедный, как Иов, заплатил крупную сумму, которую требовал шантажировавший ее Франсис Кранмер, ее первый муж…

Устав от таких мыслей, Марианна отложила на потом поиски ответов на эти вопросы. Ей прежде всего надо отдохнуть и быть свежей и подготовленной завтра вечером, когда ей придется выяснить дело Язона у губернатора. Дело, которое, может быть, будет трудным, потому что любезность Ришелье заметно поубавилась, когда Марианна осмелилась изложить свою просьбу. Но из нескольких оброненных слов она обрела по меньшей мере уверенность, что Язон действительно находится в этом городе и что она скоро увидит его.

Успокоив таким образом душу, она с удовлетворением приняла трогательные излияния и запоздалые сожаления мэтра Дюкру по поводу той роли, которую ему пришлось сыграть в «этом злополучном инциденте». Но она ощутила подлинную радость, попав в свою комнату, где благодаря заботам горничной все было восстановлено в первоначальном порядке.

Когда она на другой день поздно утром открыла глаза, первым, что она увидела, был стоявший у ее изголовья букет громадных роз. Великолепные пунцовые розы, испускавшие такой нежный аромат, что она взяла их в руки, чтобы лучше вдыхать его. Тогда она заметила, что цветы закрывали небольшой пакет и узкий конверт с гербом Ришелье, вдавленным в красный воск печати.

Содержимое пакета не удивило ее. Конечно, в изящной золотой бонбоньерке вернулась удивительная бриллиантовая слеза, и снова Марианну захватило очарование великолепного камня, чье волшебное сияние осветило ее альков. Но письмо заставило задуматься.

Оно содержало, кроме подписи губернатора, всего восемь слов:

«Самые прекрасные цветы, самую прекрасную драгоценность самой прекрасной…»

Но эти восемь слов показались ей наполненными таким тревожащим значением, что, спрыгнув с кровати, она живо натянула на себя первое попавшееся под руку платье, надела домашние туфли и, не дав себе труда расплести две спускавшиеся до бедер тяжелые черные косы, поспешила из комнаты, прижимая к сердцу золотую коробочку и письмо. На этот раз необходимо срочно поговорить с Жоливалем, даже если ради этого придется вылить ему на голову кувшин воды, чтобы разбудить.

Проходя мимо комнаты мадам де Гаше, она увидела, что дверь в нее широко отворена, а отсутствие личных вещей свидетельствовало, что графиня покинула город рано утром. Не задерживаясь, она без стука отворила соседнюю дверь и вошла.

Ее встретило ободряющее зрелище. Сидя за столом перед открытым окном в одном из тех узорчатых халатов, которые он так любил, виконт был занят методическим поглощением содержимого громадного блюда, где воздушные рожки мэтра Дюкру соседствовали с блюдами гораздо более основательными и где две приятно запыленные бутылки поддерживали компанию с большим серебряным кофейником.

Шумное появление молодой женщины ничуть не взволновало виконта. С полным ртом он адресовал ей широкую улыбку, показывая рукой на небольшое кресло.

– Вы так спешили, – заметил он, когда обрел способность говорить. – Надеюсь, никакой новой катастрофы не произошло?

– Нет, друг мой… по крайней мере я не думаю. Но прежде всего скажите, как вы себя чувствуете?

– Так хорошо, как может быть с этим на голове, – сказал он, снимая ночной колпак, чтобы открыть на середине лысины сине-фиолетовую шишку размером с небольшое яйцо, окруженную ссадинами. – Теперь я несколько дней не буду снимать шляпу, чтобы не привлекать всеобщее внимание дикого племени этой страны.

Хотите кофе? Вы выглядите как поднятая с постели землетрясением и не успевшая поесть. И раз уж вы тут, покажите, что вы так бережно прижимаете к груди…

– Вот! – сказала она, выкладывая перед ним оба предмета. – Я хотела бы знать, что вы думаете относительно этого письма.

Аромат дымящегося кофе наполнял комнату. Жоливаль неторопливо налил чашку молодой женщине, прочитал письмо, опорожнил стакан с вином, натянул свой колпак, затем откинулся в глубь кресла, слегка помахивая прямоугольником бумаги.

– Что я думаю об этом? – немного помолчав, сказал он. – Честное слово, то же, что подумал бы первый встречный: вы очень понравились его превосходительству.

– И это не кажется вам несколько тревожным? Вы считаете, что я должна сегодня вечером ужинать у него… и одна, ибо я не слышала, чтобы он пригласил вас?

– Совершенно верно, и я без труда делаю вывод, что я не произвел на него такого же впечатления… Однако я думаю, что вы напрасно волнуетесь, ибо если там не буду я, то ваш крестный придет безусловно. Кроме того, вы еще, конечно, повидаетесь с ним днем, и я считаю, что в этом случае он будет вам гораздо полезней, чем дядюшка Аркадиус, тем более что он хорошо знаком с герцогом. Ваш крестный, кстати, человек примечательный, и я хотел бы поближе с ним познакомиться. Вы часто рассказывали о нем, мое дорогое дитя, но я не представлял себе, что он мог достичь таких вершин…

– А я еще меньше! О, Жоливаль, охотно признаюсь вам: несмотря на все добро, что он мне сделал, бывают моменты, когда крестный смущает меня… даже почти вызывает страх. У него все покрыто тайной. И действительно, существуют вершины, о которых вы упомянули и которые кажутся пределом, пугая меня. Видите ли, я считала, что хорошо знаю его, и тем не менее при каждой новой встрече всегда появляются непонятные мне обстоятельства.

– Это естественно. Ведь вы узнали его, маленького священника, в то время, когда он заменил вам и мать и отца, окружив вас постоянным вниманием и нежностью, а для ребенка было вполне нормально, что от него ускользало все, что скрывалось за его реальным обликом.

– Пока я была ребенком – согласна. Но, к несчастью, чем старше я становилась, тем плотней окутывал его мрак неизвестности.

Она рассказала, что произошло в кабинете начальника цитадели до прихода Жоливаля, стараясь слово в слово передать все, что говорилось, подчеркнув странный момент, когда, показав печатку перстня, кардинал заставил немедленно капитулировать Ришелье, и обращение «генерал», которое вырвалось, едва слышно, у того.

Но как только молодая женщина произнесла это слово, Жоливаль вздрогнул.

– Он сказал «генерал»?.. Вы уверены?

– Конечно! И должна признаться, что я ничего не поняла. А вы можете представить, что это значит? Я знаю, что глава монашеского ордена может иметь такой чин, но мой крестный не принадлежит к черному духовенству, а только к белому…

Она заметила, что Жоливаль не слушает ее. Он хранил полное молчание, а его взгляд вдруг стал таким отрешенным и серьезным, что Марианна умолкла. Он оставил в покое завтрак, открыл бонбоньерку и вынул бриллиант, молниями засверкавший на солнце. Он долго любовался переливами света, словно хотел сам себя загипнотизировать.

– Столько страданий! Столько горя и трагических последствий из-за этого маленького кусочка угля и ему подобных. Видимо, – добавил он, – это объясняет все… даже своеобразное покровительство, которым кардинал защитил эту несчастную женщину, хотя ни вы, ни я не смогли понять это. Но пути Господни неисповедимы. И особенно те, избираемые людьми, для которых скрытность становится второй натурой…

Но с Марианны было довольно этой атмосферы тайн, в которую ее окунули уже двадцать четыре часа назад.

– Аркадиус, – сказала она решительно, – умоляю вас, постарайтесь говорить без обиняков, ибо теперь я совершенно теряюсь. Как вы думаете, что за человек на самом деле мой крестный и каким он может быть генералом?

– Генералом мрака, Марианна, мрака! Или я ошибаюсь, или он глава ордена иезуитов, начальник самого грозного воинства Христова. Он тот, кого с невольным страхом называют Черным Папой!

Несмотря на заливавшие комнату теплые лучи солнца, Марианна вздрогнула.

– Какое ужасное словосочетание! Но ведь папа римский еще в прошлом веке распустил орден иезуитов?

– Действительно, в 1773 году, мне кажется, но орден отнюдь не исчез. Фридрих Прусский и Екатерина II предоставили ему убежище, а в наших латинских странах он действовал тайно, обретя еще более грозную силу, чем когда-либо. Человек, чьей крестницей вы являетесь, моя дорогая, без сомнения, тот, кто возглавляет в настоящее время самую могущественную в мире армию, ибо орден имеет свои ответвления повсюду…

– Но это только предположение. Вы же не уверены в этом? – испуганно вскричала она.

Жоливаль положил бриллиант в коробочку, но не закрыл ее. Он так и протянул ее, открытой, молодой женщине.

– Посмотрите на этот камень, дитя мое. Он прекрасен, чист, ослепителен… и тем не менее трон Франции дал трещину, столкнувшись с ним и ему подобными.

– Я по-прежнему ничего не понимаю.

– – Сейчас поймете: вы никогда не слышали о сказочном колье, заказанном у ювелиров Куронна, Бомера и Басанжа Людовиком XV для мадам Дюбарри, которое, не попав по назначению из-за смерти короля, было в конце концов предложено Марии-Антуанетте? Вы никогда не слышали упоминаний об этой мрачной и ужасной истории, которую прозвали «Дело колье»? Эта слеза была центральным, самым большим и самым ценным бриллиантом в колье.

– В этом трудно усомниться! Но, Жоливаль, вы не хотите сказать… в общем, эта женщина не была… не могла быть…

– Воровкой? Знаменитая графиня де Ламотт? Увы, да! Я знаю, говорили, что она умерла в Англии, но доказательств нет, и я всегда склонялся к мнению, что у этой женщины имелась тайная рука, рука могущественная и властная, которая невидимо управляла этой мелкой душой жадной и неразборчивой авантюристки. Теперь я уверен, что прав…

– Но… кто же это?

Жоливаль закрыл бонбоньерку, положил ее на ладонь Марианне и стал один за другим загибать над ней ее пальцы, словно хотел увериться, что она не упадет.

Затем, поднявшись, он сделал несколько шагов по комнате и вернулся присесть рядом с молодой женщиной.

– Существуют государственные секреты, к которым опасно прикасаться, а также имена, несущие смерть.

Тем более что я, особенно здесь, не имею никаких веских доказательств. Когда увидите кардинала, спросите его об этом, но меня удивит, если он ответит. Тайны ордена хорошо охраняются, и я убежден, скажи я прошлой ночью настоящее имя мнимой мадам де Гаше, сейчас я не смог бы беседовать с вами! Поверьте, дитя мое, лучше поскорей забыть эту историю. Она труднопостижима, опасна и полна ловушек. У нас достаточно своих проблем, и позвольте дать вам последний совет: попросите кардинала вернуть вам пять тысяч рублей! Они нам так понадобятся, а взамен отдайте этот камень. Я боюсь, что он не принесет нам удачи…

Однако днем, когда Марианна перебирала свой гардероб, выбирая туалет для ужина у губернатора, ей сообщили, что какой-то католический священник хочет поговорить с ней. Убежденная, что это кардинал, она приказала проводить его в гостиную, радуясь предстоящему разговору с крестным. К ее великому разочарованию, гостем оказался аббат Бишет, мрачный и невыразительный секретарь кардинала.

Но все-таки это был старый знакомый, и молодая женщина надеялась узнать от него хоть что-нибудь, однако, мрачнее обычного, затянутый в черную сутану, как зонтик в футляр, аббат удовольствовался сообщением, что «его преосвященство в отчаянии, что вынужден покинуть Одессу, не повидав любимую крестницу, что он просит ее уповать на Господа Бога Иисуса Христа и передает горячее отцовское благословение вместе с письмом, которое он, Бишет, его недостойный слуга, обязан ей вручить, равно как и этот пакет».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю