Текст книги "Принцесса вандалов"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава IV
Изгнанница
Изабель больно ранило наказание за измену после того, как она всеми силами старалась вернуть принца де Конде на праведный путь. Она тратила силы и деньги без счета, чтобы спасти своего возлюбленного от самого себя, а ее сравняли с бесчестной де Лонгвиль, которая уже давно призвала испанцев хозяйничать на берегах Жиронды. Одна мысль об этом была для Изабель нестерпима. Ее соперница признала и откровенно антикоролевскую партию Ормэ [16]16
Ормэ– от фр.«вяз». Организация городской демократии – средней руки ремесленников, судейских, и т. п., – взявшая в 1652 году власть в Бордо в свои руки и удерживавшая ее на протяжении года. ( Прим. авт.)
[Закрыть], опиралась на нее, не противясь созданию в Бордо подобия республики, символом и богиней которой стала бы она сама – «великолепная герцогиня»! На руках Изабель не было ни капли крови, чего никак нельзя было сказать о руках герцогини, которая к тому же запятнала себя противоестественной связью с обоими своими братьями. А ее бесчисленные любовники! И среди них несчастный де Ларошфуко, теперь почти ослепший, который был отправлен в изгнание в свой замок Вертей. Свой горький опыт он запечатлеет в «Мемуарах» и блестящих «Максимах» [17]17
Фронда подарила французской литературе два шедевра: «Максимы» Ларошфуко и «Мемуары» кардинала де Реца. ( Прим. авт.)
[Закрыть].
Госпожа де Бриенн и Мари де Сен-Совёр, бессильные свидетельницы горя Изабель, не отходили от нее, прилагая все силы к ее спасению. Трудно было сказать, что больше повергало Изабель в отчаяние: гибельное решение принца де Конде или не менее гибельная привязанность к нему ее любимого брата. Когда она металась в горячечном бреду на постели, ее подруги слышали, как, заливаясь слезами, она шептала:
– Третий Монморанси на эшафоте! Третий Монморанси на эшафоте!
Три дня и три ночи Изабель не приходила в себя, но на четвертый очнулась в полном сознании. И узнала, что ей дано еще два дня на восстановление здоровья, после чего она должна отправиться в Мелло. Если же не сделает этого, то будет отправлена туда силой, так как закон об изгнанниках уже начал действовать.
Человека менее стойкого эта жестокость раздавила бы, но на Изабель, к радости ее подруг, подействовала как лекарство, взбодрив ее.
– Кто подписал приказ? – осведомилась она, рассматривая красивый росчерк. – Изящно, но неразборчиво! Почерка я не узнаю. Впрочем, какое мне дело до этого! Пусть как можно скорее заканчивают сборы. Я сегодня же вечером хочу быть в Мелло!
– Вы бледнее белого! – воскликнула Мари де Сен-Совёр. – Позвольте мне сопровождать вас?
– А я тем временем съезжу повидать королеву и приеду в Мелло сообщить вам, что узнаю. Немыслимо, чтобы вы претерпели столь незаслуженное наказание! Де Лонгвиль его заслужила безусловно, Мадемуазель тоже, потому что дерзнула направить пушки Бастилии против королевских войск, но вы, которая, не щадя сил пеклась о согласии и примирении! Наказание не просто незаслуженное, оно противоречит здравому смыслу!
– Постарайтесь, защищая меня, не нанести урона себе, – покачала головой Изабель. – Меня могли наказать и более сурово – отобрать, например, Шатильон.
– Шатильон принадлежит вашему сыну, он последний в роду герцог. К тому же изгнание в собственное имение не предполагает конфискации имущества. Конфискацию производят в случае изгнания за пределы Франции или в случае смертной казни. Вам ставят в вину всего лишь тесную дружбу с господином принцем. А его обвиняют в государственной измене. Останься он во Франции, он мог бы поплатиться головой.
– Вот почему я всеми силами пыталась удержать его от этого рокового пути!
– Пытались удержать, потому что любили. Любовь не преступление, и королева первая, я думаю, это понимает.
– К несчастью, я не могла удержать даже моего Франсуа! Принц стал для него божеством. И за Франсуа я боюсь больше всего на свете. Он не принц крови, и он… Если его возьмут в плен…
– Перестаньте мучить себя черными мыслями! Вам это так несвойственно, дорогая девочка. Думайте о том, что теперь вы сможете быть рядом с вашим сыном. Вы так давно не видели его! Вам, должно быть, очень его не хватает.
– И да, и нет. Вы можете счесть меня равнодушной матерью, но дело совсем не в равнодушии. Я очень люблю крошку Гаспара, но все последнее время я жила в таком вихре событий, что почти не думала о нем. Знала, что он с мамой и что ему хорошо. Но стоит мне подумать о нашей встрече, мне становится стыдно. Я для него никто… Не уверена, узнает ли он меня…
– Сколько ему лет?
– Только что исполнилось три.
– Вас ждет немало сюрпризов, – пообещала госпожа де Бриенн с добродушной улыбкой.
И вот они подъехали к замку, где все были предупреждены о приезде герцогини. И едва только карета добралась до верхней площадки [18]18
Так же, как замок Шатильон, замок Мелло расположен на высоком холме. ( Прим. авт.)
[Закрыть]и Бастий, который верхом ехал рядом, остановил ее, Изабель открыла дверцу, спрыгнула на землю и побежала бегом туда, где виднелись три фигуры, остановившиеся в ожидании. Ждали ее госпожа де Бутвиль, кормилица Жанетт и малыш, которого они держали за руки, возвращаясь с прогулки.
Изабель видела только своего маленького мальчика. Одет он был в отделанный белым мехом теплый плащ такого же синего цвета, как его глаза, и в такой же шапочке, из-под которой выбивались светлые кудри. Чувствуя надежную поддержку с обеих сторон, он перебирал крепкими ножонками и что-то радостно лепетал. И когда Изабель подхватила его, подняла в воздух и принялась целовать, он пришел в восторг и громко закричал:
– Мама!
И шлепнул Изабель ладошками по лицу.
Со слезами на глазах она поцеловала маленькую ручку.
– Он узнал меня, – воскликнула она сама не своя от радости. – Вот чудо-то!
И снова принялась целовать ненаглядного сыночка.
– Если вы будете продолжать с тем же пылом, дочь моя, от нашего мальчика ничего не останется, – засмеялась госпожа де Бутвиль. – А чуда никакого нет. Он очень умный мальчик, а о вас мы говорили каждый день, так что нет ничего удивительного, что он вас узнал.
– И все-таки это чудо! – повторила Изабель.
Она сама удивилась, насколько счастливой себя почувствовала. Этот маленький человечек, о котором она столько времени и не думала, зная, что он находится в надежных руках, в одно мгновение стал для нее самым дорогим и важным на свете, затмив горечь разлуки с возлюбленным.
Все время Изабель отныне принадлежало малышу. Она вспомнила множество увлекательных детских игр и снова от души хохотала, как в давние времена, когда девочкой играла с Франсуа. С той только разницей, что Франсуа уже тогда всегда старался затеять драку, а Людовик-Гаспар всегда был готов приласкаться. Особенно когда темнело. После ужина он всегда устраивался у матери на коленях, и они вместе читали коротенькую молитву. После молитвы малыш почти сразу же засыпал, засунув палец в рот. И Изабель оставалось только унести его в кроватку и поцеловать на сон грядущий.
Счастливым мигом было и утреннее пробуждение. В противоположность многим своим современникам, в особенности принцу де Конде, которому нечему было поучиться ни у отца, ни у покойного короля Генриха IV, в доме герцогини был настоящий культ воды и мыла, и она мылась каждый день, а потом смазывала кожу душистым маслом, чтобы она всегда была у нее нежной и гладкой, чему многие дамы завидовали…
Сына Изабель купала в лохани для стирки, которую ставили возле камина, и малыш очень скоро полюбил плескаться в теплой воде. Он смеялся, брызгался, бил ручками по воде, а его бабушка не без удивления на него поглядывала. Госпожа де Бутвиль всегда заботилась о чистоте детей, но даже она не устраивала им ванну каждый день.
– Вы уверены, что не создадите мальчику лишних трудностей, – как-то спросила она дочь. – Рано или поздно ему придется перейти в мужские руки…
– Если у него будет потребность чувствовать себя чистым, он всегда найдет, где ему помыться. Даже если будет в действующей армии! Я знаю, что Франсуа всегда находил ручей, реку или пруд, чтобы выкупаться. Меня больше всего мучает вопрос, кому мне доверить сына, когда он подрастет. У него нет отца, а его дядя служит испанцам…
Увидев, как потемнело лицо матери, Изабель пожалела, что не удержалась и упомянула ненавистных испанцев. Как будто позабыла, что госпожа де Бутвиль вновь мучается беспрестанной тревогой, какой мучалась, пытаясь уберечь мужа от его роковой судьбы! Изабель подошла к матери и обняла ее.
– Не думайте ни о чем плохом, мама! Говорите себе, что король, даже если возьмет в плен господина принца, не посмеет отправить его на эшафот. Народ не один год носил на руках своего героя, королю не захочется новых бурь, баррикад и цепей посреди улиц. А значит, и Франсуа не заслужит самого сурового наказания. Не будем забывать, что Мазарини тоже не вечен. Во всяком случае, мы договорились с принцем, что будем писать друг другу письма. А это уже немало. Я не перестану умолять его опомниться и вернуться к исполнению своего долга… Просить, чтобы помог моему брату увидеть истинное положение вещей!
Зима не замедлила с приходом, и парижские новости, регулярно приходившие в Мелло, не содержали ничего огорчительного. Все продолжали праздновать возвращение короля, одно празднество следовало за другим. Госпожа де Бриенн вновь вернулась ко двору королевы и заполняла листок за листком перечислением балов, представлений и всевозможных развлечений, не скрывая, что «в самом ближайшем времени надеется на потепление». Принесенное шпионами кардинала известие, что принц де Конде стал главой испанской армии, произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Король разгневался. В конце ноября по всей Франции читали королевский указ, в котором «принцы де Конде и де Конти, герцогиня де Лонгвиль, герцог де Ларошфуко и принц де Тальмон» объявлялись преступными бунтовщиками, виновными в оскорблении Его Величества, нарушении общественного спокойствия и измене родине. В качестве таковых вышеозначенные персоны лишались всех званий, должностей, привилегий и прав, на которые могли бы претендовать в королевстве». У вышеозначенных персон конфисковалось также имущество.
Герцогиня де Шатильон в указе не упоминалась, пребывая по-прежнему в изгнании. Точно так же не упоминалась и Мадемуазель, которую отправили томиться скукой в Сен-Форжа. Месье со свойственной ему осторожностью не стал просить за дочь, предоставив ей возможность сидеть в одиночестве в провинции и кусать локти. Как-никак она провинилась и перед ним, посмев вынудить его выдать ей проклятые ключи, причину всех бед!.. Добрый папочка во всеуслышание осудил поступок дочери, в чем его всячески поддержала его жена Маргарита Лотарингская, родная сестра любителя бегов, герцога Карла, которая искренне ненавидела свою падчерицу. Дядя короля чувствовал себя при дворе лучше, чем когда бы то ни было, и время от времени дружески беседовал с Мазарини.
Что же до Изабель, то ее мать и госпожа де Бриенн беспрестанно твердили ей, что она отделалась легким испугом, отправившись в изгнание в свой самый красивый замок, где может принимать всех, кого пожелает.
И тех, кого не желает, тоже.
На следующий день после королевского указа – Изабель в это время осталась в Мелло одна: мать уехала на несколько дней в Преси, а госпожа де Бриенн в Париж – Агата доложила ей, что приехал аббат Фуке и желает, чтобы его приняли.
– Он один или кто-то его сопровождает?
– Нет, он один. Ссылаясь на холодную погоду, попросил отвести его лошадь в конюшню.
– Пусть, однако, конюх позаботится, чтобы эта лошадь была готова в любую минуту отправиться в обратный путь. Надеюсь, наш нежеланный гость не рассчитывает на приглашение переночевать у нас?
Изабель пришла в крайнее раздражение. Этот приезд во второй половине дня, когда уже явно холодает, а солнце близится к закату, не вызвал у нее добрых чувств. Тем не менее она распорядилась проводить гостя в библиотеку и сама отправилась туда, чтобы его встретить. Именно в этой комнате Изабель охотнее всего проводила время, и сейчас книги, которыми были заставлены все стены, казались ей самыми лучшими помощниками. К тому же в холодное время года здесь всегда горел камин, уберегая кожаные переплеты от сырости. Середину комнаты занимал письменный стол, за него Изабель и села, желая дать понять, что дает короткую аудиенцию, а вовсе не принимает у себя гостя. И чтобы это стало еще очевиднее, положила перед собой лист бумаги и взяла в руки перо.
Она даже успела написать «Милая моя подруга…», как открылась дверь, и вошел аббат, элегантный по обыкновению, хотя и немного запыленный с дороги. На лице его сияла радостная улыбка. Однако улыбка погасла под ледяным взглядом Изабель. Она едва подняла на него глаза.
– Вы, аббат? Каким ветром вас занесло к нам в столь поздний час?
Аббат низко поклонился, приветствуя ее и тем самым дав себе несколько дополнительных секунд на размышление. Она ответила сухим кивком головы. Затем он сделал шаг вперед и, показав на один из стульев, спросил:
– Могу ли я сесть?
– В зависимости…
– Как это понимать?
– Очень просто. В зависимости от того, что вас ко мне привело. До сих пор вы не были человеком с хорошими новостями, потому что привозили ложные новости. И не говорите мне больше о вашей дружбе. Я знаю, чего она стоит.
– Да я и не говорил никогда о дружбе. Я приехал, чтобы вас предостеречь… Но если вы соизволите разрешить мне сесть, я буду вам бесконечно благодарен. Мне бы очень не хотелось лишиться перед вашим взором чувств, но вот уже несколько дней спина у меня…
Движением подбородка она указала ему на стул, и аббат не сел на него, а рухнул. Изабель расхохоталась.
– Вас отколотили лакеи очередной вашей жертвы? Если это так, то, приехав ко мне, вы рискуете получить то же самое. Мне не терпится поступить точно так же, господин глава тайного сыска Мазарини! Вы видите, что теперь я знаю, кто вы такой? И вы оказали мне хорошую услугу, сделав виновницей парижских мятежей и уверив, что в моем присутствии Париж не будет знать покоя! И после этого вы осмеливаетесь являться ко мне и смотреть мне в глаза? Друзья вроде вас…
– Я никогда не хотел быть вам другом. Я хотел быть вашим любовником! Хотел, чтобы вы принадлежали мне! Хочу этого и сейчас!
– Выйдите вон!
– Нет. Сначала я хочу оправдаться. Я позволил вам оскорблять себя, сколько вам хотелось. Теперь извольте меня выслушать.
– Говорите коротко. Я даю вам пять минут.
– Вы дадите мне больше. Что бы вы ни думали, госпожа герцогиня, но я приехал не один!
– Ах вот оно что! Если вы приехали меня арестовать, то вам же будет хуже и…
– Ради бога, дайте мне возможность наконец сказать вам, – начал он раздраженно.
Но Изабель снова прервала его, неожиданно рассмеявшись.
– Только бога нам тут и не хватало! Конечно! Вы же принадлежите церкви. Должна вам сказать, что в вашем лице церковь производит на меня престранное впечатление. А господь бог в лице Мазарини и в вашем имеет престранных служителей. Возьмите в свою компанию еще кардинала де Реца, и получится трио, которому, я полагаю, не стоит доверять спасение своей души! – И став серьезной, Изабель сказала: – Я посягнула на ваши пять минут! Вам слово!
Может быть, желая избежать ее сверкающего насмешкой взгляда, он поднялся со стула и, слегка поджав губы, подошел к окну, смотревшему на город, и оперся одной рукой на подоконник.
– Правда то, что я люблю вас, и я яростно ненавижу Конде, вполне возможно, из-за вашей любви к нему, а не из-за его адского высокомерия. Да, я донес на вас. Но совсем не для того, чтобы вы последовали за Конде, а для того, чтобы иметь возможность похитить вас и отвезти в замок, который принадлежит мне, чтобы беречь вас только для себя. У себя, в укромном убежище, я превратил бы вас в кумира, жил бы у ваших ног, счастливый, что могу любоваться вами. День за днем я насыщал бы свой взор вашей красотой и никогда бы не позволил себе посягнуть на вас. Я хотел обнять вас таким океаном любви, что однажды вы были бы ею тронуты, и в одну прекрасную ночь, быть может…
– И каким же образом вышло, что мы с вами находимся не в вашем, а в моем доме? Что я выслана из Парижа… Что я в своем замке? – Изабель больше не смеялась.
– Я оказался последним дураком! – Голос Фуке был мрачен, в нем слышались боль и гнев. – Упустил счастливую возможность! Вы ускользнули у меня из рук, и я навсегда останусь безутешен.
Он замолчал, подошел к столу и опустился на стул. Изабель прервала молчание.
– В таком случае объясните, зачем вы приехали ко мне сегодня вечером? Вы хотите извиниться?
– Нет. Я хочу вас предостеречь.
– Кого я должна остерегаться?
– Самое себя. С вами обошлись с большим снисхождением, отправив вас в ваш прекрасный замок. Этим вы обязаны королеве… И тому расположению, какое питает к вам кардинал.
– Он необыкновенно добр!
– Не стоит насмехаться. Так оно и есть. Королева и кардинал считают, что вы желали «уладить» отношения между двором и господином принцем. Что было совершенно естественно, зная, какие тесные отношения связывают вас с семьей де Бурбон-Конде. И поскольку принц был виновен лишь в бунтовщичестве, то можно было проявить некоторое снисхождение к победителю при Рокруа, Лансе и многих других городах! Но с тех пор многое изменилось, и приговоры, которые обрушатся на виновных, подтвердят это. Принц де Конде продался врагам. Он стал изменником и заслуживает смертной казни. По этой причине вы должны прекратить с ним всякие сношения!
Изабель сдвинула брови: она не любила, когда ей приказывали, да еще таким непререкаемым тоном.
– Кто вас послал ко мне?
– Скажем, я послал себя сам. Для меня несносно видеть вас на пути к Бастилии, в черной закрытой карете, окруженной гвардейцами.
– Для того чтобы увидеть сие горестное зрелище, нужно при нем присутствовать. Надеюсь, вы не собираетесь поселиться здесь, ожидая его?
– Поселиться здесь, оберегая вас, мое самое заветное желание.
– Оберегая или выслеживая? И главное, обрадовав газеты, которые тут же сообщат, что я ваша любовница.
– А что тут плохого? Я пользуюсь у дам успехом, так что никто этому не удивится. Почему бы и не у вас?
Изабель уже стояла на ногах, вынудив подняться и своего собеседника, и вот они стояли лицом к лицу, разделенные лишь письменным столом. Младший Фуке был отважным человеком, но и он был смущен тем огнем, который полыхал в глазах молодой женщины.
– Потому что я герцогиня де Шатильон, урожденная де Монморанси, а не просто дама!
– А кто же, по-вашему, я? Лакей? Жалкое ничтожество? Моя семья осыпана почестями, моя мать урожденная де Мопеон, мой старший брат – главный прокурор парламента… [19]19
Речь идет о знаменитом Николя Фуке, суперинтенданте, чей великолепный замок Во-ле-Виконт послужил причиной краха его хозяина. ( Прим. авт.)
[Закрыть]
– Я не умаляю ваших достоинств, но не бросайте тень и на мое имя, я вдова, и мой сын, маленький герцог, живет вместе со мной.
– Что не помешало вам открыто сделаться любовницей де Конде, предателя короля, изменника родины. А какую переписку вы с ним ведете! Неужели вы не понимаете, что мое присутствие рядом с вами послужит вам защитой…
– От каких опасностей? От шпионов Мазарини, среди которых вы главный? Благодарю вас! Идите вон, господин аббат Фуке! Чем дальше я от вас, тем в большей я безопасности.
Она указала ему на дверь. Он поклонился. Его губы скривила злобная усмешка.
– Я сумею заставить вас пожалеть о вашем высокомерии, госпожа герцогиня. И мой вам последний совет: прекратите переписку с де Конде, иначе…
– Вон! – воскликнула она в ярости. – Лакей вас проводит!
К удивлению Изабель вместо лакея появился Бастий.
– Госпожа герцогиня звали?
– Проводи господина аббата Фуке и прикажи, чтобы ему привели его лошадь. Потом вернись и доложи!
Само собой разумеется, что аббат вышел, не поклонившись, на что Изабель не обратила внимания. Она подошла к камину и села возле него в кресло, протянув к огню руки, чувствуя, как они заледенели. Несмотря на красоту и безупречные манеры, аббат вызывал у нее что-то вроде содрогания. Он напоминал ей змею. Может быть, из-за неподвижного взгляда из-под полуопущенных век, которые никогда не поднимались? В любом случае Изабель стало легче, когда она услышала удаляющийся топот лошади.
И почти сразу же в кабинет вошел Бастий. Он был настолько озабочен, что заговорил, не дожидаясь, пока его спросят.
– Почему вы принимаете этого злодея?
– Я догадываюсь, что он не святой, но рискуешь остаться в пустыне, если принимать только людей хороших.
– Этот человек настоящий злодей! Он в ответе за последние беспорядки в городе, я сам видел, как он раздавал солому, когда поджигали ратушу. И еще он главный среди соглядатаев у Мазарини.
– Успокойся, я нисколько не обольщаюсь на его счет и буду очень удивлена, если он сюда вернется. Я его выгнала, не побоюсь этого слова.
– Он вернется! Я это чувствую, хотя не могу сказать почему.
– Он заявляет, что любит меня, и, если хочешь знать все до конца, хотел бы поселиться в Мелло… Чтобы защитить, объявив своей любовницей.
– Пусть он только появится, и я ему все кости переломаю, – пообещал Бастий, сжимая кулаки.
– Не смей этого делать! Мазарини тебе отомстит, отдав в руки палачу. А я дорожу тобой гораздо больше, чем боюсь этого аббата! Ты знаешь, где он живет?
– Официально он живет в особняке Мопеу, почтенном доме, семейном гнезде. Живет под кровом своей матушки.
– Достойной женщины с безупречной репутацией.
– Но у него есть еще небольшая квартирка у Нового рынка, неподалеку от собора Парижской Богоматери. И потом, священник он или не священник, но у него есть еще два аббатства, – насмешливо сообщил Бастий.
– Я все поняла. Если ты найдешь нужным, чтобы за ним следили верные люди, пусть следят, деньги я дам. Столько, сколько понадобится. А мне запрещают писать письма господину принцу… И даже моему брату!
В дверь постучали, вошла Агата и сообщила, что ее деверь, Жак де Рику, только что приехал. Настроение Изабель мгновенно улучшилось, глаза заблестели, лицо засияло улыбкой.
– Сейчас мы узнаем новости! Какое счастье, что он не приехал часом раньше!
– Госпожа может не сомневаться, что этот час я просидела бы с гонцом сама. Мы провели его на кухню. Паренек так нуждается в тепле и еде!
Жак де Рику был братом Шарля, мужа Агаты, который был порядком старше нее и служил офицером у Конде и охранял Шантийи. А его младший брат, совсем молоденький мальчик, был одним из курьеров принца и ездил открыто или тайно, скрыв лицо и переодевшись, с различными поручениями. Ему даже отвели каморку под лестницей в Мелло, если вдруг понадобится переночевать.
Паренек незаметный на вид – среднего роста, заурядной внешности, иногда прятавший свои темные волосы под париком, дополняя его усами или бородкой – был любопытен, словно кошка, но обладал немалыми изъянами для «человека-тени»: не отличался безудержной отвагой, страдал приступами головокружения и был неженкой. Но нрав у него был веселый, характер живой, и он любил жизнь, игру в кости, девушек и вино.
В Мелло его хорошо знали, он и раньше нередко останавливался в замке, не говоря уж о теперешнем времени, когда Шантийи конфисковали в королевскую казну.
Изабель спустилась в кухню и увидела Жака там, он подкреплял ослабевшие силы паштетом из зайца, ломтем хлеба и кувшинчиком красного вина.
При появлении герцогини он вскочил на ноги, подавился куском, раскашлялся и получил от Бастия целебный удар по спине, который ему очень помог. Жак принялся извиняться хриплым голосом, что позволил себе взяться за еду раньше, чем выполнил порученное. «Уж больно промерз», – объяснил он и наконец вытащил письмо из-за пазухи камзола и с поклоном передал Изабель.
– Вам нужно развезти и другие письма или вы привезли только это и завтра отправитесь в обратный путь?
– Отправлюсь завтра, госпожа герцогиня, и, надеюсь, с письмом, которого ждут с нетерпением. У меня поручение только к вам.
– Конечно, вы возьмете с собой письмо, – улыбнулась молодая женщина. – А пока я желаю вам приятного аппетита и доброй ночи!
Изабель поднялась к себе в спальню, прижимая к груди благословенное послание, и поцеловала его, прежде чем открыть. А прочитав, поцеловала еще не раз.
«Я и не представлял себе, что мне может так не хватать вас, – было нацарапано на бумаге почерком Конде. – Все во мне призывает вас, но я не имею права заставлять вас приехать. Сообщите мне хотя бы те новости, какие сумеете собрать. Быть может, со временем нам удастся воссоединиться, не привлекая внимания, потому что я, мой ангел, ни за что на свете не хотел бы подвергнуть вас опасности…»
Велико было искушение Изабель надеть мужскую одежду, она была у нее наготове на тот случай, если придется бежать, и отправиться завтра утром вместе с Рику… Но Конде все-таки не звал ее, а значит, желательно было соблюдать те решения, какие они приняли вдвоем перед отъездом принца. К тому же приближалась зима, а значит, сообщение затруднялось. Изабель не хотелось оставлять и сына. Он занял прочное место в ее сердце, и она ни за что на свете не рассталась бы с возможностью наблюдать, как ее мальчик входит в жизнь!
Если бы не малыш, Изабель очень скоро наскучило бы в своем замке, который с начала декабря засыпало снегом. Сюда с трудом добирались даже курьеры из Парижа. Затруднилась и переписка Изабель с госпожой де Бриенн. Добросердечная женщина, прикованная к постели жестоким бронхитом, исписывала страницу за страницей, стараясь развлечь подругу, но ее письма добирались до адресата не часто. И всякий раз заставляли вздохнуть Изабель, потому что госпожа де Бриенн старалась держать ее в курсе всех придворных сплетен и всех парижских новостей. Столица влюбилась в своего юного короля и не уставала праздновать его возвращение. В Лувре и других дворцах устраивались один за другим балы, театральные представления и всяческие другие развлечения, о которых изгнанница горько вздыхала. Мари де Сен-Совёр отправилась в Нормандию погостить к своим домашним, которые питали надежды снова выдать ее замуж. Но мать ее тяжело заболела, и теперь Мари не отходила от ее изголовья.
И все-таки небо смилостивилось над молоденькой герцогиней, которая, может быть, слишком горячо любила развлечения. Оно послало ей двух весьма любезных соседей, которые, зная о ее отверженности, решили всячески ее утешать. Оба были англичанами.
Один, Уильям Крофт, «богач спокойного нрава», купил неподалеку от Мелло недурную усадьбу, где предавался радостям охоты. Второй, лорд Дигби, характера более беспокойного, прослыл немалым оригиналом. Этот дворянин и военный, лишенный Кромвелем короля и королевства, пересек Ла-Манш, предложил свои услуги и таланты Франции и теперь командовал небольшим военным отрядом в Понтуазе. Служба предоставляла ему немало свободного времени, и на досуге он предавался научным изысканиям, уверяя, что достиг немалых успехов в создании «порошка симпатии», который в соответствии с названием способен превратить в преданного друга любого неуживчивого ворчуна.
В один прекрасный день англичане приехали с визитом в Мелло, и их великолепное настроение тотчас улучшило настроение Изабель, а ее красота и любезность сразили обоих англичан разом, впрочем, не пробудив в них ни малейшей ревности. У них обоих возникла одна и та же мысль, которую поначалу каждый из них хранил про себя.
Крофт приобщал Изабель радостям охоты, Дигби затевал отчаянные сражения в кегли, благодаря чему победительница импровизированных соревнований Изабель получила не меньше тридцати тысяч ливров.
Англичане благоразумно выждали время и, когда стали своими людьми в замке, почтительно попросили у хозяйки разрешения представить ей своего общего друга. И в один из зимних дней, осененных тусклым солнцем, в Мелло появился король Карл II Английский.
Что за чудесный сюрприз для Изабель! Молодой король – все еще по-прежнему странник – не был для нее незнакомцем. Напротив! Знакомство их состоялось, когда жив был еще ее муж, а Карл оплакивал гибель своего отца, Карла I. По приказу Кромвеля королю отрубили голову на эшафоте, воздвигнутом прямо напротив его спальни в Уайтхолльском дворце. Принц приехал во Францию, чтобы повидаться с матерью, королевой Генриеттой-Марией, и младшей сестрой. Мазарини оказал им гостеприимство, но весьма нищенское, поместив в обветшавших покоях луврского дворца. Лувр блистал при отце Генриетты-Марии, короле Генрихе IV, и свергнутая королева-беглянка вправе была бы рассчитывать на более достойное обращение, если не из-за своего высокого титула, то из-за своего великого несчастья, но Людовик XIII лежал в могиле, кардинал Ришелье тоже, а тот, кто правил в эти дни, не ведал ни о щедрости, ни о широте души…
Политические замыслы Мазарини простирались так далеко, что он не отвергал возможности заключить союз даже с новой английской республикой… И не он ли, облачившись в бархатные перчатки, дал понять несчастному принцу, что во Франции он не такая уж желательная персона? Вскоре юный Карл отправится в длительное странствие по Европе в поисках благодетеля, который согласился бы оказать ему помощь, а пока его с восторгом принимали у себя французские принцы. Вот тогда-то и состоялось знакомство Карла и Изабель, и он тут же оказался во власти ее чар. Карл точно так же, как беарнец, его дед Генрих IV, вспыхивал факелом, стоило на его пути повстречаться прекрасной женщине.
Карл снова увидел Изабель во время охоты, устроенной Уильямом Крофтом, и вновь очаровался ею.
Он и сам был не лишен привлекательности – высокого роста брюнет с матовой кожей, унаследовавший от своего французского предка знаменитый нос Бурбонов, красивые голубые глаза, говорливость и легкий характер. Ему не трудно было понравиться, но Изабель была слишком умна, чтобы ответить на его ухаживания. Они вместе скакали на лошадях, вместе прогуливались, вместе танцевали, вели долгие беседы, и ничего больше. Но до ушей молодой женщины донесся слух: ее царственный поклонник имеет намерение на ней жениться. Она принадлежит к знатному семейству, хороша собой – и еще как хороша! – богата, что совсем немаловажно, когда речь идет о браке, что позволило бы Карлу обосноваться во Франции. Тот же слух достиг и ушей королевы Генриетты-Марии, и она вынесла безоговорочный приговор: только принцесса королевской крови может удостоиться английской короны, даже если она стала призрачной!
Принцу де Конде ухаживание Карла понравилось еще меньше, чем королеве, и он отправил Рику с особенно нежным письмом, которое вызвало на глазах у Изабель слезы: ее возлюбленный хотел, чтобы она принадлежала только ему! Больше всех огорчалась из-за расстройства брачных планов Агата. Причесывая Изабель, она то и дела вздыхала:
– До чего же красивой вы были бы королевой!
А Изабель отвечала на ее вздохи, что нечего сожалеть о том, чего быть не может. Сама она никогда бы не поехала королевой в страну варваров, которые обезглавили своего государя!
Изабель желала одного: образумить наконец своего ненаглядного принца и вернуть себе расположение короля, единственного, кому мог достойно служить герой де Конде. К несчастью, время шло, а тучи сгущались.
При дворе одно празднество сменяло другое, и Париж чествовал Мазарини с такой бурной радостью, что она вряд ли могла быть искренней. Мазарини в ответ расточал всем улыбки, растроганно вытирая увлажнившиеся глаза. Но он не забыл ничего: ни унизительных дерзких выкриков, ни угроз убить его, ни разграбления своего дома, распродажи мебели, утвари и коллекции, собранной с такой любовью… Он составил список, и людям аббата Базиля Фуке было поручено разыскать все эти вещи и без лишнего шума вернуть. Любыми способами и по возможности за малые деньги. Сводились счеты и с бывшими бунтовщиками: членами магистрата, военными, дворянами и горожанами Парижа, на которых в изобилии стали поступать подметные письма. Все эти люди, которые не покидали Парижа или вернулись в него, «подозревались в приверженности к изменнику Конде». Мазарини был слишком умен, чтобы во всеуслышание мстить за себя, речь всегда шла о связях, реальных или мнимых, с предателем и изменником.
