Текст книги "Великолепное Ориноко"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Один вопрос, – заметил Герман Патерн. – То, что опасно для путешественников, не должно ли быть опасным также и для плантаций и их собственников?..

– Разумеется! Вот почему в Данако мои сыновья, слуги и я постоянно находимся начеку. Если бы эти бандиты подошли к плантации, они были бы замечены и не застали бы нас врасплох; их встретили бы ружейными выстрелами, и мы отбили бы у них охоту к новому посещению. К тому же в Данако, как они знают, марикитаросы не боязливы, и они не решились бы напасть на нас. Что же касается путешественников, которые плывут по реке, то они должны быть крайне осторожны, так как берега ненадежны.

– В самом деле, – ответил Жак Хелло, – нас предупредили, что многочисленная шайка квивасов бродит по этой территории.

– К несчастью, да! – ответил комиссар.

– Говорят даже, что у них начальником состоит беглый каторжник.

– Да… Это ужасный человек!

– Вот уже несколько раз, – заметил сержант Мартьяль, – мы слышим об этом каторжнике, который, как говорят, бежал из Кайенны…

– Из Кайенны… это правда.

– Что же, это француз? – спросил Жак Хелло.

– Нет, испанец, который был осужден во Франции, – сказал Мануэль.

– Как его зовут?..

– Альфаниз.

– Альфаниз?.. Может быть, это вымышленное имя? – заметил Герман Патерн.

– По-видимому, это его настоящее имя.

Если бы Жак Хелло посмотрел на Жиро в этот момент, он, конечно, заметил бы, как передернулось его лицо. Испанец шел мелкими шажками вдоль берега, приближаясь к группе, чтобы лучше расслышать разговор, и собирая в то же время различные предметы, разбросанные по песку.

Но Жак Хелло повернулся в другую сторону, услышав неожиданное восклицание.

– Альфаниз?.. – воскликнул сержант Мартьяль, обращаясь к комиссару. – Вы сказали: Альфаниз?..

– Да, Альфаниз…

– Ну… вы правы… Это не вымышленное имя… Это действительно имя этого негодяя…

– Вы знаете Альфаниза? – спросил Жак Хелло, очень удивленный этим замечанием.

– Еще бы не знаю! Говори, Жан, расскажи им, откуда мы знаем его!.. Я запутаюсь на своем плохом испанском языке, и комиссар не сможет меня понять.

Жан рассказал тогда следующую историю, которую он слышал от сержанта Мартьяля, – историю, которую старый солдат не раз напоминал ему, когда у себя дома, в Шантенэ, они оба говорили о полковнике Керморе.

В 1871 году, незадолго до окончания войны, когда полковник командовал одним из пехотных полков, ему пришлось выступить свидетелем по двойному судебному делу: о воровстве и об измене.

Этим вором был не кто иной, как испанец Альфаниз. Изменник, будучи шпионом пруссаков, прибегал в то же время к воровству при содействии одного писаря, который избег суда благодаря самоубийству.

Когда проделки Альфаниза были открыты, он успел убежать, и схватить его не удалось. Только случайно его арестовали два года спустя, в 1873 году, приблизительно за шесть месяцев до исчезновения полковника Кермора.

Привлеченный к суду Нижнелуарского округа и обвиненный показаниями полковника, он был осужден на вечные каторжные работы. Альфаниз сохранил страшную ненависть к полковнику Кермору, – ненависть, которая сопровождалась самыми ужасными угрозами.

Испанец был отправлен в Кайенну, откуда бежал в начале 1892 года с тремя своими товарищами, после 19 лет заключения. Так как ему было 23 года, когда он был осужден, то ко времени побега ему было 42 года. Считая его очень опасным преступником, французские власти поставили на ноги своих агентов, чтобы напасть на его след. Это оказалось бесполезным. Альфанизу удалось покинуть Гвиану, а среди обширных, едва населенных территорий в огромных льяносах Венесуэлы как было найти следы этого бежавшего каторжника?!

Все, что узнала администрация, – и в чем венесуэльская полиция была уверена, – это то, что каторжник стал во главе шайки квивасов, которые, будучи выгнаны из Колумбии, перенесли свою деятельность на правый берег Ориноко.

Лишившись своего начальника со смертью негра Саррапиа, эти индейцы, самые опасные из всех туземцев, собрались под командой Альфаниза. Действительно, грабежи и убийства, совершенные за последние годы в южных провинциях республики, могли быть приписаны только его шайке.

Таким образом, Альфаниз бродил по тем самым территориям, где Жанна Кермор и сержант Мартьяль искали полковника. Не могло быть сомнений, что каторжник не пощадил бы своего обвинителя, если бы он попал в его руки. Это было новое испытание для молодой девушки, и она не могла удержаться от слез при мысли, что преступник, сосланный в Кайенну и смертельно ненавидящий за это ее отца, бежал.

Жак Хелло и Мануэль успокоили, однако, девушку. Каким образом мог Альфаниз открыть местопребывание полковника Кермора, местопребывание, которого не удалось узнать после стольких расспросов? Нет… нечего было опасаться, чтобы он мог попасть в его руки.

Во всяком случае, надо было продолжать поиски, не позволяя себе ни малейшего промедления и не отступая ни перед какими препятствиями.

К тому же все уже было почти готово к отправлению. Гребцы Вальдеса, считая и Жиро, были заняты погрузкой «Галлинетты», которая могла пуститься в дорогу на другой же день.

Мануэль заставил своих гостей провести последний вечер у него.

После ужина разговор завязался снова. Всякий принимал к сведению советы комиссара, в особенности касающиеся мер предосторожности на пирогах.

Наконец, когда настал час уходить, семья Ассомпсиона проводила пассажиров до набережной.

Здесь попрощались, в последний раз пожали друг другу руки, обещали вновь увидеться по возвращении, и Мануэль не забыл сказать:

– Кстати, господин Хелло, и вы также, господин Патерн, – когда вы вернетесь к вашим товарищам, которых вы оставили в Сан-Фернандо, передайте мой привет Мигуэлю! Что же касается его двух друзей, то им передайте мое проклятие. И да здравствует Ориноко! Единственное!.. Настоящее!.. То, которое протекает у Данако и орошает берега моего имения.

Глава пятая. БЫКИ И ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ УГРИ

Итак, плавание по верхнему течению реки возобновилось. Путешественники продолжали надеяться на успешное окончание экспедиции. Они спешили прибыть в миссию Санта-Жуана, получить от отца Эсперанте верные указания и надеялись избежать встречи с шайкой Альфаниза, которая могла бы совершенно погубить экспедицию.

В это утро, почти в час отправления, Жанна Кермор, оставшись наедине с Жаком Хелло, сказала ему:

– Хелло, вы не только спасли мне жизнь, но захотели еще присоединить свои усилия к моим. Моя душа полна благодарности… Я не знаю, чем я смогу отплатить вам…

– Не будем говорить о благодарности, – ответил Хелло. – Такие услути являются обязанностью, и эту обязанность ничто не помешает мне выполнить до конца.

– Нам, может быть, грозят большие опасности.

– Нет, надеюсь! К тому же это лишнее основание, чтобы я не покидал дочери Кермора… Я… чтоб я покинул вас!.. – прибавил он, взглянув на молодую девушку так, что она опустила глаза. – Это именно вы хотели сказать мне?..

– Да… я хотела… я должна была… я не могу злоупотреблять вашей добротой… Я отправилась в это далекое путешествие одна… Вы случайно встретились на моем пути, и я этому рада… Но…

– …но ваша пирога ждет вас, сударыня, как моя ждет меня, и они пойдут вместе к одной и той же цели… Я принял это решение, зная, на что я иду. А что я раз решил, то делаю до конца… Если единственная причина, из-за которой вы не хотите, чтобы я продолжал это плавание, – опасности, о которых вы говорите…

– Жак, – ответила поспешно Жанна Кермор, – какие другие причины могут быть у меня?..

– В таком случае… Жан!.. Мой дорогой Жан… как я должен вас называть!.. Не будем больше говорить о разлуке… И – в путь!

Сильно билось сердце у «дорогого Жана», когда он садился на «Галлинетту»! А когда Жак Хелло вернулся к своему другу, то последний с улыбкой сказал ему:

– Держу пари, что дочь Кермора благодарила тебя за все, что ты сделал для нее, и просила тебя больше не делать этого…

– Я отказался!.. – воскликнул Жак Хелло. – Я никогда не покину ее!

– Еще бы! – ответил просто Герман Патерн, хлопнув своего приятеля по плечу.

Что эта последняя часть путешествия должна была доставить пассажирам обеих пирог большие трудности, это было не только возможно, но даже вероятно. Во всяком случае, жаловаться сейчас было нечего. Западный ветер держался крепко, и пироги под парусами довольно быстро поднимались вверх по течению реки.

В этот день, пройдя мимо нескольких островов, на которых ветер гнул высокие деревья, пироги достигли к вечеру остров Байанона, лежащий у изгиба реки. Так как, благодаря щедрости Мануэля Ассомпсиона и его сыновей, провизии было множество, то охотиться не пришлось. И так как ночь была лунная, то Паршаль и Вальдес предложили сделать стоянку лишь на следующий день.

– Если река свободна от рифов и скал, – ответил Жак Хелло, – и если вы не боитесь попасть на какие-нибудь камни, то, пожалуй…

– Нет, – сказал Вальдес, – надо воспользоваться хорошей погодой, чтобы подняться как можно выше. Редко бывает, чтобы в эту пору погода оказывалась такой благоприятной.

Предложение было разумно. Его приняли, и пироги не причаливали.

Ночь прошла без приключений, хотя и без того неширокое русло в 350 метров, часто суживалось благодаря островам, в особенности у устья Рио-Гуанами, притока с правой стороны.

Утром «Галлинетта» и «Моршпа» очутились у острова Тембладор, где Шаффаньон познакомился с гостеприимным негром по имени Рикардо. Но этого негра, который в то время числился комиссаром Кунукунумы и Кассиквиара, двух важных притоков с правой и левой стороны, не было больше в этой резиденции.

Между тем пассажиры ожидали встретить его здесь, на острове Тембладор, так как Жан говорил о нем, основываясь на своем путеводителе.

– Я очень жалею, что этого Рикардо нет здесь, – заметил Жак Хелло. – Может быть, мы узнали бы от него, не показывался ли в окрестностях реки Альфаниз.

Обратившись к испанцу, он спросил:

– Жиро, за время вашего пребывания в Сан-Фернандо вы слышали что-нибудь о беглых каторжниках из Кайенны и о шайке индейцев, которая присоединилась к ним?..

– Да, – ответил испанец.

– Их местопребыванием считали провинцию верхнего Ориноко?

– Об этом я не слышал… Говорили об отряде индейцев-квивасов…

– Это именно они и есть, Жиро, и во главе их стоит каторжник Альфаниз.

– В первый раз слышу это имя, – заявил испанец. – Во всяком случае, нам нечего опасаться встречи с квивасами, так как, судя по тому, что говорилось о них, они направились в Колумбию, откуда были изгнаны. А раз это так, то их не может быть на Ориноко.

Возможно, что Жиро и был осведомлен об этом, когда говорил, что квивасы направились в льяносы Колумбии, к северу. Как бы там ни было, путешественники не забывали советов Мануэля Ассомпсиона и держались настороже.

День прошел спокойно. Плавание продолжалось при наилучших условиях. Пироги шли от острова к острову.

Вечером они стали на ночевку у оконечности острова Карича.

Так как ветер стих, то лучше было заночевать, чем идти в темноте на шестах.

Во время прогулки по острову Жак Хелло и сержант Мартьяль убили в ветвях церкопии одного «ленивца», питающегося листьями этого растения. Затем, возвращаясь, у устья Рио-Каричи, в тот момент, когда пара двуутробок ловила рыбу, путешественники сделали два выстрела, очень удачные, но не особенно производительные. Питаясь рыбой, эти двуутробки имеют твердое и невкусное мясо, которое индейцы не едят. Заменить, таким образом, обезьян, которые даже для европейских желудков являются лакомством, они не могут.

Впрочем, двуутробки были охотно приняты Германом Патерном, который с помощью Паршаля занялся обдиранием с них кож для своей коллекции.

Что касается «ленивца», питающегося лишь растениями, то его положили на всю ночь в яму, наполненную раскаленными камнями. Пассажиры рассчитывали полакомиться им на второй день за завтраком, а если бы его мясо слишком пахло дымом, то оно нашло бы все же любителей среди гребцов пирог. Вообще индейцы были неприхотливы, и в этот же вечер, когда один из них принес несколько дюжин земляных червей, длиной около 30 сантиметров, они разрезали их на куски, сварили с какими-то травами и потом самым добросовестным образом лакомились ими.

На следующее утро путешественники спешно отправились в дальнейший путь, чтобы воспользоваться довольно свежим утренним ветром. С того места, где стояли пироги, виднелась высокая горная цепь, которая тянулась за лесом вдоль правого берега до горизонта. Это была цепь Дундо, от которой путешественники находились еще в нескольких днях пути, – одна из самых значительных горных цепей этой области.

Двадцать четыре часа спустя, после утомительного дня с перемежающимся ветром, со страшными ливнями и короткими промежутками ясной погоды, Вальдес и Паршаль остановились на ночевку у Пьедра-Пинтады.

Не следует смешивать эту «раскрашенную гору» с той, которую путешественники видели выше, у Сан-Фернандо. Если она и называется так, то потому, что скалы на левом берегу так же, как и у той горы, носят на себе следы иероглифов и фигур. Благодаря довольно уже значительной убыли воды эти знаки ясно выделялись у основания скал, и Герман Патерн мог хорошо их рассмотреть.

Впрочем, Шаффаньон, как он и свидетельствует об этом в описании своего путешествия, уже сделал это.

Нужно, однако, заметить, что соотечественник Германа Патерна исследовал эту часть Ориноко во второй половине ноября, тогда как наши путешественники находились здесь во второй половине октября. Разница в один месяц выражается в этой местности, где сухое время года резко сменяется дождливым, довольно значительными климатическими колебаниями.

Уровень реки, таким образом, был в это время несколько выше, чем он бывает несколькими неделями позже, и это обстоятельство должно было благоприятствовать плаванию обеих пирог, так как главное, препятствие в этом отношении и создает именно мелководье.

В тот же вечер лодки остановились у устья Кунукунумы, одного из главных притоков с правой стороны. Герман Патерн не стал, однако, говорить за и против этого притока, как он сделал это относительно Вентуари, хотя и мог бы повторить то же самое с не меньшим успехом.

– К чему? – заметил он. – Все равно Варинаса и Фелипе нет с нами, и спор завянет.

Может быть, при иных обстоятельствах Жак Хелло, ввиду данного ему поручения, и последовал бы примеру своего соотечественника, который до него поднимался по Ориноко. Может быть, он сел бы с Паршалем в шлюпку «Мориша». Может быть, по примеру Шаффаньона он обследовал бы Кунукунуму дней в пять-шесть. Может быть, наконец, он возобновил бы отношения с кептэном и его семьей, которого посетил и сфотографировал французский путешественник…

Но – надо признаться в этом – инструкции министра были принесены в жертву иной цели, которая увлекала Жака Хелло до Санта-Жуаны. Он спешил туда и был бы неделикатен, если бы задержал Жанну Кермор, стремившуюся исполнить свою дочернюю обязанность.

Иногда – не для того, чтобы упрекнуть его, а «по долгу службы» – Герман Патерн говорил ему два-три слова о забытой им первоначальной цели путешествия.

– Хорошо… хорошо! – отвечал Жак Хелло. – То, что упущено нами теперь, мы сделаем на обратном пути…

– Когда же?

– Когда будем возвращаться, черт возьми!.. Неужели ты думаешь, что мы не вернемся?..

– Я?.. Я ничего не знаю об этом!.. Кто знает, куда мы идем!.. Кто знает, что там случится!.. Предположим, что мы не найдем полковника Кермора…

– Ну, тогда, Герман, и настанет время подумать о том, чтобы спуститься по реке.

– С дочерью Кермора?

– Конечно!

– А предположим, что наши поиски достигнут цели… что полковник Кермор будет найден… что его дочь, как это вполне вероятно, захочет остаться с ним… Ты решишься тогда вернуться?..

– Вернуться? – ответил Жак Хелло тоном человека, которого этот вопрос смущает.

– Да, вернуться одному… со иной, конечно…

– Ну разумеется, Герман!..

– А я не верю твоему «разумеется», Жак!

– Ты с ума сошел!

– Пусть, но ты… ты влюблен, – это тоже особый вид сумасшествия… и притом неизлечимого.

– Опять?.. Опять ты говоришь о вещах, в которых…

– …в которых я ни чуточки не понимаю? Это уже известно!.. Но послушай, Жак… Между нами говоря… если я ничего не понимаю, то я вижу… и я не знаю, зачем ты пробуешь скрыть свое чувство, которое ничего общего не имеет с твоей научной экспедицией… и которое я к тому же нахожу вполне естественным?

– Ну, так да, мой друг! – ответил Жак Хелло прерывающимся от волнения голосом. – Да!.. Я люблю эту отважную девушку. Разве удивительно, что моя симпатия к ней превратилась… Ну да!.. Я люблю ее!.. Я не покину ее!.. Что будет с этим чувством, которое захватило меня целиком? Я не знаю, как это кончится!

– Хорошо кончится! – ответил Герман Патерн. Он не счел нужным что-либо прибавлять к этим двум, может быть, слишком самоуверенным словам, за которые его друг пожал ему руку крепче, чем когда-либо.

Из всего этого вытекало, что если течение Кунукунумы и не было обследовано, то было так же сомнительно, чтобы это было сделано и при возвращении пирог. Между тем Кунукунума заслуживала этого, так как она протекает по живописной и богатой местности. Что касается ее устья, то оно имело здесь меньше двухсот метров ширины.

Итак, на другой день «Галлинетта» и «Мориша» отправились в дальнейший путь. И то, что не было сделано для Кунукунумы, не было также сделано и для Кассиквиара, мимо устья которого прошли в это утро.

Между тем дело касалось одного из важнейших притоков великой реки. Вода, которую он вливает в Ориноко через свое устье на левом берегу, течет со склонов бассейна Амазонки. Это установил Гумбольдт, а еще раньше исследователь Солано убедился, что между обоими бассейнами существует связь через Рио-Негро и Кассиквиар.

Действительно, около 1725 года португальский капитан Мораэс, продолжив свое плавание по Рио-Негро за Сан-Габриель, у устья Гуаира, а затем по Гуаиру до Сан-Карлоса, спустился отсюда по Кассиквиару в Ориноко, пройдя, таким образом, венесуэльско-бразильскую область.

Без сомнения, Кассиквиар стоил исследования, хотя его ширина в этом месте не превосходит 40 метров. Однако пироги продолжали свое плавание вверх по реке.

В этой части Ориноко правый берег реки очень крутой. Не говоря о цепи Дундо, которая выделяется на горизонте, покрытая непроходимыми лесами, горы Гуарако образуют высокий крутой берег, с которого открывается широкий вид на льяносы левого берега, изборожденные капризным и извилистым течением Кассиквиара.

Пироги шли при слабом ветре, с трудом иногда преодолевая течение. Незадолго до полудня Жан указал на низкое, густое облако, которое ползло по саванне.

Парша ль и Вальдес присмотрелись к этому облаку, которое развертывалось все шире, набегая ближе и ближе на правый берег. Жиро, стоя на носу «Галлинетты», тоже глядел в эту сторону, стараясь понять причину такого явления.

– Это облако пыли, – сказал Вальдес.

К такому мнению присоединился и Паршаль.

– Кто может поднимать эту пыль? – спросил сержант Мартьяль.

– Вероятно, какой-нибудь движущийся отряд, – ответил Паршаль.

– В таком случае он должен быть многочислен, – заметил Герман Патерн.

– Конечно, – ответил Вальдес.

Облако, находившееся на расстоянии 200 метров от берега, быстро приближалось. Иногда оно разрывалось, и в просветах можно было, казалось, разглядеть какие-то красноватые движущиеся массы.

– Неужели это шайка квивасов? – воскликнул Жак Хелло.

– В таком случае, – сказал Паршаль, – лучше отвести, из предосторожности, лодки к другому берегу.

– Да, из предосторожности следует это сделать, – сказал Bальдес, – и притом не теряя ни минуты.

Соответствующее распоряжение было отдано.

Убрали паруса, которые стеснили бы движение лодок при их движении наискось реки, и гребцы, налегая на шесты, двинули пироги к левому берегу.

Жиро, внимательно рассмотрев облако пыли, тоже присоединился к гребцам, не выказав ни малейшего смущения.

Но если испанец не беспокоился, то путешественники имели к тому все основания, раз им действительно предстояла встреча с Альфанизом и его шайкой. Со стороны этих бандитов нельзя было ждать никакой пощады. К счастью, так как у них, по-видимому, не было лодок, то пироги, держась у левого берега, оказывались сейчас в безопасности от их нападения.

Достигнув левого берега, Вальдес и Паршаль причалили. Здесь, приготовив ружья, пассажиры стали выжидать, готовые к защите.

Ширина Ориноко в триста метров не превосходила дальнобойности карабинов.

Ждать пришлось недолго.

Пыльное облако находилось уже всего в двадцати шагах от реки. Из него раздались крики, вернее, мычания, относительно которых ошибиться было невозможно.

– Ну! Бояться нечего!.. Это всего только стадо быков! – воскликнул Вальдес.

– Вальдес прав, – прибавил Паршаль. – Эту пыль поднимает стадо в несколько тысяч голов…

– Оно производит ужаснейший шум! – заметил сержант Мартьяль.

Этот шум производили мчавшие быки.

Жан, которого Жак Хелло уговорил скрыться в каюте «Галлинетты», вышел теперь из нее, заинтересованный зрелищем переправы стада через Ориноко.

Эти переходы быков на территории Венесуэлы весьма часты. Собственники скота вынуждены считаться с требованиями сухого и влажного времен года. Когда ощущается недостаток травы на высоких местах, то приходится выбирать для пастбищ низкие равнины у берегов рек, выискивая главным образом такие низины, где благодаря наводнению трава достигает невероятного роста. На всем протяжении этих низин трава доставляет животным превосходную и обильную пищу.

Таким образом, погонщики должны перегонять стада, и когда на пути попадается река, то животные переплывают ее.

Жаку Хелло и его товарищам, не имевшим никаких оснований опасаться этого тысячного сборища жвачных, предстояло интересное зрелище.

Дойдя до берега, быки остановились. Поднялось ужасное смятение, так как последние ряды толкали первые, а те боялись броситься в реку.

Увлек их в воду ехавший впереди «кабэстеро».

– Это «капитан плавания», – сказал Вальдес. – Он бросится сейчас на своей лошади вплавь, и животные последуют за ним.

Действительно, «кабэстеро» спрыгнул с крутого берега в воду. И быки, с вожаками во главе, которые издали странный, дикий сигнал «вперед», бросились вплавь.

Тотчас же все стадо очутилось в воде, на поверхности которой можно было разглядеть лишь головы с длинными кривыми рогами.

Несмотря на быстрое течение, переправа происходила благополучно до середины реки, и можно было надеяться, что она закончится без приключений благодаря руководству «капитана плавания» и ловкости «вожаков».

Но случилось иначе.

Когда несколько сот быков были всего в 20 метрах от берета, произошло вдруг ужасное смятение. Затем в тот же миг крики «вожаков» смешались с мычанием быков.

Казалось, все стадо объято ужасом, причина которого была непонятна.

– Электрические утри… электрические утри!.. – воскликнули гребцы «Мориши» и «Галлинетты».

– Электрические утри? – повторил Жак Хелло.

– Да!.. – воскликнул Паршаль. – Карибы и парайосы.

Действительно, стадо наткнулось на стаю ужасных электрических угрей, которые миллионами живут в реках Венесуэлы.

Под разрядами этих живых «лейденских банок», всегда заряженных и отличающихся чрезвычайной силой, быки были парализованы. Они поворачивались набок и под влиянием электрических ударов дергали ногами.

Многие из них исчезли под водой в несколько мгновений, тогда как другие, не слушаясь больше «вожаков», из которых некоторые тоже были ударены угрями, увлечены были течением и выбрались на противоположный берег несколькими сотнями метров ниже.

Так как остановить задние ряды оказалось невозможным, то перепуганные быки волей-неволей должны были продолжать бросаться в реку. Впрочем, скоро нападение угрей ослабло, и значительная часть быков, достигнув берега, шумно умчалась вглубь саванны.

– Вот чего не увидишь, – сказал Герман Патерн, – ни на Сене, ни на Луаре, ни даже на Гаронне, и что стоит увидеть!

– Черт возьми, мы хорошо сделаем, если остережемся этих отвратительных угрей! – проворчал сержант Мартьяль.

– Конечно, сержант, – сказал Жак Хелло, – в крайнем случае от них надо защищаться, как от электрический батарей.

– Самое благоразумное, – прибавил Паршаль, – это не падать в воду, где они кишат.

– Все это верно, Паршаль! – рассмеялся Герман Патерн.

Этих угрей водится много в венесуэльских реках. Но, с другой стороны, рыбаки также и ловят их во множестве, так как они представляют очень вкусное блюдо. Их ловят с помощью сетей и, дав им разрядить свое электричество, без труда уже берут их.

Что нужно думать о рассказе Гумбольдта, передающего, что в его время для облегчения этой ловли в реку пускали табуны лошадей? Элизе Реклю полагает, что даже в то время, когда в льяносах лошади водились в изобилии, их ценность оставалась все же настолько значительной, что жертвовать ими таким варварским образом на стали бы, И надо думать, что он прав.

Когда пироги пустились снова в дорогу, их движение было замедлено недостатком ветра, который обыкновенно стихал после полудня. В нескольких узких проходах, где течение было очень быстрое, пришлось идти на шестах, что заставило потерять несколько часов. Наступала уже ночь, когда пассажиры остановились на ночевку у деревни Эсмеральда.

В этот момент на правом берегу пространство ярко было освещено великолепным снопом света, поднимающимся над лесистой вершиной пирамиды Дундо, возвышающейся на 2474 метра над уровнем моря. Это было не вулканическое извержение, а какие-то странные огни, которые плясали по склонам горы. Ослепленные этим светом летучие мыши-рыболовы кружились над стоящими у берега пирогами, погруженными в сон.