Текст книги "Воздушный корабль"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА V

Между президентомъ и секретаремъ Вельдонскаго института заключается перемиріе.

На глазахъ повязка, во рту затычка, по рукамъ и по ногамъ веревка, слѣдовательно, полная невозможность видѣть, говорить и двигаться; таково было положеніе, въ которомъ неожиданно очутились дядя Прюданъ, Филь Эвансъ и лакей Фриколенъ.

Присоедините къ этому неизвѣстность, – кто, зачѣмъ, какъ и для чего ихъ похитилъ и какая участь ихъ ждетъ, и вы легко поймете, что тутъ было отчего лопнуть даже овечьему терпѣнію, а мы уже имѣли случай видѣть, что члены Вельдонскаго клуба насчетъ терпѣнія были далеко не агнцы. Дядя же Прюданъ былъ изъ всѣхъ членовъ едва ли не самымъ вспыльчивымъ, такъ что легко себѣ представить, каково было его душевное состояніе.

И онъ и Филь Эвансъ пришли къ убѣжденію, что врядъ ли имъ придется на слѣдующій вечеръ занять свои обычныя мѣста за столомъ засѣданій общества.

Что касается Фриколена, то онъ ровно ни о чемъ даже думать не могъ. Онъ лежалъ ни живъ, ни мертвъ.

Такъ прошло съ часъ времени. Положеніе плѣнниковъ не перемѣнялось. Никто не приходилъ къ нимъ. Они могли только вздыхать и односложно мычать сквозь повязку, да еще могли судорожно корчиться и егозить по полу, точно рыбы, вынутыя изъ воды; вотъ и все. Больше имъ ничего не оставалось дѣлать. Послѣ этого легко себѣ представить всю силу ихъ подавленнаго или, точнѣе говоря, связаннаго гнѣва.

Повозившись нѣсколько времени безъ всякой пользы, они притихли и стали прислушиваться. Тщетно напрягали они свой слухъ, – ничего нельзя было разобрать кромѣ безконечнаго и необъяснимаго звука: фррр… однообразно колебавшаго кругомъ нихъ воздухъ.

Подъ конецъ случилось вотъ что: дѣйствуя спокойнѣе и настойчивѣе дяди Прюдана, Филь Эвансъ ослабилъ веревку, которой у него были связаны руки. Вскорѣ ему удалось совершенно развязать узлы и освободить сильно затекшія отъ тренія руки.

Крѣпко потеревъ ихъ одна о другую, Филь Эвансъ возстановилъ въ нихъ кровообращеніе, потомъ сдернулъ у себя съ глазъ повязку, вытащилъ изо рта затычку и ножомъ перерѣзалъ веревку на ногахъ. Хорошая эта привычка у американцевъ – носить всегда въ карманѣ ножикъ, такъ называемый bowie knife.

Филь Эвансъ получилъ возможность свободно дѣйствовать членами; но и только. Видѣть онъ ничего не могъ, потому что плѣнниковъ окружала непроглядная темь. Только въ стѣнѣ ихъ тюрьмы, на высотѣ шести футовъ, просвѣчивалъ слабый свѣтъ сквозь маленькое оконце, вродѣ бойницы.

Разумѣется, Филь Эвансъ ни минуты не помедлилъ освободить своего противника. Онъ быстро разрѣзалъ ножомъ всѣ узлы, опутывавшіе президента. Тотъ привсталъ на колѣни, снялъ съ глазъ и со рта повязку и глухо проговорилъ:

– Спасибо.

– Не стоитъ благодарности, – угрюмо пробурчалъ секретарь.

– Филь Эвансъ!

– Дядя Прюданъ!

– Здѣсь нѣтъ больше ни президента Вельдонскаго клуба, ни секретаря. Здѣсь нѣтъ соперниковъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, должно бы быть.

– Вы правы, – отвѣчалъ Филь Эвансъ.

– Здѣсь только два человѣка, оскорбленные третьимъ и готовые ему отмстить. Этотъ третій…

– Робюръ!

– Да, Робюръ… въ одно слово!

Итакъ нашелся, наконецъ, пунктъ, относительно котораго бывшіе соперники сошлись между собою во мнѣніи. По этому поводу не предвидѣлось ни малѣйшаго спора. Робюръ, Робюръ, – вотъ кто ихъ общій врагъ и оскорбитель.

– А вашъ лакей? – замѣтилъ Филь Эвансъ, указывая на Фриколена, который пыхтѣлъ, какъ паровикъ. Нужно бы его тоже развязать.

– Рано еще, подождите, – отвѣчалъ дядя Прюданъ. – Онъ намъ до-смерти надоѣстъ своими жалобами и причитаніями, а теперь намъ не до нихъ. У насъ другая забота.

– Какая, дядя Прюданъ?

– Забота, какъ бы спастись, если это возможно.

– И даже, если невозможно.

– Совершенно вѣрно, Филь Эвансъ, даже если невозможно. Нужно все исправить.

Ни президенту, ни его товарищу въ голову не приходило сомнѣваться, дѣйствительно ли ихъ похитилъ негодный инженеръ. Въ самомъ дѣлѣ, обыкновенные добросовѣстные грабители поступили бы совершенно иначе. Они отобрали бы у путниковъ часы, кольца, бумажники, кошельки и потомъ спустили бы ограбленныхъ въ Скуйлькиль, предварительно перерѣзавъ имъ горло. Вмѣсто этого ихъ заперли куда-то… Куда же именно? Этотъ вопросъ предстояло рѣшить узникамъ, прежде чѣмъ предпринимать что-либо для своего спасенія. Убѣгая откуда-нибудь, нужно, во всякомъ случаѣ, хорошо знать, откуда убѣгаешь.

– Филь Эвансъ, – заговорилъ дядя Прюданъ, – чѣмъ бы намъ по выходѣ изъ залы засѣданія говорить другъ другу разныя непріятности, лучше бы было намъ повнимательнѣе и хорошенько смотрѣть, куда мы идемъ. Не выйди мы изъ города, ничего бы этого не случилось. Я понимаю теперь, какъ все это произошло. Очевидно, Робюръ предвидѣлъ, что должно произойти въ клубѣ, какое раздраженіе вызоветъ его дерзкая выходка и поставилъ у дверей на всякій случай нѣсколько человѣкъ изъ своихъ бандитовъ. Когда мы вышли изъ улицы Вальнутъ, то его шпіоны пошли за нами слѣдомъ, а какъ только мы неосторожно углубились въ аллеи Фермонтскаго парка, то они напали на насъ и связали.

– Да, ваша правда, – согласился еще разъ Филь Эвансъ съ своимъ противникомъ. – Дѣйствительно, мы напрасно не вернулись домой. Глупо сдѣлано, очень глупо.

– Не умно, – подвердилъ президентъ.

Въ самомъ темномъ углу темницы послышался тяжкій, печальный вздохъ.

– Это что такое? – полюбопытствовалъ Филь Эвансъ.

– Ничего… Фриколенъ мечтаетъ.

Промолчавъ немного, дядя Прюданъ продолжалъ:

– Между моментомъ, какъ насъ связали, и тѣмъ моментомъ, какъ насъ сюда заперли, прошло не болѣе двухъ минутъ. Слѣдовательно, негодяи не унесли насъ изъ Фермонтскаго парка.

– Я самъ тоже думаю, иначе мы чувствовали бы, какъ насъ уносятъ или увозятъ.

– Слѣдовательно, мы теперь находимся въ чуланчикѣ какой-нибудь фуры, вродѣ тѣхъ, что употребляется въ преріи… или, можетъ быть, въ передвижномъ балаганѣ скомороховъ.

– Навѣрное такъ. Если бы это была какая-нибудь лодка, причаленная къ берегу Скуйлькиль-ривера, то все же была бы замѣтна хотя легкая качка. А то ничего, совершенно ничего.

– И въ этомъ я съ вами согласенъ, – повторилъ дядя Прюданъ. – А такъ какъ изъ этого слѣдуетъ, что мы все еще находимся въ Фермонтскомъ паркѣ, то, стало быть, теперь самое удобное время для бѣгства. Если мы теперь не убѣжимъ, то случая больше не будетъ. Вспомните: мы непремѣнно должны отмстить этому проклятому Робюру…

– Наказать его за незаконное отнятіе свободы у двухъ гражданъ Сѣверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ…

– Наказать строго, сурово, чтобы всю жизнь помнилъ…

– Но кто онъ такой? Откуда? Англичанинъ онъ, или нѣмецъ, или французъ?

– Онъ негодяй и этого съ насъ довольно, – отвѣчалъ дядя Прюданъ. – А теперь приступимъ къ дѣлу.

Протянувъ руки и растопыривъ пальцы, оба принялись ощупывать стѣны, не найдется ли въ нихъ какой-нибудь щели. Не нашлось ничего, подобнаго даже двери, которая была плотно и крѣпко заперта на несокрушимый замокъ. Оставалось проломать какъ-нибудь дыру и черезъ эту дыру убѣжать. Но только чѣмъ проломать? Справятся ли складные ножи плѣнниковъ со стѣною? Не изломаются ли они?

– Что же такое все шуршитъ? – спросилъ Филь Эвансъ, удивленный неумолкающимъ фррр…

– Вѣтеръ, должно быть, отвѣчалъ дядя Прюданъ.

– Вѣтеръ?.. Да вѣдь ночь, кажется, была совершенно тихая, безъ малѣйшаго вѣтерка.

– Ужъ не знаю, Филь Эвансъ… Но если это не вѣтеръ, такъ что же это такое?

Филь Эвансъ, открывъ самое лучшее лезвіе своего ножа, принялся рѣзать стѣну около двери. Онъ надѣялся, что подъ ножомъ дверь легко подастся и что ее можно будетъ отворить, особенно, если ключъ оставленъ въ замкѣ.

Прошло нѣсколько минутъ. Работа Филя Эванса не привела ни къ чему, только всѣ лезвія ножика зазубрились безъ всякаго толка и превратились въ пилы.

– Что, не беретъ, Филь Эвансъ?

– Не беретъ.

– Значитъ, стѣны-то изъ толя?

– Нѣтъ, дядя Прюданъ. Когда въ нихъ стучишь, то не слышно металлическаго звука.

– Такъ, значитъ, изъ желѣзнаго дерева?

– Не изъ дерева и не изъ желѣза!

– Такъ изъ чего же, наконецъ?

– Не знаю, но только это вещество крѣпче всякой стали. Ножикъ совершенно его не беретъ.

Дядя Прюданъ разсердился. Онъ вышелъ изъ себя, началъ топать ногами, кричать, браниться. Попадись ему сейчасъ Робюръ, онъ бы, кажется, готовъ былъ задушить его своими руками.

– Успокойтесь, дядя Прюданъ, – сказалъ ему Филь Эвансъ, – не волнуйтесь такъ. Попробуйте лучше сами. Теперь ваша очередь. Можетъ быть, вы будете счастливѣе меня и у васъ что-нибудь выйдетъ.

Дядя Прюданъ попробовалъ, но его ножикъ только скользнулъ по стѣнѣ, какъ по стеклу. Самое крѣпкое и острое лезвіе оказалось безсильно провести хотя бы маленькую черточку.

Итакъ о бѣгствѣ приходилось отложить всякое попеченіе, если бы даже оно зависѣло только отъ одной двери.

Приходилось временно покориться необходимости, что вообще не въ натурѣ янки, и дожидаться случая, что всегда такъ противно людямъ практическимъ. Узники, дѣлать нечего, покорились, но не безъ крѣпкихъ ругательствъ по адресу невидимаго Робюра, который если бъ и слышалъ ихъ, то нисколько бы этимъ не тронулся. Не таковъ онъ былъ человѣкъ.

Между тѣмъ, съ Фриколеномъ стало твориться что-то неладное. У него сдѣлались судороги не то – въ желудкѣ, не то – въ конечностяхъ. Онъ ползалъ по полу, извиваясь змѣей.

Дядя Прюданъ счелъ нужнымъ положить конецъ этой гимнастикѣ и перерѣзалъ веревки, которыми негръ былъ связанъ.

Онъ скоро раскаялся въ своемъ добромъ поступкѣ. Развязанный Фриколенъ сейчасъ же принялся за стоны и вопли. Онъ въ буквальномъ смыслѣ страдалъ и желудкомъ и душою: желудкомъ отъ голода, душою отъ страха. Трудно сказать, что у него больше болѣло, потому что негръ дяди Прюдана былъ трусливъ въ такой же мѣрѣ, какъ и обжорливъ.

– Фриколенъ! – вскричалъ дядя Прюданъ.

– Мистеръ дядя! Мистеръ дядя! – отвѣчалъ со стономъ лакей.

– Очень можетъ быть, что намъ въ этой темницѣ суждено умереть голодною смертью. Мы рѣшили погибнуть лишь послѣ того, какъ будутъ исчерпаны всѣ средства продлить наше существованіе.

– Вы хотите меня съѣсть? – въ ужасѣ возопилъ Фриколенъ.

– Конечно. Въ подобныхъ случаяхъ всегда начинаютъ съ негровъ. Поэтому, Фриколенъ, совѣтую тебѣ вести себя какъ можно тише, чтобы мы о тебѣ забыли.

– Иначе изъ бѣднаго Фриколена сдѣлаютъ фрикасе, – сострилъ Филь Эвансъ.

Фриколенъ не на шутку испугался, какъ бы его въ самомъ дѣлѣ не съѣли, не употребили на продленіе двухъ жизней болѣе драгоцѣнныхъ, чѣмъ его собственная. Онъ сталъ вопить и причитать… про себя.

А время шло и шло. Узники царапали стѣну, но безъ всякаго результата. Изъ чего была сдѣлана стѣна – такъ они и не узнали. Въ одномъ они успѣли убѣдиться, что она не деревянная, не каменная и не желѣзная. Полъ темницы, повидимому, былъ изъ того же вещества, какъ и стѣны. Когда по нему топали ногою, то онъ издавалъ звукъ, не подходившій ни подъ какую категорію звуковъ. Другая особенность: подъ поломъ какъ будто была пустота, словно онъ былъ далеко отъ земли. Всѣ эти открытія только увеличивали тревогу узниковъ.

– Дядя Прюданъ? – сказалъ Филь Эвансъ.

– Филь Эвансъ? – отвѣчалъ дядя Прюданъ.

– Не находите ли вы, что наша темница передвинулась съ прежняго мѣста.

– Ничуть не нахожу.

– А между тѣмъ, въ первое время, какъ насъ только-что сюда посадили, я очень ясно чувствовалъ свѣжій запахъ травы и смолистый запахъ деревьевъ парка, тогда какъ теперь, сколько ни вдыхаю воздухъ, ничего подобнаго не слышу.

– Это вѣрно.

– Чѣмъ же объяснить?..

– Чѣмъ угодно, Филь Эвансъ, только не тѣмъ, что наша тюрьма сдвинулась съ мѣста. Повторяю, если бъ это была телѣга или лодка, то мы бы чувсвовали качку, либо тряску.

Тутъ Фриколенъ испустилъ протяжный стонъ, похожій на послѣдній вздохъ умирающаго. Но негръ не умеръ, потому что за этимъ стономъ-вздохомъ послышался цѣлый рядъ такихъ же другихъ.

– Я надѣюсь, что этотъ Робюръ скоро явится предъ нами, – замѣтилъ Филь Эвансъ.

– Надѣюсь и я! – вскричалъ дядя Прюданъ. – И ужъ я жъ ему напою!

– Что же вы ему напоете?

– Я скажу ему прямо въ лицо, что онъ началъ нахаломъ, а кончилъ подлецомъ.

Въ эту минуту Филь Эвансъ замѣтилъ, что начинаетъ свѣтать. Сквозь оконце брежжилъ сѣроватый свѣтъ. Это означало четыре часа утра, потому что лѣтомъ въ Филадельфіи свѣтаетъ именно въ этомъ часу.

Но когда дядя Прюданъ нажалъ пружинку у своихъ часовъ съ репетиціей, купленныхъ на фабрикѣ его товарища по клубу, то чрезвычайно удивился, услыхавъ бой трехъ часовъ безъ четверти. Между тѣмъ, часы были заведены и не останавливались.

– Странно! – сказалъ Филь Эвансъ. – Въ три часа безъ четверти должно бы быть еще совсѣмъ темно.

– Вѣроятно, мои часы отстали, – отвѣчалъ дядя Прюданъ.

– Часы съ фабрики Waeton Watch Company! – воскликнулъ Филь Эвансъ. – Не можетъ этого быть.

Какъ бы тамъ ни было, а день занимался. Вскорѣ оконце ясно выдѣлилось бѣлизною среди окружающей глубокой темноты. Вмѣстѣ съ тѣмъ замѣчалась слѣдующая особенность: хотя солнце всходило раньше, чѣмъ бы слѣдовало ему всходить на сороковой параллели, проходящей черезъ Филадельфію, но зато разсвѣтъ совершался далеко не съ тою быстротою, которая свойственна нижнимъ широтамъ.

По поводу такого необъяснимаго феномена дядя Прюданъ сдѣлалъ опять замѣчаніе.

– Попробовать развѣ взобраться на стѣну и выглянуть въ окно? – подалъ мнѣніе Филь Эвансъ. – Но крайней мѣрѣ, мы узнаемъ, гдѣ находимся.

– Что же, можно, – отвѣчалъ дядя Прюданъ и крикнулъ Фриколену – ну, ты вставай!

Негръ вскочилъ на ноги.

– Прислонись спиною вотъ сюда, къ стѣнѣ, а вы, Филь Эвансъ, становитесь къ нему на плечи. Я буду поддерживать его, чтобы онъ какъ-нибудь не подогнулся и не уронилъ васъ.

– Хорошо, я полѣзу, – согласился Филь Эвансъ.

Онъ вскочилъ на Фриколена и выглянулъ въ бойницу.

Оконце было со стекломъ довольно толстымъ, и видъ изъ него былъ очень неширокій. Филь Эвансъ ничего путемъ не могъ разглядѣть.

– Ну, разбейте стекло, если оно мѣшаетъ, – сказалъ дядя Прюданъ. – Быть можетъ, тогда будетъ виднѣе.

Филь Эвансъ изо всей силы ударилъ по стеклу ручкой своего ножа. Стекло зазвенѣло, но не разбилось.

Филь Эвансъ ударилъ еще сильнѣе. Стекло опять-таки даже не треснуло.

– Что же это за стекло? – вскричалъ секретарь Вельдонскаго института. – Его никакъ не разобьешь.

Дѣйствительно, стекло было, какъ будто, сфабриковано по способу Сименса. Сколько его ни били, оно оставалось невредимымъ.

Между тѣмъ, разсвѣтъ становился все яснѣе и яснѣе, такъ что теперь можно было видѣть даже и черезъ стекло.

– Ну, такъ что же вы тамъ видите? – спросилъ дядя Прюданъ.

– Ничего не вижу! Ровно ничего!

– Какъ? А деревья?

– Нѣтъ деревьевъ.

– Даже верхушекъ? Даже кончиковъ вѣтвей?

– Даже этого.

– Такъ развѣ мы не на полянѣ парка?

– Не только не на полянѣ, но даже и не въ паркѣ.

– Ну, не видите ли вы крышъ, колоколенъ? – продолжалъ допрашивать дядя Прюданъ, кипятясь все больше и больше.

– Ни крышъ, ни колоколенъ.

– Какъ? Неужели ничего? Ну, быть можетъ, фабричныя трубы?

– Ничего. Только пространство и пространство.

Въ эту самую минуту растворилась дверь темницы, и на порогѣ появился высокій мужчина. То былъ Робюръ.

– Почтенные господа баллонисты, – сказалъ онъ своимъ важнымъ голосомъ, – вы свободны. Можете идти, куда вамъ угодно…

– Мы свободны! – вскричалъ дядя Прюданъ.

– Да… въ предѣлахъ моего Альбатроса.

Дядя Прюданъ и Филь Эвансъ, какъ сумасшедшіе, выбѣжали изъ кельи. – И что же они увидали!

Ниже, чѣмъ на тысячу метровъ, подъ ними разстилалась земля. Они глядѣли, глядѣли и никакъ не могли узнать, что это за мѣстность…

ГЛАВА VI,

не безынтересная для инженеровъ, техниковъ и прочаго ученаго люда.

«Когда же, наконецъ, человѣкъ перестанетъ пресмыкаться по землѣ и начнетъ жить въ безмятежной лазури неба?»

Такой вопросъ задаетъ извѣстный астрономъ Камиллъ Фламаріонъ. Отвѣтъ на него не труденъ: тогда, когда механика сдѣлаетъ настолько значительные успѣхи, что можно будетъ разрѣшить задачу воздухоплаванія.

Въ 1783 году, еще задолго до того, какъ братья Монгольфье устроили первый монгольфьеръ (такъ называются аэростаты съ нагрѣтымъ воздухомъ), а физикъ Шарль свой первый воздушный шаръ, нѣкоторые предпріимчивые умы уже мечтали о завоеваніи воздушныхъ сферъ при помощи механическихъ аппаратовъ. Первые изобрѣтатели даже и не думали о снарядахъ легче воздуха: тогдашнее состояніе физическихъ наукъ еще не представляло для этого никакихъ данныхъ. Нѣтъ, тогдашніе изобрѣтатели мечтали плавать по воздуху посредствомъ аппаратовъ тяжелѣе его, посредствомъ летающихъ машинъ, устроенныхъ на подобіе птицъ.

Именно такъ, между прочимъ, сдѣлалъ и мимическій Икаръ, сынъ Дедала, привязавшій себѣ восковыя крылья, растаявшія при приближеніи къ солнцу.

Но ужъ не говоря о временахъ миѳологическихъ, не упоминая даже объ Архитѣ Тарентскомъ, слѣды идеи о летающихъ машинахъ можно найти въ сочиненіяхъ Данта, Перуджино, Леонардо Мореско и Гвидотти. Два вѣка спустя послѣ этихъ послѣднихъ, число изобрѣтателей удвоилось. Въ 1742 году маркизъ де-Баквиль. устроивъ машину съ крыльями, пытался взлетѣть на ней надъ Сеной и упалъ, сломавъ себѣ руку. Въ 1768 году Поктонъ придумалъ проектъ аппарата съ двумя винтами, поддерживающимъ и подталкивающимъ. Въ 1781 году архитекторъ герцога Баденскаго Меервейкъ построилъ машину съ ортоптерическимъ движеніемъ и отвергалъ управляемость аэростатовъ, которые въ то время были только-что изобрѣтены. Въ 1784 году Лонуа и Бьенвекло произвели опытъ съ геликоптерическимь аппаратомъ, приводимымъ въ движеніе посредствомъ особыхъ пружинъ. Въ 1808 году вышла въ Нантѣ брошюра Деніо, въ которой устанавливались принципы системы «легче воздуха». Затѣмъ, отъ 1811 г. до 1840 г., слѣдуетъ рядъ изслѣдованій и изобрѣтеній Берблингера, Вигама, Сарти, Дюбоше и Каньяръ-де-Латура. Въ 1842 году англичанинъ Генсонъ придумываетъ систему наклонныхъ плоскостей и движимыхъ паромъ винтовъ. Въ 1845 г. является Коссю съ своимъ подъемнымъ винтомъ, въ 1847 г. Камиллъ Веръ съ своимъ геликоптеромъ, имѣющимъ крылья изъ перьевъ, въ 1852 г. Летюръ съ системой управляемыхъ парашютовъ, испытаніе которыхъ стоило изобрѣтателю жизни. Въ томъ. же году Мишелье изобрѣтаетъ наклонную плоскость съ четырьмя вертящимися крыльями. Въ 1853 г. Белегикъ предлагаетъ свой аэропланъ съ тракціонными винтами, а Джорджъ Каулей газовую воздушную машину. За время отъ 1855 года до 1864 года являются еще изобрѣтатели: Жозефъ Илинъ, получившій патентъ за нѣсколько системъ разомъ, затѣмъ Бріанъ, Карлингфордъ, ле-Бри, дю-Тампль, Брайтъ, Смитисъ,

Панафье, Кранье и др. Наконецъ, въ 1863 году, благодаря стараніямъ Надара, въ Парижѣ учреждается общество сторонниковъ системы «тяжелѣе воздуха». Тутъ изобрѣтатели начинаютъ пробовать свои машины, изъ которыхъ многія даже получаютъ патенты, какъ-то: паровой геликоптеръ Понтона д’Амекура, аппаратъ Лаланделя, состоящій изъ сочетанія наклонныхъ плоскостей, винтовъ и парашютовъ, аэроскафъ Лувріе, механическая птица д’Эстерно, машина Гроофа, летающая посредствомъ крыльевъ, приводимыхъ въ движеніе рычагами, и т. д. Вообще толчокъ былъ данъ. Изобрѣтатели принялись изобрѣтать, изслѣдователи изслѣдовать, математики вычислять. Буркалъ, ле-Бри, Кауфманъ, Смитъ, Стрингфелло, Приджентъ, Данжаръ, Помесъ и де-ла-Позъ, Муа, Пено, Жоберъ, Гюро-де-Вильневъ, Ахенбахъ, Гарапонъ, Дюшенъ, Дандюранъ, Паризель, Дье-Эдъ, Мелькисфъ, Форланини, Бреарей, Татенъ, Дандріэ, Эдисонъ, – всѣ принялись за усовершенствованіе кто винтовъ, кто крыльевъ, кто наклонныхъ плоскостей. Вопросъ быстро пошелъ по дорогѣ къ разрѣшенію.

Да проститъ мнѣ читатель этотъ длинный и сухой перечень именъ и фактовъ, но я полагалъ нужнымъ изобразить послѣдовательное развитіе вопроса о воздухоплаваніи, пересчитавъ всѣ ступени лѣстницы, наверху которой предстоитъ передъ нашими взорами Робюръ-Побѣдитель. Не имѣя подъ руками опытовъ своихъ предшественниковъ, могъ ли бы нашъ инженеръ дойти до того, до чего онъ дошелъ? Разумѣется, нѣтъ. И если онъ глубоко презиралъ тѣхъ людей, которые все еще ищутъ способа управлять аэростатами, то во всякомъ случаѣ онъ высоко цѣнилъ всѣхъ сторонниковъ системы «тяжелѣе воздуха», безъ различія ихъ національностей. Впрочемъ, французовъ онъ уважалъ больше всѣхъ, потому что они своими усовершенствованіями наиболѣе помогли ему въ устройствѣ летающей машины, которую онъ назвалъ Альбатросомъ.

– Голубь летаетъ! – вскричалъ какъ-то одинъ изъ самыхъ упорныхъ сторонниковъ летающихъ машинъ.

– Мы будемъ ходить по воздуху, какъ по землѣ! – вскричалъ другой.

– Есть локомотивы, теперь будутъ аэромотивы! – вскричалъ самый громогласный изъ нихъ, и его голосъ раздался какъ труба по всему старому и новому свѣту.

Дѣйствительно, теперь вполнѣ установлена истина, что воздухъ представляетъ весьма твердую точку опоры. Эту истину подтверждаетъ и опытъ и теорія. Окружность діаметромъ въ 1 метръ, образующая парашютъ, можетъ не только замедлять паденіе въ воздухѣ, но и сообщать ему равномѣрность. Это было уже довольно давно извѣстно.

Также извѣстно было, что при быстромъ перемѣщеніи вѣсъ движущагося тѣла измѣняется обратнопропорціонально квадрату его скорости и можетъ, такимъ образомъ, безпредѣльно уменьшаться.

Знали также, что чѣмъ больше вѣсь летающаго животнаго, тѣмъ меньше должна быть относительная поверхность его распростертыхъ крыльевъ, хотя движеніе крыльевъ въ этомъ случаѣ должно быть медленнѣе. Изъ этого ясно, что воздухоплавательный аппаратъ долженъ быть построенъ на основаніи этихъ законовъ и сходно съ организаціею летательнаго снаряда у птицъ, «этого замѣчательнаго воздухоплавательнаго типа», какъ выразился докторъ Марэ, членъ французскаго института.

Въ сущности аппараты, удовлетворяющіе вопросу, могутъ быть сведены къ слѣдующимъ тремъ типамъ:

1. Геликоптеры или машины съ спиральнымъ полетомъ, винты которыхъ имѣютъ вертикальную ось.

2. Ортоптеры или машины съ прямымъ движеніемъ, подражающія обыкновенному полету птицъ.

3. Аэропланы или въ сущности просто наклонныя плоскости, которыя тянутся или толкаются горизонтальными винтами.

Каждая изъ этихъ трехъ системъ имѣла и до сихъ поръ еще имѣетъ своихъ собственныхъ защитниковъ, которые ни въ чемъ не хотятъ уступить другъ другу.

Но Робюръ, по зрѣломъ размышленіи, совершенно отвергъ двѣ первыя системы.

Что ортоптеръ или механическая птица имѣетъ свои преимущества, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Это доказали труды и опыты Рено въ 1884 году. Но нельзя же слишкомъ рабски подражать природѣ. Вѣдь, локомотивы не скопированы же съ зайцевъ, а пароходы съ рыбъ. Между тѣмъ, и тѣ и другіе двигаются и даже очень хорошо. Да и потомъ трудно съ точностью опредѣлить мельчайшія детали птичьяго полета, который въ сущности очень сложенъ, какъ уже и замѣтилъ все тотъ же Марэ.

Съ другой стороны аэропланы дали весьма серьезные результаты. Винты, противополагающіе воздушному слою наклонную плоскость, давали средство производить подъемъ, а лопаты съ маленькими аппаратами показали, что сила тяжести уменьшается пропорціонально квадрату скорости. Это, разумѣется, являлось большимъ преимуществомъ.

Однако, Робюръ полагалъ, что хотя все это хорошо, но будетъ еще лучше, если можно устроить еще проще. Поэтому онъ придумалъ удовлетворить всѣмъ потребностямъ своей машины только одними винтами. Они были двухъ родовъ. Одни поддерживали машину въ воздухѣ, другіе сообщали ей необыкновенно быстрое поступательное движеніе.

Наконецъ, по разсчету Виктора Татена, выходило такъ, что при помощи короткаго, но широкаго винта, «можно поднять безконечно большой грузъ, употребляя весьма малую силу».

Если ортоптеръ (какъ, напримѣръ, взмахъ крыльевъ птицы) поднимается, опираясь на воздухъ, то геликоптеръ взлетаетъ на воздухъ, косвенно ударяя по немъ лопастями винта, какъ если бы онъ поднимался по наклонной плоскости. Винтъ двигается непремѣнно по направленію своей оси. Если ось вертикальная, то онъ перемѣщается вертикально, а если горизонтальная, то и онъ горизонтально перемѣщается.

На этомъ двойномъ дѣйствіи и былъ основанъ весь аппаратъ инженера Робюра.

А вотъ и подробное описаніе этой необыкновенной машины, которую можно раздѣлить на три главныя части: платформу, подъемно-движущій механизмъ и машинное отдѣленіе.

Платформа. – Она представляетъ полъ въ тридцать метровъ длины и четыре метра ширины и совершенно похожа на палубу корабля съ кормою въ видѣ шпоры. Подъ платформою закругляется плотно сколоченный кузовъ, заключающій въ себѣ механизмъ, кладовую для запасовъ и инструментовъ и бочки съ водою для питья. Вокругъ платформы идетъ галлерея на столбикахъ, соединенныхъ между собою желѣзною рѣшеткой. На самой платформѣ устроены три отдѣльныхъ каюты вродѣ такихъ, что бываютъ на кораблѣ на шканцахъ. Каждая каюта раздѣлена на отдѣленія, приспособленныя частью для помѣщенія людей, частью для машинъ. Въ средней каютѣ дѣйствуетъ машина, приводящая въ движеніе подъемный механизмъ; въ задней машина для задняго хода, въ передней для передняго. Въ первой каютѣ, со стороны носа, находится буфетъ, кухня и жилое помѣщеніе для экипажа. Въ послѣдней каютѣ, со стороны кормы, расположено нѣсколько комнатъ, между прочимъ кабинетъ самого инженера, столовая и стеклянная будка для рулевого, который правитъ машиной посредствомъ весьма сильнаго руля. Всѣ каюты освѣщены окнами изъ особаго рода стеколъ, сила сопротивленія которыхъ въ десять разъ превышаетъ крѣпость стеколъ обыкновенныхъ. Подъ кузовомъ устроена цѣлая система гибкихъ рессоръ, служащихъ для смягченія толчковъ, хотя вообще спускъ на землю происходитъ съ чрезвычайною медленностью, до того всѣ движенія аппарата подчинены волѣ инженера.

Подъемно-двигающій механизмъ. – Надъ платформою торчатъ вверхъ тридцать семь вертикальныхъ осей, изъ нихъ по пятнадцати съ каждаго края и семь повыше, на срединѣ. Съ виду – точно корабль о тридцати семи мачтахъ. Только на этихъ мачтахъ вмѣсто парусовъ находятся горизонтальные винты, по два на каждой. Высота хода и діаметръ винтовъ незначительны, но зато вращательное движеніе ихъ можетъ достигать изумительной быстроты. Каждая ось имѣетъ свое собственное движеніе, независимое отъ остальныхъ осей, и, кромѣ того, каждая пара осей вертится въ обратномъ направленіи одна къ другой. Это сдѣлано изъ предосторожности, чтобы аппаратъ не принялъ коловратнаго движенія. Такимъ образомъ, винты, поднимаясь по вертикальному столбу воздуха, сохраняютъ равновѣсіе противъ горизонтальнаго сопротивленія. Слѣдовательно, аппаратъ снабженъ семьюдесятью четырьмя подъемными винтами, состоящими каждый изъ трехъ лопастей, поддерживаемыхъ съ внѣшней стороны металлическимъ кружкомъ, что представляетъ большую экономію двигательной силы. Спереди и сзади аппарата на горизонтальныхъ осяхъ насажены четырехлопастные двигательные винты съ очень длиннымъ винтовымъ ходомъ. Діаметръ у этихъ винтовъ также больше, чѣмъ у винтовъ подъемныхъ, и могутъ они вращаться съ необычайною быстротой.

Въ общемъ аппаратъ инженера Робюра представляетъ усовершенствованное сочетаніе трехъ системъ: системы Коссю, системы Ла-Ланделя и системы Понтона д’Анекура. Но истиннымъ изобрѣтателемъ аппарата долженъ по всей справедливости все-таки считаться Робюръ, потому что выборъ и примѣненіе двигательной силы принадлежатъ въ этомъ случаѣ всецѣло ему одному.

Машинное отдѣленіе. – Двигательную силу для своего аппарата Робюръ не взялъ ни у воды, ни у воздуха, ни у какого бы то ни было сжатаго газа. Для движенія онъ воспользовался электричествомъ, этою силою будущаго, душою дальнѣйшаго и промышленнаго и техническаго прогресса. При этомъ онъ не устроилъ никакой особенной машины. Онъ воспользовался только гальваническими столбами и аккумуляторами. Спрашивается: какіе же элементы, какія кислоты выбралъ онъ для своихъ столбовъ? Это уже секретъ самого Робюра. То же самое и относительно аккумуляторовъ. Инженеръ строго сберегъ свою тайну и не промѣнялъ ее на патентъ. И въ этомъ онъ совершенно правъ.

Въ концѣ-концовъ результатъ полученъ неоспоримый: столбы Робюра отличаются необыкновеннымъ напряженіемъ, элементы обладаютъ почти абсолютной неиспаряемостью, аккумуляторы оставляютъ далеко за собою всѣ до нынѣ извѣстные и, наконецъ, токи получаются неслыханной силы. Изъ всего этого добывается двигатель, заключающій въ себѣ неимовѣрногромадную сумму лошадиныхъ силъ и приводящій въ движеніе винты, которые сообщаютъ аппарату подвижность, далеко превышающую его потребности при какихъ бы то ни было условіяхъ.

Повторяемъ: честь изобрѣтенія и устройства такихъ чудесъ принадлежитъ единственно инженеру Робюру. Относительно этого онъ принялъ твердое намѣреніе ни съ кѣмъ не дѣлиться своимъ секретомъ. Если президенту и секретарю Вельдонскаго института не удастся проникнуть въ эту тайну, то очень возможно, что она будетъ навсегда потеряна для человѣчества.

Само собою разумѣется, что аппаратъ Робюра обладаетъ достаточною устойчивостью вслѣдствіе разумнаго помѣщенія центра тяжести въ надлежащемъ мѣстѣ. Нѣтъ основанія опасаться, что онъ можетъ принять какое-нибудь неудобное положеніе относительно горизонтальной плоскости или какъ-нибудь опрокинуться.

Остается знать, какой матеріалъ употребилъ инженеръ Робюръ для своего аэронефа, каковое названіе вполнѣ можно примѣнить къ Альбатросу. Что это былъ за матеріалъ, не поддавшійся крѣпкому ножу Филя Эванса и поставившій въ совершенный тупикъ дядю Прюдана?

Просто-на-просто– бумага.

Уже нѣсколько лѣтъ, какъ бумажное производство получило замѣчательное развитіе. Бумага безъ клея, пропитанная декстриномъ и крахмаломъ и затѣмъ подвергнутая дѣйствію гидравлическаго пресса, представляетъ матеріалъ такой крѣпкій, какъ и сталь. Изъ нея дѣлаютъ блоки, рельсы и вагонныя колеса, при чемъ послѣднія не уступаютъ прочностью стальнымъ, но гораздо ихъ легче.

Этими двумя цѣнными качествами бумаги, то-есть прочностью и въ то же время легкостью, Робюръ и воспользовался для устройства своего воздушнаго локомотива. Кузовъ, платформа, каюты, – все было сработано изъ прессованной рисовой бумаги, которая кромѣ названныхъ двухъ качествъ имѣетъ еще и третье, очень важное при подъемѣ на значительную высоту, это – огнеупорность. Что касается до разныхъ рычаговъ, винтовъ и прочаго, то ихъ сдѣлали изъ просмоленныхъ волоконъ вещества и гибкаго и въ то же время очень прочнаго. Это вещество можетъ принимать всякую форму и не растворяется почти ни въ какихъ газахъ, жидкостяхъ, кислотахъ и щелочахъ, не говоря уже объ его изолирующемъ свойствѣ. Все это, вмѣстѣ взятое, сдѣлало названный матеріалъ весьма цѣннымъ для устройства электрическаго механизма на Альбатросѣ.

Экипажъ аэронефа состоялъ изъ инженера Робюра, его помощника Тома Тернера, одного машиниста съ двумя помощниками, двухъ рулевыхъ и Повара. Всего, какъ видитъ читатель, было восемь человѣкъ, но этого было вполнѣ достаточно для всѣхъ маневровъ воздушнаго корабля.