Текст книги "Кораблекрушение «Джонатана»"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

4. В ПЕЩЕРАХ

Когда Кау-джер вышел из управления, гроза уже прошла и дождь прекратился. Ветер разогнал тучи, над морем взошло солнце, и его косые лучи позолотили крыши домов Либерии.

Город еще спал. Как всегда, Кау-джер проснулся первым. Глубоко вдыхая свежий утренний воздух, он прошелся по площади, превратившейся после ливня в грязное болото, и сразу же обратил внимание на приоткрытую дверь суда. Не придав этому особого значения, он подошел и хотел закрыть ее, но тут, к своему крайнему удивлению, обнаружил, что дверь взломана. Кому это понадобилось? Неужели в Либерии нашлись такие бедняки, которых могла прельстить скудная обстановка зала суда.

Кау-джер зашел в помещение и, хотя уже с порога заметил бочонок, не сразу сообразил, почему он оказался здесь. Однако после беглого осмотра все стало ясно. Рассыпанный порох… протянутый по полу обгоревший фитиль… Ошибиться было невозможно. Кто-то хотел убить губернатора и вместе с ним взорвать все управление.

Это открытие поразило Кау-джера. Значит, какие-то колонисты так ненавидели его! Он стал соображать, кто бы мог это сделать. Пока у него не было оснований обвинять кого-либо, но Кау-джер хорошо знал всех жителей города, и поэтому его подозрения ограничились небольшим кругом лиц. Фердинанд Боваль, несмотря на его новую должность?.. Возможно… Льюис Дорик?.. Более чем вероятно… И, во всяком случае, кто-то из их приверженцев.

Осмотрев весь зал, Кау-джер обнаружил дыру, проделанную в перегородке, и понял, что бочонок был похищен со склада и перенесен сюда. Преступник поджег фитиль и скрылся, но, вопреки его ожиданиям, взрыва не последовало. Фитиль, обгорев на две трети, попал в лужу воды и погас.

Откуда же взялась здесь вода? Кау-джер взглянул наверх. Ну конечно, она просочилась во время ливня через щели в крыше. На потолке виднелись свежие потеки, на полу образовалась здоровенная лужа, которая залила фитиль.

Кау-джера охватил страх – не за себя, а за тех, кто находился вместе с ним в управлении: за Хартлпула, жившего там со своими двумя приемными детьми, и за людей, дежуривших прошлой ночью. Они уцелели по чистой случайности. Если бы не ночной ливень и дырявая крыша, все бы они погибли.

Поразмыслив, Кау-джер решил, что не стоит оглашать неудавшееся покушение, дабы не создавать паники среди мирного населения. Закрыв двери, он направился к Хартлпулу, разбудил его и рассказал ему о ночном происшествии. Тот пришел в ужас. Так же как и Кау-джер, он не мог указать виновных, но, не колеблясь, сразу же назвал тех, на кого по логике вещей падало подозрение.

Поскольку Кау-джер запретил говорить о преступлении, Хартлпулу предстояло заделать отверстие в перегородке без посторонней помощи. Пока он ходил за нужными инструментами, Кау-джер отнес бочонок с порохом на прежнее место и тут обнаружил исчезновение еще одного бочонка.

Для чего понадобился преступнику второй бочонок с порохом? Конечно, не для хорошего дела. Но ведь порох без огнестрельного оружия бесполезен, и воры должны были понимать, что им удалось стащить его только благодаря счастливому стечению обстоятельств и что повторить это невозможно…

Вернулся Хартлпул, и они вдвоем вставили обратно часть бревна, вырезанного Кеннеди, заложили пустые промежутки камнями и заделали известкой. Вскоре на стене не осталось никаких следов.

Только тогда Кау-джер сообщил Хартлпулу об исчезновении еще одного бочонка. Дело принимало серьезный оборот. Несомненно, злоумышленники, завладев порохом, подготовят новое покушение, и следовало подумать о средствах защиты. После всестороннего обсуждения Кау-джер и Хартлпул решили увеличить численность милиции с сорока до шестидесяти человек, а пока ограничиться восемью дополнительными караульными, так как в резерве имелось всего восемь запасных ружей. Ночные дежурные будут отныне нести караул не в помещении милицейского участка, а снаружи, сменяясь попарно, и во время пребывания на посту должны регулярно производить обход вокруг управления, тем самым обеспечивая постоянное наблюдение. Кроме того, Кау-джер срочно выписал еще двести ружей, чтобы в будущем можно было отразить любое нападение.

Преступники не оставили после себя никаких следов, за исключением похищенного бочонка с порохом. Чтобы найти этот бочонок, пришлось бы произвести многочисленные обыски, которые, естественно, взволновали бы население, а Кау-джер не хотел этого. Поэтому он счел принятые меры предосторожности пока достаточными. Но Хартлпул дал себе слово держать своего начальника под бдительной и незаметной охраной.

После этих событий жизнь потекла как обычно. Дни шли за днями, воспоминание о странном происшествии сглаживалось и постепенно теряло свою остроту. Повторное покушение при усиленной охране казалось невозможным, и вскоре Кау-джер совсем перестал о нем думать. Захваченный потоком самых разнообразных дел, он всецело отдался созидательному труду. В голове у него непрерывно созревали новые и новые проекты.

Так, не дождавшись окончания строительства плотины для набережной, он решил использовать водопад, расположенный в нескольких километрах вверх по реке, для электростанции, которая снабдила бы весь остров светом и энергией.

Либерия, освещенная электричеством! Кто мог бы это предвидеть два года назад!

И все же не этот проект всецело захватил Кау-джера. Нет, он мечтал о другом, более грандиозном. Дать Либерии электрический свет было, конечно, очень заманчиво, но пользу от этого получили бы только жители острова Осте. К тому же затея не представляла собой особых трудностей, и поэтому казалась правителю просто развлечением. Дело же, которое увлекло его по-настоящему, было куда более трудным и всеобъемлющим. Оно касалось всего человечества.

Впервые мысль о нем возникла у Кау-джера еще во время кораблекрушения «Джонатана».

Когда в ночи раздались пушечные выстрелы, Кау-джер, как известно, зажег костер на мысе Горн. Но он сделал это только один раз, в дальнейшем же никто не сигнализировал кораблям об опасности. А ведь сотням судов приходится огибать крайнюю оконечность Америки в периоды бурь, и никто не зажигает им путеводных огней. Поэтому так часто обломки кораблей усеивают рифы архипелага. Но если бы каждый вечер, с заходом солнца, зажигались огни маяка, своевременно предупрежденные суда могли бы уходить в открытое море и предотвратить грозящую им катастрофу.

С тех пор как Кау-джер попал на мыс Горн, не проходило дня, чтобы он мысленно не возвращался к этому великому плану.

Он не умалял его трудностей и долгое время считал неосуществимым. Но обстоятельства изменились. Будучи правителем расцветавшего края, Кау-джер теперь имел почти неограниченное число рабочих рук. Мечта становилась реальностью.

Материальные затраты не смущали его. Он располагал значительными средствами и мог предоставить Остельскому государству крупные ассигнования. Кау-джер долго не тратил деньги на себя лично. Он отнюдь не стремился к накоплению и к помещению капиталов под проценты и даже пытался забыть о существовании денег. Только однажды, поборов свое отвращение ко всякого рода финансовым операциям, Кау-джер субсидировал торговое предприятие Гарри Родса. Но после того как он изменил своим принципам, у него уже не было причин и впредь оставаться непреклонным, тем более что дело касалось спасения человеческих жизней.

Мог ли он найти для своего богатства лучшее применение, чем сооружение маяка на зловещем мысе, о крутые скалы которого разбилось столько кораблей?

Кау-джера беспокоили иные серьезные препятствия, стоявшие на пути будущего строительства: если территория острова Осте не принадлежала никому, то остров Горн находился во владении Чили.

Согласится ли Чили отказаться от своих прав на голую скалу, принимая во внимание цель, во имя которой хотело ее приобрести Остельское государство? Во всяком случае, следовало начать переговоры, и с первым же попутным кораблем Кау-джер направил официальное послание республике Чили.

Увлекшись новым замыслом, Кау-джер стал забывать об опасности, нависшей над его головой.

В тайниках сознания Кау-джера сохранилась – как отголосок его прежних вольнолюбивых идей – ненависть ко всяким полицейским мерам. Поэтому он с самого начала отказался от тщательного расследования, мотивируя свой отказ нежеланием вызвать волнения среди жителей Либерии.

Заговорщики по-прежнему оставались на свободе, и похищенный порох представлял в их руках страшную угрозу.

Сразу же после покушения Дорик и Кеннеди перенесли бочонок с порохом в одну из пещер Западного мыса.

Их было три: одна, на южном склоне, сообщалась через подземный ход с центральной пещерой, а верхняя выходила на северный склон горы и, следовательно, возвышалась над Либерией. Узкая расщелина, несмотря на резкую крутизну склонов доступная пешеходу, соединяла между собой все три пещеры, но посередине резко суживалась, и приходилось пробираться по ней ползком, чтобы не задеть один неустойчивый камень, поддерживавший в этом месте своды. Падение его могло вызвать обвал.

Дорик и Кеннеди принесли порох в первую из нижних пещер, куда через высокий и широкий проход проникали потоки света и воздуха. Бегло осмотрев ее и не заметив узкого лаза, идущего к верхней пещере, они спрятали тут бочонок под кучей ветвей.

Каково же было изумление Дорика и Кеннеди, когда по возвращении в Либерию утром 27 февраля они увидели, что здание управления цело и невредимо.

По дороге к пещерам, где они прятали порох, и на обратном пути они напряженно прислушивались, ожидая взрыва. Но кругом было тихо. Терзаемые любопытством и не осмеливаясь удовлетворить его, Дорик и Кеннеди разошлись по своим домам.

Неудача с покушением и возможность раскрытия заговора требовали от них особой осторожности, так что в данный момент все сводилось только к одному: остаться незамеченными. Поэтому на следующее утро, на работе, они старались не привлекать к себе внимание.

Только после полудня отважился Льюис Дорик пройти мимо управления. Бросив издали беглый взгляд в сторону суда, он увидел, что слесарь Лоусон чинит взломанную дверь.

По-видимому, мастер не придавал особого значения этому делу. Просто ему приказали вставить новый замок, вот и все. Но его спокойствие ни в коей мере не передалось Дорику. Раз исправляли дверь, значит, взлом был обнаружен, а следовательно, найдены и бочонок с порохом и обгоревший фитиль.

Дорик не знал, кто первый заметил все эти вещи, но не сомневался, что о таком важном происшествии сразу же доложили губернатору и теперь будет сделано все возможное, чтобы отыскать заговорщиков. В первую минуту он растерялся – вероятно, заговор раскрыт! – но вскоре, поразмыслив, успокоился. В конце концов, доказательств его вины не было, а если даже и возникли подозрения, ведь нельзя арестовать и тем более осудить человека на основании одних только подозрений! И пока сообщники молчат, вообще никаких улик нет.

Несмотря на все эти рассуждения, Дорик страшно разволновался, когда к концу рабочего дня столкнулся лицом к лицу с Кау-джером, пришедшим посмотреть на работы в порту.

По внешнему виду правителя нельзя было предположить, что произошло нечто необычайное. Но Дорик знал, что в спокойствии Кау-джер бывает опаснее, чем во гневе, и подумал: «Если губернатор так спокоен – значит, напал на след». Опустив глаза, он притворился, будто целиком захвачен работой.

Но постепенно тревога Дорика улеглась, и с каждым днем его уверенность в благополучном исходе возрастала. Он убедился, что, хотя похищение пороха и было обнаружено, вследствие чего изменили порядок несения караульной службы, жизнь города течет нормально. Тем не менее две недели сообщники избегали друг друга и так примерно вели себя, что даже одним своим поведением могли навлечь на себя подозрения.

Через некоторое время они начали перебрасываться на ходу отдельными словечками, а потом, видя, что им ничто не угрожает, возобновили вечерние прогулки и тайные сборища. Наконец они настолько осмелели, что даже решились пойти в пещеру, где находился бочонок с порохом.

Он оказался на месте, и это окончательно успокоило преступников. С той поры пещера превратилась в постоянное место их встреч. Через месяц после неудавшегося покушения они стали приходить туда каждый вечер и вели нескончаемые разговоры об одном и том же. Больше всего возмущала их необходимость подчиняться наравне с другими закону о труде.

Постоянно подхлестывая друг друга взаимными жалобами, они мало-помалу забыли о постигшей их неудаче и принялись изыскивать новые способы убийства Кау-джера. Озлобление заговорщиков дошло до предела, и наконец настал день, когда они почувствовали, что больше не в силах повиноваться губернатору.

В этот день, 30 марта, пятеро приятелей выйдя из города поодиночке, встретились через несколько километров на пути к пещерам. Дорик, погруженный в мрачное раздумье, не произносил ни слова. Остальные, также молча, следовали за ним. Тягостное безмолвие напоминало предгрозовое затишье.

Дорик первым вошел в пещеру и вдруг в ужасе попятился – там ярко горел огонь.

Значит, здесь кто-то был, и, видимо, совсем недавно!

Огонь! Дорик сразу подумал о порохе. Если бы костер развели чуть-чуть дальше, тех, кто его зажег, уже не было бы в живых. Сами того не подозревая, эти люди избежали смертельной опасности.

Дорик бросился к куче хвороста. Бочонок лежал на месте. Его не обнаружили, когда брали сухие ветви для весело искрившегося костра.

Тем временем Кеннеди осматривал вторую пещеру, освещая ее горящей веткой. Вскоре он вернулся и успокоил остальных – там никого не было. Наверно, случайные гости уже ушли.

Кеннеди хотел затоптать костер, но Дорик резко остановил его и подбросил в огонь новые сучья. Товарищи с изумлением смотрели на него.

– Ну, вот что, друзья, – сказал, повернувшись к ним, Дорик, – с меня хватит… Сюда уже приходил кто-то… Могут прийти опять и найти порох… Надо действовать.

Все согласились с ним, за исключением Сердея, хранившего невозмутимое молчание.

– Когда же? – спросил Фред Мур.

– Сегодня вечером, – ответил Дорик. – Я все обдумал… У нас нет оружия, но я сделаю бомбу… сам… сегодня же. Спрессую порох в нескольких слоях ткани, пропитанной смолой… Для этого мне и нужен огонь… чтобы растопить смолу. Конечно, моей бомбе далеко до усовершенствованных снарядов, с часовыми механизмами… но выше головы не прыгнешь… Я не химик… В некоторых местах пропущу через нее фитиль… Он будет гореть тридцать секунд… Этого достаточно, чтобы зажечь и бросить. Я проверил… Как бы то ни было, бомба сделает свое дело…

Заговорщиков поразил странный вид Дорика: он дрожал как в лихорадке, лицо его судорожно подергивалось, голос прерывался, взгляд блуждал как у безумного. Но врачи не сочли бы его умалишенным, хотя он и говорил как в бреду. Злоба и ненависть, накопившиеся за всю жизнь, душили его. Не в силах справиться с собой, он, однако, сохранял всю ясность рассудка, насколько это возможно для человека, ослепленного гневом.

– Кто же бросит бомбу? – тихо спросил Сердей.

– Я, – ответил Дорик.

– Когда?

– Сегодня ночью. Около двух часов я постучусь в управление, Кау-джер пойдет открывать… Услышав его шаги, зажгу фитиль… А как только дверь откроется, брошу бомбу.

– А сам?

– Успею отбежать… Но если даже и подохну, все равно с Кау-джером надо покончить.

Наступило тягостное молчание. Зловещий замысел Дорика потряс его сообщников.

– Значит, – медленно произнес Сердей, – мы тебе не нужны?

– Мне никто не нужен! – крикнул Дорик. – Трусы могут убираться на все четыре стороны!

Эти слова задели присутствующих за живое.

– Я остаюсь, – заявил Кеннеди.

– И я, – сказал Уильям Мур.

– И я тоже, – повторил Фред Мур.

Сердей промолчал.

В пылу спора, сами того не замечая, они заговорили громче, совершенно забыв о том, что люди, зажегшие костер, могли оказаться поблизости и услышать их преступные речи.

И действительно, их услышал – совершенно невольно – Дик, но он был еще так мал, что, даже обнаружив его, заговорщики не испугались бы.

30 марта у Дика и Сэнда был свободный день. Поэтому они вышли из города рано утром, чтобы поскорее добраться до пещер, в которых когда-то любили играть.

Дети очень непостоянны в своих привязанностях и вкусах. В один прекрасный день они бросают излюбленные забавы, как бы пресытившись ими, а потом, когда им надоедает другое развлечение, вдруг опять возвращаются к ним.

Так было и с пещерами. После долгого перерыва Дик и Сэнд снова направлялись туда, на ходу обсуждая важный вопрос о предстоящей игре. Точнее, Дик, по обыкновению, командовал, а Сэнд покорно внимал его приказам.

– Старина, – начал Дик, когда они миновали дома на окраине, – я скажу тебе что-то интересное.

Сэнд сразу же навострил уши.

– Сегодня мы будем играть в ресторан.

Сэнд кивнул головой в знак согласия, хотя, по правде говоря, ничего не понял.

Дик вынул из кармана спичечную коробку.

– Что скажешь на это? – торжествующе спросил он.

– Спички! – воскликнул Сэнд, восхищенный такой необыкновенной игрушкой.

– А на это? – продолжал Дик, вытаскивая из кармана с полдесятка картофелин.

Сэнд радостно захлопал в ладоши.

– Так вот, – властно заявил Дик, – ты будешь хозяином ресторана, а я – посетителем.

– Почему? – наивно спросил Сэнд.

– Потому! – ответил Дик.

На такой безоговорочный довод Сэнду нечего было возразить, и, когда они пришли на место, все произошло так, как пожелал его деспотичный друг.

В одном углу пещеры они нашли неизвестно откуда взявшуюся кучу хвороста. Взяв из нее несколько сучьев, они подожгли их, соорудили великолепный костер и стали печь картошку. А потом началась настоящая игра.

Сэнд замечательно изображал хозяина ресторана. Дик был не хуже в роли посетителя. Надо было видеть, с какой непринужденностью он вошел в пещеру (само собой разумеется, для большей правдоподобности сначала он вышел оттуда), как чинно уселся на земле перед воображаемым столом, как надменно потребовал все кушанья, названия которых знал.

Дик заказал яйца, ветчину, цыпленка, солонину, рис, пудинг и всякие разные яства.

Клиент мог безнаказанно требовать все, что ему было угодно, – никогда еще не существовало ресторана с таким разнообразным меню. У хозяина имелось решительно все. Что бы ни заказывали, он, не колеблясь, отвечал: «Извольте, сударь!» – и немедленно приносил желаемое кушанье. Никто не усомнился бы в том, что это и на самом деле яйца, ветчина или цыпленок, хотя какой-нибудь поверхностный наблюдатель мог бы случайно спутать их с простыми картофелинами!

Но всему приходит конец. Истощаются даже самые обильные запасы и насыщаются даже самые ненасытные желудки. По чудесному совпадению, то и другое совершилось одновременно – именно в тот момент, когда, к великому огорчению Сэнда, была съедена последняя картофелина. Он разочарованно протянул:

– Ты все съел…

Дик снисходительно улыбнулся:

– Но ведь я был посетителем. Не станет же сам хозяин есть свои продукты!

Но на этот раз Сэнда не так-то просто было убедить.

– А мне ничего и не досталось, – растерянно произнес он.

Дик повысил голос:

– Может быть, ты еще скажешь, что я – обжора? Тогда, черт возьми, я больше не играю с тобой!

– Ну, что ты! – взмолился Сэнд, испугавшись угрозы.

Дику только этого и надо было.

– Хорошо, – благодушно согласился он, сразу же отказавшись от мщения. – Теперь я буду хозяином, а ты – посетителем.

После перемены действующих лиц игра возобновилась. Сэнд вышел из пещеры, снова вернулся и сделал вид, что садится за стол. Дик подбежал и предупредительно поднес ему булыжник. Но так как Сэнд не обладал таким даром воображения, как Дик, он не понял, что от него требуется, и растерянно смотрел на камень.

– Дурак, это же счет, – объяснил Дик.

– А я еще ничего не заказал! – возмутился Сэнд.

– Так ведь больше ничего нет, и остается только заплатить за обед. В ресторане надо платить. Ты скажешь: «Гарсон, дайте счет». А я отвечу: «Пожалуйста, сударь». Ты скажешь: «Вот цент за обед и цент вам на чай». Я скажу: «Спасибо, сударь». И ты дашь мне два цента.

Они превосходно разыграли эту сцену. Сэнд тоном ресторанного завсегдатая приказал: «Гарсон, счет!», а Дик так услужливо откликнулся: «Пожалуйста, сударь!», что его можно было принять за официанта первоклассного ресторана. Сэнд в восторге дал ему два цента. Но вдруг он вспомнил о картошке, которую съел Дик.

– Ты все съел сам, а мне приходится платить, – сказал он грустно.

Дик сделал вид, будто не расслышал, но покраснел до ушей.

– Мы купим лакричного соку в магазине Родса, – пообещал он, чтобы заглушить угрызения совести. Затем, как опытный дипломат, желающий сразу покончить с неприятным инцидентом, добавил: – Будем играть в другую игру.

– В какую? – спросил Сэнд.

– Во льва и охотника. Ты будешь путешественником, а я львом, – заявил Дик, немедленно присваивая себе выигрышную роль. – Ты войдешь в пещеру, чтобы отдохнуть, а я прыгну на тебя. Ты закричишь: «На помощь!» Тогда я выбегу, а потом прибегу опять, но теперь я уже стану охотником и убью льва.

– Но как же ты сможешь убить льва, если ты сам – лев? – возразил Сэнд.

– Нет, я уже буду охотником.

– А кто же бросится на меня?

– Глупый, конечно, я – но тогда, когда еще буду львом.

Сэнд погрузился в раздумье, пытаясь разобраться в в предстоящей игре, но Дик прервал его и, не объяснив все толком, приказал:

– Сейчас ты уходи, а потом возвращайся. Лев будет поджидать тебя среди скал. У тебя еще много времени… Помни, что я – лев и буду в засаде. Львы очень долго сидят в засаде… А ты поднимись по переходу до верхней пещеры и войди совершенно спокойно – ведь ты ничего не знаешь о том, что тебе грозит опасность. Только тогда ты услышишь рыкание льва…

Дик испустил леденящее душу рычание.

Сэнд вышел и стал подыматься по расщелине. Ему предстояло спуститься в пещеру и стать покорной жертвой страшного льва.

Тем временем Дик спрятался между скалами. Ожидание не казалось ему долгим: ведь он был лев, а львы умеют терпеливо подстерегать свою добычу. Ни за что на свете Дик не высунул бы даже кончика носа раньше времени! Изредка он, хотя и в полном одиночестве, добросовестно издавал тихое ворчание, предвещавшее громкий и ужасающий рев, с которым свирепый лев набросится на несчастного путешественника. Эти подготовительные упражнения были прерваны появлением нескольких человек, взбиравшихся на гору.

Дик настолько вошел в роль льва, что и в самом деле не побоялся бы наброситься на них, однако его превращение в царя пустыни не помешало ему узнать Льюиса Дорика, братьев Мур и Сердея. Мальчик скорчил гримасу – он не любил этих людей, особенно Фреда Мура, которого считал своим личным врагом.

К великому негодованию Дика, вся компания скрылась в пещере, и вскоре до него донеслись их удивленные возгласы – они увидели костер.

– Это не их пещера! – сердито пробормотал Дик. Но вдруг прислушался…

Они заговорили о порохе и о бомбе. Последнее слово, которое он плохо расслышал, связывалось с именем губернатора и Хартлпула.

Может быть, он находился слишком далеко, и поэтому-то не расслышал? Дик осторожно подполз ко входу в пещеру, откуда отчетливо слышалось каждое слово. Он узнал голос Сердея.

– А что дальше? – спросил бывший повар, неизменный критик всех предложений Дорика. – Бомба – ведь это не то, что порох. Ты не сможешь уничтожить их всех разом. Убьешь Кау-джера – останется Хартлпул и охрана…

– Ерунда! – раздраженно ответил Дорик. – Их я не боюсь. Если снять голову, туловище не опасно.

«Убить!»… «Снять голову губернатору!»… Дик сразу же стал серьезным и, задрожав, начал прислушиваться к этим страшным словам.