Текст книги "Граф де Шантелен"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава IX
ДУАРНЕНЕ

Население Дуарнене на второй год правления Республики насчитывало всего два десятка семей рыбаков. С моря открывался весьма живописный вид на поселок, где дома строились из обломков гранитных скал. Над крышами одиноко возвышалась колокольня расположенной на вершине холма церкви.

Со стороны поселок оставался почти невидимым за изгибами береговой линии. Однако волны и ветер почти беспрепятственно обрушивали на него свой яростный натиск. Огромные камни, наваленные на крыши домов, были совсем не лишними во время порывов свирепого северо-западного ветра.

Все побережье Бретани от Конкарно до Бреста представляло собой сплошную цепь самых различных бухточек. Наиболее значительные из них, вблизи Дуарнене и Бреста, достигали двадцати пяти лье в окружности. Бухты Одьерна, Ле-Трепасе, Камаре и Динана выглядели крошечными заливчиками по сравнению с ними. Гавань Дуарнене пользовалась самой дурной славой на всем побережье: множество кораблекрушений прочно закрепили за ней зловещую репутацию.

У выхода из бухты виднелась узкая полоска земли, устремившаяся в океан. Она напоминала лежащую на боку пирамиду высотой в восемь лье. Близ Дуарнене ширина ее основания достигала четырех лье. Острие этой пирамиды, вонзавшейся в океан, носило название мыса Ра.

Северная оконечность бухты представляла собой гигантскую кривую, обрывающуюся на мысе Козы, где расположены знаменитые гроты Морга. Выше, в туманной дымке, виднелись горные склоны Арэ.

Вокруг бухты располагались селения Ле-Пуан, Бензек, Кледен, Одьерн, Пон-Круа, Плогоф и несколько деревушек помельче.

Бухта Дуарнене, практически ничем не защищенная с моря, испытывала на себе всю ярость океанских штормов. Волнение здесь никогда не утихало, и рыбаки, рискуя выходить в открытое море на своих утлых лодчонках, нередко чувствовали себя на краю гибели, проводя целые дни у входа в гавань в ожидании возможности пристать к берегу.

Поселок Дуарнене находился возле устья маленькой реки, которое обнажалось при отливе. Именно здесь рыбаки прятали свои лодки во время бури. Тогда еще не было дамбы, которая защищает сегодня маленький порт, и волны прибоя подчас разбивались о стены домов на берегу.

Место, где река впадает в залив со стороны поселка, называлось мысом Ле-Ге.

Здесь и примостился домик добряка Локмайе. Из его окон открывался вид на все побережье от мыса Козы до Дуарнене. Домишко казался почти незаметным на фоне окрестных скал. Постройка не отличалась изяществом, но была прочна и надежна.

Первый этаж занимала низкая зала с широким камином, вокруг которого обычно развешивали мокрые сети и другие рыболовные снасти. На втором этаже располагались три маленькие спаленки, откуда рыбак мог наблюдать за своей лодкой, то лежащей на песке во время отлива, то покачивающейся на волнах при высокой воде.

Локмайе было шестьдесят лет, и всю свою жизнь он верой и правдой служил семейству де Треголанов. Он во всем напоминал Кернана, только не получил его образования.

Этому домику и суждено было стать новым жилищем для графа и его дочери. Рыбак дал понять прибывшим, что здесь они у себя дома. Последние же, переступив порог, не могли сдержать возгласа восхищения – убогая хижина предстала перед ними как спасительная гавань, как чудесный остров среди бурного моря.

Несмотря на скромные размеры постройки, Анри нашел способ выделить девушке отдельную комнату. Другая, даже с чем-то вроде маленького кабинета, предназначалась графу. Как принято в тех краях, спальни не имели прямого сообщения с комнатой первого этажа. Наверх вела наружная лестница, сложенная из камней. Нижняя комната вполне подходила Локмайе и Кернану, отныне твердо решившему стать рыбаком в ожидании лучших времен.

Гости быстро устроились. Вскоре в спальне Мари весело трещала в огне охапка сухих виноградных лоз, и полчаса спустя девушка уже чувствовала себя как дома. Впервые после их встречи отец и дочь смогли наконец остаться наедине. Никто не нарушал их покой. За это время Кернан с помощью Локмайе приготовил скромный обед из свежей рыбы и нескольких яиц.

Немного погодя граф и Мари спустились вниз, и все уселись за столом в низкой зале первого этажа. Шершавая поверхность этого стола никогда не знала скатерти, а есть нашим друзьям пришлось из простых мисок почерневшими деревянными ложками. Но зато теперь они чувствовали себя в безопасности.

– Друзья мои, – сказал шевалье, – небо помогло нам укрыться в этом доме, но нельзя надеяться только на Провидение. Надо обсудить наши планы на будущее.

– Дитя мое, – ответил граф, – мы полагаемся на вас; я вверяю вам свою жизнь и жизнь моей дочери.

– Господин граф, – заметил шевалье, – я думаю, что время самых суровых испытаний прошло, и надеюсь на лучшее.

– Я тоже, – добавил Кернан. – Вы славный юноша, господин Анри, и впятером мы просто обязаны выпутаться. Но скажите-ка лучше, наше появление здесь не вызовет ненужных толков?

– Нет, Локмайе заранее пустил слух, что к нему собираются приехать родственники.

– Хорошо, – сказал бретонец, – и все-таки не покажется ли кому-нибудь странным такое прибавление семейства?

– Отчего же? Господин де Шантелен – мой дядя, а мадемуазель Мари – моя кузина.

– Ваша сестра, господин Анри, ваша сестра! Не следует ли мне назваться ее именем?

– Мадемуазель! – взволнованно воскликнул Анри.

– Возможно, возможно! – подтвердил Кернан. – А я стану кузеном достопочтенного Локмайе, если он не против.

– Весьма польщен, – ответил старый рыбак.

– Ну, теперь все семейство в сборе, настоящая семья рыбаков! Надо сказать, нам с графом не в новинку это ремесло: в молодости проворства было не занимать. Надеюсь, и теперь мы не утратили прежней сноровки.

– Прекрасно, – подхватил шевалье, – завтра же мы выйдем в бухту Дуарнене. Локмайе, твоя лодка в порядке?

– В полной исправности, – отозвался рыбак.

– Друзья мои, – взял слово граф, – если мы вынуждены остаться, если здесь нам придется встретить лицом к лицу надвигающуюся опасность, если мы не можем скрыться от врагов, я полностью поддерживаю ваши планы. Но значит ли это, что мы должны отказаться от надежды покинуть Францию?

– Господин граф, – ответил шевалье, – если подобное осуществимо, считайте, что я уже предложил его вам. Я и сам долгое время искал пути бегства в Англию, но безуспешно. И если представится такая возможность, я обещаю вам не упустить ее, чего бы это ни стоило.

– К несчастью, у меня осталось немного средств.

– А у меня всего лишь лодка да пара рук.

– Ладно, ладно! – вмешался Кернан. – Там посмотрим! Но сейчас, мой господин, даже будь у нас доброе судно, я никому не посоветовал бы пускаться в путешествие. В эти зимние месяцы море крайне опасно. Буря запросто выбросит нас на берег, а это может скверно кончиться. Нельзя подвергать мою племянницу Мари такой опасности. Вот погода устроится (если к тому времени Господь еще не сжалится над Францией), тогда и посмотрим, что к чему. А пока нам не придумать ничего лучшего, чем ловить рыбу, поскольку мы рыбаки, и спокойно жить в этом краю.

– Хорошо сказано, Кернан, – заметил шевалье.

– Да, все верно, Кернан, – отозвался граф. – Покоримся судьбе и не станем требовать невозможного. Довольствуемся тем, что посылает небо.

– Друзья мои, – взяла слово Мари, – мы должны прислушаться к тому, что говорит дядюшка Кернан. Ему хорошо известно, что я не отступила бы перед опасностями, которые таит в себе море, но если он считает, что не следует пускаться в путь, то, значит, так оно и есть. Нам остается только ждать. Мы небогаты, но мы будем трудиться; я готова отдать работе и свои слабые силы.

– О, мадемуазель! – живо вскочил юноша. – Наша работа очень тяжела, а вы воспитаны иначе, чем жены и дочери простых рыбаков. Мы не можем подвергать вас таким испытаниям. Впрочем, того, что мы заработаем, хватит на всех.

– Отчего же, господин Анри? – возразила девушка. – А если я найду работу, которая мне по силам? Это будет для меня радостью и утешением. Разве не смогу я шить или гладить?

– Как же! – воскликнул Кернан. – У моей племянницы золотые руки. Я видел, как она вышивала покрывало на алтарь церкви в Ла-Палю, и думаю, что святая Анна могла бы им гордиться.

– Увы, дядюшка Кернан, – заметила Мари с грустью, – теперь не может быть и речи ни о каких вышивках для алтаря! Но есть другие ремесла, скромнее, да и прибыльнее!..

– Право, не знаю, – произнес Анри, который не хотел, чтобы молодая девушка утруждала себя. – Думаю, что в округе вряд ли найдется подходящая для вас работа.

– Разве что шить рубахи из грубого полотна для рыбаков или солдат из Кемпера! – бросил Локмайе.

– О!

– Я согласна, – воскликнула Мари.

– Мадемуазель! – вскричал шевалье.

– А почему бы и нет? – откликнулся Кернан. – Уверяю вас, моя племянница с этим прекрасно справится.

– Да, но они платят пять су[61]61
  Су – французская мелкая монета, сначала золотая, а потом серебряная и медная. В конце XVIII века составляла двадцатую часть ливра. Чеканилась до 1793 года.


[Закрыть] за штуку!

– Это же просто здорово, пять су за штуку! – воскликнул Кернан. – Итак, моя племянница Мари, ты будешь белошвейкой.

– Этим же занимались мадемуазель Сапино и мадемуазель де Лалезардьер после их бегства из Ле-Мана, – ответила девушка, – и я могу работать, как они.

– Решено. Локмайе, ты подыщешь работу.

– Договорились.

– А теперь, Мари, мой господин, – ступайте отдыхать. Господин Анри и я, мы осмотрим лодку, чтобы завтра выйти в море.

Анри и Кернан пошли на берег, Локмайе отправился в поселок, а девушка, оставшись с отцом, решила немного прибраться в доме.

Добравшись до мыса Ле-Ге, шевалье и Кернан нашли суденышко в прекрасном состоянии. Снабженное двумя парусами красного цвета, оно было крепко сбито и могло выдержать даже сильный шторм. Несколько рыбаков, развешивающих свои сети неподалеку, подошли «почесать языком». Кернан отвечал им, как заправский моряк, и даже поделился своими опасениями по поводу маленького черного облачка на горизонте, которое, судя по всему, не предвещало ничего хорошего. При этом он, однако, не прекращал готовить лодку к предстоящему плаванию.

На следующий день, как и было решено накануне, шевалье и Кернан вышли в море.

Бретонец очень привязался к своему новому другу. Анри, несмотря на свою молодость (ему едва исполнилось двадцать пять лет), мужественно перенес жестокие испытания, выпавшие на долю юношей его круга. Вовлеченный в водоворот событий, захлестнувших Францию, он повзрослел поразительно быстро. Потеряв свою семью, оставшись совсем один на белом свете, он перенес всю свою преданность и искреннюю привязанность на графа и его дочь. Кернан прекрасно это чувствовал, и в его голове уже складывались определенные соображения на будущее, которые, впрочем, вполне его устраивали.

По тому хладнокровию, которое проявил молодой Треголан, спасая мадемуазель де Шантелен, и по той храбрости, которую он выказал, став рыбаком, Кернан заключил, что юноша находчив, сообразителен и смел, словом – настоящий мужчина, человек, на которого можно положиться, – качество, довольно редкое в то смутное время.

Когда Кернану кто-нибудь нравился, он не стеснялся об этом говорить. Много раз он высказывал графу свое мнение о юноше, и частенько – в присутствии Мари.

Через несколько дней после прибытия в Дуарнене граф вызвался помочь товарищам в их нелегкой работе. Все вместе они вышли в море. Граф все еще находился в подавленном состоянии, но физический труд и свежий морской воздух развеяли его грустные мысли. Погода теперь редко благоприятствовала лову: по пять дней в неделю шторм удерживал рыбаков на берегу.

Рыбу они продавали на площади поставщикам продовольствия из Кемпера и Бреста, оставляя часть себе на пропитание. Деньги, вырученные от продажи, да несколько су, которые зарабатывала девушка, – вот и все, на что жили эти люди, почти счастливые в своей нищете.

Кернан не хотел трогать золото графа. Обстоятельства могли измениться в любую минуту, и тогда потребовались бы все сбережения на тот случай, если возникнет крайняя необходимость или представится возможность немедленно покинуть страну.

Для себя же Кернан твердо решил, что если ему и придется покинуть Францию и бежать вместе с графом – разумеется, он не оставит своего господина, – то он обязательно вернется туда и жестоко отомстит кое-кому. Однако об этом он никогда не заводил разговор и ни одним словом старался не напоминать о Карвале.

Уходя в море, друзья заботились, чтобы девушка никогда не оставалась одна: либо Локмайе, либо отец всегда находились рядом.

К слову сказать, их приезд никого в поселке не удивил. Рыбаки верили, что они – родственники старого рыбака, и вскоре все полюбили наших друзей за их добрый и кроткий нрав. Впрочем, жители Дуарнене почти не имели связи с внешним миром, и буря, поднятая революцией, замирала на пороге их домов.

Первого января 1794 года Мари находилась в комнате рядом с Кернаном и своим отцом, когда туда вошел Анри. Он принес девушке свой новогодний подарок – маленькое кольцо.

– Возьмите, мадемуазель, – взволнованно сказал он, протягивая подарок, – это кольцо моей сестры.

– Ах, господин Анри, – прошептала Мари. И, посмотрев на отца, на Кернана, бросилась к ним на грудь и разрыдалась. Потом она подошла к шевалье.

– Анри, – ответила она, робко подставив щечку, – это единственное, что я могу вам подарить.

Юноша легонько коснулся губами нежной кожи девушки и почувствовал, как бьется ее сердце, готовое выскочить из груди.

Кернан улыбался, а в голове графа невольно переплелись два имени: Анри де Треголан и Мари де Шантелен.

Глава X
ОСТРОВ ТРИСТАН

Январь прошел спокойно, и понемногу наши друзья стали чувствовать себя увереннее. С каждым днем Анри все сильнее привязывался к девушке, но, помня, что Мари обязана ему своим спасением, он так же тщательно скрывал свою любовь, как другой – менее щепетильный воздыхатель – выставлял бы ее напоказ. Таким образом, никто не догадывался о чувствах юноши, кроме, быть может, Кернана, от которого ничто не могло ускользнуть.

– К тому и идет, – повторял про себя бретонец, – а лучшей партии нечего и желать.

Жизнь в деревне Дуарнене спокойно текла своим чередом, всего лишь раз это спокойствие было нарушено. И вот при каких обстоятельствах.

По другую сторону реки напротив домика Локмайе, всего в одной восьмой лье от побережья, возвышался островок. Он представлял собой скалу, на вершине которой горел огонь, указывающий по ночам вход в гавань. Его называли остров Тристан,[62]62
  Тристан – Автор сопоставляет это название с французским словом «трист» (triste) – «грустный», «печальный».


[Закрыть] и название подходило ему как нельзя лучше. Кернан заметил, что островок внушал рыбакам какой-то суеверный ужас: одни старательно избегали приближаться к нему, другие, проплывая мимо, грозили ему кулаком, третьи – крестились, а их жены пугали детей «проклятым островом».

Можно было подумать, что на острове размещался лепрозорий[63]63
  Лепрозорий – лечебное заведение для изоляции и лечения больных проказой.


[Закрыть] или какая-то больница. Его боялись.

Частенько рыбаки говорили:

– Ветер задул с острова Тристан. Не к добру это! Много наших товарищей сгинет нынче в волнах.

Страх этот не имел под собой никаких видимых причин. Тем не менее место слыло опасным и роковым. Но, несмотря на это, остров был обитаем. Иногда Кернан замечал, как по скалам бродит какой-то человек, одетый в черное. Жители Дуарнене показывали на него пальцем и кричали:

– Вот он! Вот он!

Часто к этим крикам примешивались угрозы.

– Смерть ему! Смерть ему! – гневно повторяли рыбаки.

Тогда человек в черном скрывался в полуразрушенном шалаше на вершине.

Картина не раз повторялась. Кернан рассказал об этом графу, и они обратились за разъяснениями к Локмайе.

– А! – бросил тот. – Так вы его видели?

– Да, – подтвердил граф. – Можете ли вы сказать, друг мой, кто этот несчастный изгнанник?

– Этот? Дьявол, бесовское отродье! – В голосе рыбака прозвучала угроза.

– Да какой такой дьявол? – спросил Кернан.

– Ивна, богохульник.

– Какой Ивна? Какой богохульник?

– Лучше о нем не говорить, – пробурчал рыбак.

Бесполезно было дальше расспрашивать старого упрямца. Но однажды вечером, в первых числах февраля, разговор вновь коснулся таинственного изгнанника, и на этот раз не без помощи самого Локмайе.

Друзья собрались внизу у зажженного камина. Погода стояла ужасная: за окнами выл ветер и барабанил дождь. Двери и ставни жалобно трещали под напором бури. В широкой каминной трубе вихрями сталкивались разные потоки, отчего языки пламени выгибались вниз, а комната наполнялась дымом. Погруженные в собственные мысли, все прислушивались к завываниям бури, когда старый рыбак произнес, словно ни к кому не обращаясь:

– Хорошая погодка! Славная ночь для богохульника, лучше не придумаешь!

– А, ты имеешь в виду Ивна? – откликнулся Анри.

– Вот-вот, бесовское отродье! Но что бы я о нем ни говорил, по крайней мере, смотреть на него уже осталось недолго.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я знаю, что говорю.

И старик снова погрузился в свои размышления, не переставая, однако, к чему-то прислушиваться.

– Анри, – продолжил граф, – вы, кажется, знакомы с этой историей? Не объясните ли вы нам, кто же на самом деле этот Ивна, этот дьявол, как его здесь называют?

– Да, господин Анри, – подхватила Мари, – я тоже слышала о нем и даже видела на острове Тристан какого-то скитальца, но мне так и не удалось узнать больше.

– Мадемуазель, – ответил Треголан, – этот Ивна – священник, присягнувший новой власти, богохульник, как его здесь называют, которого муниципалитет назначил в наш приход. Теперь он вынужден прятаться на острове от гнева своих прихожан!

– Так это один из новообращенных святых отцов, которые переметнулись к республиканцам! – воскликнул граф.

– Совершенно верно, господин граф, – отозвался Треголан. – И чуть только солдаты сопровождения покинули его – вот что стало с негодяем! Он едва успел запрыгнуть в лодку и спрятаться на скале, где теперь и живет, питаясь какими-то моллюсками.

– Почему же он не сбежит оттуда? – вступил в разговор Кернан.

– К острову не подходит ни одна лодка, и негодяю остается лишь ожидать смерти.

– Ему недолго осталось ждать, – прошептал Локмайе.

– Несчастный! – Граф глубоко вздохнул. – Вот чего он добился, примкнув к рядам изменников, не осознав высшего предназначения сынов церкви в это смутное и ужасное время!

– Да, – откликнулся Треголан, – служителям церкви уготована великая роль.

– Конечно, – продолжал граф, воодушевившись, – их подвиг еще величественнее, чем подвиг тех сыновей Вандеи и Бретани, которые с оружием в руках выступили на защиту святой веры! Я видел вблизи этих посланцев Господних: видел, как они отпускали грехи перед битвой и благословляли целую армию, преклонившую колени; видел, как они служили мессу, поднявшись на холм, с деревянным крестом и с глиняными чашами вместо священных сосудов; потом они бросались в самое пекло с распятием в руке, поддерживая, утешая, исповедуя раненых под огнем орудий, – и здесь, на поле брани, я завидовал им еще сильнее.

По мере того как граф говорил, в нем словно разгорался священный огонь; его взгляд жег пламенем святой веры; во всем облике чувствовалась непоколебимая убежденность истинного сына церкви.

– Вообще-то, – добавил он, – не будь у меня жены и ребенка, эти ужасные времена я встретил бы как служитель Господа.

Все посмотрели на графа. Его лицо светилось.

В этот момент к завываниям бури добавился какой-то глухой ропот. Всего лишь неясный гул, но, вне всякого сомнения, Локмайе догадывался о его происхождении, так как встал со своего места и произнес:

– Так! Вот они!

– Да что же там происходит? – спросил Кернан и подошел к порогу.

Ворвавшись в едва приоткрытую дверь, ураган рванул ее с такой яростью, что бретонцу понадобилось напрячь все свои силы, чтобы снова ее затворить.

Но за тот короткий миг, пока дверь оставалась открытой, Кернан заметил на берегу множество факелов, пламя которых плясало на ветру. Когда буря немного стихла, с берега донеслись леденящие душу крики. Ярость людей не уступала ярости стихии. В наступающей темноте готовилось что-то страшное.

Раньше, до революции, священники пользовались огромным уважением по всей Бретани, выделяясь своей добропорядочностью среди служителей церкви других провинций, ушедших далеко вперед по пути прогресса. В этом уголке Франции они отличались добротой, скромностью, готовностью всегда прийти на помощь и, бесспорно, принадлежали к лучшей, во всех смыслах этого слова, части населения. В одном приходе здесь насчитывалось до пяти, а иногда и до двенадцати священников; только в департаменте Финистер – до полутора тысяч. При этом никому не приходило в голову жаловаться на их многочисленность. Кюре, или, как их называли в Бретани, ректоры, пользовались значительной властью, но никогда не злоупотребляли ею. Они имели штат помощников и записывали акты гражданского состояния, договоры, завещания… Почти все назначались пожизненно и воспитывали множество юных послушников, которые, живя вместе с крестьянами, объясняли им церковные обряды и разучивали с ними Псалтырь.

Когда революция призвала всех священников присягнуть новой власти, в их рядах произошел раскол. Большинство отказались от присяги. Не желая служить новому богу, они вынуждены были выбирать между тюрьмой и изгнанием. Премия в размере тридцати двух ливров выплачивалась лицам, доставившим отказников властям. Наконец, закон от двадцать шестого августа 1792 года провозгласил их вне общества.

Некоторое время опальным священникам удавалось избегать преследований и обвинений по доносам. Но враги не успокоились, пока все отказники не были изгнаны или арестованы; и целые департаменты лишились своих духовных пастырей.

Этой участи не избежал и Финистер, где духовенство подвергалось беспрестанным гонениям. Вскоре в округе не осталось ни одного священника, и некому было позаботиться о спасении душ прихожан.

Тогда-то вот власти и решили прислать на пустующие места новообращенных святых отцов. Прихожане встретили их в штыки. Крестьяне неоднократно устраивали настоящие сражения, не желая признавать власть богохульников, и церемония вступления последних в должность редко обходилась без кровопролития.

Двадцать третьего декабря 1792 года в Дуарнене прибыл отец Ивна в сопровождении национальной гвардии Кемпера. Новый священник вовсе не был плохим человеком; до революции он честно исполнял свои обязанности; со спокойной совестью принял он и конституцию, подписанную самим Людовиком XVI. Вне всякого сомнения, даже присягнув новой власти, отец Ивна мог бы и дальше достойно проповедовать Слово Божие.

Но крестьянам он казался богохульником, и они восстали. Этот бунт не имел под собой никаких конкретных причин; жители действовали, подчиняясь голосу не разума, но сердца. Так, с самого начала у нового священника начались неприятности: никто не хотел прислуживать в его доме; веревки церковных колоколов оказались перерезанными, и невозможно было звонить к службе; также не смог он заставить детей отвечать ему закон Божий, да и родители никогда не позволили бы им говорить с богохульником; и наконец, у него не водилось даже церковного вина – ни один из местных трактирщиков не осмеливался продать вино этому человеку.

Ивна терпеливо ждал, но все оставалось по-прежнему. С ним не разговаривали, лишь осыпали проклятиями при всяком удобном случае. От проклятий до гонений всего один шаг, и вскоре этот шаг был сделан. К слепой ненависти добавилось суеверие. Жители увидели в новом духовнике самого сатану в человечьем обличье, злого демона, проклятие этих мест. Вспомнились недавние ураганы, унесшие столько жизней, разбитые лодки рыбаков. Страсти достигли такого накала, что священника вынудили бежать из собственного домика без оглядки. Он добрался до острова Тристан, где рыбаки оставили несчастного помирать голодной смертью. Больше месяца провел он на голой скале почти без пищи; казалось, милосердие навсегда оставило его в этом мире.

Тем временем на жителей окрестных деревень обрушивались все новые бедствия. Бретонцы, уцелевшие во время кровавых сражений Вандейской войны, возвращались к своим очагам – измученные, израненные, еле державшиеся на ногах. С каждым днем положение крестьян становилось все хуже. Угроза голода нависла над деревнями. Столько несчастий, конечно, вряд ли объяснишь простым стечением обстоятельств. Терпение рыбаков могло лопнуть в любой момент. Их ненависть к богохульнику, оставленному на голой скале на произвол судьбы, вспыхнула с новой силой. Трудно было предугадать, к чему приведет она этих грубых, неотесанных деревенских жителей. И вот наконец настал день, когда все копившееся в них вырвалось наружу с криками, которые только что слышал Кернан.

Анри де Треголан рассказал товарищам подробности жизни Ивна. И когда Кернан, в свою очередь, поделился тем, что увидел на берегу, друзья поняли, что задумали рыбаки. Вне всякого сомнения, эта ночь должна была стать последней в жизни священника.

Граф, Кернан и шевалье разом вскочили на ноги. Ни один из них не мог даже мысли допустить, что одинокий человек, какую бы тяжкую ошибку он ни совершил, оказался отданным на растерзание разъяренной толпе.

– Отец, – воскликнула Мари, – куда вы собрались?

– Помешать преступлению! – ответил граф.

– Не тревожьтесь, мой господин, – возразил Кернан. – Господин де Треголан и я, мы отлично управимся вдвоем. А моя племянница Мари не должна оставаться одна. Идемте, господин Анри, идемте!

– Иду! – откликнулся юноша.

Он торопливо пожал руку графу и бросился вслед за Кернаном, Локмайе неодобрительно покачал головой им вслед.

Анри и Кернан устремились к берегу, ориентируясь по крикам, которые доносились до них. На берегу собралось множество жителей окрестных деревень: Дуарнене, Пон-Круа, Пулана, Крозона. Переправившись через реку, процессия повернула к морю и вскоре оказалась как раз напротив острова Тристан. Помимо мужчин в толпе находилось много женщин и детей. Они шли, размахивая над головами зажженными смолистыми факелами. Бретонец и юноша, выбрав самый короткий путь, вскоре очутились в авангарде шествия. Они понимали, что пытаться остановить людей – пустая затея; следовало подумать, как вырвать жертву из их рук.

В это время наиболее отчаянные из рыбаков спустили на воду свои лодки, и вскоре флотилия из двадцати суденышек устремилась к острову.

Гомон толпы, оставшейся на берегу, превратился в вой. То тут, то там раздавались крики, полные ненависти:

– Смерть! Смерть богохульнику!

– Размозжи ему голову дубинкой!

– Хороший удар шестом, и дело с кондом!

Несчастный священник, разбуженный этими криками, выбежал из своего шалаша, испуганно озираясь. Чувствуя приближение ужасной смерти, он метался по острову, как затравленный зверь. Он носился взад и вперед – с растрепанными волосами, в сутане, порванной об острые выступы скал.

Вскоре лодки пристали к острову, и преследователи бросились к жертве, потрясая горящими факелами. Кернан, словно подгоняемый жаждой скорой расправы, бежал впереди всех.

Ивна в отчаянии устремился к морю. Однако в конце концов священника загнали на скалу, откуда ему уже некуда было бежать – кругом плескались волны. Крики его преследователей раздавались все ближе, и на лице несчастного теперь отражался весь ужас, который испытывает человек в последние мгновения перед смертью.

Несколько рыбаков с занесенными над головой дубинками уже набрасывались на него, когда Кернан – более проворный – схватил священника в охапку и бросился в черную пену волн.

– Кернан! – воскликнул шевалье.

– Смерть, смерть ему! – раздавалось со всех сторон. – Утопи его, как собаку! – кричали рыбаки, склонившись над пропастью.

Тем временем Кернан, невидимый во мраке, вынырнул на поверхность, крепко удерживая отца Ивна, который не умел плавать. Когда сознание вернулось к последнему, Кернан произнес:

– Держитесь за меня!

– Пощадите! – воскликнул священник.

– Я спасаю вас!

– Вы?

– Ну да. Сейчас доберемся до берега! Не бойтесь, держитесь за меня.

Несчастный, теряясь в догадках по поводу происшедшего, понял лишь то, что ему еще может быть дарована жизнь. Он вцепился в могучую фигуру бретонца, который сноровисто плыл к берегу, в то время как страшные крики толпы все еще разносились в ночи.

Через полчаса они выбрались на сушу значительно ниже острова. Силы священника таяли.

– Можете ли вы идти? – задал вопрос бретонец.

– Да! Да! – воскликнул Ивна с неимоверным усилием.

– Ну так идите полями, избегайте деревень. У вас впереди целая ночь. К утру вы должны добраться до Бреста или Кемпера.

– Но кто вы такой? – спросил священник с благодарностью в голосе.

– Враг, – ответил Кернан. – Ступайте! И да поможет вам небо, если оно еще не отвернулось от вас.

Ивна хотел пожать руку своему спасителю, но тот уже растворился в сумраке ночи. Тогда священник повернулся и заковылял прочь по бесплодной равнине.

Кернан же направился вдоль берега бухты и вскоре подошел к толпе рыбаков.

– Сатана! Сатана! – раздалось при его появлении.

– Он мертв! – сообщил бретонец.

Глубокая тишина повисла над толпой. Однако никто не услышал, как Кернан тихонько шепнул своему юному другу:

– Он спасен, господин Анри! Вот доброе дело, которым я буду себя попрекать!