Текст книги "Граф де Шантелен"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава V
КЕМПЕР В 1793 ГОДУ

Этому городу довелось увидеть, как покатилась на плаху голова Алена Недлека – первой жертвы революции; здесь же бретонская церковь начала отсчет своих мучеников – первым из них стал епископ Конан из Сен-Люка. С этого дня в Кемпере чинили произвол муниципалитет и органы революционной власти.

Следует отметить, что бретонцы – жители городов – стали наиболее ярыми приверженцами республиканской партии и без колебаний вступали в общенациональное движение. От природы люди энергичные, они не останавливались ни перед чем, заходила ли речь о благих делах или о злодеяниях. Федералы из Кемпера и Бреста были первыми «героями», которые десятого августа ворвались в Тюильри[43]43
  Тюильри – городская резиденция французских королей. Строительство его было начато в 1564 году архитектором Филибером Делормом. Однако монархи предпочитали этому парижскому дворцу Версаль. После падения Наполеона стал официальной резиденцией французских королей. Сгорел в 1871 году.


[Закрыть] и арестовали короля Людовика XVI. Но эти же люди откликнулись и на призыв Учредительного собрания одиннадцатого июня 1792 года, когда перед лицом враждебной коалиции Пруссии, Австрии и Пьемонта[44]44
  Пьемонт – северо-западная часть Италии, расположенная между Альпами, Апеннинами и Средиземным морем. В XVIII – середине XIX века ядро самостоятельного Сардинского королевства.


[Закрыть] оно объявило: «Отечество в опасности!»

Услуги их получили такую высокую оценку, что Бретонский клуб Парижа стал ядром будущего Якобинского клуба,[45]45
  Якобинский клуб – политический клуб времен Великой французской революции. Назван по месту заседаний в Париже, в бывших владениях монахов-доминиканцев, в монастыре Св. Якова на улице Сент-Оноре. Якобинцы относились к числу самых ревностных революционеров и безоговорочно поддерживали Комитет общественного спасения. Клуб имел много филиалов в провинциях. Бретонский клуб – один из них, действовавший в Бретани.


[Закрыть] а отделение пригорода Сен-Марсо позднее – в их честь – получило название Финистерского. Кемпер превратился в один из самых оживленных центров общественной жизни страны, чего трудно было ожидать от недавнего уездного городишки, затерянного в бретонской глуши. Местом заседания сторонников Конституции стала бывшая часовня монастыря кордильеров.[46]46
  Кордильеры (букв.: «веревочные») – так во Франции называли монахов ордена Св. Франциска, подпоясывавших свою нищенскую сутану простой веревкой (фр. «корд»).


[Закрыть] В городе множились конституционные клубы, и впоследствии по приказу одного из них младенцев будут отрывать от груди кормилицы, чтобы они могли слышать крики «Vive la Montagne!»,[47]47
  «Vive la Montagne!»– «Да здравствует Гора!» (фр.) Горой называли депутатов Учредительного собрания и Национального конвента, занимавших верхние скамьи в зале заседаний. Монтаньяры относились к наиболее радикально настроенным депутатам и стояли на экстремистских революционных позициях.


[Закрыть] а детей постарше заставят, запинаясь, отвечать наизусть «Декларацию прав человека».[48]48
  Автор имеет в виду «Декларацию прав человека и гражданина», политический манифест французской буржуазии, принятый Учредительным собранием 26 августа 1789 года. В декларации были провозглашены основные принципы буржуазной демократии, легшие в основу нового, капиталистического строя.


[Закрыть]

Между тем власти Кемпера вскоре осознали положение вещей и, поняв, куда движется революция, решили дать задний ход. Они запретили издание некоторых газет, таких, например, как «Друг народа» Марата.[49]49
  Марат Жан-Поль (1743–1793) – один из ведущих деятелей Французской буржуазной революции и якобинских вождей, оратор, ученый и публицист. С сентября 1789 года издавал газету «Друг народа», в которой отстаивал интересы простонародья и разоблачал происки контрреволюционеров. Принадлежал к числу руководителей восстания 31 мая – 2 июня 1793 года, приведшего к власти экстремистское правительство Робеспьера. Убит фанатичкой Шарлоттой Корде.


[Закрыть] Реакция Парижа не заставила себя ждать: Коммуна[50]50
  Коммуна – революционный орган управления Парижем, существовавший с 10 августа 1792 по 27 июля 1794 года.


[Закрыть] направила в Кемпер консула, чтобы образумить городские власти. Жители Кемпера заключили его в форт Торо. Теперь их голос против монтаньярской фракции в Конвенте звучал даже громче, чем выступления жирондистов[51]51
  Жирондисты – политическая партия времен Французской буржуазной революции. Партия объединяла депутатов юга Франции, но ядром ее стали представители приатлантического департамента Жиронда. Отражала главным образом интересы крупной торгово-промышленной буржуазии. Сначала жирондисты были враждебны королю и в 1792 году пришли к власти, но после падения монархии выступили с осуждением сентябрьского террора, отказались голосовать за казнь Людовика XVI и требовали суда над Маратом. Выступали против углубления революции, боролись против левых демократических сил. Восстание парижан 31 мая 1793 года лишило жирондистов власти. Они были объявлены вне закона, большинство жирондистов кончили свои жизни 31 октября 1793 года на эшафоте. Остальные присоединились к врагам Революции.


[Закрыть] в Париже. Готовясь отстаивать свои позиции с оружием в руках, Кемпер и Нант отправили в столицу две сотни вооруженных добровольцев. Ответом стал декрет, обвиняющий власти Кемпера в массовом неповиновении. Но после смерти Людовика XVI, после расправы над жирондистами, когда в обезумевшей стране господствовал режим террора, левым реакционерам Бретани стало не до Кемпера – у них появилось много других дел.

Однако если жители городов в основном приняли революцию, то деревня проявила непокорность, и в первую очередь по отношению к священникам, присягнувшим новой власти: последние с позором изгонялись крестьянами. Затем, когда вышел закон о воинской обязанности, недовольство крестьян Финистера, Морбиана, Нижней Луары и Кот-дю-Нор уже трудно было сдержать. Генерал Канкло едва справлялся с ними при помощи армии и муниципальной милиции, а девятнадцатого марта у Сен-Поль-де-Леона вынужден был дать настоящее сражение по всем правилам военного искусства.

Тогда Комитет общественного спасения решил принять к непокорным городам и деревням самые строгие меры. Посланные им проконсулы Гермер и Жюльен установили власть санкюлотов[52]52
  Санкюлоты – распространенное название революционных народных масс во времена Французской буржуазной революции конца XVIII века. Буквально это прозвище означает: «человек, не носящий коротких штанов (фр. «кюлот»)». Санкюлотами называли людей в длинных, до пят панталонах, в отличие от дворян и богатых буржуа, носивших короткие штаны и шелковые чулки.


[Закрыть] на всей территории Бретани и особенно в Кемпере. С собою они привезли «Закон о подозрительных» – произведение Мерлена де Дуэ,[53]53
  Мерлен де Дуэ Филипп Огюст (1754–1838) – французский юрист и политический деятель; после падения Наполеона эмигрировал.


[Закрыть] – составленный в следующих выражениях:

«Считаются подозрительными:

1. Лица, которые своим поведением или связями, устными или письменными высказываниями показали себя сторонниками тирании, федерализма и врагами свободы;

2. Лица, которые не смогут указать источник средств к существованию и подтвердить свою благонадежность;

3. Лица, признанные неблагонадежными;

4. Бывшие дворяне, их мужья, жены, отцы, матери, сыновья или дочери, братья или сестры, а также отдельные эмигранты, которые не доказали свою неуклонную приверженность делу революции».

Вооруженные этим законом, посланцы Комитета общественного спасения стали хозяевами департамента. Кто мог вообразить себя недосягаемым для подобных революционных указов? Невозможно было найти человека, который не подпадал бы в той или иной степени под действие этих жестоких статей. Начались повальные репрессии, и жесточайший террор стал единственной формой правления на всей территории департамента Финистер.

Гермера и Жюльена сопровождал помощник – один из многочисленных агентов Комитета общественного спасения, ничтожный винтик огромной машины. Это был тот самый Карваль, которому поклялся отомстить Кернан.

Мужчина среднего роста, с печатью ненависти, подобострастия и злобы на лице – каждый новый порок оставлял на нем свои стигматы. Он казался человеком неглупым, но, присмотревшись, можно было безошибочно заключить, что определяющей чертой его характера является трусость. Как и многих героев революции, страх делал Карваля жестоким и жестокосердным одновременно – и ничто не могло пробудить в его сердце жалость к другим.

Добравшись до Парижа, этот негодяй стал завсегдатаем клубов, где собирались революционеры. Он присоединился к ним и часто сопровождал их делегатов, так как отлично знал департамент Финистер. Все это время им владела идея мщения той земле, которая изгнала его. Вооружившись «Законом о подозрительных», этот человек без труда мог привести в исполнение свои угрозы в отношении семьи де Шантелен.

Четырнадцатого сентября, на следующий день после прибытия в Кемпер, Карваль начал действовать. Разыскав Гермера, он сказал ему:

– Гражданин, мне нужна сотня гвардейцев.

– Что ты собираешься с ними делать? – спросил Гермер.

– Надо кое-кого навестить в родных краях.

– Где же это?

– Во владениях де Шантеленов, между Плугастелем и Пон-л’Аббе. Там целое гнездо вандейцев!

– Ты уверен в том, что сведения точны?

– Уверен! Завтра я доставлю тебе и отца и мать.

– Не упусти выводок! – добавил со смехом проконсул.

– Не беспокойся, я знаю свое дело. Вчера я наткнулся на гнездо дроздов и хочу выучить их свистеть «Ça ira!»[54]54
  «Ça ira!» (фр. «Дело пойдет!») – начальные слова припева и название популярной революционной песни.


[Закрыть]

– Ступай же, – сказал Гермер, подписывая приказ, о котором просил Карваль.

– До встречи, товарищ! – произнес Карваль, уходя.

На следующий день он вышел из города во главе отряда отборных головорезов и в тот же день прибыл в поместье Шантелен.

Крестьяне, завидев Карваля, которого они хорошо помнили, поднялись на защиту своей благодетельной госпожи. Вступив в неравную схватку с карателями, они понимали, что их ждет либо победа, либо – смерть. Но победа досталась не им.

Графиня находилась в замке рядом с дочерью, аббатом Фермоном и слугами и с нескрываемым беспокойством ожидала исхода сражения. Ожидание длилось недолго: Карваль во главе отряда гвардейцев ворвался в покои с криком:

– Смерть дворянам! Смерть роялистам! Смерть вандейцам!

Графиня в растерянности хотела бежать, но у нее уже не оставалось времени. Головорезы Карваля настигли ее в часовне замка.

– Арестуйте эту женщину и ее дочь – жену и дочь бандита! – приказал Карваль, опьяненный кровью и сознанием собственной победы. – И не забудьте священника! – добавил он, указывая на аббата Фермона.

Мари, потерявшую сознание, оторвали от матери.

– А твой муж, граф, где он? – в голосе Карваля зазвенела угроза.

Графиня бросила гордый взгляд на своего врага, но не произнесла ни звука.

– А Кернан?

То же молчание. Бешенство Карваля, увидевшего, что двое его заклятых врагов сумели ускользнуть, не поддавалось описанию. В порыве безудержного гнева он ударил графиню. Удар оказался смертельным – несчастная женщина повалилась на пол, бросив на свою дочь последний, полный ужаса взгляд. Карваль обыскал все помещения замка, но никого не обнаружил.

– Они в этой армии бандитов, – сказал он. – Хорошо же, я их разыщу!

Затем он обратился к своим людям:

– Заберите с собой девушку! Это все же лучше, чем ничего.

Мари и аббата Фермона присоединили к группе арестованных крестьян. Им связали руки и погнали в Кемпер, словно стадо животных. Потрясенная происшедшим девушка не сознавала, что происходит вокруг.

На следующий день Карваль привел пленников к Гермеру.

– А где же самец? – спросил тот смеясь.

– Ему повезло! – ответил Карваль. – Но будь спокоен, – добавил он с мерзкой ухмылкой, – я его сцапаю!

Мари де Шантелен и ее собратьев по несчастью бросили в тюрьмы города, и лишь в тюремной камере сознание наконец вернулось к ней.

Но вскоре все тюрьмы оказались заполненными до отказа, и революционные власти спешили их разгрузить. Машина смерти на главной площади Кемпера работала вовсю. Рассматривался даже вопрос о переносе ее прямо в зал заседаний суда, чтобы дело шло быстрее.

Известно, каким образом в те времена осуществлялось революционное правосудие, как соблюдались все процедурные формальности и какие гарантии предоставлялись обвиняемым. Несчастной девушке не приходилось надеяться на долгое ожидание своей очереди.

Вот что произошло за эти два месяца, в течение которых граф не получал известий из дома, вот какие события разыгрались на этой сцене, в которую превратился замок де Шантелен.

Теперь Кернан понимал, почему на лице Карваля отразилась утоленная жажда мести, когда он произнес эти ужасные слова: «Тебя ждут в замке Шантелен!» И сейчас, шагая рядом со своим господином, поддерживая его, обессиленного обрушившимся несчастьем, он тихо повторял:

– Карваль, я буду беспощаден! Беспощаден!

Было около восьми часов, когда граф и Кернан покинули замок. Бретонец, оглянувшись, окинул последним взглядом проступавшие сквозь голые ветви деревьев стены замка своих господ. Друзья вновь устремились напрямик через поля, и ни усталость, ни чувство голода не могли заставить их остановиться.

Кернан вел своего господина, почти обезумевшего от горя; верный слуга решил быть отважным и находчивым за двоих. Чтобы избежать нежелательных встреч, он выбирал проселочные дороги и вскоре оказался возле деревушки Корролан, где проходил большак, соединяющий Конкарно и Кемпер.

Граф и Кернан находились теперь не более чем в двух с половиной лье от Кемпера и, двигаясь в том же темпе, могли добраться туда еще до десяти часов утра.

– Где она? Где моя дочь? – Причитания графа могли разжалобить самые жестокие сердца. – Погибла! Погибла, как и ее несчастная мать!

Мрачные видения вставали перед его взором; иные настолько чудовищные, что, пытаясь спастись от них, граф пускался бегом. Как будто можно убежать от собственных мыслей!

Кернан не оставлял его. Теперь он едва поспевал за своим другом в его сумасшедшем беге и порой силой заставлял его сворачивать в придорожные заросли, чтобы не попасться на глаза одиноким прохожим. В их положении любая встреча могла оказаться роковой – необычное возбуждение графа сразу бы привлекло к нему внимание.

Надо сказать, что слуга страдал не меньше, чем господин, но в сердце бретонца боль утраты изрядно разбавляла порция гнева. Крестьянин старательно обдумывал планы мести, о которых и не помышлял граф. К тому же он пытался ответить на мучивший его вопрос: что граф де Шантелен собирается делать в городе? Если его дочь находится в тюрьме, возможна ли будет их встреча? Революционное правосудие никогда не выпускало добычу, раз попавшую в его сети. И несчастный отец при малейшем неосторожном шаге сам мог оказаться под арестом. На самом деле граф не имел готового плана; он шел наудачу, влекомый непреодолимой силой.

Как и предполагал Кернан, около десяти часов утра они вступили в предместье Кемпера. Улицы оказались почти пустыми, но вдалеке слышался какой-то зловещий шепот. Все жители, видимо, собрались в центре города. Тогда Кернан смело зашагал по одной из улиц, увлекая за собой графа, который беспрестанно твердил:

– Дочь моя! Девочка моя!

Отец в нем страдал еще сильнее, чем муж в своем безутешном горе.

Через десять минут ходьбы они оказались на одной из улиц, примыкавших к соборной площади. Перед ними бурлила огромная толпа: одни кричали и улюлюкали, другие, пробравшись к своим домам, в спешке запирали окна и двери. Страдальческие возгласы сливались с проклятиями. Выражение ужаса на лицах соседствовало с безудержной жаждой крови. Что-то зловещее витало в воздухе. Вскоре среди нестройного гула толпы послышались слова:

– Вот они! Вот они!

Но ни граф, ни Кернан, стоя в последних рядах, не могли видеть то, что так возбуждало любопытство толпы. Впрочем, площадь тут же огласилась новыми криками:

– Смерть роялистам! Смерть аристократам! Да здравствует Республика!

Судя по всему, на площади происходило что-то ужасное. Головы людей, стоящих на углу улицы, были повернуты в одну сторону. Большинство из них, обуреваемые нечеловеческими страстями, собрались, чтобы насладиться предстоящим зрелищем.

Временами шепот толпы переходил в гул; и вдруг площадь взорвалась криками, похожими скорее на вой, которые достигли самых последних рядов.

– Нет! Никакой пощады! Никакой пощады!

По лицу графа катился холодный пот.

– Что происходит? – спрашивал он у окружающих.

Но толпа, опьяненная кровью, лишь скандировала:

– Никакой пощады! Никакой пощады!

Кернан и граф решили во что бы то ни стало протиснуться поближе, но их попытка не увенчалась успехом. Впрочем, уже через несколько минут представление закончилось, толпа начала расходиться, и крики постепенно затихли.

Тогда наши друзья заметили на площади глашатаев со списками в руках.

– Казнь шестого нивоза второго года Республики! – донеслось до них. – Кому список казненных?

Граф смотрел на Кернана блуждающим взором.

– Кюре Фермон!

Граф так сильно сжал руку Кернана, что чуть не сломал ее.

– Девица Шантелен!

Граф испустил ужасный вопль и лишился чувств. Кернан едва успел зажать рот графа. Затем верный слуга подхватил бесчувственное тело господина и скрылся в ближайшем переулке прежде, чем кто-либо успел заметить, что произошло.

А глашатай продолжал выкрикивать все новые имена, и со всех сторон доносилось:

– Смерть аристократам! Да здравствует Республика!

Глава VI
ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР «У ТРЕУГОЛЬНИКА РАВЕНСТВА»

Положение Кернана было ужасным: следовало во что бы то ни стало укрыть графа от посторонних взглядов, пока к нему не вернулось сознание. Первые же произнесенные им слова могли выдать его с головой! Взывая к дочери, граф де Шантелен, несмотря на одежды бретонского крестьянина, раскрыл бы себя.

Пробираясь сквозь паутину улиц, Кернан заметил заведение, которое, судя по всему, представляло собой не что иное, как постоялый двор. Его вывеску украшали все атрибуты того времени, среди которых выделялись пики и римские фасции. Кернан прочитал:

«У ТРЕУГОЛЬНИКА РАВЕНСТВА»[55]55
  Треугольник равенства – изображение равностороннего треугольника, вершины которого в революционной символике означали политическое, гражданское и социальное равенство.


[Закрыть]

Мютьюс Севоля

Проживание для конных и пеших

– Таверна бандитов, – пробурчал он под нос, – но тем лучше, здесь мы будем в большей безопасности. Впрочем, выбирать не из чего.

Действительно, ждать лучшего не приходилось: в городе едва ли нашелся бы трактир, не украшенный подобной «революционной» вывеской.

Поддерживая или, вернее, волоча на себе графа, Кернан протиснулся в низкую залу и, разместив на стуле свою неподвижную ношу, спросил комнату. На звук его голоса вышел хозяин, Мютьюс Севоля собственной персоной.

– Что нужно, гражданин? – спросил он хмуро.

– Комнату.

– И ты можешь заплатить?

– Черт побери! Не зря же мы пошарили в карманах шуанов![56]56
  Шуаны – общее название участников контрреволюционных мятежей на западе Франции. Происхождение этого названия спорно. Одни исследователи считают, что оно связано с прозвищем одного из ведущих вождей повстанцев Жана Котро – Жан Шуан. По мнению других, прозвище возникло оттого, что повстанцы переговаривались между собою криками, подражающими уханью совы (фр. «шуэт»).


[Закрыть] Вот, держи, это задаток, – добавил он, бросив на стол несколько монет.

– Серебро! – воскликнул хозяин, больше привыкший получать бумажки.

– И настоящее, с печатью Республики!

– Ладно, комната найдется. Но что случилось с твоим другом?

– Видишь ли, братец мой так нахлестывал нашу клячу, стараясь не опоздать…

– К началу казни! – кивнул трактирщик, потирая руки.

– Вот именно, – ответил Кернан не моргнув глазом. – Вдруг лошадь споткнулась, да так неудачно, что сразу околела; да и мой бедный брат чувствует себя немногим лучше. Ну да хватит болтовни! Я заплатил. Где моя комната?

– Ладно, ладно! Сейчас будет тебе комната. Не надо злиться, я же не виноват, что ты опоздал. Но раз уж ты не смог поприсутствовать при казни – так и быть, я расскажу тебе все представление в деталях.

– Ты был там?

– Черт побери! В двух шагах от гражданина Гермера.

– Ему пальца в рот не клади! – подхватил Кернан, который впервые слышал это имя.

– Это уж точно! – согласился трактирщик.

Он проводил Кернана с его ношей наверх, в комнаты для гостей.

– Я тебе не нужен? – спросил он бретонца, когда они остановились у двери.

– Ни ты, ни кто-либо другой, – ответил тот.

– Он не слишком-то вежлив, но он платит! – пробормотал трактирщик, спускаясь по лестнице. – Мне не на что жаловаться!

Итак, Кернан очутился в комнате наедине со своим господином. Только здесь он смог дать наконец волю слезам, что, однако, не помешало верному слуге тотчас окружить графа своими заботами. Он смочил его бледный лоб, и вскоре сознание вернулось к несчастному. Чтобы заглушить первый крик отчаяния, Кернан предусмотрительно зажал его рот своей рукой.

– Да, мой господин, – приговаривал бретонец, – плачьте, но давайте плакать потише, а то кто-нибудь может услышать наши стоны!

– Моя жена! Моя дочь! – повторял граф сквозь рыдания. – Неужели это правда? Погибли! Убиты!.. И я был там! И я не смог!.. О! Я найду убийцу… – Он метался как сумасшедший.

Кернан, несмотря на свою геркулесову силу, с трудом удерживал графа и смирял его крики.

– Мой господин, – говорил он, – вас арестуют!

– Какая мне разница, – отвечал тот, вырываясь.

– Вас гильотинируют!

– Тем лучше, тем лучше!

– И меня тоже!

– Тебя! Тебя… – пробормотал граф и снова впал в состояние глубокой прострации.

Еще несколько минут рыдания сотрясали его грудь, но понемногу он успокоился и, опустившись коленями прямо на голые плиты пола, начал молиться за души тех, кого он так любил.

Кернан преклонил колени рядом с графом. Слезы текли у них по щекам. После долгой молитвы бретонец поднялся и сказал:

– А теперь, мой господин, позвольте мне сходить в город. Оставайтесь здесь, молитесь и плачьте, а я узнаю, что произошло.

– Кернан, ты расскажешь мне все, что узнаешь, – произнес граф, схватив его за руки.

– Клянусь, мой господин! Но вы не покинете эту комнату?

– Обещаю тебе! Ступай, Кернан, ступай!

И граф уронил голову на руки, мокрые от слез.

Тем временем Кернан сошел вниз, где заметил трактирщика, скучающего у входной двери.

– А где же твой брат? – спросил Севоля.

– Он спит, и – слышишь? – пусть его не беспокоят!

– Можешь не волноваться.

– А теперь, – сказал Кернан, – я тебя слушаю.

– А, ждешь рассказа о представлении? Понимаю! – добавил он, рассмеявшись. – Ты пришел, но не смог ничего разглядеть – было слишком много народу?

– Вот именно.

– Но постой, неужто ты способен слушать, не пропустив стаканчик, а, гражданин? Я вот не могу говорить, не промочив горло.

– Ну, так неси бутылку, – сказал Кернан, – и прихвати каравай хлеба. Я не прочь подкрепиться, пока ты будешь рассказывать.

Вскоре мужчины уже сидели за столом. Гражданин Севоля с удовольствием воздал должное вину, заказанному Кернаном.

– Так вот, – начал он, осушив стакан до дна, – уже целых два месяца городские тюрьмы просто битком набиты. Беженцев из Вандеи с каждым днем доставлялось все больше, и скоро заключенных просто негде стало бы содержать. Как видишь, следовало поскорее эти тюрьмы разгрузить. Гражданин Гермер, безусловно, истинный патриот, но он – увы! – не обладает фантазией Каррье[57]57
  Каррье Жан-Батист (1756–1794) – член Национального конвента. Отличился кровавыми репрессиями против врагов революции в Нанте, где руководил массовыми затоплениями дворян в трюмах барж. Казнен после термидорианского переворота.


[Закрыть] или Лебона,[58]58
  Лебон Жозеф (казнен в 1795 г.) – член Национального конвента, известный своей жестокостью к политическим противникам.


[Закрыть] а потому хотел, чтобы все шло законным порядком.

Кернан под столом невольно сжал кулаки. Однако мужество позволило ему не только не выдать своих чувств, но даже изобразить восхищение.

– Молодец этот Каррье!

– Да, это уж точно! Со своими баржами! В конце концов, в его распоряжении находилась такая чудесная река. Однако и мы последние два месяца тоже не сидели сложа руки. Дела рассматривались по округам, так что приговоренным не приходилось жаловаться – все вместе отправлялись в мир иной. В итоге дело пошло так споро, что тюрьмы почти полностью освободились. Но мы делаем все, чтобы они не пустовали!

– А сегодня утром не казнили ли некую девицу де Шантелен, из бывших?

– Да, такую стройненькую девчушку, хорошенькую, честное слово! И кюре ее вместе с ней, чтобы показывал дорогу! Это Карваль постарался.

– А, знаменитый Карваль!

– Он самый! Вот парень, неплохо устроился! Ты его знаешь?

– Мне ли его не знать! Два друга, мы были неразлучны, как пальцы на одной руке, – спокойно произнес Кернан. – А кстати, он здесь?

– Нет, вот уже с неделю, как уехал. По правде говоря, эта его затея не совсем удалась. Он прибыл со своими людьми в замок Шантелен, рассчитывая схватить графа, с которым у него старые счеты. Но птичка упорхнула!

– И что тогда?

– Тогда он присоединился к армии Клебера в надежде настичь своего врага; и я не удивлюсь, если он уже расправился с ним.

– Вполне возможно; мы там здорово намяли им бока! – откликнулся бретонец. – Но скажи, а что эта девушка?

– Какая девушка?

– Ну та, из бывших, сегодня утром… как с нею?

– Пф! Да так себе, – ответил трактирщик, отпив из стакана. – Как раз с ней получилось совсем неинтересно: она уже была наполовину мертва от страха.

– Итак, – сказал Кернан, едва владея собой, – она в самом деле умерла?

– Черт побери! А ты как думаешь? – рассмеялся трактирщик. – Кстати, во время представления случилась прелюбопытная история.

– Какая же, гражданин Севоля? Слушать тебя – одно удовольствие!

– Да, – трактирщик самодовольно выпятил грудь. – Но я предпочел бы умолчать о том, что сейчас расскажу.

– Это почему же?

– Потому, что это не делает чести Комитету общественного спасения.

– Что? Комитету?

– Один из них подписал помилование!

– И кто же это?

– Кутон![59]59
  Кутон Жорж (1756–1794) – член Национального конвента; вместе с Робеспьером и Сен-Жюстом составлял триумвират лидеров в Комитете общественного спасения. Известен жестоким подавлением Лионского восстания. Обезглавлен после термидорианского переворота.


[Закрыть]

– Возможно ли?

– Суди сам! Сегодня утром все шло обычным чередом. Перед Революцией все равны: крестьяне, дворяне, святые отцы… И вот, когда настал черед этой девицы – а за ней уже не более двух-трех приговоренных, – в толпе послышался шум. Какой-то юноша с растрепанными волосами спрыгнул с лошади, которая тут же, на площади, свалилась замертво, и с криком: «Помилование! Помилование для моей сестры!» бросился сквозь толпу. Он подбежал к гражданину Гермеру и протянул ему распоряжение о помиловании, подписанное Кутоном.

– Ну и…

– А что ему оставалось делать? Да, кстати, тот парнишка, что привез приказ, сам из бывших!

– Как его имя?

– Шевалье де Треголан, так мне сказали.

– Я не знаю его.

– Когда он подошел к гильотине, он чуть в обморок не свалился. Но ему повезло: если бы лошадь споткнулась в дороге, для его сестрицы все закончилось бы по-другому. Девчонка находилась в полном бесчувствии, и палач уже отнес ее на эшафот.

– Так вот почему так заволновалась толпа!

– Ну да! Все закричали: «Нет! Нет!» Но Гермер не мог не выполнить распоряжения Кутона. Впрочем, не важно! Это дело Комитета.

– Ему повезло, этому Треголану, – заметил Кернан. – А что потом?

– Потом он забрал свою сестру, и мы продолжили.

– За твое здоровье, Севоля! – сказал Кернан.

– И за твое, приятель! – ответил трактирщик.

Они выпили.

– А теперь что ты собираешься делать? – спросил Севоля.

– Схожу посмотреть, спит ли еще мой брат, а потом прогуляюсь по городу.

– Будь как у себя дома, не стесняйся!

– Чего мне стесняться.

– Ты рассчитываешь пробыть здесь какое-то время?

– Хотелось повидать Карваля, чтобы пожать ему руку, – спокойно сказал бретонец.

– Но он может приехать в Кемпер со дня на день.

– Будь я в этом уверен, я подождал бы его.

– Черт побери! Не могу за него ручаться.

– Так или иначе мы непременно встретимся. Он останавливается у тебя?

– Нет, он живет вместе с Гермером в доме епископа.

– Отлично, я зайду его проведать.

С этими словами Кернан покинул трактирщика. Невероятное напряжение, в котором он находился все время, пока шел разговор, так измотало его, что теперь бретонец едва смог подняться по лестнице.

– Да, Карваль, я найду тебя! – повторял он глухим голосом.

Наконец Кернан возвратился к графу. Тот, казалось, примирился со случившимся, но страдания его были неописуемы. Убедившись, что никто не сможет их подслушать, Кернан тихо пересказал ему все, что узнал. Слушая, граф не мог удержаться от слез.

Затем бретонец перешел к планам на будущее.

– У меня больше нет ни жены, ни ребенка, – ответил граф, – мне остается только умереть, но я хочу погибнуть за правое дело.

– Да, – подхватил Кернан, – мы направимся в Анжу. Там действуют шуаны, и мы присоединимся к ним.

– Да, мы отправимся туда.

– Сегодня же.

– Нет, завтра. Сегодня вечером я должен исполнить свой последний долг.

– Какой же, мой господин?

– Сегодня ночью я пойду на кладбище – помолиться над общей могилой, где лежит тело моей девочки.

– Но… – начал было Кернан.

– Я так хочу, – тихо сказал граф.

– Мы помолимся вместе, – ответил Кернан.

Остаток дня прошел в слезах. Терзаемые своим горем, несчастные молчали, взявшись за руки. Но вдруг тишину их уединения прорезали песни и радостные крики, доносившиеся с улицы. Граф даже не шевельнулся – ничто не могло пробудить его. Кернан, поднявшись, подошел к окну. Ужасный крик едва не вырвался из его груди, но он быстро овладел собой, решив скрыть от графа то, что предстало в этот миг его взору.

Карваль – гнусный, кровавый убийца, опьяненный радостью победы, возвращался в Кемпер со своим отрядом. Впереди солдаты гнали толпу, состоящую из раненых, стариков, женщин, детей-несчастных вандейцев, которых ждал эшафот. Карваль ехал верхом. Со всех сторон раздавались поздравления и приветственные возгласы его сторонников. Решительно, этот человек становился важной фигурой.

Когда процессия удалилась, Кернан подошел к графу и сказал ему:

– Вы были правы, мой господин, нам следует задержаться.