Текст книги "Собрание сочинений в 12 т. Т. 3"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 41 страниц)

– Один! – объявил Роберт.

– В том же году Луис Вас-де-Торрес, младший командир эскадры Квироса, продолжил к югу исследование новооткрытых земель. Но честь открытия Австралии принадлежит голландцу Теодориху Гартогу, который высадился на западном берегу Австралии под двадцать пятым градусом широты и дал новой земле имя «Эндрахт» в честь своего корабля. После Гартога идет целый ряд мореплавателей. В тысяча шестьсот восемнадцатом году Цихен открывает на северном побережье земли Арнхемленда и Ван-Димена. В тысяча шестьсот девятнадцатом году Жан Эдельс дает свое имя части западного побережья. В тысяча шестьсот двадцать втором году Лёвэн спускается до мыса, носящего теперь его имя. В тысяча шестьсот двадцать седьмом году де Нуитц и де Витт – первый на западе, второй на юге – дополняют открытия своих предшественников. За ними следует командующий эскадрой Карпентар, который входит со своими судами в огромный залив и поныне носящий название залива Карпентария. Наконец, в тысяча шестьсот сорок втором году знаменитый мореплаватель Тасман огибает остров Ван-Димен и, принимая за часть материка, называет его именем генерал-губернатора Батавии. Впоследствии история справедливо переименовала остров в Тасманию. Таким образом, австралийский материк мореплаватели обогнули со всех сторон и выяснили, что его омывают воды Тихого и Индийского океанов. В тысяча шестьсот пятьдесят пятом году этот громадный южный остров был назван Новой Голландией. Но названию этому не суждено было сохраниться за ним, ибо как раз в это время роль голландских мореплавателей начала снижаться. Сколько я назвал имен?

– Десять, – отозвался мальчик.

– Хорошо, ставлю крестик и перехожу к англичанам. В тысяча шестьсот восемьдесят шестом году корсар Вильямс Дампьер, один из знаменитых флибустьеров южных морей, член «Берегового братства», после множества приключений, то веселых, то печальных, причалил на своем судне «Лебедь» к северо-западному берегу Новой Голландии, под шестнадцатым градусом пятидесятой минутой широты. Он вступил в сношения с туземцами и весьма подробно описал их нравы, их нищету и жизнь. В тысяча шестьсот девяносто девятом году он вернулся в тот залив, где некогда высадился Гартог, но уже не как пират, а как командир «Ребука», корабля, входящего в состав королевского флота. До сих пор открытие Новой Голландии представляло интерес лишь чисто географический. Никто не намеревался колонизировать страну и в течение семидесяти одного года, с тысяча шестьсот девяносто девятого по тысяча семьсот семидесятый год, ни один мореплаватель не пристал к ее берегам. Но вот появился самый знаменитый в мире капитан Кук, и новый материк начинает быстро заселяться европейскими колонистами. Во время своих трех путешествий Джемс Кук трижды высаживался в Новой Голландии. В первый раз тридцать первого марта тысяча семьсот семидесятого года. После удачного наблюдения на Таити прохождения Венеры [55]

[Закрыть] через солнечный диск, Кук направил свое небольшое судно «Попытка» в западную часть Тихого океана. Здесь, открыв Новую Зеландию, он поплыл к восточному побережью Австралии и бросил якорь в одном из тамошних заливов, который оказался столь богатым неизвестными растениями, что Кук назвал его Ботанический залив. Он и поныне называется Ботани-бэй. Сношения Кука с местным туземным населением малоинтересны. Из Ботанического залива Кук поднялся к северу и под шестнадцатым градусом широты, против мыса Скорби, его судно «Попытка» наткнулось на коралловый риф в восьми лье от берега. Судну грозила опасность затонуть. Но Кук приказал сбросить в море орудия и съестные припасы; в следующую ночь прилив поднял облегченное судно с рифа, и если корабль не затонул, то только потому, что кусок коралла, застрявший в пробоине, очень уменьшал течь. Куку удалось ввести свое судно в маленькую бухту, в которую впадает река, названная «Попытка». Здесь в течение трех месяцев, на протяжении которых длилась починка судна, англичане пытались завязать сношения с туземцами, но безуспешно. Заделав пробоину, корабль поплыл дальше на север. Кук хотел узнать, существует ли пролив между Новой Гвинеей и Новой Голландией. После ряда опасностей, сотни раз рискуя своим кораблем, мореплаватель увидел на юго-западе широкий простор океана. Итак, пролив существовал! Кук проходит им и высаживается на маленьком острове, вступив от имени Англии во владение открытой им землей. Он дает ей типично британское название: Новый Южный Уэльс.

Три года спустя отважный моряк командовал уже двумя судами: «Открытие» и «Решение». Капитан Фюрно поплыл на корабле «Приключение» обследовать землю Ван-Димена и, вернувшись, высказал предположение, что она является частью Новой Голландии. Лишь в тысяча семьсот семьдесят седьмом году, во время своего третьего путешествия, Кук сам посетил землю Ван-Димена. Его два судна, «Решение» и «Открытие», бросили якорь в бухте Авантюр. Оттуда Кук отплыл на Сандвичевы острова, где был убит дикарями.

– Это был великий человек, – сказал Гленарван.

– Величайший из всех мореплавателей. Бенкс, один из его спутников, подал английскому правительству мысль основать у Ботанического залива колонию. После Кука к новому материку устремились мореплаватели всех стран. В последнем полученном от Лаперуза письме, отправленном из Ботанического залива седьмого февраля тысяча семьсот восемьдесят седьмого года, несчастный мореплаватель извещает о своем намерении посетить залив Карпентария и все побережье Новой Голландии вплоть до земли Ван-Димена. Лаперуз отплыл в море и не вернулся. В тысяча семьсот восемьдесят восьмом году капитан Филипп основал в порте Джексон первую английскую колонию. В тысяча семьсот девяносто первом году Ванкувер объезжает довольно большую часть южного побережья материка. В тысяча семьсот девяносто втором году Д’Антркасто, посланный на поиски Лаперуза, объезжает кругом Новую Голландию, плывя с запада на юг, открывая по пути ряд новых островов. В тысяча семьсот девяносто пятом и тысяча семьсот девяносто седьмом годах двое отважных молодых людей, Флиндерс и Басс, плывут в лодке длиною в восемь футов, продолжая обследование южного побережья, а в тысяча семьсот девяносто седьмом году тот же Басс проплывает между землей Ван-Димена и Новой Голландией проливом, носящим теперь его имя. В том же году Фламинг, открывший остров Амстердам, находит на восточном побережье Новой Голландии реку Сван-Ривер, где водились прекраснейшие черные лебеди. Что касается Флиндерса, то в тысяча восемьсот первом году он возобновил свои интересные исследования и под тридцать пятым градусом сороковой минутой широты и сто тридцать восьмым градусом пятьдесят восьмой минутой долготы его судно встречается в бухте Свидание с «Географом» и «Натуралистом» – двумя французскими судами, которыми командовали Боден и Гамелен.

– А, вы назвали капитана Бодена? – переспросил майор.

– Да. Почему это вас заинтересовало? – удивился географ.

– Просто так! Продолжайте, дорогой Паганель.

– Хорошо. К именам упомянутых мною мореплавателей прибавлю имя капитана Кинга, который с тысяча восемьсот семнадцатого по тысяча восемьсот двадцать второй год дополнил исследования субтропических зон Новой Голландии.

– Господин Паганель, я записал уже двадцать четыре имени, – предупредил Роберт.

– Хорошо! – отозвался географ. – Половина карабина майора уже моя. Теперь я покончил с мореплавателями и перехожу к сухопутным исследователям.

– Прекрасно, господин Паганель! – воскликнула Элен. – У вас удивительная память!

– Что очень неожиданно, – добавил Гленарван, – у человека такого…

– Такого рассеянного, хотите вы сказать? – прервал его Паганель. – Но, увы, у меня память лишь на даты и имена.

– Двадцать четыре имени, – повторил Роберт.

– Хорошо. Двадцать пятым был лейтенант Даус. Это происходило в тысяча семьсот восемьдесят девятого году, спустя год после основания колонии в Порт-Джексоне. Уже совершено было плавание вокруг нового материка, но что находится в глубине его, никто не мог сказать. Длинная цепь гор, параллельная восточному побережью, казалось, преграждала доступ внутрь страны. Лейтенант Даус после девятидневного пути вынужден был вернуться в Порт-Джексон. В том же году капитан Тенч столь же безуспешно пытался перевалить через эту высокую горную цепь. Обе эти неудачи отбили на три года у других исследователей охоту браться за это трудное дело. В тысяча семьсот девяносто втором году полковник Патерсон, отважный исследователь Африки, снова попытался проникнуть внутрь материка, но и он потерпел неудачу. Зато в следующем году мужественный Гаукинс, простой боцман английского флота, пробрался на двадцать миль дальше, чем все его предшественники. В течение следующих восемнадцати лет лишь двое – мореплаватель Басс и инженер Барелье – пытались пробраться внутрь материка, но столь же безуспешно, как и их предшественники. Наконец, в тысяча восемьсот тринадцатом году проход в горах был найден к западу от Сиднея. В тысяча восемьсот пятнадцатом году губернатор Макари воспользовался им, чтобы перебраться по ту сторону Голубых гор, и заложил там город Батерст. С той поры ряд путешественников обогащает географическую науку новыми данными и способствует процветанию колоний. Начало кладет в тысяча восемьсот девятнадцатом году Тросби, затем Окслей, проникший на триста миль внутрь страны, за ним Говель и Гун, отправившиеся как раз из залива Туфолда, где проходит тридцать седьмая параллель. В тысяча восемьсот двадцать девятом и тысяча восемьсот тридцатом годах капитан Штурт исследует течения рек Дарлинга и Муррея…

– Тридцать шесть, – сказал Роберт.

– Прекрасно! Я выиграю пари, – ответил Паганель. – Упомяну для полноты Эйре и Лейхардта, объехавших часть страны в тысяча восемьсот сороковом и тысяча восемьсот сорок первом годах; о Штурте – он путешествовал по Австралии в тысяча восемьсот сорок пятом году; о братьях Грегори и Гельпмане, обследовавших в тысяча восемьсот сорок шестом году западную часть материка; о Кеннеди, исследователе в тысяча восемьсот сорок седьмом году реки Виктория, а в тысяча восемьсот сорок восьмом году – северной части Австралии; о Грегори – в тысяча восемьсот пятьдесят втором; Остине – в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом; снова о братьях Грегори – с тысяча восемьсот пятьдесят пятого по тысяча восемьсот пятьдесят восьмой год, изучавших на этот раз северо-западную часть материка; о Бебедже, прошедшем от озера Торренс до озера Эйр, и, наконец, о знаменитом в летописях Австралии путешественнике Стюарте, который трижды отважно пересек материк. Первая экспедиция Стюарта вглубь страны относится к тысяча восемьсот шестидесятому году. Позже, если пожелаете, я расскажу вам, каким образом Австралия была четырежды пересечена с юга на север, а сейчас ограничусь тем, что закончу этот длинный перечень именами смелых бойцов за науку от тысяча восемьсот шестидесятого до тысяча восемьсот шестьдесят второго года: братья Демпстер, Кларксон и Харпер, Берк и Уилс, Нейлсон, Уокер, Ленсбор, Мак-Кинлей, Говит…

– Пятьдесят шесть! – крикнул Роберт.

– Прекрасно! Видите, майор, я щажу вас, – продолжал Паганель. – Ибо еще не упомянул ни Дюпера, ни Бугенвиля, ни Фиц-Роя, ни Штока…

– Довольно! – взмолился Мак-Наббс, подавленный количеством имен.

– …ни Перу, ни Куайе, – продолжал Паганель, не в силах остановиться, как экспресс на полном ходу, – ни Бенне, ни Кеннингема, ни Нутчела, ни Тьера…

– Пощадите!

– …ни Диксона, ни Стрелецкого, ни Рейда, ни Вилкса, ни Митчеля…

– Остановитесь, Паганель! – вмешался хохотавший от души Гленарван. – Не добивайте злополучного Мак-Наббса. Будьте великодушны! Он признает себя побежденным.

– А его карабин? – торжествующе спросил географ.

– Он ваш, Паганель, – ответил майор. – И мне очень жаль его, но у вас такая память, с которой можно выиграть целый артиллерийский музей.

– Действительно, невозможно лучше знать Австралию, – заметила Элен. – Не забыть ни одного имени, ни одного самого незначительного факта…

– Ну, положим, относительно незначительных фактов… – сказал майор, сомнительно покачав головой.

– Что такое? Что вы хотите этим сказать, Мак-Наббс? – воскликнул Паганель.

– Я хочу только сказать, что, вероятно, вам неизвестны некоторые подробности открытия Австралии.

– Например? – высокомерно спросил Паганель.

– А если я вам укажу неизвестную вам подробность, вернете ли вы мне мой карабин?

– Немедленно.

– По рукам?

– По рукам!

– Прекрасно! Знаете ли вы, Паганель, почему Австралия не является французским владением?

– Но, мне кажется…

– Или, вернее, известно ли вам, какое объяснение дают этому англичане?

– Нет, майор, – с некоторой досадой ответил Паганель.

– Так вот: Австралия только потому не принадлежит Франции, что капитан Боден, бывший, однако, далеко не робкого десятка, в тысяча восемьсот втором году так испугался кваканья австралийских лягушек, что поспешил поднять якорь, и бежал оттуда навсегда.

– Как! – воскликнул ученый. – Но это злая шутка!

– Очень злая, согласен, – ответил майор, – но в Соединенном королевстве ее считают историческим фактом.

– Это недостойно! – воскликнул патриот-географ. – Неужели об этом говорят серьезно?

– К сожалению, вполне серьезно, дорогой Паганель, – ответил среди общего хохота Гленарван. – Неужели вы не знали этой подробности?

– Решительно ничего не знал. Но я протестую! Сами англичане зовут нас «лягушатниками», а разве можно бояться лягушек, которых ешь.

– Тем не менее это так, – ответил, скромно улыбаясь, майор.

Таким образом, знаменитый карабин «Пурдей, Моор и Диксон» остался во владении майора Мак-Наббса.

ГЛАВА ПЯТАЯ
Индийский океан бушует

Спустя два дня после этого разговора Джон Манглс, сделав в полдень наблюдения, сообщил, что «Дункан» находится под 133°37' долготы. Пассажиры, справившись по карте, с радостью убедились, что яхта отстоит лишь в пяти градусах от мыса Бернуилли. Между этим мысом и мысом Д’Антркасто австралийский берег описывает дугу, которая стягивается, словно хордой, тридцать седьмой параллелью. Если бы в то время «Дункан» поднялся вдоль экватора, то быстро достиг бы мыса Шатам, оставшегося от него в ста двадцати милях к северу. Яхта в то время плыла по той части Индийского океана, которая омывает Австралийский материк. Итак, можно было надеяться, что дня через четыре на горизонте покажется мыс Бернуилли.

До сих пор ходу яхты благоприятствовал попутный западный ветер, но за последние дни он начал мало-помалу стихать и 13 декабря совсем спал. Паруса бессильно повисли вдоль мачт, и если бы у «Дункана» не было его мощной машины, то он был бы скован океанским штилем.

Такое состояние погоды могло продержаться неопределенно долгое время. Вечером Гленарван заговорил об этом с Джоном Манглсом. Молодой капитан, видя, как быстро опустошаются угольные камеры, казалось, был очень раздосадован этим штилем. Он приказал поднять все паруса на судне, вздернуть вверх лиселя и укрепить штаг, чтобы использовать даже ничтожное дуновение ветра, но, выражаясь по-матросски, «ветра не хватало наполнить даже шляпу».

– Во всяком случае, не следует слишком роптать, лучше штиль, чем встречный ветер, – заметил Гленарван.

– Вы правы, сэр, – ответил Джон Манглс, – но именно подобное затишье обычно предвещает перемену погоды, а мы ведь плывем у границы муссонов [56]

[Закрыть], которые с октября по апрель дуют в северо-восточном направлении, и если они нас захватят, то сильно задержат в пути.

– Ничего не поделаешь, Джон. Если такое препятствие возникнет, придется покориться. В конце концов ведь это только задержка.

– Конечно, если только не разыграется буря.

– Разве вы опасаетесь бури? – спросил Гленарван, оглядывая совершенно безоблачное небо.

– Да, – ответил капитан, – я говорю это вам, сэр, но не хочу тревожить леди Гленарван и мисс Грант.

– Правильно, Джон, но что вас тревожит?

– Верные признаки надвигающейся бури. Не доверяйте, сэр, безоблачному небу. Оно очень обманчиво. Вот уже два дня, как барометр сильно понижается. В настоящий момент он стоит на двадцати семи дюймах [57]

[Закрыть]. Это грозное предупреждение, которым я не могу пренебречь; особенно страшны бури южного океана – мне уже приходилось вступать в борьбу с ними. Водяные пары, сгущающиеся в большом количестве над огромными пространствами предполярных льдов, создают здесь сильное движение воздуха. Отсюда борьба экваториальных ветров с полярными, порождающая циклоны, ураганы и бури, с которыми кораблю очень трудно бороться.

– Джон, – ответил Гленарван, – «Дункан» – прочное судно, а его капитан – искусный моряк. Пусть разразится ураган, мы сумеем справиться с ним.

Сначала Джон Манглс строил свои опасения только на инстинкте моряка. Он был, как говорят англичане, искусным знатоком погоды – «weather-wise». Но упорное падение барометра заставило молодого капитана принять все необходимые меры предосторожности. Джон Манглс ждал сильнейшей бури, хотя небо и не предвещало еще этого, но непогрешимый барометр не мог ввести капитана в заблуждение. Воздушные потоки устремляются из мест с высоким атмосферным давлением в места, где атмосферные давления ниже. Чем ближе друг к другу эти места, тем больше скорость ветра.

Джон Манглс провел на капитанском мостике всю ночь. Около одиннадцати часов южная сторона неба начала заволакиваться тучами. Джон Манглс вызвал наверх всю команду и приказал спустить верхние паруса. Он оставил лишь фок, контр-бизань, марсель и кливера. В полночь поднялся свежий ветер и быстро стал крепчать: скорость ветра достигла шести туазов в секунду. Треск мачт, шум, производимый работой команды, сухое щелканье парусов, скрип внутренних переборок яхты – все это дало понять пассажирам, что происходит что-то необычное. Паганель, Гленарван, майор, Роберт появились на палубе: одни из любопытства, другие – готовые принять участие в работе. Небо – ясное и звездное вечером – было затянуто теперь густыми облаками, пересечено пятнистыми полосами, напоминая шкуру леопарда.

– Ураган? – коротко спросил Гленарван Джона Манглса.

– Еще нет, но он близок, – ответил капитан.

Он приказал взять один риф у марселя. Матросы бросились исполнять его приказание. Не без труда, борясь с ветром, они уменьшили площадь паруса, подтянув его риф-сезнями к спущенной рее. Джон Манглс хотел сохранить возможно большую парусность, чтобы сделать яхту более устойчивой и уменьшить качку.

Приняв эти предосторожности, капитан отдал приказ Остину и боцману приготовиться к урагану, который вот-вот мог разыграться. Найтовы шлюпок и крепления запасного рангоута были удвоены. Укрепили боковые тали пушки. Туго тянули ванты и бакштаги. Задраили люки. Джон Манглс как офицер, стоящий над пробитой в укреплениях брешью, не покидал наветренной стороны яхты и, находясь на юте, словно пытался вырвать у грозового неба его тайну.

Барометр упал до двадцати шести дюймов: то был редкий случай. Штормгласс [58]

[Закрыть] показывал бурю.

Был час ночи. Элен и Мери Грант, которых жестоко качало в их каютах, отважились подняться на палубу. Ветер дул со скоростью четырнадцати туазов в секунду. Он бешено свистел в снастях. Металлические тросы звенели, словно струны, по которым ударил чей-то гигантский смычок.

Блоки сталкивались друг с другом. Снасти с режущим свистом двигались по своим шероховатым желобам. Паруса оглушительно хлопали, как пушечные выстрелы. Чудовищные валы уже шли на приступ яхты, которая, как бы издеваясь над ними, словно морская ласточка, взлетала на их пенившиеся гребни.

Завидев пассажирок, Джон быстро подошел к ним и попросил вернуться в кают-компанию. Волны хлестали уже через борт и могли ежеминутно разлиться по палубе. Грохот разбушевавшихся стихий был столь оглушителен, что Элен едва расслышала просьбу молодого капитана.

– Опасности нет? – успела она спросить в минуту относительного затишья.

– Никакой, – ответил Джон Манглс. – Но ни вам, ни мисс Мери нельзя оставаться на палубе.

Элен Гленарван и Мери Грант не стали противиться приказу, скорее походившему на мольбу, и возвратились в кают-компанию как раз в ту самую минуту, когда чудовищная волна с такой яростью обрушилась на корму яхты, что в их каюте задрожали стеклянные иллюминаторы. Ярость ветра удвоилась. Мачты гнулись под тяжестью парусов, и яхта, казалось, взлетала над волнами.

– Фок на гитовы! – скомандовал Джон Манглс. – Спустить марсель и кливера!

Матросы кинулись выполнять приказание. Фалы ослабили, гитовы подтянули, и кливера были спущены с таким грохотом, что заглушили даже рев бури, и «Дункан», изрыгавший клубы черного дыма, судорожно пенил воду винтом, лопасти которого порой вздымались над водой.

Гленарван, майор, Паганель, Роберт с восхищением, смешанным с ужасом, наблюдали эту борьбу «Дункана» с волнами. Крепко уцепившись за планки фальшборта и не будучи в состоянии обменяться ни единым словом, они следили за стаями буревестников, зловещих птиц, носившихся в воздухе, словно тешась неистовством бури.

Вдруг пронзительный свист заглушил рев бури. Это со страшной силой вырвался пар, но не через пароотводную трубу, а из предохранительных клапанов котла. Резко прозвучал тревожный свисток. Яхту сильно накренило, и Вильсон, стоявший у штурвала, был сбит с ног внезапным ударом румпеля. Никем не управляемый «Дункан» пошел поперек волны.

– Что случилось? – крикнул Джон Манглс, бросаясь на мостик.

– Судно ложится на бок, – ответил Том Остин.

– Руль сломался?

– К машине, к машине! – послышался голос механика.

Джон помчался по трапу. Все машинное отделение было заполнено густым паром. Поршни цилиндров бездействовали. Шатуны не вращали гребного вала. Механик, видя полную аварию машины и боясь взрыва котлов, выпустил из них пар через пароотводную трубу.

– В чем дело? – спросил капитан.

– Винт испортился, то ли погнулся, то ли задет за что-то, – ответил механик. – Он перестал вращаться.

– А разве невозможно его очистить?

– Невозможно.

Не время было думать о починке, факт был налицо: винт не работал, и пар поэтому вырывался через предохранительные клапаны. Джону пришлось снова прибегнуть к помощи парусов и превратить ветер, который был его наиболее грозным противником, в союзника.

Он поднялся на палубу, в двух словах изложил лорду Гленарвану положение дел и стал настаивать, чтобы он вместе с остальными пассажирами спустился в кают-компанию. Гленарван хотел остаться на палубе.

– Нет, сэр, – решительным тоном заявил Джон Манглс, – на палубе должен остаться я с моей командой. Уходите. Палубу может залить волна, и вас беспощадно смоет.

– Но мы можем быть полезны…

– Уходите, уходите, сэр, так нужно! Сейчас я хозяин судна. Уходите, я требую этого!

Очевидно, положение было критическим, если Джон Манглс мог так повелительно говорить с Гленарваном. Тот понял, что ему надлежит подать пример послушания. Он покинул палубу, за ним последовали его трое спутников, и все присоединились к пассажиркам, тревожно ожидавшим в кают-компании развязки борьбы со стихиями.

– А мой Джон – человек энергичный, – проговорил, входя в кают-компанию, Гленарван.

– Да, – отозвался Паганель. – Он напоминает мне того боцмана в драме вашего великого Шекспира «Буря», который кричит королю, находящемуся на его корабле: «Вон отсюда! Молчите! Ступайте в каюту! Если вы не в силах усмирить стихии, то замолчите! Прочь с дороги, говорю вам!»

Тем временем Джон Манглс, не теряя ни секунды, пытался вывести судно из того опасного положения, в которое его поставила порча винта. Он решил лечь в дрейф, чтобы как можно меньше уклониться от курса. Следовало сохранить хоть некоторые паруса и повернуть судно в направлении бушевавшего ветра. Поставили марсель, взяв на нем риф, подняли нечто вроде фок-стакселя на грот-мачте, и «Дункан» стал носом к ветру.

Яхта, отличавшаяся блестящими мореходными качествами, описала дугу, как скаковая лошадь, которой всадили шпоры в бока, и повернулась крамболом к ветру. Но выдержат ли паруса? Правда, они были сделаны из лучшей шотландской парусины, но какая ткань сможет сопротивляться такому чудовищному напору!

Избранный капитаном маневр давал яхте то преимущество, что она подставляла теперь волнам свои наиболее прочные части и держалась нужного направления. Однако ей грозила опасность попасть в огромный провал, зиявший между валами, и уже больше не всплыть. Но у капитана не было выбора, и он решил дрейфовать до тех пор, пока будут целы мачты и паруса. Команда находилась у него на глазах, готовая ежеминутно броситься туда, где она была необходима.

Джон Манглс, привязав себя к вантам, наблюдал за разъяренным океаном.

В таком положении прошла ночь. Все надеялись, что буря стихнет к рассвету. Напрасная надежда! Около восьми часов утра ветер еще усилился: теперь скорость его достигла восемнадцати туазов в секунду. Это был ураган.

Джон Манглс молчал, но втайне трепетал за судно и за пассажиров. «Дункан» получил ужасающий крен. Его пиллерсы трещали, и порой оконечность фока-реи касалась гребня волн. Был момент, когда вся команда «Дункана» думала, что яхта не поднимется. Матросы с топорами в руках уже бросились рубить ванты грот-мачты, как вдруг паруса сорвались с мачт и улетели, словно гигантские альбатросы. «Дункан» выпрямился, но, лишенный опоры, плыл вслепую, его стало так сильно качать, что мачты каждую минуту грозили рухнуть. Яхта не в состоянии была долго выдержать подобную качку; мачты расшатывались, борты давали трещины, швы расходились, казалось, сквозь них вот-вот хлынут волны.

Джону Манглсу оставалось одно: установить фор-стеньги-стаксель и идти по ветру. На это потребовалось несколько часов усилий: двадцать раз приходилось начинать уже почти законченную работу. Лишь к трем часам пополудни удалось закрепить парус на штаге фок-мачты, и он надулся.

«Дункан» сразу помчался, подгоняемый дующим в корму ветром. Буря несла яхту к северо-востоку. Следовало во что бы то ни стало сохранить наибольшую скорость, ибо лишь от этого зависело ее спасение. Порой, опережая волны, катившиеся в том же направлении, «Дункан» разрезал их своим заостренным носом, зарываясь в них, подобно огромному киту, и волны перекатывались через палубу. Порой яхта плыла столь же быстро, как волны, тогда руль переставал действовать и яхта начинала метаться из стороны в сторону, рискуя стать поперек волн. Наконец, было и так, что ураган гнал волны быстрее «Дункана», тогда они перехлестывали через корму, перекатываясь через всю палубу.

В этом жутком положении, то надеясь, то отчаиваясь, провели путешественники весь день 15 декабря и всю ночь на 16-е. Джон Манглс ни на минуту не покидал своего поста и ничего не ел. Хотя его мучила страшная тревога, лицо его сохраняло бесстрастное выражение. Он напряженно вглядывался вглубь туманов, скопившихся на севере горизонта.

И в самом деле, молодой капитан имел основание опасаться худшего. «Дункан», отброшенный ураганом в сторону от своего пути, несся к австралийскому берегу с бешеной скоростью. Джон Манглс инстинктивно чувствовал, что его яхту несет какое-то необыкновенно быстрое течение. Каждую минуту он опасался того, что яхта налетит на подводные скалы и разобьется вдребезги. По расчетам молодого капитана берег должен был находиться в каких-нибудь двенадцати милях под ветром, а суша – это крушение, эго – гибель судна. Во сто крат лучше было бы находиться в открытом океане, с яростью которого судно могло бы бороться, хотя бы уступая ей; но когда буря бросает судно на берег, оно гибнет.

Джон Манглс пошел к лорду Гленарвану и поговорил с ним наедине. Он ничего не скрыл от него, хладнокровно, как истый моряк, описал положение и в заключение предупредил Гленарвана, что, возможно, придется выброситься на берег.

– Чтобы попытаться, если это будет возможно, спасти пассажиров, – закончил он.

– Хорошо, Джон, – ответил Гленарван.

– А леди Элен? А мисс Грант?

– Я предупрежу их в самую последнюю минуту, когда уже исчезнет всякая надежда на спасение. Уведомьте меня.

– Я уведомлю вас, сэр.

Гленарван вернулся к пассажиркам. Обе они, хотя и не представляли себе, как велика опасность, все же догадывались о ней. Они проявляли большое мужество, не уступавшее мужеству их спутников. Паганель излагал Роберту теории о направлении воздушных течений, проводя интересные сравнения между бурями, циклонами и ураганами. Майор ждал конца с фатализмом мусульманина.

Около одиннадцати часов ураган как будто начал стихать. Влажный туман немного рассеялся, и Джон смог в просвете разглядеть милях в шести под ветром какой-то низменный берег. «Дункан» полным ходом несся прямо к нему. Чудовищные волны бушевали в море, взлетая до высоты в пятьдесят футов и более. Джон понял, что глубина здесь не велика, иначе волны не достигали бы такой высоты.

– Здесь, очевидно, песчаные отмели, – сказал он Остину.

– Я того же мнения, – ответил его помощник.

– Все в божьей воле, – продолжал Джон Манглс. – Если он не укажет нам пути между этими мелями, то мы погибли.

– Сейчас прилив, капитан. Быть может, нам удастся пройти над отмелями?

– Но взгляните, Остин, на ярость волн. Какое судно в силах противостоять им?

Тем временем «Дункан» под фор-стеньги-стакселем продолжал нестись к берегу со страшной быстротой. Вскоре он приблизился на расстояние двух миль. Туман ежеминутно заволакивал берег, однако Джону удалось разглядеть за пенившейся полосой прибоя более спокойный бассейн. Там «Дункан» был бы в относительной безопасности. Но как добраться туда?

Капитан вызвал пассажиров на палубу. Он не хотел, чтобы в час крушения они оказались запертыми в кают-компании. Гленарван и его спутники окинули взором грозно бушующее море. Мери Грант побледнела.

– Джон, – тихо сказал Гленарван молодому капитану, – я попытаюсь спасти жену или погибнуть вместе с ней. Позаботься о мисс Грант.

– Хорошо, сэр, – ответил Джон Манглс, поднося руку Гленарвана к своим влажным от слез глазам.

«Дункан» находился всего в нескольких кабельтовых от края отмели. Высокая вода прилива дала бы, конечно, возможность яхте пройти через эти опасные мели. Но огромные волны, то поднимавшие, то опускавшие яхту, должны были неминуемо ударить ее килем о дно. О, если бы возможно было ослабить бушующие волны, замедлить бег бесконечно малых водяных частиц – одним словом, успокоить этот разъярившийся океан.

Джона Манглса внезапно осенила мысль о возможности найти выход.

– Жир! – крикнул он матросам. – Жир тащите, ребята, жир!

Команда сразу поняла мысль капитана. Он хотел пустить в ход средство, которое дает иногда прекрасные результаты.

Можно умерить ярость волн, покрыв их слоем жидкого жира. Этот слой всплывает на поверхность воды и умеряет их удары. Средство это оказывает свое действие немедленно, но оно очень кратковременно. Едва успеет судно проскользнуть по такому искусственно спокойному морю, как волны начинают бушевать еще яростней, и горе тому, кто отважился плыть вслед за первым судном [59]

[Закрыть].