Текст книги "Всадники"

Автор книги: Жозеф Кессель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Старый крестьянин, который прислуживал Турсену, принес горячих лепешек, кислого молока, сваренных вкрутую яиц, и мармелад из виноградного сока и жира. Он подал им чай. Гуарди Гуеджи ни к чему не притронулся.

Турсен сел и набросился на еду с неожиданной жадностью. Но ничто не показалось ему вкусным и попробовав, он отставил все плошки в сторону.

– Когда я сказал ей, что хочу есть – пробормотал он – она преобразилась в одно мгновение.

– Айгиз? – спросил Гуарди Гуеджи.

– Да – ответил Турсен.

И он рассказал, как старое изможденное лицо умирающей, на один короткий момент, превратилось в улыбающееся лицо очень красивой и очень юной женщины.

И Гуарди Гуеджи произнес:

– Вот видишь, ты сходил к ней не зря.

– Это колдовство! – воскликнул Турсен – Может быть я колдун?

Гуарди Гуеджи лег на скамью, подложив под голову свой мешок.

"Колдовство...– подумал он – Может быть. Древнее, очень человеческое колдовство"

Гуаерди Гуеджи забыл о Турсене. Старинные легенды и прекрасные истории любви вспомнились ему. Не обращаясь ни к кому он вполголоса прочел несколько стихотворных строф, а затем еще и еще одну.

Турсен закивал головой. Он знал их все. От Каспийского моря до перевалов Индии от века к веку, люди пели и цитировали эти прославленные строки. Под крышами базаров, и при споре мудрецов, у домашнего очага и возле костра в поле. Бродячие певцы, образованные люди и простые пастухи – все знали эти стихи. Даже женщины в самых высокогорных кишлаках знали эти длинные строфы наизусть.

– Фирдоуси – произнес Турсен.

А затем:

– Хаям...

– Хафиз...

Но вот Гуарди Гуеджи открыл глаза и поднялся. Над ним простиралось небо степи полное звезд. Неподвижное лицо Турсена в свете лампы казалось вырезанным из твердого дерева.

Гуарди Гуеджи тихо сказал:

– Колдовство любви, о чавандоз, есть повсюду.

Он оперся руками о стол и посмотрел Турсену в глаза:

– Айгиз не ждала тебя, она не надеялась что ты придешь. И все же ты ее навестил. И тогда она поняла, что все еще что-то значит для своего старого и любимого друга.

Турсен хотел ответить.

–Нет, слушай меня – сказал Гуарди Гуеджи – Ты забыл о ней давным-давно. Но для нее ты навсегда остался ее мужем, ее единственным другом, ее гордым, непобедимым чавандозом.

– Женщины... – пробормотал Турсен.

– Да, женщины... – повторил Гуарди Гуеджи, но совсем другим тоном Турсен заботиться обо мне, он обо мне думает, поняла Айгиз и почувствовала себя счастливой и защищенной. А ты, когда заговорил о своем голоде, сделал еще больше. Ты вернул ее в то время, когда ее руки отвечали за твою еду и твою одежду. Сегодня вечером твое присутствие и каждый твой взгляд были для нее бесценной драгоценностью. И все же она заставила тебя уйти, чтобы тебе не пришлось есть остывший ужин.

– Женщины...– повторил Турсен.

– Не только они – возразил Гуарди Гуеджи.

Он отпил чаю и продолжил:

– Поверь мне, о чавандоз, если человек не хочет задохнуться в своей собственной шкуре, то он должен чувствовать время от времени, что один человек нуждается в помощи и заботе другого.

– Я ни в ком не нуждаюсь, ни о ком не забочусь и прекрасно себя чувствую. – сказал Турсен.

– Правда? – возразил Гуарди Гуеджи – А что станет с тобой, о Хозяин конюшен, если у тебя отнимут твоих лошадей? Что? Ты будешь себя чувствовать по прежнему прекрасно и замечательно?

– Об этом мне надо подумать – заявил Турсен.

И он представил себе лошадей Осман Бея : новорожденных жеребят на дрожащих ногах, красивых коней, быстрых и отважных, больную лошадь которая смотрела на него большими глазами, словно умоляя о помощи, и ее же, уже здоровую, смотрящую на него с благодарностью.

И внезапно ему захотелось поскорее увидеть их всех. Не из-за чувства долга или жадности до денег, и не из-за страха перед строгим хозяином. Нет. Но из-за их взглядов, ржания, зависимости от его заботы. Он хотел вновь найти свою гордость, свою удачу, силу и свою собственную жизнь. Ведь без лошадей, какой бы смысл был в его жизни?

– Для меня они всего лишь животные! – громко воскликнул Турсен.

– Неужели? – не поверил Гуарди Гуеджи – Тогда могу сказать лишь одно, ты очень сильный человек, о Турсен... Но бываю дни когда и самый сильный и самый слабый нуждаются в опеке и помощи. Человек должен как получать помощь, так и давать ее другим. Быть опекаемым и дарующим опеку.

– Только не я! – воскликнул Турсен сжав кулаки.

– Ты так в этом уверен? – спросил Гуарди Гуеджи.

Его голос был тих, почти не слышен, но Турсен внезапно испугался и подумал : " О, Аллах, дай мне силы сдержаться и не ударить его!" И по этому страху он понял, какую неоценимую услугу оказал ему Гуарди Гуеджи в тот вечер, когда они вместе наблюдали на небесах за опускающимся солнцем и восходящей луной.

Без сна лежали они оба на полу юрты. Время от времени один из них беспокойно поворачивался с боку на бок.

– Но ты сам, Предшественник мира, если тебе нужна помощь, кто может тебе ее дать? – спросил Турсен

– Дамбура – ответил Гуарди Гуеджи

Турсен отвел взгляд в сторону и спросил снова:

– Скажи мне ты, который все угадывает, как ты думаешь, Урос выиграл шахское бузкаши?

И Гуарди Гуеджи ответил на это вопросом:

– А ты правда этого хочешь, Турсен?

ПЛЕТКА

Турсен выехал вместе с Гуарди Гуеджи из кишлака и они почти доскакали до имения Осман Бея, когда увидели несущегося им на встречу всадника.

Турсен узнал в нем одного из своих конюхов.

– Мир тебе, Господин управитель конюшен – произнес этот человек – Я как раз скакал к тебе.

Гуарди Гуеджи почувствовал как напряглась спина Турсена.

– Значит посланники уже прибыли? – спросил Турсен

Конюх потрепал гриву своего коня и быстро ответил:

– Мы знаем еще не все подробности.

– Ну, говори же! – приказал Турсен – Что с Уросом?

– Аллах не дал ему победы – сказал саис и опустил глаза – Но...

– Молчи! Где посланник?

– Он спит в конюшнях.

– Тогда иди и разбуди его. Я хочу узнать все именно от него.

Всадник исчез в клубах пыли и у Турсена вырвалось проклятие:

– Позор тебе! – закричал он в ярости – Ты, ни к чему негодный, слабак! Проиграть в первом шахском бузкаши, в котором легко победил бы и твой отец, и твой дед, и твой прадед!

Гуарди Гуеджи положил ему руку на плечо.

– Ты очень огорчился?

– Честь нашего рода oн растоптал ногами ! – ответил Турсен.

– Но ты сам, ты расстроился? – снова спросил Гуарди Гуеджи.

– Об этом я подумаю потом! – огрызнулся Турсен.

Он резко наклонился вперед чтобы сбросить с плеча руку Гуарди Гуеджи. Он больше не мог выносить его голоса и его прикосновений. За эту неделю Гуарди Гуеджи превратил его в какого-то боязливого, неуверенного, сомневающегося человека. Довольно! Сейчас он снова стал самим собой и твердо знал что правильно, а что нет, что достойно мужчины и что недостойно.

Турсен придержал лошадь возле своего дома и обратился к Гуарди Гуеджи:

– Когда я покончу с делами, то прошу тебя оказать мне честь и быть гостем моего дома.

– Благодарю – ответил Гуарди Гуеджи.

Рахим ожидал своего господина у порога. На правой щека мальчика был длинный, кровоточащий след от плетки. Турсен посмотрел на него недовольно.

– Помоги моему гостю спуститься с лошади – крикнул он баче – И позаботься о нем, как обо мне самом.

Гуарди Гуеджи спустился и тихо сказал :

– Да пребудет с тобою мир, чавандоз.

– И с тобой, Предшественник мира – сказал Турсен – Мы скоро увидимся.

– Если это будет угодно судьбе – прошептал Гуарди Гуеджи.

Посланника из Даулад Абаза Турсен нашел в первом загоне. Это был невысокий, худой человек в потрепанном чапане. Но сейчас, окруженный конюхами и слугами, работающими в конюшне, он скупо ронял слова, придавая им особенный пафос.

Турсен подошел к нему грубо схватил за рукав и резко сказал:

– Ты должен докладывать мне! И быстро!

– Я не виноват – начал извиняться невысокий человек– что приехал так поздно. Телеграмма шла два дня до Майманы, и еще один день до Даулад Абаза.

– Ладно. Что написано там про Уроса? – спросил Турсен

– Урос, сын Турсена – начал декламировать посланник – сломал себе ногу. Сейчас он лежит в клинике Кабула, самой лучшей клинике страны, где ему оказывают самую лучшую медицинскую помощь.

Сочувственный шепот прошел по рядам слушателей. На лице Турсена не дрогнул ни один мускул. Так предписывал ему обычай и воспитание. Но он все же подумал : "Ага, значит наши чарпаи и лекари уже недостаточно хороши для моего сына."

Он приказал другим замолчать и вновь повернулся к посланнику.

– А конь, на котором скакал Урос? Что с ним?

Невысокий человек выпрямился и воскликнул:

– Джехол, дьявольский жеребец – победил! Солех, да защитит его Пророк, выиграл на нем шахское бузкаши.

Толпа закричала:

– Да здравствует Солех! Да здравствует Осман Бей, у которого есть такие чавандозы!

– Да здравствует. – повторил Турсен, высоко подняв голову.

Ярость от такого унижения, начала жечь его словно огонь. Для того ли он отдал сыну лучшего, благороднейшего из всех коней, которых только видела степь, чтобы на нем прискакал к победе другой всадник? Через несколько дней тут будут чествовать Солеха. Все достойные люди провинции съедутся сюда, и он, Турсен, должен будет сказать речь в честь победителя. А в это время, его сын, которому он обязан подобным унижением, будет прохлаждаться в постели.

Турсен вынул из пояса пачку денег и кинул ее посланнику.

– Вот, это за твою службу! – сказал он.

Потом он повернулся к главному конюху.

– Как лошади?

– Все в полном порядке.– ответил тот.

Турсен развернулся. Медленной и твердой походкой пошел он между освещенных солнцем загонов, чтобы осмотреть лошадей.

Мужчины, которые сопровождали Турсена, после клялись, что ничего в его действиях не предвещало его последующего поступка. Он был таким, как всегда. И это было правдой. Ничто не выдавало той мрачной ярости, что бушевала в нем.

С непроницаемым лицом шел Турсен от загона к загону и осматривал лошадей долго и тщательно. Он сделал лишь несколько замечаний. Пока его не было, конюхи следили за животными хорошо. В третьем загоне он заметил молодого, черного жеребца, не очень высокого, но благородного и сильного. Когда Турсен подошел к нему, конь забил копытом.

– Слишком много жира! Он слишком нервный. – сказал Турсен – Сколько дней на нем не ездили?

– Семь – ответил главный конюх.

– Почему? – спросил его Турсен

Старый слуга посмотрел на своего господина с удивлением.

– Но ты же сам – сказал он – определил этого коня Уросу, перед тем как отдал ему Джехола. Он должен был отправиться в Кабул. А Урос строго запретил всем, кроме него, садиться на этого коня.

– Это было еще до его отъезда – сказал Турсен

– Между этим, мне никто не приказывал чего-либо другого.

"Он упрекает меня, за долгое отсутствие" – мрачно подумал Турсен.

– Возьми мое седло и оседлай его. – приказал он

– Для кого? – спросил старый конюх

– Разве кто-то еще использует мое седло, кроме меня?

– Но этот конь лягается уже неделю.

Саис опустил голову, потому что Турсен высмеял его не сказав ни слова. Черный жеребец нетерпеливо тряхнул своей гривой

– Видишь, он меня понял! – сказал Турсен

Двум конюхам пришлось сдерживать жеребца, пока третий смог одеть на него седло. Не потому, что конь сопротивлялся, но он был столь нервным, что спокойно стоять не мог. Когда он был оседлан и взнуздан, Турсен медленно к нему подошел. Он обхватил обоими руками морду коня, так что он словно оказался зажатым в тиски, и стал долго смотреть ему в глаза. Постепенно конь начал успокаиваться и дрожать перестал. Турсен провел пальцами по его глазам, а потом опустил руки.

– Вот и хорошо – сказал он

Один из саисов придерживал стремя, чтобы помочь ему сесть на коня.

– Уйди в сторону! – проворчал Турсен.

Как только он это сказал, то сам испугался. Обычно ему помогали сесть на лошадь, как всем людям его возраста и положения. Ведь как легко мог он сейчас сделать одно неловкое движение, а в таком возрасте мускулы могут внезапно отказать ему, или вывихнуться сустав, – и эта помощь могла избавить его от возможных насмешек и сочувствия зрителей, а так же от стыда или унижения. Но он сам отказался от этой услуги, нарушив все условности. Его достоинство и его возраст не спасут его теперь.

"А если я соскользну? – подумал он – Если споткнусь или упаду? Никто в моем возрасте не стал бы так рисковать"

От этой мысли Турсен почувствовал такую гордость и радость, что одним точным и легким движением вскочил в седло и схватил поводья. Его тело вновь приобрело подвижность и гибкость молодости. Конь попытался рвануться вперед и встал на дыбы, но куда там! Турсен держал его не только своими твердыми коленями и стальными руками, но и опытом многих лет. Конь почуял это так быстро, что Турсен слегка разочаровался. Он хотел бы подчинить эту непокорную силу после долгой и тяжелой борьбы. Одно мгновение он хотел было с помощью шпор вновь вызвать у коня вспышку бешенства. Но потом вспомнил о своем возрасте и положении. Здесь, окруженный слугами, он не мог вести себя так, как хотел.

Турсен медленно выехал из загона сопровождаемый восхищенным шепотом конюхов, которые были поражены с какой быстротой подчинился ему конь.

Каждый мускул жеребца страдал под его силой.

И старый всадник страдал вместе с ним.

Наконец имение осталось позади. На восток от них простиралась бесконечная широта степи. Тогда Турсен наклонился над гривой коня и издал такой длинный, пронзительный и резкий крик, что конь сорвался с места одним прыжком и помчался вперед в безумном галопе.

Какая скачка! Турсен подумал, что она лучшая в его жизни. Тысячи раз летел он вот так над степью, но эта скачка, в его возрасте и при его недуге, была подарком Аллаха, милостью небес. Наверняка последняя, чудо не случается дважды. И так как он знал, что она была последней, то показалась она ему самой прекрасной и драгоценной из всех.

Горький запах полыни поднялся от степных трав. "Никогда – думал Турсен – Никогда еще он не был таким опьяняющим"

Его зубы, держащие плетку, глубже впились в ее твердую кожу. Эта плетка была старее, чем он сам. Единственный подарок его отца, обрамленный медью.

"Я заберу тебя с собой в могилу, – подумал Турсен – но пока..."

Он щелкнул плеткой в воздухе. Хватило лишь звука; галоп стал еще быстрее.

– Видишь! Видишь! – кричал Турсен – Всегда можно добиться большего, чем предполагаешь!

И он начал дотрагиваться концами ремней до боков коня, то ласково, то угрожающе, и конь помчался как ветер, быстрее... и еще быстрее.

"Как молния!...Как бурный поток!...Как орел!...Как юность!" – думал Турсен прижавшись щекой в шее коня. Он тихо смеялся. Но вдруг прикусил губу.

"Как молния... – но она сжигает дома. Горный поток вырывает с корнями деревья и уносит за собой куски скал, орел нападает на свою жертву, юность сражается за свое будущее. А я лишь безумный старик."

Вдалеке он заметил облако пыли и повернул туда коня.

Навстречу им двигалось мирное стадо овец, сопровождаемое двумя бедными пастухами и парой взъерошенных собак.

Кому первому пришла в голову эта мысль? Специально подготовленному для бузкаши коню, или желающему сражения и борьбы – всаднику? Обоим одновременно. Ржание коня слилось с коротким криком человека, и оба они ворвались в самую середину перепуганного стада.

Несмотря на всю внезапность прыжка , конь не покалечил ни одну из бросившихся в рассыпную овец. Турсен в самый нужный момент наклонился и в полете схватил одну большую овцу прямо за шею. Когда он разогнулся, то почувствовал такую сильную боль в спине, что на секунду поверил, что не сможет опять забраться в седло. Но все же, словно по волшебству,– с плеткой сжимаемой зубами и блеющей жертвой в руке,– он вновь оказался в нем.

Это юность? Когда получается больше, чем предполагаешь? Турсен помчался на стадо и начал свою игру в бузкаши с блеющими, бегущими, и сбивающимися от страха в кучу комками белой шерсти.

Пастухи бросились на землю, лицом в траву. Но две верные собаки отважно преследовали его, заливаясь злобным лаем. И он, словно они были его настоящие противники, специально стал их дразнить, скача то возле одной , то возле другой собаки совсем рядом, перебрасывая барана из левой руки в правую. Он тряс им прямо перед их пастью, и отдергивал руку прочь, в самый последний момент. Но вот, одна из собак подпрыгнула, схватила его за сапог и щелкнула зубами. Тут же Турсен ударил ее рукояткой своей плетки промеж глаз и собака отлетела в сторону, словно ее поразила молния.

Проскакав между лежащими на земле пастухами, он с размаха швырнул овцу на землю, вытащил из чапана пригоршню афгани, бросил эти деньги пастухам :

– За барана! За собаку! И за страх! – и умчался вдаль.

Когда стадо осталось далеко позади, он придержал бег коня. Вытерев пот со лба, он поправил на голове тюрбан. Тот съехал немного набок.

Одну секунду Турсен подумал о том, какое мнение сложилось о нем у этих несчастных пастухов. Седой старик нападает на невинное стадо, а потом играет, с парой собак, в бузкаши. Сумасшедший, безумный старик!

"Вообще, мне надо бы стыдиться, что я так себя вел" – подумал Турсен. Но вместо этого он гордо поскакал дальше. Стар? Конечно. Безумен? Может быть. Но зато какая победа над самим собой!

Турсен ласково погладил коня. Тот счастливо и благодарно заржал. Кончиками ногтей Турсен нежно почесал ему лоб между глазами. "Этот конь думал Турсен – не может сравниться с Джехолом, но все же очень и очень хорош!" Странное чувство было у него к этому коню. Первый Джехол был Турсену как брат. Следующие – словно сыновья. Но этот жеребец, такой юный и такой еще неопытный, и все же его спутник этим неповторимым утром – стал ему словно маленьким племянником. И когда конь вновь помчался по степи, Турсен рассмеялся с отеческой нежностью.

В этот момент он увидел тот самый дом.

Он узнал его сразу. Одиноко стоящий посреди степи, он был известным местом встреч. Но для Турсена он значил большее. Когда-то с высоты его крыши, верхом на Джехоле и сжимая в руке тушу козла, он одержал победу на лучшими чавандозами всех трех провинций.

Раньше, проезжая мимо этого дома, Турсен всегда отворачивался. Старый всадник этих дней, не имел ничего общего с тем победителем прошлого. Но не сегодня, не этим волшебным утром. Сегодня он поскакал прямо к нему. Чавандоз этого дня мог без стыда и зависти посмотреть в лицо любому. Они были достойными противниками, те которые стояли там, внизу, и те которые пытались взобраться на крышу, и над бессилием которых он издевался и хохотал. И как тогда Турсена наполнила невероятная, счастливая гордость. Он словно вновь увидел перекошенные ненавистью лица своих врагов, слышал их проклятия и брань, и среди них он узнал юный, ясный голос который кричал ему : "Отец, отец, что я могу для тебя сделать?...Отец, ты мной доволен...? Отец..."

И Турсена охватило странное волнение: "Урос...мой сын...мой мальчик..."

Но он тут же запретил себе об этом думать. Язвительная усмешка появилась на его губах. Из маленького мальчика вырос жесткий, гордый, замкнутый человек.

Жеребец остановился, его уши дрожали. Ничего не изменилось. Степь, под палящим солнцем, была по-прежнему бесконечно широка, ветра не было, и на небе ни облака. Не двигался и Турсен. Колени, шпоры и плетка не делали ни единого движения. Но инстинкт предупреждал коня о чем-то, и тело этого всадника стало вдруг для него чужим и враждебным.

Турсен кусал губы. "Как глупая баба, – думал он – как Айгиз, плачу я по прошлому." И Турсен вновь увидел себя на крыше дома. Но сейчас, этот непобедимый чавандоз стоящий наверху, насмехался и бросал вызов ему, только ему одному.

"Ну, давай же! Попробуй меня достать! Попробуй прыгнуть сюда, ты, хромающий паралитик! Ну, что же ты? Прыгай!" – кричал ему его двойник. А его сын, Урос стоял рядом с домом, и смотрел на Турсена жестким, холодным взглядом.

Турсен пришпорил своего коня. Снова и снова хлестал он по бокам жеребца плеткой, и когда он помчался прямо на дом, Турсен повторял не переставая:

– Ты должен это суметь...Ты сможешь... скачи быстрее... быстрее! ...прыгай!!!

И конь, обезумев от боли и страха, превзошел самого себя – он прыгнул так, как на самом деле прыгнуть не мог. Его брюхо было уже над крышей дома. Турсен почти победил. Но внезапно его пронзила боль в спине, она пришла так неожиданно, что Турсен на одно мгновение дернулся назад. Но этого было более чем достаточно. Конь достиг самой высокой точки прыжка, но большего сделать не мог. Он сумел лишь коснуться края крыши, и избежав столкновения со стеной, невредимым соскользнуть вниз.

Дом на который сейчас смотрел Турсен, показался ему вдруг невероятно высоким. Конь под Турсеном дрожал. Подгоняемый шпорами и плеткой, ради желания хозяина, он показал все, на что был способен. Но теперь он был вымотан, на пределе своих сил.

Каждая новая попытка будет напрасной и глупой.

Турсен это знал точно. И все же...

Он развернул коня назад, отъехал на нужное расстояние и погнал его на дом снова....и снова...и снова...

Все более неточными стали прыжки коня, все более тяжелыми. Но словно одержимый дьяволом игрок, который поставил на кон все до последнего афгани Турсен не сдавался. Он гнал его на дом вновь и вновь, пока измученный конь не сумел в очередной раз оторваться от земли и не натолкнулся на его стену.

Турсен проиграл. Он вновь взглянул на крышу. "Я должен был ее взять... В первый раз это почти получилось..."

Конь стоял, тяжело дыша.

"Я сам виноват – подумал Турсен – Урос был на моей стороне, он помог бы мне дальше"

Но тут он язвительно усмехнулся. "Урос! Он не смог даже на Джехоле, на лучшем из коней, выиграть шахское бузкаши!"

И он усмехнулся вновь, охваченный злорадством и мрачным удовлетворением.

Но наслаждаться этим победным чувством он смог недолго. Ужас объял его, и несмотря на жару дня, его зазнобило.

Чего он испугался? Кого? Турсен замотал головой. Не думать, не спрашивать себя... В Калакчаке ему это удалось.

Его мысли все настойчивей и горше кричали ему о том, что он трусливо пытался сохранить от себя самого в тайне. Он увидел образ человека, увидел так четко, словно в зеркале. И от этого образа ему захотелось бежать. Умчаться прочь.

И он ударил плеткой по крупу коня. Но тот был без сил. Скачка и прыжки, к которым Турсен его принуждал, сломили его. Он не мог скакать быстрее, он слишком устал. Турсен прекрасно это чувствовал, и знал, что может произойти если он будет заставлять коня скакать дальше. Он вспомнил сегодняшнее счастливое утро, их общую скачку, и обоюдную радость. Инстинкт старого чавандоза твердил ему, что он должен был сойти с коня, поблагодарить его, и обтерев степной травой подождать пока его дыхание успокоится, а потом медленно отвести его домой. Но сильнее всего сейчас был в Турсене страх. Страх узнать самого себя. И он вновь начал хлестать бока коня, на которых уже были раны. Но тот смог сделать только пару жалких скачков. Турсен хотел было ударить его вновь, но тут опустил руку.

Напрасно он пытается убежать от самого себя, сейчас он понял это. Конь пошел шагом и Турсен бросил поводья . К чему торопиться? Теперь ему нужно время, чтобы привыкнуть к этому новому лицу самого себя, которое он так долго скрывал. Лицу предателя. Потому что он предал всех, а больше всего своего собственного ребенка. В ту же минуту, когда он услышал о шахском бузкаши, он испугался,– Урос сможет там победить.

В трех провинциях, в знаменитых состязаниях с дорогими призами, Урос мог побеждать спокойно. Там, еще задолго до Уроса, Турсен праздновал свои собственные великие триумфы. Но только не в Кабуле! И если уж он должен был склониться перед силой судьбы и старостью, и не мог играть в Кабуле сам, то пусть там победит кто-нибудь другой, но не его собственный сын.

Ладно, человек должен смириться с тем, что в конце жизни его сбрасывают с трона, ограбив и избив – такова воля Аллаха. Но что это сделает его собственный сын, его маленький мальчик, чьи первые шаги он наблюдал, и который сейчас высокомерно и неблагодарно столкнет его вниз окончательно нет, это уже чересчур! Всевышний не допустит этого, нет!

"И поэтому я и желал, – продолжал размышлять Турсен – Да, в глубине души я этого тайно желал, чтобы Урос проиграл. А разве не говорят, что Аллах лучше всего слышит просьбы стариков на пороге смерти? И Аллах услышал меня. Урос лишился удачи."

Черный жеребец внезапно остановился. Солнце стояло в зените, и тень всадника и коня, выглядела короткой темной полосой.

"Нет, Урос не упал сам. Только не такой всадник, не такой искусный наездник как Урос... Чужая, враждебная сила, порча злого колдуна – сбросила его с лошади. Кто наслал ее на Уроса? Кто сглазил его?"

И Турсен пришпорил коня. Плетка вновь хлестала раненные бока животного.

Турсен не пытался больше убежать от себя самого: страх за Уроса гнал его вперед. Лучшая клиника...лучший уход...не беспокойтесь..сказали ему...Это все было слишком просто. Нет, злое проклятие отца не снимешь так легко. Оно будет действовать дальше, всесильное и непреклонное. Произойдет что-то не представимое, что-то ужасное.

"И я виноват во всем этом. Только я!" Вновь он услышал юный голос: "Отец, отец, что я могу для тебя сделать?"

Теперь Турсен бил коня безжалостно и жестоко. Лишь боль могла заставить его скакать дальше. Своей плеткой Турсен находил еще не истерзанные места на крупе коня – скачи дальше...дальше...не останавливайся...

Дыхание коня превратилось в хрип. И Турсен знал что это значит, он готов был забить коня до смерти, коня который ему не принадлежал, и который добровольно отдал ему все свои силы. Но это преступление было ничем по сравнению с тем мрачным роком, который собирался над его сыном.

"Скорее назад...назад! Узнать все так быстро, как только возможно. Важно только это!"

Вновь и вновь поднимал он руку с плеткой. И умирающий конь скакал дальше. Лишь перед конюшнями пал он на землю.

Конюхи не узнали всадника на покрытой пеной, кровью и грязью, лошади.

Но в конце-концов один из них закричал:

– О, Аллах! Это же Турсен!

– На него напали дикие звери? Или разбойники?

Все они сбежались к нему. Когда конь, умирая, рухнул на землю, Турсен предвидевший это соскочил с седла так быстро, что не один слуга не успел даже поддержать его за руку.

– Что случилось? Что с тобой случилось? – перепугано кричали они.

Но Турсен, словно не слыша их, спрашивал:

– Что с Уросом?

Этот вопрос запутал конюхов еще больше. С суеверным страхом смотрели они теперь на старого чавандоза.

– Но кто...Как ты это узнал? – спросил один.

Турсен так резко схватил его за ворот чапана, что оторвал его.

– Говори! – закричал он.

– Приехал другой посланник от маленького губернатора... Уроса больше нет в клинике. Он сбежал через окно... с того времени никто о нем ничего не знает.

Турсен закрыл глаза...по потом вновь взял себя в руки.

Конюхи зашептали в почтительном восхищении:

– Как сильно он переживает за сына, как он любит его.

Турсен взглянул на черного жеребца. Кровавая пена вытекала из его ноздрей. Он умирал.

"Должен ли я быть за это наказан?"

Он подумал о Джехоле, который прискакал к победе не под Уросом, а под другим седоком, и который позволил Уросу оступиться,– лучшая , надежнейшая лошадь всех трех провинций. Он был инструментом судьбы. Но сейчас у Турсена не было и его.

Турсен развернулся и зашагал в сторону своего дома. Там ждал его Гуарди Гуеджи...единственный человек на земле, который мог все понять, который все знал, и никого не стал бы осуждать.

Он один мог помочь.

– Предшественник мира ушел почти сразу же после того, как ты уехал тихо сказал Рахим.

– Куда? – спросил Турсен.

– Он никому ничего не сказал – ответил бача – Он только просил меня передать тебе привет и поблагодарить еще раз.

Турсен лег на курпачи и закрыл глаза. Он почувствовал себя совершенно покинутым и одиноким. Но сейчас для него был важен только один человек – его сын. "Неужели я действительно люблю его?" – спрашивал себя Турсен. "А если бы он вернулся домой с победой?" Турсен представил себе его высокомерное, гордое лицо победителя. И возненавидел его снова. Но лишь на одно мгновение. Но потом он заметил на этом лице глаза, которые смотрели на него с надеждой на одобрение, те же самые, как тогда, возле дома в степи.

– Урос...Урос... – шептал Турсен.

Он почувствовал сильнейшую боль, во всех частях тела, такую сильную, что она перемешала его мысли. Турсен прикусил губы, вспомнив о сегодняшней дикой скачке. "Моя вернувшаяся на одно короткое утро, молодость... Сейчас приходит расплата за это...В моем то возрасте..."

И он вспомнил слова Гуарди Гуеджи – "Состарься, как можно скорее."

– Что я могу для тебя сделать, Турсен? – спросил его Рахим.

Чавандоз открыл глаза и посмотрел на рубцы, которые оставила плетка на щеках у мальчика. "Моя первая несправедливость..." Плетка лежала на подушке, возле него. Его любимая плетка, которая привела к смерти черного коня.

– Возьми эту плетку – приказал Турсен Рахиму – Спрячь ее, зарой ее в землю. Я не хочу ее больше видеть. Никогда.

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

СТАВКИ

Джат.

Плато на котором стоял караван-сарай было небольшим. Урос и Мокки быстро миновали его и вошли в ущелье, которое образовалось от протекавшей здесь горной реки. Развалины большого караван-сарая скрылись за скалами.

Урос повернул голову к Мокки бежавшему позади лошади и сказал:

– Мы не сможем уйти еще дальше. Посмотри на небо!

Вечернее солнце садилось между двумя горными пиками. Его свет, отражаясь от огромных боков скал, был странного, пурпурно-черного, цвета.

Мокки произнес заикаясь:

– Вот здесь как... Ночь сразу же приходит вслед за солнцем.

– Иди впереди меня – сказал Урос – Так я чувствую себя безопаснее.

Большой саис повиновался и прошел вперед. Проходя, он бросил на Уроса обиженный взгляд, словно спрашивая : "Почему ты так говоришь со мной? Неужели ты думаешь, что я ударю тебя в спину, если пойду сзади?"

Мокки побежал перед Джехолом и еще больше втянул голову в плечи.

"Трусливая, рабская душа. Без страсти, без огня. – думал Урос на него глядя – Но подожди, придет время и я доведу тебя до белого каления"

Они быстро нашли место, где можно было расположиться на ночлег. Сумерки пока не сменились темнотой и можно было видеть, когда штурмующая гору тропа, по которой они шли, вывела их на широкое плато.

Текущая вдаль река образовывала здесь небольшую запруду, на берегу которой росли высокие травы и редкий, сухой кустарник. Лучшего места для отдыха нельзя было и желать.

– Помоги мне спуститься – приказал Урос.

– Сейчас, сейчас! – ответил Мокки.

Но он, который всегда с радостью торопился помочь, сейчас приблизился к Джехолу неохотно. И его сильные руки вдруг стали тяжелыми, грубыми и неповоротливыми. Чтобы спустить Уроса с седла на землю ему понадобилось очень долгое время.. И все это время, он чувствовал как по телу его хозяина проходят спазмы боли. Наконец он опустил его вниз и у Уроса вырвался хриплый стон : жалоба человека, который жаловаться не привык.