Текст книги "Всадники"

Автор книги: Жозеф Кессель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Держи так свою руку! – попросил его саис

Переведя дух, Мокки вновь начал нащупывать выступы скалы, которая в непроницаемой темноте была их единственной путеводной нитью. И они продолжили свой путь по узкой , неверной тропе между скалой и обрывом. Когда тропа опять круто пошла вверх, Урос спросил :

– Все еще боишься, Мокки?

– Твоя рука придает мне храбрости – ответил саис, но голос его срывался от страха. – Вот если бы на небе было хоть несколько звезд...

– Мы скоро их увидим – сказал Урос – Подожди немного...

Но первые звезды, которые они заметили, расположились вовсе не на небе.

В этой пустыне камней сияли они, предвещая тепло человеческого жилья и огня

– Караван сарай! – закричал Мокки.

Страх покинул его и он зашагал быстрее и увереннее. Урос убрал руку с его плеча. Но тот этого и не заметил.

Тропа становилась все более широкой, потом она превратилась в настоящую дорогу которая привела их на широкое каменное плато. Там, на перекрестке многих троп – стоял караван сарай.

Большое здание было почти руиной. Сквозь дыры и трещины в его стенах пробивался свет. А сияние, которое во тьме гор показалось им таким ясным, в действительности оказалось коптящей лампой с грязным стеклом. Ее слабого света не хватало даже на то, чтобы разогнать тени в большом помещении, где люди и животные расположились вместе.

Урос смог свободно проехать сквозь большие, но ветхие ворота. Мокки осторожно повел Джехола между людьми, что сидели или лежали на земляном полу караван сарая. Несколько голов поднялось, чтобы с любопытством взглянуть на них... тихо заблеял какой-то баран... собака неясно зарычала во сне... лежащий верблюд отвернул от них свою морду ... это было все. И даже если бы ворота караван сарая не были просто большой дырой, а его крыша не была дырявым куполом, люди и животные, что собрались здесь – не чувствовали бы себя более защищенными. Здесь они отдыхали после всех опасностей пути. Здесь они наконец-то могли освободиться от тяжестей груза, здесь они спали, уставшие и вымотанные. И если в темноте сюда приходит еще один путешественник – так даже лучше. Чем больше людей, тем безопаснее.

Когда Джехол подошел к углу, который был еще свободен, Урос не попытался спуститься с седла. Он знал, что если бы он хотел, то мог бы сделать это как и раньше – спуститься с лошади сам. Но сейчас он не хотел ничего, совершенно ничего! Мокки стоял рядом с ним, но привыкший уважать гордость чавандоза, не делал никакого движения, чтобы ему помочь. Он лишь нерешительно спросил:

– Можно, я помогу тебе слезть с коня?

– Да – ответил Урос

– Вот и правильно! – обрадовался Мокки – Все равно никто этого в темноте не увидит.

Урос молчал. Но в голове у него пронеслась мысль : "Да, даже если бы вокруг стояло все население Кабула и Майманы..."

Неожиданно все его тело напряглось. Мокки задел его сломанную ногу, как раз в месте перелома. Но саис не напрасно провел все свое детство среди овец, лошадей и верблюдов, вылечивая их поврежденные ноги. Его сильная рука обхватила ногу Уроса бережно и осторожно. Урос успокоился.

Взяв его на руки, словно ребенка, Мокки опустил хозяина на твердо утрамбованную землю.

– Подожди немного, и сам увидишь....да...подожди, я тебе обещаю...-говорил Мокки

Он говорил сам с собой, только чтобы слышать свой голос. Слова не имели никакого значения. Они были лишь отражением его невероятного облегчения ужасные приведения ночи были позади – и его благодарности Уросу, который держал свою руку на его плече, во время этого жуткого путешествия по скалам.

Сняв с Джехола седло, он положил его Уросу под голову. Своим чапаном он укрыл больного. Джехол расположился прямо рядом с Уросом, а Мокки лег спать с другой стороны.

– Так ты будешь хорошо спать – бормотал он – Голова в седле, ногам, груди и животу – будет тепло под чапаном, а Джехол будет защищать тебя от холодного воздуха, который тянет сюда сквозь щели в стенах. А если тебе что-то будет нужно – я рядом. Ты ведь знаешь это, правда?

– Я знаю это – сказал Урос мягко.

Саис лежал рядом с ним и в полутьме Урос заметил, его счастливые глаза и улыбающийся рот.

– Я здесь, Урос – пробормотал Мокки и закрыл глаза.

Он все повторял эти слова, пока не провалился в глубокий сон, который был ему наградой за перенесенную усталость, страх и счастье.

Сон не шел к Уросу. Но его это не волновало. Покой, который достался его телу в конце такого долгого и опасного пути, благодатное тепло после холода ночи, и внезапно покинувшая его мучительная боль – все это настолько подавило его, что он был не в состоянии думать.

Снова и снова осматривал он свое окружение, и не переставал удивляться насколько все это было ему близким и знакомым.

Его голова лежала на седле, самом лучшем, какое только могла сделать рука человека. Вот уже двадцать лет оно было его верным спутником. И хотя он не видел Джехола, но чувствовал его присутствие слыша его дыхание и его запах: чудесный, любимый больше всех остальных, родной запах. И каждое дуновение ветра, что проникало сквозь щели в стене приносило ему его : запах шерсти, кожи и шкур животных, перемешанный с запахом пота и бедных лохмотьев из грубой хлопковой ткани. Глубоко вздохнув, Урос почувствовал себя словно дома, рядом со своим народом.

Ночь в караван сарае превратила многоголосые звуки в язык сна : ворчание, вздохи, блеяние, храп, хныканье, свист, кашель, мычание, ржание, крики ослов и звуки связок колокольчиков, все это соединилось в один стройный, равномерный, полу-животный, полу-человеческий – хор. И вслушиваясь в эти звуки, Урос ощутил необычное чувство счастья, словно он вновь стал маленьким ребенком, и слушал прогоняющую прочь страхи колыбельную, которую когда-то ему пела мать.

Была уже глубокая ночь. Сквозь дыры в куполе караван сарая засияли звезды. Но сейчас Урос смотрел на них равнодушно. Они появились слишком поздно, были чересчур далеки, и не имели ничего общего с тем, что его окружало.

Он повернул голову вбок.

Его взгляд упал на ту самую, жалкую лампу, чей фитиль, опущенный в бараний жир – нещадно коптил. Сажа и пыль покрывали лопнувшее стекло. Но именно этот приглушенный, мягкий свет, что пробивался сквозь грязный налет был теплым и уютным. Горя чуть ярче, чем нежно-окрашенный цветок шафрана, этот свет успокаивал уставшие глаза и не позволял им видеть грязную, нищую обстановку караван сарая и спящих в нем людей.

Иначе, Урос, как обычно, мгновенно пробежав своим жестким взглядом по спящим, заметил бы в каждом что-нибудь отвратительное, и поставил бы на их лицах и телах – свою беспощадную отметку. Вот у того, подумал бы он, отвратительный рот, у другого безвольный подбородок раба, у третьего боязливый взгляд труса, а у четвертого – в улыбке так и сквозит что-то мерзкое. Или же он начал бы порицать их повисшие плечи, впалые груди, их слабые колени и толстые животы...или же они хромали, у них были кривые ноги, сопливые носы или зоб... Из года в год подобный взгляд укреплял его презрение к людям и его собственное высокомерие. Но в эту ночь, свет лампы скрыл от него все недостатки его спутников. На самом деле, там, во тьме, лежали простые пастухи и путники, в своих бедных, разорванных в дороге чапанах. Но колдовство темноты превратило лохмотья в драгоценные ткани, и набросило на разрушенные стены бархат и шелк.

–Неужели я действительно настолько от них всех отличаюсь? – спросил себя Урос впервые в жизни. Ему стало жарко. Он отбросил чапан Мокки в сторону. Это движение или сквозняк, а возможно укус насекомого – разбудили Джехола. Он поднял голову, мотнул своей длинной гривой, и тут же заснул вновь. Но его дыхание, игра его мускулов, подействовали на чавандоза словно ясное послание. Он расправил плечи. Дорогое седло, не было теперь для него ничем иным, как только временной подушкой больного. Разве может хозяин такой лошади иметь что-то общее с этими нищими из нищих, бродягами, погонщиками коз, с этими отбросами дороги?

У него поднялась температура. И пришло видение. По бесконечной степи, летят в диком галопе двадцать благородных, сильных, храбрых, грациозных лошадей. Всадники, что мчаться на них – лучшие в стране. И неожиданно один из них, оставил других позади себя так быстро, что – мгновение – и они пропали в туче пыли, в то время как тот, первый, единственный – продолжал мчался все дальше и дальше: Урос узнал в нем себя. И его сердце застучало так громко и скоро, словно пыталось повторить звук труб, которые провозглашают победу.

Но внезапно видение изменилось. Из-за чего это произошло? Усталость? Бессонница? Тяжесть в его неподвижной ноге, запах горящей сажи что распространяла лампа, или тихий плачь ребенка у материнской груди? Из-за чего? Но Урос больше не был тем, победившим всадником. Тот, что скакал в его видении, был ему незнаком и более чужд, чем те чужаки, что уставшие, спали сейчас рядом с ним, чтобы набраться сил и с восходом солнца уйти по дороге ведущей их к своей цели. Все это было ясно и просто. Но, тот, другой, что летел над степью, молча улыбаясь и подставляя порывам ветра свое лицо – куда скакал он? Что за цель была у него, к которой он так пылко стремился? Горизонт? Но как это? Горизонт отступал все дальше и дальше, бесконечный и недостижимый...

Это бессмыслица огорчила Уроса. Он закрыл глаза. И тут же увидел великолепный базар. Более богатый чем в Даулад Абазе, большее огромный чем в Мазари Шарифе, более пестрый чем в Акче. И толпа, что заполнила его тенистые и залитые солнцем улочки, вдруг расступилась перед человеком, который не подарив ей ни одного взгляда, гордо подняв голову, прошел сквозь нее, одетый в сапоги из тонкой кожи и шапку отороченную мехом волка. Это был тот самый всадник.

"Конечно, для этого я и победил – подумал Урос – Конечно."

Но он не понял всего до конца. Столько усилий, отваги, искусства, выдержки и рвения: ради чего? Чтобы ему рукоплескали эти тупые, тошнотворные торговцы и их покупатели? Какая жестокая насмешка! Как слаба и непрочна благосклонность толпы, что нужно было на каждом новом витке рисковать своей жизнью, только бы удержать ее. Несчастный случай, оступившаяся лошадь, один неверный шаг – тут же: презрение и забвение. А толпа с восторгом качает кого-то другого.

Продолжая размышлять об этом, он заметил, что лицо всадника в толпе, больше не было его собственным лицом. Это был Солех, победитель шахского бузкаши. Но странно, Урос не почувствовал ни обиды, ни унижения. Для победителя у него было теперь только одно чувство – и это стало самым большим сюрпризом этой ночи – отрешенное сострадание.

"Ну, что же, беги мой мальчик, – мысленно закричал он ему.– Ты все еще веришь в свои глупые мечты? Беги теперь, позволь себе льстить, подразни удачу – но только до того, пока тебя не сбросят вниз. Беги дальше – я не играю больше в эти тараканьи бега."

Урос понял, что температура поднимается все выше. У него появилось ощущение, словно огромная горная река уносит его тело далеко отсюда. Его лихорадило. А мысли стали неожиданно ясными и понеслись все быстрей и быстрей...

О, да! В этой бесчестной игре он участвовал слишком долго. Продажные души, рабы и их подопечные – как с той, так и с другой стороны. Все! И те кто гоняться за славой и те кто им хлопают. Хватит!

Урос оглядел себя. Вот, он лежит. Вокруг него знакомые звуки и шорохи, и игра теней на стенах караван сарая. Мирно, просто, уютно. И Урос решил: "С этой минуты они будут моими товарищами. Те, кто спят вокруг меня совсем не знают, что такое быть чавандозом. Среди них, мне не нужно будет расчетливо играть, сохраняя равновесие между удачами и неудачами, только ради того, чтобы в конце рассчитаться за их благосклонность презрением и гордостью. О, Аллах, как это утомляет – быть полубогом!" А если он останется калекой – ну, и прекрасно. Ни победить, ни опозорить – что взять с калеки? Он будет жить рядом с другими, такими же как и он сам. Люди идущие по одной дороге, одного племени и похожей жизни. Через долины и ущелья, через горные пики будет идти их маленький, бедный караван. И Урос будет среди них, в самой середине, на самой плохой лошади или даже на муле, нет, – на осле! Да, на осле, с клюкой в руках, будет ехать он и каждый будет ему улыбаться так, как улыбается Мокки!

Звезды больше не светили сквозь разрушенный купол.

И Урос успел подумать: "Даже небо отбросило свою гордость. Теперь оно счастливо!"

А потом потерял сознание.

Мокки зевнул, потянулся, вздохнул и почесал голову.Вообще-то ему хотелось поспать еще, но ничего не выходило: солнце и Мокки всегда поднимались в одно и то же время. Первое о чем он позаботился, были Урос и Джехол.

Хорошо, оба еще спят. Мокки прошел через караван сарай, в котором начали просыпаться люди разбуженные слабым светом утра. Он вышел через большие, развалившиеся ворота наружу, потер слипшиеся во сне глаза. Солнце еще не взошло. Но скалы становились все светлей, а самые высокие пики окрасились в красный цвет первыми лучами. Было очень холодно.

Совсем рядом Мокки услышал журчание ручья. Он пошел к нему и умылся. Вода была еще холоднее, чем воздух. Когда она высохла у него на коже, Мокки почувствовал себя полностью проснувшимся. Он поднял голову и внезапно застыл, словно зачарованный.

Там, в вышине, на вершинах гор пламенели безбрежные поля алых маков, созданные светом восходящего солнца. Мокки впервые видел как наступает утро в таких огромных горах, и он не узнал рассвета.

В долине, небеса и земля просыпаются одновременно. Свет медленно заполняет собой весь горизонт. Потом небо превращается в одно, большое озеро света, а долина в ковер из росы и травы.

А здесь, утро начиналось словно одним прыжком. Одна из гор стала ярко-розовой и засияла, отражая свет, в то время как другая – все еще была в темноте и на ней прятались тени ночи.

Мокки глубоко вдохнул ледяной воздух гор. Он словно опьянел. Ему захотелось смеяться от счастья, петь и кричать. Потрясенный он закрыл глаза. И почти тут же почувствовал дуновение тепла. Когда он вновь открыл их, солнце полностью вышло из-за гор и заняло свое законное место на небесах..

Солнце – наконец-то...

Повернувшись в сторону Мекки, саис упал на колени. Все те слова и жесты которые он знал с детства, и которые потеряли для него всякий смысл сегодня обрели над ним странную силу. И в свете нового дня, в словах молитвы ему открылся новый язык, которым он благодарил эти горы, которые, после ужасов прошедшей ночи, сделали ему этот чудесный подарок.

Другие голоса повторяли его слова. Мужчины опустившись на колени возле ворот и снаружи караван сарая, тоже молились. Но Мокки, прижав лоб к ледяной земле, был уверен, что он слышит свой собственный голос, стократно отражающийся от пиков гор.

Когда Мокки поднялся, то увидел перед собой молодого мужчину, почти такого же высокого, как и он сам, но худого и горбатого. Его большие, печальные, миндалевидные глаза смотрели на него дружелюбно. Он заговорил и тон его голоса оказался таким же мягким, как и его взгляд:

– Аллах наградит тебя, раз ты можешь в столь юном возрасте, молиться с таким пылом.

– Кто? Я? -воскликнул Мокки

Печальные глаза улыбнулись ему в ответ. В них было такое теплое расположение, что Мокки смутился, почесал свою обритую наголо голову и ответил:

– Может быть... сегодня...Но это со мной впервые.

– Тем более – сказал горбун – Раз ты впервые молился с таким благочестием именно на моем бедном клочке земли.

– Что? – спросил Мокки – Так ты господин этого дома?

Горбун тихо рассмеялся и от его смеха у Мокки потеплело на сердце.

– Это слишком громкое слово для хозяина этих развалин – сказал он – Но это правда. Меня зовут Гхолам и мой отец, Хайдар, умер в прошлом году, оставив этот участок мне. А он получил его в наследство от своего отца, Фахрада, который построил этот караван сарай. Вот мой дед, он и был настоящий господин. Он был богат и у него была власть. В те времена люди не знали грузовиков. Все материалы для постройки сюда поднимали на спинах ослов и верблюдов. Раньше, здесь останавливались на ночь настоящие большие караваны. А сейчас тут все больше кочевники, которые встают лагерем поблизости. Да, ты и сам видел, что у меня за гости.

Беспощадный солнечный свет осветил большое здание из красной глины. Ветхое и разрушенное оно действительно было кучей развалин. Люди, переночевавшие в них, деловито готовились к отъезду.

Мокки ударил себя по лбу. Как он мог оставить Джехола и Уроса одних, в этом хаосе? Из ворот караван-сарая вышел худой, ободранный верблюд и осел покрытый коростой, которых погоняли заостренными палками одетые в лохмотья мужчины. Собирались бедные караваны. Измученные животные были уже нагружены, а женщины привязывали своих детей на спину. Мокки пробрался к своим спутникам и вздохнул с облегчением. Урос все еще спал несмотря на шум вокруг.

Только конь показывал свое раздражение. Но как только он почуял знакомую руку, которая провела по его ноздрям, то тут же успокоился

– Подожди, подожди! – сказал ему Мокки мягко – Все в свое время. Я скоро вернусь.

Но Мокки ошибся. Урос не спал, хотя и лежал с закрытыми глазами. Шум мгновенно вырвал его из лихорадочного сна. Пробуждение было отвратительным. Вместо масляной лампы и ее приглушенного сияния, вокруг него оказался яркий свет дня. Огромный заколдованный зал превратился в грязное помещение затянутое паутиной, в котором какие-то нищие люди и их животные орали, блеяли, и мычали.

Все они были ему противны. Сейчас он сам не имел ничего общего с тем вчерашним человеком, который освободившись от мучительных мыслей, устало и счастливо заснул.

И с этими нищими-попрошайками мечтал он вчера уйти по одной дороге и разделить одну судьбу?! От них он хотел сочувствия?!

Одно только воспоминание об этом наваждении, которое наслал на него какой-то злой дух – пробудило у Уроса бессильную ярость. Время от времени он открывал глаза и с мучительным нетерпением наблюдал за отъездом путешествующих. Когда же они все уедут... Они, перед которым Урос лишь на одну ночь потерял все свое мужество.

Снаружи путешественники расплачивались за ночлег. Цена была очень низкой, но для многих даже эти несколько афгани были пределом дороговизны и расплатившись, они торжественно говорили Гхоламу:

– Аллах покарает тебя за твою жадность!

Гхолам кивал им в ответ не менее торжественно.

– Мне нужен чай и еще немного овса или ячменя – обратился к нему Мокки

– У нас нет подходящего корма для такого благородного животного, как ваше. – ответил Гхолам – Иначе, что будут есть наши несчастные гости?

Его замечание было шутливым и те, о ком он говорил, нисколько на него не обиделись.

– Поселок недалеко – продолжал горбун – Там ты сможешь купить все что вам нужно. А за чаем сходи на другую сторону горы. Его там готовит мой младший брат.

Чайхана, находящаяся с солнечной стороны горы, была простой глиняной террасой, пристроенной к развалившейся стене караван-сарая. Крыша покрытая ветками и листвой, нависала над ней. В середине стены была большая дыра в которой худой парень пек на огне тонкие лепешки и раздувал угли под старым, помятым самоваром из меди.

Мокки с удовольствием прихлебнул горячий черный чай. Внезапно, возле края террасы он заметил фигуру человека, неподвижно лежащего на спине с раскинутыми в стороны руками. Несмотря на холод, на нем была лишь пара хлопковых рубашек, а он сам был таким неподвижным и окоченевшим, что его голые ноги напоминали камень. Глаза, на его сморщенном лице, были широко открыты и смотрели в пустоту. Глаза мертвеца.

Мокки остолбенел. Чашка выпала у него из рук. Он побежал к людям, собравшимся вокруг самовара и закричал:

– Мертвец! Послушайте, там лежит мертвец!

– Знаем уже...– не отрываясь от работы ответил ему младший брат Гхолама – Я нашел его сегодня утром, и он был уже совсем ледяным и окоченевшим.

– Я видел как он погиб – сказал один старый пастух – Он шел сюда вместе с нами, в группе бродячих горшечников. Было уже темно. Он ехал на своем осле. Но тот не смог взять крутого подъема, оступился, а этот человек упал вниз и жизнь ушла из него. Его товарищи оставили тело лежать прямо здесь.

– Ага...И поехали дальше, прихватив его осла. – дополнил брат Гхолама. И почти без паузы закричал:

– Ну, кто хочет еще немного чаю, крепкого черного чаю, ароматного зеленого чаю, замечательных, теплых, только что испеченных мягких лепешек подходите!

Путешествующие опять начали есть, пить, смеяться и рассказывать друг другу истории и анекдоты, в то время как труп продолжал лежать рядом с ними, и его глаза, которые уже не были человеческими, были направлены в их сторону.

Мокки расхотелось пить чай.

Горы, с их огромными, указывающими в небеса, пиками, вновь начали внушать ему ужас. Судьба погибшего человека была ему безразлична, но он подумал о спящем Уросе...который возможно не просто спит...а наверное...

Наконец-то Урос был один. Нет...еще нет. Какой-то человек подбежал к нему, тяжело дыша. Мокки склонился над Уросом и застонал : эти запавшие щеки, бескровные губы. Урос еще дышит, но как тяжело и глухо! Славный Мокки был вне себя. Он опустился перед Уросом на колени и в отчаянии закрыл лицо руками. Когда он опустил их, Урос взглянул на широкое, доброе лицо саиса, полное заботы о нем. Заметив Мокки, потрясенного горем и состраданием, он нехотя отвернулся.

– Где тебя носило? – спросил он лишенным выражения голосом.

И не дождавшись ответа, приказал :

– Чаю!

– Сейчас, сейчас! – воскликнул Мокки – Скоро тебе станет лучше! Ты плохо выглядишь...Надеюсь, ты хорошо и крепко спал, правда?

– Чаю! – повторил Урос

Мокки выбежал вон. Урос смотрел ему вслед с отвращением. Этот несчастный дурак, осмелился его опекать!

И он тихо зашептал:

– Вы все скоро увидите. Все!...Я покажу вам всем!

Он все еще был тем, кто крепко удерживал поводья судьбы в своих руках, и противостоял ей. Какие поводья? Какой судьбы? Он этого не знал. Но что бы там ни было – он будет сильнее.

ПИСАРЬ

– Вот, еще совсем горячий. – проговорил он и поставил перед Уросом поднос. – И лепешки горячие тоже. Больше у них здесь ничего нет. Но то, что есть – хорошее

Каждое его уверенное движение казалось сейчас Уросу насмешкой и оскорблением. Но больше всего его оскорблял и ранил спокойный голос саиса, который говорил с ним, как с больным ребенком или испуганной лошадью.

Урос выпил чай, но есть отказался.

– Попытайся хотя бы – упрашивал его Мокки – Смотри, этот хлеб испекли специально для тебя. Он мягкий, мягкий...

Урос выхватил у него лепешку из рук, скомкал ее в клейкий шар и бросил на землю. Его жесткое лицо перекосило от бешенства. Мокки подумал : "Если так пойдет дальше, то он умрет прямо здесь". И голосом, который должен был звучать мягко и успокаивающе, произнес:

– Ты прав. Нельзя принуждать есть, если человек не хочет. Ты поешь, когда проголодаешься. Ты наверное хочешь поджаренного мяса с травами, и вкусного риса приправленного шафраном. Я сам пойду и куплю все это, а Гхолам, хозяин караван-сарая, и его брат – позаботятся о тебе в это время.

– Мне никто не нужен – сказал Урос с ударением – Как только накормишь Джехола, купи все необходимое для пути.

– Какого пути? – запнулся Мокки – Дальше через горы? Еще выше? Там еще холоднее и безлюднее!

– Ты что, боишься? – спросил Урос

– Если бы ты слышал, что говорил Гхолам! – воскликнул саис – Он рассказал мне истории про эту дорогу...

– Ну, конечно, что может рассказать хорошего какой-то горбун!

– Он узнал их от путешественников, а они все пережили сами – объяснил Мокки

– Ты так сильно боишься?

Слезы брызнули из глаз храброго саиса. Если бы эта дорога была Уросу во благо, то сам Мокки готов был перенести еще более худшие испытания. Но он не поведет Уроса к смерти. И запинаясь он сказал :

– Да, я боюсь. Ты не выйдешь из горных пиков живым. Я видел рядом погибшего человека. Нет, я не могу взять вину за твою смерть себе на душу! Как я смогу потом посмотреть в глаза Турсену? Как?

Мокки прерывисто задышал и воскликнул с мужеством отчаянья:

– Я не могу! Я не могу идти с тобой!

Он опустился перед Уросом на колени, поцеловал его руку и добавил очень тихо:

– Нет, правда. Прости, но я не пойду за тобой.

Урос понял, что решение саиса было окончательным и ничто не в состоянии его изменить. А так же он понял, что без него он ничего не способен сделать сам.

Ненависть к своему слуге поднялась в нем с такой силой, что он задрожал.

– Почему ты дрожишь? Тебе холодно? – спросил Мокки

Он заметил, что чапан, которым он укрыл Уроса вечером, наполовину упал на землю и хотел было вновь поднять его. Но Урос раздраженно отбросил чапан в сторону. Его сломанная нога обнажилась и от липкой, покрывшейся грязью повязки понесло отвратительной вонью.

Джехол захлопал ноздрями и замотал головой, чтобы избавиться от этого запаха гниющей плоти. Мокки тут же схватил его за гриву и Джехол довольно заржал. Конь опустился возле ног Мокки.

"Все здесь против меня. И эти двое тоже. Мой саис и моя лошадь!"

Урос наблюдал за ними обоими стоящими так близко – простые, здоровые создания! Один словно создан для другого. О, чтоб вы провалились в ад, чтоб вы сдохли, мерзкие твари!

Заметив горящий взгляд Уроса, Мокки прижался к Джехолу еще ближе и крепко вцепился рукой в его гриву.

"Ага, мой конюх уже уверен, что конь принадлежит ему – подумал Урос с ненавистью – Именем Пророка -ему!"

Урос задержал дыхание как одержимый и воззвал к пророку. И пророк ответил. Словно молния пришло к нему откровение, которое мог ниспослать ему только Он. Урос вздохнул свободнее. Да, именем пророка, он сумеет отомстить за эту бесстыдную наглость, коварно и жестоко отомстит. И одновременно успокоит и свою гордость, и свое честолюбие. Он превратит свое поражение в победу.

Когда Урос вновь взглянул на саиса, волчья ухмылка растянула его пересохшие губы. Она и его внезапное дружелюбие, должны были бы пробудить у конюха недоверие. Но он, в своей наивности, подумал: "Его гнев улегся, он образумился". И он ослабил хватку с которой держал гриву Джехола.

– Нет. Ты пойдешь со мной – медленно и четко произнес Урос

Мокки испугался.

– Но я же тебе уже все объяснил ...– вновь начал он, запинаясь

– Я тебя прекрасно понял – ответил Урос

Он медленно приподнялся и сказал тихо, но настойчиво:

– Теперь слушай меня. Ты отказываешься идти со мной, чтобы моя смерть не была на твоей совести. Это единственная причина?

– Единственная. Аллах мой свидетель! – воскликнул Мокки

– Что ж, хорошо – сказал Урос еще медленнее – Моя судьба тебя не касается. Я освобождаю тебя от всех без исключения забот обо мне и моем здоровье. Только я один, слышишь, отвечаю за себя – чтобы не случилось в пути.

Мокки попытался что-то сказать.

– Я еще не закончил – продолжал Урос – Пойдешь ты со мной или нет, я все равно отправлюсь по тому пути, который я выбрал.

– Один! Один! Ты не можешь говорить об этом серьезно! – закричал Мокки дрожа от волнения

– То, что я говорю, то я и делаю. Ничто не удержит меня. Ты это хорошо знаешь.

– Это означает смерть для тебя – прошептал Мокки.

– Верно,. – ответил Урос – Для меня и для Джехола.

– Джехол!

Услышав, что его зовут, Джехол уставился на Мокки своими большими, блестящими глазами.

– Как ты думаешь, что с ним будет, когда он окажется один в безлюдных горах? Один, без хозяина? – спросил Урос

– Нет – зашептал Мокки – Нет. Аллах не допустит этого!

– Я тоже так думаю – сказал Урос

– Как? Но как?

– Потому что ты пойдешь со мной.– сказал Урос и торопливо добавил, – Ты молодой, сильный, выносливый, терпеливый и ловкий. С твоей помощью мы все сможем.

– Я всего лишь простой слуга! – воскликнул Мокки – А если ты несмотря на все, что я смогу для тебя сделать – умрешь?

Урос понял, что пришел тот самый, решающий момент. Он закрыл раздраженные глаза. Чтобы соблазнить невинность, искушение должно принять ее образ.

– Да – сказал Мокки, и его голос почти не подчинялся ему – а если с тобой все же что-то случится, что тогда?

Урос поднял руки к своему лицу. Они еще удерживали его судьбу. Но скоро они отпустят ее и неудержимый рок переймет ее течение.

– Тогда Джехол будет твоим – сказал он

Мокки затряс головой в отупении:

– Моим? Как? А что я? Я...Урос, я тебя не понимаю

Урос повторил вновь, делая паузу после каждого слова:

– Тогда Джехол будет твоим.

– Что ты такое говоришь? – закричал саис и отпусти руку от шеи Джехола. Но конь решил, что саис хочет поиграть и потянулся к его запястью губами.

– Видишь! – сказал Урос, – Ну так что?

– Подожди, подожди! – забормотал Мокки.У него закружилась голова. С давних пор он был так привязан к этому коню, словно он принадлежал его собственной семье. А теперь, неужели этот легендарный жеребец может принадлежать ему – Мокки, простому конюху? Капельки пота покрыли его лицо.

– Это невозможно, Урос! Ты сошел с ума! Ты бредишь! У тебя, должно быть, лихорадка!

– Нет, Мокки, поверь мне. – ответил Урос

В его голосе зазвучала такая открытость и доброта, что он сам удивился:

– Кто еще в мире заслуживает Джехола больше чем ты? Кто любит его больше чем ты? Кто так ухаживает за ним, как ты? И если он сумеет выбраться живым из этих страшных гор, даже тогда, кого ты мне можешь назвать, кто заслуживал бы его более чем ты сам?

– Замолчи! – умолял Мокки, высвобождая рукав из зубов коня, и поворачиваясь к нему спиной, – Ты говоришь так, словно ты уже умер.

Урос откинулся назад. А Мокки смотря на него, бледного, одинокого, посреди этого пустого, развалившегося караван сарая, снова подумал о трупе человека возле чайханы. Джехол снова положил свою голову саису на плечо и чтобы хоть как-то заставить Уроса замолчать, Мокки воскликнул :

– Что бы ни случилось, никто не поверит, что такой конь действительно принадлежит мне! Меня сочтут за вора и лжеца!

– Ты прав. – сказал Урос – Позови сюда горбуна!

Мокки побежал к воротам крича:

– Гхолам! Гхолам!

Конь проводил саиса глазами и взглянул на Уроса. Тот протянул руку и тихонько погладил его шею. Урос больше не сердился на него. И на Мокки он не сердился тоже. Началась самая важная, самая трудная игра в его жизни.

– Что я могу для тебя сделать? – дружелюбно спросил его хозяин караван-сарая.

– Мне нужен не ты, а писарь. Если ли какой в округе?

– Внизу в поселке, да. – ответил Гхолам

– Он хорошо разбирается в своей работе? – спросил Урос

– Все мы здесь им довольны – ответил молодой горбун улыбаясь

– Привези его сюда – сказал Урос Мокки

Саис уже собирался идти, но Урос его окликнул:

– Возьми Джехола!

– Ты действительно считаешь, что так будет лучше? – спросил Мокки не взглянув в сторону лошади.

– Да – сказал Урос – Так будет быстрее, а мы торопимся.