Текст книги "Габриэла, корица и гвоздика"
Автор книги: Жоржи Амаду
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)
Начало года ознаменовалось в Ильеусе различными событиями и происшествиями, новостями и скандалами. Студенты решили превратить открытие библиотеки Коммерческой ассоциации в веселое празднество.
– У них одни танцы на уме… – пожаловался президент Ассоциации Атаулфо.
Однако капитан, которому Жоан Фулженсио оказал неоценимую помощь в организации библиотеки, усмотрел в идее студентов прекрасную возможность для пропаганды своей кандидатуры на пост префекта.
Кстати сказать, он был прав, утверждая в споре с Атаулфо, что молодые люди хотят не только развлечься.
Эта библиотека была первой в Ильеусе, ибо в библиотеке общества имени Руя Барбозы имелась всего одна полка с книгами, причем почти исключительно стихи, поэтому открытие новой библиотеки представляло собой значительное событие. Это подчеркнул в своей выспренней речи Силвио Рибейро, сын Рибейриньо, второкурсник медицинского факультета. Прежде подобные праздники в Ильеусе не устраивались. Был организован литературный вечер, в котором приняли участие многие студенты и такие выдающиеся личности, как доктор, Ари Сантос, Жозуэ. Выступили также капитан и Маурисио: первый как библиотекарь Ассоциации, второй – как официальный оратор, и оба – как кандидаты в префекты. Но самым неожиданным было то, что ученицы монастырской школы и девушки из высшего ильеусского общества публично читали стихи. Некоторые смущенно, другие свободно и уверенно. Дива, у которой был чистый и приятный голос, спела романс.
Жеруза исполнила на рояле произведения Шопена. Были прочитаны стихи Билака, Раймундо Коррейи[70], Кастро Алвеса и Теодоро де Кастро, – последний воспевал Офенизию. Затем Ари и Жозуэ прочли свои стихи. Инспектору колледжа, который только что вернулся из длительной поездки по поселкам и фазендам Итабуны, где собирал материал для заметок в одну из газет Рио-де-Жанейро, это собрание казалось нелепым. Но ильеусцы находили его очаровательным.
– Прелестно! – заявила Кинкина.
– Приятно было побывать там, – согласилась Флорзинья.
После концерта, конечно, начались танцы. На пост заведующего библиотекой общество выписало из Белмонте поэта Сосиженеса Косту, которому надлежало оказать значительное влияние на развитие культурной жизни города.
Но, говоря о культуре, о книгах и о стихах Теодоро, посвященных Офенизии, разве можно не упомянуть о небольшой брошюре, которая была набрана и отпечатана Жоакимом в типографии Жоана Фулженсио и в которую вошли отдельные главы из памятной книги доктора «История семейства Авила и города Ильеуса»?
Брошюра была издана под другим названием, ибо содержала лишь главы, касающиеся Офенизии и ее запутанных отношений с императором Педро II. Доктор озаглавил брошюру скромно: «Историческая любовь», дальше следовал подзаголовок в скобках: «Эхо старой полемики». В брошюре было восемьдесят страниц, набранных корпусом 7, полных научных рассуждений и гипотез и написанных тяжеловесной киньентистской[71] прозой в стиле Камоэнса[72]. Романтическая история была изложена во всех подробностях, причем обильно цитировались различные авторы и стихи Теодоро. Этот труд увенчал лаврами светлую голову знаменитого ильеусца. Правда, в Баие некий критик, несомненно из зависти, заявил, что тощая книжка нечитабельна, и назвал ее «глупостью, переходящей все допустимые границы». Но это был злонамеренный субъект, голодная редакционная крыса, автор едких эпиграмм на баиянских писателей, пользующихся наибольшей популярностью. Зато из Мундо-Ново, где Аржилеу Палмейра создавал четвертую семью, этот известный поэт написал в другую, тоже баиянскую, газету шесть хвалебных страниц, где воспевал страсть Офенизии, «предтечу свободной любви в Бразилии». Другое наблюдение, весьма любопытное, несмотря на свой малолитературный характер, сделал Ньо Гало, беседуя в «Палелариа Модело» с Жоаном Фулженсио:
– Вы заметили, Жоан, что в брошюре доктора наша бабушка Офенизия несколько изменила свой облик? Раньше, я это хорошо помню, она была тощей и плоской, как кусок сушеного мяса. А теперь она потолстела – посмотрите четырнадцатую страницу. Знаете, на кого она стала похожа? На Габриэлу…
Жоан Фулженсио рассмеялся своим добродушным и умным смехом:
– Кто же в Ильеусе не влюблен в Габриэлу? Если бы она была кандидатом в префекты, она победила бы и капитана, и Маурисио, и даже их обоих, вместе взятых. Все бы голосовали за нее.
– Только не женщины…
– Женщины не имеют права голоса, кум. Но и некоторые женщины тоже голосовали бы за нее. В ней есть то, чего нет ни в ком. Вы не видели ее на новогоднем балу? Кто увлек всех на улицу танцевать рейзадо? Я думаю, что Габриэла наделена той силой, которая свершает революции и делает великие открытия. Для меня нет ничего приятнее, чем видеть Габриэлу среди нас, в обществе. Знаете, о чем я тогда думаю? О прелестном душистом цветке, живом цветке в букете бумажных…
Однако в те дни, когда книга доктора увидела свет, Офенизия затмила Габриэлу. На новой волне популярности всплыла благородная задумчивая Авила, влюбленная в императорскую бороду. Об Офенизии говорили за столом в клубе «Прогресс», где теперь очень часто возникали импровизированные танцы и устраивались танцевальные вечеринки, говорили юноши и девушки на ставших теперь обычными вечерних прогулках по набережной, говорили в автобусах, в поездах, в барах, упоминали в речах, стихах, газетах, даже в кабаре. Одна молоденькая испанка, горбоносая и черноглазая, страстно влюбилась в Мундиньо Фалкана. Но экспортер был занят певицей – исполнительницей народных песен, которую он привез из Рио, куда ездил после Нового года. Какой-то остряк, заметив страданья испанки, ее вздохи и страстные взгляды, прозвал ее Офенизией. И это имя к ней пристало, она увезла его с собой, когда уехала из Ильеуса на алмазные копи Минас Жераис.
Эта история произошла в новом кабаре «Эльдорадо», которое открылось в январе и стало серьезным конкурентом «Батаклана» и «Трианона», так как в «Эльдорадо» эстрадные артисты и женщины доставлялись прямо из Рио. Новое кабаре принадлежало Плинио Apace, хозяину «Золотой водки», и было расположено в порту. Открылась также лечебница доктора Демосфенеса, освященная епископом и речью Маурисио Каиреса. В операционном зале, куда был отнесен Аристотелес, по совпадению, ускользнувшему от доны Арминды, первым пациентом после официального открытия лечебницы был пресловутый Блондинчик, доставленный из «Бате-Фундо» с простреленным плечом. Было открыто также вице-консульство Швеции и в одном помещении с ним агентство пароходной компании с длинным и сложным названием. Иногда в баре Насиба можно было видеть долговязого иностранца, который беседовал с Мундиньо Фалканом и пил «Кану де Ильеус». Это и был агент шведской компании и вице-консул. В порту строилось огромное пятиэтажное здание новой гостиницы. На страницах «Диарио де Ильеус» студенты обратились к избирателям с призывом отдать свои голоса за того кандидата, который твердо пообещает, заняв пост префекта, построить муниципальную гимназию, стадион, приют для престарелых и нищих и проложить шоссе в Пиранжи. На другой день капитан на страницах той же газеты обязался выполнить все это и еще многое другое.
Кроме того, бывший еженедельник «Жорнал до Сул» начал выходить ежедневно. Правда, это продолжалось недолго, так как спустя несколько месяцев он снова стал выходить раз в неделю. «Жорнал до Сул» занимался исключительно политическими вопросами и в каждом номере поносил Мундиньо Фалкана, Аристотелеса и капитана. «Диарио де Ильеус» также не оставалась в долгу.
Было объявлено о том, что в ближайшее время откроется ресторан Насиба. Большинство жильцов уже выехало из комнат верхнего этажа. Только лотерея «жого до бишо» да два приказчика оставались на месте, поскольку еще не подыскали себе ничего подходящего. Насиб торопился. Через Мундиньо, своего компаньона, он уже сделал в Рио несколько заказов.
Сумасшедший архитектор сделал эскизы залов ресторана. Насиб снова повеселел. Но это была уже не та безграничная радость первых дней его жизни с Габриэлой, когда Насиб не боялся, что она от него уйдет. Это не заботило Насиба и сейчас, но, пока Габриэла не станет держать себя, как полагается даме из общества, он не мог быть до конца счастливым. Он уже не жаловался на ее холодность в постели. Насиб сейчас сам изрядно уставал: на праздниках в баре было очень много работы. Насиб уже привык к тому, что Габриэла любит его теперь как жена – не так бурно, более спокойно и нежно. Его печалило только то, что она никак не желала приобщаться к избранному обществу Ильеуса, несмотря на успех, который она имела в новогоднюю ночь после этой истории с терно. Тогда Насиб думал, что все пропало, но произошло чудо – в пляс на улице пустились все и под конец даже он сам. А разве потом, желая познакомиться с Габриэлой, не пришли к ним с визитом сестра и ее муж? Почему же тогда она по-прежнему расхаживает по дому одетая в какие-то тряпки, в домашних туфлях, по-прежнему возится с котом, готовит, убирает, распевает свои песенки и громко смеется при посторонних?
Насиб надеялся, что открытие ресторана поможет ему закончить воспитание Габриэлы. Тонико придерживался того же мнения. Для ресторана он наймет двух-трех помощниц, с тем чтобы Габриэла появлялась там как госпожа и хозяйка, давая указания и присматривая за приготовлением приправ. В ресторане она будет общаться только с приличными людьми.; Больше всего Насиба угнетало то, что Габриэла не хочет нанять горничную. Дом был маленький, но все же доставлял ей немало хлопот. К тому же она продолжала готовить для мужа и для бара. Служанка жаловалась, что дона Габриэла ничего не дает ей делать.
Девчонка лишь мыла посуду, помешивала кушанья и резала мясо. Но готовила, по существу, Габриэла – она не отходила от плиты.
Несчастье разразилось в тихий послеобеденный час, когда Насиб наслаждался полным покоем и радовался только что полученному известию о выезде конторы «жого до бишо» в одно из помещений торгового центра. Теперь остается лишь ускорить отъезд приказчиков.
Скоро на пароходе компаний «Костейра» или «Ллойд» должны прибыть заказы из Рио. Насиб уже нанял каменщика и маляра для ремонта и перестройки верхнего этажа, разделенного перегородками. Он хотел превратить это грязное помещение в светлый уютный зал с первоклассно оборудованной кухней, но Габриэла и слышать не желала о железной плите. Она требовала, чтобы плита была большая, кирпичная и топилась дровами. Насиб только что обо всем договорился с каменщиком и маляром и вдруг на месте преступления накрыл Бико Фино, который тащил деньги из кассы.
Это не было для Насиба сюрпризом, он уже давно не доверял ему, и все же араб вышел из себя и дал мальчишке пару оплеух:
– Вор! Мошенник!
Однако любопытно, что Насибу и в голову не пришло уволить мальчишку. Он просто решил проучить его для острастки. Но Бико Фино, отброшенный за прилавок, принялся выкрикивать оскорбления:
– Ты сам вор! Грязный турок! Разбавляешь вина! Приписываешь к счетам!
Насибу пришлось ударить Бико несколько раз, но все же он еще не думал увольнять своего помощника.
Он ухватил Бико за рубашку, поднял его с силой и ударил по лицу:
– Это тебе наука, чтобы не воровал больше!
Когда Насиб отпустил Бико, тот выскочил из-за прилавка и, плача, продолжал браниться:
– Мать свою бей! Или жену!
– Заткнись, или я действительно тебя поколочу.
– Попробуй!.. – Бико побежал к двери. – Турок, козел, шлюхин сын! Ты бы лучше смотрел за женой! Рога-то твои не болят?
Насиб изловчился и схватил мальчишку:
– Ты что болтаешь?
Выражение лица араба напугало Бико Фино:
– Ничего, сеньор Насиб. Отпустите меня…
– Ты знаешь что-нибудь? Отвечай, или я на тебе живого места не оставлю.
– Мне говорил Разиня Шико…
– Что?
– Что она путается с сеньором Тонико…
– С Тонико? Рассказывай все, и побыстрей. – Насиб сжал Бико с такой силой, что у того рубашка треснула.
– Каждый день, выйдя из бара, сеньор Тонико отправляется к вам.
– Врешь, подлец.
– Это все знают и смеются над вами. Отпустите, сеньор Насиб…
Насиб разжал пальцы, Бико Фино вскочил и убежал. Насиб остался стоять на месте, ничего не видя и не слыша, не способный ни что-либо предпринять, ни думать. В таком состоянии и нашел его Разиня Шико, когда вернулся с фабрики льда.
– Сеньор Насиб, что с вами? Сеньор Насиб…
Сеньор Насиб плакал.
Уведя Разиню Шико в комнату для игры в покер, он заставил его все рассказать и слушал, закрыв лицо руками. Шико назвал имена и перечислил подробности, начав с того времени, когда Насиб нанял Габриэлу на невольничьем рынке. Тонико был последним, уже после их женитьбы. Вопреки всему, Насиб не верил, ему хотелось, чтобы это оказалось ложью, хотелось доказательств, он не поверит, пока не увидит собственными глазами.
Страшнее всего была ночь в одной постели с Габриэлой. Он не мог заснуть. Когда Насиб пришел, Габриэла проснулась и, улыбнувшись, поцеловала его в губы. Из раненой груди вырвалось:
– Я очень устал.
Насиб отвернулся, погасил свет. Улегся на краю постели и отодвинулся от ее жаркого тела. Габриэла положила его ногу на свое бедро. Насиб не спал всю ночь, едва удерживаясь от желания допросить ее, узнать правду из ее уст и убить ее, как это надлежало сделать каждому порядочному ильеусцу. Но разве, после того как он убьет Габриэлу, ему станет легче?
Насиб глубоко страдал, ощущая внутри страшную пустоту. Будто у него сердце вырвали.
На другой день Насиб рано пришел в бар. Бико Фино еще не появлялся. Шико не глядел на хозяина и жался по углам. Около двух часов явился выпить свой аперитив Тонико. Он заметил, что Насиб в дурном настроении.
– Неприятности дома?
– Нет, все в порядке.
Ровно через пятнадцать минут после ухода Тонико он вытащил из ящика револьвер, сунул его за пояс и направился домой. Немного погодя обеспокоенный Шико сказал Жоану Фулженсио:
– Сеньор Жоан! Сеньор Насиб пошел убивать дону Габриэлу и сеньора Тонико Бастоса.
– Что такое?!
Шико в нескольких словах рассказал о случившемся, и Жоан Фулженсио выбежал из бара. Едва он обогнул церковь, как услышал крики доны Арминды. Тонико мчался к набережной, босой, в одних брюках, с пиджаком и рубашкой в руке.
О том, как араб Насиб нарушил старинный закон и вышел с честью из достойного братства святого Корнелия, или как сеньора Саад стала снова ГабриэлойОбнаженная, улыбающаяся Габриэла, распростертая на супружеском ложе. Обнаженный, с потемневшими от желания глазами Тонико, сидящий на краю кровати. Почему не убил их Насиб? Разве не было закона, древнего, сурового и неумолимого? Закона, который надлежало исполнять всякий раз, когда представлялся случай или возникала необходимость? Оскорбление, нанесенное обманутому мужу, смывается только кровью виновных. Не прошло и года с тех пор, как полковник Жезуино Мендонса свершил справедливое возмездие… Почему же Насиб не убил их? Разве не решил он поступить так, когда ночью лежал в постели, когда чувствовал, как горячее бедро Габриэлы обжигает ему ногу? Разве не поклялся он тогда это сделать? Почему нее он не убил? Разве не взял он револьвер из ящика и не заткнул за пояс? Неужели он не хотел встречать своих друзей с высоко поднятой головой? И все же он не исполнил закон.
Ошибаются те, кто думает, что он струсил. Он не был трусом и не раз это доказывал. Ошибаются те, кто думает, что он не успел. Тонико стремглав выскочил во двор, перепрыгнул через невысокий забор, натянул на голое тело брюки в коридоре шокированной доны Арминды. Но все же он смог пролепетать, заикаясь:
– Не убивайте меня, Насиб! Я просто давал ей кое-какие советы…
Оскорбленный Насиб и не вспомнил о револьвере.
Он размахнулся своей тяжелой рукой, и Тонико скатился с кровати, но тут же вскочил, схватил свои вещи со стула и скрылся. У Насиба было более чем достаточно времени на то, чтобы выстрелить, и не было никакой возможности промахнуться. Почему же он не убил? Почему, вместо того чтобы убить Габриэлу, он стал избивать ее, не говоря ни единого слова, стал молча истязать ее, оставляя темно-красные, почти лиловые пятна на ее теле цвета корицы? Она тоже ничего не говорила, не испустила ни одного крика, у нее не вырвалось ни одного рыдания, она плакала молча и безответно сносила удары. Он еще бил ее, когда прибежал Жоан Фулженсио. Габриэла накрылась простыней. Да, времени у Насиба было более чем достаточно, чтобы их убить.
Ошибаются и те, кто думает, что он не убил ее потому, что слишком любил. В тот момент Насиб не любил Габриэлу. Но он ее и не ненавидел. Он бил ее, ни о чем не думая, словно желая успокоиться и отомстить за то, что пережил днем и накануне вечером и сегодня утром. Душа его была пуста, как кувшин, из которого вынули цветы. Сердце его болело, будто кто-то медленно вонзал в него кинжал. Насиб не чувствовал ни ненависти, ни любви. Одну только боль.
Он не убил ее потому, что не мог. Все эти страшные истории, которые он рассказывал про Сирию, были выдумкой. Избить ее до полусмерти – на это он был способен. И он бил ее без сострадания, как бы получая по старому счету долг. Но убить не мог.
Насиб молча подчинился, когда пришел Жоан Фулженсио, схватил его за руку и сказал:
– Довольно, Насиб. Пойдемте со мной.
На пороге Насиб остановился и тихо проговорил, не оборачиваясь:
– Я вернусь ночью. Чтобы к этому времени тебя здесь не было.
Жоан Фулженсио увел его к себе. Войдя, он сделал жене знак, чтобы она оставила их одних. Они уселись в комнате, заставленной книгами, араб сжал голову руками и долгое время молчал, а потом спросил:
– Что мне делать, Жоан?
– А что вы можете сделать?
– Уехать из Ильеуса. Больше я не могу здесь жить.
– Почему? Не понимаю.
– Мне наставили рога. Я не могу здесь оставаться.
– Вы действительно хотите ее бросить?
– А разве вы не слышали, что я сказал? Зачем же вы меня спрашиваете? Если я ее не убил, так вы думаете, что я смогу с ней жить дальше? Знаете, почему я не убил? Я никогда не умел убивать… Даже курицу… Даже теленка. Я не мог убить даже хищника.
– Я нахожу, что вы поступили правильно, убивать из ревности – это варварство. Только в Ильеусе так поступают, да еще дикари. Вы совершенно правы, – я уеду из Ильеуса…
Жена Жоана Фулженсио появилась на пороге гостиной и сказала:
– Жоан, тебя там спрашивают. Сеньор Насиб, разрешите, я вам принесу чашку кофе.
Жоан Фулженсио немного задержался, но Насиб и не притронулся к кофе. Он был опустошен, не испытывал ни голода, ни жажды, одно только страдание.
Жоан вошел, поискал книгу на полке и сказал;
– Я вернусь через минутку.
Он застал Насиба в той же позе, с отсутствующим взглядом. Жоан уселся рядом с ним и положил ему на колено руку:
– По-моему, вы сделаете большую глупость, если уедете из Ильеуса.
– Но разве я могу иначе? Ведь надо мной станут смеяться.
– Никто не станет смеяться над вами…
– Вы не будете, потому что вы добрый человек. Но другие…
– Скажите мне, Насиб: будь она не вашей женой, а просто содержанкой, придали бы вы этому случаю такое значение, уехали бы из Ильеуса?
Насиб задумался.
– Она была для меня всем. Поэтому я и женился на ней. Помните?
– Помню. Я даже предупреждал вас.
– Меня?
– Вспомните. Я вам сказал: есть цветы, которые вянут, если их сорвать и поставить в вазу.
Да, но он никогда прежде не вспоминал об этом и тогда не обратил внимания на предупреждение Жоана. Теперь он понял. Габриэла не создана для вазы, для замужества и для мужа.
– А будь она вашей любовницей, – настаивал Жоан, – уехали бы вы из Ильеуса? Я не говорю о страдании, ведь мы страдаем потому, что любим, а не потому, что женаты. Но именно потому, что мы женаты, мы убиваем или уходим куда глаза глядят.
– Но если бы она была моей содержанкой, никто бы не стал смеяться надо мной. Просто я бы ее побил. И вам это известно так же хорошо, как и мне.
– Поверьте, у вас нет никакого основания уезжать. Перед законом Габриэла всегда была только вашей любовницей.
– Я женился на ней и по всем правилам оформил брак у судьи. Вы же сами присутствовали.
Жоан Фулженсио открыл книгу, которую держал в руке.
– Это гражданский кодекс. Послушайте, что гласит статья двести девятнадцатая, параграф первый, глава шестая, книга первая. Семейное право, раздел о браке. Я вам прочту то, что относится к расторжению брака. Взгляните: здесь сказано, что брак расторгается, когда один из супругов ввел другого в заблуждение. Ваш брак недействителен, Насиб, и может быть расторгнут. Стоит вам захотеть – и вы не только окажетесь свободным, но получится даже, будто вы никогда и не вступали в брак, будто это была обычная связь.
– Как же так? Объясните, пожалуйста, – заинтересовался араб.
– Вот послушайте. – Жоан стал читать. – «Существенной считается такая ошибка, которая выявляется в отношении тождества личности этого супруга, его чести и добропорядочности, причем ошибка эта, став впоследствии известной, делает невозможной совместную жизнь для введенного в заблуждение супруга». Я припоминаю, что когда вы сообщили мне о предстоящей женитьбе, то сказали, будто она не знает ни фамилии, ни даты рождения…
– Да. Ничего она этого не знала…
– И Тонико предложил свои услуги, чтобы устроить ей необходимые документы.
– Он сфабриковал все документы в своей нотариальной конторе.
– Ну так вот… Ваш брак недействителен, поскольку произошла существенная ошибка в личности. Я подумал об этом, когда мы пришли ко мне. Потом зашел Эзекиел, у него было ко мне одно дело. Я воспользовался этим и посоветовался с ним. Оказалось, я прав. Вам только надо доказать, что документы фальшивые, тогда вы свободны, будто никогда и не были женаты, а ваши отношения являлись обычной связью.
– А как я это докажу?
– Нужно поговорить с Тонико и с судьей.
– Я никогда больше не буду разговаривать с этим типом.
– Хотите, я возьму это на себя? То есть, я хотел сказать, переговоры. Эзекиел может заняться юридической стороной, если вы захотите, Он предложил свои услуги.
– Так он уже знает?
– Пусть это вас не волнует. Значит, вы не возражаете, чтобы я занялся этим делом?
– Я не знаю, как вас благодарить.
– Тогда – до скорого свидания. Оставайтесь пока у меня, почитайте что-нибудь. – Жоан хлопнул араба по плечу. – Или поплачьте, если хочется. В этом нет ничего зазорного.
– Я пойду с вами.
– Вот уж нет. Куда вам идти? Оставайтесь здесь и ждите. Я скоро вернусь.
Но дело оказалось не таким легким, как предсказывал Жоан Фулженсио. Прежде всего надо было договориться с Эзекиелом, который отказался беседовать с Тонико и улаживать дело по-дружески.
– Я хочу засадить этого типа в тюрьму и добьюсь, чтобы его уволили за подлог. Он, его брат и отец говорят про меня всякие гадости, так что ему придется убраться из Ильеуса; уж я подниму скандал…
Жоан Фулженсио в конце концов убедил Эзекиела.
Они вместе пошли в нотариальную контору. Тонико был еще бледен, смотрел беспокойно, улыбался натянуто и плоско шутил:
– Если бы я не поторопился убраться, турок проколол бы меня рогами… Он, проклятый, нагнал на меня такого страху…
– Насиб – мой доверитель, и я прошу относиться к нему с уважением, потребовал Эзекиел с очень серьезным видом.
Они обсудили дело. Вначале Тонико ни за что не хотел согласиться с их предложениями. Это не повод для расторжения брака, заявил он. Документы, хотя и подложные, были сочтены настоящими. Насиб был женат пять месяцев и жалоб не подавал. И как он, Тонико, сознается публично, что сфабриковал подложные бумаги? Прошли времена старого Сегисмундо, который продавал свидетельства о рождении и акты регистрации земельных участков. Эзекиел пожал плечами и воскликнул, обращаясь к Жоану Фулженсио!
– Ну, что я вам говорил?
– Это можно уладить, Тонико, – заговорил Жоан Фулженсио. – Мы поговорим с судьей. Найдется путь, чтобы выйти из положения и в то же время чтобы подлог не получил огласку. По крайней мере сделаем так, чтобы вы не фигурировали в качестве обвиняемого. Можно будет сказать, что вы действовали без злого умысла и были обмануты Габриэлой. Придумайте какую-нибудь историю. В конце концов все, что именуется ильеусской цивилизацией, было создано на основе фальшивых документов.
Но Тонико продолжал сопротивляться. Он не хотел быть замешанным в эту историю.
– Вы уже замешаны, мой дорогой, – сказал Эзекиел. – Увязли по уши. Одно из двух: либо вы соглашаетесь и идете с нами к судье, чтобы уладить дело быстро и по-дружески, либо сегодня же я от имени Насиба возбуждаю дело о расторжении брака из-за существенной ошибки в отношении личности Габриэлы, которая произошла вследствие представления ею документов, сфабрикованных вами с целью выдать замуж свою любовницу, милостями которой вы продолжали пользоваться и впоследствии. Вы решили выдать ее за честного, простодушного человека, другом которого вы считались. Вы входите в дело сразу через две двери: через дверь подлога и через дверь адюльтера. И в обоих случаях вы действовали с заранее обдуманным намерением. Красивое дельце!
Тонико почти потерял дар речи.
– Послушайте, Эзекиел, вы что же, хотите меня погубить?
Вмешался Жоан Фулженсио:
– Что скажет дона Олга? И ваш отец, полковник Рамиро? Вы подумали об этом? Он не перенесет позора, умрет со стыда, и вы будете виновны в его смерти. Я вас предупреждаю потому, что не хочу, чтобы это случилось.
– Зачем я впутался в это дело, боже мой?! Я лишь хотел помочь и оформил ей документы. Тогда у меня ничего с ней не было…
– Идемте с нами к судье, это самое разумное. В противном случае – я честно вас предупреждаю – вся эта история появится завтра на страницах «Диарио де Ильеус». И учтите, что вы там будете представлены в весьма жалком виде. Статью напишем мы с Жоаном Фулженсио.
– Но, Жоан, мы всегда были друзьями…
– Это так. Но вы обманули Насиба. Если бы Габриэла была женой другого, мне было бы наплевать. Но я его друг, а также друг Габриэлы. Вы обманули обоих. Так вот, или вы соглашаетесь, или я вас опозорю, поставлю в глупое и смешное положение. При нынешней политической ситуации вам будет невозможно оставаться дальше в Ильеусе.
Все высокомерие Тонико исчезло. Угроза скандала привела его в ужас. Его угнетал страх, что доне Олге и отцу все станет известно. Конечно, лучше проглотить пилюлю – сходить к судье и рассказать о подделке документов.
– Я сделаю то, что вы требуете. Но ради бога, давайте уладим все это как можно тише. Ведь мы же в конце концов друзья.
Судье история показалась очень забавной.
– Значит, вы, сеньор Тонико, были другом араба и за его спиной наставляли ему рога? Я тоже заинтересовался Габриэлой, но, после того как она вышла замуж, я перестал о ней думать. Замужних женщин я уважаю.
Несколько неохотно, как и Эзекиел, судья согласился оформить расторжение брака без шума, не возбуждая иска против Тонико, который предстанет как честный и порядочный нотариус, обманутый Габриэлой, в результате чего он будет фигурировать в деле как жертва ее хитрости. Судья не симпатизировал Тонико, подозревая, что галантный нотариус вместе с Пруденсией, которая почти два года была любовницей почтенного юриста, украсил рогами и его голову, Насиб же ему нравился, и судья хотел ему помочь. Когда они выходили, он спросил:
– А как Габриэла? Что она будет делать? Теперь она свободна и не связана никакими обязательствами. Если бы я не устроился так хорошо… Кстати, она должна прийти поговорить со мной. Сейчас все зависит от нее. Если она не согласится…
Жоан Фулженсио, прежде чем вернуться домой, отправился повидать Габриэлу. Ее приютила дона Арминда. Габриэла была на все согласна, ничего не требовала, не жаловалась на побои и даже хвалила Насиба:
– Сеньор Насиб такой хороший… Я не хотела обидеть сеньора Насиба.
Таким образом, в результате бракоразводного процесса, который от первоначального иска до постановления судьи проводился самыми ускоренными темпами, араб Насиб снова оказался холостым. Он был женат, не будучи на самом деле женатым; он попал в члены братства святого Корнелия, не став в действительности рогоносцем; и достойное общество мужей, примирившихся с изменами жен, осталось в дураках. А сеньора Саад снова стала Габриэлой.
