Текст книги "Габриэла, гвоздика и корица"

Автор книги: Жоржи Амаду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Здесь появляется Мундинью Фалкан, очень важная персона, и разглядывает Ильеус в бинокль

На капитанском мостике корабля, ожидающего лоцмана, стоял довольно молодой человек, хорошо одетый и тщательно выбритый, и смотрел на город с немного мечтательным видом. Что-то, может быть, чёрные волосы или восточные глаза, придавали ему романтический вид, из-за чего женщины сразу обращали на него внимание. Но твёрдая линия рта и волевой подбородок выдавали в нём человека решительного, практичного, который знает, чего он хочет, и умеет этого добиваться. Капитан, с дублённым ветрами лицом, не выпуская трубку изо рта, протянул ему бинокль. Мундинью Фалкан взял его, заметив при этом:

– Он мне не нужен… Я знаю тут каждый дом, каждого человека. Как будто я родился здесь, на этой набережной. – Мундинью указал пальцем. – Вон то здание слева, рядом с двухэтажным особняком, – мой дом. Могу сказать, что и набережную построил тоже я…

– Земля большого богатства, за ней будущее, – заметил со знанием дела капитан. – Только вот вход в бухту портит всё дело…

– Это мы тоже решим, – заявил ему Мундинью. – И очень скоро.

– Да услышит вас Господь! Каждый раз, когда я сюда захожу, я трясусь от страха за своё судно. На всём севере нет бухты хуже.

Мундинью поднёс к глазам бинокль. Он увидел свой дом, современное здание, для строительства которого он привёз архитектора из Рио, особняки на набережной, сад вокруг виллы полковника Мисаэла, колокольню церкви Сан-Жоржи, ватагу школьников.

Стоматолог Озмунду в одном халате вышел из дома на пляж. Он всегда купается в море очень рано, чтобы не эпатировать публику.

На площади Сан-Себастьян ни души. В баре «Везувий» закрыты все двери. Ночью ветер повалил рекламный щит у кинотеатра. Мундинью внимательно, даже с некоторым волнением рассматривал каждую деталь. Ему и правда всё больше и больше нравился этот край, он не жалел о безрассудном порыве, который занёс его сюда несколько лет назад, словно корабль без руля и ветрил, когда он искал хоть какой-то спасительный берег. Но эта земля не была «хоть каким-то берегом». Это была зона какао. Разве есть место лучше, чтобы вложить свои деньги и приумножить капитал? Достаточно обладать деловой хваткой, усердием, коммерческим чутьём и смелостью. У него было всё это и даже больше: женщина, которую нужно забыть, запретная страсть, которую нужно вырвать из сердца и мыслей.

В этот его приезд в Рио мать и братья единодушно решили, что он изменился, стал другим. Лоуривал, самый старший из братьев, как всегда с выражением скуки на лице, был вынужден снисходительно признать:

– Никаких сомнений, малыш повзрослел.

Эмилиу улыбался, посасывая сигару:

– И зарабатывает денежки. Напрасно мы позволили тебе уехать, – обратился он теперь к Мундинью, – но кто мог представить, что у нашего юного шалопая есть деловая хватка? Здесь ты ни к чему, кроме попоек, интереса не проявлял. Поэтому, когда ты уехал, забрав свои деньги, мы не сомневались, что это очередное твоё сумасбродство, но на этот раз ты перешёл все границы. Что нам оставалось делать? Только ждать твоего возвращения, чтобы наставить тебя на путь истинный.

Мать сказала почти сердито:

– Он уже не мальчик.

На кого она сердилась? На Эмилиу за его слова или на Мундинью, который больше не приходит к ней просить денег, промотав вполне приличную сумму, выдаваемую ему на карманные расходы? Мундинью позволил им выговориться, он получал удовольствие от этого разговора. Когда им больше нечего было сказать, он объявил:

– Теперь я думаю пойти в политику. Буду куда-нибудь баллотироваться. Может быть, в парламент… Мало-помалу я становлюсь там важной персоной. Что ты скажешь, Эмилиу, когда увидишь, как я поднимаюсь на трибуну палаты, чтобы ответить на одну из твоих льстивых речей в адрес правительства? Я хочу избираться от оппозиции…

В большой чопорной гостиной их фамильного особняка, обставленной помпезной мебелью, где царила их мать, величественная, седовласая, с надменным взором, собрались для разговора все три брата. Лоуривал, который заказывал свои костюмы в Лондоне, никогда не согласился бы стать депутатом или сенатором. Он отказался даже от министерского кресла, когда оно было предложено. Губернатор штата Сан-Паулу? Кто знает, может, и согласился бы, если бы его избрали единогласно. А вот Эмилиу был депутатом федерального парламента, его переизбирали несколько раз без всяких проблем.

Оба брата были гораздо старше Мундинью, и они очень удивились, узнав, что он самостоятельно ведёт дела, экспортирует какао, получая при этом завидный доход, с воодушевлением говорит об этом диком крае, куда он уехал неизвестно почему, и собирается вскоре стать депутатом.

– Мы можем тебе помочь, – заметил снисходительно Лоуривал.

– Мы поставим твоё имя в список от правящей партии в числе первых. Результат гарантирован, – добавил Эмилиу.

– Я приехал сюда не просить, а поделиться.

– Что-то ты возгордился, малыш, – проворчал неодобрительно Лоуривал.

– В одиночку ты ничего не добьёшься. Тебя не выберут, – предупредил Эмилиу.

– Выберут. Я пройду от оппозиции, хотя у неё только треть мест в парламенте. Мне нужен мандат, только я хочу, чтобы меня избрали там, в Ильеусе. Мандат у меня будет, и я приехал не затем, чтобы просить у вас помощи, нет уж, спасибо.

Мать повысила голос:

– Ты можешь делать что хочешь, никто тебе не запрещает. Но почему ты идёшь против своих братьев? Почему отдаляешься от нас? Они только хотят тебе помочь, они твои братья.

– Я уже не мальчик, вы сами это сказали.

Потом он рассказывал об Ильеусе, о прошлых сражениях, о преступлениях, о землях, завоёванных с оружием в руках, о нынешнем прогрессе, о задачах, стоящих перед городом.

– Я хочу, чтобы меня уважали, чтобы меня уполномочили говорить от их имени в парламенте. Какая мне польза, если вы впишете меня в какой-нибудь партийный список? Чтобы представлять фирму, хватит Эмилиу, а я теперь ильеусец.

– Местечковая политика. С перестрелками и оркестром, – усмехнулся Эмилиу то ли иронически, то ли снисходительно.

– Зачем рисковать, если в этом нет необходимости? – спросила мать, пытаясь скрыть тревогу.

– Чтобы не быть только братом своих братьев. Чтобы самому стать кем-то.

Он перевернул весь Рио-де-Жанейро. Ходил по министерствам, звал министров на «ты», запросто входил в их кабинеты. Разве не встречал он их много раз в своём доме, не сидел с ними за одним столом на обедах, которые давала его мать? Или в доме Лоуривала в Сан-Паулу, где они улыбались его жене Мадлен? Когда министр юстиции, бывший его соперник в споре за благосклонность одной голландки, сказал, что уже пообещал губернатору Баии лицензировать колледж доктора Энока, но только в начале следующего года, Мундинью рассмеялся:

– Приятель, не забывай, что ты многим обязан Ильеусу. Если бы я не уехал туда, не спал бы ты сейчас с Бертой, этой порочной голландочкой. Я хочу лицензию немедленно. Это от губернатора ты можешь отделаться, ссылаясь на закон, от меня – нет… Для меня ты сделаешь даже то, что незаконно, трудно и невозможно…

В министерстве путей сообщения и общественных работ он потребовал, чтобы прислали инженера. Министр поведал ему целую историю о бухте Ильеуса и доках Баии, объяснил, в чём там интерес людей, связанных с зятем губернатора.

– Это невозможно. Твоё требование, конечно, справедливо, дружище, но невыполнимо, совершенно невыполнимо, губернатор будет рычать от злости.

– Это он тебя назначил?

– Нет, конечно.

– Он может тебя убрать?

– Думаю, что нет…

– Тогда в чём дело?

– Ты не понимаешь?

– Нет. Губернатор – старик, его зять – вор, оба они ничего не стоят. Сменится правительство – и конец их клану. И что, ты станешь враждовать со мной, с самым преуспевающим и влиятельным регионом штата? Чушь. Я – это будущее, губернатор – прошлое. Кроме того, я обращаюсь к тебе только потому, что я твой друг. Я могу пойти выше, ты же знаешь. Если я поговорю с Лоуривалом и Эмилиу, ты получишь распоряжение об отправке инженера от самого президента республики. Разве не так?

Мундинью пугал губернатора именами братьев просто ради удовольствия, к ним он ни за что не стал бы обращаться, ни при каких условиях. Вечером он ужинал с министром: музыка, женщины, шампанское и цветы. Через месяц инженер должен быть в Ильеусе.

Мундинью провёл в Рио три недели, на какое-то время он вернулся к прежней жизни: праздники, гулянки, девушки из высшего общества, артистки варьете. Он удивлялся, почему всё то, что было его жизнью долгие годы, теперь так мало его привлекает и так быстро утомляет. На самом деле ему не хватало Ильеуса, не хватало его людной конторы, интриг, слухов, кое-кого из тамошних личностей. Он и подумать не мог, что так привыкнет к этому городу, так прикипит к нему. Мать знакомила его с богатыми девушками из влиятельных семей, искала ему невесту, которая заставила бы его забыть об Ильеусе. Лоуривал хотел отвезти брата в Сан-Паулу, поскольку Мундинью ещё оставался его компаньоном по кофейным плантациям, и ему следовало бы их посетить. Но он не поехал: только-только зарубцевалась рана в его груди, только-только исчез из его снов образ Мадлен, он не станет снова встречаться с ней, чтобы не страдать от её неотступных глаз. Всепоглощающая страсть, они никогда не признавались друг другу, но оба пылали ею и были в шаге от того, чтобы броситься друг другу в объятия. Ильеус стал его спасением, ради Ильеуса он теперь жил.

Лоуривал, надменный и пресыщенный, такой высокомерный, напыщенный, как англичанин, бездетный вдовец, после смерти жены-миллионерши женился снова – неожиданно, во время одной из своих постоянных поездок в Европу – на француженке, модели из дома мод. Между мужем и женой была огромная разница в возрасте, и Мадлен не очень скрывала причины, по которым она вышла замуж. Мундинью чувствовал: если он немедленно не покинет этот дом, то никакие моральные нормы, ни угроза скандала, ни угрызения совести – ничто не удержит их от падения. Они постоянно искали друг друга глазами, их руки, соприкасаясь, дрожали, голоса срывались. Едва ли надменный и холодный Лоуривал мог вообразить, что младший брат, этот сумасбродный Мундинью, бросил всё из любви к нему, своему брату.

Ильеус вылечил Мундинью, а поскольку он излечился, он мог бы – кто знает? – если бы захотел, снова встретиться с Мадлен, ведь он больше ничего к ней не чувствовал. Рассматривая Ильеус в бинокль, он увидел выглядывавшего из окна араба Насиба и улыбнулся, потому что хозяин бара напомнил ему о Капитане, с которым он обычно играл в шашки и нарды. Капитан будет ему очень полезен. Он стал лучшим другом Мундинью и уже давно намекал, правда, весьма туманно, что ему нужно заняться политикой. В городе не было секретом, что Капитан терпеть не может Бастусов: это они двадцать лет назад сняли его отца с поста и разрушили его политическую карьеру. Мундинью делал вид, что не понимает намёков, тогда он только подготавливал почву. Теперь этот час настал. Нужно будет вызвать Капитана на откровенный разговор и предложить ему возглавить оппозицию. Он покажет братьям, на что способен. Не говоря уже о том, что Ильеусу нужен такой человек, как он, – для дальнейшего прогресса, для ускорения темпов развития – ведь эти полковники не понимают, что сейчас нужно региону.

Мундинью возвратил бинокль; лоцман поднялся на борт, и судно направилось к входу в гавань.

Прибытие корабля

Несмотря на ранний час, небольшая толпа наблюдала за тем, с каким трудом корабль снимают с мели. Он сел на дно у входа в бухту, казалось, он застрял там навечно. С набережной Уньяна зеваки видели, как нервничают, отдавая приказы, капитан и лоцман, как бегают матросы, как суетятся мичманы. Лодки, подошедшие со стороны Понтала, окружили корабль.

Пассажиры стояли у борта, почти все в пижамах и шлёпанцах, лишь немногие были одеты и готовы сойти с корабля. Эти последние громко перекликались с родственниками, которые встали на рассвете, чтобы встретить их в порту, они рассказывали о путешествии, шутили о том, что пароход сел на мель. С борта кто-то крикнул семье, стоявшей на берегу:

– Она умирала в страшных мучениях, бедняжка!

Услышав это известие, зарыдала женщина средних лет, вся в чёрном, которая стояла рядом с худым понурым мужчиной с траурными ленточками на рукаве и на лацкане пиджака. Двое детей наблюдали за суетой, не обращая внимания на слёзы матери.

Зеваки, собравшись в группы, обменивались приветствиями, обсуждали случившееся:

– Какой позор эта мель…

– Она очень опасна. Однажды какой-нибудь пароход застрянет тут навсегда, и тогда прощай порт Ильеуса…

– Правительству штата всё равно…

– Всё равно? Да оно оставляет эту мель намеренно, чтобы к нам не заходили большие корабли. Чтобы весь экспорт и дальше шёл через Баию.

– Префектура тоже ничего не делает. У префекта нет своего мнения. Он только подпевает правительству.

– Ильеусу нужно заявить о себе.

Компания, пришедшая из рыбных рядов, включилась в разговор. Доктор, со своей обычной страстностью, призывал народ выступить против политиков, против правительства Баии, которые относятся к их муниципалитету с пренебрежением, как будто он не был самым богатым, самым процветающим во всём штате, как будто не он платил самые большие налоги в государственную казну. И это без учёта Итабуны, которая растёт как на дрожжах, и её муниципалитет также страдает от бессилия правительства, его нерадивости и злонамеренности в отношении порта Ильеуса.

– Нужно признать, что это полностью наша вина, – заявил Капитан.

– Как это?

– Наша и больше ничья. И это легко доказать: кто заправляет политической кухней в Ильеусе? Те же люди, что и двадцать лет назад. Мы выбираем префектами, депутатами в Ассамблею штата, сенаторами и федеральными депутатами людей, которые никак не связаны с Ильеусом, и делаем это по инерции, из-за сделок, заключённых ещё при царе косаре.

Жуан Фулженсиу поддержал Капитана:

– Так и есть. Полковники продолжают голосовать за тех, кто когда-то их поддерживал.

– И вот результат: интересы Ильеуса игнорируют.

– Договор есть договор… – защищался полковник Амансиу Леал. – Когда была нужда, мы сговорились с ними…

– Теперь у города совсем иные нужды…

Доктор погрозил пальцем:

– С этим безобразием пора кончать. Мы должны выбирать людей, которые на самом деле будут представлять интересы нашего края.

Полковник Мануэл Ягуар рассмеялся:

– А голоса, Доктор? Откуда вы их возьмёте?

Полковник Амансиу Леал произнёс своим приятным голосом:

– Послушайте, Доктор, теперь много говорят о прогрессе, о цивилизации, о необходимости коренных перемен в Ильеусе. Я целыми днями только это и слышу. Но скажите мне одну вещь: кто двигал этот прогресс? Разве не мы, фазендейро? У нас есть свои обязательства, в трудный час мы дали слово, а мы слов на ветер не бросаем. Пока я жив, мой голос будет принадлежать куму Рамиру Бастусу и тому, на кого он укажет. Мне даже не нужно знать его имя. Потому что именно полковник Бастус протянул мне руку помощи, когда мы гробили свои жизни в этой сельве…

Араб Насиб присоединился к кружку собеседников, он ещё не совсем проснулся, был озабочен и удручён.

– О чём речь?

Капитан объяснил:

– Обычная патриархальная косность… Полковники не понимают, что сейчас уже другие времена, что всё изменилось. И проблемы теперь совсем не те, что двадцать или тридцать лет назад.

Но араб остался равнодушным, он был далёк от этой дискуссии, которая в другое время заинтересовала бы его. Не в состоянии думать ни о чём другом – бар без кухарки, катастрофа! – Насиб только кивнул в ответ на слова друга.

– Ты чего такой кислый? Что за похоронный вид?

– От меня ушла кухарка…

– Хм, нашёл причину… – И Капитан вернулся к спору, который становился всё горячее, и в него втягивалось все больше народу.

Нашёл причину… Нашёл причину… Насиб отступил на несколько шагов, как бы устанавливая дистанцию между собой и опасной дискуссией. Громкий, хорошо поставленный голос Доктора пересекался с мягким, но твёрдым голосом полковника Амансиу. Какое Насибу дело до самоуправления Ильеуса, депутатов и сенаторов! Его дело – завтрашний ужин на тридцать персон. Сестры Дус Рейс если и примут заказ, то запросят кучу денег. И как раз когда всё шло так хорошо…

Когда он купил бар «Везувий», расположенный на площади Сан-Себастьян, в жилом районе, удалённом – нет, не удалённом, расстояния в Ильеусе до смешного малы – а в стороне от торгового центра и от порта, где находились его основные конкуренты, то некоторые друзья и его дядя решили, что он сошёл с ума. Бар находился в ужасном упадке, он пустовал, посетителей практически не было. А таверны в порту процветали, там всегда было полно народу. Но Насиб не хотел и дальше отмерять ткани за прилавком магазина, где он работал после смерти отца.

Ему не нравилась эта работа, а ещё меньше партнёрство с дядей и шурином (его сестра вышла замуж за агронома с экспериментальной станции какао). Пока отец был жив, магазин процветал, старик был человеком предприимчивым и дружелюбным. Дядя же, обременённый большой семьёй, действовал по старинке, боялся рисковать и довольствовался малым. Насиб продал свою долю в бизнесе, какое-то время вкладывал деньги в рискованные сделки с какао и, наконец, почти пять лет назад, купил бар у одного итальянца. Этот итальянец поддался мороку какаовой лихорадки и уехал в глубинку.

Для Ильеуса бар был выгодным бизнесом, даже более выгодным, чем кабаре. В городе было много приезжих: искатели фортуны, привлечённые слухами о большом богатстве, толпы коммивояжёров на улицах, транзитные пассажиры – поэтому множество сделок было заключено за столиками баров. К тому же ильеусцы имели привычку соревноваться, кто кого перепьёт, и от англичан, строивших железную дорогу, пошла традиция перед обедом и ужином выпивать аперитив, а кому платить – разыгрывали в кости. Эту традицию переняло всё мужское население города.

До полудня и после пяти вечера бары были переполнены.

Бар «Везувий» был старейшим заведением города. Он занимал первый этаж дома на углу маленькой красивой площади у моря, где возвышается церковь Святого Себастьяна. На другом углу недавно открылся кинотеатр «Ильеус». «Везувий» пришёл в упадок не потому, что был расположен в стороне от торговых улиц, где процветали кафе «Идеал», бары «Шик» и «Золотая капля» Плиниу Арасы, главного конкурента Насиба. Это произошло по вине итальянца, голова которого была забита мечтами о плантациях какао. Он плевал на бар, не обновлял запасы вин, не делал ничего, чтобы порадовать посетителей. Даже старый граммофон, на котором проигрывали пластинки с оперными ариями, нуждался в ремонте и был весь покрыт паутиной. Развалившиеся стулья, колченогие столы, порванное сукно на бильярде. Даже название бара, нарисованное огненными буквами на фоне извержения вулкана, выцвело от времени. Насиб купил всё это барахло, а также название и помещение очень дёшево. Итальянец забрал только граммофон с пластинками.

Насиб всё заново выкрасил, заказал новые столы и стулья, поставил столики для игры в шашки и нарды, продал бильярд в бар «Макуку»[70]70
  Макуку – птица семейства тинаму.


[Закрыть], оборудовал в глубине помещения укромный уголок для игры в покер. У Насиба был богатый ассортимент спиртных напитков, мороженое для семей в часы вечерних прогулок по новой набережной и после окончания киносеансов, а кроме того, закуски и десерты для аперитива. Казалось бы, мелочь, не имеющая значения: акараже[71]71
  Акараже – пирожки из варёной фасоли, поджаренные в пальмовом масле.


[Закрыть], абара[72]72
  Абара – пирожки из варёной фасоли, завёрнутые в пальмовые листья.


[Закрыть], пирожки из маниоки и пубы[73]73
  Пуба – размоченная в воде и ферментированная маниока.


[Закрыть], запеканки из сири-моле[74]74
  Сири-моле – мелкие морские крабы без панциря.


[Закрыть], креветок и трески, десерты из сладкой маниоки и кукурузы – но это стало главной приманкой для посетителей. Это была идея Жуана Фулженсиу:

– Почему ты не готовишь это для продажи в баре? – спросил он однажды, уплетая акараже старой Филумены, приготовленное исключительно для удовольствия араба, любителя вкусно поесть.

Вначале завсегдатаями бара были только друзья Насиба: компания из «Образцовой книжной лавки», приходившая сюда поспорить после закрытия магазина, любители нардов и шашек. Иногда туда заходили и более респектабельные люди, такие как городской судья и доктор Маурисиу, которым не хотелось появляться в портовых барах, где бывал всякий сброд и нередко завязывались жестокие драки с поножовщиной и стрельбой. Вскоре в бар стали заходить семьи с детьми, привлечённые мороженым и фруктовыми соками. Но только после того, как к аперитиву стали предлагать закуски и десерты, туда повалил народ и бар начал процветать. Специальный зал для игры в покер также пользовался огромным успехом. Для этих клиентов – полковника Амансиу Леала, богача Малуфа, полковника Мелка Тавареса, Рибейринью, хозяина обувного магазина сирийца Фуада, Ознара Фарии (который в жизни занимался только тем, что играл в покер да крутил шашни с негритянками на холме Конкиста), доктора Эзекиэла Праду и некоторых других – Насиб приберегал к полуночи часть запеканок, пирожков и десертов. Спиртное текло рекой, доходы заведения росли.

Очень скоро «Везувий» снова стал процветать. Он превзошёл кафе «Идеал» и бар «Шик», только в «Золотой капле» посетителей было больше. Насиб не мог жаловаться: правда, он работал как раб, ему помогали Шику Лоботряс и Пройдоха, иногда ещё негритёнок Туиска, который обычно устраивался со своим ящиком, щётками и кремом для обуви рядом со столами, выставленными на широкий тротуар у бара, недалеко от площади. Всё шло прекрасно, Насибу нравилась такая работа, в баре обсуждались все новости, самые незначительные городские происшествия, все события в стране и в мире.

Все с симпатией относились к Насибу, «человеку честному и трудолюбивому», как говорил судья, усаживаясь после ужина за один из столиков на улице, чтобы любоваться морем и пёстрой толпой на площади.

Всё шло прекрасно до сегодняшнего дня, когда сумасшедшая Филумена выполнила свою давнюю угрозу. Кто теперь будет готовить для бара и лично для него, Насиба, который любил вкусно поесть, особенно острые и перченые блюда? Нелепо даже думать о сотрудничестве с сёстрами Дус Рейс на постоянной основе, во-первых, они не согласятся, а во-вторых, он не может этого себе позволить. Сёстры берут очень дорого, на оплату их услуг уходил бы весь его доход. Нужно найти, лучше бы сегодня, кухарку, и хорошую, иначе…

– Им, наверно, придётся выбросить груз в море, чтобы сняться с мели, – заметил мужчина в рубашке с закатанными рукавами. – Видно, крепко засели.

Насиб забыл на мгновение свои заботы: двигатели парохода ревели без всякого толку.

– С этим нужно кончать… – раздался голос Доктора, участвовавшего в споре.

– Никто ничего толком не знает об этом Мундинью Фалкане, – как всегда мягко возразил Амансиу Леал.

– Не знает? Ну так вот, человек, прибывший на этом пароходе, – именно тот, кто нужен Ильеусу.

Пароход содрогался, его корпус глубоко увяз в песке, двигатели стонали, лоцман выкрикивал команду.

На капитанском мостике появился мужчина, ещё молодой, хорошо одетый. Разглядывая из-под руки встречающих, он пытался найти среди них своих друзей.

– Вон он… Мундинью! – позвал Капитан.

– Где?

– Там, наверху…

Раздались крики:

– Мундинью! Мундинью!

Он услышал, посмотрел в сторону, откуда доносились голоса, махнул рукой. Потом спустился по трапу, исчез из виду на несколько минут, а затем, улыбаясь, появился у борта среди пассажиров. Тут он сложил ладони рупором и прокричал:

– Инженер приедет!

– Какой инженер?

– Из министерства путей сообщения, обследовать бухту. Отличные новости…

– Видите? Что я вам говорил?

За спиной Мундинью Фалкана появилась незнакомая женщина, блондинка в зелёной шляпе с широкими полями.

Улыбаясь, она коснулась руки экспортёра.

– Какая женщина, боже! Мундинью не теряет времени даром…

– Красотка! – согласился Ньё-Галу, кивнув головой.

Пароход сильно качнулся, испугав пассажиров – блондинка ахнула, – и снялся с мели; радостные крики раздались на берегу и на борту судна. Только смуглый, очень худой мужчина с сигаретой во рту, стоявший рядом с Мундинью, равнодушно смотрел на окружающих. Экспортёр что-то сказал ему, тот рассмеялся в ответ.

– Ну и хват этот Мундинью… – одобрительно заметил полковник Рибейринью.

Пароход дал гудок, громкий и радостный, и направился к причалу.

– Настоящий лорд, не то что мы, – неприязненно заметил полковник Амансиу Леал.

– Давайте узнаем, какие новости привёз Мундинью, – предложил Капитан.

– А я иду в пансион переодеться и выпить кофе, – попрощался Мануэл Ягуар.

– Я тоже… – и Амансиу Леал ушёл с ним.

Оставшиеся приятели направились в порт, обсуждая сообщение Мундинью.

– Судя по всему, ему удалось растормошить министерство. Он зря время не терял.

– Действительно влиятельный человек.

– Что за женщина! Шикарная штучка… – вздыхал полковник Рибейринью.

Когда они подошли к пристани, пароход уже причаливал. Пассажиры, следующие в Баию, Аракажу, Масейо, Ресифи, с любопытством смотрели по сторонам. Мундинью Фалкан одним из первых спрыгнул на берег и сразу очутился в объятиях друзей. Араб радостно тряс ему руку.

– Пополнел…

– Помолодел…

– Это Рио-де-Жанейро, там все молодеют…

Блондинка – не такая молодая, как казалось издалека, однако более красивая, модно одетая и искусно подкрашенная («заграничная куколка», – оценил её полковник Рибейринью), и худой как скелет мужчина остановились неподалёку в ожидании. Мундинью шутливо представил их, подражая голосу циркового зазывалы:

– Принц Сандра, фокусник экстра-класса, и его супруга, танцовщица Анабела… Прибыли сюда на гастроли.

Мужчина, который с борта объявил о трагическом событии, обнимался теперь с семьёй и рассказывал печальные подробности:

– Она умирала целый месяц, бедняжка! Никогда не видел таких страданий… Она стонала день и ночь, у меня сердце разрывалось.

Женщина зарыдала ещё громче. Мундинью, артисты, Капитан, Доктор, Насиб, полковники направились по набережной в город. Носильщики тащили чемоданы, Анабела раскрыла зонтик. Мундинью Фалкан обратился к Насибу:

– Не хотите пригласить эту девушку танцевать в баре? Её танец с вуалями, старина, будет иметь успех…

Насиб воздел руки:

– В баре? Такие танцы для кино или кабаре… А мне нужна только кухарка.

Все рассмеялись. Капитан взял Мундинью под руку:

– Как насчёт инженера?

– Будет здесь в конце месяца. Министр мне твёрдо обещал.