Текст книги "Мегре колеблется"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Он не выходил из кабинета.

– И не видел тела?

– Ох, простите. Он ведь действительно выходил на минуту – после того, как мосье Тортю сообщил ему... Он заглянул в кабинет мадемуазель Ваг и сразу же вернулся к себе.

Значит, вчера Мегрэ ошибся, считая, что аноним всегда подбирает точные выражения, поняв фразу "нанести удар" буквально. Но оказалось, что девушке не нанесли удар и не застрелили. Ее зарезали.

Он посторонился, пропуская носилки, и через несколько секунд постучал в массивную дверь кабинета Парандона. Никто не отозвался. Правда, дверь была тяжелая, лубовая. Комиссар повернул ручку, налег на створку и вошел. Адвокат сидел в своем кожаном кресле.

На какой-то миг Мегрэ испугался, не случилось ли беды и с Парандоном – такая странная была у него поза – сгорбленный, с бессильно опущенной на грудь головой и вяло свисающей почти до полу рукой.

Мегрэ поставил другое кресло против него, так что они снова оказались вблизи друг от друга, как во время их первой беседы. На полках поблескивали золотом переплеты книг с именами Лагаша, Анри Эя, Рюиссана и других психиатров.

Комиссар с изумлением услышал тихий голос.

– Что вы об этом думаете, мосье Мегрэ?

Голос был тусклый, звучавший словно издалека. Голос убитого горем человека. Адвокат с усилием выпрямился и чуть приподнял голову. Вдруг его очки упали на пол, и без толстых стекол его глаза стали похожи на глаза испуганного ребенка. Он с трудом наклонился, поднял и снова надел очки.

– Что там делается?

И показал белой, пухлой ручкой в направлении комнаты мадемуазель Ваг.

– Все формальности уже выполнены.

– А... тело?

– Унесли.

– Вы... не обращайте на меня внимания. Я скоро приду в себя...

Он машинально прижал руку к сердцу, а комиссар наблюдал за ним так же пристально, как в первый раз.

Мосье Парандон сел удобнее, достал из кармана платок и вытер лицо.

– Не выпьете ли что-нибудь?

Адвокат взглянул на деревянную обшивку стены, за которой помещался бар.

– А вы?

Мегрэ Поднялся, взял две рюмки и бутылку уже знакомого ему старого арманьяка.

– Значит, это была не шутка... – медленно произнес Парандон. И хотя голос его окреп, он все еще был странный, бесцветный, какой-то автоматический.

– Вы в затруднении, правда?

И так как Мегрэ молча смотрел на него, добавил:

– Что же вы намерены теперь делать?

– Двое из моих людей сейчас уточняют, чем был занят каждый обитатель вашей квартиры между четвертью десятого и десятью.

– Это произошло до десяти.

– Знаю.

– Без десяти десять... Да, именно без десяти десять Тортю сообщил мне об этом...

И он перевел глаза на большие бронзовые часы, показывавшие одиннадцать часов тридцать пять минут.

– И с тех пор вы так тут и сидите?

– Я зашел туда с Тортю, побыл несколько секунд, но не смог выдержать это и вернулся... Да, именно так... С тех пор я так и сидел в кресле...

Смутно припоминаю, что заходил мой врач Мартен, что-то говорил, но я только кивал головой. Он пощупал мне пульс и куда-то заторопился...

– Ему, кажется, надо было в больницу на консилиум.

– Наверно, он подумал, что я принял наркотик...

– А вам случалось когда-нибудь?..

– Никогда. Но я представляю себе, как они действуют. Через открытое окно доносился шелест листвы и рев автобусов на площади Бово.

– Вот уж не думал...

Он говорил сбивчиво, не договаривая фраз, а Мегрэ не сводил с него взгляда. В кармане у комиссара всегда лежало две трубки, и он вынул вторую, целую, набил ее табаком и глубоко затянулся, словно стремясь обрести душевное равновесие.

– Не думали – о чем?

– Вообще... О том, как... О важности... Да, именно – кем она была для меня, о важности этой связи...

И он снова махнул рукой в сторону кабинета секретарши...

– Это так неожиданно!

Может быть, если бы Мегрэ проштудировал все труды по психиатрии и психологии, выстроившиеся в библиотеке Парандона, то был бы более уверен в себе. Вряд ли еще когда-нибудь он так напряженно вглядывался в лицо человека, как в эту минуту. Он не упускал ни одного жеста, ни единого движения мышц.

– А разве вы думали, что это случится с нею?

И комиссар признался:

– Нет!

– Со мною, да?

– С вами или с вашей женой.

– А где она?

– Кажется, еще спит и ничего не знает.

Адвокат нахмурился. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы сосредоточиться.

– Значит, она еще не выходила?

– По словам Фердинанда – нет.

– Фердинанд ведь не бывает на той половине.

– Знаю. Сейчас, видимо, допрашивают Лизу. Вдруг Парандон заволновался, словно от какой-то мучительной мысли.

– Но раз жена не выходила, значит, вы арестуете меня?

Неужели он понял, что убийца – мадам Парандон?

– Скажите, вы арестуете меня?

'Парандон встал, выпил глоток арманьяка и вытер лоб ладонью.

– Ничего не понимаю, Мегрэ! И тут же спохватился:

– Ох, простите, мосье Мегрэ!.. Разве к нам приходил кто-нибудь посторонний?

Постепенно он приходил в себя, глаза оживились.

– Никто. Один из моих людей провел ночь в доме, другой сменил его утром в восемь часов.

– Нужно будет перечесть письма, – тихо сказал адвокат.

– Вчера вечером я читал их много раз.

– Во всем этом есть какая-то нескладица. Будто события вдруг стали разворачиваться совершенно непредвиденно...

Он снова сел, а Мегрэ задумался над его словами. И у него также, когда он узнал о смерти мадемуазель Ваг, возникло ощущение, что произошла какая-то ошибка.

– Вы знаете, она была очень... очень предана...

– Более, чем предана, – уточнил комиссар.

– Вы думаете?

– Вчера она говорила о вас с подлинной любовью. Маленький человечек недоверчиво вытаращил глаза, словно не мог допустить, что внушил подобное чувство.

– Пока вы тут принимали двух судовладельцев, я долго беседовал с ней.

– Да, знаю. Она мне сказала... А где же документы?

– Они были у Бода, когда он обнаружил убийство и, потеряв голову, бросился бежать оттуда... Они помяты...

– Это очень важные материалы. На клиентах не должно отразиться то, что произошло в моем доме...

– Можно задать вам один вопрос, мосье Парандон?

– Я жду этого с той самой минуты, как вы явились ко мне. Разумеется, ваш долг велит вам спросить меня и даже – не верить мне на слово... Нет, я не убивал мадемуазель Ваг. Есть слова, которые я почти никогда не произносил – исключил их из своего лексикона. И вот сегодня я скажу одно такое слово, потому что только оно выражает истину, которую я только сейчас открыл, – я любил ее, мосье Мегрэ.

Он говорил спокойно, и впечатление от этого еще усиливалось.

Дальше у него пошло легче:

– Мне показалось, что у меня к ней просто привязанность и, кроме того – физическое влечение... Я даже стыдился этого – ведь она почти ровесница моей дочери... У Антуанетты...

Впервые Мегрэ услышал имя мадемуазель Ваг.

– ...у нее была такая... как бы это сказать. Такая непосредственность... которая меня ободряла... А она приносила ее извне... как подарок... как свежие цветы...

– Вам известно, каким оружием совершено преступление?

– Ножом?

– Не совсем. Чем-то вроде скребка для соскабливания помарок с документов. Я заметил его еще вчера на столе у мадемуазель Ваг, и меня удивила странная форма – длинное и очень тонкое лезвие...

– Он, как и все канцелярские принадлежности, от Романа.

– Это вы его купили?

– Конечно, нет. Должно быть, она.

– Мадемуазель Ваг сидела у себя за столом и, наверно, просматривала бумаги. Часть из них она отдала Болу на сверку.

Парандон, казалось, вовсе не держался настороже, не опасался ловушки. Он внимательно слушал и, видимо, удивлялся, что Мегрэ придает значение таким подробностям.

– Тот, кто ее убил, знал, что этот, нож лежит на столе, иначе он захватил бы с собой оружие.

– А откуда вы знаете, что он не был вооружен и что он не переменил намерения уже на месте?

– Мадемуазель Ваг видела, как он взял нож, и не испугалась, не вскочила с места... Она продолжала работать, хотя убийца стоял у нее за спиной.

Парандон раздумывал, мысленно воспроизводя описанную комиссаром сцену; ему помогало в этом точное мышление опытного юриста.

Теперь в нем не осталось никакой вялости. Пусть недомерок – раз уж повелось насмехаться над людьми, не вышедшими ростом, но – человек недюжинного ума.

– Боюсь, что вам все же придется арестовать меня к концу дня, – вдруг заявил он.

В его словах не было никакой иронии. Просто человек взвесил все за и против и пришел к определенному выводу.

– Да, это даст возможность моему защитнику прибегнуть к статье шестьдесят четвертой, – добавил он на этот раз с нескрываемым сарказмом.

Мегрэ снова растерялся. И его растерянность еще усилилась, когда открылась дверь, ведущая в большую гостиную, и на пороге появилась мадам Парандон – непричесанная, ненакрашенная и в том же голубом пеньюаре, что и вчера. Она держалась очень прямо, но тем не менее выглядела гораздо старше своих лет.

– Простите за беспокойство.

Она говорила так, словно у них в квартире ничего не случилось.

– Я полагаю, комиссар, что вы не дадите мне поговорить с мужем наедине? Правда, это с нами не часто бывает, но, принимая во внимание обстоятельства...

– В данный момент я могу разрешить разговор лишь в моем присутствии.

Она не входила в кабинет и продолжала стоять на Пороге, на фоне залитой солнцем гостиной. Мужчины тоже встали.

– Отлично. Вы делаете свое дело.

Она затянулась папиросой, которую держала в руке, и нерешительно перевела взгляд с одного на другого.

– Прежде всего, разрешите спросить, мосье Мегрэ, приняли ли вы какие-нибудь решения?

– По поводу чего?

– Разумеется, по поводу утреннего события. Я только что узнала о нем и подумала, что вы кого-нибудь арестуете.

– Я еще не пришел к какому-либо заключению.

– Ах, так... А то скоро вернутся дети, и лучше бы выяснить все это до их прихода... Скажи, Эмиль, это ты убил?

Мегрэ не поверил своим ушам... Супруги стояли на расстоянии трех метров друг против друга, лица у них были напряжены, глаза смотрели жестко.

– Как ты смеешь спрашивать...

У Парандона перехватило дыхание, он яростно сжал кулачки.

– Только без сцен! Отвечай: да или нет?

Выйдя из себя, что с ним, наверно, не часто случалось, адвокат поднял руки, словно проклиная ее, и крикнул:

– Ты же прекрасно знаешь, что нет, черт возьми! Он в бешенстве топал ногами. Он готов был броситься на жену.

– Это все, что я хотела услышать от тебя. Спасибо. И, как ни в чем не бывало, она повернулась и вышла в гостиную, притворив за собою дверь.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– Прошу прощенья, мосье Мегрэ, я вышел из себя. Вообще-то со мной это случается редко...

– Знаю.

Именно потому, что комиссар знал уже характер Парандона, он погрузился в раздумье.

Карлик мало-помалу отдышался, взял себя в руки. Он снова вытер лицо уже не багровое, а желтоватое.

– Вы ее ненавидите?

– Нет. У меня нет ненависти ни к кому... Потому что я не признаю, что человек всегда может полностью отвечать за...

– Это – статья шестьдесят четвертая.

– Конечно... Пусть меня считают маньяком, но буду стоять на своем.

– Даже если дело касается вашей жены?

– Даже и так.

– Даже если она убила мадемуазель Ваг?

На мгновенье его лицо затуманилось, зрачки словно расплылись...

– Даже.

– А вы считаете, что она способна на это?

– Я никого не могу обвинять...

– Я хочу задать вам еще один вопрос. Можете ответить только "да" или "нет". Видите ли, я вовсе не убежден, что убийца и есть автор анонимных писем... Ведь мог и кто-то другой, предвидя возможность преступления, вообразить себе, будто присутствие полиции в доме может предотвратить...

– Я вас понял... Нет, письма писал не я.

– Может быть – сама мадемуазель Ваг? Парандон задумался.

– Не исключено, хотя это не вяжется с ее характером... Она всегда была откровенна. Я уже говорил вам о ее непосредственности. Но может быть, она не решилась обратиться ко мне, зная...

Он закусил губу.

– Зная – что?

– Ну, что если бы мне и впрямь грозила опасность – я не принял бы никаких мер.

– Почему же?

Он нерешительно посмотрел на Мегрэ.

– Трудно объяснить... Понимаете ли, раз уже я сделал выбор...

– Вы имеете в виду свой брак?

– Вообще все... Профессию... Женитьбу... Образ жизни... Значит, я и отвечаю за последствия.

– А разве это не противоречит вашим представлениям об ответственности?

– Может быть... Но только на первый взгляд...

Чувствовалось, как он устал и растерян, какие сумбурные мысли теснятся за этим выпуклым лбом и каких усилий стоит ему привести их в порядок.

– Как вы полагаете, мосье Парандон, тот, кто писал письма, знал, что жертвой окажется ваша секретарша?

– По-моему, нет...

Из гостиной донесся крик:

– Где папа?

И почти тотчас же дверь распахнулась, и в кабинет ворвался высокий, взлохмаченный подросток. На мгновенье он остановился посреди комнаты, переводя взгляд с Мегрэ на Парандона, и спросил комиссара почти с угрозой:

– Вы арестуете папу?

– Успокойся, Гюс! Мы тут с комиссаром Мегрэ...

– Вы – Мегрэ?

И с любопытством уставился на комиссара.

– Кого же вы арестуете?

– Пока – никого.

– Я могу поклясться, что это не отец

– Откуда вы узнали о том, что произошло?

– Сначала от швейцара, а подробности – от Фердинанда.

– А для вас это было совсем неожиданно?

Парандон отошел от них и уселся за свой письменный стол, как бы стремясь занять привычное место.

– Это – допрос?

И юноша обернулся к отцу, словно за поддержкой.

– Мое дело, Гюс...

– Кто вам сказал, что меня зовут Гюс?

– Вас все так называют дома... Я расспрашиваю вас так же, как и всех остальных, но это вовсе не официальный допрос... Я вас спросил, не ожидали ли вы этого?

– Чего?

– Того, что произошло утром.

– Вы хотите сказать, не ожидал ли я, что Антуанетту зарежут? Нет... не ожидал.

– Вы звали ее Антуанеттой?

– Да, уже давно... Мы были друзья.

– А чего же вы ждали? Мальчик покраснел до ушей.

– Да ничего определенного...

– Не преступления?

– Не знаю.

Мегрэ заметил, что адвокат пристально смотрит на Гюса, не то желая разрешить для себя мучительный вопрос, не.то обнаружив в сыне нечто для себя новое.

– Вам уже пятнадцать, Гюс?

– В июне будет шестнадцать.

– Как, по-вашему, лучше: чтобы мы побеседовали с вами при отце или наедине, у вас в комнате или в другом месте?

Мальчик заколебался. Его пыл прошел, но нервы еще были напряжены. Он вновь обратился к адвокату.

– Как лучше, папа?

– Мне кажется, что у тебя в комнате удобнее... Да, вот что, сынок... Сейчас должна вернуться Бэмби – если уже не пришла... Мне хотелось бы, чтобы вы оба позавтракали как обычно и не беспокоились обо мне... Я не буду за столом.

– Ты не будешь завтракать?

– Не знаю... Может быть, попрошу принести сюда. Мне нужно отдохнуть.

Чувствовалось, что паренек готов броситься к отцу на шею и что удерживает его не присутствие Мегрэ, а какая-то стеснительность, вероятно, всегда существовавшая в отношениях между Парандоном и сыном.

Видимо, ни тот, ни другой не были склонны к излиянию чувств и объятиям, и Мегрэ ясно представилось, как Гюс в детстве Прокрадывался в кабинет и молча, не шевелясь, смотрел, как отец работает или читает.

– Если хотите – пойдем ко мне...

Когда они проходили через гостиную, Мегрэ увидел ожидавших его там Люка и Торранса. Им было явно не по себе в огромном и великолепном зале.

– Как, ребята, кончили?

– Все, патрон. Хотите взглянуть на план или узнать – кто куда ходил?

– После... Когда это произошло?

– Между половиной десятого и без четверти десять... Можно сказать почти наверняка – в девять часов тридцать семь минут.

Мегрэ обратил внимание на раскрытые настежь окна.

– Открыты с утра? – спросил он.

– Да, с четверти девятого.

Поверх гаража – ряд больших окон высившегося за ним шестиэтажного дома, выходящего фасадом на Цирковую улицу. Какая-то женщина прошла через кухню с кастрюлей в руках. Этажом выше старушка пеленала ребенка.

– Прежде всего вам надо перекусить где-нибудь... Что у Жанвье?

– Он отыскал мать – она живет в деревне в районе Берри. Телефона у нее нет, и он договорился с кем-то из тамошних жителей, что ее приведут на переговорный. Сейчас он в соседнем кабинете – ждет вызова.

– Пусть потом догоняет вас. Тут на улице Миромениль есть неплохой ресторанчик, "Котелок" называется... Когда позавтракаете – поделите между собой этажи вон того дома на Цирковой улице и опросите всех жильцов, у которых окна выходят на эту сторону... Оттуда видно проходил ли кто-нибудь через гостиную между половиной десятого и без четверти десять. А может быть, кто-то заметил, что делалось в это время и в других комнатах...

– Где мы встретимся?

– Когда кончите – на набережной. А если окажется что-нибудь важное, здесь. Я, наверно, еще не уйду...

Гюс прислушивался к их разговору. Страшное событие не лишало его ребяческого интереса к деятельности сыщиков.

– Пошли, Гюс...

Мальчик повел его узким коридором мимо кухни. Через стеклянную дверь Мегрэ увидел толстуху в темном платье.

– Вторая дверь...

Большая комната. Совсем иная атмосфера, нежели во всей квартире. Правда, такая же стильная мебель – надо же куда-то девать! – но Гюс использовал ее на свой лад – пристроил какие-то доски и полки.

Были тут четыре репродуктора, два-три проигрывателя, на одном белом столике – микроскоп, на другом – какая-то сложная электрическая схема из медной проволоки. У окна – единственное кресло, кое-как прикрытое куском красной ткани. Такая же ткань была вместо покрывала на кровати, так что получалось нечто вроде дивана.

– Бережете? – удивился Мегрэ, увидев на этажерке большого плюшевого медведя.

– А что тут такого? Отец купил, когда мне исполнился год...

Он произносил "отец" с гордостью, почти с вызовом. Чувствовалось, что мальчик готов яростно защищать его.

– Вы любили мадемуазель Ваг?

– Я ведь сказал – мы дружили..

Видимо, ему льстило, что двадцатипятилетняя девушка обращалась с ним по-дружески.

– Вы часто заходили к ней в кабинет?

– По крайней мере – раз в день.

– А бывали с нею где-нибудь?

Гюс удивленно вскинул глаза на комиссара. Тот набивал трубку.

– Где, например?

– Ну, скажем, в кино или на танцах...

– Я не танцую... И никуда с ней не ходил.

– А у нее дома были?

Он снова покраснел до ушей.

– Не пойму, чего вы от меня добиваетесь? На что намекаете?

– Вы знали об отношениях Антуанетты и отца?

– Знал, ну и что? – огрызнулся Гюс, задрав голову, как петушок. Плохо это, что ли, по-вашему?

– Речь идет не обо мне, а о вас.

– По-моему, отец волен поступать, как ему угодно.

– А как же ваша мама?

– Это ее не касалось.

– Что вы хотите сказать?

– Что мужчина имеет право...

Он не закончил, но и начало фразы было достаточно красноречиво.

– Как вы думаете, не в этом ли причина сегодняшнего преступления?

– Откуда я знаю?

– Могли ли вы ожидать подобное?

Мегрэ сидел в красном кресле и медленно раскуривал трубку, не сводя взгляда с этого еще продолжающего расти подростка с непомерно длинными руками и ногами.

– И ждал, и не ждал...

– Говорите точнее. Разве вы так отвечаете на уроке в лицее?

– Вот уж не думал, что вы такой...

– Такой грубиян, да?

– Похоже, что я вам неприятен или вы подозреваете меня в чем-то?

– Вот именно.

– Да ведь не в убийстве же Антуанетты? Прежде всего, я был на уроке.

– Знаю... Знаю и то, что вы преисполнены искреннего уважения к отцу.

– Ну и что? Разве плохо это?

– Вовсе нет... И одновременно вы считаете его беззащитным существом.

– К чему вы клоните?

– Тут нет ничего дурного, Гюс... Просто в быту ваш отец не любит стоять за себя... Он считает, будто во всем, что с ним происходит, виноват он сам.

– Он человек умный и порядочный.

– И Антуанетта была на свой лад беззащитная... А в общем-то, ведь только вы с нею могли охранять вашего отца... Потому-то между вами и возник своего рода сговор.

– Мы никогда ни о чем таком не говорили...

– Охотно верю... Тем не менее оба вы считали себя союзниками... Вот почему, даже не говоря об этом с ней, вы пользовались любым предлогом, чтобы побыть с нею.

– К чему вы ведете?

И в первый раз подросток, крутивший в пальцах кусок медной проволоки, отвернулся от Мегрэ.

– Я уже привел: это вы, Гюс, прислали мне письма и вы же вчера звонили в полицию.

Теперь Мегрэ видел только спину. Наступило долгое молчание. Наконец Гюс повернулся, лицо его выражало полное смятение.

– Да, я... Ведь вы все равно установили бы это, правда? В его взгляде уже не чувствовалось недоверия. Казалось, комиссар снова завоевал его уважение.

– А почему вы заподозрили меня?

– Потому что такие письма мог писать либо убийца, либо тот, кто пытался окольным путем защитить вашего отца.

– Ну, это могла быть и Антуанетта.

Мегрэ не стал убеждать его, что мадемуазель Ваг была уже не в том возрасте, когда прибегают к подобным приемам -надуманным и ребяческим.

– Я разочаровал вас, Гюс?

– Мне почему-то казалось, что вы возьметесь за это дело иначе.

– А как, например?

– Понятия не имею... Просто я читал отчеты о ваших расследованиях... и думал, что вы – человек, который все понимает...

– А теперь?

Гюс только пожал плечами.

– Теперь я и сам не знаю...

– Кого же, по-вашему, я должен арестовать?

– Никого.

– Вот как? А что же мне тогда делать?

– Вам виднее. Вы начальник уголовного отдела сыскной полиции, а не я!

– Могло ли убийство произойти вчера или даже сегодня в девять часов?

– Наверняка нет.

– А от чего вы хотели защитить отца? Снова молчание.

– Я чувствовал, что ему грозит опасность.

– Какая?

Мегрэ был убежден, что Гюс понял смысл его вопроса. Мальчик хотел защитить отца. От кого? Может быть, от него же самого.

– Я не буду больше отвечать.

– Почему?

– Так.

И решительно добавил:

– Можете увезти меня на набережную Орфевр... Задавайте мне часами один и тот же вопрос... Наверно, вы считаете меня мальчишкой, но клянусь – больше вы не вырвете у меня ни слова.

– Ладно, больше ничего не буду у вас спрашивать. Кстати, вам пора завтракать, Гюс.

– Сегодня можно и опоздать в лицей.

– Где комната вашей сестры?

– Тут же, в коридоре, через две двери...

– Ну, не сердитесь на меня!

– Вы выполняете свой долг...

И Гюс захлопнул за ним дверь. Немного погодя Мегрэ постучался к Бэмби. Из комнаты доносился шум пылесоса. Ему открыла светловолосая девушка в форменном платье.

– Вы ко мне?

– Вы – Лиза?

– Да, я горничная. Мы уже встречались с вами.

– А где барышня?

– Наверно, в столовой. А может, у отца или у матери. Это через площадку, на другой половине.

– Я знаю, где это. Вчера я был у мадам Парандон.

В открытую дверь он увидел столовую. Стены, доверху обшитые деревянными панелями. На столе, за которым могли бы сесть человек двадцать, – всего два прибора. Сейчас сюда пожалуют Бэмби и Гюс и сядут на свои места, отделенные друг от друга белой равниной скатерти. Им будет прислуживать Фердинанд в белых перчатках.

По пути Мегрэ приоткрыл двери кабинета Парандона. Тот все так же сидел в кресле. Около него на сервировочном столике – бутылка вина, стакан и несколько бутербродов. Адвокат не шевельнулся. Может, даже не услышал, как открылась дверь. Солнечный свет падал на его макушку, и издали казалось, что она лысая.

Комиссар прикрыл дверь, нашел коридор, по которому проходил вчера, и дверь в будуар. Оттуда доносился незнакомый ему пылкий, трагический голос. Слова были невнятны, но в тоне чувствовалась неудержимая страстность.

Мегрэ резко постучал. Голос умолк, и через секунду дверь открылась, и перед ним выросла девушка. Она еще тяжело дышала, глаза у нее сверкали, ноздри раздувались.

– Что вам нужно?

Мадам Парандон все в том же голубом пеньюаре стояла, повернувшись к окну, чтобы скрыть от комиссара свое лицо.

– Я – комиссар Мегрэ.

– Так я и думала. Ну и что?... Имеем мы право располагать собой в своем доме?

Не красавица, но очень привлекательная, хорошо сложена... Строгий костюм и – вопреки моде – волосы связаны лентой.

– Мне хотелось бы, мадемуазель, до завтрака немного поговорить с вами.

– Здесь?

Он заколебался, увидев, как вздрогнули плечи у матери.

– Необязательно... Где вам угодно.

Бэмби вышла из будуара не оглянувшись, закрыла за собой, дверь и спросила:

– Куда пойдем?

– Может быть – к вам? – предложил он.

– Там Лиза убирает.

– Тогда в какую-нибудь другую комнату.

– Все равно.

Ее враждебность вовсе не относилась к Мегрэ. Скорее всего, это было общее душевное состояние. Теперь, когда ее пламенную речь прервали, нервы девушки сдали и она вяло шла за Мегрэ.

– Только не к... – начала она.

– Разумеется, не к мадемуазель Ваг. – Они отправились в кабинет Тортю и Бола – те ушли завтракать.

– Сядем, мадемуазель Бэмби... Вы видели вашего отца?

– Я не хочу сидеть.

Она трепетала от возбуждения и не могла спокойно сидеть на стуле.

– Как вам угодно...

Он тоже не сел, а прислонился к столу Тортю.

– Я спросил: видели ли вы отца?

– С того момента, как вернулась, – не видела.

– А когда вы вернулись?

– В четверть первого.

– От кого вы узнали?

– От швейцара.

По-видимому, Ламюр подкарауливал обоих – Бэмби и Гюса -чтобы первым сообщить о происшествии!

– Ну, а дальше?

– Что – дальше?

– Что вы делали?

– Фердинанд хотел что-то сказать мне, но я не стала его слушать и пошла прямо к себе.

– А у вас была Лиза?

– Да. Убирала ванную. Из-за того, что случилось, все в доме делается с опозданием.

– Вы плакали?

– Нет!

– У вас не появилось желания поговорить с отцом?

– Может быть... Не помню... Во всяком случае, я не пошла к нему.

– И долго вы оставались у себя в комнате?

– Я не смотрела на часы... Наверно, минут пять или чуть больше.

– И что вы делали?

Она нерешительно взглянула на Мегрэ. Видимо, в этом доме было так принято – все они, прежде чем ответить, обдумывали свои слова.

– Смотрелась в зеркало.

Сказано вызывающе. Эту же черту он обнаружил и у других членов семьи.

– Почему же так долго?

– Сказать откровенно, да? Ладно, буду говорить начистоту. Мне хотелось выяснить, на кого я похожа.

– На отца или на мать?

– Да.

– Ну, и что же вы решили?

Она вся напряглась и резко бросила:

– На мать.

– Вы что, ненавидите свою мать, мадемуазель Парандон?

– Вовсе нет. Мне даже хотелось бы поддержать ее. И я пыталась...

– Поддержать – в чем?

– Вы думаете, что таким образом можете добиться чего-нибудь?

– О чем это вы?

– О ваших вопросах... О моих ответах...

– Я стараюсь понять...

– Вы провели в нашей семье всего несколько часов и надеетесь понять, как мы живем? Не подумайте, что я враждебно к вам настроена, но я ведь знаю, что вы с понедельника рыскаете по всему дому...

– И знаете, кто писал мне письма?

– Да.

– А как вы узнали?

– Увидела, как он срезает штамп с бумаги.

– Гюс сказал вам, для чего он это делает?

– Нет... Я догадалась уже потом, когда пошли толки о письмах...

– И кто о них толковал?

– Не помню... Кажется, Жюльен Бол... Он мне очень нравится. С виду он чучело гороховое, но в действительности – парень что надо.

– Меня интересует одна подробность... Вы сами придумали себе имя Бэмби, а брату – Гюс? Она слегка улыбнулась.

– Вас это удивляет?

– Из протеста?

– Угадали. Из протеста против жизни в этой огромной шикарной казарме, против нашего образа жизни, против тех людей, которые у нас бывают. Лучше бы я родилась в какой-нибудь простой семье и сама пробивала бы себе дорогу в жизни...

– Вы и так пробиваете свой путь – на свой лад...

– Ну, знаете, археология... Не хотела я заниматься таким делом, где мне пришлось бы отбивать место у других...

– Вас особенно злит ваша мама?

– Я, знаете, предпочитаю не говорить о ней...

– Но разве же не в ней сейчас суть дела?

– Возможно... Не знаю...

Она украдкой взглянула "а комиссара.

– Вы считаете, что это – она? – настаивал Мегрэ.

– Почему вы так думаете?

– Когда я подошел к ее комнате, я слышал, с каким жаром вы там изъяснялись...

– Ну, это вовсе не значит, что я считаю ее виновной. Мне не нравится тот образ жизни, который она ведет сама и навязывает нам... Не нравится...

Она владела собой хуже, нежели ее брат, хотя внешне казалась спокойнее.

– Вы ставите ей в вину, что ваш отец не был с ней счастлив?

– Нельзя делать счастливыми людей против их воли. А что касается несчастья...

– Мадемуазель Ваг нравилась вам так же, как и Жюльен Боа?

Не колеблясь, она отрезала:

– Нет!

– Почему?

– Она была просто мелкая интриганка, которая внушала отцу, что любит его!

– А вы когда-нибудь слышали, как она говорила о своей любви?

– Еще чего! Стала бы она ворковать при мне?! Достаточно было видеть ее с отцом! И я прекрасно понимала, что у них происходит при закрытых дверях!

– Вы что – из моральных соображений...

– Плевать мне на моральные соображения! Да о какой морали идет речь? Мораль какого круга? Разве мораль в нашем районе та же, что в каком-нибудь провинциальном городишке? Или в двадцатом округе 9?

– По-вашему, мадемуазель Ваг чем-нибудь огорчала вашего отца?

– Может быть, она еще больше отдаляла его...

– Вы хотите сказать, что он отдалился от семьи – из-за нее?

– Я как-то не задумывалась над таким вопросом. Да и никто другой о нем не думал... Скажем так, не будь ее – может быть еще удалось бы...

– Восстановить?

– Тут нечего восстанавливать... Родители никогда не любили друг друга... И вообще я не верю в любовь... Но ведь можно просто жить в каком-то согласии, хотя бы в покое...

9 Рабочий район Парижа.

– Этого вы и пытались добиться?

– Иногда я пыталась утихомирить неистовство мамы, доказать ей всю ее непоследовательность...

– А отец не помогал вам в этом?

Хотя у девушки был совсем иной образ мысли, нежели у брата, все же кое о чем они судили одинаково.

– Отец отступился.

– Из-за мадемуазель Ваг?

– А я больше не буду отвечать вам... Ничего больше не скажу... Вы поставьте себя на мое место – я возвращаюсь из Сорбонны и вдруг...

– Что же, может, вы и правы... Но поверьте, я делаю все, чтобы в дальнейшем избежать мучительных формальностей... Вы тоже представьте себе расследование, которое будет тянуться неделями... Неопределенность... Вызовы в сыскную полицию.,. Потом – к следователю...

– Да, об этом я не подумала... А что вы будете теперь делать?

– Я еще ничего не решил.

– Вы завтракали?

– Нет. Да и вы тоже, и Гюс, наверно, ждет вас в столовой.

– Разве отец не будет завтракать с нами?

– Ему хочется побыть у себя одному.

– А вы не хотите завтракать?

– Есть сейчас не хочу, но скажу откровенно, умираю от жажды.

– Чего выпьете? Пива? Вина?

– Все равно – лишь бы стакан побольше! Она невольно улыбнулась.

– Обождите минутку.

Он понял, почему она улыбалась. Она не могла представить себе, что комиссару вынесут стакан вина на кухню или в буфетную, как простому разносчику. Но и не могла допустить мысли, что он сядет рядом с нею и Гюсом в столовой.

Она не стала обременять себя подносом. В одной руке она держала бутылку старого Сент-Эмилиона, в другой – большой граненый хрустальный стакан.

– Не сердитесь, если я была резка и от меня не было проку.

– Ну почему же? От всех вас был прок... Идите скорее есть, мадемуазель Бэмби!

Забавное ощущение – сидеть вот так, в одиночестве, в кабинете Тортю и Бода, с бутылкой вина! Раз он сказал "побольше" – она принесла чайный стакан, и он без стесненья налил его до краев.